Воробьиная ночь

Продолжение

      — Мой хороший, больше не будет больно... Обещаю.              Болит левый бок. Точнее... Нет.              Нет никакой боли. Бок онемел.              Рука... Левая рука где-то под телом. Его или Арми... В неё что-то впилось. Сделать бы вдох... Пошевелиться... Как больно! Больно!              — Ах…              Тим был во сне.              Он словно не просыпался до этого, словно не пытался очнуться. Он летел вниз, в темноту, и его щупали чёрные руки, приковывая то к кровати, то к доске, царапающей лицо, то к земле, и ему что-то шептали и пытались забраться под кожу. Кровь, кровь, кровь... А потом — мама. Слёзы... Тимоти ощутил, как они катятся по рёбрам. Одна большая капля. Вторая. Меньше. Быстро сбегает вниз. Третья, четвёртая потрогали щёки и волосы. Затем слёз стало так много, что Тимми стал с ними… Согласен.              Пусть его утопят. Пусть слёзы сделают своё. Лишь бы не шевелиться...              Глаза заморгали помимо воли Тима.              Окружающий мир превратился в серое пятно. Кожа всё ещё покрывалась влагой. Холодной... И горячей. Глаза щекотала грязь и пыль. Бетонные крошки утяжеляли ресницы.              Мальчик сглотнул. Он сразу закашлялся.              Грудь так сдавило... Тим был готов выплюнуть сердце, лёгкие, свои кости.              Откашливаясь, он прижался к Арми и тут же закричал. Это был страх неизвестного чувства, чего-то, что могло взять и случиться. Тим позвал того, кто мог его спасти:              — Ар-рми...              И его собственные пальцы зашевелились, цепляясь за футболку мужчины, лежащего где-то рядом. Тим издал испуганные звуки, боясь, что боль, мама или чёрные руки вернутся.              Из дыры, с самого верха, их с Арми тела обмывал одинокий дождь. А то тёплое, что покрывало спину, было кровью.              Хаммер рядом подал признаки жизни. Ладонь его, которая обнаружилась под Тимом, сжалась и разжалась. Видимо, таким образом Арми проверял, не сломаны ли пальцы. Поток горячего воздуха обжёг голое плечо Тимми.              Ему показалось, что Арми плачет.              Настолько внезапным стало осознание, что плечи того мелко дрожат, а из носа вырывается частое-частое дыхание, смешивающееся с отзвуками окружающего мира.              Они нарастали по мере того, как Арми убирал оказавшуюся на Тимми ногу, шевелил своей светлой макушкой, вобравшей в пряди мусор с крыши.              Только когда мужчина приподнялся на локте, Тимоти смог разглядеть на его подбитых и окровавленных губах улыбку. Серо-голубые глаза уставились на него, а сразу после знакомые пальцы прошлись по пострадавшей спине. Господи…              — Живой? — спрашивает Арми.              — Спина... — тут же мямлит Тим.              Он обнял Арми за шею, преодолевая огромную резь во всём теле.              Возможно, так Арми поймёт, что он хочет подняться, а не лежать, и Хаммер тут же расскажет, что случилось с его спиной...              Тим страшился думать, что там что-то сломано или что в коже могла застрять какая угодно дребедень... Ещё грустнее Тимоти стало за жабу. Из-за мыслей о ней он упёрся воспалёнными глазами, из которых хлынули реальные слёзы, Арми в шею.              — Что же с нашей л-лягушкой!…              — Вон твоя подруга, — хохотнул Арми. Жабка задорно выпрыгнула из-под завала досок, толкнув в их сторону кофейную жестянку. Препод потянулся и взял её. — И ключ тоже.              Мужчина посмотрел на мальчика и голодно облизнулся.              — Я чуял, что мы ëбнемся вниз, ещё до того, как залез на крышу, — Хаммер начал подниматься на колени и потянул Тимми за локоть в сидячее положение. Осмотрелся вокруг, и от того, как он улыбнулся, на щетинистых щеках впервые появились по-настоящему детские ямочки. — Такое это место.              Тимми застыл, наблюдая за ним и не представляя, что сказать. Его пронизывал холод и… Боль!              Мальчик занёс руку назад, чтобы потрогать свои лопатки, и поморщился. И зашипел. И:              — Ауч!              Он отдёрнул от себя же руку, как от кипяточного чайника, и заскулил. На руке была кровь, как он и догадывался.              Один только взгляд на жабку, правда, его умиротворял. И ещё — взгляд на Арми, который сохранял спокойствие.              — Я ничего не сломал? — спросил он у Хаммера.              — Думаю, нет, — нахмурившись, мужчина подступил к нему и повернул на свет от Луны. — Иначе бы ты кричал и не мог пошевелиться.              От слов Арми Тимми вздрогнул, как если бы хотел скинуть с себя его руки и поскорее спрятаться за развалинами.              Он сдержал этот порыв.              Сглотнул и проследил, что делает жаба, раздувая своим кваканьем кожицу на горле.              Сидит и смиренно молчит...              — А ты лицо поранил, — сказал мальчик, сразу заметивший, что и Арми досталось, но позаботившийся в первую очередь именно о себе.              Тим же действительно не видел, что с ним случилось! Всё могло быть хуже, чем Арми сказал.              — Угу-у-у, — тянет препод.              Он заставляет мальчика наклонить голову ниже, проходясь по верхним позвонкам носом и вдруг... Язык Арми, влажный и тëплый, касается окровавленных ссадин.              — Обработаешь мне раны? — слышится после влажного причмокивания сзади.              Иисус! Он этим языком лизал жабу, а теперь это всё попадёт мне в кровь и я умру!              Ну, ладно... Токсины...              На самом деле эти мысли должны были отвлечь от приятных влажных звуков, исходящих от Арми. Отвлечь от его возбуждённого шёпота и обжигающего дыхания. Паршивая попытка! Тимоти ненавидел себя и так любил Арми. Разве можно сейчас думать о чём-то сексуальном? Они чёрт знает где! Им плохо...              — Ухм-с, — произносит Тим на манер препода, но глухо, и поворачивается к мужчине.              Медленно и неуклюже, едва переставляя ноющие ноги. Оказываясь перед Арми так близко, мальчик рассматривает его лицо завороженно, стесняясь; впивается глазами в разводы крови и набирающиеся в уголках царапин сочные бордовые капли.              Тим берёт лицо Арми в свои ладони и притягивает к себе. Невинный взгляд мальчика демонстрирует, что он стремится только помочь. Ничего более. Конечно. Ни за что! Нет! Никаких пошлых мыслей!              Мальчишка слизывает кровь быстро, как мороженое. В отличие от Арми Тимоти не присасывается к ранам, а использует язык, чтобы собрать всё-всё-всё. Ещё он размазывает носом лишнюю влагу и не тыкается грязными пальцами туда, где заразе быть не стоит.              Препод прикрывает глаза и поворачивает голову так, словно хочет помочь Тиму добираться до пострадавших участков с бóльшим удобством.              Арми кладёт руки на бёдра Тимми.              — Я хотел сначала... — севшим голосом, кое-как выговаривает Арми. — Тебе на спине... Убрать...              Из Тима вырывается очарованный вздох.              Слышать запинающегося Арми — искусство, которое невозможно сохранить и передать человечеству.              Мальчик застывает, любуясь своим результатом и тем, какое необыкновенное выражение лица застыло перед ним. Тяжело его такого не трогать! И как тяжело не просить, чтобы Арми прикоснулся к нему посильнее, как именно он любит и умеет, властно и до умиления нежно.              Тимми оставляет напоследок пару лизаний-поцелуев у Хаммера на подбородке, после чего спрашивает:              — Я поспешил?              — Всё отлично, — мужчина касается лбом виска мальчика, зарывается носом в ушную раковину. — Просто повернись спиной, а потом мы продолжим там, где остановились.              — Хор-рошо, — поспешно мурлыкает Тим, довольный тем, что сделал, а ещё тем, как Арми обдаёт своим теплом и что он сейчас сделает ему лучше и болеть уже не будет. — Я закончил с тобой!              Ручки ловко опускаются вниз, а мальчишка поворачивается к Хаммеру спиной. Дыхание учащается.              Первый поцелуй ощущается на ключице. Пальцы Арми обводят пояс штанов, цепляясь за торчащие на тазу косточки.              — Я обожаю твою спину, Тимми, — губы ощущаются на левом боку. Слизывают что-то, а затем пиявкой присасываются к коже. — Мужественные плечи с красивым рельефом мышц.              Мальчик чувствует, как мужчина обводит то, о чëм говорит, остреньким кончиком ногтя.              — И такая тонкая талия, — препод обхватывает его поперёк живота, умудряясь прижаться сзади к одной только целëхонькой заднице. — Такой твой вид сносит голову, знаешь?              Новое прикосновение к коже около позвоночника.              У Тима от удовольствия сводит плечи.              Он откидывает назад голову, расплёскивая кудри по Арми, вслушиваясь, как боязливо барабанит дождь по крыше и тому, что от неё осталось. Пение сверчков отвлекает, но точно в какую-то пучину чего-то сказочного. Мальчик закрывает глаза. Щека касается кадыка Арми, на котором — капля жёсткой щетины...              — Ты всё залечил? — шёпотом спрашивает Тимми.              Мужчина рисует у него на спине таинственный узор. Бурчит что-то под нос. Зависает на секунду, а затем одним махом стаскивает с себя футболку.              — Накинь на себя, — безапелляционным тоном. — Дома обработаем нормально.              Тимоти получает в руки тёплый тканевый комок, когда Арми стоит перед ним весь такой раздетый, горячий, с волосатой грудью, просто божественный… У Тима краснеет всё, что может и не может, а пальцы сжимают футболку, хотя мечтают впиться в то, что видят, и гладить эти красивые манящие соски...              Меньше минуты он смотрит за мужчиной, как маньяк, а потом продевает руки в рукава и немного согревается. И хотя всё болит, а мышцы по-прежнему тянет, это сейчас не волнует.              Однако держать себя в руках сложнее. Они не заняты…              Тим мысленно настраивает себя на серьёзный диалог, пробует посмотреть в сторону, найти жабу… Скользкая жаба… Скользкая… Жаба… Ж…              Мальчишка косит глаза обратно на грудь Арми, загорелую, в растительности, на его крутые бицепсы, которые у мужчины на руках… Кого Тимоти обманывает!              Уже в следующую секунду он мнёт накаченную грудь мужчины, гортанно урча. Не меняя положения своих цепких конечностей, кладёт подбородок в самый центр, туда, где сердце, и наблюдает за Арми…              Он меня сейчас оттолкнёт? Разозлится? Пожалуйста, Арми, не надо…              Но тот благодушно ерошит ему волосы. Стирает что-то на скуле, поправляет сползшую с плеча футболку.              — Всё хорошо с тобой? — звучит наполненный теплотой вопрос.              Тимми отрывает подбородок и пару раз кивает. Он смущён. Арми достаточно снять футболку, а он бежит его тискать... Словно бы нет такого, что Арми может спокойно раздеться и чтобы к нему не приставали.              Тим опускает руки и обнимает Арми за торс, пока прижимается щекой к горячей, вздымающейся грудной клетке.              — Хорошо, — произносит он вслух. — С тобой очень хорошо...              В носу скапливаются сопли, но не от слёз...              Тимоти боится думать дальше и засовывает свои ладони в задние карманы джинсов на Арми и теперь немножечко гладит-сжимает его ягодицы, как будто занимается самым обычным делом. Тим чувствует себя крайне довольным, расслабленным, в безопасности... Даже несмотря на то, что он не может представить, как им выбраться отсюда.              — Мне нравится, что мы оказались в этом месте, пусть даже так, — мужчина подаëтся вперёд и притирается прессом к мальчику. — Это как раз то, что я хотел показать вам с Эмметом, тот самый тир, помнишь? Он принадлежал семье моих друзей, отец которых очень любил стрелять.              — О, стрелять он любил, похоже, больше, чем строить хорошие крыши!              Он согревается. Арми приглушëнно смеётся.              — Конечно, строить тут неприступный замок тогда никто не собирался. Минимум вложений для максимума прибыли, — смешок. — А потом тот кошмар и тир стал никому не интересен.              — Но тебе вот он интересен. Значит, кошмар не победил, — теперь Тим ласкает руками спину Арми. — Потанцуем, пока идёт дождь? — кап-кап, кап-кап. — Будет красиво, Арми, — выдыхает мальчик, чувствуя, что чем больше называешь Арми по имени, тем выше температура воздуха.              Короткий и быстрый, чмокающий поцелуй в висок.              — Ты прав.              И вот Тимми обнимают чуть выше задницы, и мужчина пятится назад и немного вправо, чтобы поставить их прямо под встречающие октябрь холодные капли.              — Дождь похож на музыку, да? — отряхиваясь от стекающей по лицу и волосам воды, говорит мужчина, а его горячие ладони увлекают мальчика сделать шажочек вслед за собой.              — Да... Очень, — говорит Тимми и улыбается. Он может сейчас раствориться. Так было бы лучше...              Тимоти какое-то время молчит, лишь покачиваясь из стороны в сторону, как ветка, которую ветер гонит туда-сюда на фоне тучного неба. И прохладно, и свежо, и больше не замерзаешь. Тим вдыхает в себя запах, который хранит кожа Арми. Мальчик засматривается на его соски, на то, какая у них форма и цвет, и что вообще всё тело Арми сейчас отлично видно, даже в темноте. Магия какая-то. Губы сами тянутся к шее мужчины, чтобы оставить на ней метки своей любви — засосы. Тиму до умопомрачения нравится присосаться к стучащим венкам, втягивать щёки и дразнить языком специально выбранный участочек.              Арми от этих его действий шипит.              Большая тяжёлая ладонь вжимает лицо мальчика в шею и запрокидывает голову вверх.              — Обожаю, когда ты так делаешь, — делится препод, и его огромные пальцы проникают под ворот влажной от дождя футболки, чтобы провести пальцами снизу вверх и собрать в свой кулак как можно больше Тимовских волос. — Твои губы и язык не только на вид абсолютно пошляцкие, но и на... Ощущения.              Губы чпокают, перестав усиленно сосать синяки. Ему непременно хочется сказать...              — Я бы выпил всю твою кровь, если бы мог...              Тим сжимает зубы. Он хорошо помнит, как баловался "этим" с Томасин, с Лили, с мальчиками из школы. Как хотел это предложить Арми, но тому не очень понравилась идея, и Тимоти больше не вспоминал об этом, хотя очень хотел. И сейчас, когда, целуя, он мог на секунду представить, что ему достанется хоть капля, прямо отсюда, из вены... У него потемнело в глазах. Он запретил себе об этом думать. Это должно быть безопасно, повторял себе мальчик.              Арми над ним хмыкает. Изображает любимый скепсис и качается вместе с Тимми, имитируя танец.              — Думаю, моей крови с тебя на сегодня хватит, — Арми чуть отстраняет его голову в сторону и подушечкой большого пальца стирает кровавый развод на бледной коже. — Она токсична для твоего организма. Можешь обблеваться или что похуже.              — Почему токсична? Что с ней не так?              — Всë? — Арми пожимает плечами. — Как и в любой другой крови. Там слишком много солей и железа, это почти как морская вода, которая ни хрена не годится к употреблению. По крайней мере, в больших дозах.              Тимоти бешено расстроился от слов Арми. Он прижался лбом к его прекрасной груди, стремясь не смотреть на Хаммера, пока злится. Слова удавалось произносить с трудом.              — А мне нравится...              Мальчика поднимают за подбородок и заставляют встретиться с внимательными, синими в полумраке глазами.              — Много осиливал за раз?              Кажется, Тим не выдержит...              Но рот по-прежнему на замке. Он сжимает губы и кивающе шевелит подбородком в сильной мужской руке.              — И ты уверен, что тебе от этого было хорошо?              Лëгкая Хаммеровская улыбка. Всегда и всё знающая.              Тимми не знает, что сказать… Разве Арми его поймёт, если он поделится? Вряд ли…              Мальчик опускает веки с усталыми ресницами.              — В этом суть, — продолжает глубокий мужской тон. Рука исчезает, давая Тимми возможность шевелить шеей в любую сторону. — Есть вещи, в которых нужно чувствовать меру. Иначе пиздец.              Тимми теребит пуговицу на джинсах Арми. Больше ему руки деть некуда.              — А если я люблю это?              — Любишь, когда наступает пиздец?              Мальчишеский смех, и Тим обводит пальцами кубики пресса Арми.              — Люблю, когда много, но чтобы всё было... Идеально, — когда добавляет, то словно распевает это чудесное слово.              — Идеально — это как? — Арми наклоняет голову, и капли с коротких волос падают на его грудь и ладошку мальчика. — Высокий прозрачный стакан? Трубочка в вене? Кипельно-белая салфетка?              — Что такое "кипельно"?              Бровки хмурятся, но Тим, не отвлекаясь, продолжает увлечённо рисовать на Арми пальчиком.              Мужчина его ловит и подносит к губам. Целует кончик.              — То есть чистая и невинная, — воркует, разведя в стороны губы и обнажив свои необычные клыки. — Как будто ни разу не использованная.              Чистая, невинная... Не использованная... Почему это заставляет во рту всё пересохнуть? Пальцы на ногах поджаться...              Тимоти сейчас очень трудно.              Трудно смотреть Арми в глаза. Трудно представить, как с этой темы соскользнуть вообще. Трудно справиться с тем, что, возможно, Арми набросится на Тима с расспросами. И всё же... Они сейчас танцуют, Арми раздет, Тим — в футболке Арми; ещё Тиму нехорошо, и он, должно быть, выглядит заспанным или слабым... Арми смягчится, если что...              — А расскажешь про тир? — спрашивает мальчик, будто его вовсе перестало интересовать, о чём они разговаривали.              Тим успевает заметить, что дождь над их головами кончился, и что в дыру на крыше игриво заглядывает яркий полумесяц.              — После урагана я, те сыновья стрелка и мой друг из универа вернулись сюда и могли целыми выходными зависать здесь, тренируясь в стрельбе, — Арми поднял руки, укладывая их на плечи мальчика и играя с прилипшими к голове мокрыми кудрями. — Потом родился Эм, Ник женился, у близнецов появился бизнес, и мы это место, как видишь, забросили.              Одинокая капля падает Тимми на нос.              — И я запомнил, как неумело ты соскочил с темы про кровь.              — Эх… — громко и надуто вздыхает Тимоти.              Так! Нужно показать, что он серьезён. Что на самом деле он не «неумелый», а просто так вышло, стало скучно... Точно!              — Мне просто стало скучно об этом говорить. Я устал, — Тим тянет Арми за торс, довольный своим аргументированным ответом-шпилькой. Хочет, чтобы они углубились в эту хибару.              — Упадок сил и неумение сосредоточиться на одной теме? — препод разрешает вести себя внутрь помещения. — Ты часом не сидишь на тяжëлой наркоте?              Да что он обо мне думает?! Я возмущённо вздыхаю и смотрю на него поражённым взглядом. За его спиной бледнеет дыра на потолке. Через заколоченное окно (тащу его туда), лунный свет прорывается в коридор. В этом коридоре — стойка, на которую должны класть руки и бух-бух-бух по мишеням.              Останавливаюсь.              — Я вообще не употребляю никаких наркотиков! Только чуть-чуть, а это не считается.              Мычу от кайфа: футболка Арми так заботливо сидит на мне…              Препод громко хмыкает. Ничего дальше не говорит. Его рука смыкается кольцом на запястье мальчика.              Арми пятится, и его шаги отражает эхо пустующего помещения. Он устраивается на выступе в стене. Подтягивает Тима к себе и устраивает между своих длиннющих ног, затем… Затем задницу Тимоти безжалостно сминают жёсткие пальцы.              — Знаешь, что психика многих людей не воспринимает наркотики так, как должна? Это немного мифическое представление — примешь, и скоро тебя обязательно накроет удовольствие. Там есть много факторов, вроде неминуемого влияния на ЦНС, которое даёт несомненно приятное ощущение, как после шоковой терапии, — мужчина прерывается, чтобы провести ладонью по согревающейся перед собой шее: вверх, вниз и по кругу. — Но психическое состояние пятой части населения Земли неспособно воспринимать наркоту должным образом. И эти люди, ничем больше не выделяющиеся среди других, всё равно принимают её при любом удобном случае. Знаешь, что ими двигает?              Арми, я ничего не знаю, пока хотя бы одна твоя ладонь так сжимает меня сзади. У меня там всё вспотело!