Воробьиная ночь

Продолжение вечера

      — Все мои сокровища? — переспрашивает Арми, едва Тим поворачивается к нему лицом.              — Все, — игриво подтверждает мелкий.              И тут же отворачивается.              Ну да, конечно, этот чёрт…              …Залезает своей пятой точкой к Арми на колени. Как очень любит и как чувствует себя наиболее собой, если Хаммер в паре сантиметров, чтобы до него дотянуться.              Спину упирает в дверцу. Кеды проезжаются по чистой обивке.              Тимми дрожит от сработавшей вибрации. И стонуще мычит.              — Арми, — Тимоти перебирает его волосы, и губы мальчишки на свой лад, с какой-то тайной причиной выгибаются, как морская волна по велению бриза. — А если бы мы забрали все твои сокровища и пиратский корабль, куда бы ты поплыл? В Вайоминг, где горы и волки, или в Миннесоту, чтобы носить шапку-ушанку? Мы же не будем всю жизнь здесь жить, правда?              — Ну, — Арми прикрывает глаза, отдаваясь Тимовой ласке и чувствуя себя прирученным волком, которого хозяин чешет за ухом в знак похвалы (эта мысль в данный момент его даже не напрягает). — Я бы и там, и там пожил, наверное. И не только там. По настроению и по возможности вообще везде. Сидеть на одном месте слишком скучно.              Он щекочет участок голой шеи, который не скрывают ни ворот футболки, ни непослушные волосы Тимоти.              — А ты что выбрал бы?              Мальчик пищит от крохотной щекотки и, чтобы от неё спастись, губами упирается Арми в лоб. И обцеловывает его. А на губах у того маленькие сухие корочки, и они мстительно щекочут в ответ.              — Лас-Вегас! Хочу туда, хочу-у…              Язык мальчишки касается переносицы Хаммера и прилизывает волоски бровей к коже.              — Интересный выбор, — ничего не остаётся, как отдаться ласкам устроившемуся на нём ребёнку, и только держать крепче, чтобы кое-кто, вылизывающий ему сейчас лицо и елозящий пробкой прямо по бёдрам Арми, не грохнулся от своих интенсивных движений. — Привлекает такая жизнь?              — Какая «такая»? — маленький нос бодает ему висок.              — Ну, а чем знаменит американский город азарта и вечного праздника? — коленка Тима оказывается ровнëхонько вписавшейся в ладонь Арми, и он с упоением сгибает ногу мальчика, заставляя пяткой почти коснуться задницы, и разгибает её обратно. — Казино, карты, ставки на всë, что можно, а когда устанешь — всегда открытые бары и клубы, наркотики, алкоголь, стриптиз. Держу пари, ты бы точно поднялся к шесту... А потом случайные знакомства и умопомрачительный адреналиновый секс с человеком, которого знаешь три минуты…              Тимоти смотрит на Арми необъяснимыми глазами. Скользит взглядом и пальцами по губам мужчины и сжимает их, как прищепкой.              — Глупенький, — говорит мальчик и пристально его изучает. — Мы встречаемся. Ты что, меня кому-нибудь бы отдал?              Арми на это показательно надувает те самые губы и хмурится.              — Действительно, — рука, бывшая на бедре мальчика, залезает глубже. Совсем-совсем слегка проходится по вздыбленному бугорку на джинсах и через них же касается торчащей пробки. — Кроме секса с кем попало и танцев за пилоном, остальное тебе бы понравилось?              Получает кивок.              Блаженный вздох Тима соединяется с покачиванием на Хаммеровских бёдрах, в результате чего кнопка от игрушки сама собой щёлкает о ладонь Арми и разносит по телам обоих вибрацию.              Тимми резонирует, а Хаммер, как антенна, ловит переданную волну.              — Когда ты закончишь работу и мы сможем уехать?              Уголки губ ползут вверх.              Очень хочется плюнуть на всё, завести тачку и уехать с Тимоти куда-нибудь прямо сейчас.              Но наивно распахнутые глаза сына, всё ещё пребывающего в шоке от их вынужденного расставания, а также договор с Мэттью и ежемесячно пополняющаяся сумма на карте заставляют сидеть на одном месте и... Терпеть.              Арми ненавидит терпеть.              — Когда ты увидишь в новостях, что полиция Грэйв Вэлла поймала, наконец, свой неуловимый сувенир, я стану относительно свободен, — он отворачивается к окну, за которым только что непонятный субъект тиранулся своей пьяной тушей об их авто. — По крайней мере, я в это очень верю.              — И тогда ты даже университет бросишь?              — А я, по-твоему, похож на человека, желающего получить учёную степень?              Тимоти так рассеяно смеётся, что пузырёк слюны надувается у него в уголке губ, и он его стыдливо стирает, немного отвернувшись.              — После твоих слов — как-то не очень, — мальчик накручивает волосы Арми себе на палец. Они короткие, и бьют Тима хвостиками по пальцам. — Но ты умный. Почему тогда и не получить бы?              — Потому что для меня это скучно, — признаётся Арми и тянется за очередным прикосновением к голове, стискивая в кулак переехавшую на живот Тима ладонь вместе с футболкой. — А ты бы хотел стать профессором Шаламе?              «Ва-а-ах» — раздаётся над ухом, и Тим подтягивает к себе ноги. Кнопка снова щёлкает. Мелкий мурчит, прикрыв глаза.              — Да, — произносит мальчишка и, сгибаясь, достаёт их вич-тесты. Арми прекрасно видит, как конец пробки чересчур призывно выпирает из задницы Тима. — Но только чтобы потрахивать любознательных студентов, — возвращается на место с двумя колбами. — Разве кто-то серьёзно учится в этих местах ради чего-то другого?              — М-м-м, ты забыл, что говоришь это человеку, с которым встречаешься и который не позволил бы заниматься сексом в Вегасе с кем попало? — Арми притягивает руку Тима с зажатыми результатами ближе к глазам, с облегчением видит на обоих единственную контрольную полоску и расслабленно разжимает ладонь. — Это же касается хорошеньких студентов с большими наивными глазами.              — А если ты будешь моим единственным, самым горячим в университете студентом?              Ладони Тима обнимают его за пульсирующую от жары шею. Воздух в закрытом салоне сгустился от их дыхания и, чего уж таить, наэлектризовавшегося возбуждения. Футболка, чувствует Арми, прилипла к спине. Прядки Тимми рядом с затылком и ушами превратились в завитки, прижались к коже. Вдобавок к не такой уж обнадеживающей картине (а им следовало выйти на улицу и переться в забытый Богом кинотеатр), плечо Тима оставило симптоматичный след на стекле автомобиля. След, стеревший влагу.              — Может и буду, — после недолгого молчания отвечает Арми, и его голос оказывается неестественно хриплым.              Мужчина поддерживает Тима под талию и пересаживает со своих коленей на сиденье.              — Пошли уже в кино, тесты оба отрицательны, — говорит и левой рукой щёлкает рычагом на двери.              В салон резко, словно желая поскандалить, врывается остывший воздух.              — По-другому не могло и быть, — слышит Арми вслед за собой.              Тим выскочил с другой стороны и оббежал машину. Схватил Хаммера за руку и так и шел с ним, будто это самая любимая и привычная вещь для мальчонки на всем белом свете. Арми знал, нет, буквально ощущал, как Тимоти на него пялится в свете переливающихся огней.              Они будто были на безумном карнавале, который в феврале проходит в Орлеане. Слишком много зелёного. Зелёных глаз. Слишком синее всё вокруг. Слишком красные отпечатки крови на людях…              — Арми, — зовет мелкий, как когда добивается, чтобы на него посмотрели.              Приходится повернуться вполоборота и уставиться на мелкого пацана сверху вниз. С призывом говорить всё, что хочет, конечно же, а не с какой-нибудь там угрозой.              — Я знаю... — мальчишка щурится. — Как называть твои перепады настроения... Ты мне подал идею. Только что. Знаешь, как? — пальцы Тима беспощадно сжимают его ладонь. — Как прогноз погоды. Ты сегодня мокрое облако или сухое? — Тимоти толкает Арми боком в бок. — Будешь шуметь или ни ветерка?              — Во многом это зависит от тебя, — рука на плече мальчика не позволяет тому отстраниться. — Не замечал?              — А как же аксиома «я — сам себе хозяин»?              — Поэтому я и не люблю науку с её аксиомами, тезисами и желанием загнать всех в какие-то рамки. Она лишает, знаешь... — фонарь над их головами вдруг моргает и гаснет, накрывая обоих неподдельным ощущением ночи. — ... Свободы.              — То есть ты себя рядом со мной не контролируешь?              — Я не... — начинает Арми на автомате и замолкает.              Не сразу находится с ответом.              Они успевают свернуть на улицу, ведущую к выезду из города, увидеть вдали старое здание кинотеатра с узорной подсветкой на фасаде и пройти до него половину пути, прежде чем с языка слетает:              — Что тебе понравится больше, Тимми? — губы на мгновение ловят курчавые пряди в мягкий захват. — Что я теряю рядом с тобой голову или держу себя в руках через силу?              Подленькое подхихикивание.              — А что выбирать? В любом же случае ты сходишь от меня с ума.              Мелкий разворачивается и встаёт на носки. Захватывает Арми в поцелуй и тянет за собой, к земле, выгибаясь, как сломанная парабола, пока Хаммер не возвращает их в устойчивое положение.              Откуда-то доносится блюз.              — Но если всё-таки выбирать… — завороженно шепчет парнишка. — Я бы хотел, чтобы ты просто оставался… Собой.              Тимоти делает смешной шмыг пальцем по носу Арми.              — Это прекрасно, ведь по-другому я всё равно не умею, — аккуратное прикосновение губ к нежной коже чуть ниже глаза. — А ещё я думаю, что сюрприз в виде неизвестного фильма устанет нас ждать, если мы не ускоримся. И тебе не удастся поучить меня, как вести себя на свиданиях. Какая будет досада.              Арми хмыкает и прёт мальчика вслед за собой, уцепившись за край его футболки. На узком тротуаре, единственной пешеходной зоне нужной им улицы, вдвоём и плечом к плечу они никак не влезли бы.              Какой долбоёб удумался спроектировать эту дорогу — загадка, за которой, Арми уверен, прячется не одна подтасовка документов и уклонений от разного рода налоговых выплат.              Впрочем, похуй. Как же ему на всё это похуй.              Они достигают это обваливающиеся подобие кинотеатра.              Постер Индианы Джонса на входной двери, куда Арми упирается глазами, заговаривает назойливым голосом мелкого (назойливым, потому что в нём звучит та самая надломленная интонация с упрёком):              — Правило свиданий номер один, — мальчишка произрастает перед Хаммером, как выплывающий мираж. — Не тащи меня за собой!              Тим пнул его под коленку.              Слабёхонько.              — Правило номер два, — Тимоти возвращает его, Хаммера, руку в свою. — Не отпускай меня. Но это не значит тягать меня за футболку.              Мальчик подтаскивает его к старой будке, где сидит еле живой кассир. Сперва Арми даже не заметил, что там кто-то вообще есть в этой темени.              Угрюмый косматый мужик, чем-то напомнивший Арми главного героя нашумевшего «Сияния» Кубрика, сообщает им с Тимом, что они «не отпетые счастливчики» и протягивает два билета на последний сегодня фильм, начавшийся семь минут назад.              — В зале всего четыре человека, — прототип Джека Торранса зловеще обнажает зубы. — Можете выбрать удобные места, но не мешайте там... Остальным.              Арми вырывает билеты из сухих пальцев, почти сминая те в жалкий комок.              — Нет проблем, — цедит, ловит Тима за запястье и спешит скрыться за высокими деревянными дверьми подальше от странного типа.              Внутри воняет стариной, и Хаммер морщится, глубоко внутри презирая этот запах.              — Арми, какого чёрта! — шипит мелкий. — Хватит быть таким нервным...              Мальчишка говорит что-то себе под нос, но достаточно тихо и одними губами, чтобы Хаммер понял, о чём, хотя брови при этом у Тима вскидываются, а взгляд убегает в стенку.              Он тянет Арми к прозрачному контейнеру с попкорном и сахарной ватой.              Хаммер от зазнавшегося мальчишки отворачивается. Передразнивает его, глядя на развешанные по стенам фотки кадров из фильмов, по всей видимости, что-то для владельца сего заведения значащих.              Выдавливает из себя:              — Извини, — и пытается переплести их пальцы друг с другом. Как любит это делать Тим. — Я иногда увлекаюсь.              — Чем? Что случилось? — пищит Тим, подтягиваясь к нему. В голосе у мальчика что-то саднит.              — Не очень люблю людей, не замечал? — признаётся Арми.              Сильнее сжимает пальцы, впиваясь ногтями в мягкие складки маленькой ладони.              Не сильно.              Упрашивая не продолжать грëбаную тему и отдать своё внимание чему-то ещё. Потому и спрашивает:              — Солёный попкорн? Или сладкий?              Тимми разглядывает его с упорным желанием прочитать эмоции, которые распознаёт, как дальтоник цвета. То и дело мальчишка скользит глазами за плечи Арми, и тогда мужчина понимает, что вокруг них, кроме призрака-бармена на стуле, никого больше нет.              — Солёный, — обидчиво-жалобно тянет Тимми, и перекошенная мордашка получает, что хочет, и перестаёт щуриться, будто ей отдавили ногу.              Когда Хаммер уже расплатился, Тимоти просит колу.              Арми перебрасывает просьбу еле двигающемуся в пространстве продавцу и зависшую над сдачей руку, пустую, убирает в карман.              Чтобы потом чувствовать себя полным дебилом, сжимая в ней же огромный красный стакан с торчащей из него идиотской трубочкой.              «Самое большое» ведёрко Тим несёт под мышкой. Дверь в кинозал, единственная тут, находится прямо напротив входа в кинотеатр и справа от бара.              Это местечко само по себе напоминало переделанную гостиную небогатых родственников. Даже диваны, из кожзама и облезлые, навевали мысли о скучных вечерах за телевизором.              Перед тем, как присоединиться к другим малочисленным зрителям, Тимоти накрывает губами ту самую трубочку, невольно заставляя Арми застопориться на месте.              — А-а-ах-х! — Тимми облизывает губы после долгого глотка. — Где сядем? И что мы смотрим?              Арми провожает взглядом мелькнувший изо рта язык, мгновенно сделавший рот мальчика блестящим. Сочным. Слишком желанным.              По залу из динамиков разносится женский визг. Хаммер бросает короткий взгляд на экран как раз в тот момент, когда за распахнутой дверью обнаруживается неизвестный в маске и с ножом.              Усмехается.              И снова крик от девушки с экрана, который очень скоро... Оборвётся.              — Угадай, — хмыканье и рукой со стаканом он поворачивает подбородок уставившегося на него мальчонки в сторону мелькающих картинок.              Рот Тимоти распахивается… И таким замирает. Он смеётся. Ругается. Запихивает в себя горстку попкорна и пару штучек подносит ко рту Арми.              Кладёт их ему на язык, и пока Хаммер двигает челюстью, мелкий объясняет, почему крутится на месте, как юла, и разносит повсюду свой запах:              — Я его уже видел, — если бы можно было махнуть рукой, Тим бы сделал это (но попкорн временно дороже). — Смотрел с Томасин. Эпическое начало мы уже пропустили… Но концовка! Она тут просто охуенная!…              Арми восторгов Тима не разделяет.              Во-первых, потому, что весьма скептически относится ко всем этим полнометражным сериалам, для продления жизни которых киноделы используют порой откровенно хайповые и шизотипические приёмы.              Во-вторых, Маккензи... Хм... Девчонка прочно обосновалась в его голове на подмостках с вывеской «неоднозначно», и всё это лишний раз выносит ему мозги.              Мальчишечья сила тянет его ввысь и в темноту. На большом экране убийца заносит нож над жертвой-блондинкой — ей до этого сломала позвонки механистическая гаражная дверь.              Снова вопли.              Они идут к середине последнего ряда, пустого. К счастью.              С ударом ножа, рассекающего воздух, звуковой фон меняется. Короткая пауза.              И — мерные биты. Что-то диджеевское…              «Крик 4»              Что-то дерьмово молодёжное, подо что в клубах трясут задницами.              — А до Хэллоуина ещё больше месяца, — дышит Тим Хаммеру в подбородок и приземляется в скрипучее кресло, не разъединяя их рук.              Арми усаживается рядом и с наслаждением вытягивает длинные ноги под сиденье одинокого внизу ряда.              Закинул бы их и на спинку, но ещё нужно выяснить, включается ли такое фамильярное поведение в список возможных на свидании с этим мальчишкой.              — Любишь Хэллоуин? — спрашивает, цепляя несколько хрустящих кукурузин, и одной из них прикасается к изогнутому контуру верхней губы Тимми.              Тимоти открывает рот и ест из рук Арми. Кончиками зубов подцепляет попкорн и языком затягивает за щеку. С увлечением жуёт, уставившись на сцену в фильме, где общаются муж-полицейский и его жена-журналистка.              — Люблю, — сакрально молвит Тимми, опасаясь, что перебьёт фильм. — Мне нравится переодеваться, есть сладости и пугать. Тебе это тоже всё предстоит, потому что отмечать день всех святых мы будем вместе.              — Угу.              Арми убирает собравшиеся на губах мальчика крошки и съедает их сам.              Картинка на экране становится чёрной и накрывает зал практически беспросветной тьмой. Ступни под сиденьем неудобно застывают. Приходится их вытащить и согнуть ноги в коленях.              — Можем съездить в одно интересное место в тот день. Если захочешь.              Губы Тимоти растягиваются в улыбке.              Ставший белым, прямоугольный экран кинотеатра отражается в глазах Тима искусственным бликом. Так мальчик напоминает андроида или мистическое создание.              — Это тебе так понравилось приглашать меня на свидания? — дразнит мелкий и спешит добавить: — Конечно, хочу!              — Я не думал об этом как о свидании, — Арми гладит горизонтальные узоры на Тимовых пальцах и начинает перебирать их, как перебирал бы звонкие струны арфы. — Показалось, что тебе понравится это место. И вот предложил побыть там вместе.              Фильм становится паршивым фоном для их разговора.              Диалоги об убийце, вновь вернувшемся в город, включают помехи на мысленном экране «как мы проведём День ужасов».              Внимание Тима скачет от Арми к кино и обратно, как сломанные фары, мигающие неясно на какой поворот — влево или вправо.              — Ну колись уже, как мы развлечёмся?              Хаммер не скрывает довольной улыбки.              Быстро смотрит на экран, вникая в то, что там происходит. Призрачно знакомая героиня из предыдущих частей «Крика» пытается объяснить, зачем вернулась в свой город.              Как такового ответа у неё нет.              Да и вопрос от родных и знакомых пиздец какой странный.              Арми неспешно моргает и отпивает из стаканчика колы.              — Это небольшой отель, в котором живут призраки, — мужчина ныряет в картонное ведёрко и загребает целую ладонь поп-корна. Забрасывает только три штучки и разжëвывает их, почти не открывая рот. — Каждое 31 октября ночью они устраивают камерное шоу, куда оказываются приглашены только постояльцы отеля. Классная штука.              — Камерное шоу? — загорается малой. — От призраков?              — Ну, — Арми кивает, потом понимает, что его не видно, и крепче сжимает ладонь. — Так заявлено в программе, по крайней мере.              — А ты их видел?              Тимми призывно открывает рот, и Арми кладёт на многообещающий и многотворящий Тимов язык попкорн, а затем подталкивает подбородок вверх, смыкая мальчику челюсти.              — Квест для гостей делают всё же обычные люди, — стакан с соломинкой в ожидании устанавливается прямо под носом Тимми. — А вот после двенадцати там начинает твориться что-то... Необъяснимое. Считаю, это и есть главная часть шоу.              Тимоти смешно вытягивает губы и хватает ими трубочку. Всасывает столько лимонада, сколько нужно, чтобы не заболели от холода зубы. Когда кто-то в фильме кричит и плачет, Тим резко отрывается от Арми и надолго выпадает в выдуманную историю.              По словам мальчишки, он смотрел эту картину во второй раз, но сосредоточен был на ней так, словно ждал, что убийцей окажется кто-то другой или встретятся подсказки, которые со всей очевидностью расскажут, кого следовало подозревать с самого начала.              На зарезанной девчонке Тимми снова реагирует на присутствие Арми.              — Хочешь сказать, они напичкали дом всякой техникой, чтобы пугать жильцов? Грэйв Вэллу бы такое.              — Они напичкали дом атмосферой, я бы сказал, — на очередное невразумительное убийство хер поймёшь кого в новом-старом «Крике» между бровями возникают суровые складки. — Грэйв Вэлл в этом плане тоже хорош, но его подводят декорации. Знаешь, это как прийти в современный театр, где пользуются реквизитами начала двадцатого столетия. Всё грубо, дёшево, алогично.              — Ого, ты разбираешься в театре! — вопиёт-щебечет Тим. М-да, похоже, они пришли сюда поговорить. Благо, колотящий шум из колонок пока не подводил их укрытие. — Ты много ходил в театр? На какую роль ты бы меня взял?              Ему уже хочется сказать вслух, что взял бы, да, здесь и сейчас. Только не на роль.              Печальный прерывистый выдох.              — Что-то, связанное с лесными эльфами, которые творят хаос одним своим существованием. Или Питер Пен. Хм... Или Плут ещё, возможно, из «Оливера Твиста». Это то, что приходит на ум.              — Эльфы? — переспрашивает Тим, отвлёкшийся на резню и уловивший только начало Хаммеровых слов. — Хаос?! — мило морщится. Глаза бегают перед собой. — Почему я не могу быть кем-то добрым?              — Я не назвал ни одного злого персонажа, — студенты на экране, собравшиеся отмечать праздник, посвященный убийце, который недавно вернулся в их город, — это то, над чем Арми хочет выйти и поржать. — И эльфы почти всегда добрые и красивые, мне кажется. А кого бы хотел сыграть в моём театре ты?              О каком, блять, театре он говорит? Но если начал нести чушь, которой Тим ежедневно дышит, то уж теперь иди до конца.              С полным воодушевлением Тимоти разглядывает Арми, как впервые.              — Принца, которого похитил кровожадный пират.              — Тогда с тебя сценарий, мой принц.              Арми притягивает зажатую ладонь мальчика к носу, горячо на неё дышит и целует кожу под большим пальцем.              — У меня уже всё готово, — говорит, передразнивая, мелкий.              Господи, они слишком далеко зашли.              — Готов сценарий? — уточняет Арми. — Ты же понимаешь, что ответ вроде «у меня он есть, но только в голове» не считается?              — Почему? Ты хочешь получить всё здесь и сейчас?              Арми добродушно улыбается, наматывая на палец кучерявую прядку.              — Значит, он всё-таки там? — и трепет пучок волос вверх и вниз.              — А-а-а-а-а!! — сумасшедше орут в фильме.              — Да-а-а, — мелодично, закусив нижнюю губу, поддакивает Тимми.              Арми выдыхает смешок.              — Тогда не считается.              И возвращает всё своё внимание кино.              Ну, или, по крайней мере, делает вид.              Мальчишка протяжённо на него смотрит, будто ждёт, когда Хаммер повернётся и скажет: «шутка!». Но этого не происходит. Тимоти нервничает. У него дёргается нога. И ещё Тимми очень недовольно, нетерпимо думает — мычание прорывается сквозь его губы.              — По сценарию ты похищаешь меня в первой же сцене.              — Как я смогу тебя похитить, если являюсь владельцем театра, а не пиратом? — «не понимает» Арми. — К тому же, я всё ещё не видел сценарий. Вдруг не захочу, чтобы его играли на моей сцене.              — Арми, — злобненько рычит мелкий. — Ты охренел?              Коробка от попкорна согнулась в боку, как раненый, и солёное угощение полетело из упаковки им под ноги.              — Я не пишу сценарии, я не пишу эссе, сценарий я буду играть сразу, прямиком из башки. И, если ты не заметил, у тебя театр одного актёра, поэтому пиратом будешь ты!              Резко начинает хотеться курить.              Собственные ладони как будто простреливает током, и Арми даже шевелит пальцами, чтобы проверить, не обуглены ли они.              Надоедливая актриса вновь сражается с неизвестным чуваком в маске, который неизменно желает её прикончить.              — Скажи, что ты хочешь, Тим, — Хаммер тянет мальчика за локоть, спасая бедное ведëрко от удушения. — Прямо.              — Не здесь, — обиженно тупит глаза Тим, потому что игра прекратилась, и с нехотением он утыкается в экран.              — Не бухти, — ногти скользят по тонкому Тимовскому запястью. — Я и вправду не понимаю, о чём сейчас речь.              — Это ты начал говорить про свой театр, а теперь канючишь.              Очень хочется схватить мальчишку за волосы и узнать, что там происходит вообще. А потом вывести к лестнице и дать пропахать красивым лицом все тринадцать рядов сверху вниз. Вдогонку послать недоеденный поп-корн и почти полный стакан колы.              Арми ничего из этого не сделает.              И только потому, что вовремя нащупает в кармане зажигалку и стиснет её, как трепещущее жизнью огниво.              Поднимется из долбаного сиденья, состряпанного для удовлетворения сидячей жизни каких-то коротышек.              — Я курить, — разворачивается и уже через плечо добавляет: — Подожду тебя на улице.              — Что?...              Арми закрывает дверь в кинозал пинком и озлобленно топает по затемнëнному коридору к выходу на улицу.              Похожий на Торренса парень встречает его громким свистом. Лохматая голова наполовину показывается из окошка и широким лбом бьëт табличку с надписью «‎Закрыто», отправляя мотыляться её в разные стороны.              — Уже, чувак? — произносит с насмешкой. — Думал, тебя хватит на подольше…              Сегодня день проверки терпения Арми на прочность?              — Продолжишь в том же духе, и это будет последняя полноценная мысль, прежде чем тебя четвертует собственная билетëрная будка.              Издевательский смех этого чокнутого в спину звучит столь же естественно, как ветер.              Хаммер суëт в рот сигарету, мысленно пытаясь избавиться от желания немедленно уделать Тима, и одним глубоким вдохом наполняет лёгкие дымом.              Достаёт телефон и скидывает вниз экран оповещений, чтобы посмотреть, что успело прийти за время, пока аппарат был на беззвучном режиме.              Среди разнообразия на хрен никому ненужных реклам ярким пятном выделяется внезапная смс-ка. Флоренс?              Заинтригованный, Арми тыкает в нужную строчку и уже через мгновение перед ним оказывается незамысловатый текст.              ФлПССЭл, 06:26 p.m.: Совсем забыла поблагодарить вас, мистер Хаммер. За то, что помогли успокоиться сегодня. И поддержали там, где не обязаны были поддерживать. Это… Приятно.              Пишет она бессвязно и прерывисто. Так же, как и говорит, твою мать.              АрмиХ, 07:37 p.m.: Рад быть полезным              Сигарета заканчивается слишком быстро. Хаммер едва успевает прочувствовать оседающий в носу никотин, смешивающийся с до невозможности приятной прохладой этого вечера.              Мимо пробегает пёс. Грязный, с ободранным ухом и высунутым наружу огромным розовым языком. Он останавливается возле пожарного гидранта. Смотрит на Арми большими грустными глазами, скулит и несмело подходит ближе. Не встретив агрессии, прислоняется костлявым ободранным боком к его щиколоткам.              — Ну что такое? — мужчина добродушно улыбается и треплет животное под холкой. — У меня нет ничего, чем мог бы поделиться с тобой, брат.              Пëсель моргает. Тычется мокрым носом в ладонь, проверяя ту на наличие запахов чего-то вкусного. Облизывает большой палец…              — Не дам себя жрать, — Хаммер смещает руку под косматую шею и чешет собаку, похожую на помесь лабрадора с дворнягой, под светловолосой мордой. — Иди, иди, не приставай.              Живность вздыхает, как человек. И, упёртое, укладывается ровнëхонько в ногах Арми.              — Хорошо устроился, умник, — с усмешкой.              Словно понимая, что речь незнакомец с улицы ведёт о нём, пёс торжественно гавкает и дружелюбно машет хвостом, обтирая им пыльный асфальт.              — Да, да, ты молодец, — Хаммер кивает общительному уличному жителю, тушит сигарету о верхушку ближайшей урны и оставляет её на ней же.              Как бы то ни было, а перед мальчишкой придётся извиниться.              Хоть и не хочется.              Телефон пиликает, оповещая о новом сообщении.              Из-за приоткрытой двери кинозала слышится глухой стук — сначала тише, а потом громче, и люди кричат. Не с экрана. Реальные люди.              ФлПССЭл, 08:01 p.m.: Хотелось бы встретиться с вами ещё. Когда приду в себя.              И Тимоти выходит наружу с голыми руками. Щурится от яркого света.              АрмиХ, 08:01 p.m.: Нет проблем              Мужчина убирает телефон в карман и делает пару шагов к мальчишке, останавливается, как вкопанный, и в ту же секунду Тим оборачивается и замечает его.              — Отвали! — слишком громко звучит его голос в наступившей тишине.              Стул бармена точно сейчас скрипнул.              Арми осматривает мальчика с головы до ног.              — Я... — он не сокращает расстояния. Трëт глаза, как устроивший истерику и только что успокоившийся ребёнок. В конце концов набирает воздуха в грудь и шепчет с выдохом: — Это было отвратительно.              Лицо Тимоти искривляется, как от боли, и он, не глядя на Арми, поворачивает в другую сторону — к чёрной двери с надписью «мужской туалет».              Кулаки у Тима сжаты, походка нечёткая и напряжённая. Футболка задралась и забилась в правый задний карман.              Арми не знает, насколько это хорошо. Или плохо.              С учётом его поступка, наверное, второе.              Он ныряет вслед за мальчишкой за дверь. Даёт ему скрыться в одной из кабинок, пробегается взглядом по низу в поисках дополнительных пар ботинок.              Пусто.              Он зарывается рукой в волосы, безжалостно дёргает их и съезжает задницей на пол, подтянув колени.              — Я не должен был уходить, Тим, — говорит прерывисто, пустым взглядом упëршись в пространство перед собой. — Поступил, как мудак. Ещё и на свидании, которое сам захотел организовать, — не переиграть сейчас главное. — Здесь ведь мало будет одного «прости», да? Ты чувствуешь себя кинутым, униженным, брошенным...              Арми "горько" усмехается. Тим шуршит там за кабинкой одеждой.              — И ведь так оно и есть, если смотреть на всё объективно... Но, блять, — Хаммер чувствует, как внутри разрастается что-то огромное и доставляющее дискомфорт. Голову пробивает вспышкой. — Я не хотел ни унижать тебя, ни обижать. Мне стало слишком сложно сидеть там и ругаться, не поймёшь о чём. Это было, как... Не знаю... Как будто бы тебя окунают головой в воду и держат в ней насильно, пока не кончится кислород. Потом дают вдохнуть, опускают обратно. И так по кругу, без остановки. Мне нужно было выйти, чтобы успокоиться, малыш.              Тимми прижимается какой-то частью тела к дверце туалета — слышен звук удара чего-то твёрдого обо что-то более твёрдое. Арми замечает, глянув вниз, на щель кабинок, что Тимми стоит прямо перед дверью. Значит, он ладонями или лбом приложился о холодный пластик.              Шмыгает собачка на молнии.              Ширинка, скорее всего. Тихий шелест джинсов. Ручка двери поворачивается. Изнутри кабинки выглядывает Тимоти, прижавшись виском к панели, из который выстраивается ряд туалетов.              Мелкий один раз на Арми опасливо смотрит и медленно, тихонько сгибаясь, преодолевая дрожь в коленях, присаживается на корточки и обнимает себя одной рукой за ноги.              — Я не ругался с тобой.              Арми откидывается спиной на гладкую поверхность туалетной входной двери.              Таращится в потолок.              Подмечает, что сортир освещает одна и на редкость гнилостная лампочка, и что мелкий, в полумраке похожий на чертëнка, попался на его крючок.              Господи, что там обычно делают раскаявшиеся?              — Я знаю, Тимми, — Арми бьёт наугад, устало смыкая веки и шевеля нижней челюстью. — Мы начали эту игру. И мне понравилось. Пока ты не попытался через неё что-то сказать, что я не мог понять, и ты начал злиться...              Арми выдыхает, опуская плечи и находя взглядом зелёные огоньки напротив.              — Как я мог это остановить?              Тим уходит в молчание.              Хаммер успевает выучить, как на лице Тимоти образовываются, принимают жизнь мысли: глаза прекращают свой бег, зрачки уменьшаются, губы не двигаются, слегка шевелятся брови, как всегда при напряжении, образующим самую выводящую Арми из себя Тимовскую эмоцию — бесконтрольную злость.              — Арми, — хмыкают. — Тебя не задолбало думать? Вопросы-вопросы-вопросы. Понять-понять-понять... — мальчик утыкается носом в коленки и давится смехом. — Научись принимать то, что тебе не нравится. Не будь козлом, — поднимает голову. — Мы сейчас тупим в сортире из-за твоей истерики!              Арми сужает глаза. Складывает пальцы в рамку, чтобы сквозь неё дальше смотреть на мальчишку. Это отвлекает от желания вымыть кое-чьи кудри словом одного из унитазов.              — Меня задолбало ругаться с тобой, а не думать. И я никогда не приму то, что мне не нравится, уж извини.              — Мы не ругались. Это ты психанул, — фыркает Тим. — И что ты, чёрт возьми, делаешь?              Пристальный зелёный взгляд настойчиво следит за пальцами Арми.              — Смотрю на тебя, злого и колючего, через объектив, — Хаммер двигает ладонями, на мгновение образуя из них решётку, и тут же складывает в самый обычный замок. — Вид завораживает.              Губы поджимаются. И холод от кафеля под задницей поднимает волосы дыбом. А может, и не только он...              — Осознаю, что это был мой чëртов косяк, Тимми, — Арми проводит ладонью по лицу, оставляя белые борозды на щеках. — Я могу как-то... Искупить свою вину?              Худая ладошка мальчонки зачёсывает назад волосы и приоткрывает насупившийся нос.              В один миг едва заметные морщинки растворяются на выровнявшейся гладкой коже.              — Да, можешь, — голос Тима звучит бодрее, но ещё ни радостно, ни грустно. — Подойди...              Арми смотрит на него выжидающе, прежде чем поднимается.              Так же, не разрывая зрительного контакта, подбирается к мальчишке.              — Ты же не решил заняться членовредительством, да? — останавливается перед Тимми. — Это предсказуемо.              — Я не буду откусывать тебе член, — мелкий медленно, ослабевший, встаёт. Задевает колени Арми своими руками. Они остаются лежать на его бёдрах и согревают сквозь джинсы. — Он мне нравится.              — Обнадëживает, — звучит одновременно с прикосновением к торчащим ключицам.              Хаммер чувствует пульсирующее напряжение между ними. И нельзя сказать, чтобы оно ему не нравилось. Нельзя даже подумать, чтобы он не наслаждался им.              Костяшки переходят на грубо вытесанный и одновременно безумно красивый рельеф на щеках Тима, который Арми обводит, словно бы трогает произведение искусства.              — Я хочу тебя трахнуть, Арми. Давно хочу, — вместо бедёр пальцы мальчика обнимают теперь ягодицы мужчины. — Трахнуть так, как ты трахаешь меня. Это и было сюрпризом. Наградой. А теперь только так ты можешь «искупить вину».              Тимми прижимается своим пахом к его.              Это тоже было предсказуемо.              И сегодня даже озвучено. Начиная с непонятных желаний в машине и заканчивая их пространным диалогом на «Крике», Арми ощущал, что Тим имел ввиду что-то такое, но никак не решался проговорить своё соображение вслух.              Идиотское хождение вокруг да около и вызвало бешенство. Всегда вызывало.              Потому что предполагало многозначность и наличие тропинки, на которую можно соскочить, если передумаешь идти прямо.              Да-да, оно всегда предполагало, что Арми хотят наебать и что круглые сутки нужно держать ухо востро.              Спасибо, что не стал маяться этой херью, Тимоти.              Арми подцепливает подбородок мальчика, заставляя того смотреть на себя.              — И как давно ты хочешь меня... Наградить? — он подаëтся бëдрами навстречу.              Лëгкое прикосновение, без силы.              Ребёнок может хотеть побыть главным и зачем мешать ему в этом?              — Как только стал жить в твоём доме и вокруг всё пахло тобой, и я хотел, чтобы ты стал моим, — пальцы Тимми жёстко стискивают его, а потом, едва касаясь, гладят. — Вчера и много раз до этого, когда ты держал меня за член, я представлял, что то же самое может делать твоя задница… Так сжимать, так не отпускать.              — Ты мог сказать об этом, — Арми плавно качается в руках мальчика. — Или настоять... Проявить инициативу, — он понижает голос и темнеющим взглядом утыкается в бордовые губы Тимми. — Думаешь, я бы был против?              Мелкий в отместку следит за его губами.              — Не знаю, — шепчет и одной рукой лезет Арми под футболку, шаря по горячей пояснице. — Но ты никогда не просил овладеть тобой.              — Ну, — Хаммер хмыкает. Подаëтся вперёд, утыкается лбом в Тимовскую макушку. Шепчет едва разборчиво: — Для меня это не совсем… Привычно.              Выдох, похожий на безудержный стон, овевает их двоих и эту комнату, сверкающую плиткой и умывальниками, скользкую и мокрую, как губы Тимми сейчас — ими мальчик выискивает рот Арми для самого неистового поцелуя, что у них был.              Поцелуя желания и борьбы, напоминающего неумелый вальс.              — Ты бы хотел, чтобы я сделал тебя своим?              Тимоти смотрит на него в каком-то робком, стыдливом ожидании.              Арми пытается не показать сковавшее его напряжение.              