Несколько дней назад Раннее утро 13 сентября, пятница (повествование начинается с места, где закончилась глава 7)
«Элайза Пью» Фейсбуковская страница убитой студентки светится сине-белым с Хаммеровского ноута. Так же на нём светились страницы самого Арми, Тима, Ника, заброшенный аккаунт Мэтта, ничего не говорящие учётки Мэттью и Бена, романтичная лабудень Аны и тысячи других аккаунтов, на которые Хаммер так или иначе заходил в своей жизни. У сегодняшнего, правда, есть одна особенность. Его хозяйка мертва. Мертва. Шесть букв, пара движений челюстью, незначительный напряг голосовых связок и смысл, выбивающий Элайзу Пью из миллионов живых пользователей социальной сети. Аккаунт девушки, несмотря на трагическую случайность, продолжает выглядеть так, будто ничего не было. Будто бы утром его хозяйка проснётся, как делала это каждый день двадцать один год подряд, обнимет родных, приготовит завтрак, поедет на учёбу и будет заниматься хобби, которыми обычно занимаются её ровесницы. Долбаный фейсбук. Правдоподобная иллюзия жизни. Хаммер всматривается в последнюю публикацию на странице девочки. Элли была «онлайн» вчера в девятнадцать часов. За час, максимум полтора до момента, как Грэйввэлльский маньяк лишил её жизни. Это просто фото. Потемневшее грозовое небо и аккуратные пальчики, сложенные буквой «V». За ночь фотография набрала сто тринадцать лайков. — Лучше бы показала человека рядом с собой, идиотка… Остаётся надеяться, что кто-нибудь из тех, кому понравилась фотка, о вчерашних планах мисс Пью хотя бы знает. Арми вращает в левой ладони ручку и просматривает аватарки под последним постом. Толку в них мало. Часть этих людей забрела на страницу к Элайзе случайно. Часть ежедневно пасла её публикации, желая лишний раз оказаться на глазах у факультетской отличницы. Кто-то искренне верил в дружбу с погибшей, но был ей параллелен. Значение имела лишь малая группа оставивших лайки людей. Тех, с кем Пью была по-настоящему близка. Опыт подсказывает, что таких персон в жизни любого человека мало. Три-четыре, в лучшем случае — пять. Очень часто убийца находится в их числе. Конечно, если речь не идёт о серийнике, как в этом случае. Хаммер пододвигает рабочий блокнот к себе ближе. Собирается записать в него имена тех, кто реагировал на посты Элайзы чаще и раньше других. Этими ребятами нужно заняться, как только расследование наберёт обороты. Первый человек находится быстро. Слишком быстро. Быстрее, чем, вероятно, случилась смерть рыжей мадам. Хаммер оглядывается на притихшего и скорее всего задремавшего Тимоти. Затем на сто лет не видевшую ремонта стену противного персикового цвета. Прямо за ней стоит дом номер «12», где живёт, судя по частоте поставленных сердечек на странице Элайзы и количеству ответных на странице Томасин, хорошая знакомая жертвы. Пиликает телефон и призывает прочитать только что присланное сообщение. Входящие 2В, 06:46 Ну и сука же ты. Хаммер морщится, блокирует мобильник и щелчком пальцев отправляет скользить по гладкой столешнице. Хер поймёшь, как так вышло, что Арми позвонил вчера Бену с места убийства. Опомнился, когда притащивший вёдра и тряпки Тим в своей излюбленной манере заверещал на весь Грэйв Вэлл. Осознав реальность, захотел тут же сбросить вызов, только вот голосок пасынка услышал не пойми откуда взявшийся Мэтт, мать его дери, Смит. И понеслось… Арми трясёт головой. Тянется к кружке с остывшим кофе, из-за которого мелюзга решила закатить мини-истерику, и пролистывает страницу Элайзы дальше, вниз. Фотопортретов девочки найти не удаётся, зато Хаммер подмечает её любовь к фотографированию частей тела. Три ступни, все левые, замерли на тротуаре вдоль выстроенных в ряд цветастых французских домов, которых так много в центре Нового Орлеана. Плечи: мужское, в чёрной футболке с проступающим на бледной коже бицепсом, и женское, обтянутое рукавом цветастого платья. Наложенные друг на друга ладони пяти человек, снятые на фоне синего туристического автобуса. Экран самсунга снова зажигается. Арми успевает перехватить жужжащий смартфон, пока, недавно отремонтированный в шестой или седьмой раз, он не полетел ко всем хуям в пропасть между столом и полом. Семь утра. Об этом говорит не только сработавший будильник, но и мышцы, требующие привычного выплеска энергии в начале нового дня. Мол, похер, что ты не спал, хозяин. Это исключительно твои проблемы на ближайшие сутки. И Арми с ними согласен. Причин нарушать многолетнюю привычку и портить себе настроение нет. Он сжимает кулаки. Тянется прямо так, сидя на стуле. Сводит лопатки вместе, слышит характерный для спины хруст и поднимается. Соваться на хорошо известную тропу в соседствующий лес находит неразумным. Особенно в последней паре чистых и сухих кроссовок. К тому же белых. Серая пара, в которой Арми пошёл с Тимом на свиданку, вместе с красными конверсами вымыта и сушится в разваливающемся сарайчике на заднем дворе. И Хаммер об этом даже жалеет. Немного. Просто потому, что те кроссовки были специально куплены для тренировок в заросшем напрочь городишке. Предусмотрительно обуты вчера для похода на озеро и бесполезно просраны на долгие часы... Он включает случайную композицию на телефоне. Уверенно берёт влево: мимо дома мисс Маккензи и милейшей тётушки Кэтти с ёбнутым внучком, а потом снова налево: туда, где стоят кое-как однотипные и грустные домики затухающего поселения. Выбранный маршрут для Арми не новый. Периодически он бегает по заброшенным улицам Грэйв Вэлла. Это вдохновляет. Питаться энергией пространства, созданного людьми, которых нет в живых. Пропускать через себя уныние места, обречённого погибнуть под завалами историй более успешных городов-соседей. Проникаться и сопереживать останкам человеческого существа, чувствуя себя полноценной их частью. Любить это пристанище, как любят дети слепого щенка, пока его не задавит грузовик, сожрёт голодный собрат или сломает позвоночник разыгравшийся трёхлетний малыш. Арми это нравится. Как и находиться в нирване от контакта подошвы с землёй, от биения сердца в груди, от того, как с выдохом жизнь вырывается изнутри и с вдохом возвращается. Так похер абсолютно на всё. Телефон начинает трезвонить в третий раз, и Хаммер снижает скорость. Выравнивает дыхание для разговора с… «ШЕФфф» Арми не хочет, чтобы «шеф» решил бросить трубку. Он знает причину, по которой ему звонят. Потому и дышит сбивчиво. Опирается на колени. Подносит гудящий самсунг к уху. — Вуди, доброе утро. — Хаммер, — по официозу зовёт его начальник полиции Грэйв Вэлла и, вместо того, чтобы сочинить приветствие, говорит после паузы: — Кто за тобой гнался, чёрт побери, в это сраное утро? — Ты застал меня на пробежке, парень, — выпрямляется Арми, но дышать продолжает-таки громко. — Грёбаные сигареты... Он смеётся. Одним шагом переступает смесь воды и грязи. — Тут по твоему профилю дело нашлось. Прямо-таки вовремя. — Офигенно, — Хаммер прикрывает глаза, заставляя себя думать, что вчера вечером они с Тимом остались дома, устроив друг для друга самый банальный романтический ужин. — Сэм скинет инфу, как обычно? — Нет. В этот раз тебя приглашают лично на место преступления. Знаешь, где местный музей? — Конечно, — рука тянется за зажигалкой и, нащупав пустой карман, складывается в грозный «фиг». Арми, наивный, думал, что от бега его сегодня никто не отвлечёт и курить не захочется. — Он ведь посвящён истории грэйввэльских маньяков. Как не знать? — Согласен. Самая раскрученная забава в округе, — из динамика слышно прихлёбывание чая, кофе или колы. — Вот и приезжай туда. Убийство. Сегодня ни свет ни заря обнаружили тело. Сержант Рокуэлл введёт тебя в курс происходящего. Ещё вопросы? — Позвоню, если возникнут, — челюсти сжимаются от командных ноток в речи Харрельсона. — Сэмми там? — Ага. Работает на месте улик. Правильно, Хаммер, — затем по-родительски назидательно: — И не ругайся с ним, ради Бога прошу. Он добрый мужик. Если его разболтать, он тебе многое расскажет. Больше, чем ты узнаешь откуда угодно. То, что спустя тринадцать лет появился убийца… Или убийцы, хрен знает. Нам нужно всё: мотивы, портрет, следы, указывающие на преступника. Придурок Рокуэлл в их первую встречу пихал свой значок Арми в лицо и лепетал что-то о субординации. За это Сэм огрёб от Хаммера прямо в участке на глазах коллег. Успокоить разбушевавшегося журналиста примчал сам шериф и теперь при каждом удобном случае считал своим долгом полоскать Арми мозги. Он заговорил только после того, как выбешивающе-спокойный тембр Харрельсона стих. — Конечно, Вуди. Не беспокойся. Всё будет за... В лучшем виде. Молчание послужило неким предупреждающим сигналом. — Рад это слышать, — вздыхает коп. — Не задерживаю. До связи. — Пока-пока, — фальшиво-добродушно. Арми сбрасывает звонок. Ускоряется в беге. У него есть десять минут на душ, смену одежды и на то, чтобы добраться до музея. В идеале. Что не есть самая реальная задача на свете. Нет. Совсем нет. За эти десять минут Арми до места преступления точно не домчит. Если не поедет на авто по их с Тимом дороге (куда сунется сейчас только чокнутый). Эта мысль неприятно зудит внутри. Хаммер с остервенением захлопывает дверь душевой кабинки и цепляется в лейку. Бесит. Бесит-бесит-бесит. С детства, когда Арми говорили, что он слаб и что ему не под силу что-то сделать, понять, чего-то достичь или получить, он всегда доказывал обратное. Жил этим. Жил своей целью и своими препятствиями. Как сейчас. Он выключает воду, тянется за полотенцем и в полёте пальцев до заветного крючка понимает, что... Блять. Снова хлюпает мокрыми пятками по полу. Испытывает злость на Тимми, который своими делишками сбил выстроенный Арми режим даже в ванной. Из-за этого он как можно громче гремит дверцами шкафа, извлекая из него свежие трусы с футболкой. Джинсы натягивает первые попавшиеся. Сверяется с часами на запястье и не без удовольствия замечает, что после разговора с Вуди прошло чуть больше шести минут. Носки натягивает в позе кунг-фушного журавля. Мысль, что он до сих пор не в музее, накатывает волной нетерпения. Жизненно важно застать там тело девчонки. Осмотреть его при свете дня, люстр и фонариков криминалистов. Обсудить с последними детали убийства. Арми приседает и шнурует кроссовки, зажимая ключи от машины в кулаке. Концентрируется на предстоящем деле, когда от кровати раздаётся сопение. Смешное такое. Как будто фыркнул ёж или... Енот? Да, точно. Вредный, возмущённый маленьким размером ведёрка со сладостями енот. Внутри просыпается что-то, похожее на удовольствие. Арми замирает, сжимая футболку на груди. Что-то рвалось оттуда наружу, чему он не мог подобрать слова. Не без удивления признаёт в этом подобие умиления и шагает к кровати. Идиотский испачканный кроссовок остаётся лежать на полу. Мальчик спит, уткнувшись лицом в подушку. Тим так всегда засыпает. Редко по-другому. Чёрные кудри превратились во взъерошенный та-ра-рам, и Хаммер, опустившись на корточки, накручивает одну непослушную прядь на палец, прежде чем осторожно её подёргать. — Тим, — шепчет. — Тимми. Спустя секунд тридцать тот несмело показывает первые признаки жизни. Как очнувшийся на необитаемом острове после кораблекрушения, Тимоти поворачивает голову набок и, почти не дыша, медленно и долго моргает. Распахивает рот, будто хочет что-то сказать, но вовремя одумывается, словно не видит смысла говорить с миражом. — Я уйду по вчерашнему делу и до позднего вечера, — подушечкой большого пальца Арми рисует линии на приоткрывшейся щеке. — Разберёшься тут? Тимми сонно шмыгает носом. Закрывает глаза. Зевает. И, кажется, засыпает. Мелкая задница. Арми подаётся вперёд, чмокает мальчонку в уголок губ и выпрямляется. Он надеется, что, проснувшись, Тим хотя бы вспомнит о своём мимолётном пробуждении. А если нет... Похер.***