…              Тимми чешет лоб. Смотреть на Хаммера невыносимо. Голос у мальчика будто болит. Ещё он ничего не понимает из того, что препод говорит... У Тима раскалывается голова. Он кусает нижнюю губу. Вытирает рот и пытается разглядеть что-то в стороне, где временем собралась груда бетонного мусора.              — Не знаю, Арми, — отвечает, как ученик средней школы, прослушавший речь учителя.              — Адреналин, — в абсолютной тишине это звучит зловеще. — Так круто делать то, что нельзя, правда?              — Типа как трахаться в музее, парке и среди развалин, которые охраняют копы? — мальчишка смотрит Арми прямо в глаза.              Плечи мужчины дëргаются от громкого и резкого смешка.              — В глаза не видел таких запретов, — сильные руки сокращают расстояние между ними, и Тимми низом живота отчëтливо чувствует проснувшийся член мужчины. — А ты?              Я… Я знаю как прямо сейчас тебе тесно в джинсах, а ты не говоришь об этом… Тим зависает в прострации. Ему требуется время, прежде чем перестать думать об увеличившемся возбуждении Арми. Ещё он смущается от уверенности мужчины.              — Это называется секс в общественных местах. З-законопослушные… — стоит пошевелиться, как бугорок Арми соблазнительно скользит по бедру. — Таким не занимаются…              — Чтобы быть незаконопослушными нам не хватает одной важной детальки, — кроткий, вызывающий мурашки укус-поцелуй в шею. — Общественности. Разве нет?              Таю от колючей щекотки, которая создаёт его охуенная щетина...              Тим кладёт ладонь на затылок Арми и не отпускает от себя. Рокочущее дыхание возбуждённого Хаммера запоздало возбуждает мальчика. Неужели дело в наркотиках?              — Всё дело в том... В том... — Тимми обе руки укладывает на массивные мужские плечи. — Что это охраняемый объект... И тут всё тоже серьёзно... Забыл уточнить.              — О, ладно, — шепчет препод в горячую, раскрасневшуюся от трения кожу. — Тогда к дальнейшим нашим действиям отнесёмся со всей серьёзностью.              Он безошибочно отыскивает зубами Тимов сосок, а ещё сминает поднимающийся в штанах Тимми член. Мальчик при этом чувствует, как оставляет на джинсах вязкую влагу.              Он громко и оглушительно стонет, словно ждал, когда ему это разрешат.              Тимоти хватает Арми за волосы, не отпуская от себя. Неистово пульсирует член, только что получивший внимание. Голова кружится до одурения... Очень хочется поцеловать Арми. Но Тимми сдерживается. Он ещё помнит про проделку с лягушкой и чувствует странный скептицизм относительно слов препода о безопасности симпатичной скользкой твари... Эх, ну она же хорошая, чего может быть? И Арми хороший... Сдерживаться. Сдерживаться...              В мыслях зарождается хорошенькая идея... Особенно хорошенькой она кажется, когда зубы Арми мнут бусинку, а Тим стонет больше и громче и хватается за ширинку Арми, чтобы почувствовать его размер...              — Если учитывать твой рот... И мои руки... У нас остаётся не так много вариантов на сегодня... Ты понимаешь?...              — У тебя сегодня бесподобные идеи, малыш, — мужчина накрывает ладонь парнишки своей и отцепляет её, после чего тут же звякает пряжка ремня. — Одно только "но". Руками ты сейчас не трогаешь не только меня, но и себя, окей?              Условие Арми Тимоти слышит тогда, когда весь его взгляд перемещён на то, что у Хаммера ниже пояса. Слюнки готовы потечь вот-вот, а ноги подогнуться. Но стоит услышать последнее...              «Руками ты сейчас не трогаешь... Себя»              Тимми запрокидывает назад голову. В отчаянии он снова кусает губы и мычит-стонет. Всеми силами Тим пытается передать в своих глазах, как он будет страдать и изнывать, пока Хаммер не разрешает ему к себе прикоснуться. Только после этого продолжительного «что ты со мной делаешь?», Тимоти открывает рот... И новая, мстительная идея образовывается на его языке. Он тут же её озвучивает:              — Тогда, вдобавок, ты ещё постоянно говоришь со мной, пока я сосу, — Тим наклоняется к мужчине близко-близко. — Всякие глупые слова... И не только...              — Умные тоже можно? — смешливый вопрос и на плечи начинают давить две жёсткие ладони. Голос препода внезапно меняется. — Давай на колени, Тимми. Открывай свой ротик и руки за спиной, чтобы я видел.              Тимоти садится без помощи рук. Он испугался, что Арми скажет, будто и это против правил. Вид возвышающегося над ним Хаммера устрашал и возбуждал, заставлял дрожать тело и тереться стоящим членом о бельё. Господи, неужели он и в этот раз штаны запачкает? Тим было хотел попросить Арми дать ему раздеться, но, взглянув на старшего, потерял желание гнуть свою линию.              Он изучающе толкается носом в ширинку Арми, вдыхая аромат поношенного денима и особый мужской запах, которым пропитаны все Хаммеровские вещи. Проводит лицом по контуру того, что вскоре окажется в его горле и будет ходить там взад-вперёд. Тим с большим старанием пытается обхватить ртом место, где должна скрываться рвущаяся наружу головка.              Голос Тима слышится, словно со стороны:              — Ты расстегнёшь для меня?…              Препод укладывает руку мальчику на голову и в ласковом порыве запутывает пальцы в остриженных локонах.              — Вот тебе первая глупость, — Арми вытаскивает блестящую металлическую пуговицу из петельки. — Ещё долго заставлял бы тебя тереться там своим красивым лицом, если бы так не хотелось прикоснуться к нему самому.              Набухшая головка оказывается перед носом мальчика. Арми удерживает Тима за загривок и не даёт пошевелиться. Член проходится по губам мальчонки и покрывает их естественной, похожей на дорогущую помаду, смазкой.              В процессе Тим открывает рот, высовывает язык, чтобы обвести контур мужского достоинства, по тяжести и размеру отлично проникающему между губ. Тимоти рвётся пососать и взять больше, но его держит рука. Он сглатывает всё, что успел нализать, и вопросительно смотрит на препода.              — Сказал же, что хочу потрогать тебя немного, — ствол проходится по щеке мальчика и с усилием трётся об его скулы. Кажется, Арми это очень нравится, потому что его зрачки становятся пугающе большими. — Ты не против?              — Нет, мне очень нравится, — выпаливает Тим и наслаждается тем, как горячий орган Хаммера идеально и властно прикасается к нему. — С твоим членом я смотрюсь лучше, чем без него, да? — когда говорит, Тимми краснеет.               — Не знаю, — шипит Арми и бьётся затылком о стену.              Ствол трётся о щëку Тима, достаëт до кончика уха, оставляет там частичку предэякулята и, влажный, возвращается к губам.              — Мне нравится ощущать тебя так, Тимми, — головка теперь касается адамова яблока. — Немного всё равно, как это... Выглядит.              — Это безупречно выглядит… И чувствуется так же…              Ему хочется, чтобы большой член Арми гулял по лицу целый день; чтобы заляпал его всего, чтобы ресницы склеились; хочется пропахнуть Арми и чтобы другим не терпелось сделать по этому поводу замечание…              Сосредоточенные зрачки скользят по сочной головке с натянутой кожицей. Мозг наполняется брызгами воспоминаний.              — Я так его люблю… — скулит мальчик.              Тимоти опускает руки и обхватывает лодыжки Арми кулачками (совсем в умопомрачении забыв о ранее оговорённом правиле).              Мозолистая ладонь цепляет мальчика под подбородок и оттягивает нижнюю челюсть вниз.              — Как теперь жить с чувством, что я ревную тебя к собственному члену, м? — слышится сводящий с ума хриплый вопрос.              Тимми пристально смотрит на Арми, в его пылающие серо-голубые глаза, потом на член, взирающий на Тима не менее непристойно… Кажется, белые полупрозрачные капельки вытекают из уретры только от одного взгляда, желания Тимоти…              Улыбнуться из-за отвисшей челюсти не получается. Когда рот открыт, это не так уж просто. Говорить — тоже. Но Тим пробует:              — Принять тот факт, что это лучшая твоя часть.              Он помнит, как признавался Арми в любви к каждому участку его тела, но вот Арми… Для него это глупости. Он уже, наверное, забыл.              Ладошки ползут вверх, к голеням.              Он всё равно меня не остановит…              — Засранец, — и член, наконец, проникает в Тимми, в его рот. Не полностью, но примерно на треть. Задерживается, давая почувствовать языком все рельефы твёрдого возбуждения, и возвращается назад. Размазывает по губам Тимми смесь, которую вместе выделили мальчик и препод. — Дразнишь меня, когда тебя дразню я. Так ещё собственным правилам не следуешь. Как же законопослушность?              Мальчик тупит глазки с расширенными зрачками и потирается носом о манящую длину.              — Кажется, мне больше нравятся игры в наказания…              Губы выцеловывают голубоватые венки и лижут, лижут, лижут их…. Тимоти не выдерживает и проглатывает объёмный член наполовину, ощущая, как где-то в чувствительном месте головка потирается туда-сюда, как у себя дома. Горло расслабляется автоматически. Естественно, он стонет вокруг Арми и хочет, чтобы тот сам потолкался.              И он делает это. Чего только ждал раньше?              Тимми чувствует, как его с силой перехватывают под волосы. Арми закрывает своим членом что-то, что мешает сделать вдох.              Он заходит дальше, преодолевая сжавшиеся гланды. Прорывает кончиком путь себе в горло, а затем снова выходит. Между губ остаëтся одна только головка, которая теперь приобрела совсем иной вкус.              Мальчик успевает сделать парочку вдохов, как его рот заполняется снова. В этот раз больше.              На секунду хочется выплюнуть всё из себя, только вот Арми слишком крепко держит.              Тим издаёт давящийся звук и, кажется, он заводит препода хлеще, чем всё остальное, потому что он снова оказывается снаружи, а в третий раз, не дав Тимоти отдышаться, входит уже на полную. Нос Тимми касается лобка, а коленки, наконец, отзываются болью от впившихся в пол косточек.              — Твою мать...              Арми его гладит по голове. Нежно вроде как, но похоже на собственническую хватку маньяка, только что начавшего развлекаться со своей жертвой.              — Это охуенно.              Когда Арми снимает Тима с себя, мальчик старательно работает языком, чтобы привести любовника в экстаз…              И совсем неожиданно Тимоти желает прерваться.              Вспомнить вчерашнюю ночь, поговорить, предложить всё попробовать заново, снова услышать, что думает и чувствует Арми, лишь бы… Отвлечься? Почему он хочется отвлечься?…              В голове возникают старые образы, где он пробует впервые сосать член и постоянно давится-давится-давится… С Арми же у него не так?              — Ты такой напуганный, Тим, — Арми говорит это, прикрыв глаза и в очередной раз заполнив парня по самую глотку. — Сверкаешь этими своими глазами...              Неужели он чувствует?              — Я боюсь, что причиняю тебе боль, проникая вот так, до конца, — и снова член выходит, чтобы поторопиться зайти обратно. По полной. Нос щекочут паховые волоски, и Арми почему-то смеётся. — Но ты в таком состоянии защищаешься, знаешь? Если сожмëшь челюсть чуть сильнее, откусишь мне всё на хрен.              Тимми стонет прямо на его член. Он бы сейчас посмеялся. Улыбнулся. Поцеловал. Почему они так мило говорят, пока трахаются? Он ожидал другого… Тим думает, что с членом во рту он больше ощущает себя поцелованным, чем тем, кого имеют. Может, Арми не умеет иначе. У него всё необычно.              Тим сосёт головку и языком зарывается в дырочку, из которой вытекает сперма. Недолго думая, берёт в ладошку яйца мужчины и греет их в своей руке… И двигает головой, уже сам, чтобы достать носом ласковый Армиевский пушок.              — Вот так, да, — мужчина непроизвольно делает несколько беспорядочных движений тазом.              Он громко выдыхает и оставляет рот открытым. Тим наблюдает это со своего ракурса. Ещё чувствует, как мышцы на ногах мужчины сокращаются, как жëстче вцепляются в волосы пальцы. По горлу несколько раз ударяет член, пульсирует и изливает внутрь пару капель. Из-за них щекотно. Мальчик сосёт, сколько может, пока капающие слюни не начинают мешать.              Нежными поглаживаниями по икрам Тимми просит Арми остановиться.              Мужчина откликается на немую просьбу. Замирает. Кончиками пальцев проводит по опухшим и раскрасневшимся губам мальчика...              — Наверное, не такие глупые вещи ты хотел бы слышать во время минета, но... — Хаммер коротко фыркает, затем ухмыляется. — Я очень рад, что мы с тобой здесь и что занимаемся такими вещами. Хотя это и максимально странно.              Почему странно? А в музее, по-твоему, было привычно? С трупом...              Тимоти снимает голову с длины члена. Как будто заскучал, массивный орган оставляет на губах Тима памятную лужицу смазки. Не отстраняясь, мальчишка шепчет:              — Я тоже рад. Никогда не гулял в таких местах...              — В заброшенных парках? — уточняет Арми.              И тут же цепляет Тимми за локоть, тянет вверх. Применяет силу, чтобы помочь мальчонке быстрее подняться, и прижимает его к своей обнажённой груди.              Тимоти через футболку чувствует, как мужчина успел замёрзнуть, пока обтирался о стены заброшенного тира. Надо помочь… Тим опускает руку и дрочит Арми.              — Так гораздо лучше, — крепкие руки обнимают мальчика за талию, пока Хаммер толкается в подставленную ладошку. — Люблю минет, но он не даёт чувствовать тебя целиком и полностью, — звучит хриплое признание на ухо. — Пробовал шестьдесят девять когда-нибудь?              — Не-ет, — Тимоти мотает головой и кудри бьются по его лицу. Задевают Арми. Старающаяся ладонь в нетерпении замирает. — Ты хочешь сделать со мной шестьдесят девять? Здесь?              — Угу-у-у-м, — и мужчина толкает мальчонку к запылëнным витринам, на которых, возможно, много лет назад расставляли игрушки для «тИрнистых» победителей. — Очень хочу, Тим.              Мальчишка паникующе смеётся.              — А... И как мы... Поступим?              Поясницей Тимми чувствует края твёрдого дерева.              — Ау! — мгновенно стонет и шипит.              Напоминают о себе свежие раны.              — Ты сверху, я полагаю?              Препод хитро улыбается, сжимает нарастающее в штанах мальчика возбуждение и совсем нетерпеливо кусает его за мочку уха.              — Сверху? — раздаётся от Тима с радостью. — Это как? Ты куда-то ляжешь? Тут повсюду... — Тимми дрожит и падает лбом к Арми на плечо. Рука мужчины оттягивает кожу на члене даже сквозь ткань… — Холодно... Грязно...              Препод тихонько хихикает.              Обхватывает щёки мальчика ладонями. Заставляет посмотреть на себя.              — Ты будешь на мне, ладно? И очень скоро станет тепло, — он прикусывает нижнюю губу Тима и засасывает её внутрь, не отрывая от лица мальчика взгляд и продолжая улыбаться. — А грязь... Ты меня уже трогал, я тебя только что поцеловал. У нас на неё иммунитет.              Тимми скулит, а потом целует Арми в губы. Бесцеремонно бросаясь в драку своим языком с его. Словно хочет съесть, он тоже берёт лицо мужчины в свои ладони. Остановившись на моменте, когда пытается насильно втянуть чужой язык в свой рот, Тимоти говорит:              — Но ты всё равно замёрзнешь… Может, домой?              — Плохая идея, — препод красноречиво проводит рукой по собственному стояку, бурчит что-то под нос и таки наклоняется, чтобы натянуть на себя трусы и джинсы. — Поищем что-нибудь.              Арми начинает осматривать комнату. Уже наступила непроглядная тьма… Только наши глаза блестели как фонари. В конце концов, Тим хотел последовать за преподом, чтобы не остаться одному, и как раз тогда Арми обнял Тимми сзади. Его вздымающаяся грудь притёрлась к раненой спине мальчика, и он охнул. Хаммер перехватил его более нежно, аккуратно, и повёл в таинственную темноту полуразваленного домишки.              Арми ориентировался скорее на ощупь. Что-то громко громыхало и падало. От их шагов фыркали камешки. Улетали куда-то тонким эхом. Всё вокруг сипело, каркало и грозилось повалиться или сломаться.              Послышались маты Арми, а за ними — тяжёлый скрип.              Мужчина вдруг присвистнул. Он зашёл и вышел из полутьмы какой-то подсобки с двумя объёмными свëртками, словно там лежали поленья или костыли…              Арми уложил это всё на пол и, припав на одно колено, принялся разворачивать ношу.              — Знаешь, что это? — спросил он, посмотрев на мальчика снизу вверх.              — Нет…              Мужчина разворачивает брезент. Наружу вываливаются… Ружья. Старые ружья. От них неприятно пахнет и на вид они так себе. Неизвестно отчего Тиму страшно.              Сразу за этим в нём просыпается интерес.              Он присаживается на корточки. Старается игнорировать ноющий член и как тепло разливается по рукам и ногам от предвкушения… Чего?              — Вау, — говорит Тим и берёт один ствол в руки. Капец! Килограмма три… Или целых пять. Ремешок от пушки царапает кожу. На нём выросла какая-то корочка. — Ты хотел, чтобы мы постреляли? Но это…              — О, нет, вряд ли у нас получится пострелять без пуль.              Мужчина разламывает... Что это у него? Автомат? Винтовка? Трясёт пушкой, наклоняя туда-сюда, собирает обратно, несколько раз нажимает на курок и без сожалений бросает огнестрел на землю.              Жëсткая, измазанная в тëмных масляных пятнах ткань расстилается преподом по полу. Он сам грохается на колени и подтягивает к себе второй кокон.              — Умеешь управляться с этими штуками?              Мальчишка мотает головой из стороны в сторону, беспрестанно улыбаясь. Присаживается к Арми поближе.              — Это что вообще? — Тимми трогает ствол в руках препода, как что-то неприличное. Больше всего ему нравится курок. — Зачем мы их смотрим?              — Винтовка, — второй кусок брезента Арми откладывает за спину и обхватывает большой ладонью прихват. — Пневматическая. Такие использовались здесь для стрельбы по мишеням. Игровое ружьё. Убить не убьёт, конечно, но лучше в человека не попадать.              Препод говорит так, словно читает лекцию, и с затаëнной лаской гладит прохладный корпус оружия.              — Хочешь выстрелить? — звучит внезапный вопрос.              — Не-ет! — смеётся Тим и моментально обнимает сам себя руками, будто ему есть от чего защищаться.              — Что-о? Почему?              Арми подаëтся ближе, прижимаясь к левому боку мальчика и устраивая свою руку на его правом бедре.              Тимми не знает, почему, но ему трудно дать ответ. Руки он по-прежнему не отдирает от подмышек.              — Ты сказал, что без пуль не получится стрелять, — открещивается Тим.              Арми охает... Фыркает… Шипит себе под нос и устраивает небритый подбородок у мальчишки на плече.              — Не так выразился, — слышится мурлыканье на ухо. — Хочешь нажать на курок и проверить, пустой магазин или нет?              Тим с мычанием поворачивается к прекрасному лицу Арми и трётся носом о его нос, как ласковый кот. Задумывается…              — М-м, — он тратит время, чтобы придумать причины, по которым собирается снова отказать Арми. — Мне страшно стрелять, хоть она красивая…              Мужчина кусает губы. Медленно дышит, щекоча кожу на шее мальчонки и думая о чём-то своём. Пододвигает, как оказалось, пневмат к их ногам и ставит его на приклад.              — Давай вместе?              Сердце забивается чаще.              — Давай.              Тимми сглатывает вязкую-вязкую слюну. Он неуверенно располагает палец где-то недалеко от курка, но ещё не на нём самом. Тут же весь холод комнаты концентрируется в руках Тима… Он начинает дрожать. Пальчики на ногах поджимаются. Царапины под футболкой чешутся.              Арми на эту его реакцию посмеивается.              — Чего так испугался? — его обхватывает ласковая мужская рука, ладонь которой размещается поверх ладони мальчика на винтовке. — Рамси не такие идиоты, чтобы оставить здесь заряженную пушку, и всё это напряжение — чисто шутка. Смотри.              В один миг палец Тимоти по воле Арми оказывается в кольце. Небольшое давление...              