Осторожно гладит Тима по шее. И вниз-вниз от локтей — к запястьям, переплести горячие с холодными пальцы.              — Мы должны попробовать, — шепчет на ухо, касаясь верхней части ушной раковины губами.              Звуки, которые издаёт Тим, становятся громкими.              — Хочу прямо сейчас, — содрогающаяся просьба. — Хочу чувствовать заполненность в себе и наполнить тебя…              Арми стискивает зубы, на малое мгновение пряча глаза под веками.              — Тогда пошли, — произносит тихо и притягивает мальчика к себе. Утыкается во взмокший, прикрытый короткими волосинками висок и топает в сторону выхода.              После распахнутой двери туалета — прощальный удар по двери кинотеатра. Фильм с пропущенным началом и отсмотренный на десять минут. «Пойдем в кино». «Свидание». «Я научу тебя, как вести себя на свиданиях». И вот, ничего не говоря, Тим идёт рядом, загораживая тротуар для всех прохожих, но зато уткнувшись носом в шею Арми. Распьянённый обещанием.              Рука Тимоти прерывает его на полпути.              — Давай ещё погуляем? Дома будет скучно… Мы там постоянно.              О да, твою мать.              По приходу домой Арми точно будет скучно...              — Давай, — согласный кивок и новое переплетение рук. — Надеюсь, в этот раз обойдётся без трупов.              Они поворачивают в сторону центра с возвышающимися и яркими в ночи высотками.              Тимми смеётся. Тимми улыбается.              Улыбка у него особенная: выступают вперёд резцы, между ними едва проглядывается крохотная щель у десны, правый клык выступает выше, чем его левый близнец, и вся эта маленькая неидеальность создаёт нечто сокровенно красивое и повелевает никому не рассказывать об этом сокровище.              Мальчик крепче сжимает его руку. Они дальше идут молча, пересекая уже широкие тротуары. Покидают историческую часть города. Вплывают в море постеров и фонарей. Мимо проходят парочки, как они, девушки и мужчины, в платьях, костюмах и полном балагане.              Тимоти, как будто в его ладони сосредоточился весь сердечный пульс, постоянно двигает своими пальцами, требуя подтверждения, что Арми живой.              — Представь, что мы могли бы здесь жить… — хрипло говорит Тим, идя с Хаммером в одну ногу. — В большой квартире. С собакой. И каждый вечер мы бы гуляли здесь и брали мороженое. Как богатые люди.              Это вызывает у Арми смешок.              Он сжимает дёргающуюся ладонь, пытаясь успокоить нервные движения мальчонки.              Где-то недалеко сладкий старческий голос с хрипотцой заводит песню. Узнаваемый мотив популярной джазовой композиции, которую Арми много раз слышал, но никогда не интересовался названием.              — Богатые люди? — руку Тима мужчина заводит себе за спину и возвращает к лицу с другой стороны. Дышит, пытаясь растопить лёд, как будто поселившийся у мелкого под ногтями. — Думаешь, те, кто гуляет здесь каждый день с собаками и мороженым, богатые?              Они приближаются к разношёрстной компашке, собравшейся на парковке непонятной забегаловки с покосившейся зелёной вывеской, и Арми невольно ускоряет шаг.              Тимми торопится за ним, не обнаруживая подвоха.              — Почти все, — буркает и хихикает мелкий.              Белая футболка Тиму к лицу ночью. Выделяет его на тёмном портрете города.              Мальчик собирается погладить Арми по груди, уже руку поднял, потянул к мужчине, губы разомкнул, смотрит сквозь спутавшиеся прядки… И тут к ним подбирается человек из той самой толпы, которую Хаммер решил оставить позади. Со свитером, сквозь дырку которого проглядывает кожа незнакомца. С низко опущенными штанами.              Глазища у него, не глаза.              Он обращается к Тиму. Грубым басом спрашивает деньги. Арми даже не хочет обращать внимания на этого бездомного, нищего, наркомана или кто он там. Но Тимми останавливается, будто бы его пригвоздили к земле.              — Арми, сколько у тебя есть? — Тимоти тянет его к этому неопрятному типу. Улыбаясь. — Ему совсем чуточку надо. Долларов десять!              — Тогда выверни свои карманы, Тимоти, — Хаммер не спешит подчиняться цепкой ручонке и её не менее цепкому хозяину. — Уверен, нужная сумма там найдëтся.              И нет, он не... Жмот какой-нибудь. Просто аллергия на прослойку общества, считающую нормальным подойти и попросить деньги у незнакомого человека просто так.              Пусть приложит хоть какие-то усилия, чтобы заработать их. Арми уверен, что у привлёкшего их внимание субъекта полно талантов, хотя бы даже сокрытых под выпирающей ширинкой и рядом ровных зубов. В конце концов, этот парень мог бы научиться карманничать и обворовывать наивных зевак, заговаривая им зубы.              Но нет, блять, он выбрал просто подойти и попросить дать ему денег, считая это самой естественной вещью на свете.              — Арми… — мальчик не успевает договорить, потому что охает, спасённый от падения вовремя дёрнувшим его на себя «Арми». — У меня ничего нет…              Вновь какое-то путанное бормотание, и Тимоти взрывается смехом, и их преследователь тоже. Он смеётся дольше, чем Тим.              — Арми, у тебя же точно есть, — мнёт его за футболку пацанёнок.              Хаммер смотрит на это, и на то, как его одежда покрывается мелкой рябью. Кажется, из него почти вырывается злобное рычание.              Так просто от него ведь не отъебутся, правда?              Из глубокого переднего кармана достаёт свёртнутые вдвое банкноты и выискивает запрошенную Тимом десятку. Не находит.              Шикает и обшаривает карманы в поисках мелочи. Пусто.              Арми смеряет Тимми и этого, второго, уничтожающим взглядом и суёт во вцепившийся в него кулак пятьдесят долларов, освобождаясь заодно от приставучей клешни.              — Делай с ними, что хочешь, — шипит Тиму, возвращая наличку в карман.              Тимоти прекрасно видит ценовой размер купюры и только этому радуется. Не обдумывая ни секунды, отдаёт деньги прохожему и сразу прощается с ним. Кажется, типчик даже говорит «спасибо», добавляя «бро» или «братан». Когда Хаммер оборачивается, чтобы послать оборванца на хер, его уже и след простыл.              Очевидный расклад дел.              У входа в торговый квартал, где появляются массмаркеты, вроде «Зары» и «Лаш», Тим снова хватает Хаммера за руку и наигранно говорит:              — Вот поэтому и нужно носить мелочь с собой, богатый папочка.              Арми удивлённо распахивает глаза, останавливаясь.              — Чтобы ты раздавал её всем желающим?              — Нет, — мяукает Тимми.              — Тогда зачем?              — Чтобы делать это только иногда. К нам же не каждый раз будут прилипать.              — Конечно-конечно, так я и поверил, — Арми опускает тяжëлую лапу на шею мальчика, локтëм подталкивая кучерявую макушку на своë плечо. Осматривает скулы, губы и глаза, оказавшиеся так близко. — Никогда бы не подумал, что ты захочешь помогать кому-то деньгами.              — Почему это? — мальчик забавно мычит, прижимаясь к нему. — Я-то добрый.              — Воплощение доброты, — Арми поддакивает и улыбается, оголяя клыки. — Прямиком из Города Ангелов, я помню.              Тëплое, но максимально простое прикосновение губ к бледному лбу.              Они совершенно бесцельно бродят здесь. Тим не просит зайти куда-либо, и Арми не хочется. Эта скромная гармония выделяет их из потока людей и приглушает бормотание города. Так уменьшается громкость на пульте от телевизора в пару нажатий.              — Да, оттуда, оттуда, — повторяет мальчик, и его запах вокруг Арми усиливается, становится привлекательно сладким, ванильным, что ли. — В Парадисе вот так мелочёвку не дают. Тут — ещё как. Даже мне удавалось так заработать. Представляешь?              — Ни разу не удивлён.              Арми сильнее стискивает мальчишку, обводя его вокруг выросшего, как из ниоткуда, киоска, чья витрина оказалась заставлена лицензионными DVD.              — Подожди, — резкая остановка с практически полным налётом Тимми на мусорную урну. — Ты и правда попрошайничал?              — …Господи, — шикает мелкий и, чтобы выйти из положения, обходит Арми против часовой стрелки и встаёт перед его носом. — Правда. Не расчёсывался пару дней. Надел всё рваное, что было дома, и смотрелось более-менее красиво. Теперь ход за тобой, здоровяк, — Тим упирает указательный палец ему в грудь. — Дал бы мне пятьдесят баксов и забрал бы с улицы домой? Или прошёл бы мимо, м?              Брови Арми ползут вверх. Как и уголки губ.              Он спешит опустить лицо куда-то к носкам кроссовок и пытается выковырнуть из трещины в асфальте маленькое стëклышко.              Вопрос Тима звучит так, будто Арми не пришёл к нему с Томасин домой и не выволок оттуда мелкого без спроса обоих жильцов, а потом сам же не стал платить Тиму за жизнь с собой. И гораздо больше полтинника.              Впрочем, кажется, очевидные аналогии для мальчишки не такие уж и очевидные.              Арми ничего не отвечает, пока не прикуривает, не делает первую, глубокую и самую сладкую затяжку и не выдыхает дым в тëмное небо.              Смеривает фигурку напротив плотоядным взглядом.              — Зависит от того, как ты меня просил бы.              — Долго, тщательно, с такими вот щенячьими глазами, — мальчик избавляет себя от улыбки, поднимает брови к переносице, вызывает дрожь в подбородке.              Маленькая. Красивая. Зараза.              Арми прислоняется к невысокой спинке скамьи, возле которой они оказались.              — И что это означало бы? «Дай пятьдесят долларов» или «Забери меня к себе домой»?              — Это бы значило, — Тим подходит к нему и прижимает к лавке. — «Мне холодно, голодно и одиноко. Сделай с этим что-нибудь… Если хочешь — сделай».              — Это похоже на «Мне сонно, сложно и тяжело без кофе», — руки оказываются у мальчика на талии и притягивают к Арми вплотную, кончики пальцев касаются приятных округлостей под джинсами. — «Помоги с этим как-нибудь... Если хочешь — помоги».              Мелкий прищуривается.              — Звучит в точности так, как когда ты заговорил со мной в первый раз. Не находишь? — мальчик гладит его лицо. — У тебя весь мир крутится вокруг кофе…              Арми тычется лбом под шею Тимоти, и мальчик запрокидывает голову и заодно обхватывает Хаммеровскую шею руками.              — Разве? — Арми удивляется.              Наигранно.              Так, словно он неспециально провёл аналогию между тем, как попрошайничал бы Тим, с тем, как выпрашивал у него Хаммер кофе.              В тот день мальчишка ни мгновения не сомневался и дал то, что просил незнакомый мужчина. Ещё и в дом его себе позвал.              (Конечно, на то у Тима были свои особые причины, которые он никому не озвучил, но всё же...)              Смог бы Арми поступить по-другому?              Вряд ли.              — Нам нужно куда-то двигаться, — глухо выдавливает Хаммер.              От контакта губ с одеждой мальчика голос у него становится утробным, а близость Тима заплетает внутри нечто горячее, раскаляющее все доступные поверхности кожи.              — Иначе что-то непристойное случится на этой самой лавке прямо сейчас.              — Ну ты и торопыга.              Тим берёт руку Арми в свою, взмахивает кудрями, — в них путается ветер — и оба бредут вдоль улицы, которая выглядит темнее, чем прошлая.              Они проникают в чащу чахлых домов. Их окружают малознакомые вывески с подбитыми лампами, прямыми и закрученными, мигающими не из-за спецэффектов, а потому что электрика тут старая.              Попутно мелкий затягивает его в тот самый киоск с дисками. Берёт ромком со слащавым названием «Любовь, сбивающая с ног», и Хаммер думает, что предыдущие дебильные слэшеры (название поджанра многосерийных ужасов с маньяками) были не так уж и плохи.              Всю дорогу Арми только и делает, что следит за мальчишеской фигуркой. Тот двигается по какой-то одной ему ведомой траектории, то прилипая к Арми, то отбегая. Тимми прячется за баннерами с рекламой, вглядывается в безвкусные витрины, оставляя на прозрачном стекле отпечатки своих ладоней, потом возвращается и греет их об Арми. Каждый раз находит новое место: волосы, шея, щëки. Нередко заныривает под его футболку и заводит там беспорядочные, нередко очень даже грязные танцы.              И Арми всё это нравится. Такая близость. Гораздо больше, чем вся эта прогулка, напоминающая ему выгул дрессированного пса. На поводке. С утягивающим механизмом на шее, не позволяющим набрать нужную дозу кислорода и пробивающим тело током после каждого любопытного взгляда от случайных прохожих.              В каждый хочется презрительно плюнуть. Затем ускорить шаг. И забыться. Какого хуя они вообще делают в этом месте и что хотят от него получить?              Неизвестно. Тяжело. Сложно.              У бара, название которого Хаммер не успевает прочесть, пытка подходит к концу. Он прикидывает в уме, как далеко им потом шарахать до машины и насколько сложно будет ехать до дома, если они сейчас...              Тим решительно открывает дверь бара и приглашает Арми войти.              — Ты реально предлагаешь мне выпить? — несмотря на улыбку, шок в голосе мужчине скрыть не удаётся.              — М-м-м… Действительно, — Тимми надменно подпирает дверь плечом. — «Ты» и «выпить» звучите как моя самая большая заноза в заднице. Может, возьмём тебе безалкогольный глинтвейн? Как в детстве на Рождественском утреннике, — перебивает, не давая ответить: — В ресторан мы не пойдём. Это слишком слащаво!              — Чтобы мы пошли в ресторан, тебе сначала пришлось бы догнать того чела и забрать у него наши пятьдесят долларов, — бурчит Хаммер и проходит мимо мальчишки в бар. — А что пить, я сам выберу.              И смягчается. Когда перехватывает ближайшую к себе ладонь мальчика, затягивая того в бар, объясняет:              — Не люблю вино и все его производные.              — Не любишь?! — мелкий сводит брови, падает на Арми и смотрит обиженными глазами. — Но ты же пил со мной фруктовое вино!              — Это другое, — Хаммер оглядывает зал в поисках свободных столиков и обнаруживает пару двухместных, прижатых к самой стене, и буксирует к ним Тимоти. — Что будешь пить?              — Секс на пляже, — отлепляется мелкий и с забавным неудобством, поджав под себя ногу, усаживается на стульчик, косой и скрипучий. — Ты бы тоже хотел?              Арми опирается на кулаки, пригибаясь к кучерявой макушке.              — Слишком провокационный вопрос, — шепчет и отталкивается от столика.              У скучающего за стойкой бармена просит коктейль и колу. Кое-как сдерживается не попросить добавить в последнюю виски. Поздравляет себя с днём, когда разум и ответственность взяли верх над сиюминутным желанием. Никому ведь не будет круто, если они с Тимми тут встанут на дыбы?              Высокий стакан с газировкой, наполовину забитый льдом и с двумя широкими трубочками, оказывается перед Арми практически сразу. С «Сексом...» парнишка в белой рубашке с миниатюрной чёрной бабочкой возится дольше. По кубику забрасывает в стакан лëд. Выделывает непонятные движения шейкером. Гремит, расставляя посуду на стойке, и превращает Тимкин заказ в произведение искусства с кусочком ананаса на ободке, высокой зелёной пальмой, зонтиком-зубочисткой и завëрнутой в мишуру трубочкой.              — С вас двадцать долларов, — очаровательно воркует парнишка (как будто попрошайка был его засланцем, блять), и Арми верит, что сомнëт сраный полтинник, перед тем как бросить его алкогольному фокуснику.              Вместо этого рычит:              — Благодарю, — и ретируется с заказом к мелкому.              Тимоти сидит с телефоном, приставленным впритык к лицу.              Он качает головой под тихую музыку-кантри, мнёт салфетку, видимо, лишь бы занять свободную руку, и встречает Арми глазами только тогда, когда рядом с его бледными ладонями опускается оранжевый напиток, покрытый каплями конденсата.              Завороженное восхищение имеет звук. Его выпускают Тимовы губы, одновременно расплываясь в улыбке и не сдерживая заикающийся вдох. Мелкому точно преподнесли торт на день рождения.              — Это мой первый секс! — большой глоток. Отражается писком и длинным «а-а-а». Трубочка бьёт мальчика по носу. — Неплохо. Очень неплохо. Для первого раза.              Между тем мальчонка изучает Хаммеровскую колу с невысказанной вслух насмешкой.              — Да? — Арми прикладывается к своему стакану, оценивающе смотрит на Тимов, на его тощее тельце… — А вообще что-то крепче вина пил?              — Текилу, — протягивает мальчик, глядя на стол, и переворачивает свой мобильник экраном вниз. — И водку. Мэтт часто их пил. А я у него одалживал.              — Одалживал? — со смехом.              — Он всегда помнит, сколько остаётся в бутылке, даже если не смотрит на неё неделю. И когда я выпивал хотя бы чуть-чуть, он кошмарил меня. За что? — прыскает мелкий, ведя беседу сам с собой. — Я же всегда возвращал оставшееся! И никогда не глотал больше половины.              Арми прыскает, и шаткий их столик начинает дрожать от мелких вибраций.              — Что ты делал? — в глазах огоньками застревают смешинки.              — Глотал, — неловко повторяет Тим, как бы понимая собственную неувязку очень-очень неспешно и покрываясь розовыми пятнами на щеках. — То есть пил. Я так и сказал!              — Конечно, — Арми тянется через стол и отправляет выбившуюся длинную прядь на Тимов кучерявый затылок. — Будем надеяться, ты наглотал достаточно, чтобы не унесло с сочетания водки и двух фруктовых ликëров.              У Тимоти губы смущённо разъезжаются в протестующей улыбке. Язычок высовывается наружу, норовя сострить, но мелкий продолжает тупить взгляд, оставляя на щеках тени от ресниц, и качать головой, подаваясь навстречу ласковым пальцам. Так и молчит, переваривая в голове что-то своё, то, что умолчал.              Соломинка страдает от того, как Тим ею вертит.              — Как хорошо, что, если меня унесёт водка, то и отсюда меня унесут. Ты.              — Можешь не сомневаться, — Арми откидывается на стул и скрещивает руки, с прищуром наблюдая за румяным мальчиком. — Ну так... Почему ты просил деньги на улице, расскажешь?              Тим хитро обнимает стакан ладонями. Выпивает оттуда немного из трубочки и продолжает её держать у рта, когда говорит:              — Копил на подарок для девушки.              — Вау, — передать словами, как звучит и выглядит скептическое восхищение, невозможно. Здесь только включать фантазию и пропускать через себя. — Что за девушка?              Во имя эксперимента Хаммер засовывает в рот обе трубочки и делает пробный глоток.              То же самое. Чего он ожидал вообще?              — Моя девушка, — очень информативно. — Уже бывшая, — никогда бы не подумал.              Тимоти набирает в рот «Секс на пляже», но вместо того, чтобы его сглотнуть, как это сделает большая часть несовершеннолетнего населения, которым получилось развести взрослого человека на крепкий алкоголь, он присасывается к Армиевской трубочке, выпуская водку с апельсиновым и клюквенным соком в стакан с колой. Довольный своим умным ходом, Тим размешивает в Хаммеровском стакане это месиво.              