Он вписывается в узкий поворот, ведущий к музею. Хочет пристроиться на парковке, занятой лишь патрульным автомобилем и серым фургончиком здешних оперативников, но видит ещё одну полицейскую машину. Качаясь из стороны в стороны, на манер старой черепахи, та заезжает с севера, плетётся в направлении Дома страшилок и перекрывает два парковочных места. За лобовым стеклом Арми различает давно «работающего с уликами» Сэма Рокуэлла. Отлично, блять, он надеялся, что может верить на слово хотя бы Вуди, но, видать, не в этой жизни. Хаммер берёт задний ход. Резче, чем рассчитывал. Колёса «доджа» издают чудовищный свист. Этот коп-придурок даже не подумал нормально бросить свою пташку на стоянке, так с какого хера Арми должен это сделать? Он паркуется сразу за Сэмом, придавливая того кузовом, чтобы не дёрнул отсюда первым. Глушит мотор раньше, чем это делает водитель старенького «форда», и выходит под раскаляющееся солнце. — Сэмми, — перед тем как захлопнуть дверь. — Давно не виделись. Сержант отлично слышит его с открытым окном. Он прошевелил губами что-то вроде «о Боже», поправил солнцезащитные очки и только после покинул машину. — Заканчивай со своими шуточками, — с натугой проговорил Сэм. — Мы на официальном месте преступления. Ах да, точно. Если не поняли, перед вами криминалист следственного отдела грэйввэлльской полиции и Бог Субординации — Сэм Рокуэлл. — Прости, — Арми прижимается задницей к бамперу, пропуская малыша в форме и с модной стрижкой к обшарпанному зданию. — У вас тут свои порядки. Я должен перекреститься на входе? — У нас свободная страна, — Сэм идёт к домику с жёлто-чёрной лентой по периметру. — Верь в кого хочешь. Главное, без жертвоприношений. Глаза закатываются к небу сами по себе. — Ты такой зануда, Сэмми. Его бы, всего такого светского и без чувства юмора, да к маме Арми, уверенной, что непоколебимая вера даёт право указывать христианскую миссию каждому человеку, а всех непослушных с садистским наслаждением сжигать в аду. Лицезреть их взаимодействие было бы как минимум весело. Хаммер удерживает распахнутую дверь и заходит за Рокуэллом следом. Успевает заметить улыбку, которой Сэма награждает младший служащий участка, Калеб. Тот стоит в уголке, наблюдая за работой медэкспертов в зале. Сэмми же рыскает серо-карим взглядом туда-сюда и впивается им в труп девчонки. За ночь тело окончательно рухнуло на пол и начало заполнять помещение запахом гниения. Арми морщится. Рыжий Калеб направляется в их сторону. — Мы уже можем подойти к... Ней. Я думаю, — он поджимает губы, выдерживая одно ему понятное молчание. — Эксперты сняли вокруг всё, что могли. Вот. Калеб протягивает Сэму планшет с бумагами и неодобрительно косится на Хаммера. — А вы что здесь делаете? Арми заминается. Над сержантом со значком он уже сто раз пошутил бы. С этим парнишкой поступать так не хочется. Хаммер ведёт себя, как дерьмо, только в ответ на дерьмо. А Рыжий, думается, родился с установкой уважать всё живое вокруг. Не успевает Арми вымолвить и слова, как вмешаться решает «с-с-сержант». — Он участвует в расследовании по этому делу. Будет помогать раскрывать… Убийство, — Сэм запинается. — У Хаммера вагон статей по предыдущим случаям, если ты ещё э-э… Не слышал. — С каких пор это является основанием для допуска к работе полиции? (но по занудству они с Рокуэллом примерно равны) — С тех самых, — говорит Сэм неожиданно мягко, будто извиняется, что не сказал кое о чём раньше. — Как шериф Харрельсон отдал специальное распоряжение. — А, хорошо… Это неожиданно. Он кивает, пока осматривает Арми снизу вверх, и отворачивается в сторону перешептываний. — Мы можем заходить? — обращается Рыжий к мужчине, склонившемуся над тем самым подоконником, который Арми с Тимом вчера... Использовали. — Да, — говорит эксперт. — Я закончил. Мы всё отсняли, работа продолжается снаружи музея. Тело не трогайте. Для осмотра из Орлеана приедет патологоанатом с командой. — Они всегда так долго? — интересуется Арми. — Как обычно, — отвечает Рокуэлл. Сэм щурится и замирает — разглядывает девочку, «как следует». — У жертвы вокруг шеи обмотана гирлянда, — Калеб ведёт их внутрь зала на манер экскурсовода. — Как будто убийца повесил её на ней. Парень указывает на провод с разноцветными лампочками. — Это невозможно, — Арми идёт вдоль путов праздничного украшения. Находит штепсель за одним из шкафов. Прямо над ним глазами-дырочками из стены хищно смотрит розетка. — Гирлянда была включена, когда вы приехали? — Арми оглядывается через плечо, чтобы задать вопрос Рыжему. — Нет, — Калеб вздыхает и трёт бледный лоб. — Нужно спросить об этом же у мисс Суинтон, той, что открыла музей. — А где она? — Ей стало плохо от вида трупа. Попросила выйти на улицу. — Её можно понять, — Хаммер кивает и отыскивает глазами дактилоскописта. — Вы снимали отпечатки с гирлянды? — Пока нет, — отвечающий раздражающе долго торчит у окна. — После осмотра медиков заберём её в лабораторию. Сэм склоняется над убитой. Хрен знает, что хочет рассмотреть. Девственно-чистая синеватая кожа на спине, ягодицах и ногах видны самому Арми издалека. — У меня сомнения, что она умерла из-за гирлянды, — замечает сержант Рокуэлл. Да что вы говорите. — Участки шеи, вроде как, не имеют синяков. Явных повреждений на теле тоже нет. В смысле, — это говорил член криминалистической бригады, только что вошедший сюда с фотоаппаратом. — Если бы ей повредили один из органов, то отёк от пострадавших внутренностей должен бы был остаться на коже. — Кроме тех случаев, когда за дело берётся «мастер хирургии», — добавляет тот, кто собирал отпечатки. — Хватит, — Сэмми. — Откуда она "упала"? Не вижу здесь ни балок, ни... Крюков, через которые можно перекинуть петлю. Есть пустой стенд. Здесь её преступник, возможно, и оставил. Но что тут вообще стояло? — указательный палец сержанта сначала показывет на Калеба, затем — на Арми. — Узнайте. Поговорите с этой мисс Суинтон. Хаммер почти называет адрес, на который стоит пойти очередному командиру, но прикусывает язык. — Обязательно, Сэмми, — шепелявит Арми. — Под твоим чётким контролем. C улицы доносится рычание моторов. Это должны быть обещанные медики. Или Арми напишет Мэттью, что с такой скоростью работы маньяк Грэйв Вэлла сдохнет прежде, чем его хотя бы заподозрят. Он испытывает настоящее нетерпение, когда к ним заходит дробная девушка с азиатскими чертами лица. Представляется судебным патологоанатом и без задержки подходит к телу Элайзы. — Вы её не трогали? — Так и лежала, когда приехали, — отскакивает у Сэма. — Всё верно? — уточняет он же у Калеба. Получает кивок. — Но она… Упала? — Перевернём её. — Конечно, — незамедлительно подчиняется Сэм. Женщина-патологоанатом надевает перчатки, передаёт такую же пару Сэмми. Вместе они перекатывают набок красавицу с длинными вьющимися волосами. Тянут на себя за правое плечо и правую ногу. Раздетая студентка оказывается лежащей на спине. У неё перерезано горло и приоткрыт рот. Кончик языка неестественно высунут. — Я её знаю, — отыгрывает удивление Хаммер и оглядывается на сержанта Рокуэлла. — Это моя студентка, Элайза Пью. Третий курс. Все глаза устремляются на него. Азиатка хочет заговорить первая. Её опережает заторможенный Сэм, выпрыгнувший из вакуума мыслей: — Откуда?! — Мне серьёзно нужно это повторить? — Ладно, — Сэм переживает шок и объясняет свой ступор (то есть кратковременный идиотизм): — Какое-то поразительное совпадение. Меня можно понять? — обращается к Калебу, как к бедному подопытному. — В этих универах учатся тысячи студентов, а убитая — «твоя студентка». — Подозреваешь меня, Сэмми? — Арми улыбается, склоняясь над телом, возле которого патологоанатом начала проводить манипуляции с фонариком. — В чём именно? — Не подозреваю, а ввожу в круг подозреваемых. Отчего-то Сэм избегает смотреть на Арми. Хочет, видимо, заговорить с рыжим дружком, вырвав из его рук отчёт и что-то шепча на ухо… — Посмотрите, — зовёт их единственная живая женщина в этой душной комнате. Она открывает девочке рот. — Палец? — слышно от фотографа. Щёлкает затвор на камере. — С каждым разом он всё… Оригинальнее. На кончике языка поблёскивает не проглоченный ноготь. — Вероятно, это безымянный палец с её левой руки, — замечает Арми и стучит белой подошвой возле связанных за спиной Элайзы запястий. — Он его отрезал. — Наглядно они похожи, — соглашается Сэм. — Проведём анализ и установим, так ли это. Официально. — На первый взгляд ноготь кажется идентичным её пальцам — по цвету и форме, — говорит патологоанатом, выжидающе мычит и продолжает: — Преступник обескровил тело, — она указывает на порез у ярёмной вены. — Короткий глубокий удар. Самый быстрый способ дать крови быстро и полностью вытечь. — А почему… — вступает Сэм, но оказывается прерван: — На бойнях так обескровливают крупную скотину. Коров, например. Ждут, когда вытечет вся кровь, чтобы потом разделать мясо. Старший сержант (или инспектор, регалий у Сэмми слишком много) с холодом смотрит на коллегу. — Так он мясник? — спрашивает Калеб. — Возможно. Или он хорошо знает анатомию людей и животных. Используйте ультрафиолетовое излучение на территории музея. Может, найдёте следы крови. Даже когда их убирают, кровь всё равно сохраняется в составе поверхностей. Женщина из группы орлеанских криминалистов поднимается на ноги. — А кинологов в нашем распоряжении нет? — обращается Арми к знатокам в форме. Он отрывает взгляд от окна, за которым, покрываясь редкой рябью, блестит под солнцем глянцевое Лемюэль. Спокойствие, мать его. Умиротворение. — Есть. И они здесь нужны. Особенно с учётом того, что окно здесь недавно было вскрыто. На земле могут быть следы, если дождь их совсем не смыл, — под Армиевское «блятьблятьблять» в голове дактилоскопист проводит страшной жёлтой перчаткой по выломанной Тимом (при непосредственной поддержке Хаммера) створке. Патологоанатом уходит. — Потемневшая поверхность дерева на раме стала такой из-за дождей. Внутри неё сохраняется то, что можно назвать «настоящим» цветом. Так вот: с одной стороны щепки светлые. Их выдернуло, когда кто-то силой пытался раскрыть раму. Пойдёт-ка он отсюда. Хаммер продвигается к выходу и бросает Сэму: «Я курить». В спину летит «очевидно, после убийства здесь всё оттёрли…». Снаружи в «поисках следов» (для их «заметания») двигается к их с Тимом окну. Замереть на полпути заставляет знакомый до чёртиков голос. — ...Хоть одно доказательство, что это не ты. — Я… Думаю, да, есть. Если они обследуют мой дом… Голос женщины. Арми уверен, что никогда не слышал столь тонкого звука с неожиданно глубокими гласными в ударных позициях. Такое в редких случаях встречается разве что у певиц и пасторов. Арми доходит до угла музея и осторожно, стараясь остаться незамеченным, выглядывает на задний двор. Видит, как Бен Барнс коршуном вцепился в плечи высокой человеческой фигуры с пепельными короткими волосами. — Что они найдут, Тильда? — имя режет слух. Он видел его где-то? Напечатанным на старых пожелтевших листах… — Думай быстро. — Отпечатки! Свежие!... Весь вечер после закрытия я была дома… Арми выходит из «укрытия». — Узнать возраст отпечатков пальцев нереально, мисс Суинтон, — следующие слова оказываются адресованы Бену: — И ты такой хваткой оставишь на своей работнице синяки, напоминающие следы сражения, Бен. Сейчас ей как человеку, чьё имя полностью совпадает с именем одного из грэйввэлльских убийц, это никак не поможет. Барнс деланно охает и машет ладонью в сторону Арми. — Это местный дурачок, не бойся, — Бен отпускает бедную женщину и прячет руки в карманы брюк. — Какого хера ты забыл здесь вообще? — Тот же вопрос. — Крайне тупой вопрос. Оба замирают, прожигая друг друга взглядами. У Тильды хватает времени, чтобы сделать от них небольшой шаг, поднять руки вверх. Она выглядит разочарованной и уставшей. Взлохмаченная, с длинной рубашкой на выпуск, в резиновых тапочках. — Это... Было давно, — отвечает она на заявление Арми, связанное с её именем. — Как бы это ужасно ни звучало, я даже успела забыть... — Как это, успела забыть? — Арми закусывает сигарету между зубов и оглядывается на приближающийся шум в здании. — Прошло почти тридцать лет. За это время стираются лица людей, себя даже не помнишь, — женщина сводит на груди руки. — Извините. Не хотела говорить лишнего. — Ты не сказала ничего лишнего, Тильда, — чеканит Бен. — Но ничего толкового от тебя тоже пока не исходило. Арми сцепляет крепче зубы, иначе скажет, что согласен с Барнсом. — Вас кто-то видел? Родственники, соседи, продавцы в магазине? Или вы звонили кому-нибудь? — спрашивает Хаммер. Слышится звук открываемой двери и звонкий голосок патологоанатома, наставляющий кое-кого не споткнуться о порог. Криминалисты выносят тело. Воздух задувает сильнее, и у всех троих волосы взметаются вверх. Трясётся и свистит музей. Изувеченные временем и людскими пытками, рамы окон трясутся. Кожа под подолом штанин замерзает. — Не знаю. Вряд ли кто видел. Я не хожу в соседние магазины — там меня не любят. Родителей нет. Друзья в Юте. Я пошла домой сразу, как закрыла музей. Это же пятница — все заканчивают рано. Речь женщины, воистину похожей на призрака, действует на Арми странно. Как на обдолбанного кролика, медленно, но верно вводимого в транс хитрым змеем. Он ёжится и трёт глаза, пытаясь прийти в себя. — Если всё так плохо в этом городе, почему не уехали? — Я не говорила, что плохо. Наоборот, здесь