Пш-ш-шык!              Тимоти дёргается.              Его рука тут же пытается выпустить оружие, но Арми его ещё держит.              Тимми падает. Падает спиной на пол. Подскальзываясь на заднице. Потому что упёрся ногами в старую плитку и поспешил оттолкнуться, встать, когда услышал резкий неожиданный звук.              Сердце чуть не разорвалось!              Затихло…              Сверху посыпалась штукатурка... От металла ружья становилось холоднее и холоднее.              Тим, слыша свой бешеный пульс в ушах, посмотрел на Арми... И только-только вернулся к реальности. Адски заболела спина! Мальчик заныл и зажмурился, после чего попытался сесть обратно.              — Хм...              Препод в это время аккуратно вытащил пушку из пальцев Тимоти, нахмурился и, направив винтовку в темноту загадочных комнат бывшего тира, несколько раз нажал на курок. Больше выстрелов винтовка не выдала.              — Это было внезапно.              Тим инстинктивно обтёр лицо ладонью. Не нашлось слов, чтобы ответить Арми... Какие к чёрту ответы?! Сердце гулк-гулк-гулк колотится. Мальчик пытается остановить бешеный поток крови внутри, пережимая запястье нервными пальцами.              — Я думал, произойдёт что-то плохое... Уже умер на месте!              Повышенный тон быстро переходит в грустный и напуганный.              Второй пневмат всë-таки падает на пол.              Грохот. И шум в висках. Под эту околесицу рука Арми накрывает его тело сверху, тëплые губы утыкаются куда-то под челюсть. Около уха. В бровь. Переносицу. Висок.              Тимми подтаскивают к себе сильные руки.              Мальчишка специально ждёт, когда Арми оставит на лице как можно больше поцелуев. Только после этого целует сам, в губы. Его тело постепенно согревается, потому что Арми рядом. Собственные руки оборачиваются вокруг мужской шеи.              — Мне крышу сносит, когда ты такой, — сообщает препод, пропуская волосы мальчика через пальцы.              Тимми маленько хохочет, как ребёнок с набитым ртом конфет. Он целует Арми в щёку. Его ладонь пробегает по голому животу Хаммера и уделяет пристальное внимание полоске волос, спускающейся в пах. Не ожидая приглашения, Тимоти цепко хватает его за большое возбуждение.              — Мы будем трахаться прямо тут? — сакральным шёпотом спрашивает Тим в губы Арми.              — Прямо тут, — поступает незамедлительный ответ.              И мальчик чувствует, как препод тянет его за собой, укладываясь на спину. Как почти тут же забирается руками под пояс Тимовых джинс, чтобы абсолютно внаглую пройтись между ягодиц, ниже, провести вдоль поджавшихся яйц...              — Чтобы наша затея получилась, придётся перевернуться и снять штаны, — со шкодливой улыбочкой говорит мужчина и первым лезет к пуговице на джинсах Тимми.              Тимоти разделяет его улыбку. И интерес, рвущийся убрать джинсы куда подальше.              Ладони Арми слишком хорошо массируют задницу, мнут её... Но ничего не поделаешь. Нужно раздеться.              Мальчик становится перед Хаммером на колени и отставляет ноги по его бокам, сдирает штаны. Крутя ногами и болтая вставшим членом. На нём остаётся только тёплая, нагретая жизнью препода футболка... Своими усилиями Тимми помогает справиться Арми с дурацким низом. Он чересчур торопится? Проклятье, нет, он опять… Переживает...              Надо срочно успокоиться! Что происходит?! Я сам не свой последнее время! Трясусь от каждой неловкости хуже девственника!              Он решает прерваться и упасть поверх мистера Х, чтобы его поцеловать. Под ладонями ощущается холодное покрывало брезента... И когда начинаешь думать, то тело в себя тут же впитывает градус комнаты. И пыльный запах забивается в ноздри.              Арми укладывает лапищи мальчику на спину. Перебирает быстро-быстро ногами, скатывая штаны с щиколоток. Отвечает на поцелуй, сминая за спиной одежду в комок, и толкается вверх.              — Ты опять дрожишь, Тимми, — выдыхает мужчина.              Тимоти резко кусает его за губу. Течёт кровь.              — Заткнись, — бурчит он, слизывает железное удовольствие с языка, глотает и слезает с Арми.              Тим поворачивается к нему членом и задом, пока сам может любоваться практически тем же самым.              Старается отвлечься, уткнуться ртом в истекающий смазкой инструмент и… подавить — подавить память о вчерашнем, забыть, что у них может не получиться в шестьдесят девять… Арми видел их разницу в росте?! Слава богу, препод не может лицезреть, как Тим покраснел.              — Вот так, Тимми, — одобрение Арми проникает в уши густым и низким звуком.              Мальчик дëргается от того, как посреди важного занятия его ягодицы вдруг раздвигают горячие ладони и большие хаммеровские пальцы ласкают сухой, неподготовленный ни к каким проникновениям анус.              — Ты всё правильно понял, — препод тянет его за задницу, заставляя податься тазом назад, и спустя короткое непонимание новой внезапностью становится влажный рот Арми с причмокиванием облизывающий такую чувствительную сейчас крайнюю плоть на члене.              Ловкие пальцы проводят по члену мальчика, качая его до максимальной стойкости. Задница Тима в принятой позе, вынужденно откляченная, тоже находится под пристальным вниманием. То и дело влажные пальцы дразняще проходятся по складке, и это...              — Иди ко мне, — новый шëпот.              Тимоти снова дëргают назад. Стояк захватывают голодные губы. Арми погружает ствол мальчика в себя, теперь гораздо глубже...              Его член сейчас то ли взорвётся, то ли... Капли слёз наполняют уголки глаз. Тим быстро осматривается. Никого. Темно. Пусто... Неуютно, неприятно, только... Спрятанное от всего мира одиночество.              Тим несмело подаётся вперёд и проводит языком по всей длине Арми.              Хотя он старается быть возбуждённым, не думать об округе, его по неизвестной причине потрясает, что они здесь, что не дома, что так скоро сошёл на «нет» разговор о важном. Ждать? Дать привыкнуть? И это «всё»?              Тимоти чувствует, как его на себя тянет Арми, тянет назад. Мальчик прикрывает глаза от погружения в эйфорию, обжигающую глотку, влажную, узкую, в которую хочется толкаться и толкаться, пока не кончишь... Он даже пытается совершить какое-то рваное животное движение, но со стеснением прерывается и снова тянется к мужеству Арми. Вот такое у них «шестьдесят девять»...              Может, если он будет меньше думать, то получит больше удовольствия?              Пропустить ствол Арми в горло и тянуться, ни о чём не беспокоясь, к его пушистому лобку... Мыча, сотрясая стонами...              Тишина. Скрипы, приносимые ветром. Вода, капающая с крыши после дождя. Или сам дождь. Сквозняк... Шорохи, летящие камешки по полу и снаружи.              Жаба застряла где-то совсем одна. Она же умрёт, если её не вытащить отсюда... Стоп, а как они вернутся обратно?              Тимоти упирается лбом в тазобедренную косточку Арми и жалко стонет.              — Арми... — зовёт мальчик на пробу.              Препод гладит его по рëбрам, прося выгнуться в пояснице, что Тим и делает.              — Что такое, Тимми? — спрашивает после заметной паузы.              — Это место, — шепчет Тимоти в кожу Арми... И как это тяжело делать, когда Хаммер управляет его возбуждением через прикосновения... — Оно... Напрягает меня, — признаётся Тим и сопит, не поднимая головы.              Препод не перестаёт гладить его ноги, задумчиво гудит себе под нос.              — И что ты хочешь с этим делать?              — Давай... Прекратим. Пожалуйста, — в последний раз Тим проводит рукой по члену перед глазами и оставляет его болтаться в воздухе.              Хотя, кажется Тимоти, даже этой частью тела Арми примагничивается к нему. Вот мальчик и разворачивается мгновенно, не давая мужчине выбора, и пересаживается на их жёсткую брезентовую подстилку. Подтягивает к себе ноги и отстранённо глядит в стену. Колени прижимает к груди и таращится...              — Хорошо, — препод пожимает плечами и слишком быстро наклоняется, дотягиваясь до скомканных в неряшливую кучу штанов. — Поехали тогда домой? Тут становится слишком холодно.              — Да, — быстро соглашается Тимми, кивает, переводит взгляд на Хаммера, мнущего и облизывающего губы. Но тут уже Тиму становится стыдно, хотя перед этим он испытал облегчение. — Ты точно не хочешь… Погулять здесь ещё?              — Нет. Зачем?              Препод шуршит одеждой, натягивая её на себя прямо так, лëжа. Одно... Два... Три резких движения. Он переворачивается на живот, становится на колени, да так и подползает к мальчонке.              — Это сдохшее давным-давно место, труп которого никто так и не удосужился убрать, — Арми протягивает мальчику раскрытую ладонь. — Надеюсь, мы сюда больше никогда не вернёмся.              Тим щурится и руку не берёт.              — Но ты сказал, тебе здесь нравится. Ты восхищался этим парком.              — И поэтому я показал это место тебе, — препод неопределённо машет за спину рукой, той самой, которую только что протягивал. — Больше не хочу. Здесь плохо, а в мире ещё полно действительно хороших мест.              Тимоти совсем запутался: это должно было отразиться в его лице.              — Почему здесь плохо?! — голос Тима удивлённый. — Ты сам привёл нас сюда! Тебе по душе эта… Разруха.              Рука мужчины взметается к волосам. Он дëргает себя за них. Сильно. Кожа на голове вздыбливается вслед за волосяными луковицами.              — Я просчитался, — вновь протянутая мальчику ладонь сжимается в кулак. — Пойдём.              На Тима свалилось смятение.              Почему Арми так жесток к тому, что восхищённо описывал? В первый раз они могли поехать в Джазленд, когда встречались с Эмметом. Выходит, Арми хотел показать это место сыну… Вместо того, чтобы, например, сводить его на реальные аттракционы. Работающие. Живые.              Внутри всё сжимается. Что-то не так.              — Ты врёшь мне? — спрашивает Тимми, открывая для себя какую-то таинственную дверь.              — Вру? — мужчина сводит брови к переносице и придирчиво щурится. — Ты о чём?              — Как ты можешь говорить, что здесь плохо, если тебе тут нравится? Ты же сам хотел сюда. И я... А теперь делаешь вид, будто парк ужасный.              Арми подвисает. И никак по-другому его состояние не назовёшь, — взгляд пустеет.              Мужчина роется по карманам, чертыхается и оглядывается вокруг.              — Заставляешь меня объяснять то, что я объяснять не привык, — бурчит тот. — Я люблю это место, но порционно. Нормальное такое состояние, чувства не однородны. Сейчас нравится, через пять минут уже нет.              Тимоти долго глядит на него и молчит.              — Ты непостоянный какой-то.              Он подползает к Арми и призывает сесть.              Можно посчитать, что, не вставая, он хотел обнять Хаммера, но вместо этого он попытался снять с себя футболку… Хотел накрыть ею Арми… Но в итоге завизжал от боли — корки от крови присохли к светлому хлопку. Он что-то там сдёрнул и кровь тут же побежала по пояснице.              Поморщившись, Тим уныло опускает руки.              — Я хотел отдать футболку, потому что тебе могло успеть стать холодно… Раз до этого было не очень и ты отдал её мне… Непостоянный, — сказал мальчик и улыбнулся.              — Не буду врать, что тут не холодно и что нам теперь ещё сильнее не нужно с тобой в аптеку, — Арми сокращает между ними расстояние и наклоняет мальчика к себе. Он утыкается в голую грудь. Соски мужчины стоят торчком то ли от того, что препод всё ещё возбуждён, то ли от того, что он действительно продрог. — Будем выбираться отсюда.              — М-м-м… Ты просто постоянно противоречишь сам себе… — бурчит ему в грудь Тим. — Какой «выбираться», когда так…              Ладошки мальчонки тут же укладываются на вызывающие розовые соски и крутят их абы как.              Арми стонет. Возбуждённо и жалобно.              Тимми яростно дёргают под задницу, заставляя тазом прижаться к прямому и твёрдому доказательству, что мужчине не так уж и холодно              — Это ёбаный взрыв мозга — прерываться, Тимми, — шепчет Арми и находит своей рукой его руку, укладывает её на головку, которая, мальчик чувствует даже через плотную ткань, сочится густой смазкой. — Мы либо уже что-то с ним делаем, либо едем домой, пожалуйста.              Тимоти катается пальчиком по возбуждённому кончику. Он шепчет Арми в губы:              — Нам нужно помочь ему, — дальше Тим расстёгивает ширинку, не трогая пуговицы, и достаёт большой член. Мальчик на него завороженно смотрит, а потом — на Арми. Тихо: — Как думаешь, куда он хочет кончить: мне в рот или в задницу, пока я буду сжимать его до самой последней капли?              На него нападают горячие губы. Поцелуй у Арми голодный и до боли собственнический. Он втискивает мальчика в себя, ведёт их куда-то... Тимми не знает, куда.              — Ответ очевиден, — пальцы препода крадутся к мальчишескому рту, однако он умудряется по-прежнему обхватывать Тимоти одной рукой там, где до этого были две. — Ты так не думаешь?              По коридорчику, куда они вышли, разносится милый наивный смех.              Тимоти облизывается и прикусывает язык. Ему нравится видеть Арми таким желающим его, Тима!              — Я могу согреть тебя ртом, а ты меня накормишь и я больше не буду голодным, — мальчик трётся носом о нос мужчины.              — Я за то, чтобы греться и получать удовольствие вместе, — два упрямых, как и их хозяин, пальца размыкают податливый рот. — Или, если прямо, сейчас мне действительно нужна твоя задница.              Глаза у маленького провокатора закрываются и, застыв, он тщательно обсасывает пальцы Арми. Насаживается на них головой, чтобы не тратить время, когда мужчина сам решит действовать.              Он разъединяет языком указательный палец от среднего и проходится по ним с неистовым наслаждением. Обещание Арми сделать им хорошо разжигает внутри синее пламя…              Тимоти двигает ладонью по стволу Хаммера, выйдя из транса, вторая свободная рука гладит Арми по расслабленной ягодице.              Препод по-дикому всматривается мальчику в лицо с какой-то шаловливой улыбкой и вдруг... Кусает его за бровь.              Не больно. Почти приятно. Зализывает место укуса тут же и жадно дышит запахом Тимовых волос на виске.              — Думаю, этого хватит, — шелестит препод на ухо, ещё раз кусает его — теперь за щëку, и мокрые ладони сползают вниз, под пояс штанов. — Мне нужно, чтобы ты расслабился и встал так, как тебе нравится больше всего.              Тимоти перестаёт трогать Арми. Расстёгивает свои джинсы и приспускает их. Ноги чуть расставляет. И снова глядит в чудные перед собой глаза, ожидая, когда прозвучит следующая команда. Ягодицы покрываются мурашками в предвкушении (и немного от холода с ветром).              Влажная подушечка ласкает сморщенную дырочку, размазывая по нежным складкам слюну. Грудь Арми показательно трётся о Тима, и первый палец осторожно, почти неощутимо входит в мальчика. Чуть шевелится внутри, уговаривая напряжëнные стенки расслабиться..              — Я люблю, когда ты меня обнимаешь, — говорит мальчишка первое, что приходит на ум, и качает тазом — так их с Арми члены трутся друг о друга.              — Отличное совпадение, потому что я как раз очень люблю обнимать тебя, — рука Арми с... Боже, сколько он уже пальцев вставил?... Двигается всё быстрее и с каждым толчком проталкивается ближе к заветной точке, дыхание у мужчины тяжелеет. — А назвать тебе минус этих минетов?              Тимми уже вовсю постанывает. Ему и щекотно, и жарко, когда Арми проезжается по бугорку внутри… Ягодицы сами собой сжимаются.              Щёки у мальчика краснеют.              — Моих… Минетов?…              — Они отличные, — мягкий поцелуй в лоб, и Арми перехватывает его поперёк груди, чтобы заставить чуть наклониться и... Вот он уже разводит пальцы в разные стороны, обводя внутренности Тимми по кругу, пропихивается по костяшки... — Минус их в том, что ласкать тебя тогда получается только за волосы, а этого мне... Мало.              Тимми встаёт на носки и пищит. Там, где пальцы Арми, нестерпимо горит... И так свободно. На глазах выступают слёзы.              Куда можно, туда утыкаются губы Тима.              Он достаёт до уха. Целует туда, лижет, легонько смеётся и громко стонет с протяжным "а" и не менее протяжным "о". Под каждый из звуков он представляет, как Арми оказывается внутри.              — Арми... — умоляет Тим. — Я готов... Давай...              Мальчик толкается бёдрами в скользкий член Арми. Тот мажет Тимоти по животу... Такой горячий, пульсирующий, длинный...              Хаммер расправляется с пуговицей без возни. Он проводит по освободившемуся стволу вверх и вниз, размазывая по нему предэякулят, при этом жадно смотрит на Тимми — дай ему волю и вовсю дрочил бы...              Арми над чем-то сдавленно хохочет и прикусывает губу, неосознанно копируя привычку Тима.              — Давно задумывался над одной позой.              Препод подходит вплотную к мальчику и обхватывает его ягодицы... Непривычно так. Ниже, чем обычно. Словно бы собирается взять на руки и подбросить вверх.              — Доверишься?              Тимми кивает, спешно трясёт попой, и джинсы с него сползают по щиколотки. Он, кажется, кое о чём догадывается… Сердце забивается пулеметной очередью.              Наступая на края штанов, Тим снимает их с себя полностью.              Теперь на нём только футболка и кеды с носками.              — Конечно, — Тимоти переносит руки к Арми на плечи. — Делай со мной, что хочешь…              Препод сжимает оголившуюся мягкую задницу. Сверкает глазами, довольный, и вынужденно отодвигается от мальчика.              — Пожалуй, мне тоже нужно немного раздеться.              Очень скоро джинсы Арми падают около Тимовых, и мужчина возвращается к нему. С рыком проводит горячими руками по бокам мальчонки, съезжает на тонюсенькие бëдра и вновь оказывается на пятой точке.              — Я не знаю, что из этого выйдет, но ты должен меня остановить, если что-то пойдёт не так, — шепчет Арми, пока теснит мальчика к стойке тира для стрельбы, и через мгновение Тимоти оказывается на выступе и ощущает кожей тотальный, царапающий холод.              — Х-хорошо…              Мальчишка гладит Арми по спине.              И лишь гадливый внутренний голос не даёт покоя… «Вот так просто ты раздвигаешь ноги, когда он для тебя этого не делает» — «Но мне и так тоже нравится!» — «Он никогда не сделает для тебя то, что ты для него» — «Он не может… Он сказал…» — «Сказал и ничего не предпринял».              Тимми комкает эти мысли.              Он наконец хочет почувствовать Арми в себе, услышать его неслышимые звуки из привлекательных губ, почувствовать, как сильные руки насаживают его на член, а потом… Хотя…              — Арми, — зовёт маленький любовник. — Кончи мне в рот… После всего…              Головка проходится по дырке, сейчас раскрытой, как никогда. Препод облизывает руку, ещё раз хорошенько смазывает вход и тут же толкается вперёд.              Выдыхает громко, с жёстким хриплым стоном.              — Конечно, — руки сжимают мальчика под поясницу, двигают к краю и одновременно насаживают на член. — Обожаю твой рот.              И, словно в доказательство, Арми коротко выцеловывает и прикусывает губы мальчика, проникая в него всё глубже.              Влажный звук, с которым Тимоти принимает в себя член Арми, заставляет мальчика невнятно промычать «Боже», «как много», «ещё»…              Тимми кедами постоянно подталкивает Арми, чтобы он толкался больше и больше, быстрее и быстрее, словно Хаммер — ездовая лошадь.              Мальчик вскоре понимает, что интенсивный ритм сводит его с ума… Как и чавкающие звуки от толчков… И это безумное растяжение… И член, обжигающий внутренности тем сильнее, чем дальше заходит...              — Я недолго продер-ржусь, — пищит-стонет мальчик.              Он сжимается вокруг Арми... И расслабляется. Сжимается. И расслабляется... Впускает в себя и просит на чуток остановиться и дать почувствовать, каково это — быть частью Арми, принадлежать ему.              