Воробьиная ночь

«Процессы, происходящие в сознании, представляют собой бесконечную цепь воспоминаний, реконструкций и, всегда, всегда поэтизацию, поскольку мы отбираем, удаляем, затемняем, присваиваем и упорядочиваем детали памяти, чтобы придать форму тому, что мы называем реальностью»

— "Интерпретации воспоминаний…"

Анасуя Бхар.

      

Продолжение

      — Д-да ты аккуратнее веди! Пацан! — голос серьёзен, даже зол, но следом идёт искренний смех: — Да ты охренел!              Мэтт ерошит волосы Тимми, а тот хихикает себе под нос.              Если смеяться слишком сильно, не будет слышно малейших звуков от Мэтта, а Тиму, ох, как Тиму нравится, когда Мэтт смеётся. В такие моменты он чувствует себя необыкновенно счастливым.              Тимоти наматывает последний круг на пшеничном поле, где они тренировались. Мэтт учил Тимми вождению, и Тим обожал эти уроки.              У Мэтта сногсшибательный салон.              Только не представляйте его в ярких красках. Этот мир уходит в мягкую, залитую предрассветным солнцем, сепию. От неё даже душно. В воздухе летают серые пылинки, которые начинают бешено переливаться, попадая под солнечные лучи.              Здесь накурено. При этом невозможно открыть окно.              Впрочем, последнее даже хорошо, потому что и без лишнего шума приходится пригибаться, втискиваясь кое-как между сидениями, чтобы не пропустить ни одной важной детали.              Например, игрушечного осьминога, который лежит на приборной панели, и там, где у осьминога должны блестеть смешные глазки — брутальные чёрные очки. В кармане-выемке перед коробкой передач валяются безделушки, пустые и полные коробки «‎Кэмэл». На зеркале заднего вида висят картонные брелки «‎совращаю девок» и стиснутая женская грудь. На ключах от машины — брелок с армейским жетоном. Над солнцезащитным козырьком с водительского сиденья видна ещё одна цитата, нашивка: «‎заёбан, но не сломлен».              Это был третий день, когда они выбирались из дома вместе ради поездки подальше от чужих глаз.              Сегодня Тим отрабатывал переключение со сцепления на тормоз и обратно, и если у него не получалось (а он делал это специально, чтобы Мэтт немного ругался), то неприлично широко улыбался.              Жара, солнцепёк, кола в стаканчиках походит на сладкий кофе, от них обоих, мужчин, пахнет потом, волосы прилипли к коже, и это всё дико возбуждает Тимми.              Перед тем, как отправиться на «обучение», он заправил член за резинку трусов, чтобы у него не встало во время общения и всяких там поворотов.              И не прогадал. Было больновато, зато — не спалился.              Тимми, конечно, так думает. Внимательный человек, приглядевшись, сразу заметит всю странность его позы: раскоряченные ноги, прямая напряжëнная спина, совершенно неестественная выпуклость в области паха…              Странно, что отчим ещё не заметил это и не посоветовал мальчишке «‎расслабиться».              Ах, да, Смиту ведь было на него всё равно.              — Так, допивай свою газировку, паршивец, — сказал Мэтт на последнем круге, Тимоти тогда остановился. — Тебе пора в школу.              Мальчишка возмущённо вздохнул. Но протестовать не стал. Знал: Мэтт не на шутку разозлится, если ему тут же начать перечить.              — Я могу пропустить первый урок...              — Не можешь, — настаивает Мэтт, наклонившись к Тиму ближе.              У парня стремительно забивается сердце.              — И не приходи в бар после занятий, усёк? — сведя брови, Мэтт, пылая ярким мускусным ароматом, дышит Тимми прямо в лицо выкуренной пачкой сигарет. — Сколько раз повторять?              Тяжело и печально выдохнув, неожиданно Мэтт прикладывает ладонь ко лбу Тима.              Ему это нравится. Он даже открывает рот от удовольствия, хочет попросить, чтобы пальцы двинулись дальше и вцепились в волосы… Или погладили… Но жёсткая мозолистая рука только толкает Тимоти ровно в центр лба.              Он качается на месте, пока Мэтт выпрямляется на сиденьи.              — Вылезай.              Пока они меняются местами, атмосфера становится холоднее. Жëлтый почти исчезает из кадров, которые ежесекундно даруют глаза.              В новой картинке ведут серые, синие и тëмно-зелëные оттенки.              