всё не так плохо. — За исключением убийств, — вставляет Бен, но его слова Суинтон не останавливают. — После срока я вернулась сюда. В этот город. Не знала, чем буду заниматься, но не могла оставаться где угодно, кроме как тут. Мне казалось, я будто всегда жила здесь и просто об этом забыла. Тильда шмыгнула носом и сжала предплечья. Машина патологоанатома, расплёскивая «болото» после вчерашнего дождя, уехала прямиком к трассе. От колёс остался длинный запутанный рисунок. — Ладно, — Арми выдыхает последнюю затяжку и выбрасывает бычок в озеро. — Вам действительно лучше держать свои чувства и ассоциации при себе и говорить с полицией только... — Эй! Арми резко замолкает. Принесла нелёгкая. — Мисс Суинтон, — Калеб спешит к ним, натыкаясь на торчащие повсюду ивовые корни. — Когда вы попросились на улицу, это не значило, что можно обсуждать произошедшее с… Да ни с кем вообще! Кроме адвоката. Вы главная подозреваемая и… — спесь с парнишки слетает с мощным порывом ветра, и он растерянно теребит кобуру пистолета на поясе. — Мне необходимо вас задержать. Поджав губы, женщина-призрак смотрит на рыжего юношу. Потом на Арми и Бена. Оба застыли в скептическом ожидании Калебского «правосудия». — Конечно, сержант, — сказала дама, снова задержала глаза на незнакомом лице Хаммера и дала младшему копу себя увести. В машину. — Пиздец, — первым подаёт голос Барнс, едва они остаются в относительном одиночестве. Серыми радужками, пристальными и расчётливыми, он выжигает в Арми дыру. — На неё укажут все улики. — А ты в теме, я смотрю? — Арми щурится. — Ты говоришь это человеку, которому, в силу нелепости бытия, принадлежит штука, посвящëнная проблеме, из-за которой мы сегодня собрались, — Бен оглядывается вокруг. — И которому ты вчера, сам знаешь, в какой момент, звонил. Хаммер усмехается, фыркая в процессе себе под нос. — Может, потому и звонил? Беда в том, что ты слишком тупой, чтобы понять смысл моих слов. — Смысл твоих слов было не разобрать сквозь визги мальчишки. — Давно стал тугой на ухо? Может, это не визги мешали, а твои развлечения с его ёбнутым папашей? — Развлечения?! — Барнс гневно распахивает глаза, в мгновение ока теряя весь лоск и превращаясь в обычного человека. — Ты расхерачил ему голову, Хаммер! Всё это время он лечился от сотрясения, к слову, средней степени тяжести. Твои друзья из участка, конечно, об этом в неведении? — Он лечился в твоей до хуя дорогущей больничке, в которую попал сразу после моего сообщения тебе, — Арми смачно сплëвывает под ноги. Игнорирует завуалированную угрозу Бенджамина между строк. — Вопрос, Барнс. Как объяснить эту череду событий? Твой приход, твоя встреча с Тимом у меня дома, явление этого пизданутого в кафе, где находились я и Тим, больница твоя с пациентом по имени Мэтт Смит, у которого, даже если продаст всё, что имеет, не хватит на полноценное лечение сраного больного горла, не то что... — Стоп, — Бен внезапно спокойно поднимает руку. Убирает разметавшиеся по лицу пряди назад. — Я ничего не говорил Смиту про Тимоти. Я даже не знал, что они как-то связаны. Хаммер откидывает голову назад, бьётся макушкой о ствол дерева. Делает вид, что так и задумано. Трётся о жёсткую кору. Чешется вроде бы. — Сам слышишь, как это нереалистично звучит? — Не поверишь, как мне похуй. Замолкают. Арми переваривает то, что услышал, и правит внутри себя кое-какие настройки. — Вы повязаны, — бросает факт, в который толком не может поверить. — Находитесь в совершенно разных слоях общества, никак не пересекающихся, но держитесь друг за друга, словно больше не из кого выбирать. — Ты же помнишь, что домыслы — это полное дерьмо, Арми? — о, как он ненавидит этот тон! — Особенно от человека с твоей профессией. Хаммер шарахает руками по высоченному дереву. Со всей дури. Царапая кожу на внутренней стороне ладоней. — Не пытайся загнать мне эту чушь, — он морщится. Пытается догнать образы, внезапно возникшие в голове, но упорхающие, как сраный надувной шарик. Шипит. — Блять… Блять! Арми распахивает глаза. Стеклянным взглядом смотрит перед собой, выжидая мысль-доказательство-неоспоримый-и-основательный-факт-наличия-связи-между-этими-двумя, как терпеливый охотник. Всë ведь на поверхности. Стоит только найти логическую связь. — Он забрал у тебя телефон! — низкоутробно. — Тогда, в больнице. И ты позволил это. И даже дал ему говорить. И потом не потребовал его назад. Так же по-ребячески вырвал, — сыплет в глаза надумавшему соскочить с темы ублюдку. — Не очень похоже на отношения врача с его пациентом. — Неплохо. На семёрочку, я бы сказал. У тебя всё ещё не хватает объективности, и в своей цепочке мыслей ты теряешь несколько важных звеньев. Лепишь субъективщину, но... Хаммер хватает того за воротник чёрной рубашки. Встряхивает. — Издеваешься надо мной? Бен улыбается. Сверкает дорогущей, сука, улыбкой. Его прохладные ладони оказываются на той, которой Арми держит мудака за грудки. — Твои друзья из полиции очень удивятся, если увидят нас, — поёт бывший шурин, и пальцы Арми разжимаются от движений Бена: он без применения силы нажимает куда-то и заставляет суставы превратиться в желе. — «Знакомы», значит, — Хаммер про себя проставляет галочки напротив всех подозрений в адрес Бена. Особенно жирными те оказываются в части, касающейся натравливания Мэтта на Тима. — Что ты о нём знаешь? Бенджамин опускает глаза в землю. Перекатывается с пятки на носок, усиленно размышляя о чём-то. Мученик, блять. Хаммер отворачивается. В мыслях посылает собеседника на хуй, как в спину прилетает: — Поговори об этом со своим несовершеннолетним найдёнышем, — он точно грохнет его однажды. — У вас ведь всё отлично с доверием, правда? Провокационный вопрос Арми пропускает мимо ушей. — Что ты сказал Томасин, чтобы она отдала тебе телефон? — О, ты знаком с мисс Маккензи, — усмешка разрезает тонкие губы. — Красотка, правда? — Бен. — Спросил, как у такой милой девчули оказался телефон моего брата-долбоёба. — И она повелась? — Я не буду пересказывать тебе весь наш диалог, но... Арми посылает к чёрту всю свою осторожность. — Откуда у Мэтта те фото и видео, которыми он шугал Тима в кафе? Брошенный вслух давно мучающий его вопрос встречается искренним непониманием. Хаммер видит эту честность в опустившихся изломах бровей, неспешном подъëме подбородка и в том, как накаляется вокруг Бена воздух. — Фото и видео? — О, то есть, ты побежал за телефоном, как щенок, — жестокие слова срываются с губ с особым удовольствием. — И даже не узнал, почему Смит так боялся, что тот попадёт не в те руки? Барнс шевелит нижней челюстью, обкусывая язык. — У тебя создалось неверное впечатление, что это всё имеет для меня хоть какое-то значение. — А что имеет значение, Бен? — Ты лучше знаешь. О да, конечно же. Когда не находишь нужных слов, всегда делаешь выбор в пользу многозначной хуеты. Хаммеру приходится напрячь мозги, чтобы хоть приблизительно уловить суть Барнсовских слов. — О нет, — на кулаках Арми проступают набухшие вены. — Нет-нет, блять, ты не будешь включать свою злоебучую заботу после всего того, что натворил. — Я натворил?! — Ты сделал так, что я могу видеть своего сына один пиздецки короткий раз в две недели. — Если бы ты не был таким упëртым кретином, давно бы понял, что ни я, ни Ана, ни тем более Эм не против, чтобы ты приезжал и общался с ним, сколько хочешь. Но только на нашей территории. Плечи трясутся, пока Арми прячет беззвучный смех. Защитная реакция. Его ранит вся сложившаяся в предыдущем доме херня, как бы тяжело ни было это признать. — Я больше не поведусь на это, Бен. Забудь. Тот достаëт из нагрудного кармана пачку сигарет. Бросал же курить, сраный пиздабол... — Скажи, пожалуйста, Арми, — щелчок, затяжка и подхваченный ветром запах жжëного табака. — Здесь и сейчас ты понимаешь причины, по которым опека ограничила тебя в родительских правах? Бен не ожидает никакого ответа на свои слова, кроме стального взгляда, к которому он привык, чтобы отворачиваться. Речь, шла о его крёстном сыне и племяннике. Конечно. Бенджамин Барнс чувствовал на себе долг не только за маленького Хаммера, но ещё и за сестру. Это влияло на то, как он спорил, стоял на своём, закрывал глаза там, где нужно, и между тем не попускал вовремя их открыть. — Мамочки… Позади Арми раздалось кряхтение. Такое наигранное, обречённое. Можно было догадаться, что Сэм зайдётся в той же самой тираде своего рыжего напарника, однако он только встал рядом и скрестил руки. Как одно лицо из числа присяжных, выносящих приговор по своему глубоко личному усмотрению… Повеяло запахом жареного мяса. — По-хорошему, вам нельзя говорить, — слышится чавканье, и Арми, повернувшись, видит, как сержант вгрызается в сэндвич. Благоприятное продолжение рабочего дня от человека, который привык к подаркам судьбы от Грэйв Вэлла. — Но, честно сказать, я и не знаю, о чём можно. Шеф не против. Я… Поговорил с ним. На этом чистосердечном признании, не прервавшемся под грудой высокомерного молчания от Барнса, Сэм протягивает Арми руку с булками, котлетой и листом салата. — Мои, — поясняет он гордым голосом. Хаммер забирает бутерброд, успокаивая себя, что всё могло быть гораздо хуже, чем перекус на месте убийства. — Польщён, сержант Рокуэлл, — Бен машет кончиком тлеющей сигареты, сбивая пепел. — Уже пробили меня, да не абы где, а по высшим инстанциям. Ох-ре-неть. Сгоревшая меньше, чем на половину, сигарета падает у кромки берега. Бен притаптывает ту во влажную землю, а затем разворачивается и трогает Арми за плечо. — Приятного аппетита, мистер Хаммер. Скользкая тварь. Арми делает шаг назад. Скидывает с себя чужую хватку. — Как раз не завтракал, Сэм, спасибо, — улыбается Рокуэллу и откусывает от бутерброда огромный кусок. Не столько из-за голода, сколько из-за человека, не теряющего надежду донести до Арми свою правду, которая чистой воды пиздëж. Бенджамин удаляется прочь с целью залечь в свою золотую конуру и обработать увиденное с услышанным. — С дактилоскопистом удалось договориться. Приедет кинолог из их оперативно-розыскной группы, — начинает посвящать сержант, едва Барнс исчезает. — Попробует поискать следы крови в округе. Дождь хоть всё и размыл, но что-то может найтись. Если, конечно, наш сукин сын не притащил девочку в брезенте... Арми ест, слушая тоскливые рассуждения «напарника». — Потом придёт старик, как его там... — Сэм мычит и оттягивает ремень на своих брюках. — Кто на этом причале работает полжизни. Сэндвич теряет вкус и запах, а пространство вокруг заполняется цветом мрачного ч/б. Хаммер не подаëт вида, что чувствует себя не в своей тарелке. — Ммм, — глотает недоразжованный кусок. — Что за старик? — Местный. Живёт неподалёку с женой. Всегда блюли порядок. Он убирает воробьёв после этих кошмарных... Ночей. — Убирает воробьëв? — Арми вспоминает, как ночью под ноги им с Тимоти попалась дохлая птица. — А что с ними? — А ты что, не слышал? Сколько ты уже в Грэйв Вэлле? — Не то чтобы давно, — Арми придирчиво осматривает бутер и по старой привычке вытягивает из него зубами весь сыр. — С начала августа. Да ты помнишь, несколько дней спустя мы... Хм... Познакомились в участке. — Ясно, — тянет Рокуэлл. — Да тут это… Каждую ночь с грозой эта беда случается. Жалко птичек. Арми оглядывается, ища подтверждения словам Сэм. Две мëртвые тушки обнаруживаются под кустом терновника. Среди пышущих здоровьем собратьев они выглядят особенно неприкаянно. — И убивает этот урод тоже в такие ночи? — Хаммер присаживается на корточки и пытается заглянуть под размашистые ветки. — Пробовали установить причину их смерти? — Воробьёв-то? — Конечно, воробьëв, Сэмми, — Арми прикусывает губу, пытаясь скрыть улыбку. Уточняющие вопросы сержанта изрядно его веселят. — Отчëты судмедэкспертов с подробностями гибели жертв маньяка я видел. А вот эта деталь с воробьями нигде в документах не упоминается. Рокуэлл молчит. Доканчивает есть, вытирает руки об оставленные в целлофановом пакете салфетки и рассматривает грэйввэлльскую даль за озером, будто все ответы кроются именно там. Далеко-далеко, из-за Чёрных холмов, с войны пришёл переселенец, убивавший индейцев, и основал город возле озера, отметив его своим проклятьем… — Когда я здесь оказался… Между прочем, я из Оклахомы… То о воробьях никто ни черта не знал. Сэм выразительно выгибает брови, смотря Арми глаза в глаза. — Я спросил о них буквально через неделю, когда случился первый ливень. Молния. У меня на заднем дворе будто бы появилось массовое захоронение, — отчаянно смеётся сержант. — Я удивился. Спросил, что это за… Явление. Никогда не видел такой чумы. Хаммер с сомнением