Потому, когда его вновь подхватывают под бëдра и медленно, настолько осторожно, насколько это можно ожидать от двухметрового препода, приподнимают над выступом, Тимми чувствует это.              Ему некуда больше деваться, кроме как висеть сейчас на Арми, прижавшись к нему всем собой, принимать огромный ствол, погружëнный в него неприлично глубоко, а ещё слышать сбивающееся дыхание, которое препод стоически пытается контролировать...              Тим обнаруживает себя непривычно высоким, возвышающимся над головой Арми, имеющим возможность видеть его взлохмаченную макушку.              Мужчина выцеловывает на шее у мальчика ожерелье, которое потом, вероятнее всего, станет синим, и даже не думает следовать своим привычным манерам и выпускать зубы.              — Тебе нормально, малыш? — выдыхает Арми, пристроившись носом во впадинке на ключице.              — Это… — Тимми улыбается. У него полностью мокрая шея, задница тоже влажная от естественной смазки. — Ты будто… Пронзаешь меня, — мальчик тихо смеётся, так как от смеха он немного шевелится на Хаммере, а каждое движение заставляет приближаться к пику…              Арми, кажется, не до смеха.              Он задирает голову, и блеск его глаз в темноте даже немного пугает.              — Обожаю, что ты такой, Тимоти, — мужчина стирает выступившие на лбу капельки пота о тонкую шею мальчика. — Меньше меня ростом... — колючая щетина касается груди. — Младше... — пальцы сильнее впиваются в мягкие ягодицы. — И ты такой лëгкий. Я могу поднять тебя вот так...              Тимми ползёт по члену вверх...              — И опустить...              Вот он снова касается своей задницей паха мужчины.              Слова Арми укольнули пузырь со страхом и волнением внутри. Словно бы до этого у него между лёгких, под сердцем, существовал отдельный орган, и сейчас оттуда выходил воздух, шарик сдувался, Тим делался мельче, чем есть, успокаивался и радовался, что он именно такой, каким Арми его описывает, что всё в нём особенно и каждая эта особенность заставляет Арми желать Тимми вечно... Любым... Каждый день, ночь, во время работы и отдыха... Писать эсэмэски, говорить, трогать (или это то же самое, будем честны, что и говорить), лишь бы сблизиться, как только они разъединятся...              Мальчишка целует Хаммера, не желая расплакаться.              — А мне без тебя, как без дома, — Тим скользит носом по его щеке. — И если мы потрахаемся, я потом весь день чувствую, что тебя во мне нет, и что это неправильно.              Пальцы Тимоти капризно сжимаются в волосах мужчины.              — Чертовски неправильно, — довольно рычит Арми и снова поднимает мальчика на члене вверх.              Тимми так и зависает, пока препод обводит бусинку соска мальчонки языком, шумно её в себя втягивает и остервенело вгрызается туда острыми резцами.              Его поднимают на возбуждённом органе, пока руки препода не начинают выдавать секретную дрожь. Бицепсы так напрягаются… Тим их тут же ощупывает и чувствует, как под кожей перекатываются стальные мышцы.              Тогда Тимоти устраивает локти на плечах Арми и старается сам подниматься и опускаться на члене, получая от мужчины небольшую поддержку.              Тимми видит, как Арми заводит его рвение насаживаться самостоятельно. Немного падать, чтобы дырку заполнило до конца. Он всё время стонет, усиливаемый эхом заброшенного здания. Хлюпанья от толчков тоже наполняют комнату звуком…              И где спряталась бедная жаба?              — Люблю тебя, — передаёт Тимоти Арми из губ в губы, а после — засасывает в грязный поцелуй.              Собственное возбуждение неистово ноет, болит, вызывает единственную потребность — буквально пару секунд понаслаждаться тем, как член входит внутрь по самые яйца и тогда…              По стволу Тима бежит маленькая, брызнувшая наружу струя спермы.              Мальчик издаёт протяжный крик.              В животе всё скручивается. Становится очень тесно.              — Арми… Я… Всё…              Скоро-скоро настанет «всё».              Ему не хватало ну совсем капельку… Чтобы Хаммер вколачивался в него.              Скольжения по стояку Арми — это здорово, но не то… Дырочка принимает внутрь всё, что мужчина даёт, но желает большего.              Несколько шагов…              Они куда-то двигаются…              Тим не имеет понятия, куда. Он может только упираться глазами во вспотевший лоб любовника.              И вот…              Плюх.              Бля…              — А-в-ф!!…              Тимоти шипит-рычит, из глаз бегут слёзы.              Арми прижал его к стене, а спина изранена, стена — старая и колючая, не пойми почему. Ноги Тимми сильнее обхватывают Хаммера за талию, трясутся и хотят всего его сдавить. Подошва кед врезается в чужое тело.              Успевший выйти, ствол мужчины мощным толчком заполняет Тима, слышен шлепок, из головки Тимоти вновь выходят белые капли… Зона от лопаток до пояса разрывается болью.              Арми как-то умудряется его подхватить. Под бëдра и колени. Так, что Тимми и рад бы пошевелиться, но максимум, что может — беспорядочно двигать запястьями и ступнями.              А Хаммер же...              Хаммер делает всё, как нужно. Вбивается так, словно завтра не настанет и это его последний секс на планете. Смотрит на мальчика глазами озверевшего волка. Точно мечтает сожрать Тимми...              — Прости, прости, прости-и-и... — с каждым ударом выдыхает мужчина. — Это... Очень... О-о-очень... Х-хорошо, Ти... М...              Каждый раз член Арми толкается в простату, и у Тима закатываются глаза…              Мальчик цепляется за волосы мужчины как за единственное, что может удержать Арми от того, чтобы не перегрызть Тиму глотку.              Толчок. Ещё толчок. Ещё один… И ещё… Быстро-быстро-быстро-быстро…              — А-а-а-а!              Тимми весь сжимается вокруг Арми и больно вскрикивает.              Он кончает себе на живот и на препода. При этом он бы хотел, чтобы Арми толкался в него ещё всю ночь, все ближайшие часы, чтобы наутро невозможно было встать…              Превозмогая барьер из Тимовых пальцев, препод всё-таки дотягивается до его горла.              Вонзается туда клыками, стонет громко, так, что плечи и ягодицы покрываются мурашками, вжимается в Тимми вплотную... Зубы клацают, бьются о косточку на ключице, и всё тело Арми содрогается, будто бы в спазме…              И это… Это что, был всхлип?              — Чëрт, чëрт, чë-о-о-орт, — сквозь шум своего сердца и закипающей крови различает мальчик.              А ещё он отлично чувствует, как в его заднице бешено пульсирует Армиевский член, наполняющий Тимми горячим, густым и очень вкусным содержимым.              «Блин… — думает Тимми. — Опять не по плану…»              Но он не грустит. Куда грустить, если препод наполнил его спермой до предела и чуть не загрыз? Зверь. «Мой личный питомец» — добавил Тим про себя.              Тимоти чуть прокатывается по стене, шипит от ярой боли (непонятно — в спине или заднице), лучше устраивается на руках Арми и его остывающем стволе.              Промаргиваясь, мальчишка гладит Хаммера по пушистой голове. Хаммера, уткнувшегося ему в шею. На шее кровь?… Она липкая.              — Ай! — маленький любовник тискает препода за плечо, стараясь отвлечься от ноющего зуда в разных местах. Неожиданно поражённый тем, какая мысль его обеспокоила, он говорит тихо-тихо, пискляво: — Арми, что будет, если ты в меня кончишь… Ну… Два, три раза?              — В тебе будет две или три порции моей спермы, — Хаммер аккуратно отпускает ноги мальчика и, удерживая его под подмышки, ставит на пол. — Или... Что именно ты хотел уточнить?              Тимоти краснеет. Конечно, очевидно, в тебе будет много спермы!              Мальчика это не остановило. Он не собирался отпускать Арми и продолжал стоять, со страхом дожидаясь, когда из него потечёт.              — А ты хочешь меня трахнуть ещё раз? Прям тут.              Глаза смущённо тупятся, и Тим начинает целовать грудь Арми перед собой, его плечо, кадык.              И его притягивают. За талию. И держат крепко-крепко. И крадутся колючей щетиной по коже, оставляя горящий след.              — А как же твоя спина, малыш? — раздаётся шёпот возле уха.              — Я встану на четвереньки и больно не будет.              Шиканье.              — Да я не об этом же, — говорит Хаммер и невесомо касается своими горячими ладонями пострадавших рëбер и лопаток мальчонки.              Руки спускаются ниже. Хватают его за задницу и держат так, что две половинки слипаются друг с другом в едва заметную щель.              — Раз так хочешь трахаться, вот суперзадание, — Арми ныряет куда-то вниз, целует Тимми в подбородок и засасывает его там так, что точно останется синяк. — Ты не должен пролить из себя ни одной капли, Тимоти.              — Тогда мне нужно срочно опуститься на ноги и руки…              — Нужна помощь? — Арми давит мальчику на поясницу, подталкивая принять необходимую в их случае позу. — Или особое приглашение?              Большая ладонь звонко шлëпает Тимми по ягодицам.              А мальчишка невольно вспоминает, как Хаммер отхлестал его ремнём какое-то время назад. На следующее утро они проснулись, будто ничего и не было. Арми ни о чём не говорил. Тим не напоминал. Так и вышло, что они разыграли друг перед другом амнезию. Жизнь пошла своим чередом, словно оттуда вырезали несколько кадров. Только фотография на холодильнике обдавала ледяными, рокочущими сок в желудке воспоминаниями.              Тимми отходит.              Он опускается в собачью позу прямо перед Арми, буквально в метре.              — Ты отшлёпаешь меня ещё немного?              Винтики в голове крутятся с бешеной скоростью. Без понятия, почему это спрашивает, Тимоти преданно смотрит на Арми снизу вверх. Какой-то барьер в памяти не даёт объяснить, почему он хочет того, что просит, когда верещал от боли, стоило ремню попадать по одному и тому же месту.              Через секунду мужчина грохается около его задницы. Холодный по сравнению с обожжëнной ягодицей язык проходится по мягкому полушарию.              — О, тебе этого... — звонкий удар приходится на вторую половинку. — ...Правда хочется?              Тим согласно, неровно мычит.              Ягодицу ласково оглаживают и мнут. Пальцы Арми крадутся вдоль позвоночника.              — Я не слышу, Тимоти.              Ещё один хлëсткий удар, и Тим покачивается на коленях вперёд.              Тимоти издаёт довольный писк, а ком в горле всё собирается и собирается.              Он неистово злится на себя, на Арми, — за то, что заставляет повторять уже сказанное, на то, что ему это от начала до конца нравится…              — Я хочу, чтобы ты меня отшлёпал, Арми! — выдаёт мальчик скороговоркой. И стыдливо полурявакает: — Я же сам и попросил об этом!              — Ну-у, — тянет Хаммер, и его губы ощущаются на спине: в том месте, где шея переходит в плечи. — По всей видимости, ты скрываешь от меня причины, по которым я мог бы тебя наказать?              Ладонь проходится по ягодицам. Снова сжимает вместе румяные половинки, а заодно цепляет подушечками пальцев поджатые яйца.              Тим воет, не открывая рта. Он видит перед собой их совместную шевелящуюся тень…              Что делать? Ответить честно? Или подыграть?              — Мне просто захотелось…              И их заброшенную комнатку окутывает звонкий шлепок.              Правая ягодица вспыхивает, как будто её так просто, в одно мгновение подожгли.              — Это ложь, — абсолютно безэмоционально.              А потом Арми накрывает его пострадавшую ягодицу, впивается в неё ногтями и водит мягкую мышцу по кругу.              Промямлив в ответ что-то похожее на «больно», мальчик просто-напросто прилипает подбородком к плечу и пялится на стену.              — Может, — говорит он серьёзно и печально. — Дело в том, что ночью я ушёл из дома?              Удар слева — гораздо сильнее, чем прежние — становится ему ответом.              Он снова прокатывается на ногах вперёд, сдирая кожу.              — Дело в том, что ты ушёл, — шлепок. — И пропал. Совершенно.              Ещё две хлëстких пощëчины по ягодицам, и Хаммер возвращается к ним со своими маньячными ласками.              — Почему ты выключил телефон, Тимми? — полуласковый шëпот, сковывающий внутренности так же сильно, как это делали с ним некоторые препараты.              — Я… Я хотел всё забыть… Забыть!              Тим выворачивается и садится на саднящую задницу. Ему больше не смешно, не весело, не возбуждающе.              — Если ты так продолжишь, то уж лучше домой, — увидев лицо Арми, мальчик, конечно, продолжил говорить столь же разъярённо, но не так громко.              Он опускает взгляд. Видит член Хаммера, который почти встал в боевую готовность. Руку протяни и выцедишь с кончика белëсую каплю предспермы.              — Давай сюда свою задницу, Тимми, — уши ловят каждую вибрацию в голосе мужчины, каждый его прерывистый вдох. — Быстро.              Приказной тон Арми одновременно нравится и раздражает. Почему Тим чувствует последнее, он не знает. Просто сейчас выглядит очень виновато и отворачивается, становясь как обычно. Расставит колени, руки, выгнет спину, немного расслабится для проникновения…              Пальцы Арми, щекочуще подразнив шею, вцепились в неё и потянули назад.              Синяки, уже оставленные Хаммером там повсюду, напомнили о себе, и Тим застонал от боли.              — Я не понимаю, Тимми, — звучит в самое ухо, а потом Арми прикусывает зубами хрящ ушной раковины. — Сначала мы начинаем игру, и ты просишь надавать тебе по заднице, а как только я твою просьбу исполняю — начинаешь беситься. В чëм проблема?              — Прости-прости, — цыкает и ноет Тимоти. Он как-то шевелится, что задевает своей ногой бедро Хаммера. — Мне всё нравилось… Кроме вопросов. Пожалуйста, не злись!              Тим стремится найти своим носом щеку Арми. Туда бы засопеть и показать, что Тимми хоть и дулся, но переживал.              Едва мальчик проявляет потребность в мужчине, лицо последнего, в колючках, пахнущее сигаретами и самим Арми, оказывается перед ним.              — Ты же мог ответить, что угодно. Мы играли. Нет?              Огромная-огромная рука становится Тимовым персональным поясом, а горячая головка дразняще проходится между ягодиц.              «Вот бы он уже вошёл…»              — Я посчитал, что всё по правде, — признаётся Тим и, не теряя времени, отводит попу ровно туда, где Хаммер трётся.              Слов им больше не понадобилось. Арми так точно.              Мужчина коротко посмотрел вниз, а в следующее мгновение Тим охнул, почувствовав, что внутри снова оказался Хаммеровский орган. Он вписался идеально и принимать его было сплошным удовольствием…              Арми так и держал Тимми на коленях, прижав к себе. Что-то природное продолжало хрустеть рядом с ними, но было не до этого. Тимоти вовсю слушал их бешеные шлепки… Непрекращающиеся.              У Тима стало бесчувственным место, куда яйца Хаммера всё время врезались в задницу. Кровь там сгустилась, кожа стала как кипяток и привыкла к мерным похлопываниям…              Качнулся вперёд раз… два… три-четыре-пять-шст-сем-всм-дв…              Уже кружилась голова, хотелось упасть пластом, выключиться, но Арми всё не прекращал вколачиваться, а стоило потерять счёт времени — тут мужчина и наполнил его семенем во второй раз… Вязкое и обжигающее, оно залило свободное пространство и едва ощутимо ползло к колечку мышц.              С задержкой кончил сам Тимоти. Наверное, впервые за весь их секс.              На мальчика что-то чудовищно действовало… Это были воспоминания о вчерашнем, переживания с самого утра и с караула у доджа Арми на автостоянке. Дело было ещё и в другом… Тим не мог до этого дотянуться или добежать.              Член Арми вышел. На Тимоти нахлынула «неправильность» момента, о чем он говорил Хаммеру, но тут же он услышал... Вернее, нет, сначала почувствовал, как его голову укладывают на чужое плечо и баюкают, словно ребёнка, а потом услышал:              — Ты устал, Тимми, — и мягкие губы крадутся куда-то за ушко. — Обойдëмся двумя заходами, ладно? Пойдём домой.              Слово «дом» подействовало освежающе, как в детстве.              Тимми поворачивается подслеповатыми от сна глазами к Арми и коротко мычит, словно игрушка, на которую нажали пальцем, а она запищала.              — Нет… Ещё не всё, — зауверял Тимоти и для уверенности поцеловал мужчину.              Арми тут же вернулся в него. Тëплое дыхание прошлось по шее и коснулось оголившейся в огромной футболке Хаммера ключицы.              — Вставай тогда, — такие сильные руки на бëдрах. — Сможешь держать всё в себе, если я выйду?              Арми всегда требуется достаточно времени для разрядки, так что трахались они уже немало, и говорить, могут ли мышцы напрячься и всё выдержать… Тим вздохнул.              — Я попробую… — мальчик качнул головой, кудри подпрыгнули, холодный старый пол захрустел под ногами. — А что дальше?              Его берут за плечи. Опять выходит… Блин.              Абсолютно собственнически поворачивают, тянут вверх.              — Пойдём со мной, — голос Арми требует довериться ему, холод в домике и исходящий от Хаммера жар контрастируют друг с другом. — Я хочу посмотреть, как из тебя будет течь моя сперма.              Ладони мальчика ставят на тот самый бортик для стрельбы, и Арми наклоняется. Его рот ощущается на торчащей лопатке, ладони комкают собственную футболку на мальчишке...              — Расслабь задницу, Тимми, ну-же, — дразнящий бархатный голос. — Покажи, что я в тебе оставил.              А Тимми не может сделать того, что хочет Арми.              — Ай-ай-ай-ай!!              Тимоти хнычет.              Все прилипшие к футболке корочки оторвались…              Оттого же и ягодицы, наоборот, пугливо сжимаются.              — Чш-ш-ш-ш, — ладони мужчины исчезают со спины и теперь разводят ягодицы Тимоти в стороны. — Прости, малыш...              Поцелуй в макушку. Хаммер им дышит, гладит рукой по лицу, подставляет плечо, чтобы мальчик мог уложить на него затылок, стоит так близко...              — Я могу помочь тебе? — спрашивает Арми.              Тим возмущённо громко дышит и не шевелится. В голове у него — сказать Арми глупость и обидеть, но на смену этому приходит более насущное…              — Да, — отвечает Тимми на просьбу о помощи. — Ты можешь вылизать меня? У меня нет трусов… И ещё домой ехать…              — Зачем ты это объясняешь вообще? — палец Арми подкрадывается к заветной дырке и без спроса обводит туго сжатое колечко. — Вылижу абсолютно всё, малыш. После того, как увижу, как из тебя потечёт.              И ласковый-ласковый рык на ухо.              От него Тимоти сглатывает. Под напором Хаммеровского пальца он расслабляется, но не сразу, преодолевая последние капли стыда перед тем, что произойдёт дальше.              Он ещё немного прижимается к стойке. Вдалеке темнотой укрыты человекоподобные мишени.              По талии, кажется, бежит струя крови… И капает.              Арми ловит её подушечкой пальца и втирает в бледную кожу.              Попу обдувает холодом, и так Тим понимает, что препод её больше не трогает. Зато как-то подбирается под шею и целует мальчика там. Сосёт сильно и долго. Царапает нежную кожу щетиной.              Большая рука держит его под локоть.              — Я жду, Тимми.              — Я стараюсь, — тут же пищит Тим и закусывает губу.              Ничего он не старается.              Он ощущает свой первый успех, когда, расслабив вход и напрягши мышцы пресса, между бёдер становится едва тепло и липко. Это, правда, не всё, что нужно Арми.              Тимоти ложится грудью на стол, убегая от пожирающего поцелуя, и прижимается щекой к пыльной и ледяной, длинной столешнице. Он немного расставляет ноги, чтобы у Арми был обзор, и в то же время понимает, что может начать капать на пол... Не зная, как поступить, он просто начинает вилять задницей и мычать, как будто сквозь нерасчленённые звуки говорит посмотри-посмотри-посмотри».              — Тихо, — звучит приказ.              И Арми держит его за мотыляющийся таз, и снова губы препода… Господи! Теперь на ключице.              — Ты не расслабился, — режет уши. — Пусть течёт.              