Делает маленький глоток. Пародийно громко выдыхает (словно бы он туда залил литр виски). Жестом показывает «окей» и хихикает.              Неугомонная вредина.              Арми сурово изучает, как мечутся в газировке потревоженные пузырьки.              — Твоя задница любит всякие занозы, смотрю, — он наклоняется над стаканом и вытягивает из него большую порцию ставшего непонятным коктейля. — Раз сам подливаешь мне алкоголь.              — Неправда. Не люблю, — мило улыбаясь, во всю ширь, Тимоти качает ногами под столом. — У тебя две трубочки, и вторая — моя. Я должен был с ней что-нибудь сделать. Но пить колу было бы глупо. Пускать слюни — бесцеремонно. А оборотнем от глотка водки ты не станешь.              — Кто сказал, что он будет один?              С этими словами Хаммер тянется за коктейлем мальчишки.              Тот ловко, хотя и с глуповатой задержкой прижимает стаканище к себе и отводит руку с ним назад. Декоративный зонтик улетает на пол от резкого маху. Тим этого не замечает.              — Я сказал! Ты знаешь, сто раз знаешь, каким становишься, когда тебя развезёт. Мы уже говорили, — вредничает мальчик.              — Ты не разрешаешь мне? — вопрос вырывается изо рта раньше, чем Арми успевает толком его обдумать.              — Да, не разрешаю, — абсолютно сурово выговаривает Тим. — Ты творишь полную хрень, когда напьёшься. И я напомню, что ты оставил меня в грёбаном кинотеатре, и теперь бы тебе вести себя как хороший мальчик.              Арми возвращается на место, расслабляясь, и пряча хитрую улыбку за стиснутыми в тонкую нить губами.              — Мне нравится твой командный тон, — пробный глоток мутно-коричневой жидкости в стакане и попытка не выдать эмоций из-за того, как сводит от ужасного вкуса горло. — Сделай так ещё.              — Не дождёшься, — игриво прыскает мелкий. — Я в твоих спектаклях больше не играю.              — Это не я предложил поменяться ролями, — Арми раскручивает стакан перед собой, всерьёз раздумывая, обидется ли детëныш, если он пойдёт и закажет себе кофе. — Но как хочешь.              Тимоти наклоняется к нему. В этот раз, нужный ему раз, он понял игру слов.              — Мне не нужно доминировать, чтобы взять, что я хочу. Я не соревнуюсь с тобой.              Хаммер протестующе машет из стороны в сторону головой, облизывая пересохшие губы.              — Я не представляю, как это может быть, — признаëтся, открывая содержимое персонального ящика Пандоры под названием «честность».              — Арми, — Тимоти укладывает свою ладонь поверх его. Он выглядит расстроенным. Скребёт ногтями по костяшкам. — Потерпи до дома. Чего сложного? Просто ты и я. Ничего необычного.              Хаммер смотрит на их руки и утопает в ощущении неправильности момента. Это чувство убивает.              Ещё и мелкий расстраивается. Наверняка, снова перевёл слова Арми на свой лад и сопит теперь симпатичным носом. Кожа на внутренних уголках глаз у мальчика потемнела, и ресницы растерянно летают вверх и вниз.              — Ладно, — он изворачивает запястье и щекочет торчащие синие венки на бледной коже. — Так что там был за подарок?              — Платье. От «Ральф Лорен». Оно стоило полторы тысячи долларов, — Тим пальцами показывает сначала «один», — в ход идёт указательный — потом ещё «четыре». — Я полгода на него копил, — скептический вздох и мычание от мягких действий Арми. — Просто поздно понял, что жалость незнакомцев приносит доход больше, чем работа уборщика в единственном кафе города.              — Ты не мелочился, смотрю.              Арми вытаскивает руку из лап мальчишки, едва ловит на себе взгляд одного из посетителей бара.              Прилизанные волосы на макушке и рубашка с высоким, наглухо застëгнутым воротником выдают в нём кого-то вроде зазнавшегося священника. На столе перед этим мужчиной и его собутыльником — такой же серой мышью — по высокому стакану нетронутого пенного.              Хаммер глубже прячет почти озвученный комментарий о высокой эффективности исповеди за алкоголем и переводит внимание на кока-коловый недоалкококтейль перед собой. Пьëт его залпом, игнорируя грëбаные трубочки и стараясь не чувствовать кисло-горькие отголоски в знакомом с детства лимонаде.              — Мне теперь нужен кофе, — заявляет, опуская прозрачный высокий бокал на стол, и всë-таки морщится на противное послевкусие.              — Возьми и мне что-нибудь тоже! На свой вкус.              Под столом мальчик трётся своим кедом о Хаммеров кроссовок.              — Конечно же, — мрачно.              Для этого им снова придётся ехать в секс-шоп. За кляпом.              Бармен при приближении Арми кивает и прячет изляпанное полотенце-салфетку под стойку.              — Что для вас?              — Два кофе. Один обычный, чёрный, без сахара и покрепче, а второй холодный и добавь туда апельсиновый сок, — Арми оборачивается через плечо, окидывая взглядом мальчишку, снова уткнувшегося в телефон. — И сироп какой-нибудь, кисло-сладкий.              — Договорились, — парень машет головой от низа и в верх, как заводной, и выщёлкивает на кассовом аппарате нужную сумму. — С вас двенадцать долларов и пара минут ожидания.              Отлично, блять. Всё, как Арми любит.              Хаммер укладывает деньги на стойку и скрещивает на столешнице руки. Без дела они торчат, мешают.              Под кожей что-то навязчиво зудит. От нахождения в этом месте, от понимания, насколько лишними они выглядят здесь в паре с мальчишкой, от того, что... Платье за полторы тысячи долларов? Да какого хера, блять? Что должна была делать та девушка, чтобы Тим так из-за неё заморачивался?              И сделал бы он что-то подобное из-за Арми?              (Если тот не является ему девушкой, да? Сука)              Арми разводит губы в подобие улыбки, получая чашку со своим кофе. Судя по запаху, сносным. На вкус — совсем немного водянистым.              Прямо как их пребывание тут. Значимо, но бестолково — это на поверхности. Густо и горячо — если допить до дна и умудриться забрать в рот вяжущий язык осадок.              Сложно. Очень сложно.              Апельсиновый кофе в широкой прозрачной чашке оказывается с синим оттенком снизу. Арми удивлённо приподнимает брови, адресуя бармену зависший в воздухе вопрос.              — Это такой сироп. Уверен, вы оцените.              Арми без лишних слов забирает напитки. Шаги вдруг становятся тяжеловесными, и пока он идёт к мелкому, ощущает себя как никогда косолапым, абсолютно нелепым среди тонконогих идиотских столиков.              Новый косой взгляд от недосвященника.              Шёл бы ты к чёрту, придурок.              — Ого! — восклицает Тим и вырывает стакан у Арми из рук. — Почему он голубой? Это кофе?              Мальчик подносит «‎неизвестный» напиток к носу, и гладь кофе заигрывающе колеблется, ударяясь о стеклянные стенки. Не дожидаясь ответа от Арми, Тимоти отпивает немного, ставит кофе на стол и, счастливый, сжимает в руках сразу два подарка от Арми — свой выбор и его.              — Вообще, он должен был быть чëрно-жëлтым или оранжевым, как шмель, — мужчина отпивает большой глоток из своей чашки. — Но бармен решил нас удивить и приготовил... Это.              Мальчик задорно смеётся. Делает глоток кофе, глоток водки, снова кофе — и гоняет в щеках набранную жидкость. За один раз выпивает всё под исказившееся от боли лицо. Глотка точно вопила убить Тимоти за его трюк.              Глотка, снаружи окружённая синяками, которые уже не так хорошо прятались под стёршимся тональным кремом — Тимми, как никак, потел, а Арми не раз трогал его за чувствительное и такое ранимое место…              — Э-а-ах, — выпускает воздух мелкий. — Обожаю эту жижу. Мне определённо нравится, — Тим опускает в стакан палец, чтобы достать сироп и начать разглядывать загадочные синие следы. Не заметив ничего необычного, мальчишка скептически хмыкает и теперь ныряет в кофе большим пальцем. А потом проводит им по нижней губе Арми. — Слизни. Попробуй!              — Я не распробую с этого мазка, — тот возмущается. И пока делает это, полностью стирает полупрозрачные синие капли. Языком проходится по нижней губе, потом по верхней. Задумывается и выдаёт вердикт: — Непонятно, но сладко.              Тимоти со скребущим звуком подтягивает свой кофе к Арми, не выпуская его из ладоней. Он наклоняется вперёд, шепча:              — Я бы хотел сделать то же, что с вином в прошлый раз, — наслаждаясь моментом, говорит мелкий. — Поделиться с тобой вкусом через поцелуй...              — Кто бы мог подумать, что управлять нашей волей начнут совсем незнакомые люди, оказавшиеся сегодня в этом баре, — Хаммер улыбается. Двигает мальчишкину чашку к себе. Не потому, что не мог дотянутся до неё ртом, а чтобы украдкой коснуться прохладных кончиков Тимовых пальцев.              Тим хихикает. Он почувствовал, как Арми хорошо.              — Это разогревает, не находишь? — тихо спрашивает мелкий.              — Нахожу.              Хаммер наклоняется над их диковинным синим, отпивает немного и смакует внезапный взрыв вкусов на языке.              — Это странная штука, — говорит, выпуская изо рта соломинку и имея в виду распробованный только что бамбл.              После Арми трубочку сосёт Тим.              — Не странная, а классная. Это сочетание вкусов и слов напоминает мне тебя.              — Почему меня?              — Весь такой загадочный, как твои убийства, и всегда то абсолютно счастлив, то недоволен.              — Ты сейчас поставил в один ряд меня, столетние убийства и апельсиновый кофе с непонятным сиропом? — Арми щекочет ногтями всё ещё прижатые к чашке мальчишеские пальцы. — Спасибо?              У Тимоти расползается улыбка, расширяются зрачки. Ладонь перестаёт держать стакан и хватается за Арми и не отпускает, пока обе их руки не станут горячими и мокрыми. Мальчик наклоняется над столом, целует Хаммера в щёку и возле уха, и, не разгибаясь, Тим сбивчиво бормочет:              — Не могу спокойно говорить с тобой, пока задница горит и болит, а внутри ещё эта штука, и ты далеко, — ласкающие пальцы заплетаются к Арми в волосы. — Не умею говорить с тобой и не трогать тебя. Особенно когда хочу...              — Да что вы творите у всех на глазах!              Тихий лепет мальчика прерывается чужим голосом. Через стол от них что-то бьётся. Тимоти нехотя возвращается на стул, после чего отстранённо допивает остатки «секса».              — Если бы ты не пялился на нас последние минут двадцать, а спокойно пил своё пиво и общался с дружком, — Арми говорит громко, но не спешно, словно читает лекцию; глаз от Тимоти при этом не отводит. — Не вошёл бы в единственное число этих «‎всех».              Как ни в чём ни бывало Хаммер допивает американо в пару глотков.              — Не указывай мне тут, — незнакомец поднимается со стула. Его собутыльник не шевелится. — Это общественное место. А вы здесь жмётесь с этим школьником!              — Вот и заведи себе своего школьника и не ёрзай, дядя, — деликатно советует Тимоти.              Этот неугомонный мелкий ураган в одно мгновение подскакивает на стуле и легче лёгкого преодолевает свободные столы, чтобы встать перед нарушителем их короткой идиллии.              — Испорченный... — слышит Арми. — Малявка... — ещё тише.              Кажется, Тим что-то говорит. Не разобрать. Перебрасывание слов длится не больше пятнадцати секунд, а за это время можно наговорить столько, что чей-то хрупкий мир будет разрушен до основания.              И вот…              Тимми совершенно реально хватают за воротник.              Посетитель бара отталкивает его к одному из пустых столов. Мальчик там переворачивает и разбивает солонку с перцем. Покупает себе тем самым способность удержаться на ногах.              У Арми что-то лопается внутри.              Он не может назвать, в какой момент оказывается рядом с возмущëнным недоумком.              Секунду назад смотрел, как Тимоти восстанавливает равновесие и растерянно таращится на разбитые баночки под ногами.              Теперь Хаммер держится за узкий воротник, грубый на ощупь. Пальцы покалывает жёсткая щетина. Незнакомый ритм дыхания ощущается как поддельный, ненастоящий, нечеловеческий.               Арми заставляет мужика выгнуть глазастую голову к потолку и, уворачиваясь от слабых трепыханий, прижимает к его рту и носу практически полный стакан с янтарной жидкостью. Та льётся через края.              — Я советовал тебе пить пиво с другом. Какого…              Стакан из-под носа священника, настоящего или ряженого, выбивает «‎друг».              Кровь хлещет по переносице у недоделанного моралиста.              Одна рука Хаммера освобождается. Отлично.              Перед его лицом появляется другое. Отталкивающее, но не запоминающееся. Произносит:              — Проваливай, пока я тебя…              — Прекратите! Хватит, — Арми тянут за руку, и это совсем не Тим.              И голос не его.              Это бармен, испуганный до чёртиков, ставший красным, как рак, от своего страха. Хотя ему и подавно ничего не угрожало.              Толкнувший Тимоти незнакомец несмело рыпается — Арми хватку не разжимал.              Тимми...              Арми наблюдает, как тот стоит в стороне, застыв у того стола, на который чуть не завалился мешком своей безразмерной одежды. Тим смотрелся поломанным или будто окоченел, в точности как его... Физиономия.              В ней не было ничего особенного, кроме того, что всё лицо казалось расслабленным. В общем-то, в нём ничего не было. В самом деле.              Хаммер усмехается.              Вероятного служителя Господа он швыряет в его товарища. Как шар в боулинге.              А сам выворачивается из потасовки, используя короткое замешательство обоих и молодого бармена в качестве сдерживающей изгороди.              Арми рыпается за Тимом. Хватает его за руку и тянет к выходу.              Успевает хлопнуть старательного парнишку по плечу, сказать тихое «‎извини, чувак» и спешно ретироваться на улицу.              За дверью бара недолго гремят и разговаривают, и из открытых окон слышно, как ругаются мужские голоса, спорят и что-то твердят про аптечку и моральный вред.              Ранимые твари.              Арми инстинктивно ведёт их ровно по тому маршруту, по которому они сюда пришли.              Это не искусство памяти. Это, сука, выцарапанная от напряжения путеводная карта в мозгу.              Чем дальше Тим с Арми отходят от того сомнительного местечка, тем больше слышен рёв машин. Шум людей кажется всё более спокойным, чем был в замкнутом пространстве. Паршивый парадокс. Но тут мешает сосредоточиться музыка. Тимми же будто нет рядом: он молчит и мало двигается. Не дышит.              Хаммер останавливается и пристально его разглядывает. Хочет спросить, все ли у мальчишки дома, но тот оживает. Глаза становятся участливыми.              — Это самое нелепое свидание в моей жизни, — как на духу молвит Тимоти.              — Да, — соглашается Хаммер и достаëт из заднего кармана пачку сигарет, вытягивает одну зубами. — Сегодня было слишком много людей вокруг. Живых.              Мелкий заунывно, а потом истерично вздыхает.              — Даже не напоминай про… Это был ад, понятно? «Нелепо» туда не подходит. Просто… Ты притягиваешь неприятности.              Арми не сдерживает хихиканья. Обычно ему несвойственного, но сейчас...              Он осторожно закидывает руку Тимми за спину, обнимая чуть выше талии.              — В таком случае, можно считать тебя тем, кто открыл мой Грэйввэлльский список неприятностей? — сигарета кочует с руки, расположившейся на Тимоти, в свободную. — Или ты являешься моим милым исключением?              — Я твоё проклятье, Арманд Хаммер.              — Не сомневаюсь, — никотиновая палочка удерживается между зубов, пока Арми свободными ладонями гладит худые голые руки мальчишки. — Но то же самое я могу сказать тебе о себе, поэтому... Придётся как-то регулировать сферы нашего проклятого влияния, знаешь.              — Не знаю, — мальчик принял последние слова Арми за вопрос. — Как, например?              Тим трогает его за торс. Вытворяет пальцами что-то дразнящее.              — Пытаться говорить языком то, что нас беспокоит, как вариант, — Арми прижимает ладошку мелкого куда-то, где по идее находится сердце. — Ну или... Ладно, я тоже не знаю.              Молчание пьяного упрямца.              — Проклятья так не укрощают.              — А как это делают?              — С помощью ритуалов, — после раздумий.              Ночь обретает свою звуковую тему: из рёва мигалок и повторяющегося рекламного джингла. Мальчик чешет нос.              — Или магии, — продолжает Тим, пододвигаясь к Арми. — Это же очевидно.              Конечно же. Кто мог думать иначе?              Тиму проще научиться вызывать магию из палки, чем говорить то, что у него на уме, блять. Запомним.              — Магические ритуалы? — Хаммер тыкается лбом мальчику в висок. — Покажешь?              Арми получает вибрирующее угумканье на коже и приоткрытый рот, скользящий по его щеке. Получает удары ветром, поднимающие рукава футболки. Свет, который бьёт сбоку. И Тимовы губы на своих губах. И руки, белые руки, наклоняющие Арми к мальчишке.              И Хаммер подчиняется. Беспрекословно принимает то, что Тимоти даёт ему сейчас.              Своим же рукам мужчина позволяет пролезть под объёмную футболку мальчика и улечься на его пояснице. Провести по позвоночнику вверх, описав потрясающий изгиб юного тела, вжаться пахом в пах... И успокоиться.              Относительно успокоиться, передав всë управление и власть Тимми, оставляя тому право решать, что делать дальше. Потому что Арми чувствует... Знает... Он откуда-то, мать его, знает, что Тиму нужно, чтобы сейчас было именно так.              Мальчик нежно ведёт поцелуй. Почти… Вальсирует в нём. Он и вправду кружится с Арми на месте, но не так, словно танцует, а так, будто он осенний лист, покинувший дерево, гонимый ветром и временами года.              Тимоти мог бы повалить их наземь, на каменную кладку Орлеанской площади, но не поддающийся этому напору, тянущему вниз, Арми удерживает Тима — и сразу их обоих.              — Хочу домой, — в устало-требовательной форме говорит мелкий.              После его слов они спокойно, прервав разговор, идут к старому кинотеатру. В этот раз Тим не заводит Хаммера прыжками к каждой встречной барахолке. Половина из них позакрывалась. Мальчик ушёл в себя.              В Арми тоже что-то захлопнулось. А сверху навалилась тяжесть подходящего к концу дня. Гудели ноги, глаза сверлили будто изнутри. Слух, с адской скоростью поглощавший все мельчайшие шумы города, создал огромное вакуумное давление на мозг. Одним словом, тело говорило срочно притормозить и не сорваться в карьер. Арми не знал, куда его в таком случае занесёт. И как пройдёт вечер. По правде говоря, он не желал себе его представлять.