вглядывается в веселье пташек, от которого пушистая шапка терновника часто-часто дрожит. Шумная птичья стайка не выглядит так, будто ночью кто-то напустил на неё злой мор. — Бред какой-то, — бормочет Арми. — На вскрытие птиц никто не отправлял. С убийствами это не связано. Птицы всегда были… Такими. Тогда я поговорил с жителями. Ну, их немного, разговорчивых. И живых. Одна старушка, её звали Кэтти, рассказала историю об этом всём. Хочешь услышать? Арми прерывисто вздыхает и ныряет рукой под куст, подбирая с земли закоченевшую мёртвую птицу. — Из твоих уст услышать, Сэмми? — спрашивает и разворачивает хрупкое тельце. Ищет на нём следы насильственной смерти. — Или от самой старушки? Все разговорчивые, живые и местные жители в их деле априори интереснее Рокуэлла, и Арми настраивается на беседу именно с ними. Пусть даже начнут они с умирающих в грозу воробьëв. — Ты серьёзно? — говорит Сэм. — Взял и поднял с земли дохлую птицу и рассматриваешь её, как грёбаный кубик Рубика? Арми угукает, поджав губы, и возвращает бедного воробья на место. — Так что там с историей Кэтти, сержант? Кстати, ты не про миссис Бейтс говоришь? Про старушку с прилипшей к губам довольной улыбкой и взглядом полоумной психички? Живущую припеваючи в доме номер 11 и арендующую всем новеньким жителям Грэйв Вэлла дома в полцены и только на длительный срок? Если да, то Хаммер знаком с ней ближе, чем Сэмми может ожидать. — Э-э-э… Да, — вырывается у Рокуэлла. — Откуда ты её… — Соседка. Старший сержант шаркает ногой и отправляет камень на дно озера. — Мда, — он хлопает себя по карманам, в один пряча последствия перекуса. — Как тесен мир. Все либо соседи, либо друзья, либо враги. — Либо любовники, бывшие и нынешние, — заканчивает начатый Сэмом список Хаммер. — Не так уж и много в этом мире ролей, правда? Он доедает сэндвич, сминает пакет в кулаке и оглядывается в поисках хоть чего-нибудь, что напоминало бы мусорку. — Что там с кинологами? Долго их ждать? Как романтичная парочка из Твин Пикс, они топчутся на месте и ждут, когда их не самый удачный детективный сериал получит остросюжетное продолжение. Натуральный звиздец. — Ну, они говорили, что приедут в районе этого часа. Или следующего. — Или завтра, — фыркает Арми. — Кому нужны свежие следы на месте убийства? — Нам нужны, — из-за поворота, за которым скрывается вход в музей, появляется Рыжий. Он шагает на их голоса. Уткнулся носом в телефон. Набирает что-то. Арми кажется, Калеб вот-вот ëбнется. — Я проверил вашу информацию, — он кивает Арми. — Насчёт убитой. Через Фейсбук. Там действительно есть девушка по имени Элайза Пью, и она — один в один наш труп. Парнишка переворачивает экран, демонстрируя Хаммеру страницу, с которой началось его утро, и передаëт мобильник Сэму. — Мать честная… — Вот и я подумал!… — Надо звонить в участок. Узнаем номера родных. Сначала, как обычно, — быстрый взгляд Рокуэлла на Арми, но предназначавшийся не ему, а в значительной степени младшему напарнику. — Спросим, где её в последний раз видели. Поговорим. Без резкостей. Дадим им подумать, разобраться, принять ситуацию — и пригласим на опознание. — Отличный план, — Хаммер вытягивает из кармана собственный завибрировавший телефон. — За исключением того, что проверить её личность следовало в тот же момент, как было названо имя, а это было полчаса назад. Вам так нравится про... Впустую тратить время? Калеб отворачивается и растерянно водит пальцем по экрану. Видимо, в поисках контакта Вуди. Арми хмыкает и снимает блокировку с собственного смартфона. Случается вторая вибрация, и сверху на дисплее появляется оповещение: Входящие Мелкий, 10:35 внутри фотка твоей очередной жертвы или она была первой ? Первое сообщение более красноречиво: Входящие Мелкий, 10:34 так и знал что у тебя есть спецпособие по удушью «Мистер Харрельсон, это Калеб Джонс, у нас тут…» — слышит Арми, вчитываясь в набранные Тимом буквы и ни хрена вообще не понимает. Удушье? Жертва? Фото? «Элайза Пью. Её фотки на ФБ очень похожи на нашу новую жертву, и мы решили…» Исходящие Арми, 10:36 Ничего не понял «Да… Сейчас сделаем… Конечно, сэр. » Входящие Мелкий, 10:36 я книгу нашёл Входящие Мелкий, 10:36 Ты ее спрятал. в шкафу …Что за книга в шкафу? Блять. Арми отрывается от телефона — к обществу вынужденных коллег. — ... дал добро связаться с её родными, — Рыжий. — Позвони тогда в участок и узнай... Поняв, что дальнейший бесполезный трëп можно игнорировать, Хаммер запускает Гугл Хром и вбивает в строке поиска «Удушье». Первый же сайт рассказывает об одноимëнном фильме 2008 года, снятого по книге Чака Паланика... «Спецпособие» «Паланик... Сексоголик... Виктор…» Арми вспоминает жаркий июльский день в Батон-Руж. Салон авто, горячий, как печка. Бесконечные часы ожидания и взятую наобум книгу в оказавшемся поблизости буккроссинге. Исходящие Арми, 10:40 Она стояла на книжной полке вместе с остальными Исходящие Арми, 10:41 Почему ты решил, что я её спрятал? Входящие Мелкий, 10:41 потому что там фото с очень таинственной подписью Входящие Мелкий, 10:42 и я догадываюсь что снимок сделали на твой полароид Калеб скребёт ботинками по стоптанной тропинке, умчав, видимо, выполнять энное поручение Сэма. — Не хочешь взять кофе, сержант? — Арми, не отрываясь от обдумывания слов Тимоти, наблюдает за Рокуэллом. — Тут есть вроде неплохой. Машет в сторону забегаловки, где раньше работал Тимми. Исходящие Арми, 10:46 Что за странная подпись, детектив? Исходящие Арми, 10:47 И кто на фотке вообще? Входящие Мелкий, 10:48 а что, здоровяк, без моей помощи совсем не вспомнишь? ты так много фотографируешься?? альбомчик с собой ты тоже спрятал? «Господи, Тим, этой книге шесть…» — начинает набирать Арми, как спотыкается на возникших, точно из ниоткуда, досках причала. Скоро дебильная деревянная платформа начнëт гнить от непроходящих дождей. — Эй-эй, осторожнее! — Сэм хватает его под руку. — Второй погибший нам не нужен... Хаммер обзывает непонятно кого пидорасами и, пройдя по пристани, возвращается к прерванной эсэмэске. Исходящие Арми, 10:53 Тим, этой книге шесть лет Исходящие Арми, 10:54 я её содержание хер помню Исходящие Арми, 10:54 Молчу уже о грëбаной фотке Тим не заставляет себя ждать. Входящие Мелкий, 10:55 ладно, даю подсказку. на ней клевая девчонка, за которой и я бы приударил если бы не ты. темные волосы Входящие Мелкий, 10:56 если судить по инициалам на обратной стороне, ее как и тебя зовут на А Входящие Мелкий, 11:02 так она стала жертвой твоих удуший или нет? Арми распахивает дверь кафе. Следит через плечо, чтобы случайно не зашибить плетущегося позади Сэмми и останавливается у кассы. — Займëшь место, сержант? — спрашивает. — И какой кофе ты пьëшь? Исходящие Арми, 11:07 Она перегрызëт глотку любому, кто назовёт её жертвой — Чёрный. Без молока, — комментирует Сэм, задерживается глазами на смартфоне в руке Арми и уходит вглубь кафетерия. Проходит две-три минуты, пока у Хаммера принимает заказа до боли знакомая девушка. Та самая, которая думала, что она и Тим встречаются. Шиван. Бросает на Арми не самый одобрительный взгляд, какой-то пугливый, и придерживается минимума слов, который нужен, чтобы получить деньги за кофе и предупредить, что напитки будут готовиться пять минут. Входящие Мелкий, 11:14 ого, так ты видел, как ее называли жертвой Входящие Мелкий, 11:15 почему ее так называли ? Боже. Арми выдыхает и… Блокирует телефон. Ищет Рокуэлла. Обнаруживает того в углу кафешки, у противоположной стены от пейзажа за окном. Интересно, Сэм специально выбрал место, схожее по расположению с его рабочим столом в участке, или это случилось на автомате? Кафе сейчас пустует… Может, он хочет говорить подальше от посторонних ушей? Но они могли бы взять кофе и выйти, правда? Арми усаживается напротив сержанта, дружелюбно улыбаясь и укладывая смартфон экраном вниз прямо перед собой. — Расскажи мне, Сэмми, ты искал сходства и отличия между тремя последними убийствами? — Искал ли? — коп берёт в мозолистые пальцы солонку и крутит по часовой стрелке. — Изобретательный псих. Две предыдущие жертвы скончались от бытовых, хозяйственных предметов. Пневматический молоток. Вилы. Безумие... Можно сказать, он использует холодное оружие. В каком-то смысле. Изуродовал тела. Объединяющих символов нет, только стиль похож. Связи между этими двумя никакой. Как и до сих пор непонятно, один убийца или их несколько. Молчу про возраст и пол. Как умерла эта наша девушка остаётся выяснить. Ей просто перерезали горло... Но без следов борьбы. Арми вынужденно кивает, глядя на густую крону окружающего Лемюэль леса. — У нас есть три общих знаменателя, Сэмми, — он оттягивает нижнюю губу и сминает её пальцами почти до боли, как делает всегда в моменты активной мыслительной работы. — Время, место и орудие убийства. Так ведь? — Правда. Грозовая ночь, озеро и окрестности, предметы домашнего обихода. Хаммер улыбается и одобрительно щëлкает пальцами перед носом Рокуэлла. — Я скажу сейчас жуткую вещь, но попробуй посмотреть на все убийства, как будто ты находишься в картинной галерее, — Арми понижает голос и подаëтся к Сэму вперёд. — Перед тобой залы всех жертв Грэйв Вэлла, убитых самыми извращëнными методами, со всеми локусами, орудиями убийств и прочей хернëй. Что скажешь? Трое наших выделяются от остальных? Их просто убили в одном стиле? Или это дело рук одного человека? — Хочешь связать этих жертв с теми, кого убивали больше тринадцати лет назад? Телефон скользит от вибрации по столу. Молодая девушка приносит им кофе и скрывается за стойкой. — У тебя есть информация об этих делах? — Арми удивляется. — Я хотел сказать, что, очевидно, убийца в этом году у нас один. Он наклоняется к чашке, стремясь сделать большой первый глоток, и поворачивает телефон к себе. Входящие Мелкий, 11:28 Ты меня игноришь — Есть инфа, — хмурится Сэм и повторяет за Арми жест с кофе. — Я же работаю в грёбаном участке, — отпивает чуть-чуть. — Только я все ещё не согласен с тем, что преступник один. Нет доказательств, указывающих на то, чтобы этот кто-то действовал в одиночку. Входящие Мелкий, 11:29 я сказал что то неудобное Арми прячет улыбку от слов Тима под внезапным кашлем. — М-м-м, никто не занимался составлением психологического портрета нашего серийника, правда? Он откидывается на мягкую спинку вытянутой лавки и набирает мальчишке ответ. Исходящие Арми, 11:32 Ты немного отвлекаешь Облизывает губы, сочиняя на ходу что-то короткое, ëмкое, закрывшее бы идиотский интерес к бывшей жене. (К чему этот разговор вообще?) Арми снова подносит чашку к губам. — Я думал, что… На экран выплывает, мать его, цепочка окошек. Входящие Мелкий, 11:33 Но тебе нравится Входящие Мелкий, 11:33 вот и отвечаешь :) Входящие Мелкий, 11:34 Хочешь что бы я был рядом? Входящие Мелкий, 11:34 где ты? О чём он хотел сказать? Разум цепляется за темы, выскальзывающие из головы на манер куска мыла в душе. Твою мать… — Психологическая экспертиза, Сэм, — отрезает Арми невпопад, щëлкая пальцем по предпоследнему сообщению. — Просто поверь. И злится. Хочет ли он, чтобы Тим был рядом после всех его выëбываний и скачков настроения утром? Исходящие Арми, 11:36 Да, хочу) Исходящие Арми, 11:36 Я около Лемюэль Исходящие Арми, 11:36 Но тебе здесь сейчас делать нечего Исходящие Арми, 11:37 Нужно как-нибудь поплавать тут на лодках. Что думаешь? — Есть, кто сможет её организовать? — продолжает, блокируя телефон. Хотя уже знает ответ. Ответ с бесчувственными серыми глазами. — Думаешь, её никто не делал до сегодняшнего дня? Вещественных улик нет, чтобы даже определить пол!... — опять он за своё. — Была одна попытка с портретом. Я читал этот документ. Его написали в девяностые... Но и там никаких следственно-причинных связей, чтобы дать стопроцентный ответ. — Сэмми, наш уёбок слишком хитрый, чтобы надеяться хотя бы на пятьдесят процентов, — скалит зубы. — Нам нужны любые… Его прерывает телефон. Ослабленно вертясь на пузе и гудя, как подбитая муха, он опове… предупреждает Арми об энтузиазме Тимми. Входящие Мелкий, 11:39 оооо Арми я так хочу! Я так много раз там грёб Входящие Мелкий, 11:39 мы пойдем сегодня вечером! Входящие Мелкий, 11:39 ? И в момент, когда Хаммер собирается спрятать трубку в карман и не вспоминать о ней несколько следующих часов, во весь грёбаный экран вылезают буквы. Три большие буквы. (И нет, это не те, о которых вы подумали) Входящие: НИК. Твою же мать... Не долго вышло игнорировать этого человека. Ник — это тот самый индивид, который достанет вас из-под земли. Особенно, если вы повязаны с ним в столь непростой хуете как дружба. Если вы не знаете, как пригласить Ника в гости, просто не ответьте на его звонок, и очень скоро он сам придёт к вам. При встрече, правда, попробует выколоть глаз или выбьет окно кирпичом с выгравированным на нём посланием «антиигнор». Учинит любой беспредел, но после содеянного обязательно покается, чтобы потом повторить любимую схему от и до. Арми прикладывает телефон к уху и встречает в нём гробовую тишину. Вернее, как кое-кто озлобленно выжимает педаль газа на новенькой, наверняка взятой на прокат тачке и рискует разбиться о первый попавшийся столб. — …Зацепки, — всё-таки договаривает Сэму и тут же возвращается к человеку на том конце связи. — Я слышу, как скрипят твои челюсти, Ники. — О нет, Хаммер, — из трубки раздаётся приглушённый голос друга, косящий вроде как под обиженный. — Это точится нож, которым я собираюсь отрезать некоторые детальки на твоей кукле вуду. Улыбка. Старый-добрый Ник Делли Санти. — Не буду спрашивать, с чего ты начнёшь… — Ответ очевиден. — У тебя нездоровые интересы к моей... — короткий взгляд на сержанта. — ...