Насколько на него, на Тима, это похоже? Сколько он может подчиняться, чтобы удовлетворить все желания Арми?              А Арми — его?              — Я уже всё сделал, — и губы превращаются в бледную полоску. — Глянь, — раздражённо просит мальчик.              Его обнимают за талию, и пальцы нежно, совсем невесомо щекочут пупок.              — Почему ты злишься, Тимми?              — Я чувствую себя… Таким слабым, — «жалким» — боится сказать он.              — Если бы ты был слабым, никогда бы не понравился мне, — ладони Хаммера растирают кожу на бëдрах до красных пятен. — Я говорил, как мне нравится, что ты меньше, но никогда не говорил, что ты слабее.              Густая капля вырывается из дырочки, качается и тянущейся густой нитью оседает на бедре.              Арми спешит собрать её и пошло слизывает с ладони.              Тимми слышит это хлюпанье, ему становится приятно при мысли о том, как Арми облизывает пальцы и его губы идеально обтекают чуть продолговатую форму пальцев…              Теперь он дышит спокойнее, благодарнее, тысяча иголок, упёршаяся в мозг, ломается, и Тимоти счастлив, что Арми… Арми ему помогает.              — Спасибо, — несмело шепчет он. — А третий раз у нас будет?              — Сначала закончим с первыми двумя.              Шершавые руки соскальзывают с живота до колен. Останавливаются там. Арми разводит его ягодицы, проводит языком под яйцами.              Вдох.              Мужчина зарывается лицом в его кожу, рычит и стонет одновременно, а затем впускает зубы в мякоть задницы.              Это происходит за несколько волшебных мгновений до того, как губы Хаммера почувствуются на требующем чужого присутствия анусе и засосут его с шумным и влажным звуком.              — Мой хороший, — приговаривает Арми.              Касается малость его приподнявшегося члена. Убирает язык и лицом прилипает к пояснице. Волоски от этого поднимаются дыбом, и Арми каждый из них обласкивает своим носом.              — Ты мне так нужен, Тим, — различает мальчик, когда мужчина отрывает от него свои губы. — Каждый твой кусочек.              Тимоти несдержанно направляет руку назад и дотягивается до макушки Арми. Гладит её, ласкает, безжалостно цепляет волосы и извиняюще их расчёсывает. Но с вывернутой рукой это неудобно. Он вскоре возвращает её обратно на стойку.              — И ты меня… С ума сводишь, — говоря это, Тимми с ужасом понимает, как запытанный член снова поднимается.              Коленки мальчика держат крепкие руки и впитывают в себя дрожь, то и дело пробирающую продрогшее тело Тимми.              — У тебя было много мужчин? До меня?              Тим теряется. Что?              Ладно… Что ответить? Правду или что Арми хочет услышать? Как лучше? От нервозности он ковыряет ногтём засохшую грязь перед лицом.              — Нет, — медленно отвечает он. — Немного.              Его продолжают гладить. Всё так же нежно и бережно, с затаëнной заботой, которой в Хаммере много, но которую он любит прятать за извечной угрюмостью.              — И ты со всеми встречался? Как со мной?              Мальчик снова некает при помощи «м-м-м», которое значит отрицательный ответ.              Арми укладывает свой колючий подбородок на мягкую ягодицу мальчонки.              — Ты забудешь их всех, — когти (ногти) абсолютно хищнически впиваются под кожу. — Понял?              — Д-да, — сначала со страхом, потом с раздражением, что Арми настолько распространяет на него свою власть… А затем приятно, что они как единое целое. — А я с-стану для тебя единственным-неповторимым?              Мальчик позволяет себе чуть-чуть хохотнуть.              — Ты уже такой, — безапелляционно. — Ещё не понял этого?              Тимоти довольно мурчит, показывая, как хорошо ему слышать, что говорит Арми. Также Тимми убеждён, что издаёт те же самые звуки, что и когда лопает любимую пиццу «Маргариту». Большего ему не надо…              Закрыв глаза, Тим возвращается в их дом, видит, как они с Арми лежат, обнимая друг друга и обладая друг другом.              В постели Тимоти сказал бы много о том, что для него счастье, сочинил бы историю про себя и Арми, где никто и никогда не может им помешать, ни время, ни люди, ни пространство, а потом бы пошёл готовить свою собственную пиццу, но ту, которая занимает первое место в душе Хаммера.              Они бы поели и снова валялись бы полдня, не вставая, то на кровати, то на диване, то на полу, рассматривая потолок и выпрямляя спину от усталости. Вечером бы состоялась прогулка, как Тим любит. Бродили бы по окрестностям, говоря о глупостях, но никак не о будущем и тем более не о прошлом.              Они бы играли, веселились, целовались, гладили свои тела, рвали ягоды, траву, любовались бы закатным небом, дыханием леса и самими собой, слушали бы сверчков и цикад и отличали бы их друг от друга, они бы любили.              Тим не сразу понял, что уснул. Ему было очень приятно расслабиться, отвести на второй план все эмоции, раздражающие, как гнойная рана, которая вдобавок ещё и чешется даже после того, когда скрыл заразу лечебной мазью.              Мальчик задрожал и проснулся.              Он лежал на полу, не то чтобы тёплом. Его обнимало тело с узнаваемым волчье-мужским ароматом. Было тихо. И только голова гудела, словно по ней стукнули десять раз. Ещё это было похоже на самое худшее на свете похмелье.              — Арми… — позвал Тимми и заворочался.              От этого стало больнее. Он весь рассыпался на кусочки…              — Что такое, Тим? — тут же невнятно отзывается Хаммер. Голос у него странный...              Мужчина приподнимается. Грудь его вздымается тяжелее обычного.              Арми облизывает пересохшие губы и кашляет.              — Блять, — звучит сплошной хрип.              Раздаётся он рядом с ухом Тимоти.              Так Тимми понимает, Арми обнимает его своими ручищами со спины. Тим обнимает их тоже, чтобы не тосковали. Думается плохо.              — Я умру, — спокойно говорит мальчик и прикрывает глаза, надеясь, что голова больше не будет болеть.              — Ты… Горишь, — хрипит Арми и крепче сжимает мальчонке плечо.              Затем приподнимается на локте и касается сухими, потрескавшимися губами Тимова лба.              — Точно, — мужчина облизывает губы, на которых появилась кровавая дорожка. Глаза в темноте блестят непривычно ярко. — У тебя жар.              Тим надавливает на руку, которая его продолжает обнимать, морщится и мычит, отгоняя какие-то там симптомы, и надеется, что ещё чуть-чуть — вот он снова заснёт — и после этого станет лучше.              — Давай, поднимайся, — шелестит над ухом Арми. Кажется, говорить громче он не способен. — Нужно домой, Тимми.              Его тянут за руку. Приподнимают за спину. Сквозь омут опавшего вниз сознания настойчиво влекут за собой.              Это происходит настолько сюрреалистично, что Тимоти кажется, будто они остались лежать в тире, а дальнейшее было сном.              В предрассветной Арми нашёл на полу ключ и открыл дверь. Тим выключился у Хаммера на плече, но потом его снова разбудили.              Стояло черным черно. Не было ни звёзд, ни луны. Сыро из-за дождя.              Пока они шли, Тимми трясся. Было страшно.              Вокруг нависли лапища ив и старых дубов, поломанные аттракционы, похожие на свирепых инвалидов, скрипели и опасно накренялись. Пару раз Тим думал, что на них упадёт какая-то громадина, и стонал — от страха перед тем, что ещё не произошло и к чему он не был готов.              Он хлопал ресницами, но яснее в глазах от этого не становилось.              Кеды ступали по лужам, камни отлетали в стороны и стучали по заржавелым железкам. Почки или что-то другое, внизу тела, сдавливало в песчинку и хотелось согнуться. Плюс к этому — сопли ручьём…              Перелазить через разломанное окно вышло дольше и сложнее.              Они забыли в Джаззленде лягушку и куртку Арми… Новую, из «Твенти Уан Фореве»… Тим подобрал её Арми, а Хаммеру она вроде как понравилась. Но он вообще долго к ней придирался…              Машина оказалась ледяная, как они сами. Тимоти взвизгнул, когда спина с болью соприкоснулась с креслом. Из носа ни с фига закапало…              Снова заболели глаза — от света. Он брызнул из фар. Тим прищурился, улёгся на сиденье боком. Всю дорогу он смотрел на Арми и держал его за руку.              Это был день, который должен был что-то изменить. Тимми чувствовал. Ему так хотелось, чтобы многое изменилось… В том числе он сам. Чуточку.       

***

      

На следующий день

             Невозможно полностью помнить, когда тебе было плохо и почему, но прекрасно запоминается как.              За сколько они доехали до дома? За десять минут? Пять? За невозможные две? А сколько ушло на то, чтобы подняться по лестнице? Они застыли там, приклеившись друг к другу без сил, целуясь, или всё-таки поднялись на веранду и быстро упали на кровать? Может, что-то было до этого и между тем, как они открыли дверь и вошли внутрь?              Воспоминания слиплись, как ком сахарного теста и имели тот же приторный вкус.              Первый день болезни был мрачный.              Тим отлично помнил, как вытягивал ноги, как всё болело, гудело, надрывалось, и как Арми его чем-то кормил, а он открывал рот и мычал, что слишком горячо, но, конечно, не говорил, хотя Арми его понимал.              Всякий раз, как Хаммер ложился рядом, он вибрировал от кашля, а Тимоти подзаряжался от него энергией, как батарейка, и чувствовал, что вот оно-то, главное лекарство. Тут.              На следующее утро после этого Тимоти проснулся раньше Арми.              Когда чистил зубы, увидел, что его шее полный… Звиздец.              Она вся обклеена синяками! Синими и фиолетовыми. Ключицы тоже. Кровавый укус держится справа. На нём засохшие чёрные корочки. И под подбородком то же самое!              Тим сильнее задышал, сжал раковину, умылся… Но это просто никуда не делось. А думать о безысходности положения не было времени и сил.              Что-то его в этом пугало, и он надел свитер.              Зажёг гирлянду и поставил режим, который не мигает. Арми такое не любит.              Была ещё та самая погода, когда хоть и засветло, а всё вокруг серое и моросит.              Ненадолго выйдя покурить, Тим сразу вернулся домой. Как раз вскипел чайник.              Он заварил твёрдые листья пуэра и сделал одну чашку кофе в турке, для Арми. Всё боялся, что от запаха мужчина проснётся, встанет, подойдёт, тогда как ему бы лежать и не двигаться.              Тимми оставил чашку с кофе на тумбе Арми, а сам перелез через мужчину и устроился на второй половине постели.              Дом парил наполненными любовью ароматами.              Нельзя обойти вниманием и бутерброды, что Тимоти сделал! Они были с сыром, в форме сердца, забавные, с растёртым мёдом сверху и разложенными поверх орехами кешью.              Арми неспешно завтракал. Тим, достав ручку из сумки, рисовал на руке препода, где волосы росли не так буйно, узоры-волны и узоры-зигзаги.              — Что это значит? — спрашивает препод и облизывает губы от осевшей на губах ореховой крошки.              Он сгибает пальцы в кулак. Вены на предплечье вздуваются, чуть синея.              — Что-то красивое. Как татуировка.              Арми расслабленно откидывается на спину и закидывает свободную руку за голову. Ноги скрещивает вместе и с самой ласковой улыбкой смотрит на мальчонку.              — Я тоже нарисую на тебе, можно?              — Давай, — уставши от болезни улыбается Тимми. Он сразу протягивает Арми ручку. — Сейчас это сделаешь?              Мужчина угукает. Тянет мальчика ближе к себе и усаживается, зависая лицом напротив другого лица.              — Ляг на живот, — говорит с заискивающей улыбочкой.              Тимоти бодро кивает, отдаёт Арми свой тату-инструмент и не медлит, оказывается на подушке лицом вниз.              Он тем более рад перевернуться, потому что спина саднит, попа ещё помнит об ударах Хаммеровской ладони, шея в засосах — и попробуй прикоснись, чтоб без боли.              Руки Тимми складывает перед лицом.              Арми же седлает бëдра Тима и сжимает по бокам своими коленями. Гладит мальчика через тонкий слой свитерка, цепляет его за край и поднимает выше. Оголяет спину мальчонки.              — Поражаюсь твоей фигуре каждый раз, — шепчет Арми и его пальцы ощущаются на талии Тимми. — Врождëнная грациозность... Маленький танцор.              «Что он там смотрит?» — думает Тим и зарывается носом в подушку, пропахшую волосами Арми (Тимоти любил менять их подушки местами, чтобы никогда не скучать по любимым запахам).              Он представляет себя танцором… Как на Древнем Востоке. В шелках, побрякушках, полуголым, соблазнительным. Или балетным танцором… Хотя у него не так накачаны для этого ноги.              Тимми ложится на нежную наволочку щекой.              — Какой бы на мне был наряд, будь я танцором? — с урчанием интересуется мальчик и блаженно хлопает глазами.              — О, на самом деле, — Арми стягивает штаны, совсем немного оголяя поясницу и... Да, подушечка пальца мужчины касается складки, с которой начинаются ягодицы. — Это было бы что-то... Простое. Рубашка свободная, с распахнутым горлом, на цепочке висел бы кулон... С чем-то агрессивным...              Острие ручки приземляется туда же, чуть ниже копчика. Арми делает несколько пробных штрихов...              — Длинные рукава подчëркивали бы твои длинные пальцы. Ты был бы босиком и в джинсах. Самых простых, но с дорогим ремнём, — он что-то расчерчивает на пояснице, как будто много-много травинок. — И я мог бы медленно снимать с тебя эту одежду, — чужие руки проходятся по рëбрам, как будто Арми стягивает с Тима воображаемую рубашку, снова сходятся у позвоночника и продолжают рисунок. — И мне нравилось бы думать, что впереди нас ждёт красивая ночь, и она может развиваться совершенно непредсказуемо.              Тимоти так завороженно включился в эту фантазию, что у него сбилось дыхание. Наверняка Арми своими руками почувствовал. Ещё он так ласкал его тело…              — Рубашка будет большая, потому что она твоя? И ремень тоже твой? — Тимми немного смеётся и сжимает на ногах пальцы. Стержень ручки делает ему щекотно. — Что ты рисуешь? — спрашивает он с наивным азартом.              — Ремень мой, если хочешь, — новые полоски от руки. Арми шумно облизывает палец и растирает ручку по коже. — А рубашка твоя. Она идеально сидит на твоих плечах и обтягивает мышцы рук...              Где-то около рёбер движения Армиевой кисти становятся гиперчастыми, почти беспорядочными.              — А рисую я хвост, — препод коротко хохочет. — Пушистый хвост енота.              — Что-о-о-?! — слышится детский возглас. Он весёлый и абсолютно счастливый.              Тим хочет повернуться, но не дают крепкие бёдра Арми и такие же сильные руки. Зато мальчик чувствует на себе такой приятный, такой родной вес любимого тела, что бежать никуда не хочется. Веселье перекрывает головную боль и создаёт болезненную истому, при которой сигналы тела притупляются противоположными мыслями, радостными.              Ему хочется точь-в-точь рубашку, которую Арми описал, и станцевать то, что мужчина желал бы видеть, но как же сказать это, если мистер Хаммер отбирает все слова тем, что так дразнит своей близостью?              — Дай поцеловать тебя, — мягонько просит Тимми, словно рассасывает на языке холодное мороженое и язык его не очень-то слушается.              Арми сжимает его плечо одной рукой, наклоняется и накрывает губы.              Это поцелуй беглый. Не особо страстный. Игривый. Он говорит, что таких поцелуев, объятий и поз у Арми с Тимом ещё очень и очень много.              — Мне нужно дорисовать, – препод распрямляется, гладит мальчика по позвоночнику: вниз, вверх и обратно. — Где хочешь бантик на хвосте?              — Не хочу бантик, — мило ворчит мальчишка. — Я что, девочка? Или подарок какой-нибудь?              — Значит, будет бабочка. А ты — суровый енот, — ручка возвращается туда, где ягодицы мальчика берут на спине своё начало. — Настолько суровый, что носишь её не на шее, а на попе.              Мальчик грозно цокает. Он вращает голову в сторону Арми с хитрым прищуром.              — Бабочка практически то же самое, что и бантик!              — Главное, как ты к этому относишься. Девчачьи побрякушки, — рука выводит вертикальную линию на пояснице. — Или аксессуар делового мужчины. Всё в твоей голове.              — Ты так говоришь, чтобы там всё равно был бантик! Я даже не увижу, что ты нарисовал… — Тим лезет рукой назад, чтобы нащупать, как проходит рабочий процесс. — А ещё я бы не носил бант на попе, это ты мне его туда заделал.              Арми руку мальчонки отталкивает, облизывает губы и скалится:              — Ну, во-первых, не тебе, а еноту, — колпачок от ручки щëлкает по полосатому хвосту. — А во-вторых, хорошо, хорошо, это не девчачий бант и не бабочка, а просто такой мне подарок. Идёт?              — Тебе? Подарок? — Тим представляет у себя реальный хвост, украшенный лентой. — Хочешь, чтобы он у меня был? Хвост…              Кисть Арми выводит на пояснице мальчика неясные круги... Как завитушки какие-то.              — У меня была другая логическая цепочка, но раз уж мы заговорили об этом, — и вот он, заострённый конец ручки, упëршийся в этот раз в анус, который Арми, предварительно раздвинув, обводит по кругу. — Хочешь себе такой хвост?              — Н… Д… Только не суй туда ручку!              Тимоти вновь тянет руку назад, чтобы прикрыться.              — Ты не последователен, — руку Тимми опять ловят, препод переплетает их пальцы. — Слоновьи вибропробки, бесконечные бусы с подогревом, мой член без всякой защиты — да, а малюсенькая безобидная ручка — нет?              — Не было никаких слоновьих вибропробок! — возмущённо вскрикивает Тим.              — Всё, спокойно, — Арми его будто бы не слышит и продолжает выводить что-то прямо на розовой дырке Тима. — Я просто рисую мордочку.              Стержень перескакивает на ягодицу мальчонки и, судя по всему, рисует там глаз.              Ну всё.              Тим полыхает.              Куча невнятных звуков забивается в рот.              — Какую мордочку?! — давится мальчишка. Его пальцы не могут пошевелиться в руке Арми. — Хватит!              — Это удивлëнный вор семейства енотовых, — ручка быстро-быстро мелькает по второму полушарию. — Вредный, хитрый, но симпатичный.              Арми трётся своим вставшим членом между тугими половинками и отбрасывает, наконец, ручку куда-то под кровать.              — Догадываешься, что этот зверёк с подарочным бантиком сейчас будет мне делать?              Сердце бешено колотится. Тим хочет закричать "Какой ужас!" или "Я не могу дышать...", но вместо этого он молчит в тряпочку, потому что в тайне хочет, чтобы Арми его взял.              — Арми... — беспомощно умоляет Тимми. — Я даже не растянут.              Когда через мгновение прохладный гель касается его складки, а затем там же оказываются пальцы, Тим знает, что им под силу и наносить несусветную боль, и дарить чувство защищëнности, самой горячей на свете заботы.              — Ты действительно беспокоишься на ровном месте, — Арми приподнимает мальчишку под таз и проникает в него сразу на три фаланги. — Истекающий кровью енот никогда не входил в мои планы.              Мальчик расслабленно дышит, чувствуя растяжение. Мысли путаются.              — Так енот — это я? Или нет? Ты меня запутал... — «распутывается» Тим через то, что двигается задницей прямо на вставленные пальцы.              Над мальчиком слышится смех.              — А ты — меня.              Арми вроде и не спешит, но мальчонку на руку сажает резко.              — Поиском ответа займёмся потом, — препод достаёт зубами до ушной раковины Тимми. — А пока что... Предлагаю запутаться сильнее.              — Ты делаешь это специально, — говорит мальчик подушке, наблюдая под веками одну темноту. — Ты специально запутываешь... Я всё про тебя знаю, Арми. Всё...              Когда пальцев становится три, а не два, Тимми думает только о том, когда же Арми войдёт в него членом, живёт до этого момента, не унимая колочущееся сердце, и затем, когда Арми уже внутри, Тим долгожданно выдыхает и принимает в себя мужчину толчок за толчком.              Всё-таки болеть вместе — вдвойне хорошо.             