Несмотря на палящий сверху светильник, который описывает Тим.              — Я буду выгонять тебя взашей, — продолжает Мэтт и заводит мотор. Под лучами солнца кровь под их кожей бурлит, из-за этого каждое слово и действие наполнено раздражением. — Всем покажу твою фотку и скажу, чтоб в двери не пускали.              Тим хмыкает.              Он любит приходить и смотреть, как Мэтт пьёт и играет в американский пул. Так он, Тимми, и научился играть в бильярд.              Нет ничего лучше, чем делать это при приглушённом свете. Рядом пиво, люди. Смеются и улыбаются, кто-то спорит. Мужчины ложатся на стол с зелёным покрывалом, женщины вместе с ними. По очереди. Вытянув руки для удара кием по шарам. Они бьются и шумят… И насколько ж свят звук щёлкающего крана, от которого в прозрачных стаканах набирается шипучая жидкость!              — Повесишь моё фото на дверь бара, да? Типа я преступник на Диком западе? — спрашивает Тимми, сотрясаясь от смеха.              — Нет, — сладко улыбается Мэтт, и Тимоти притягивается-наклоняется к нему, надеясь, что вот-вот сможет поцеловать. Мэтт, не двигаясь, пристально смотрит на Тимми. — Просто скину друзьям фотку кое-какого сорванца и попрошу давать ему пинки под зад. Повторяю: угомонись.              После этого Мэтт поворачивает тачку и, конечно, сам тоже отворачивается от Тимоти.              Мальчишке приходится сжать руки в кулаки.              Как же это бесит! Чертовски бесит! Сколько ещё пройдёт времени, прежде чем Мэтт станет смотреть на него серьёзно?!              Недовольная мордаха Тимоти — лучшая иллюстрация к описываемой им же ситуации.              Он с нестерпимой болью представляет, как проходят года, как долго приходится ждать и вот — ему восемнадцать, — и он признаётся Мэтту, что всё это время сох по нему и боялся сказать о чувствах… Но как он близко, прямо сейчас, живой и… Ведь непонятно, оттолкнёт Мэтт его или нет… Оттолкнёт ли…              Тимоти закрывает глаза, и у него начинают дёргаться губы от набегающих слёз.              Он хотел только рвать и метать, когда вспоминал, как Мэтт и мама целуются, как они движутся в спальню, словно заколдованные… Такое одиночество нахлынывало.              От желаний его не останавливало и то, что они встречались с Лили.              Тимоти не мог объяснить, почему ему хотелось сразу двоих. Это было неправильно, он знал это, но не понимал, почему это происходит с ним.              Тимми был уверен, что так предопределено, и им с Мэттом светит быть вместе.              Хруст асфальта, правда, возвращает Тима с небес на землю.              Его глаза тускнеют и из стеклянных становятся подвижными.              — Ну всё, выбирайся, — кивает Мэтт и напяливает на себя осьминожьи солнцезащитные очки. Они нравятся Тимоти.              Он выходит из салона, а напоследок Мэтт треплет пасынка по кудрявым волосам грубыми и большими подушечками пальцев.              Мальчик заметил, что в этом жесте содержалась вина и сожаление.              Наклонившись, Тимми смотрит в салон авто. Хватило бы взмаха руки, чтобы захлопнуть дверь, но ему не хотелось расставаться так просто.              — Посмотрим вечером телевизор? — просит он.              Мэтт уже смотрел с ним и Лили пару боевиков. Китайских, индийских, американских.              Мужчина тяжело стучит пальцами по рулю. Он больше не смотрит на Тимоти.              В их тишине слышно, как проезжают мимо другие машины.              — Не выйдет, — отвечает Мэтт после паузы. Тим переминается с ноги на ногу, ожидая продолжения. — Я сегодня буду в баре. Не приходи! — моментально повышается голос.              — А завтра?              Капля задалбывает камень не силой, а частым падением, как говорится.              — И завтра. Никогда вообще! Забыл, что я…              — Да нет, — стеснительно прерывает Тимми. — Я про фильмы. Дома посмотрим завтра?              Мэтт задумывается. Его дыхание уже не различить. Он нарочно избегает оставаться с Тимом? Почему?              Мучительно запульсировал изнывающий член.              — Завтра покер. Дома. Тебе следует сидеть в комнате.              — А когда все уйдут?              Тим возвращается на переднее сиденье, положив на него колено.              