Персоне. — Ещё какие! — озлобленные нотки в интонациях Ника испаряются, и Арми уверен, что тот уже вовсю улыбается. — Какого хуя я узнаю, что мой лучший друг развёлся и переехал в другой город… От теперь уже бывшей жены этого лучшего друга, а не от него самого, Хаммер?! Неподъёмный вздох. Знакомьтесь со суперспособностью Аны заёбывать Хаммера, не прикладывая никаких усилий. — Всё как-то не до этого было. — Больше месяца? — Эн успела выболтать тебе целый отчёт, я смотрю. — О да, там много, — смешок. — Всё не понял, но успел включить диктофон и переслушаю потом её речь. С пристрастием. — Лучше спроси у меня, что хочешь. — Ага, блять. — Что-о-о? — Я тебе больше не доверяю. Арми смеётся. — Ты что-то хотел? — Не знаю уже. Сказать, что я обижен? — Неправильный ответ. — Моя супруга выгнала меня из дома... — В который раз? — Заткнись, — шиканье. — Я хотел воспользоваться дружбой с тобой и временным статусом бездомного и погостить в вашем супер богатом домике, но... — Сел в лужу? — Ты меня туда посадил! — Такова жизнь, Ники… Сэм тем временем прикладывает потную ладонь к такому же потному лбу. Труженик. Залпом допивает кофе, встаёт с неуклюжестью и поправляет болтающуюся на поясе рацию. Глуповато подходит к Арми и говорит (голос Ника в это мгновение становится для Хаммера ватным): — Разгребай своё телефонное дерьмо, а я пойду… Работать. И он идёт в сторону выхода. Останавливается около Шив, что-то тихо-тихо ей мурлычет и кладёт доллары в жестяную баночку из-под печенья. — Я отвлëк от чего-то важного? — в голосе Ники слышится издëвка. — Ни от чего важного я отвлечь бы себя не дал, — Хаммер собирает пальцем рассыпанные по столешнице серые камешки соли. — Ты же знаешь. Следит, как фигура Сэма за окном неспешно становится меньше, исчезая вблизи долбаного музея. Ник хохочет. — Хоть за твою личную жизнь буду спокоен. — Отлично, откроешь список. — Всё так плохо? — О, — Арми отодвигает телефон от лица, когда новое сообщение даëт о себе знать волной вибрации. — Я бы сказал непредсказуемо. И снова издевательский смех. — Всë, как ты любишь, Хаммер. Лучшие друзья даются вам именно для этого. — Знаешь, мне тебя не хватало. — И поэтому ты ушёл в неоплачиваемый отпуск, исчез с радаров, развëлся втихаря, переехал хер знает куда, — Ник прерывается и громко сигналит кому-то. — Ещё и телефон сменил... — ...Это было сгоряча... — Не отвечал мне в социальных сетях, — продолжает о своём Санти. — Да, твоë поведение буквально кричало, как тебе меня не хватает. — Не язви, Ники, — Арми допивает напрочь остывший кофе. — Я в Грэйв Вэлле, если что. — Грэйв Вэлл? — голос Ника становится глуше, будто он прикрывает чем-то микрофон или сам ныряет в воду, и теперь, чтобы его расслышать, Арми приходится напрягать слух (как он это ненавидит). — Ты что-то писал об этом... Напичканный убийцами городишко? — И ты туда же… — Всё с твоих слов, дорогуша. — Убийца один, — обрезает насмешку Хаммер. Санти молчит. И Арми слышит, что это, блять, самое хмурое их молчание за всю историю дружбы. — Ты и туда влез, что ли? — а вот теперь голосовые связки Ника выдают сдерживаемое бешенство. — Пока не знаю. — Да что ты? — Здесь всë непросто, Ники. — Ты это мне пытаешься объяснить? — Я просто так молчу, как рыба. Понимаешь? — Только не взорвись. Судя по звукам, Ник заезжает в тихое место. Не слышно ни автострады, ни голосов снующих туда-сюда людей. — Что вот мне делать теперь, м? — Неужели не сможешь найти уютное и комфортное пристанище на период, пока не поедешь жарко мириться с Клер? — Твой дом? — Пока мимо. — Хаммер, только ты мог вынудить меня на измены в период, когда я из-за них же чуть не развëлся. — Вам с Клер нужно что-то пересмотреть в отношениях. — Отличная идея. Поможешь? — Ник на том проводе громко хлопает дверью авто. — Вместе с Аной, своей новой пассией или... — Ник. — Молчу-молчу, неженка, — долгий вдох и выдох. — Короче, давай. Лучше поищу себе реальное пристанище, чем буду трепаться тут с тобой. — Давно пора. — Ты слишком легко решил от меня избавиться, милый друг, — продолжает паразитировать в мозгах Арми Ник. — Проверим, сколько времени мне потребуется, чтобы найти одного целого тебя в захудаленьком городке? Ещё вибрация. — Обожаю твои квесты в реальном времени. — Это вызовы судьбе, Хаммер. Без них скучно. — Как я раньше не догадывался? Ник протяжно хихикает и без предупреждения отключается. Ничего нового. Арми с набирающей обороты усталостью изучает экран самсунга. Шесть непрочитанных от абонента с именем «Мелкий». Входящие Мелкий, 11:41 я приготовлю пасту болоньезе Входящие Мелкий, 11:41 возьмем ее с собой Входящие Мелкий, 11:42 будем смотреть на звезды и я буду кормить тебя с вилки Входящие Мелкий, 11:43 В этот раз не возьмем вина, ты напьешься и утопишь нас Входящие Мелкий, 11:45 Купи клюквенный морс в Костко или персиковый сок Входящие Мелкий, 11:45 лучше все вемсте Арми поднимается на ноги, внезапно вспоминая, как и зачем он сюда попал вообще. Приходит в беззвучную ярость. Все, как на зло, сговорились сегодня довести его до белого каления. Он толкает дверь кафе плечом. Прикрывает правой рукой начавшие тянуть глаза. Головной боли среди рабочего дня ещё не хватало. Жмурится. Пытается таким образом спрятаться от солнечного света, но это приносит только новую волну спазмов. Желание приложиться котелком обо что-то увесистое и провалиться в беспамятство просыпается само собой. Что там Сэмми хотел? Они договорили про архивные дела и психологическую экспертизу? Арми стопорит шаг возле причала. Он мог бы на нём мигом полететь в озеро, если бы не удержался на своих двоих. Присаживается там, дрожащими руками выискивает в карманах сигареты. Первым ожидаемо попадается телефон. В непонятном душевном порыве набирает на клавиатуре номер человека, который, по идиотским соображениям больной фантазии, единственный может ему помочь. Гудки. Гудки-гудки, вошедшие со скручивающей резью в резонанс. Хаммер скулит от облегчения, когда понимает, что вот так, подтянув колени к груди, закрыв глаза и с трубкой у уха, он не чувствует тянущих хлопков в висках. Это долбаный рай… — Арми! — орёт надменный ангельский голосок из динамика. — Ты мне позвонил? Это впервые, когда ты мне звонишь! Аха-ха-ха! — льются радостные волнующие звуки. — Ты там всех нашёл и убил? Или чем ты там занимался? — Убил? — слабо. — Пока нет... Решил покурить у озера. Кого я должен был найти, Тимми? — Ну-у… Ты же всё время что-то ищешь, Арми. Разве я не прав? — А, ты про этих, — всё-таки ухитряется достать сигареты из заднего кармана. — Тогда пока не нашёл. Закуривает и, зажав сигарету в уголке губ, кладёт пальцы на глаза. — Что делаешь сейчас? Тимоти снова заливисто смеётся, и, наверное, стул под ним проезжается по полу. Что-то хрустит у мелкого во рту. — Сижу за твоим столом, пока тебя нет. Ем хлопья и читаю, как удушать. Ты знал, что главный герой книги перестаёт хотеть секса, когда влюбляется? — Угу, — Арми тянет шею к коленям. — Бросил читать её на этом моменте. — Почему?! Тебе не понравился этот поворот? Противоречит твоим ценностям? — Не суди по мне. Там главный герой изначально не в себе. — То есть тебе это не понравилось? Удивительно, — смешится мальчишка и жуёт свои медовые (у них только такие и есть) хлопья. Арми слушает этот хруст. Взгляд подвисает на остром краешке травинки, торчащей из земли. — К озеру сегодня нельзя будет подойти, кстати, — говорит между делом. — Тут снуёт полиция с собаками, проверяют дотошно всё. Лодки тоже. Стряхивает собравшийся на кончике пепел прямо на светлые кроссовки. Ложка в доме номер 14 звенит. Падает на глубокую тарелку, которая, в свою очередь, сто процентов находится в опасной близости от ноутбука Арми. — Что-о-о-о-о… — долго тянет Тимми, пока не садится голос и печальный рёв не замыкается не менее печальным стоном. — …За бред! Арми! Нам придётся снова нарушить закон. Ты готов? — Ты спрашиваешь, готов ли я оказаться с тобой ночью посреди озера, окружëнного правоохранительными органами? — вытаскивает из потрескавшихся губ сигарету и выдыхает жгучий дым. — Если бы гнались за нами, было бы романтично. А просто так — глупо. — Не просто так! Это будет наш первый раз на воде. — И очень не хочется прерывать его каким-нибудь задержанием, да? Особенно, если до этого кое-кто кое-кого спровоцирует. Тимоти мычит в трубку. Требовательно, продолжительно и будто в горле у него что-то застряло. Получает все права на то, чтобы стать новой волной Хаммеровской головной боли. — Но что мы тогда будем делать вечером?! Мне понравилась идея с лодкой и пастой! — Последнее можно и оставить, — низко тянет Хаммер. Такая вот болтовня, обсуждение планов на вечер и уютный голос мальчишки на той стороне провода накрывают его спокойствием. Словно бы он вовсе не сгибался пару минут назад от бесконтрольной боли, а в дурацком музее вчера ночью не убили ни в чëм невинную девочку. — И сок с морсом тоже, и идею покормить меня, — продолжает мурлыкать в трубку Арми. — А вместо лодок, может, придумаешь что-то ещё? Включишь фантазию? Полугрустное, полузадумчивое, полувдохновенное завывание. Он мог, сидя на стуле, подтянуть к себе коленку. — Тогда в Городской парк! — восклицает мелкий, словно даёт боевой клич соплеменникам. — Он супербольшой, там есть мост, как на картине Моне, а ещё ботанический сад, просто огромный! При нём работает теплица. Мы могли бы там поцеловаться. И на мосту тоже. Ты бы купил мне... Пионы. А я тебе хризантемы! Вы очень похожи. — То есть, ты смотришь на меня и видишь хризантему? — Арми улыбается и тушит сигарету о влажную траву. — Или наоборот? Как это работает? Хаммер не видит, но чувствует, что мальчик тоже улыбается — он издаёт звук, похожий на то, когда губы растягиваются на лице. — Если бы я смотрел на тебя и видел хризантему, Арми, это бы значило, что у меня стоит на пестики и тычинки! Тима пробирает захлёстывающий смех. — Просто если бы я дарил тебе букет, то выбрал бы цветы, которые больше всего напоминают мне о тебе. Какие-то сложные, большие и светлые, как твои волосы и глаза. А я, по-твоему, похож на пион? — Если тебе нравятся пионы, я подарю тебе их, — мужчина прикрывает глаза, расслабляясь и пуская образы свободно бродить в собственной голове. — Но по мне так ты похож на герберу, такую... насыщенного бордового цвета, с мягкой и пушистой на вид сердцевиной. на первый взгляд хрупкий, как ромашка, — вытягивает правую ногу. — Ты когда-нибудь пробовал разобрать герберу по частям? — Не-ет, — завороженно тянет мальчик, притихает и как-то ломано подаёт голос: — А тебе их не жалко? Разбирать. — Ммм, мне нравилось проверять тонну информации из учебников по биологии на практике, — сглатывает подступивший к горлу гнев из прошлого. — Разбирал букеты, которые периодически возникали в родительском доме, на детали. Пионы, если ободрать все их великолепные лепестки, пахнут гораздо насыщеннее... Не так долго, правда, но всё же. Качает из стороны в сторону ступнёй, напевая мотивчик какой-то детской песенки. — А вот герберы хер сломаешь. Ни руками, ни ножницами. Тимоти пропадает. Не слышно даже, чтобы он шевелился. Только дыхание. А потом пронзительно: — То есть, я напоминаю тебе цветок, который ты разодрал и не смог прикончить? Да что это за цветок, который нельзя порезать ножницами?! Ты шутишь! — Тимми цыкает. — И, хочешь сказать, у тебя не получается меня "сломать"? Или что? Лучше бы описал меня как пион… Но ты и к нему руку приложил, так что я… Я меняю свою цветочную самоидентификацию. От досады, что мелкого понесло в какие-то дебри, Арми закатывает глаза и поднимается на ноги.