***

            На второй день голова не так уж болела. По крайней мере, только казалось, что она болит, но Тим всё время отказывался брать градусник. Даже под угрозой Арми, что тогда Тимоти испытает все удовольствия от измерения температуры через анальное отверстие.              Тимми покрылся мурашками, но стойко не дрогнул. Он уснул, а проснувшись увидел, что Арми ничего уже не помнит, на улице светло и хорошо.              Нос был адски забит и это расстраивало. Хлёстко посопев, Тим придвинулся к Арми на другой стороне кровати. Он, как и Тимми, не вылазил из-под одеяла. Это чудесно.              — Арми, — вызывающе жалобным тоном позвал мальчик. — Поиграем в ролевые игры?              — Ролевые игры? — препод переспрашивает. Локоть его шелестит по подушкам и укладывается Тимми под голову. — Какие, например?              Секунду-другую Тимоти наслаждается запахом, исходящим от кожи Арми.              — Например, где ты мой сахарный папочка, а я твой сладкий мальчик на содержании.              Глядя мужчине в глаза, Тим несдержанно улыбается. В его уме проматывается огромное количество порно, которое он смотрел в конце школы.              Арми смеётся.              Кончиками ногтей проводит по щëчке мальчика. Продолжает улыбаться.              — Чисто формально, не вдаваясь в подробности, разве это не то, что у нас на самом деле?              Тимми с возмущением сжимает одеяло и редеет до корней волос.              — Не правда! — протестует он, но с трудом сдерживает рвущийся наружу горестный смех. — Я работаю и продукты покупаю… Иногда. И даже учусь.              Ладонь препода скользит по груди мальчика и игриво теребит сосок.              — Хочешь поиграть, будто ты перестал работать и учиться?              Тим ощущает, как чувствительная маленькая зона на груди начинает пульсировать.              Он кивает, а заодно говорит:              — Угум-с, — Тимоти чуть двигается к Арми, прижимаясь к его плечу. — Ты согласен?              «А я ещё не успел предложить ему другие варианты», — мелькает у сорванца жадная мысль, но он её быстро отпускает, сосредоточенный на пальцах, мнущих нежную бусинку.              Через закрытые губы Тимми стонет.              Арми целует его в висок. Мягко. Не собираясь отводить от головы мальчика губы.              — Что в этой схеме должен делать я?              — Говорить, как мне себя вести и делать тебе приятно.              Тимоти забирается рукой под одеяло и гладит Арми по животу.              — Кому-то нравится быть хорошим мальчиком? — пальцы на соске резко сжимаются. — И что в конце? Ты должен получить какое-то вознаграждение?              Тимми мычит из-за приятных жестоких пальцев.              Облизывает губы.              — Если ты посчитаешь, что я его заслуживаю, папочка, — мальчишка смотрит вниз, продолжает мычать и тонким кольцом из двух пальцев обхватывает член Арми за самый корень.              Препод резко выдыхает.              Губы у него кривятся.              — Херня какая-то, Тим, — брови строит домиком. — Мне это не нравится.              Мальчик расстроенно утаскивает руку к себе и сжимает её под одеялом в кулак, словно старается стереть след недавней ласки.              Ещё он отворачивается.              Если сказать «а мне очень!», это будет по-детски…              — Тогда что ты предложишь?              — Мне не нравится мысль, что ты со мной из-за денег, — Арми тихонько ловит его за запястье и обводит выступающую косточку. — И что я заставляю делать тебя то, что не хочешь. И ты соглашаешься на это. Не хочу...              Губы Тимми обводят по контуру. Аккуратно и бережно.              — Мне противно от мысли, что кто-то может так обращаться с тобой. Даже я.              Мальчик пожимает плечами и старается защитить свою фантазию.              — Но это же понарошку…              Мужчина сдержанно смеётся. Машет своими светлыми волосами из стороны в сторону, думает о чëм-то и... Цепляет мальчика под подбородок. Заставляет посмотреть на себя. Голубые глаза бегают по заострëнной со всех сторон мордахе.              — Попробуем один раз, ладно?              С этими словами прикосновение из нежного и бережного становится жёстким. Арми тянет мальчонку за маленький кусочек кожи на подбородке.              — О чём ты сегодня думал? — спрашивает вдруг изменившимся голосом.              И этот голос красивый. Глубокий. Режущий до волнения.              Тим застывает в растерянности.              Арми, наверное, уже играет. Почему? Он точно чего-то хочет добиться! Показать что-то…              От этих мыслей в голове не сразу придумывается, что Хаммеру ответить. Вот и Тимми хлопает глазами, полураскрыв рот. От сильной хватки даже неприятно.              — Я… я… — идёт туго. Мальчик нервничает. — Хотел погулять. Или мороженое.              — Почему не сказал мне? — рука, а вместе с ней и взгляд смещаются ниже, приспуская одеяло с укутавшегося в него мальчика. — Хотел оставить это в секрете?              Тимми невинно смеётся, любуясь тем, как Арми вобрал в свой тон всю суровость мира.              — Я не успел сказать.              — Сказать? — и снова они смотрят друг другу в глаза. — Что ты собирался сделать, чтобы получить, что хочешь?              — Хорошо попросить, папа, — мурлыкает Тим, придвигаясь ближе и мацая своей ладонью могущественную грудь.              — Мы сделаем по-другому, — подушечки пальцев препода вырисовывают на животе Тимми хаотичные узоры. — Пойдём гулять, сразу же купим мороженное, но, — Арми зарывается в волосы на паху мальчишки и ласкает затем его член. — Есть его будешь так, как я тебе это скажу.              Расплываясь в улыбке, Тимоти рьяно кивает. Хотя задней мыслью думает, что Арми не может не быть собой, добрым, когда дело касается его, Тимми, вот он и выбивается из роли.              Кожа на лице розовеет.              — Хорошо, я согласен, — бесстрашно, радостно и ранимо Тим обнимает Арми за плечи и ложится лицом на шею, так вкусно пахнущую.              Кедр, лимон, кофе, сигареты, покалывающие вибрации от вздохов, которые говорят, что мужчина болеет. Тимоти всё устраивает, это всё он любит.              Сегодня Тиму будет принадлежать ещё и вечерняя прогулка, и ванильное мороженое. А пока — превыше всего — ласка, что ему дарят.              Тимми опускает свою руку, задевая соски Арми, под одеяло и быстро находит стоящее в возбуждении мужество.              Хаммер мычит одобрительно и резко, не по-армиевски грубо толкает лицо мальчика к своему паху.              — Поработай там, детка, — у Хаммера голос хоть и хриплый, и сорванный, а всё равно слышно — не его. — Он по тебе явно соскучился.              Мальчишка добровольно сползает вниз. На плечах горят следы от пальцев.              — Мне облизывать его, как мороженое?              Тимоти неспешно, как в стриптизе, стаскивает с Арми одеяло. Наклоняется к стволу и трётся носом о головку. Капли предэякулята зависают на носогубной складке.              Мужчина не использует слова. Он надавливает на нижнюю губу Тима, упрашивая открыться, и Тимоти раскрывает губы. Его челюсть оказывается подготовленной для того, чтобы впустить Арми в увлажнившийся рот.              Тимми работает усердно, даже чересчур, стремясь понравиться Арми как можно больше. Всё ещё хорошо в голове всплывает странный разговор из тира, где препод хотел что-то сказать Тиму о минетах, но не договорил.              Мальчишке нравилось вот так лечь, положить руки на бёдра Арми, как на парту. Он сосал его член, издавая самые пошлые звуки, не глотая слюну и пуская её повсюду: на возбуждение Арми, между губ, на подбородок.              От Арми долго не было ни звуков, ни движений.              Только рука, поглаживающая Тимовы кудри. Она-то и отодвинула голову Тимми от себя.              Арми предложил погулять и купить мороженого. Тим согласился. Он успокоился, подрочив Арми минуту, а потом встал. Не так уж у него и стояло от игры... Когда они оделись, Тимоти видел, что препод без труда заправил член в боксеры и штаны.              Они прогулялись недалеко. Немного дальше прачечной, куда Арми ходил с их стиркой по выходным. Там работал киоск, который спонтанно открывался и закрывался. Сейчас он работал.              Тимоти попросил взять ему ванильное в стаканчике, как и хотелось, а Арми легко сделал Тимми счастливым.              По дороге туда и обратно они наслаждались запахом хвои. Ветер был неслабый, на улице похолодало, но это же был и тот случай, когда непогода избавляла от солнцепёка, поэтому Тиму нравилось то, что было. Ещё идти с Арми было не так страшно. Он тёплый. От одних объятий можно согреться, как от камина. Мороженое есть, было принято решение, они станут на заднем дворе.              Недалеко от дома стоят пластиковые стулья. Грязные, но хотя бы ещё не сломались. Тим на свой стул уселся тут же. Ноги так устали и вообще всё-всё, что лучше уж отморозить задницу, чем упасть и уснуть. Но даже так... Кое-чего не хватало. Не хватало близости Арми, а стулья в этом мешали. Поэтому Тимоти залез к мужчине на колени и только там почувствовал себя спокойно. Потом они начали есть холодное угощение. Вдвоём.              Тим только и успел, что пару раз провести по пломбиру языком, как на сжимающую стаканчик ладонь добавился вес мужской руки. Тяжёлой и горячей. Бесцветные волосинки на ней блестели в заходящем солнце.              — Мы договорились, что ты ешь мороженое так, как я скажу, Тимоти.              Тим улыбнулся, глядя Арми в глаза. «Тимоти» заставило его понервничать. От этого он перестал сутулиться и сел прямее. Его рука перестала обнимать мужчину вальяжно. Теперь она лежала более вежливо-отстранённо на мощной спине. Но Тимми знал, что этого требует продолжение игры.              — Как мне есть мороженое, папа?              Мальчик заболтал в воздухе левой ногой.              — Мороженое должно быть на мне, детка, — мужчина хитро улыбается и аккуратно проводит пальцем мальчику по губам. — И ты можешь есть его только с меня.              Несдержанный смешок выпрыгивает из груди, и Тимми поначалу смущённо сводит плечи, а потом сразу в бой.              Проводит мороженкой по губам Арми, по кончику его носа, щеке и подбородку, точно карту рисует. И, пока не высохло, начинает, трясясь от смеха, облизывать свои липкие метки.              С огромным удовольствием Тим кладёт руку Арми на ухо и медленно его поглаживает.              Препод гладит его одобрительно. На пояснице скапливается тепло, когда уверенные ладони, сухие от мелких мозолей, пролезают под пояс спортивных штанов.              — Ниже, — командует Арми, запрокидывая голову и предоставляя Тимми шею во всём её первозданном виде.              Нос и губы Тима сползают на новую территорию. Просто целуют. Коротко. Беззащитно. С невинной любовью. Робкими засасываниями. Тим почти забывает о мороженом, но всё-таки им туда мажет.              Когда язык проходится по щетине, то очень щекотно! Тим смеётся и впивается страстным поцелуем под челюсть.              — Теперь покормишь меня? — низкий шёпот Арми путается с музыкой ветра вокруг.              Тим с томительно счастливой улыбкой подносит рожок к губам Арми.              Через мгновение белый пломбир в обратную утыкается в рот мальчика…              Ползёт по нему вправо. Влево. И назад.              Арми откусывает от мороженого большой кусок, гоняет внутри, пытаясь, видимо, согреть, и нападает на мальчика с поцелуем.              Голодным. Ледяным.              И горячим.              Кулак ощущается на воротнике футболки. В бедро упирается бугорок на джинсах. Мужчина толкается им вперёд, сильнее сжимает руки, обхватившие Тимми со всех сторон и... Совершенно сладко стонет. Тихо, глухо, как будто бы всё равно на что-то ворчит. Так может только Арми.              Тим специально трётся ногой о восставшее мужество Арми. Хочет доставить удовольствие, не торопясь. Растягивая время до бесконечности…              Чирик-чик-чик-чирик поблизости.              Тимми проглатывает потаявшее мороженое, которое Арми разделил между ними.              Высыхающие капли холодной ванили щекочут кожу. Невозможно не улыбаться. Не душат и складки на шее от кулака мужчины.              Тимоти поверх него кладёт свою ладонь, мягкую и успокаивающую.              Это срабатывает. Арми расслабляется. Руку переносит на талию Тимми.              Ножки стула скрипят по траве, пока Хаммер удобнее устраивается на сиденье и заставляет мальчика оседлать его бëдра.              — Ненавижу думать, что ты мог быть с другими, — лоб Арми опирается Тимоти в грудь, трётся об неё, бодает. — Подними футболку, малыш. Я хочу на тебя посмотреть.              Тимми хочет спросить, играет Арми ещё или нет (он постоянно этого не замечает), но берёт верх другое — желание исполнить приказ Арми. И разве не похожи слова препода на тот расспрос про прошлых мужчин Тима?              Пока мальчик закатывает кофту вверх, мороженое приходится крепко перехватить. С пальцев на землю капает таящий пломбир.              Глаза мальчонки следят за этим, грустят, но возвращаются к Хаммеру.              — А что делать с мороженым? — чуть ли не отчаянно спрашивает он.              — Сейчас покажу.              Арми вырывает неминуемо тающую сладость из его руки, наклоняет размякшую сладость...              Как завороженный, Тимми наблюдает за тонкой белой струйкой, прохладной, капающей на его грудную клетку и заставляющей дëргаться от каждого нового ощущения.              Капли гладят грудь, немного сосок, рёбра. Двигаются к пупку… Из-за того, что одна рука липкая и Тимоти не хочет ей пачкать одежду, он так и оставляет пальцы висеть в воздухе, пока сам учащённо дышит. Живот подпрыгивает от волнения и холодка.              Тимоти внимательно изучает светящиеся глаза Арми.              Что в них светится? Голод? Нет, обед был…              — Хочешь всё слизать? — спрашивает Тимми.              Рука затекла. Ветер её высушил, но она осталась грязной. Какая-то птица зашумела рядом… Чирик-чирик. Да она же на крыше! Стучат коготки.              Тим пытается извернуться, посмотреть вверх. Только сосредоточиться трудно… Арми уже возбудился. И сам Тимми тоже.              Оттого лицо мужчины, припавшего к животу мальчика, обжигает.              — Ещё этого не понял?              Свои слова Хаммер мурлычет, будто бы с ним заигрывает.              Он раскачивает Тимми на коленях. Заставляет прогнуться назад, обхватив бёдрами подвспотевший торс...              Сплошная стена, которую представляет собой их маленький домик. Забор, заросший кустами шиповника и вьющимся виноградом. Покосившийся сарай, выглядящий как живая локация к фильму ужасов...              А ещё завывание вечернего ветра, отгоняющего от них малейшие признаки внешнего мира.              Словно что-то свыше помогает им спрятаться в этой глуши. Уединиться...              Арми оставляет на животе красные полосы от колючей-колючей щетины. Шумно втягивает внутрь не только мороженое, но и кожу. Трëтся об мальчика головой, как большой, требующий ласки и внимания хозяина зверёныш.              — Какими фотками угрожал тебе Мэтт, Тимоти? — сквозь шорох листьев и заунывную песню пробирающегося из щелей воздуха шëпот Арми едва различим. — Он входил в то число «немногих», о которых ты говорил?              Твою мать…              Через ласковый сон, которым казалась реальность, пробираются в воображение картины, где Тим и Мэтт… Могли бы…              — Нет, — с дрожью выдыхает мальчик, чувствуя раздражение. Не на Арми. На Мэтта. За то, что он так и не вошёл в список его любовников. — Хочешь, тоже такие фотки с тобой сделаем?              С пошлым причмокиванием мальчик нарочно зарывается в волосы мужчины ладонью с разводами от мороженого.              Арми забирается ему в пупок языком. Толкается макушкой в ладонь.              Сильные руки тянут вниз штаны на широкой резинке, ласкают оголившуюся поясницу и стискивают ягодицы. Так по-собственнически...              — Что за фотки? — мычит мужчина, не отрывая лица от живота Тимми.              Кожа на попе покрывается мурашками, Тим сжимает половинки, будто бы сопротивляясь Арми. Это Тимоти нравится. Потому что в самом деле он не против действий мужчины.              Также Тимоти оглядывается.              Смотрит, чтобы соседей не было на улице и некому было их заметить.              — Ох! — Тимми неожиданно подпрыгивает. Арми случайно коснулся незажившей раны на спине. — А… Фотки… Сделаем такие фотки, где ты меня трахаешь. А лучше видео снять.              — Это было на том телефоне? — член Арми, обтянутый его извечными джинсами, проходится по промежности Тима. Мужчина властно насаживает его на себя прямо в одежде, в то время как пальцы дразняще гладят складку на заднице. — Мэтт снимал с тобой порно?              — Какая разница?              Тяжёлая и тёплая рука опускается на щеку мальчика. Арми гладит её тыльной стороной ладони, затем пальцами ведёт по губам, изгибу носа, скулам...              — Тебе нравилось это? — с тихим треском на каком-то из деревьев отламывается ветка и приземляется на крышу. Певшая птичка бьёт ножками по черепице и испуганно взметается вверх. — Секс на камеру, третий человек, который смотрит на тебя через объектив, восхищается, мечтает занять место твоего любовника...              Рука мужчины опускается на мальчонкин член и с лаской его сжимает.              — Ты любил пошло развести ноги и дать оператору снять твой член крупным планом? Или как твоя дырка открывается и сжимается, впуская и выпуская чужой член? Или это был твой член, а дырка принадлежала кому-то ещё, а, Тимми? Как это было?              Пульс замедляется. Сердцебиение, честное слово, останавливается.              Тим смотрит на Арми, не моргая. Его рука на члене лишь чуть-чуть отвлекает.              Едва поднимая конечности, Тимоти укладывает одну, а потом другую свою руку на губы препода.              Он не давит на них, а словно сшивает из своих пальцев маску для рта Арми. Так-то он перестанет говорить вещи, о которых не может заставить себя не спрашивать.              — Хватит, Арми, — Тим хмурится, его голос глух. — Не хочу думать об этом.              Твёрдости ему не добавляет то, что он сидит прямо сейчас с голой задницей.              — Ты же предлагал нам сделать такие фото... — через силу размыкая губы, выговаривает мужчина. — Что случилось?              — Не хочу думать о прошлом. И с тобой у нас будет… По-другому. Если снимем. Будет очень нежно.              Тим гладит его своим носом по лбу.              — Как ты это видишь, малыш?              Руки укладываются к преподу на шею. Тёплую и притягательную.              — Хочу, чтобы это было камерно. Не как профессиональная съёмка. Просто ты меня трахаешь и снимаешь на телефон одной рукой. Как тебе идея?              Пальцы накручивают прядь на волосах старшего.              Тимми втягивает в себя сопли.              — Это так пошло, что очень нравится, — Арми коротко смеётся. — Значит, медленный и долгий секс — это то, что ты хотел бы потом со мной пересматривать?              Озорная улыбка окрашивает лицо мальчишки.              — Нет, — говорит он. — Я хочу, чтобы это ты его пересматривал и постоянно обо мне думал. А если я буду рядом, то буду смотреть не видео, а на тебя, на то, как смотришь ты...              — О, ну, — мужчина облизывает губы и щурится, вглядываясь в своего маленького любовника. — Я всегда буду рядом с тобой и, даже если при таком раскладе мне когда-нибудь захочется подрочить, буду смотреть только на тебя настоящего.              Тимоти раскатисто смеётся. У него замерзали бёдра, но ему так нравилось, что они не двигались, просто говорили, были собой.              — А если ты в университете? Или меня долго нет рядом, что тогда? — щекотка Тимми приходится Арми под челюсть. — Ты бы соскучился?              — Если тебя долго нет рядом, то где ты? — между бровей препода появляется морщинка.              — На работе. С друзьями, — пальчиком Тимми убирает хмурость.              Мужчина откидывает голову на обшарпанную стену домика, к которой их стул примкнулся почти вплотную.              — Мы всё ещё говорим о передëргивании самому себе или здесь уже... Более глубокие смыслы?              Тимми мотает головой, и все кудри мотаются за ним. Бьют по лицу и вызывают улыбку.              — Никаких глубоких смыслов. Просто говорю, что хочу, чтобы ты скучал по мне, а потом смотрел видео.              Препод фыркает под нос, а затем прижимает к себе Тимми. Аккуратно и бережно, так, что хочется в таких объятиях расслабиться и заснуть.              — Как тогда будешь скучать по мне ты?              — А я буду дышать твоими рубашками и футболками.              Арми облизывает свои губы, словно бы в один момент ему захотелось пить.              Обнимает мальчика крепче, бëдра мужчины напрягаются.              — Роскошно звучит, — со стула они поднимаются вдвоём, и Тим уже привычным жестом скрещивает лодыжки на пояснице мужчины. — Пойдём тогда...              Их силуэт замирает в дверном проёме, и перед тем как исчезнуть в доме и заодно раствориться в совершенно бешеном поцелуе, на улице ещё звучит едва слышно:              — …Снимать видео.              — Я могу называть тебя «папочка»?… — спрашивает разрешения мальчик, а потом их голоса затихают в четырёх стенах.              Только продолжает прощально поскрипывать старая лестница, выходящая на задний двор.             

***

            В течение второго дня боль вспышками то появлялась, то исчезала. Третий же день оказался намного лучше прежних. Грудную клетку не сжимало в комок, и она не плакала сиплыми вздохами, что ей тяжело. Нос продолжал течь, но не обильно. Приходилось сморкаться раз-три в день, не по десять там штук. Стало так хорошо, что Тим сделал какао и ел яблочный зефир вприкуску. Жарко, сладко. Голову будто протёрли от пыли. Стало свободно.              Тимоти и Арми оделись в шмотки Арми и отправились гулять. В этот раз к озеру. Земля высохла. Не осталось и следа от недавнего дождя. Они шли через лес.              Больше всего в лесу Тимми нравился ландшафт. Кочки, овраги, ямы, такие извилины, которые неизвестно куда приведут. Они украшали озерцо, как ожерелье. Ели и сосны встречали неизвестные Тиму лиственные деревья. Всё выглядело как семья. Пахло тут лучше, чем в городе. Мошек было несложно отгонять рукой. Высокая трава щекотала лодыжки.              Мальчик пообещал, что научит препода играть в свою игру детства. В камешки.              Само Лемюэль им для этого не было нужно, там просто красиво.              Возле него Тим присел на корточки и стал объяснять:              — Нужно взять камни и подбросить их. Когда подбросил, переворачиваешь руку. Быстро-быстро. Все камни должны оказаться на тыльной стороне ладони, где костяшки, а не улететь куда-нибудь. Это просто. Всё понял?              Тим сгрёб попавшиеся камешки в свою ладошку.              Рассевшись прямо на траве, Арми со скепсисом осматривает протянутые ему «игрушки».              — Знаешь, это выглядит, как... — мужчина замолкает и на пробу делает первый бросок. Естественно — мимо. Препод этому улыбается. — Тренинг юных карманников или... Бесконечный марафон от самого хитрого в мире напëрсточника.              Огромная ладонь подбрасывает камни второй раз.              Громкий выдох.              Сразу два камешка замирают в выемках между широких пальцев. Тут же падают, правда, на землю, но появившиеся в улыбке клыки и складочки между глаз сообщили — Арми доволен.              — Ты будешь? — он протягивает мальчику горсть крупной и звонко бьющейся друг о друга гальки.              Из стороны в сторону Тимоти ведёт носом.              — Пока нет, — поясняет он. — Хочу посмотреть, как у тебя будет получаться. Потом начнём соревноваться.              Он усаживается на колени.              Тимми ловит себя на мысли, что впускает Арми в свой мир, в своё детство, даже больше чем просто «в себя».              В сексуальном плане — это одно, сейчас — совсем другое. Это как открыть дверь внутрь памяти, дать там со всеми перезнакомиться и занять удобное место. К тому же, Тим чувствует, что ему сейчас будто десять лет. Это прекрасное ощущение. Словно не нужно ни о чём беспокоиться хотя бы на время.              Арми сделал несколько пробных бросков. Проигрышных.              Тихие шлепки о траву напоминали приглушëнный топот.              Два воробья, наблюдавшие за ними с ветки можжевельника, распушили свои крылышки и что-то весело прочирикали.              Арми хмурился. Жевал губы. Подбрасывал камешки в воздух, пытаясь прочувствовать их вес и просчитать возможную траекторию движения, снова кидал, переворачивал руку...              В какой-то момент три из двух камней осели на его широкой ладони. Остальные упрямо плюхнулись на извечно влажную почву.              — Хочешь сказать, ты играл в это, когда был маленьким?              — Да, — отвечает Тим и смеётся, видя, что у Арми чуть-чуть начинает получаться. — Я всех своих друзей этой игре научил.              Мальчик поднимает с земли горстку камешков и просто их рассматривает ради удовольствия. Грязные в земле, холодные, маленькие и то гладкие, то острые. На белой ладони они выглядят, как древние потерянные сокровища.              — Первый раз вижу такое.              Арми подтягивает свои бесконечные ноги ближе к груди и сосредоточенно пытается поймать на ладонь все пять камней.              Губы поджал в тонкую линию. Плечи от напряжения ссутулились.              — Расслабься, — сказал Тим, встал с колен и оказался позади Арми. Он не прикасался к нему, но наклонился лицом к плечу, чтобы было хорошо слышно и не возникло искушения трогать друг друга. — Делай это так, будто ты знаешь, что можно обмануть физику и природу. Словно камни сами притягиваются к тебе. Ещё у тебя рука большая. Ловиться должны легче.              Мужчина поворачивает голову. Так, чтобы зацепить взглядом и глаза, и губы мальчика.              Вернее нет. Сначала он пристально смотрит на его губы, а потом только находит зелëные глаза.              — Ты студент Новоорлеанского университета или Хогвартса? Я запутался.              Арми дëргает уголками губ. Фыркает что-то и возвращается к камням.              С очередным броском они, словно по волшебству, падают на тыльную сторону мужской ладони, да так там и остаются.              — Я всего лишь слушатель парочки курсов, — снижает свою роль Тим, поскольку знает, что в вузе он не ради учёбы, а ради Арми и друзей. — Вот теперь-то посоревнуемся!              Мальчишка обгоняет препода и садится коленями на землю. Находит камни для себя, кидает их пару раз вверх, почти удостоверяется в своей мощи и, полный возбуждения от игры, шепчет:              — Начнём! Давай, ты первый.              — Окей.              Арми собирает свои камешки жестом крупье ласвегасовского казино, а не обычного препода самого обычного университета Луизианы.              — Кстати, думаешь, это честно — играть разным набором камней? Уж если соревноваться, то на одном.              Тимми ухмыляется.              — Считаешь, я тебя переиграю?              Камни в кулаке вытираются о кожу, очищаются. Тим трясёт их в ладони, как песок в маракасе.              Мужчина громко фыркает и пинает мальчонку по коленке. В этом жесте нет свойственной Арми агрессии, хотя он и бьёт...              — Я давал тебе шанс, помни об этом, — говорит бугай.              И вот он — новый бросок.              И благодаря ему абсолютно все камни летят мимо Армиевской ладони. Просто врассыпную.              Тимоти на это заливисто смеётся. До слёз из глаз и пузырьков слюней на губах. Что может быть веселее Арми, у которого ничего не выходит? Когда больше всего на свете Хаммеру нравится иметь контроль над происходящим…              Раз — ладонь перевернулась.              Два — на неё попадали маленькие игрушки.              Мальчик видит, что четыре из пяти камешков покоятся на руке. Один из малюток улёгся прямо в складку между большим пальцем и тыльной стороной ладони.              Тимми улыбается во все зубы.              — Посмотри, как я хорош, — гордится собой Тим перед лицом человека, который впервые в жизни познакомился с мальчишкиной забавой. — И у тебя получится… Когда-нибудь… Попробуй же расслабиться, Ар-рми!              Тот сводит губы в тоненькую ребристую линию, смотрит на камни, как будто готов их испепелить...              Ветер играет с воротником накинутой поверх футболки рубашки. Она чëрно-красного цвета, Арми подвернул у неё рукава до локтей и теперь напоминает какого-то взрослого хулигана с наивно распахнутыми голубыми глазами.              Он бросает гальку вверх. Истерично быстро, пять, десять, пятнадцать раз... Каждая попытка помогает удержать по два или по три камешка, но ни разу — все.              В очередной раз Арми собирает камни вместе с травой, песком и землëй... Всё это взлетает в воздух. И ничего на руке не остаëтся.              — Ëбаный ты... — новый бросок, и снова мимо. — …В рот!              Мелкие камешки взлетают высоко. Гораздо выше, чем до этого бросал их мужчина. Со звонкими, разрезающим пространство «буль-буль-буль» недавние его игрушки оказываются в озере, а сам Арми, тяжело дыша, уже вдыхает призванный успокаивать никотин.              Если бы Тимми себя не сдерживал, он бы хохотал во всё горло, катаясь по земле, плача и страдая от боли, сводящей мышцы на лице… Вызывающей колики в животе… Господи! Арми! Аха-ха-ха…              Наверное, со стороны Тим выглядит так, словно в его щеках плавает и кувыркается угорь. Так на самом деле нервничает язык Тимоти, который тот не знает, куда деть, раз смех рвётся наружу, а он его не выпускает.              Уши и нос страшно краснеют.              Тимми старается говорить ровно, но голос предательски дрожит. Из глаз неизбежно текут слёзы.              — У тебя… Всё получится, — срываясь на высокие ноты, мальчишка ладошками нагоняет на кожу успокаивающий холод. Лицо сейчас, сто процентов, как помидор. — Отдохни. Потом попробуем сначала. Будь… Нежным. Уверенным. Предсказуемым. Как в сексе!              Арми зыркает на него из-под бровей. Выдыхает струю дыма, такую же сильную, какую выдаëт носик закипевшего чайника.              Молчит. Только беспорядочно двигающаяся сигарета между пальцев говорит о сокрытых от Тимми чувствах. В конце концов Арми зажимает её в уголке рта, щурится...              — Предсказуемый, как в сексе, значит?              Оглушённый хохотом, застрявшим в теле, Тим изрядно кивает Арми. Сам не знает, зачем. Его так душило, что у Арми ничего не получается! Тимоти так и свалился на попу, держась за бока и не в силах разглядеть препода сквозь туманную дымку солёной воды на глазах. В любую секунду там, под нежным мягким прессом, мог взорваться желчный пузырь или селезёнка, чёрт его знает.              Наконец, успокоившись, Тимми продолжил невнятный диалог со своей стороны:              — Да… — легко отвечает он. — Ну ты такой… Мало экспериментируешь.              Арми издаëт короткое «м-м-м», кивая, что, мол, Тима он услышал и понял.              А мгновение спустя мальчик чувствует, как его забрасывают на плечо.              Шаг... Ещё... И ещё один...              Через мгновение мальчонку перебрасывают назад... Земля, вода, небо и Арми вращаются с какой-то бешеной и стремительной скоростью, а потом...              Спина бьëтся о воду, и Тим, следуя инерции и силе тяжести, идёт ко дну кровавого Лемюэль.              Руки… Пальцы, локти… Их словно закинули в морозилку. Они коченеют.              Тим открывает глаза и…              Делает вдох.              В лёгкие забивается вода.              Он давится.              Полумёртвые, как думалось, конечности, начинают неистово барахтаться, но к поверхности с кислородом ни на йоту не приближают.              Тимми сковывает страх. Потом — холод.              И на этом мозг перестаёт испытывать какие-либо эмоции, чувствовать какую-либо реальность.              Кашель.              Несмотря на кашель, жжение в глазах, тяжёлые ноги, организм впитывает все сигналы нервов ради выживания — и стройно двигается вверх. Дрожа, ошибаясь, медленно…              Но вот он на поверхности.              Точно?              Боже, да, точно!              По щекам ударяет мороз. Они моментально краснеют. Не так, как пару минут назад на суше…              Добраться до воздуха только казалось стрёмным… Теперь… Тепло…              Отплёвываясь, Тимоти погрёб к берегу, игнорируя всё остальное пространство.              Мир представился смазанным пятном, плохой картинкой, нарисованной в детском саду самым известным лентяем.              Первый раз выбраться из воды не получилось.              Руки настолько оледенели (и так быстро), что Тимми их не чувствовал, когда пытался забраться на землю, а оттого соскользнул и упал обратно в озеро.              Помогло только подпрыгнуть… В третий раз… Налечь животом и — слава богу! — подняться.              Тим свернулся на том же самом месте в комок, пытаясь согреться, неистово трясясь. Нет… Не поможет… Надо подниматься…              Кроссовки Арми оказываются возле его носа. У них царапины на носах, которые препод оставил вчера, пока с особой тщательностью отмывал обувь. К подошве приклеился засохший стебелёк.              — Вставай, — звучит грубо.              Тимми не успевает пошевелиться, как его хватают за ворот футболки и тянут вверх.              Арми хмурится. На лбу появляются вертикальные морщинки, а от улыбки не остаётся и следа.              Шершавая ладонь перебрасывает мокрые кудри со лба назад и одним движением выжимает из них воду. А после... Мальчик не понимает, что происходит. Он просто вертится в руках Хаммера, хлюпает водой в одежде, мочит ею мужчину и вдруг остаётся без футболки.              Та мокрым и грязным нечто приземляется у них в ногах.              — Ну и как тебе водичка? — стоя так близко, что они ощущают дыхание друг друга, спрашивает мужчина.              Тимми, дрожащий и ни черта не понимающий, обнимает себя руками в надежде согреться. Хотя бы капельку. Чуточку… Так всё жжётся!              Он трясётся, словно в нём что-то сломалось.              Не успевает переработать вопрос Арми в голове. Просто… Что?…              Каждый вздох препода обжигает лоб, нос и щёки. Вроде почти приятно. Или просто приятно… Но Арми…              Мальчишка шипит, кряхтит, рычит. Он издаёт обиженный вопль, отнимает от себя руки и толкает мужчину в грудь, прочь от себя.              Штаны сползают на тазобедренные косточки.              Зубы стучат. Нос — моментально сопит. Глаза красные. Злые. Убивают Арми без звуков.              — Упря-я-ямый, — отступивший было на шаг, мужчина снова оказывается рядом. Он держит лицо Тима под подбородок и что-то ищет в его лице.              