***

             Дорога была пустынной.              Машины гроздьями обклеивали работавшие ночные клубы. В остальном — тишь да гладь. Просёлочные леса. Скучные для одних, таинственный магнит для других.              Идеальное место для «‎ритуалов».              В «‎додже» Тим смотрел в окно. Делился своей любовью к природе. Что-то там говорил про поэтов, которых читал ещё в школе, и по памяти рассказывал, что вычерпнул из лирических воспоминаний.              На пороге дома Тимми притормозил. Он вяло вылез из машины и покачивался, одним глазом засыпая, а другим мучая какую-то мысль. Мальчик обнял Арми за шею, когда тот подошёл к ступеням. Преодолел барьер между их губами и поклялся в любви. Так и сказал:              — Ты… Особенный. Не могу понять, почему. Но мне кажется, я поэтому... Поэтому не могу оторваться от тебя.              Интересно, с кем Тим его сравнивает?              Фантазия выдаёт картинку.              В ней образы бледных безумцев слепо натыкаются друг на друга и жаждут получить себе всё внимание Тимоти. Арми находится среди них. «‎Особенный». Он залезает глупым тварям на головы, не замечая возмущëнных звуков снизу, доходит до защитного Тимкиного барьера, без труда преодолевает его. И они оказываются лицом к лицу. Мелкому смешно от внимания такого большого и сильного с виду, но слабого перед ним мужчины.              Тимоти смешно, даже когда его забрасывают на плечо и уносят.              И когда крепко держат и не отпускают.              Ему смешно даже сейчас, после порки, кидалова в кино и окровавленного мужика в баре.              Ему всё ещё смешно.              — Думаешь уже от меня оторваться? — Арми рисует губами линию мальчишеского подбородка. — Как же Вайоминг и Миннесота? Или куда ты потом хотел?              — Лас-Вегас, — с удовлетворённым шипением мальчик выдыхает кислород из лёгких. — Я… Хотел в Лас-Вегас.              Тим запрокидывает голову. Тонкая кожа на его шее натягивается, подготовленная для свежевания. Он продолжает своё бормотание:              — Вообще… Я не об этом, — глотает Тимми, и ложбинка между ключиц углубляется. — Об этом… Я про другое.              Да, малыш, все тебя поняли.              Просто Арми не выносит всю эту романтичную дичь с красивыми словами-признаниями, часто требующими говорить что-то подобное в ответ.              Уж извини.              Арми обнимает Тимоти за талию, помогая преодолеть две оставшиеся ступеньки. Ключ с треском врезается в замочную скважину у мальчика за спиной.              — Я знаю, — Хаммер заталкивает их обоих внутрь малюсенького жилища. — Я тоже.              Он пытается найти выключатель на стене сбоку, одной рукой всё ещё впитывая маленького паршивца в себя.              — Вот здесь, — указывает Тим.              Налегает на грудь Арми и дотягивается до его пальцев своими. Рядом находит что-то щёлкающее, и бра в области прихожей зажигается. Приглушённый свет дотягивает отсюда до кухни.              Пушистые волосы Тимми щекочут нос. С яростью мелкий задирает на Хаммере футболку. Прощупывает мышцы живота и вдавливает в пресс свои ногти.              — Мы забыли диск в машине. С фильмом, — говорит Тим, переключая внимание на пуговицу над ширинкой Арми.              Мелкий жмёт на неё, как на кнопку. Садняще давит прямо на лобок. Словно изобретает садистский способ расстегнуть джинсы.              — Диск должен быть благодарен, что не остался в том баре, — Арми отступает на шаг, впечатываясь спиной в прохладную стену. — Хочешь сходить за ним сейчас?              Хаммер спрашивает это как раз в тот момент, когда зубы мальчонки смыкаются на его шее. Судя по пульсации и тому, как разболелось пострадавшее место, мелочь добралась до одного из сосудов на шее.              — Убьёшь меня сейчас, — звучит со смехом.              Мальчишечий рот присасывается к месту укуса, и комнату наполняют хлюпающие звуки: Тимоти будто поедает его, глотая капли крови и цепляя зубами плоть. Ручки-таки перестают играться с пуговицей-кнопкой, и хватает пары секунд, чтобы мелкий расстегнул ширинку и обхватил член Арми сквозь ткань трусов.              Хихиканье, звонкое, злорадное, пылкое, проникает в губы Хаммера через поцелуй.              Тимми хватает его за бока и пятится, ненавидяще дёргает на Арми футболку и с ласковой аккуратностью присасывается к коже вокруг сосков, прилизывая там волоски и новыми укусами оставляя красные дуги и полоски.              — Ты бы хотел сделать это перед зеркалом у кровати? — шепчет Тимоти.              Вопрос бьёт прямо под дых.              Пульс взрывается непроходящим стуком в висках.              Арми чувствует это. Расползающееся в душе ощущение безысходности и слабости. Полное поражение. Покорность...              «‎Твоё мнение ничего не значит, пока ты находишься в этом доме, Арманд» — и стук каблуков, уносящих его персонального демона в преисподнюю (на первый этаж, если честно).              «‎Ты никогда не будешь управлять собой и своими желаниями, Арманд, неужели не ясно?» — и звуки церковного хора перекрываются женским криком.              «‎Пока ты являешься частью этого сообщества, ты должен вести себя так, как оно того требует, Арманд, нужно бороться с собой и своим упрямством, когда ты уже поймёшь это?» — и он вытирает рот от попавшей на него слюны демона, пришедшего в тихую ярость.              Заодно вытаскивает из-под нижней губы таблетку лития, заталкивая её под рукав.              Сейчас Хаммер зарывается в волосы Тима и получает эстетическое удовольствие от вида собственных рук, исчезающих в мягких кудрях.              Он уже собирался забыться.              Пережить происходящее.              Навсегда запомнить, каково это — сдаваться и получать физическое удовольствие. Вспомнить, что испытываешь, когда управляешь не ты, а тобой. Удавиться мысленно от ощущения собственной никчёмности и сильнейшего отвращения…              Как же он ненавидит всё это...              Тимоти, наконец, стягивает с него футболку. Ведёт его. Осторожно. Пока колени не натыкаются на матрас, отчего комок нервов внутри сжимается, и, Хаммеру кажется, что внутри он слышит испуганный писк.              — Сядь на кровать, пожалуйста, — умудряется произнести сквозь поцелуй Тимми и устраивается между его раздвинутых бёдер, едва Арми исполняет эту просьбу.              И снова целует.              Тим никогда не вёл себя в нём так. Глубоко и нежно. Воруя из лёгких порции кислорода и тут же предлагая Арми свой. Пресекая любые попытки Хаммера перехватить инициативу. Вызывая слабость во всём теле. Унося его своими прохладными прикосновениями на шее, плечах и груди в состояние, похожее на гипноз.              Мелкий старается. Наиболее хорошо это делают подёрнутые истомной дымкой глаза, которым хочется поверить и, находясь в здравом уме и трезвой памяти, в них же потеряться.              Хаммер ловит щёки мальчика в свои ладони и, стараясь не спугнуть что-то, что Тим, видимо, так долго держал в себе, отстраняется. Дышит на лиловые губы, не сводя с них растерянного взгляда, берёт себя в руки и уже совсем уверенно смотрит прямо в расширенные, как у настоящего наркомана, зрачки.              — Скажу кое-что, — с усилием воли выдавливает из себя Арми.              — Да, конечно, говори, — заплетающимся языком бормочет мальчик.              Он опускается перед Арми на колени. Лицо Тимоти оказывается напротив груди мужчины. Приподнято вверх и благоговейно изучает беспокойные глаза. Будто бы для смелости, Тим торопливо целует Хаммера в уголок губ. Руки-путы, лежащие на икрах, прокрадываются под штанины, припускают до пят носки поглаживающими движениями и там остаются, массируя выпирающие косточки на лодыжках.              — Я...              Неужели картина такого вот ребёнка, собирающегося взять его сейчас, может заставить Хаммера чувствовать себя нужным и избавленным от необходимости тыкаться по углам в поисках... Желания жить?              Арми проглатывает вязкое нечто во рту и утыкается своим лбом в лоб мальчика.              — Тимоти, я… — выдох, как перед прыжком в воду. — Ни разу так не был. Ни с кем.              Последние слова превращаются в едва различимый хрип, и Арми приходится удержать желание раскашляться в себе.              — Всё хорошо, — доносится до ушей мягкий голос и не менее мягкие прикосновения выворачивают ступни Арми из плена носков.              Тим берёт пальцы на ногах мужчины в свои ладони, едва тёплые, будто набирает в руки гальку с пляжа.              — Если… — мальчишка запинается, и дальше чувствуется: ему требуются усилия, чтобы продолжить. — Если ты ещё не готов, мы можем… Переключиться, — немного надломленно, но искренне.              Теперь Арми не слышит никакого дыхания, его ничто не обжигает. Время останавливается, и Тимми замирает в ожидании. Напряжённый и в то же время хрупкий, паренёк-соломинка. Светит умоляющими глазами. Не выдерживает томления и прикасается к члену Арми, поддразнивая головку, скрытую под бельём. Тимоти описывает круги вокруг самой вершинки.              Арми следит за этой непонятной лаской и чувствует стаи мурашек, расползающиеся из-за неё по спине.              Он качает головой отрицательно и чувствует себя совсем маленьким. Беспомощным. Свернувшемся на кровати в клубок и совсем ничего не чувствующим.              Глухо в душе, голове, сердце, на теле... Пусто.              Внезапный прилив бешенства срабатывает как заряд электричества. Хаммер хватает мальчишку за запястье резче, чем того хотелось.              — Я не это имел в виду, — умудряется выговорить, хотя в его грёбаной фантазии каждая буква становится нахлёстом для будущей удавки. — У меня всё останавливается, когда я только думаю об этом, Тим. Блять, — Арми тихо смеётся сам над собой и двигается к мелкому ближе, обхватывает его худые бока коленями. — У нас может что-то не получиться, понимаешь? И в этом виноват будешь не ты, а мои заёбы в голове. Ты хочешь с этим всем... Сразиться? Хотя это… Не самое подходящее слово.              Мелкий прикусывает губы.              — Я не хочу сражаться. Я хочу заняться с тобой любовью, — глуповато выдавливает Тим, отвлекая от серьёзных мыслей своей рукой, забравшейся-таки в трусы к Арми.              Хаммер мысленно выдыхает. Мог бы — смахнул бы со лба пот, вот только вспотел он тоже мысленно.              Озвучивание волнующей проблемы — уже полпути для её решения. Серьёзно.              С превеликой аккуратностью Арми очерчивает ногтями синие полосы вен на бледной груди.              — Тогда нам стоит избавиться от этой лишней одежды, правда? — мужчина игриво залазит пальцем под широкий ворот футболки на мальчонке.              И ничего больше повторять этому сорванцу не нужно.              Паршивая вещичка, обнажившая плоскую грудь, летит и падает в точности на ноутбук.              Арми воспринимает этот её полёт как часть ток-шоу. Глупого и бесполезного. В которое он вынужден был ввязаться, дабы испытать судьбу и разыграть с ней дико важный куш. Несмотря на уверенность, что эта игра никогда не закончится хорошо, и тебя в лучшем случае разведут на сумму, которую ты и твоё эго не в состоянии будут выплатить. Или влезешь в огромные долги перед собственной самооценкой. Или...              Тимоти бегло стаскивает джинсы, светя концом торчащей сквозь боксеры пробки и не давая Арми довести размышления до конца.              Мальчик излишне вежливо просит Арми подняться и стягивает с него штаны, пощипывая чувствительную кожу на пояснице и за коленями. Какой-то секретный приём, от которого у Хаммера в глотке разбухает недовольное стенание. Он его проглатывает, конечно же, оставаясь абсолютно бесшумным.              Щекой мальчишка прижимается к его бедру. Брови приподнял. Радостный. В полной тишине, едва горящем свете, на скрипучем полу и прислонившейся к Арми, как к подушке, Тим выглядит диковинной частью этого дома (а заодно и Хаммеровской жизни).              Впрочем, он всем этим и является.              Губы мальчика складываются в бутон. Они выцеловывают левое колено Хаммера. Чтобы не временить, Тим выпускает и язык, который ведёт к резинке его трусов. Мелкий подцепляет её зубами и опускает достаточно, чтобы встретить своим виском крепкое мужество Арми и облизать его яйца.              Как это было с бедром, Тимоти выкладывает трепетные поцелуи по более ничем не прикрытому члену. Вычерчивает узоры вен, крайней плоти, ствола. Нетерпеливо заглатывает, предавая старый размеренный темп, и распускает слюну по члену Арми. С трудом сдерживая улыбку, Тим отстраняется.              — Устройся на кровати, как тебе нравится, — просит он.              «‎В контексте ситуации мне никак не нравится, Тим», — снова умалчивает Хаммер.              Он опирается на локти и пятится к мягким подушкам в изголовье, хотя больше всего на свете хочет... Уйти?              Или нет?              Есть ли в нём хоть небольшое желание искупить вину перед мальчишкой? А может быть, просто ему отдаться? Или даже насладиться моментом?              Персональный Хаммеровский демон аплодировал бы Тиму сейчас стоя, включив на фоне Рождественский гимн в знак торжества справедливости. Потом полез бы к мальчишке с советами, конечно. О том, как лучше брать её сыночка и вообще правильно орудовать членом. И похрен, что у самой его отродясь не было.              Арми сгибает ноги в коленях. Так же, как миллион раз это делал под ним Тим. Выдыхает смешок сквозь сжатые зубы и внимательно наблюдает, как грациозно и мягко мальчишка добирается до него.              «‎Полный пиздец», — проносится в голове, когда в пальцах мальчика обнаруживается купленная сегодня смазка.              (А диск он забыл, блять)              — Выглядишь настолько же возбуждающе, как когда я впервые увидел тебя за рулём, — выдают голосовые связки без привязки к ощущениям Арми. Как факт.              Тимоти, в любой ситуации страдающий от невозможности прочесть чужие эмоции, в полном восторге улыбается.              — А я схожу с ума, когда ты поддаёшься, — со всей дури бьёт мальчик.              Конечно же, не нарочно, но позвоночник простреливает от желания немедленно прекратить всё... Это.              Невесомое тельце ложится поверх него, обнимая Арми за голову, увлекая в бесконечное количество поцелуев, в которых Хаммер уже запутался.              Мелкий постанывает в точности так, как если бы сам Арми сейчас навалился на него и придавил к перине. Правда, Хаммер, обычно остро реагирующий на все эти громкие реакции от Тимоти, его не слышит. Сейчас это просто звуки... От них хочется раздражëнно увернуться.              Правая рука мужчины ощущает крепкое, почти властное прикосновение. Тимми берёт его за запястье и отводит к своим ягодицам.              — Не скучай и жми на кнопку, сколько хочешь, — советует маленький чёрт и, не давая времени на хоть какую-то реакцию, с напором врывается в рот Арми.              Недолгая возня с их бельём прерывается возбуждённым хохотом Тима. Тот чуть не падает на спину в процессе, тряся причиндалами.              Наклоняется к Арми вновь. Тот спешит воспользоваться предложенным аттракционом и обводит торчащий из Тима краешек пробки. Так знакомо и в то же время так по-другому.              Пальцы впиваются в упругую плоть за мгновение до того, как включат волшебную виброигрушку.              Пружины под ними стрекочут корявой серенадой. Деревянные ножки постели ноют о приближающемся представлении.              Стоны Тимми становятся более протяжными. Искренними. Он выпрямляется, вытягивая позвоночник и запрокидывая голову к потолку... Гонится за удовольствием? Или что там ему взбрело на ум?              — Арми, — тоненько. — Как ты себя чувствуешь?              Щëлкает отложенная временно смазка.              — Пытаюсь смириться с пассивной ролью, — Арми умудряется огрызнуться, улыбнуться и сказать Тиму абсолютную правду. — Это даётся мне тяжело.              Гораздо проще было бы прекратить происходящее. Мальчишка сам предложил остановиться, если Арми не чувствует, что готов.              Но ты ведь готов, Арми, правда? Может, признаешь, наконец, что тебе всегда было интересно, что испытывает человек, стонущий под тобой? Или это слишком высокая планка для твоей эгоистичной сущности?              Кончики пальцев Тимми оказываются в его руке. Хаммер снова отмечает, что они холодные, и почему-то представляет, как те сейчас окажутся внутри него...              Твою мать.              — Давай уже, мой маленький искуситель, — нет, он серьёзно устраивается удобнее для себя и для Тимми? — Я хочу почувствовать это.              Однако Тимоти, зависший над ним, откладывает смазку. Последние слова Арми стали для мелкого каким-то ударом тока.              