Оборачивается в сторону музея, мгновенно обнаруживая там новую порцию для расстройств. Вернее, не обнаруживая. Кинологи и не думали приезжать в их глухомань. — Детка, я говорю о цельном цветке, конечно же, — зарывается ладонью в волосы и с силой дёргает отросшие волосы. — Даже если хочешь — несорванном. Лёгкая усмешка появляется на лице и прерывается внезапно сморщенным носом. Под ноги попадается мёртвый воробушек, которого мужчина сперва принимает за камень. Выходит, что он, судя по хрусту, ломает птичке хребет. — И я не имел ввиду, что хочу тебя сломать. Лишь говорю о твоей силе, про которую при первом общении и не подумаешь, зато при более близком знакомстве ощутишь сполна. — Ну, в том, чтобы приударить за кем-то, я мастер. Ты долго не продержался. Так что я с тобой всё-таки согласен. — Да-да, я был безвозвратно сломлен твоим напором, Тимми. Хотя мысленно приписывает пунктик, что этот маленький долбоëбик ни хрена о себе не понимает. Арми трëт носком по траве, обтирая его от дурнопахнущей крови. — Тогда до вечера? — Подожди! — повелевает мелкий. — Ты же приедешь за мной, и мы поедем вместе? — Да, — соглашается Арми и в дополнение кивает, хотя никто его не видит. — Перед этим ты накормишь меня пастой. При приближении к музею рой нервов в голове начинает свой беспорядочный танец. — Так ведь? — Нет, я буду кормить тебя в парке. Возьмём плед, он у тебя должен быть. Сделаем это на траве. — Это? — с хитрецой в голосе уточняет Арми. Тимоти экает и акает. Замолкает. Прыскает. Уловил, как Арми обыграл его невинные сокращения слов. Теперь говорит — медленно, полушёпотом, с заинтересованностью и какой-то сквозящей обидой: — Хочешь всем показать в парке, что я принадлежу только тебе? Не то чтобы Арми, когда занимался сексом, думал о том, что подумают люди, в процессе участия не принимающие. Но раз уж Тим об этом заговорил... — А тебе бы понравилось так? Вздох, в которым соединились тяжкие думы всех мудрецов мира. — Поедим пасты, Арми, — подытоживает Тим. — До скорой встречи. — Скорой, скорой, — повторяет единственное, ключевое для себя слово, и завершает вызов. Мобильник укладывает в карман джинсов и с поступью человека, добровольно идущего на казнь, двигается к псевдомузею. — Иначе я сдохну в этом дурдоме. Боль к нему вернулась в тачке Сэма. Они мчали в морг — присутствовать на опознании тела Элайзы. Коп рулил баранку, голова Хаммера таяла на прохладном стекле. Последнему хотелось простого человеческого сдохнуть до Нового Орлеана и прозаично воскреснуть возле напичканного трупами заведения. Рокуэллу хотелось другого... — Знаешь, иногда мне кажется, что это всё... Все эти убийства, знаешь... Грёбаная статистика, — ему тогда пришлось даже разлепить глаза, чтобы впериться ими в ублюдка. — Есть жертвы на двух фронтах: те, кто умирает, и те, кто кладут жизни на эти расследования... В тот момент очень хотелось двинуть полицейскому коленом под дых и помочь выйти из машины прямо на ходу. Арми сдержался. Хорошие отношения с Сэмми ему пригодятся. Встреча с родителями Элайзы и процедура опознания прошли неоднозначно. Мать откинула простынь с лица девушки, в тот же миг вернула её обратно и пошла на выход из камеры. Лишь на ходу бросила сержанту: «Она». Долго стояла на одном месте на улице и без передышки курила. Хаммер узнал об этом, когда по той же причине вышел из здания в ожидании отца семейства. Тот явился с опозданием в сорок минут. Долго, молча смотрел на тело и только перед тем, как накрыть его, прошептал: «Дочка…». С помощью родителей составили «близкий круг общения» погибшей. Список возглавил парень. Про него мать и отец ничего не знали. Ну, кроме того, что он у дочери есть. О кольце вспомнил Арми. Том самом, что находилось на отрезанном безымянном пальце и которого на месте преступления найдено не было. Зато оно оказалось на последнем опубликованном Элайзой фото в фейсбуке. Рокуэлл тут же позвонил Рыжему, велев искать пропажу в музее и на прилегающей к нему территории. Да, под водой тоже. Арми предположил, что оно могло оказаться в пищеводе убитой. Хотя чутьё подсказывало — убийца не дал бы такому произойти. Оставалось ждать результаты вскрытия. Второй в списке оказалась сестра. Слух уцепился за слова «друг детства», «единственный человек, с которым Элли делилась переживаниями», «они так хорошо понимали друг друга»... Арми даже забил имя и контакты старшей дочери Пью в заметки. И сразу о нём забыл. Просто увидел время и понял, что почти опоздал в университет на встречу с научным руководителем. А ведь «додж» остался у озера. Сэмми любезно согласился довезти его в центр, и этот их путь стал настоящим кусочком умиротворения среди сносящего с ног урагана под кодовым названием «пятница 13-е». Вдобавок Ник... Когда он там обещал приехать? И где решил остановиться? Единственный грэйввэлльский мотель в воображении мигал ярко-красным. Если друг поведëтся на его дешёвые цены и номера с видом на Лемюэль, то знакомство Ника и Тимоти состоится без участия Арми. Верный товарищ мимо мальчишки просто не пройдёт. Рокуэлл высадил его на парковке у музыкальной студии, чтобы «не привлекать внимание», и сорвался, как он сказал, «к кинологам». С опозданием появился вопрос, как Хаммер без автомобиля доберётся до их непопулярного у местных городка. Это перестало иметь значение, едва чопорные коллеги на кафедре сообщили Арми, что не видели сегодня ни его профессора, ни тем более правок к его диссертации. Нежно-лиловая чашка на столе Дакоты упала, естественно, сама по себе, а не от того, что Арми смахнул её (и нет, Хаммер даже не целился на стоявший там же ноутбук). В итоге до Грэйв Вэлла ловил попутку. Домой приехал сразу, как забрал с музейной парковки тачку. Там Тимми подразнил его пленительным ароматом болоньезе и сразу заставил ехать в парк. Вернулись поздно, уставшие и возбуждëнные. Все выходные Арми ничего не делал, кроме как заряжался на предстоящую рабочую неделю уютом, равновесием в жизни и всем тем, что предлагал ему Тим. Кучерявая макушка на плече или груди стала неизменным началом и окончанием каждого этого дня. А дальше был понедельник. И отдохнувший Арми, по наивности своей, собирался на работу в приподнятом настроении. Вот только его профессор снова не пришёл. Все вокруг талдычили, что он уже не вернётся. Секретарь качала головой. Предчувствие беды окатило, едва в переполненной людьми комнатке смачно хлопнула дверь. Хаммер знал, кто это. И без уточнения, по злому року судьбы-«статистики», понимал, кем является этот человек. Так на арене Армиевских учебных будней появился Стеллан Скарсгард, теперь единственный профессор на всëм их направлении. — Для написания кандидатской вы, как аспирант, вольны сами выбирать профессора, — гремели в ушах ехидные слова этой старой мрази. — Можете найти его в другом университете, если наши взгляды не сойдутся... Например, в ближайших штатах и без меня немало гениев. Потом Тимоти со своими недомолвками, синяками и откровенным враньëм. Прогулка по секс-шопу. Вызывающие дразнилки. И теперь этот вытрахивающий душу разговор в машине...***
После всего рабочего трындеца
16 сентября, понедельник, продолжение вечера
— ...Смотри на дорогу. «Смотри на дорогу». «Смотри на дорогу». Маленький чёрт. Арми откидывается на спинку сиденья, пытаясь расслабиться. Забить на страстный порыв послать куда подальше зазнавшегося мальчишку с его прямыми приказами. Потому что ему же, блять, действительно нужно смотреть на дорогу. Что за насмешка? — Как же ты выносишь мне мозг временами, — срывается с губ. И Хаммер, бастуя и немного от изнеможения, прикрывает глаза. — Мой Бог, — пропевает Тимми, дёргая кнопку, созданную для человеческих, единичных намерений опустить стекло раз-два за сутки, а не по десять за минуту. — Ты опять начинаешь заводиться, а я ничего не сделал! — мальчик резко к нему поворачивается, слышно по повышенному тону. — Просто поправил тебя, когда ты поправил меня. Мне запрещено отстаивать свою точку зрения? Только Тимоти Шаламе перевернёт ваши слова наизнанку и присыпит звёздно-пиздабольской пылью, взятой из ниоткуда. — Это ты заводишься, — отвечает Хаммер и (противореча собственному рассудку) наращивает скорость любимого авто. — Я ничего тебе не запрещал. И словом не обмолвился, что твоё поведение мне не нравится. Даже… Наоборот. — «Наоборот»? То есть «нравится»? Твоё «временами выносишь мозг» — это «я тебя люблю, о, пожалуйста, давай ещё»? Тим бьёт своими конечностями по бардачку. — Это был твой личный способ выбивать признания в любви или мне показалось? — спрашивает Арми. — Сначала ты ответишь на мой вопрос, умник, а потом я — на твой. Хаммер грозно кашляет и давит на педаль газа. Иногда из матёрой суки Тимми обращается в наивного ребёнка и к этому невероятно сложно приспособиться. — Да, мелкий, мне очень нравится, что ты следуешь своим принципам, несмотря на... — он делает паузу, пытаясь подобрать литературные слова для окончания своей мысли. — ...Возможную неготовность внешнего мира принимать их. — «Мелкий»? — сорвано выкидывает Тим после того, как, похоже, выровнял дыхание. — Вот значит, как ты обо мне думаешь! Губы дёргаются в улыбке. Бешеной. — Миллион раз восхитишься твоими силой и упрямством, но ты всё равно оскорбишься на слово, указывающее на нашу разницу в росте и возрасте. — Дело в том, как ты это сказал! — И как же, Тимми, я это сделал? — спрашивает Арми. «Тимми» он говорит той же интонацией, что до этого сказал «мелкий». И, кто бы сомневался, на этом бесчувственный сухарь «Тимми» попадает в ловушку. Как загнанный кролик в захлопнувшийся капкан. С предсмертным воплем и кровью на снегу. — Таким тоном, каким я ничего тебе не буду объяснять, сраный козёл. Сколько можно собачиться? — запах мальчишки чувствуется у самой щеки. — Одна и та же хрень из раза в раз, — дрожат губы. — Я заколебался! Просто не врежься куда-нибудь и довези до дома, — стонет. Зажмуривается до сведённых бровей и ни с того ни с сего продолжает: — Прости. Это всё… Такая чушь. Я не хочу, чтобы так было. Арми уже думает заметить, что Тим умеет извиняться, оказывается. Но молчит. Он хочет добавить, что их ссоры мелкий как раз и инициирует. Но только прикусывает язык. — Забей, ладно? — Арми ловит руку мальчишки и сжимает, щекочет внутреннюю часть ладони. — Я тоже не умею это контролировать. В себе. До Хаммера доносятся сухие всхлипы и руку крепче перехватывает худая рука. — Спасибо, — сопит Тим и тратит время на то, чтобы закрыть свистящее окно, усесться ровнее и вытянуть, вроде бы, ноги. — Я бы хотел... Вообще, я хотел совсем другой вечер, но у меня сейчас нет настроения, — парень делает очень глубокий вдох и такой же выдох. — Так что... Просто поедим конфеты и посидим на веранде, ладно? Мальчик к нему поворачивается. — Как скажешь, это полностью твой вечер. Приходится снизить скорость, извернуться и переключить ручник, чтобы можно было без угрозы для жизни рулить одной рукой. Во второй Арми продолжает держать прохладную ладошку Тимоти. Отпускать её он не собирается. Ни за что. — Какая идея у тебя была до этого? Расскажешь? — Нет, — отпирается. — Тогда это никогда не станет… Сюрпризом, — и глотает неведомый ком. — Я хочу посмотреть на звёзды. Какие ты знаешь созвездия? — Созвездия? И вот, чуть ли не впервые в жизни, Хаммер осознанно смотрит на небо в поисках горящих точек. Сперва видит две или три... Четыре… Чем дольше смотрит наверх, тем больше находит светил, до сей поры ему ненужных. — Блять, — отвлекается Арми. Зеркало заднего вида со стороны Тима задевает ветку растущего у дороги дерева. Благо, не разбивается. Он выравнивает съехавшую к обочине машину. — Не знаю ни одного, Тим, если честно. А ты? Мальчуган… Он нехило кипятится. — Как хорошо, что мы въехали в Грэйв Вэлл. Если подохнем, то парад обезумевших эзотериков будет ходить к нашим могилам долгие десятилетия. Арми! — как гавкает. — Я уже тысячу раз просил вести нормально! Если не можешь — дай, я сяду… И вода выкипает. Ладонь мальчика вся вспотевает. — Спокойно, — говорит Арми и… улыбается. Чувствует себя виновато, и только поэтому молчит, хотя так и тянет рассказать, что в подобные ситуации они уже попадали раз по пять на дню, когда ехали куда-то. Мелкий просто не обращал на них внимания, а Хаммер не считал нужным о них сообщать. Иначе его адреналиновые игры смешивались бы с нравоучениями мальчишки, а Арми любит риск неразбавленным. В частности на дорогах, когда вокруг никого нет и статья за причинение вреда здоровью или убийство водителю не грозит. — Засмотрелся на небо, извини. Не хотел подвергать тебя... Эм... Опасности. Тимми