Пальцы Арми пахнут сигаретами. Мир вокруг — несвежей водой и тиной. И мальчика вдруг накрывает ощущение, что он уже это чувствовал. Помнит, как такое уже было...              И темнеющий на другом берегу музей. И эта пристань. Дурацкий рыбачий домик.              — Что же в тебе такого, а? — влезает в голову препод. — Я никак не могу понять.              Тимоти фыркает.              Во рту что-то булькает, в самом нутре — скрипит. Точно кое-кто проходил мимо и перекосил любимую фотографию, висящую на стене.              — Нич-чег-го особенног-го, — сквозь сжатые челюсти выдаёт мальчишка, а в следующую секунду бьёт Арми по запястью. — Отвали, — шипит он.              Злость накрывает с ног до головы, тело из-за этого окатывает тепло.              Тимми делает шаг назад, пиля мужчину взглядом. Какого-то хрена футболку скинул и попортил в грязи. Вдобавок рядом нет машины! Только пешком, как последнему лоху, переть до дома… Ну и везение.              «Что в тебе такого?»              Захотелось посмотреть на себя в зеркало, увидеть отражение и понять: неужели ничего в нём не было особенного, чтобы Арми в него всматривался и не мог это назвать?              — Эй, — Арми словно слышит его мысли и снова в них вмешивается. — У тебя там химическая реакция в голове, по глазам вижу.              Он стирает с его бровей и щёк капли озёрной воды, не давая мальчонке толком пошевелиться.              — Ты заставляешь меня чувствовать, Тимоти, целую гамму эмоций, постоянно. Я не помню, чтобы ощущал себя так хоть с кем-то, хоть когда-то. И дело не в твоей внешности или в поведении, понимаешь? Дело в тебе, как в чём-то большем, и...              Господигосподигосподи…              Пока Арми разглагольствует, вся задница обмёрзла! Почки отвалились, соски встали как штыки, стопы просто не чувствуются! А вот он, засранец, стоит тут, о «гамме эмоций» толкует…              — Я мокрый. Это всё из-з-за тебя! Что ты н-наделал! — но злость побеждается нуждой спасти себя. — Я — домой.              Тимоти разворачивается, делает шаг…              — Дрожишь так, будто мы на Аляске, а не в Луизиане с плюс двадцать в ночи, — следует равнодушная реакция Хаммера, который в следующее мгновение становится позади мальчика и обнимает его. Огненные ладони и вовсе вцепились в плечи. — Ты что, никогда таким способом в воде не оказывался?              Конечно, оказывался. Он сто раз в детстве так прыгал в воду. Обычно чувствовал, что с ним балуются, и вот могут толкнуть — и бац, море брызг. Весело. Но от Арми это была… Какая-то обида.              Тим разворачивается, смотрит на сухого Хаммера и… Завидует.              — Почему ты снял с меня футболку? — сворачивает с темы мальчик. Оглядывается. — Зачем в воду бросил? — продолжает сыпать. — Это было глупо, Арми!              — Наверное, — мужчина опускает взгляд на валяющийся в траве грязный комок одежды.— Она же насквозь мокрая. Так быстрее заболеешь второй раз.              Абсолютно обнаглевшие руки Арми цепляются в ткань Тимовых джинсовых шорт.              — Я бы и их с тебя снял, но ты же разорëшься и распугаешь здесь всех маньяков.              — А нечего меня было в озеро скидывать!              Тимоти, кажется, больше не чувствует холода. Пнуть же Арми в коленку с размаху — это да, это он чувствует, это он хочет, это нравится.              Тим бьёт с особым звуком. Такой стон боли-удовольствия, когда размозжить громадине перед собой ничего не можешь, но хотя бы доказываешь, что в ответ учудить готов.              — Вот сам и лети в озеро… — Тимми начинает рьяно толкать Арми к краю берега. — И с себя всё… Стаскивай…              За каждым Тимовым напором на препода остаются глубокие влажные следы в земле.              — О, как скажешь.              Арми не даёт ему отпора. Наоборот, послушно шагает к озеру, на ходу стаскивая с широких плеч свою клетчатую рубашку и обращаясь с ней так же, как ранее с футболкой Тимми.              Препод звякает пряжкой ремня и жужжит молнией, намереваясь стянуть со своей чëртовой задницы джинсы.              — Поможешь?              — Нет!! — ошарашенно кричит Тим.              Кто этот Арми Хаммер?! Грёбаный провокатор!              Мальчик еле сдерживается, чтобы не искать взглядом в прорези ширинки выглянувшие трусы. Он с силой толкает Арми у кромки озера, как вдруг… В затылке что-то страшно чешется. Боязно. Что боязно?              Разве Арми просто так всё говорит и… Шутит?… Или?… Что у него на уме?!              Тимоти как можно скорее спешит убрать руки и отойти…              — Да ладно тебе, ну, — его ловят за запястье и тянут назад. — Я что, буду плавать один?              Плавать? Плавать… Плавать… Плавать!!              — Я ни за что туда не полезу!              Тим кричит, морщится, злится, смеётся. А, может быть, плачет.              — Посмотришь просто... Иначе мне будет скучно.              Вот он, Арми. Такой. Сокративший между ними расстояние, чтобы уложить руки Тимоти на свою Хаммеровскую задницу и просящий... Своими глазами умоляющий буквально... Снять с него их?!              Мальчишка чувствует, как растёт возбуждение в мокрых шортах.              Он гладит ягодицы Арми, не отрывая от старшего глаз.              Тимми не замечает, как рот приоткрывается и не закрывается.              Ему нравится подхватить мужчину под задницу, нежно помять её, пожелать снять одежду…              Воздух выходит из лёгких со свистящим звуком.              Тим посматривает вниз, на член Арми, но ещё непонятно, нравится ли Хаммеру, что делает его мальчик-любовник.              Забыв о недавнем купании, закусив нижнюю губу, Тимми аккуратненько спускает джинсы здоровяка. Для личного удовольствия Тиму достаточно немного. Погладить разве что головку Арми через бельё и с новой силой впиться в горячий зад… И самому придвинуться вплотную. Показать, что очень-очень нравится сейчас… Вот так…              — Я не буду снимать с тебя джинсы… Полностью, — шёпотом говорит Тим. — Если помогу, то встану на колени и тогда ты скажешь отсосать тебе.              — Я могу попросить тебя, — Арми и сам толкается вперёд. Его руки обнаруживаются на мокром поясе шорт мальчика. Мужчина обводит его край пальцами, губы упираются в спрятанный тëмными кудрями висок. — Но ты всегда можешь отказаться, если не хочешь. Откуда у тебя взялась другая установка?              М-м-м-м-м… Арми-Арми-Арми… Ничего не понимаешь…              — Дело в том, Арми, что я не смогу отказать, — Тимми продолжает говорить тихо.              Мальчик слышит мягкий смех. И чувствует чужие руки на своих: они помогают и дальше стаскивать штаны мужчины вниз.              — Обещаю, просить минет я не буду, только помочь снять одежду.              Тимоти сверлит Арми невинными глазами, а потом, отрываясь, целует его в грудь, несмотря на футболку. Во второй раз, целуя туда же, Тимми резко задирает мешающую ткань и рассыпает по открывшемуся пейзажу мышц облизывания и свою слюну. Лишь после этого он стягивает с Арми джинсу.              Мальчишка приседает, сгибая колени, и вытягивает ноги Арми из пут, но ещё и снимает с него кроссовки, распустив перед этим шнурки.              Как только руки оказываются свободны, Тимми, не поднимаясь, забирается пальцами под ткань Армиевских боксеров и, сладко мурча, мнёт и сжимает его упругие круглые мышцы.              Доволен препод или нет становится ясно по растущему прямо перед носом Тимоти возбуждению и влажному пятну, расползающемуся по ткани.              — Ты редко... — выдавливает из себя мужчина, говорит сейчас он почему-то с трудом. — Так делаешь.              Тимми проводит носом по спрятанному в трусах стволу. От самого кончика до лобка. Целует в живот. Резинка трусов уже отрывается от кожи и создаёт маленький просвет.              Рядом громко ухает сова… Или дятел, или ещё кто-то. Трещат ветки. Это потрясающе. Веет хвоей, водорослями из озера… Так хорошо! Как на небесах.              — Как делаю? — нежно и тихонько говорит Тимоти. — Трогаю и ласкаю твою задницу?              Даже последнее удаётся выговорить мягко. Мальчишка просто растирает кожу мужчины в своих ладонях до того, чтобы она горела.              Не выдержав, Тим с упоением присасывается губами к пупку Арми.              — Да, — препод зарывается могучей рукой мальчику в волосы. — Это необычно и... Если нам всё ещё важно, чтобы ты был сверху, то когда ты делаешь вот так, я... Знаешь... Начинаю чувствовать, что хочу с тобой такого секса.              Тимми лижет дорожку волос от пупка к паху. Хмыкает.              — «Всё ещё важно»? А кто сказал, что больше не важно?              Он медленно, нарочито дразня, одним пальчиком оттягивает резинку трусов вниз и с удовольствием принимает удар от члена Арми по щеке. Собирает с головки капли, которые образовали на белье красивое абстрактное нечто, и поднимается с колен.              В этот момент более ощутимо, как тесно стало в дурацких шортиках.              Но Тим не может на них отвлечься. Он утыкается лицом в шею Арми, пока его рука заходит за спину мужчины и начинает гладить сухое колечко мышц.              — Почему ты хотел в воду? Сейчас же холоднее, чем обычно.              — Потому что это интересно, — напряжëнный выдох от Арми и быстро текучая расшифровка: — Вызов себе. Холодная вода, огромная скорость, прыжок с высоты... Испытание реальности в моменте. Это она тебе подвластна или наоборот?              И вот теперь, когда Арми ушёл своей головой куда-то философствовать, Тимми начал терять интерес. Он еле держался, чтобы не попроситься домой. Замёрз, хотелось какао. Но вот перед ним Хаммер тычет своим членом в бедро, у самого мучительно стоит, хотя внутри всё заныло от тоски куда-то кидаться и бросаться, типа этого поганого озера… Но Арми весь разделся… И что с ним делать? На самом себе практически ничего не осталось. Футболку жалко.              — Не знаю, — пожимает плечами Тим. — Может, займёмся сексом на траве? Без твоего прыжка… Ну сам знаешь… Кошмар будет.              — Нет, ну так неинтересно, — Арми сжимает плечи мальчика и обиженно выпячивает губы, становясь до боли похожим на своего сына. — Зачем сказал это?              Тим смущается. Ему вообще-то всё ещё продолжает натирать бедро большой член Арми. А собственные руки… Ну, чтобы не растеряться, ими Тимоти несколько раз гладит препода по заднице, старается… Не знает что…              — Это интересно. Мы не трахались на траве, — вспоминая недавние события в парке, добавляет: — Нормально не трахались.              Вдруг Тимоти решает послать всё к чёрту и проигнорировать детали реальности. Он ныряет указательным пальцем между ягодиц Арми и оказывается в его узком сжимающемся входе.              Препод на это утыкается лицом в ключицу мальчика и пытается расслабить напряжëнное колечко мышц.              — Блять, это всегда очень странно.              Палец Тима выгибается в сторону и настойчиво ищет простату. А пока это происходит, Тимоти морщится и кривит губы. «Странно»? Это всё? Мальчик борется с желанием убрать руку, а заодно и убраться отсюда совсем.              — Я могу остановиться, — шепчет Тимми.              После этих слов проходят долгие секунды тишины.              Это пауза, но она — только между ними.              Плеск воды, завывание ветра над головой и даже тихий шум мотора вдали наполняют мир, чтобы показать — время не замерло. Они оба ещё живут и вполне полноценной жизнью.              — Да, — Арми шевелится в его руках, берётся за плечи мальчика и отталкивается, кивая растущей между ними пустоте: — Остановись, Тимми.              Сминая губы, Тим улыбается. Это не по-настоящему. Он и хочет показать такую улыбку Арми. Она значит «я бы хотел улыбнуться, но не могу».              Тимоти тупо смотрит в грудь мужчины, потом очень быстро в глаза и за плечи. Свои руки возвращает себе.              Он желает развернуться. Уйти к футболке, поднять её. Ладони Арми всё ещё его удерживают.              Хаммер делает шаг назад. А Тимми делает его тоже. Не может вырваться.              Злость, разочарование и что-то другое так отвлекли, что Тимоти и не думал, как вот-вот упадёт в воду. Сначала — Арми, далее — он сам. Не подумал, что это будет вновь настолько холодно, неожиданно, что из-за Хаммера вокруг полетит океан капелек, а вдвоём возникнет ощущение, что они идут ко дну.              Под озером стояла мёртвая тишина. Они ничего не слышали, кроме себя.              Со вдохом через нос вода попала в бедные лёгкие. Опять. Но им удалось вскоре выплыть.              Лучше бы было надолго остаться в тишине. Там хорошо думается. Больше не хочется притворяться, больше не хочется играть.              

***

Два года назад

             Дорога тут ужасная. В дождь ни черта не видно. Автомобильные дворники визжат, с трудом вытирают стекло.              В салоне всё как будто приглушено. Однако так шумят два дыхания, что можно разрезать ими перепонки, как самой громкой музыкой, как острым скальпелем.              Тимоти ведёт машину, не видя дорогу дальше трёх метров. Вокруг чернильно-чёрный лес. Пустота. Безлюдно. Асфальт, переложенный в разных местах по несколько раз. На них салон трясёт, и Тим с Аароном подпрыгивают. Он сидит рядом, справа.              Его лицо освещает жёлтый свет фар. Грязное, в крови, с тревожными выпученными глазами. Рукой он закрывает рот и не шевелится, сквозь ноздри с пугающей стремительностью выходит воздух.              Чтобы не утонуть в галдеже лёгких, Тим включает радиостанцию. Он тянется до кнопки, на которой оставляет след крови, смешанный с водой. Ему тоже досталось.              Он спешит спуститься вниз,       Туда, где воздух спёрт и кисл...              — Куда мы едем? — в панике спрашивает Аарон.              Он злится.              Сливаясь с шорохом шагов,       В подземку шумных городов…              — Не знаю, — запинаясь выдаёт Тим. Ему на глаза попадается дорожный знак с прыгающим оленем, предупреждающим, что стоит сбавить скорость. — В больницу?              От серых стен — унылый смрад...              — В какую нахрен больницу?!              Бредёт со всеми, наугад...              — Не знаю! — кричит Тимоти, стараясь перекричать друга. — У тебя рука сломана! Куда мы ещё едем?!              Не видя света и дождя...              — ...Аарон, я без понятия!              Туда, где не встаёт заря...              Словно стараясь исполнить желание Тима, Ари, его школьный друг, лучший друг Ари вопит:              — Не ори, твою мать!              Но — и вдруг — случайный стук знакомых каблучков,       Память — вдруг — врывается потоком смыслов-слов...              Тимоти выворачивает руль, и они съезжают на песчано-травяную дорогу, какие образовываются во всех провинциальных городах, где строят слишком мало и слишком часто отмывают деньги.              — О, привет! Позволь, позволь тебя поцеловать!...              Сзади, на сиденьях, где обычно проводят время пассажиры, кое-что с грохотом падает на пол.              Аарон испуганно оборачивается.              О, мой бог! А мне теперь одной век горевать…              Он бьёт Тима кулаком в плечо. Сломанной рукой? Тимоти не соображает. Он будто не почувствовал удара и продолжил вести.              — Аккуратнее! — звучит со страхом, но и с таким раздражением, свойственным одному только страху.              Дождь со снегом, сырость, лёд...              От Аарона даже по-другому пахнет, и это не из-за дождя или того, что произошло в доме. Разница была в том, что...              И он за угол, в паб идёт...              Аарон изменился. Поэтому изменился и его запах.              Тимоти поворачивается к нему, вытирая нос, из которого бежит кровь, рукой. Губы покрывает плёнка старых бордовых следов, она болит, когда рот двигается.              Смакуя в сумраке дождя       То, что проводит время зря...              Автомобиль громче пыхтит. Тим настораживается. Он его осматривает, не переставая жать на кнопку с дворниками, и ощущает огромный прилив жара к затылку и щекам. Ему показалось, сзади кто-то шевелится...              Дождь со снегом, сырость, лёд,       И он за угол, в паб идёт...              — Аарон?!...              Смакуя в сумраке дождя...              Это был друг. Он пролез назад между их мест и повторял «блять» и «пиздец».              То, что проводит время зря...              Дышать было нечем. Они съели весь кислород. Нужно было открыть окно.              Как только Тим это сделал, Аарон приказал его закрыть, и в итоге они вжикали одной кнопкой, сцепившись друг с другом...              И, запинаясь о порог,       Выходит в дождь ночных дорог...              Тимоти, без понятия, почему Ари на него накинулся, перекидывал руль из одних своих пальцев в другие, отталкивая Аарона и заезжая ему по морде, пока самому Тиму заезжали туда же. В разбитую бровь. В исцарапанную шею. В сломанные пальцы. Из-за них Тим закричал и не мог прекратить.              От пива эта дрожь в ногах?       Или от слёз, что на глазах?...              По лицу что-то полилось, непонятно, из-за чего: не выдержали ли глаза, кровь это хлынула или слюни Аарона окропили лицо, но в ту секунду, когда веки зажмурились, а стекло доползло до самого конца, вниз, и дождь нырнул вглубь авто, о бампер с неистовой силой ударилось нечто живое, машина съехала с дороги. С задних сидений уже точно скатился неподъёмный валун, колёса переплюнули человеческий крик — и стало темно. А ещё стало тихо.              Тишина. Лучше бы было надолго остаться в тишине.