Локти остались на крыше, так что футболка Тимоти слегка задралась. Он одновременно боялся и хотел, чтобы Мэтт увидел, какую сексуальную пакость Тим сделал с собой ради их поездки. Но футболка была длинной… Она принадлежала, конечно, Мэтту.              — И тогда тоже. Посмотрим на твоё поведение.              — Мне нужно себя хорошо вести? — улыбается Тимми.              — О-о, — усмехается Мэтт и поворачивает ключ зажигания. — Это только часть того, что нужно.              — А что ещё нужно сделать?              Тимоти уже собирается вновь нырнуть в автомобиль, но крепкий кулак Мэтта выпихивает его на улицу. Смех ровесников застал его за спиной, но Тим не обернулся.              — Положиться на волю случая, — говорит Мэтт и замирает. — Проваливай.              Мужчина самостоятельно захлопывает за Тимоти дверь в салон, собирает мусор от еды в пакет и трогается с места.              Чёрно-синее пятно «импалы» растворяется за ближайшими домами, куда сворачивает дорога от школы.              Наконец появляется возможность увидеть возле учебного заведения Тимоти Шаламе, только что получившего от мужа собственной матери твёрдый от ворот поворот.              Типовое одноэтажное здание мне сегодня неинтересно, а вот этой маленькой фигуркой, замершей на бульваре перед огромным двором и не менее огромной (в сравнении с взъерошенным парнишкой) школой, можно любоваться.              Впрочем… Нет, если бы я не знал, что этот тощий и остроуглый во всех местах пацан — мой Тим, вряд ли обратил бы на него столько внимания.              Тимоти задерживает в лёгких воздух, глядя вслед уезжающей тачке.              Поблизости суетятся люди, но не толкаются.              Непонятно, вернётся ли автомобиль назад так же просто, как уехал, если взять и пожелать этого. Такой кукольный город, Парадис… И всё вокруг него… И люди…              Единственная причина, по которой Тимми возвращается в школу, это туалет.              Он немедленно дрочит, закрыв кабинку, представляет, как бы его сейчас трахал Мэтт, пристроившись сзади, а в это время заходящие в школьный толчок одноклассники таращились бы на бьющуюся взад-вперёд дверь и смущённо слушали громкие стоны.              О-о-о, как это пошло написано.              Вот откуда у тебя тяга устраивать вакханалию в местах, где получаешь образование, Тимми?              Рисунок этой реальности завёл Тимоти настолько, что он даже всхлипывал от своего несчастья.              Тим кончал, думая, как Мэтт сейчас тоже мог кончить и полностью заполнить его собой. Как бы это было? Что бы он чувствовал потом все занятия? Что бы случилось дома?              Мальчик воображал, как он возвращается в родное гнёздышко; там темно, в коридор попадает свет торшера из зала, а в самом зале… Мэтт, один… Смотрит зрелищное кино и, встретив Тимми глазами, многозначно улыбается, приглашает сесть рядом…              Тимоти заплакал. Догладил головку, собрал остатки с пальцев и ввёл их в себя.              Это стало его любимым новым делом.              Иногда он заменял пальцы маркером или даже двумя, но когда представлял себя со стороны, очень стыдился. Всё было бы проще, если бы с Мэттом наладились отношения. Нечего было тут говорить о Лили — она бы никогда не занялась с ним подобным.              Тимми глубоко ввёл в себя пальцы, прикрыл глаза. Сжался вокруг своих костяшек несколько раз и вынул руку. Сухо. И совсем не то, что хочется.              Жаль, что устроенное мелким шоу можно только слушать, а не смотреть.              Хотя…              Если присесть перед кабинкой, из которой доносится его приглушëнное мычание, и заглянуть под дверцу… Конечно, кроме скомканных гармошкой штанов и серых трусов ничего не увидеть.              Разочарованно выпрямляешься.              Я пытался, да?              Поправив на себе бельё, он пошёл в класс.              Должна была быть литература. Новый преподаватель, четвёртый за семестр. То ли заменял кого-то, то ли ещё устраивался.              Ведь если Лили о чём-то таком попросить, девочку, которой нравятся самые обычные вещи, мода и телешоу, не посмотрит ли она на Тима как на больного?              Тимоти мог назвать это интуицией. Предчувствием человека, стоящего над пропастью. Шаг в сторону — и всё потеряешь. И меньше всего хочется терять, что до сих пор любишь, говоря о том, без чего можешь вытерпеть.              