пищит что-то по-кошачьи. Не разборчиво нифига. Оставшуюся короткую дорогу до дома Арми смотрит в окно и двигает скованными пальцами в ласковом кулаке мальчонки. — Я знаю много созвездий, — возвращается к прерванному разговору Тимоти. — И они красивые. Летом и зимой совсем разные. Некоторые из них можно потерять, если вовремя не посмотришь вверх. — Научишь в этом разбираться? Они подъехали к дому, и Арми глушит мотор. Поворачивается к мальчику и всматривается в знакомые, полюбившиеся черты. — Научу, — он мило улыбается. — А потом буду сам просить тебя рассказывать о звёздах, и больше ничего мне делать не придётся. Тим наклоняется к нему и целует в небритую щёку. Пальцы поправляют воротник и тычут туда, где была сорвана пуговица. И Арми понимает, что боится пошевелиться. Слово не то сказать и испортить им ощущение комфорта, которое Тим мигом раскинул по салону, как рыбак — сети. — У тебя отличный план, — лишь бы только этот мальчишка не осознал свою власть над состоянием Арми. — Вот только я ужасный ученик. Могу отвлекаться, перебивать вопросами, приставать к учителю... — Хаммер обводит кончиком ногтя контур верхней губы Тима. — Карту звёздного неба учить будем долго. — Ничего, — Тим сжимает его колено нежно и привередливо. — В этом мы с тобой похожи больше, чем ты думаешь. Сразу за этим мальчик так и не выдерживает — целует в губы, обнимает за шею, по старой-любимой-естественной привычке пробует забраться на колени и всё-таки отстраняется. Между их губами зависает ниточка слюны. — Я достану конфеты, а ты — плед. — Слушаюсь, профессор. Хаммер бережно возвращает Тимоти к двери, и сам спешит вылезти наружу. Никак не может отделаться от скребущих ощущений. С каких пор его настроение зависит от этого мальчишки? Успел ли тот осознать своё влияние? Умеет ли мелкий делать это вообще, когда у него явные проблемы с пониманием чужих эмоций? Хаммер обходит диван, задевая низкую дрянь коленом. В сердцах обещает выселить бесполезный предмет мебели из дома и распахивает стоящий рядом шкаф. Скрипят заржавевшие петли. Арми вытягивает с верхней полки плед. Бежевый, пушистый, оказавшийся на Костковской распродаже последним. Тим сражался за него с девчонкой, уже было уткнувшейся носом в мягкий плюш. Они играли в подобие перетягивания каната, пока атласная лента, удерживающая покрывало в сложенном состоянии, не соскочила. С восторженным гиканьем Тим вырвал его тогда из рук и, кутуясь на ходу, бросился к кассе. Там чуть не упал, снёс пару банок «Доктора Пеппера» со стеллажа и почти свалил стенд с апельсинами, но в целом обошлись без жертв. Кассиры в магазине продолжают коситься на них с опаской. По большому счёту, похер. Арми с громким выдохом падает на скамейку у входа в дом. Без труда определяет самую яркую звезду и пытается вспомнить её название. Да-а, Тимми не знает, во что ввязался. Распахивается входная дверь. Бьётся ручкой о стену дома, и заставляет Арми едва заметно поморщиться. Царапает краску ведь. В отраженном прямоугольнике света показывается Тимовская фигурка. Ногой он, возмутитель спокойствия, захлопывает её. Мало было расшатать петли первым способом. Тимоти почти долетает до него. Делает два больших шага и приземляется рядом. К слову, вся лавка на четырёх ножках страшно покатилась и еле встала обратно. В руках мелкий сжимает целлофановый пакетик. — Ну что, студент, готов? Бурлит кровь? Не терпится поговорить о Боге нашем — звёздном небе? Ненормальный. Арми откидывается на обшарпанную стену спиной, раздвигает ноги и пытается как-то уравновесить шаткую лавчонку. — Звучит как начало проповеди. Он поворачивается к мальчику, чтобы укрыть его тёплым пледом. (И спрятать эти голые ноги, наконец) Замечает красные сандали на Тимми, купленные ими в первые дни знакомства летом и... — Не замёрзнешь? — спрашивает. Одеяло ложится на бёдра, слишком красиво обтянутые синей джинсой. На лице Тима тотальный беспорядок. Волосы растрепались от беспардонного появления — пряди легли на лоб, как густая отросшая чёлка. Он не успел и мотнуть головой, чтобы они не мешали ему смотреть на Арми. Мальчишка сглатывает отчего-то, глядит вниз, на сандалии, и кладёт голову на своё плечо. Будто ищет решение в головоломке. — Не, всё отлично, — улыбается мальчик, хрустит пакетиком и достаёт оттуда одну конфету. — Перед посвящением в звездочёты надо очистить душу от земных сует. Закрой глаза. Тимоти перед этим откусывает половину конфеты. Она... Чёрная. Это всё, что понятно. Похожа на мармелад или желе. Стон вырывается из открытого рта Шаламе. Он прикрывает глаза, даже не проглотив лакомство, и обсасывает во рту, похоже, самый вкусный на свете десерт. — Открывай рот, — просит Тимми. Конфета, которую для него приготовил мальчишка, замирает напротив лица Хаммера. — Нечто у тебя в руках похоже на ком свернувшейся крови, Тим, — Арми с сомнением поджимает губы. Опускает веки. Похоже, что "слушается". — Ты уверен, что это съедобно? Дыхание Тимоти останавливается. — Ешь. Губ касается край конфеты. Сухой. Арми языком и носом пробует опознать состав угощения, которым хочет накормить его маленький астроном. Тимми, непослушный, не даёт времени на эту раскачку. Пропихивает прямиком в рот таинственный шарик, и рецепторы предательски молчат о его природе. Молчат, пока Хаммер с сомнением и азартом не вгрызается в сладость зубами. Секундой позже он мычит. Сгибается от неожиданности узнавания. — На вкус — грёбаная кровь, Тим, — шепчет или кричит. И широко открывает рот. Ловит кайф, пока разжёвывает кисло-сладкое чудо с насыщенной отсылкой к живой плоти. Арми распахивает глаза, бросает голодный взгляд на мальчика и тянется к пакету в его руках. — Что это такое вообще? Тимоти размыкает губы, пробует говорить. Вроде как первая буква — "п", затем — "о" и что-то... Мелкий заходится в таком неразборчивом гуле, похожем на смех, в таком громком, дребезжащем, густом, что проглоченные буквы превращаются во что-то шипящее и сверлящее черепную коробку и не повторяются. После выступивших слёз Тим приподнимается с места и впивается в губы Арми. Сука, все разы до этого Тимми его целовал. Сейчас — впился. Было похоже, что мальчишка в любой момент откусит ему язык — так его зубы стукнули о зубы Хаммера, так бешено Шаламе давил ему на челюсть своими ладонями, так Тим хотел забрать всё, что находилось и было в его рту. Этот приторный вкус, кислород, запахи, всю слюну, язык — себе. Грудь Тима пошла ходуном, когда он оторвался от Арми с обдолбанными глазами заправской шлюхи. — Понравилось? — спросил мальчик. — Это вкусно. Арми старается не подать вида, что реакция мелкого на съеденную конфету показалась ему... Неадекватной. И возбуждающей, что уж. (Потому что не каждый день один и тот же парнишка может возбудить тебя до искр из глаз и оставить ни с чем) (Да с какого хера он терпит его выпендрёжи?) (...Жизнь уже показала, что Арми в разы сильнее Тимоти) — Я получил доступ к звёздам теперь? — Да, — на высоких нотах трещит мальчик и облизывает губы. — На самом деле, ты уже дважды видел звёзды. Понял когда? О Господи... — Ну давай, удиви меня. — Первый раз, когда ты — большой молодец! — никуда не смотрел и съел, что я тебе дал. У тебя всё взорвалось во рту и перед глазами появились звёзды. Понял? Это ты попробовал сливовую конфету… Никогда не ел раньше? — М-м-м... Нет? Обнять Тима сейчас и уложить его взъерошенную макушку к себе на колени оказывается легко и приятно. Податливый, он сам забрасывает ноги на место, где только-только сидел, поправляет плед и возится, поудобнее устраивась на своём любовнике. Арми вырисовывает на шее мелкого узоры. Бегло исследует звёздную россыпь над головой. Создаёт расслабленный вид, хотя на самом деле чувствует, что готов взорваться в любой момент. Если у Тимоти сменится настроение, и он решит сотворить безбашенную ересь. — Хотя, знаешь... Кое-где ты на вкус, — Хаммер теребит искусанный сегодня сосок под свободной футболкой и этой же рукой гладит ставший хроническим укус на плече Шаламе. — Совсем как слива. Тимми смеётся, теперь — по-другому. Как от щекотки и с очаровательным пронзительным визгом. — Ах… Это запрещённый приём! И прикосновения Арми от этих звуков становятся только крепче. Спрятанные за лаской, они едва ли пугают Тимоти. Развеселившийся чему-то своему, он вполне уютно чувствует себя, стиснутый с той же силой, что и на диване. Может, дело в том, что локти назад не вывернуты... Или всё-таки дело в этих непонятных конфетах? Мальчик отнимает от себя руку Арми. Целует его в середину ладони с линиями жизни и там же прикусывает. Ревёт по-собачьи. Из-за его частого дыхания кожа покрывается каплями влаги. — А когда второй раз увидел звёзды, ты это понял? — Почему ты заставляешь меня сомневаться, что это было, когда я посмотрел на небо? — Я не заставляю тебя сомневаться, — шаловливая рука щипает Арми за живот. — Я говорю, что сначала звёзды рождаются в тебе, а потом — на небе. Так ты понял, о чём я? Про второй раз? — Нет, — тихий шёпот и безнадёжный смешок. — Ноль версий. Тимоти предовольно улыбается и трётся щекой о бедро Хаммера. — Напомню, что первый раз звёзды ты увидел, когда попробовал сливу на вкус. А во второй раз ты увидел звёзды, конечно же, когда поцеловал меня… Вот сейчас поцеловал. Арми нравится провести пальцем по ровному ряду Тимовских зубов и прочувствовать вокруг него сильные мышцы дёсен. — Ты угадал. Я действительно увидел звёзды. Одна только важная правка… Мужчина наклоняется к Тимми, и сердце выскакивает из груди от навязчивого желания в охапку схватить это неподатливое тело и содрать с узкой задницы шорты. Терпение, Арми. — Это ты меня поцеловал. Пристальный, прожигающий взгляд не пугает Тимоти. — Окей, не спорю, — и пальчик Тимми нежно касается кончика носа Хаммера. — Тогда, ученик, время смотреть на настоящие звёзды. Что-нибудь уже вспомнил из школьного курса, м? — Что есть самая яркая звезда? — Арми возвращает взгляд к небу и запутывается пятерней в Тимовых волосах. Дёргает за них. — И она вроде как указывает на север. Всегда. Не факт, что он помнит это со школы вообще. Какие-то знания о космосе проникли в голову Арми, и сейчас он роется во всех этих бесполезных для него пластах текстов про планеты, названные в честь богов Древней Греции и Рима... — Ну, слушай, — Хаммер залезает рукой под покрывало, которое Тимоти тянет к подбородку всё выше и выше, и оставляет горячую ладонь на впалом животе мальчика. Просто… Контакт. — У каждого знака зодиака есть своё созвездие, не так ли? Это я тоже знаю. — Отличное начало… Для старика, — трясётся Тим и его живот под рукой Арми тоже подпрыгивает. — С этим можно работать. Например… Как ты собираешься найти самую яркую звезду, когда их вокруг так много ярких? — Зачем мне её искать, Тимми? К своему старческому возрасту пользоваться компасом, картой и даже телефоном с умным навигатором я научился. Работаю в области, где знание положения звёзд на хер не нужно... В чём соль? (Молодец, Хаммер! Только прямо не сказал, что слова мальчишки про «старика» задели тебя до глубины души). — А если судить по качеству света, то самая яркая определённо вон эта, — палец взлетает вверх. — Эта? — Тимми глуповато тычет туда же, куда и Арми. — А ты знаешь, как она называется? — В душе не... — прерывается. Приступ злости на мальчишку внутри только распаляется. Арми чувствует нарастающий в голосе лёд. — Я же сказал, что не знаю. Тимми в ответ на строгость потирает своей ладошкой чашечку его колена. — Я тоже… Не знаю, — мальчишка берётся дико смеяться ему в джинсы. — На самом деле, многие думают, что самая яркая звезда — Полярная. И что вот взглянул на небо, нашёл что-то яркое — и вот она. Но это не так. Вообще, самая-самая яркая звезда на небе появляется холодной зимой и находится в центре величественной осанки благородного пса. Самая яркая звезда на небе, ярче Солнца в двадцать раз, и самая близкая к нам — это Сириус. Если смотреть в телескоп, она светится голубым огнём… — Захватывающе. Хаммер прикрывает глаза. Испытывает дискомфорт, потому что ни хрена ему непонятно, и Тима хочется либо завалить миллионом вопросов, либо просто, как есть... Ну, блять, ё-моё, сегодня же вечер этого хитрющего пацана, поэтому он играет по его правилам, правда ведь? — Благородный пёс — это созвездие, как понимаю? — спрашивает Арми. Абсолютно первую ерунду, что приходит на ум. Мелкий фыркает. — Нет! Что? «Благородный пёс»? Нет такого! Есть Большой пёс, и Сириус — его звезда. Есть ещё Малый пёс, и его с Большим псом разделяет созвездие Единоро… — Я уже запутался, — перебивает. — Зачем вообще столько