Он ещё странно завис, ушёл в себя немногим раньше. Но это поначалу походило на нерешительность. Теперь же…              Мальчик навесом, на вытянутых руках, держался над ним.              Сглотнув, Тим двигает губами. Не произносит ни звука. На время упирается глазами в пустую стену перед собой (Арми знает), а потом выговаривает, с трудом переводя внимание на лежащего под ним любовника:              — Ты никогда не хотел почувствовать меня в себе, ведь так?              Арми прикрывает глаза и как-то устало откидывается на подушки.              Большая радость — до Тима начало доходить, в чëм ему признавался Хаммер.              Маленькая печаль — мелкий может от этого расстроиться, ведь, кажется, желание трахнуть Арми давно жило в его голове какой-то идеей фикс и... Да, самому Хаммеру некомфортно от того, что он это обламывает.              — Я думал об этом, — на пробу начинает Арми. — Когда была та свиданка с созвездиями, я был уверен, что ты сделаешь это.              Хаммер резко садится, оказываясь лицом точь-в-точь вровень с лицом Тимми.              — Я хочу попробовать, Тим. С тобой. Но ничего не могу поделать с тем, что мне... Сложно.              Тимоти сжимает челюсти и избегает смотреть на него. Самообладание паренька выражается даже в том, как он игнорирует вибрацию, заставляющую дрожать всем худеньким телом.              — Я не хочу, чтобы это было против твоей воли, — дёргаются губы. — Мне не нравится мысль, что… Что тебе придётся «мириться»… — заплетается язык. Брови сдвигаются к переносице и образуют сплетение морщинок. — Я так не делаю, ясно?              Мальчишка перед ним поражает. Кто бы мог подумать, что Тим может светиться праведным гневом? Сопротивляясь насилию. Возможному. Со своей стороны.              Ребёнок, Господи.              Арми с трудом сглатывает набравшуюся во рту слюну и подаётся вперёд. Обнимает Тимоти, как обнял бы не любовника, а человека, вынесшего его из пожара. Вдыхает мелкого через кудри и будто бы даже чует аромат оставленного позади пепелища.              — Насколько же ты лучше меня, — шепчет в чëрную макушку.              — Замолчи, — хихикает Тим, и Арми не может разобрать: это мелкому стало щекотно от объятий и поэтому он так звонко пропел свой «приказ» или просто вконец успокоился, не собираясь больше дуться и хмуриться.              Арми грудью чувствует, как дыхание у мальчишки сбилось, как мелкая тряска едва достаёт до узкой поясницы, потому что игрушка колошматит Тима по всем сладким точкам внизу. Глаза Хаммера, распахнувшись, наблюдают прекрасное зрелище с неровно дёргающимися бёдрами мальчика. Слегка розовыми, словно это сам Арми обжёг их пристальным взглядом.              Ладошка Тима проникает между их телами, нащупывает большое, не спавшее возбуждение Хаммера и сжимает его в кулаке у основания.              Тимоти выпутывается из рук, чтобы поцеловать в губы и упереться носом в колючую мужскую щёку.              — О чём ты сейчас думаешь?              Вопрос мальчика смешивается с шелестом разыгравшегося за окном ветра.              — О том, что расстроил тебя, — отвечает Арми, и его пальцы танцуют по выступающим рëбрам мальчика. — И что мне хочется, чтобы ты был первым человеком, с которым я узнаю, что значит… Отдаваться, — Хаммер убирает приклеившиеся к губам Тима кучерявые волоски. — Но не могу победить в себе что-то. Оно так… Сопротивляется.              Тим продолжает его гладить и стонать за них обоих. Похоже, пробка делает своё дело. На щеках мальчика проступает румянец того же цвета, что застыл на бледной коже ног.              — Может… — мальчик дышит на его губы и смотрит с большим вожделением в глазах. — Обойдёмся без драки? То есть победы или проигрыша. Сконцентрируйся на ощущениях. Не… Оценивай их. Пусть они просто будут… — говорит и говорит Тимми, спотыкаясь на стонах и неожиданных гримасах чистого наслаждения. — Плыть, как поток… И приятное укроет собой всё остальное… Растворит в себе…              Арми наблюдает за мальчиком и во рту становится сухо от грëбаного желания взять и вобрать в себя это чудо. Целиком.              Нежно, отлично помня об их вчерашнем акте, и одновременно крепко Хаммер сжимает податливую задницу мелкого. И мнёт, создавая тому дополнительные трения и заодно впитывая в себя зрелище перед собой, как лучшее из видимых им порно.              — Ещё бы я умел выключать голову по щелчку пальцев, — короткое признание в Тимову шею. — Но ты создаëшь всему этому потрясающую рекламу.              — Я… — только и может вымолвить мальчик.              Он пищит. То громко, то едва слышно. Милая знакомая морщинка укладывается между бровей.              Мелкий легонько сжимает ягодички, из-за чего игрушка глубже проникает в его тугой жар, а сам Тим, как по инстинкту, толкается Арми в живот. Мажет своим членом по его, Хаммерову. Смазка мальчишки обклеивает их, и маленькая ручка пробует, как этим утром, взять в ладонь сразу оба достоинства.              — Арми-а-ах, — Тим беспокойно подпрыгивает. От особого точного удара по простате, наверное. — Твои пальцы. Во мне. Сейчас…              И Арми откликается.              Как завороженный, вытягивает из Тимоти пробку, успевает капнуть и размазать на ладони смазку. Вводит пальцы в зашипевшего от резкого опустошения мальчика. Сразу два.              Безошибочно находит чувствительную железу и обводит её по окружности. Давить не спешит. Несмотря на возбуждение и постоянный контакт с пробкой, прямое прикосновение пальцами вот так сразу может вызвать дискомфорт. Тим сам покажет угол, который ему сейчас нужен.              Арми обводит губами, носом и щеками всё, до чего дотягивается в их странной позе, пока Тимми, чуть ли не улёгшись на него всем телом, ленивой змейкой извивается на нём всеми частями своего малюсенького тела.              — Тебе так хорошо, да? — мурлычет на оказавшееся возле носа ухо Хаммер. — Как же ты красиво кайфуешь.              Тим поворачивается на его голос и кусает невесть куда. Попадает на скулу. Щипает кожу остренькими клацаньями, как ещё слепой птенчик.              — Это всё из-за тебя. Из-за тебя. Ты такой хороший, хороший мальчик, — говорит Тимми, когда начинает размеренно насаживаться на пальцы Арми и совершенно пошло сжимать их. — Мне нужно больше… Ещё. Дай ещё.              И Арми ничего не отвечает, но в момент, когда Тимми в очередной раз поднимается, добавляет третий палец. Скрещивает их и спешит придержать мальчонку за талию, чтобы сейчас же дотронуться до нужной точки и почувствовать руками и торсом, как тихонько трепыхается и больше ластится от этого действия мелкий.              — Я могу добавить ещё один, — перевозбуждённый голос Хаммера больше напоминает рычание голодного волка. — Если хочешь.              Арми вот очень этого хочет.              — Хочу, но… Ты уверен, что я смогу принять все четыре? — дразнится Тим, не прерываясь и мучая их твёрдые эрекции. — Слишком быстро… Это почти как взять твой член.              — Никто и не говорит о быстром, — пальцы внутри описывают круг небольшого диаметра. — Всё постепенно.              Свободная рука ласкает оставленные без внимания яица и скользит дальше — к коже, натянутой между членом и старающейся Тимовской дырочкой. Чувствительная зона чешется ногтём. Совсем немного, чтобы расслабить наверняка инстинктивно насторожившиеся мышцы.              Спустя пару испытующих движений Арми чувствует, как Тимоти расслабляется вокруг его пальцев, а поглаживаемая точка удовольствия больше не натягивает кожу. Тогда Арми и добавляет четвёртый палец.              Тимоти, как ждал этого, тут же толкается навстречу суставам мужчины, погружающимся в его влажное от смазки нутро.              — Арми, — хнычет мелкий. Хаммер давно заметил, что у Тима на глазах проступают слёзы при приближении оргазма. — Ты помнишь, как я кончил в наш первый раз? — продолжает под свои движения, разевая рот и толкаясь блестящим юрким языком о зубы.              — О, да, — Арми болезненно сжимает торчащий мальчишкин член, отсрочивая подступающую негу. — Ты сделал это мне на лицо, в машине, меньше, чем через час, как мы первый раз поцеловались.              Арми был повсюду, чтобы доставить Тиму удовольствие. И он хорошо знал: Тимоти еле держится, он может вот-вот бахнуться на постель от переполненности ощущениями; не просто так мелкий поставил локоть Хаммеру на плечо, не разобрав, куда лучше ткнуться, чтобы не так больно потерять сознание.              Но, как ни странно, в этот раз слова Арми снова подействовали на Тимми весьма… Внезапно. Мальчик улыбался. Даже замолчал, наполняя комнату хлюпаньем пальцев Арми, с которыми Тим в себе справлялся с достойным энтузиазмом.              — Тебе это понравилось? — спрашивает хитрец, сдавливая головку Хаммера в кулачке. — Что ты об этом думал? Если будешь честным, я тоже скажу правду — почему сделал это.              — Подумал...              Арми замолкает, пока притягивает Тимми к себе, и они меняются местами. Теперь мальчик полулежит на кровати, широко разведя ноги и, кажется, чувствует себя в своей тарелке.              — Подумал, что это твой такой подход в сексе. Ты так метишь людей, — ладонь возвращается в мелкого. В этой развратной позе Арми получает возможность пролезть ею ещё дальше. Глубже. — Разве это не так?              Голова Тимми мечется по подушке. Теперь краснота заполнила его шею, будто кровь была готова политься прямиком из крохотных пор кожи.              Наволочка бы тут же стала алой. До носа добрался бы шумный запах того, что людям напоминает железо…              На Хаммера посмотрели тонкие щёлки глаз. Нога мальчика развратно обвила его за пояс. Тощая задница дёрнулась следом и снова сжалась.              — Чёрт, ты… Грёбаный сыщик, — смеётся Тим. Он весь блестит от пота. Даже ресницы слиплись. — Я даже не говорил, а ты… Будто прочёл мои мысли…              На самом деле, нет.              Те, кто любят кончать на другого человека, делают это либо из желания унизить в сексе (точно не Тимов случай), либо чтобы пометить соблазнëнное ими тело. Очередное. Которое личность вроде Тима захотела сделать частью своей персональной коллекции.              Очень мило.              — Ты прав. Почти, — хмыкает маленький принц и пяткой упрашивающе давит на поясницу Арми. Приглашает улечься на себя и быть ближе. — Когда мы встретились, что-то во мне взорвалось, и я не мог отвести от тебя взгляд...              (Оттого истерил в машине и бросался непонятными намёками)              — Сразу ночью я понял, что не могу выкинуть из головы твои глаза...              (...И если бы не Томасин на соседней подушке, возможно, даже передëрнул бы на них)              — А потом, после тупых уколов...              (Конечно же тупых, блять, сделанных по приколу, чтобы полюбоваться на твою задиристую задницу)              (Хотя очень даже может быть)              — Я несколько дней рисовал твой нос. Вот такой нос, — Тимми проводит по нему, словно он хрустальный, и с досадой убирает свои пальцы. — Стоит говорить, что я не умею рисовать?              Поток смеха, от которого у мальчишки слюни появляются в уголках губ, заставляет Арми поджать губы. Мальчик облизывается, а Хаммеровский большой палец опускается на синеющий на шее след. Ласково и невесомо гладит его.              — А что за гордый подбородок, — теперь пальцы Тима на нём, и Хаммер безмолвно наклоняет голову, желая укусить мягкие подушечки. Удаëтся только поймать некоторые языком. — Какой красивый… Кто тебя таким нарисовал? Не я точно.              Икота в нос, короткая и весёлая.              Теперь Тимоти гладит Арми по бровям, словно исполняет выученный где-то и когда-то давно массаж.              За ощущением прикосновений к собственной коже Арми следит, затаив дыхание.              — И сколько я смотрел в твои глаза, бело-голубые, как облака и небо, меня изумляли твои брови. Да, брови! — повторяет мелкий, словно ожидал услышать едкий комментарий от Арми. — Тебе не приходилось в детстве часто извиняться?              Холодный пот пробирает лопатки, и Хаммер вертит шеей, пытаясь избавиться от этого идиотского чувства.              — Я думал, такие бровки могут быть только у героев сказок, которые всегда чувствуют себя виноватыми, — Тим, конечно же, не замечает ступора Арми и продолжает рассказ, как ни в чëм не бывало. — Что их брови подвешивают на ниточки, и вот поэтому они стоят всегда, как крыша домика.              Что-то, похожее у маленьких детей на отчаяние, появляется на лице Тима.              Спустя мгновение оно бесследно исчезает.              — Я кончил тебе на лицо, потому что оно больше всего мне нравилось в тебе. А теперь — твоя грудь. Спина. Твои мощные бёдра… Сегодня я был в восторге от твоих нежных косточек на лодыжках. Ты видел, какие они складные и правильные? На правой ноге косточку обвивает венка...              (Господи, Боже, сколько восхваления, твою ж мать)              — Не хочет, чтобы та упала, — рассмеялся Тим и смолк, улыбаясь и наблюдая, что там рождается в эмоциях любовника, какие он не понимал и не мог понять.              Вдох, вырвавшийся из мальчика, был вызван его собственным желанием снова двигаться. Жить.              Любить.              — Ты кончишь мне на лицо тоже? — спрашивает мелкий и замирает с приоткрытым ртом.              — Ты этого хочешь? — Арми медленно вращает кистью, постепенно вытаскивая её из мальчонки и вводя снова, торопясь. — Но сначала у нас должен кончить ты, правда?              — Д-да, да, да! — Тим крутится. Перевернуться ему не даёт тело Арми. — Хочу кончить на твою грудь, — тонкие пальцы заплетаются в волосах, раскинувшихся от сосков до ключиц. — На неё…              Арми следит за этой маленькой ручкой пару мгновений и вдруг накрывает её своей. Той, что мгновение назад путешествовала в самое нутро мелкого. Ладонь, горячая и скользкая, стискивает через Тимовскую жëсткие волоски, задевает пуговку левого соска, да так там и остаётся.              — Интересная идея.              Арми умалчивает, что для него кончить на грудь означает кончить в самое сердце. Или душу.              Хм... Конечно, это имеет смысл, только если оба агрегата работают, как нужно.              — Занимаем обратные позиции? — вопрос с полуулыбкой.              Тимми завороженно на него таращится, кивает и неосторожно переворачивается. Перелезает сквозь путаницу их ног и рук и вновь оказывается сверху Арми.              Последний жадно смотрит на Тимми и на то, как в предвкушении дëргается его член.              Мальчик к нему тянется, и для устойчивости хватается за высокую грядушку изголовья.              Арми опережает его желание покончить с оргазмом самостоятельно. Жалобный скулёж, который вылетает из Тима в дальнейшем, на деле оказывается не таким уж требующим сочувствия.              Тимоти вколачивается в кулак Арми, причитая его имя.              — Чёрт-чёрт-чёрт...              Коленки у мелкого чуть не разъезжаются в самый ответственный момент. Арми придерживает его за бедро железной хваткой.              — О, Господи, — вылетает изо рта Тимми с первыми брызнувшими струями.              Живот у него расслабляется. Сперма вырисовывает на груди Арми разнородную кляксу, и до носа сразу доносится специфический запах Тима в самом чистом его виде.              Не унявшись и рискуя-таки упасть, Тимоти упирается своим членом в верхнюю часть тела Хаммера, словно от этого контакта он испытает второй оргазм.              — Я сделал это... Сделал, — бредит мелкий, улыбаясь, как безумец.              Ждёт, что его погладят за ушком...              Хаммер тянет ребёнка на себя и укладывает на устроенный им же беспорядок. Быстро остывающая жидкость между ними оказывается ещё и скользкой, так что мальчишку приходится дополнительно удерживать за узкую талию.              Не потому что он может упасть с Арми. Просто так гораздо приятнее преодолевать это неудобство.              Зелёные глаза светятся неподдельным счастьем, и Арми кажется, что в этот миг он сам ощущает его.              Мужчина лениво приподнимает голову, целуя мальчика в изгиб, соединяющий плечо с шеей. Лоб замирает на бледной щеке.              — Я испортил момент, чтобы ты оказался сверху, да?              Тимоти гримасничает, как школьник на уроке, которому задали вопрос, а ответа он не знает. Но Тим всё знал.              — Да. Испортил, — чётко проговаривает, не сводя с Арми глаз. — Но всё можно исправить, если я смогу вставить в тебя хотя бы пальцы. А ты, — шиканье. — Не будешь вести себя так, будто я варвар, насилующий принцессу.              — Вставляй, — голова Арми устраивается на подушке, глаза сквозь озлобленный прищур становятся совсем маленькими. — Мог бы и член вставить, но тебе что-то не зашло в моём отношении к этому.              Тимоти вздыхает.              — Скажу по-другому. Тебе было бы приятно вставлять мне, если бы я вёл себя так, будто делаю одолжение?              — Я бы попробовал в процессе доказать, что все предубеждения и опасения насчёт секса со мной — ничто, — Арми вытирает высохшую и начавшую неприятно зудеть на шее сперму ребром ладони. — И о каком одолжении вообще может идти речь, если ты первый человек, с которым мне захотелось испытать это?              Маленькое тело исчезает с него. Тимоти перекатывается и садится на кровать. Подтягивает к себе колени и смотрит в сторону ноута с комком футболки.              — Так в чём дело? — к нему слегка оборачивается профиль мальчишки. — Ты меня хочешь, но тебя нужно убеждать, что я со своей ролью справлюсь?              Арми изучает сжавшуюся рядом фигурку. Подаëтся вперёд. Подбородок укладывает мальчику на плечо.              Честное слово, в данный момент Тим ему напоминает упëртого кота, которого нужно заверить, что он — кот, прежде чем тот подойдёт к предложенной миске.              — Меня не нужно никак убеждать, — пока Арми говорит это, губами и щетинистой полоской под носом трётся о мальчишечью шею. — Просто сделай это. Я хочу почувствовать, как ты двигаешься во мне.              Замершие шея и спина приходят в движение. Тимоти поворачивает к Арми голову. Глаза блестят влажной плёнкой, бессовестно паля, что их хозяин чуть не расплакался.              — Я люблю тебя, — (у них сегодня вечер признаний, не иначе).              — Прости, что заставляю говорить это всё, — (нет проблем, малыш, забей).              — Я верю твоим словам, Арми, — (наконец-то).              Тим завязывает поцелуй. Мокрый. Давит ему на грудь, не спрашивая больше «‎разрешения». Наблюдает за истекающим членом Арми, и это оказывается ещё более возбуждающим, чем ситуация с Тимом, принимающим почти все его пальцы.              Тимоти берёт возбуждение Хаммера в руку и неспешно его поглаживает. Успокаивает или, наоборот, дразнит, чертëнок. Бессловесно чмокает улёгшегося в который раз на постель мужчину, носом проводит по шее, шумно дыша.              Мелкий устраивается между его бедёр, но вместо того, чтобы потянуться и взять смазку, ложится на живот и по очереди берёт в рот яйца Арми.              Кажется, они начинали с этого и... У них не получилось...              Хаммер судорожно сглатывает, нежно гладя торчащие кудряшки. На деле хочется немедленно насадить Тимоти любой частью его тела на всю длину, но они ведь не для этого здесь собрались, да?              Тим приподнимается. Умоляющим взглядом смотрит на Хаммера и сгибает его ноги в коленях.              — Подержи их. Немного, — а сам тянется за недавно откупоренным тюбиком.              Правда, методичное растягивание прохода опять оказывается в пролëте. Тимоти снова спускается вниз, помещаясь лицом напротив достоинства Арми, мягкими поцелуями греет лобок и с хлюпаньем всасывает кожу на бëдрах.              Хаммер понимает, к чему всё ведёт, когда мальчик ещё больше давит на его ноги, без рук раздвигая напряжëнные ягодицы, и в ту же секунду припадает скользким языком точно к его отверстию.              — Твою мать, Тимми, — выдыхает и на автопилоте сжимает кулак с волосами сильнее. — Это… Неожиданно…              Арми дышит с открытым ртом.              Ехидная тварь в голове спешит прокомментировать их положение и насколько комично в ней смотрится здоровенный сильный Хаммер с мальчишкой, который вылизывает ему зад и собирается потом трахнуть.              Эту часть себя Арми шлёт на хуй, хотя и чувствует дрянную скованность в плечах и то, как сжимается от действий Тима зад.              Как его это достало...              Глубокий выдох.              Арми расслабляется настолько, насколько может. Закупоривает внутреннего скептика в его же консерваторской банке и дотягивается рукой до шеи мальчика, который как раз проник куда-то достаточно глубоко, чтобы Хаммер почувствовал нечто странное...              — Это точно не минет, — комментирует мужчина и не может сдержать улыбку, глядя (и чувствуя), как собственный член трëтся о лоб Тимоти. Как будто желает почувствовать от этого мелкого зверëныша хоть что-то.              В следующий миг Тимоти врезается губами и языком куда-то дальше. Ладони, до этого удерживающие ноги Арми, опускаются на полушария и раздвигают их, облегчая доступ ко входу.              Звук. Такой звонкий и чëткий звук обсасывания… Всё это странно, смущает и в общем-то пока не объясняет, с чего люди стонут, когда их берут сзади.              Затем в нём оказывается твёрдое и недлинное нечто. Палец? Ну, кхм, больше нечему. С длиной достоинства у мальчишки всë более, чем хорошо.              Палец шевелится вперёд-назад, замирает, когда язык Тимоти вступает в дело, натирает стенки, касается той самой выпуклости…              От неожиданности Арми сжимается так, что даже стискиваются зубы. В голове слышится нарастающий пульс...              Тим отстраняется. Любуется своей работой и облизывает внешнее колечко мышц. Берёт в руки тюбик. Под шмякание геля говорит:              — Да, — сорванным голосом, как после целой ночи пения. — Это было исполнение моего очередного желания.              Мальчишка наконец выпрямляется и тут же над ним нависает. С этого ракурса он кажется по-смешному маленьким и одновременно величественным.              Тимми обсыпает его грудь засосами и слизывает свою же сперму. Отросшие волосы мальчика прилипают к семени и вязнут на чёрных волосах неприлично заметными каплями и дорожками. Склеиваются. Нос Тима тоже пачкается.              Именно с таким носиком мелкий подтягивается к Арми за поцелуем. Прежде чем коснуться губ, Тимоти пошло высовывает язык и берётся двигать пальцем внутри Хаммера, нарочно задевая то самое место...              Издевается будто...              Арми прикрывает глаза. Изгибается в позвоночнике, толком не понимая, как реагировать на новое чувство и в порыве поделиться ощущениями. Цепляется в запястье Тимоти мëртвой хваткой.              Когда их губы соединяются, Тимми один раз двигает рукой — и мужчину приветствует опустошенность…              — Можешь постонать для меня? — на этом в узкое отверстие погружаются два пальца по самые костяшки. — Ты всегда такой… Тихий.              Ответом ему становится глухое рычание.              — Здесь я хуже, чем можешь себе представить, — Арми удерживает мальчонку за щëку и стирает налипшую на, твою мать, веко сперму. — Это привычка, с которой невозможно бороться.              Мелкий хитренько на него смотрит и теперь уже два пальца проходятся по заветной простате, из-за чего Хаммер приоткрывает рот и, кажется, даже закатывает глаза. На мгновение, но всë же.              — Я постараюсь, — говорит мужчина с улыбкой безумца, открывающего для себя новые прелести жизни.              За свою благосклонность получает от Тимоти поцелуй, раздражающий все нервы и рецепторы. Язык мальчика выделывает танго с его ртом. Грязные волосы Тима падают на лоб Хаммеру и липнут, как свернувшийся в комок клей. Запах тела Тимми, лимонного мыла и алкоголя, забегает в дыхательные пути и оседает в них сладко-горьким послевкусием.              Скоро мальчонке становится скучно. Он отрывается от его губ и с интересом кусает затвердевшие соски. Свободной рукой пытается мять груду мышц, к которой стремительно припадает ртом, а другой рукой, той, что движется внутри Арми, Тим проделывает ласкающие круги и подобия жёстких толчков.              Арми дерьмово чувствует, что с ним творит мелкий, если честно.              Он во все глаза смотрит, не узнавая, на новую версию Тима и к глотке подступает волна восторга.              То, как он себя ведёт, если получает в руки право вести и командовать. По-звериному дико, для человека странно, но настолько по-Тимовски...              Третий палец, вторгающийся в Арми с усилием, сопровождается лицом наслаждения, которое ему дарит мальчишка. Видимо, чувствует себя в этот момент вершителем судеб и Хаммеру даёт пожинать плоды.              Делай, что хочешь, Тимми, у тебя прекрасно получается.              — Ну же, издай звук… — требовательно.              Тимоти наклоняется над ним, дышит свысока. Грубой хваткой разжимает челюсть мужчины и что-то высматривает в глубине глотки.              Мелкий активно двигает губами и щеками, втягивая их. Высовывает язык…              С него длинная слюна метит прямо в рот Арми.              И медленно-медленно туда погружается.              Этот мелкий пиздец заставляет его поперхнуться из-за невозможности сглотнуть, и в итоге сам сжимает челюсти.              — Тебе нравится, как я тебя растягиваю? Скоро там будет мой член, — воодушевлëнное обещание.              Которое уже не так уж и режет Арми.              Мужчина сосредоточивается на ощущениях. По-прежнему не может уловить ничего, кроме острого, почти неприятного простреливания внутри. Как такое может быть вообще?              Он обращает всё внимание к Тимоти. Румяным, взъерошенным, вспотевшим и всем своим видом уверяющим Арми, что хочет его таким и нет для него ничего сексуальнее, чем оказаться сейчас сверху.              И это не глупо. Неглупо, неглупо, неглупо…              — Нравится. Мне очень нравится, Тимми, хотя это же и...              Мелкий вдруг делает внутри Арми что-то, от чего подбородок взлетает к груди, заставляя скрутиться, а из горла, откуда Хаммер заранее попытался убрать ебучий беззвучный режим, вырывается звук. Тяжело воспринимать первый стон за стон вообще, и он воспринимается как посторонний настораживающий звук, но...              — О Господи, — Арми разводит губы в растерянную улыбку, а затем дëргает мальчонку на себя, утягивая в поцелуй, наполненный непонятным, но бурлящим и выплëскивающимся из груди чувством.              — Уже лучше, Арми… Ты можешь постараться ещё?              Вытянувшись вперёд, Тимоти вводит свои пальцы внутрь него до самого конца. Оттопыренным мизинцем щекочет гиперчувствительную кожу внизу. Пугающе незнакомое чувство беспомощности и открытости порождает инстинктивное желание закрыться, и от невозможности сделать это Арми снова стонет, и кулаки озлобленно сжимают покрывало под ним.              Попытки Тимми развести его стенки наполняют комнату неприличными звуками.              Мальчонка целует, но одеревенело. Видимо, у него слишком рассеивается внимание: пальцами двигает, как заведённый, а язык путано гуляет во рту Арми.              Он ведь ещё под градусом.              — Не могу больше терпеть, — вырывается у Тима изнывающее мычание с ноткой раздражения.              И Хаммер чувствует, как по его бедру мажет снова вставший член любовника. Он пыхтит, словно в лихорадке, торопливо находит их новую покупку, растирает на себе смазку, хватает Арми за колено для поддержки. Едва ли не дрочит... О чём Тимоти думает, когда смотрит на него так — сверху вниз?              — Как тебе хочется: грубо или нежно?              Спрашивает, приставляя головку к его дырке, легко надавливая и уже приходя в трясущую с ног до головы эйфорию.              Не дожидаясь ответа, Тим врывается в него наполовину своей длины и жадно стонет, заканчивая звук хищным рычанием.              Сам Арми теряется от быстроты момента.              Он не успевает распознавать и реагировать на одно, как Тим уже переходит на следующее, словно спешит-бежит испытать всë задуманное, пока Хаммер не додумался это остановить.              Член внутри растянутой задницы ощущается, как что-то... Нормальное. Арми не может сходу подобрать ассоциацию, особенно под аккомпанемент Тима, дорвавшегося до Хаммера изнутри.              Мужчина фокусируется на чувстве заполненности и отвечает Тиму, когда понимает, что полностью привык к присутствию мальчишки в себе:              — Пожалуйста, не спеши, малыш, и дай прочувствовать свой первый раз, — Хаммер елозит на спине и сам насаживается на член мальчонки дальше. Снова останавливается. — Но вообще я не сахарный, как понимаешь.              Неприличная улыбка отражается на губах Тимоти, и он немного толкается дальше и облепляет шею Арми засосами. Мальчишка любуется ими, вперяя маньячные глаза в начавшие темнеть синяки.              Тиму понравилось укусить его за губу и пить из неё кровь.              Дёргать за волосы, вертя голову туда-сюда по подушке, просто ради любопытства. От этого Арми словил отдельный, извращëнный кайф.              Мелкий давил ему на рёбра. Царапал ногтями соски. Гладил сильные руки, которые могли бы в два счёта изменить концовку этого вечера.              Тимоти со шлепком погружается в Арми до самого конца.              — Ты такой охренительно узкий… — произносит Тим голосом с низкими нотками удовольствия, от которых Хаммер пропускает вдох. — Идеален…              А, может быть, это от небывалого контакта с Тимоти, который непрерывно щупает его тело и, кажется, от этого внутри Арми становится ещё горячее.              Мальчишка выходит на чуть-чуть, чтобы зайти снова. Аккуратно. Ему точно нравится не входить на всю длину, а отдавать мужчине короткие ритмичные толчки, каждый раз попадая головкой по простате и выбивая из Хаммера длинные рычащие хныканья.              Маленькая задница.              — Я бы хотел нацепить на тебя зажимы… Для сосков, — пот Тимоти, капающий с его носа, попадает мужчине прямо под нижнее веко, притворяясь слезой. — И ещё бы тебе пошёл ошейник… На цепочке, точно.              Аханье в самое ухо от Тима. Арми сжимает его внутри.              — Только параллельно с затычкой у тебя во рту, — ответ от Хаммера, который стискивает бока мальчишки, подтягивая ноги к животу и открываясь тому ещё шире.              Непрерывные нежные рывки сменяются быстрыми и неряшливыми, хотя Тимоти старается в какой-то момент замедлиться и втянуть Хаммера в бессильный поцелуй. Выносливость у мелкого алкоголика на исходе. Живот то и дело подрагивает.              — Я бы привязал тебя к кровати, — продолжает Тим, лукаво улыбаясь, двигается и стонет. Резко берёт возбуждение Арми в свою руку и водит по нему крепким кулачком, напоминающим нечто очень знакомое. — Использовал бы только ради секса. Даже бы не целовал… Для меня бы существовали только твой большой член и твоя дырка, и я бы… Развлекался…              Мальчик облизывает губы. По всей видимости, хотел сказать что-то, но потерял мысль.              — Вау, — Арми одним нажатием ладоней наклоняет Тимми к себе и, выгнув позвоночник, прижимается торсом в Тимовы грудь и живот. — Нужно чаще поить тебя перед сексом, столько идей подаëшь...              Носом Арми проходит от выступающих скул до пульсирующего виска и присасывается к нему, будто собирается испить кровь. В итоге лишь едва фиксирует местечко зубами и устало прижимается к нему влажной макушкой.              Как ни странно, а движение чужого члена внутри вместе с умелой дрочкой рождают совершенно новые ощущения.              Хаммер перестаёт дышать, распознавая это странное...              Мелочь колотится внутрь него, как сумасшедший.              Арми пытается удержать разогнавшегося Тима за рëбра, но тот, как нарочно, заходится в ещё более беспорядочных рывках.              — Тимоти, твою мать, — Хаммер шипит от того, что никак не может прочувствовать «‎неизведанное». — Ты что, сдаёшь кросс?              — Я кончаю, Арми, кончаю!              Тимоти верещит на весь их дом и трясётся так, как ни разу не тряслась под ними большая двуспальная кровать во время секса. Стонет — и заставляет барабанные перепонки Арми трещать. Мелкий всегда был таким громким, блять, или у него случаются обострения?…              Это происходит моментально.              Арми наполняет горячая жидкость.              Мальчик падает сверху без сил (устраивается на нём, как на самом мягком матрасе и норм, можно вырубаться).              Член маленького пьянчуги внутри ощутимо мягчеет (в копилке незабываемых и неоднозначных чувств прибавилось).              — Прос-сти… — ещё одно «искреннее» сожаление. Бормотание в шею Арми с заплетающимся языком и вытекающими наружу слюнями. — Я бы… Пов… Я…              — О Господи, только не пытайся оправдываться, — Арми запутывается руками в мокрых кудрях и гладит мальчонку по вспотевшей коже на голове. — Ты всегда кончаешь дважды, а я кое-как потом догоняю.              Ворчит, потому что Тимми навалился на его по-прежнему возбуждëнный член так, будто это и не проблема вовсе.              — Маленький эгоист, — как логичный итог.              Воспрявши ото сна, как лунатик, но с открытым глазами, тяжело открытыми, Тимми наблюдает за Хаммером и облизывается. Словно напоследок, прежде чем пожелать спокойной ночи, ему собирались предложить мороженое, и он решил об этом напомнить. Говорит:              — Ты… Кончишь… — лёгкое шевеление Тимкиных конечностей и грязная попытка мальчонки протолкнуться в Арми глубже. — На меня?              — У меня другая идея.              За прищуром Арми прячется голод, возбуждающий в мужчине все мыслимые и немыслимые рецепторы. Он проводит подушечкой пальца по нижней губе мальчонки и пролезает к забору белых зубов.              — Не припомню, чтобы ты хоть раз довёл меня до конца своим ротиком. Исправишь это?              Тимоти заторможенно хлопает глазами, точно Арми говорит с ним на инопланетном языке, а потом смыкает губы вокруг его пальца, как бы имитируя свою будущую изощрённую работу.              — Хочешь, чтобы я проглотил? — спрашивает Тим томным голосом и на дрожащих руках покидает тело Арми.              За этим его действом мужчина следит с лëгким скепсисом. Стоит ли так напрягать мелкого пацана, едва контролирующего движения собственного тела?              Определëнно, да.              В конце концов, руководить этим процессом всё равно будет Арми, и в случае чего, он остановится.              Ему не захочется останавливаться.              — В точку, малыш, — Хаммер тянется вслед за черноволосой фигуркой, словно бы теперь они намагничены друг на друга. И поднимается на колени. В заднице начинается движение и через мгновение Арми чувствует ползущую по ягодице каплю спермы. — Сделаем своеобразный первый раз и тебе тоже.              Тимоти издаёт скулящий звук и падает на ту сторону кровати, на которой обыкновенно спит Арми. Распластывается и замирает, будто бы отрубился, чертяга, но щекотные шевеления пальцами переубеждают Арми. Запоздалые, они тянут Хаммера за торс к себе.              Приподнятая голова на подушке. Приоткрытый рот, как на приёме у дантиста, только без демонстрации зубок.              Мужчина устраивается над измождённым сексом Тимми, над его лицом, выглядящим так, словно Арми поимел его сразу десять раз кряду и сейчас тот еле держался, чтобы продолжать.              Водка... Ликёры... Надо запомнить.              Оттого Тим тянется к его капающей головке со смесью скромности, нерешительности, желания, с вынужденным долгом, который он дьявольски просрочил.              Вбирает в себя член Арми, издавая что-то гортанное, и недопустимо медленно, как будто у них дохрена времени, обсасывает половину его длины.              Слабо работает языком. О руках забыл, раскинув их рядом с головой. Стонет и хмурится, пытаясь впускать Арми в свой рот.              В полуотрубленном состоянии это не так уж просто.              В конце концов, Тим перестаёт стараться. Прекращаются милые стоны-просьбы. Остаются одни глотающие звуки. Мычание. Что-то, похожее на умоляющее нытьё.              — Так не пойдёт, малыш, — Арми подхватывает того под нижнюю челюсть, заставляя открыть рот и поднять на себя расфокусированный, но ничего не имеющий против Хаммеровских действий взгляд. — Нужно постараться.              Арми проталкивается дальше. Преодолевает обычно такой юркий, а сейчас абсолютно расслабленный язык. Резцы мальчонки цепляют уздечку, так что Хаммер ахает, комкает в кулаке мягкие кудри мальчонки и откидывает его голову назад, открывая рот шире.              — Вот так, Тимми, — похожим на вибрацию голосом. — Ты умница.              От похвалы мальчик впервые стонет после несвязного хныканья. Он возвращается в прежний темп: с хлюпаньем втягивает ствол, раздвигая челюсти тютелька в тютельку под размер Арми, робко шевелит придавленным язычком. В этот раз даёт члену проскользнуть в горло…              Тимми радушно всхлипывает.              Вытягивает шею, чтобы Хаммер мог войти дальше. Это сопровождается ленцой и безучастно застывшими зрачками.              И вновь Тимоти перестаёт двигаться… Когда только Арми сделал пару толчков навстречу.              Раздражëнный выдох сквозь зубы.              — Солнышко, ты решил до утра растянуть это всё?              Хаммер трепет мальчишку за щëки. Категорически отказывается делать хоть что-то, пока мелкий пребывает в бессознательном состоянии.              Тимоти с его членом во рту поднимает глаза. Смотрит с упрямством. Скулит, но насаживается на достоинство Арми. Слёзы окропляют веки мелкого.              Он втягивает в себя Хаммера и вытягивает, снова пропускает в сладкую глубину между растянутых губ и выпускает оттуда почти до самого конца, и так несколько раз, пока у Тима не получается заглотить ещё дальше, ещё больше, ещё резче. Положенные руки прямо Хаммеру на бёдра помогают мужчине зайти внутрь глотки безболезненно и получить сжимающее тепло… И тогда Тимоти стонет, растрачивая из груди весь воздух, и член Арми дико вибрирует.              Он готов поклясться, что мальчишка закатил глаза, когда в очередной раз головка скользнула по его миндалинам.              У негодника оказываются силы и на то, чтобы вращать языком, когда во рту остаётся только конец Арми. Тим посмеивается, и прежде чем кулак в кудрях что-то с ним сделает, начинает быстро скользить ртом по члену. Словно бы надеясь удовлетворить Хаммера поскорее и самым действенным образом.              — Наконец-то, — комментирует старания мальчишки мужчина.              Утыкается взглядом в грязно-бежевую стену перед собой, сосредотачивается на ощущениях спереди. Тогда как сзади всë более чётко проступает холодная и липкая пустота.              Чëрные вихры, вопреки ожиданиям их хозяина, оказываются снова намотаны на пальцы, а таз, несмотря на фиксацию со стороны Тима, двигается в рот виновника странного чувства в Армиевской заднице.              Ещё одно прикосновение к горлу, с которым пацан справляется на отлично. И ещё. Третий, более резкий и неожиданный заход, встречается сладким звуком захлëбывания и судорожным сжатием глотки.              Арми точно не знает, зачем, но протяжно мычит на это. И слышит, как звук преодолевает голосовые связки. И даже понимает, что может добавить в него хрипы.              Если вдруг появится настроение, конечно.              — Это очень хорошо, Тимми, — расшифровывает стон Хаммер. — Просто охуенно.              Живот сводит предоргазменным спазмом, и сладкая дрожь тихонько скапливается у позвоночника.              Арми прикрывает глаза, наслаждаясь медленно нарастающим удовольствием, которое вот-вот грозило взорваться прямо в...              — Ты же готов, да? — уточнение, перед тем как тëплая масса, не дожидаясь ответа мальчишки, начнёт выливаться ему в рот.              Вокруг члена прекрасно расслабляется горло, готовое принять всё до последней капли, и одномоментно оно становится предельно тесным. Арми приходится немного выйти из мальчика, чтобы он затем сглотнул.              Подрагивающие ресницы Тима говорят о том, что он в сознании, что полностью принимает результаты своей работы: руками, ртом. Мальчонка выглядит ублажённым, тихим, кукольным... Только Арми не слышит его дыхания и как тот хотя бы шевелится.              Он заканчивает последний протяжный выдох и медленно выходит изо рта Тимми.              На языке у того виднеются белëсые разводы, которые мальчик торопливо сглатывает...              И вдруг заходится кашлем. Настоящим. С трясущимися плечами, вздымающейся вверх грудью и выгнутой к стене головой.              Арми придавливает щëку мальчика к подушке.              Держит так, чтобы маленький засранец выкашлял из себя всё, а не захлебнулся ненароком.              С него станется, блять.              — Ну, мелкий... — бурчит под нос, пока поворачивает лёгкое тельце на бок и накидывает на него покрывало с другой половины кровати. — Ещё и пить не умеет.              Тело мальчика меньше дрожит. Чистая сторона подушки принимает порцию спермы, которая ‎застряла у Тимоти в горле и вышла наружу вместе со слюной. Из-за этого влага впитывается в наволочку быстрее, сохраняя на себе развратно-печальный узор.              Тим сопит. Улыбается и коротко мычит-фырчит.              — Спа... Сибо, — шепчет мальчишка, обхватывая покрывало перед собой в кулачки.              Мило.              По-своему захватывает дух.              В итоге Тимми заворачивается в плед, как в кокон, сгибаясь подобно эмбриону в чреве матери. Становится беззащитным и меньше, чем есть. Наружу торчат только ноги. Тонкие лодыжки, бледные, недвижные. Но бессознательное Тима обнажает гораздо больше, чем покрывало — беззащитную детскую позу.              Арми проводит по тонким икрам руками. Снизу вверх, от стоп и чуть не доходя до торчащих костлявых коленок.              Чувствует мягонькие волоски на нежной коже. Образу Тима они придают абсолютности больше, чем что бы то ни было ещё.              Мужчина цепляет край покрывала. Мгновение думает о том, чтобы натянуть его на мëрзнущие пятки, но внезапно выдëргивает всë его из-под мальчишки и встречает непонимание в полупьяных блестящих глазищах.              — Подвинься, — пояснение-призыв от Хаммера.              Мужчина укладывается рядом с мальчиком. Спешит укрыть их, вплотную притянуть к себе мелкую тушку, уткнуться носом во вздыбленные тëмные завитки и глубоко вобрать в нос любимый запах.              Так они и засыпают: поменявшись любимыми сторонами, но чувствуя себя как никогда на своём месте.       

***

Вечер этого же дня

Поместье Макконахи, Грэйв Вэлл

      В этом доме царствует только приглушённый свет. Подвал, гостиная, бар — ничего нельзя рассмотреть дальше трёх метров перед собой. Торшеры торчат возле дверей и окон, но последние часто задёрнуты, словно в этих застенках обитает Дракула.              Он, Дракула, то есть Мэттью, размешивает виски в стакане. О стекло стучат кубики льда. Звенья часов на руке повторяют этот звук. А за ними двумя бьёт минутная стрелка других часов, напольных и высоких. Похожие на Биг Бэн, они устрашающе тикают.              — Так что? — слышится хриплый мужской голос, уставший и скептический. — Если полиция топчется на месте, то что узнали твои… Специалисты?              — Не знаю, что ты ждёшь, чтобы я тебе рассказал, — Барнс шуршит плотным крафтовым конвертом и выуживает из него тонкую стопку бумаг. — Бумажник ваш маньяк на месте преступления оставить пока не додумался.              Первый лист скользит по барной стойке и припечатывается тяжёлым ребристым стаканом Мэттью.              — Более того, на теле девушки нет ни единого образца материала, принадлежащего какому-либо человеку, кроме неё самой. В нашей повседневной жизни устроить такое почти невозможно, если, конечно, не обмыть перед этим тело хорошенько, что в условиях, которые были доступны убийце на месте преступления, воплотить, опять-таки, крайне тяжело.              Бен бегает глазами по строчкам и вырисовывает подушечками пальцев нервозные круги на полях.              — И словно насмешка от вашего неуловимого серийника: единственное, что было в той студентке постороннего — ДНК рыбы, упрятанное в саму рану, ставшую в итоге причиной смерти.              — Упрятанное? — повторяет за Беном Макконахи. — Ты или криминалисты решили, что он хотел это скрыть?              Мужчина закуривает. Дымные кольца вылетают из грубого рта и едва касаются Барнса, уже растворившиеся в воздухе наполовину. Переливаются многочисленные винные бутылки у левой стены. В них отражается кривой профиль босса.              — И я так и не понял, — кашель. — Кто вообще убил девочку: ДНК, о котором ты говоришь, или порез? Выражайся яснее, — взмах рукой.              Вроде бы не небрежный, а наставнический. Но что-то в тоне мужчины проникнуто критикой и нетерпением.              — ДНК, если это не ДНК вируса, никак не может повлиять на жизненные функции человека. Соответственно, я говорю о нанесённом мисс Пью ранении. То же самое касается слов о сокрытии ДНК, это было образное выражение, говорящее о том, что биологические материалы рыбы были найдены в абсолютно неожиданном месте. Хотел ли преступник их скрыть? Неизвестно. Как показывает статистика по делу вашего грэйввелльского маньяка, он не любит оставлять следов. Потому, я думаю, частицы рыбы оказались на девушке случайно.              — Не любит, но «случайно»… — Мэттью постукивает костяшками пальцев и кольцами по стойке. Цыкает и глубоко вздыхает, проглатывая затяжку и провожая никотин наружу сквозь ноздри. — То есть наш многолетний убийца разделывал рыбу, прежде чем убить… Как её там… Но был так неосторожен, что не вытер оружие от следов, которые на него укажут? Не думаю. Вкупе с вашими фактами звучит глупо. Это было специально. Точно специально. Он подарил нам улику.              Тушится сигара. Макконахи достаёт пачку. Одну сигарету он прикуривает сразу, а другой беззвучно стучит по пепельнице.              — Что ж, возрадуемся, — Барнс мрачно поджимает губы и сильнее сжимает листы с отчётами. Тяжелых ощущений от нахождения здесь он скрывать даже не собирался. — В дополнение к тому, что убита девушка была ножом с толстым лезвием, такие ещё используют на охоте для первичного потрошения туш или в быту для резки костей, твоя версия похожа на правду. Как будто он хотел подсказать, где его искать.              — И где его искать? — Мэттью пьёт виски. Лёд в его стакане почти растаял и больше не стучал. Звонко шмыгали стрелки на старинных часах в гостиной. — В доме каждого, у кого есть удочка? Нож он либо уже выбросил, либо где-то его прячет.              — Если он такой умный, как ты говоришь, то подброшенные улики должны не помочь найти его, а, наоборот, навести на ложный след и запутать.              На это босс молчит, подобно тому, как молчал ранее Бен. Макконахи следит за его движениями, речью, за каждой толикой информации, брошенной специально или естественным образом. Так себя ведут затворники, которые при виде гостей включают все шесть органов чувств.              — Было что-нибудь ещё?              — Нашли место убийства, — Бен переворачивает лист другой стороной. — Кровь впиталась в землю у причала. Также наши криминалисты обнаружили в библиотеке коробку, в которой, предположительно, могла лежать гирлянда, на которой, в свою очередь, — раздражённо ухмыляется от комизма причинно-следственных цепочек. — Повесили студентку. У них совпадают характеристики. Работница библиотеки сказала, что понятия не имеет, кому эта штука могла бы принадлежать.              Ещё одна страница отчёта отправляется под нос к Макконахи.              — Ну и на десерт то, чего не нашли. А найти не смогли одежду убитой и её кольцо. Следующим летом Элайза и её парень собирались пожениться.              По столешнице стучат пальцы. Отстукивают ритм, который можно бы было сравнить с сигналом по азбуке Морзе, но единственное, что сообщает Бену о бедствии ситуации — молчание Мэттью.              Он подливает себе виски.              Если у Бена виски не тронуто, то босс продолжал обслуживать себя. Словно алкоголь — награда за терпение.              Лицо возрастного мужчины исказила гримаса… Боли. Будто бы ему в ступню впился гвоздь, и он только что вспомнил об этом, проходив больше десятилетия с онемевшей бесполезной ногой.              — Значит, вскоре должны появиться и одежда, и кольцо. Если, конечно, на самой одежде нет улик убийцы. Раньше он не крал.              — Обрати внимание, что убийца — этакий постановщик, — Бен касается круглого ободка стакана и вертит тот по кругу. — Представить девушку голой могло быть одним из концептов убийства. Тогда одежду ждать особо не стоит.              — Это сказали криминалисты? — Мэттью поглядел на Бена строго, как отец на сына, не доверяющий на слово чистосердечным признаниям и догадкам… Кроме своих. — Мы вообще не можем ждать. Он разыгрался. Это чума… Я найду его. И убью. С твоей помощью. Раньше, чем полиция засадит его за решётку. Но перед этим… Разберёмся с мальчишкой. Мэтт Смит…              Макконахи делает паузу, во время которой Бен почти бесшумно укладывает пакет с документами на столешницу, прямо под низко опущенную горящую лампу.              — Мэтт?... — переспрашивает.              — Почему он пропал с радаров? Ты говорил с ним?              — Ошибся в расчёте дозы или угодил в какую-нибудь херню, ему не впервой, — короткий взгляд на Мэттью. — Слава богу, он передо мной не отчитывается, чтобы знать наверняка.              Макконахи встаёт из-за барной стойки. Его скулы и щёки принимают на себя блики от коллекции бутылок. Взятый стакан виски подыгрывает краскам, перебегающим в комнате с одного места на другое.              Это кончается.              Мэттью отводит руку назад, словно поправляет пиджак, съехавший с плеча, и бросает полуопустевший стакан в стену.              Слышен треск разбитого стекла. Слышно, как что-то даже капает или хрустит.              Солидный мужчина поправляет рукава. Его голос доносится как из-под воды, тихо, но в то же время внятно и чётко:              — Так уж и быть. Я сам его найду.