собак на небе, ещё и так близко? Медведицы тоже две, кстати... Больше животных тогда не знали? — Только собак две и медведиц тоже. Ну и львов два… Не так уж много, угомонись, — бурчит «учитель». — На небе вообще-то есть и жираф, и павлин, и кит… И муха! Арми косится на мелкого. Ловит непослушную кудряху за самый кончик, теребит её и, извиняясь, что отвлекает, гладит костяшками мальчика по щеке. — Интересно, под чем были люди, которые выбрали группу звёзд, соединили их хаотичной линией и увидели в этом животное, никак на неё не похожее? — Ни под чем они не были, Арми! — Тимоти переворачивается на спину, чтобы посмотреть досужему спорщику в глаза. — Это же красиво! Почему ты не видишь? — губы сворачиваются в узкую линию. — И вообще, разные народы по-разному называли созвездия. Может, где-то животных было поменьше. Большую медведицу индейцы Навахо называли Вращающимся человеком. Круто, правда? Он как бы летит головой вниз по небу! — Да, чувство юмора у этих индейцев, что нужно. Арми тянется за сигаретами и прикорнувшей в том же кармане зажигалке. — Давай теперь… «Красивую» историю? — говорит после первой затяжки. — То, что трогает тебя самого. И прикладывает бумажную палочку с пятнистым кэмеловским фильтром к Тимовским губам. Негодник с благодарным мычанием втягивает дым и блаженно выдыхает с продолжительным «ах». — Красивая история, — пробует на вкус. — Я люблю красивые истории. Будет тебе — красивая, — укладывая шею на Арми, как это делают ласковые щенки и котята со строптивыми хозяевами. Тим прикрывает глаза и мечтательно заводит: — Есть на небе величественное созвездие Орла. В его главе сидит белый глаз, одна из самых ярких звёзд — Альтаир. Но это история не об Орле, она о мальчике, которого унёс этот орёл — о Ганимеде. Он изображает Водолея и находится прямо под Орлом, в его страшных лапах. Ты что-нибудь знаешь о Ганимеде? — Насколько помню, Ганимед был прекрасным парнем. Сыном человеческого царя и прекрасной нимфы, — Хаммер осторожно проходится пальцем по пушистым ресницам Тимоти. — Его полюбил Зевс, да настолько сильно, что обратился в Орла, похитил мальчика из мира людей и перенёс к себе на Олимп. — Ха-ха, как много ты знаешь, — разочарованный проспойлеренной историей прыскает мелкий. — Ты точно не профессор античности, а? — Я — нет. Арми шумно вдыхает дым и ёрзает: от контакта с горячим Тимом и его пышными кудрями ноги под джинсами тягостно зудели. Это, естественно, получше перманентного желания вставить мальчишке, которое преследует Хаммера весь день. Возможно… — А вот преподаватель по «истории античной культуры» в универе — очень даже да. Зверь, а не женщина. И вот Тим смотрит на него в упор. — Это оттуда, где ты учился? Где, — с хитрецой. — Ты учился? — Мой универ? — Арми уточняет и одновременно удивляется вопросу мальчонки. — Государственный Университет Луизианы. Это в Батон-Руж. — Ну и как там? Мужчина пожимает плечами. Что вот ответить на этот вопрос? — Охуенно. — Скучаешь? — По зубодробительным лекциям и экзаменам раз в семестр? — почти докуренная сигарета снова оказывается у губ Шаламе. — Нет. Губы Тимми вытягиваются и касаются пальцев Арми, пока мальчишка обсасывает фильтр. Затем Хаммер отнимает его. — Тогда — в жопу. Меня слушай. Я не закончил, вообще-то. Сиди и притворяйся, что ничего не знаешь, — Тимоти упирается указательным пальцем Хаммеру в кадык. — А то тогда сам можешь взять и всё рассказать. Понятно? Вот и решили, — мальчик закидывает правую руку назад, прячет её под голову; левую опускает себе на грудь. — Ты там говорил, что Зевс влюбился в юношу... Так-то он не просто влюбился. Страстно влюбился. Спать спокойно не мог. Втрескался мужик! И похитил бедного пацана, — Тимми молчаливо, бездонно и с тихой искривлённой улыбкой, подняв брови, рассматривает Арми. — Бог Олимпа сделал мальчика Гани своим виночерпием и любовником. Он спал с ним каждый свой греческий день. Спал и заставлял прислуживаться. — О, давай, повтори это ещё раз, Тимми. Ладонь, теперь свободная от сигареты, залезает под воротник Арми-Тимовской футболки. Большой палец ныряет в ложбинку на ключице, оставшиеся без труда добираются до лопатки: просто чтобы сжать всё это в порыве жадности, приласкать, сместиться выше, к шее, и дать почувствовать мелкому, как бьётся под мужской хваткой его собственная кровь. — Никто же ещё не понял намёка. Словно обомлевший, Тимоти прикрывает глаза, распахивает рот и ничего не говорит, кроме как проводит языком по нижней своей губе, чтобы потом её прикусить. — Ты — понял, — и язык снова выныривает наружу и прячется; адамово яблоко дёргается под сжимающейся горячей рукой. — Но это ведь не похоже на красивую историю, которую ты хотел. Правда? Или ты считаешь её красивой? В твоём ведь духе. Слова тянутся. Мальчик произносит их нараспев. Они сливаются с шорохом листьев у стоящего рядом леса и проникают под рубашку ночной свежестью. Арми не реагирует. Позволяет мальчику думать вслух, делать выводы, ошибаться, возможно, но говорить чистую правду. Всё то, что сидит в этой непокорной чёрной макушке. — Слушай! Слу-ушай, — привлекает к себе Тим. — Созвездие Антиноя когда-то находилось на месте Водолея. И захватывало небольшую часть созвездия Орла. Юный малый Антиной был любовником римского императора Адриана. Говорят, при Адриане расцветали города, а вечным источником его вдохновения являлся молодой возлюбленный. Арми прикусывает губу. Не дать бы смешку вырваться на свободу. Теперь Тим приравняет его к императору? Или он уже о чём-то своём лопочет? — Представляешь, какое безутешное горе постигло правителя, когда его юноши не стало? В течении двух лет Антиной неотступно следовал за императором, пока не погиб в водах Нила... Это вспоминалось любившему его Адриану как кошмарная загадка — никто не мог понять, куда внезапно пропал его милый и что с ним сделали, кто его погубил... Страшно и грустно, — Тимми с высочайшей актёрской бесталанностью шмыгает носом. — Адриан так скорбел, так, что никакие женщины и мужчины не могли заменить ему Антиноя. Он любил… Мелкого — и точка. Всё-таки проводит параллель. Хаммер прикрывает глаза. Расслабляется. Позволяет истории свободно проникать в свою голову, не пропуская её через вечный фильтр скептицизма. Хотя бы раз. — Император, как мог, увековечил память о своём малыше: для начала он основал город Антинополь на месте его гибели, чутка позже — построил столько статуй Антиноя по всему государству, что не было такого римлянина, которому бы посвятили столько же. В конце концов, Адриан уговорил астрономов выделить для Антиноя специальное созвездие на ночном небе — чтобы память о молодом любовнике, которого он знал всего два года — представляешь? — равнялась памяти о божестве. Так, на одном полотне с Кассиопеей, Персеем, Андромедой и другими героями появился новый герой, герой своего... Ремесла. Любовного. А что, разве мало в это вкладываются? Много, очень! Я говорю. Вот и появился с ними рядом тонкий красавец Антиной. Расположили это созвездие римляне с умом: под Орлом, нарочно, оставили намёк на судьбу Ганимеда. У них получилось. Тим гладит пальцы Арми поверх своего горла. — Как тебе? Понравилось? Вместо ответа он тянет мальчика вверх. Мягко. Мягче, чем следовало бы поступить с человеком, который только что раздразнил его. Напугал. Пригрозил своим исчезновением из его, Арми, жизни. Он не дожидается, пока Шаламе поднимется до конца и рывком наклоняется навстречу. Впивается поцелуем в его губы. Грубым. Призванным вырвать из мыслей бунтаря зачатки любой идеи о побеге. Милый Тимми отвечает и качает головой навстречу, как бы стараясь проникнуть языком куда-то глубже. Поднимается, весь в тряске, из неудобной позы и обхватывает Арми за шею. Не забирается на колени. Создаёт дистанцию, засранец. Засасывает Хаммера, так что и непонятно, на ком инициатива. Спустя самые возбуждающие в жизни десять секунд — отрывается, языкастый. В слюнях. С паршивыми дикими глазами. Губы что-то пытаются сказать… — Возьми меня… — Хочу тебе отсосать… — Разденемся и… — Ты назовёшь в честь меня созвездие? — совсем реальные, пальчики Тима гладят Арми по щеке. — Или хотя бы звезду. Но лучше созвездие. Я тоже хочу своё созвездие. — Обязательно. Удерживает ладонь мальчика на щеке, трётся об неё щетиной, целует попавшее под губы запястье. — Маленький чёрт… Такого ведь ещё нет? — Не-ет, — коварно тянет мальчишка и медленно чмокает в ложбинку под нижней губой, жалуется: — А мы даже не поговорили о самом небе… Не нашли малый и большой ковш, полярную звезду, Козерога… Это мой знак зодиака! — Действительно? Хаммер заставляет-таки упёртого мелкого усесться к себе на колени. Слишком желал уткнуться носом в эту грудную клетку и вдохнуть запах, без которого, кажется, терялся рассудок. — Это твой вечер, Тим, — он гладит тёплую от лежаний на ногах Арми спину и ненавидит себя за следующие слова: — Будем делать, что ты хочешь. Стоило ли удивляться подлой улыбке, расплывшейся на лице Тимоти с ощущением катастрофического превосходства? — Да? Обещаешь? Тимми поднимается и трётся твёрдой промежностью о пресс соседа-любовника-бога-императора. От этого жеста, если честно, у Хаммера внутри сжимается и совсем не сразу разжимается какая-то хрень, о существовании которой он раньше не думал. — Обещаю, — он облизывает губы, совсем неуверенно, и смотрит на Тимоти снизу вверх. — Если только ты не собираешься затеряться в водах какого-нибудь Нила. Хихикает. — Да никуда я не уйду… И зарывается носом в его волосы, дурачится. — Раз ты такой правильный… — Тимми возвращается и зависает перед ним, словно наркоман, принявший дозу. — Тогда, знаешь… Это… Церковники. Церковники тоже правильные. Вот прям как ты. Только не грубые до заламывания рук, конечно, — мальчишка крутит бёдрами. Спускает одну ногу на пол веранды. — Так вот, да… Я решил, что будет правильно у них кое-чему поучиться. Попрактиковать воздержание. Говорят, потом секс ярче. — Надо же, как хорошо ты знаешь служителей Церкви, — Хаммер не даёт Тимоти слезть с колен, сильнее сжимая сползшие на худые бёдра руки. — И даже веришь им на слово. Шепчет, широко распахивая глаза. Пытается напугать или донести одним взглядом то, что знает только Арми и никто больше. — Не трону я твою задницу сегодня, сиди спокойно, — резко похолодевший тон. — Урок про звёзды закончен? — Типа? — развязно пожимает плечами Тимми. — Я уже много рассказал и устал. — Ну, как скажешь. Хаммер поднимает руки, сдаваясь, и без предупреждения встаёт на ноги. Потерявший все точки опоры и страховки Тимоти летит спиной прямо в засохшую клумбу. — Я спать тогда, — мужчина зевает, тянется, заламывая руки за головой. — Ты не ушибся? Мальчик отплёвывается от земли и травы, которая неизбежно попала ему на ладони и сразу после — в рот. Поначалу он фыркает, но что-то заставляет его улыбаться. — Нет, — глухо говорит Тим. — Я мягко приземлился. — Только потому, что мне так захотелось. Усмехается. Не слушает возмущённых бормотаний мелкого. Уходит в дом. Гулко захлопывает за собой дверь ногой, и тут же сбрасывает с неё кроссовок. Гадёныш. Арми не знает больше людей, которые осмеливались бы так дразнить его и оставались бы безнаказанными. Уверенными в силе своего природного обаяния, несгораемой наглости и... Обувь слетает со второй ноги, приземляется кверху подошвой возле собрата. П-о-х-е-р. Он на ходу расстёгивает рубашку. Противные мелкие пуговички упрямятся, не желая лезть в тугие дырки, и это то, за что Хаммер ненавидит сию дрянную одежду. Рука с часами застревает в узком рукаве. Стрелки показывают 22:43. Что ж... Арми ставит будильник и бросает стальной браслет на тумбочку. Позволяет себе неосторожное обращение с ним, потому что отдал за пуленепробиваемую и водонепроницаемую игрушку хорошие деньги. Ну, просто так. Чтобы лазить ночами по музеям с хорошенькими мальчишками и не бояться расхуярить случайно циферблат. Рубашку Хаммер относит в корзину с грязным бельём, джинсы приходится повесить в шкаф (это нелюбимая часть перед отходом ко сну вообще). Он падает в прохладную кровать и с наслаждением разбрасывает конечности. Потрясающее чувство. Сознание уже почти отключается, когда входная дверь повторно хлопает, оповещая о приходе Тимоти. Очень скоро шуршит рядом одеяло, и Арми, по выработанной привычке, двигается, уступая мелкому добрую половину постели. Отрубается, успев только прикусить в предвкушении язык. Чтобы не ляпнуть ничего лишнего, да и вообще... Он открывает глаза под протяжный писк над ухом. В темноте часы горят ярко-синим и сообщают хозяину, что разбудили его, в точности, как он и просил — в 00:01.