В своём шкафчике Тимми взял «Сестру Кэрри» Теодора Драйзера.              Галдёж, перебивания, смех не мешали ему. Наоборот: Тимоти в толпе успокаивался. Он чувствовал себя мальче других и мельче беспокоился. Его собственная жизнь казалась ему незначительной, как и проблемы с фантазиями, отчего с огромной охотой к ним рос такой интерес.              Чего плохого, если я пересплю с Мэттом, которому далеко за тридцать, если никому до меня нет дела? Чего плохого в том, чтобы хотеть Мэтта, когда я с Лили, если вокруг никто и никак не может определиться не только с тем, с кем встречаться, но и с кем спать, кем быть? Всё просто мелочь, и не существует чего-то, чтобы ею не было.              В глубине души он знает ответы на вопросы, которые сам же себе и задаёт.              Иначе бы их не было.              Тимоти пару раз останавливается, когда ему машут рукой или по-дружески толкают в плечо, возводят палец вверх и говорят (можно прочесть по губам) «Вот так была суббота…» Вот так суббота, да, была.              Вечеринка в лесу, все пили и целовались от тихонь до заводил, от балбесов до умников. Второе любимое развлечение одноклассников после футбола, который проходит в Парадисе то на небольшом стадионе, будем честны, весьма посредственном, то в Орлеане, куда все без оглядки скупают билеты — друзьями, возлюбленными, семьями.              В субботу Тим и его компания, куда входил только Аарон, заменявший собой сотню друзей, в очередной раз гуляли со школьной тусовкой — солянкой из учеников разных классов всех полов и мастей — у приходской библиотеки святого Чарльза вплоть до Гриффин-Лэйн, где растут, как споры, густые леса и полуозёра-полуболота.              Жгли костры, сидели на клетчатых пледах, делились сигаретами, девчонки гадали на кофе и таро тем, кто отказывался от алкоголя. Обменивались кулонами и браслетами и считали это высшим символом близости.              Тим сохранил такой и носил на ноге. Потом отдал Лили, рассказав историю браслета, и она тоже стала его носить.              Повезло, что её не смутила история про лес и вечеринку, на которую Лил не пригласили. Она и не спрашивала Тимоти, почему он там был.              Пока одна часть сознания рисует браслет на ноге Тима — что-то из грубо обработанной кожи или льняной нити с болтающейся лесной безделушкой, каплей засохшей смолы или кусочком коры вместо кулона, — вторая задаëтся вопросом: зачем дарить своей девчонке подарок, который для тебя сделала другая девчонка на тусовке, куда ты не позвал первую?              Нет логики. Нет ответов. Нет комментариев.              Но украшение на мальчишке смотрелось лучше.              Звонок.              Прислонившись к косяку кабинета, Тимми рассматривал немногочисленных присутствующих и пустой учительский стол. Ну когда препод появится? Посмотреть бы на него, издалека сначала. Приглядеться, приблизиться. Понять, что это такой за фрукт, можно ли проникнуть в его душу.              Не так интересно общаться с ровесниками, сколько со взрослыми, которые знают больше твоего и просто ходячая энциклопедия.              Зашипела газировка. Пахло сэндвичами с тунцом. Кто-то отпер окно, и воздух похолодел.              Тимоти отвернул плечо от двери. Подтянул спадающие джинсы и…              — Тим, — сурово, одними глухими звуками позвали из-за спины.              — А?              Мальчик оборачивается, не выпуская из рук пояс штанов. Он ничего не слышит, пока не встречает лицо, смотрящее на него сурово и ожесточённо, по-прежнему не произносящее ни звука.              Аарон.              Тимоти не сразу понял, что это он. Его голос словно доносился из-под толщи быстротекущей воды.              В этой сцене есть нечто, захватывающее дыхание.              Когда хороший знакомый вырастает прямо перед твоим носом и ведёт себя так, будто вот-вот достанет из-за пазухи топор, чтобы отрубить тебе пальцы или всадить в грудь лезвие по самую рукоять.              Странный парень.              Тимми хлопает глазами, осматривается. Слышит запах прошедшего утром дождя, шёпот, напоминающий издалека змеиный язык. Всё как обычно. Вот только лучший друг выглядит огромным чёрным пятном среди праздника жизни. Унылого отчасти из-за своей рутины, но всё же праздника. Беззаботного. Бессмысленного.              — Что ты?.. — начинает Тим, пожимает плечами и так и не договаривает.              — Пойдём.              — Куда?              Аарон уходит к шкафчикам младшеклассников, затем поворачивает в коридор, ведущий к спортзалу и каморке завхоза. Тимоти молча за ним следует. Оборачивается на тех, кто идёт мимо. Ищет в них тень беспокойства, которая залегла в его друге Аароне.              — Я всё расскажу, — слышится настойчивое, отчаянное обещание.              Словно бы лучший друг боится, что Тим повернёт назад.              У Аарона как беда случилась… Он смотрит то в стену, то под ноги, то на Тимоти. Реже всего. И это странно.              — Скоро начнётся урок, — неловко напоминает мальчик.              Ему бы не хотелось пропустить появление нового учителя. И всё же Аарон такой необычный! Что же делать? Тимми очень хочет попросить его подождать… Если бы только у людей были кнопки «включить/выключить»!..              — Мы не пойдём, — говорит друг.              Тиму всё больше не нравится, что Аарон делает.              В закутке, где они стоят, почти нет света. Сюда не достают лампы. Тут сыро и спёртый воздух. Поблизости дверь на улицу.              Тимоти Хэл Шаламе скрещивает руки на груди. Его футболка, сохранившая аромат Мэтта и салона импалы, собирается на груди в складки.              Кто-то встал между ним и новым преподом по литературе. Кто этот преподаватель? Сколько ему? У них получится подружиться? Какие книги он любит? Или она. Можно будет с ним говорить об эссе и гулять вместе?              Он уже за всё ответил.              Почему же Аарон сюда лезет со своими проблемами!              Тиму откровенно хотелось послать друга. Тот будто его предал, потому что у Тимоти срывалось свидание.              Хотя изначально он не задумывался, что урок литературы — это для него так важно.              Желание сделать это важным выросло тут, в этом коридоре, и он уже не мог ему противиться. Да и зачем?              — Но я не встретил Лил, — врёт Тимоти, собираясь отмазаться.              — Напиши, что сегодня не сможешь.              — Почему это? Что случилось?              До них донёсся запах из столовой. Там подавали жареную картошку с помидорами.              У Тима слюнки потекли, и сжимались пальцы, начавшие тосковать по тому, чего вот-вот лишатся. Преподаватель по литре… Лили…              Он прекрасно знал, что не сможет отказаться.              Это Аарон.              Но оттого и возрастала печаль.              — Это случилось, — произносит друг на одном дыхании.              Тимми поднимает взгляд от пола. Он его рассматривал, серый, в гранулах песка.              — Сегодня? — уточняет мальчик.              — Я больше не вытерплю, — скрипуче и ровно говорит Ронни. Он смотрит на тот же замызганный пол, что и Тим. Потом его глаза фокусируются на напряжённом, как смертник, однокласснике. — Мама не вытерпит.              Тяжело отвергать, тяжело. Однако как всё потом становится легче. Божественное умиротворение, не сопоставимая ни с чем свобода.              Тимми исследует потупленные брови и веки напротив себя, дёргающийся рот у всегда сильного человека. Аарон выше, крупнее, он почти взрослый.              — Сегодня не пойдёт.              — Я все продумал, — настаивает парень, у которого над губой пробиваются усы. — Сегодня самый подходящий момент.              — Это слишком быстро.              — Я потому и дал клятву, — наконец друг поднимает глаза. Они у него острые, можно подумать, заплаканные. — Я знал: скоро не выдержу. Один не справлюсь. Ты мой единственный близкий. Только ты можешь…              — Я всё помню, — прерывает его Тимоти.              Кто-то проходит мимо, и человеческая тень ныряет в коридор с ними, как неприглашённый призрак, и исчезает.              Они испуганно замирают. Словно их могли услышать, понять, о чём речь.              Этот страх абсолютно напрасный, потому что ничего с ваших слов непонятно, кроме того, что Аарона хочется как следует встряхнуть за грудки и попросить, если не постараться решить семейные проблемы самостоятельно, без вмешательства туда лучшего друга, то хотя бы не мямлить.              — Я всё помню, — снова повторяет взлохмаченный кудрявый мальчишка.              Они долго друг на друга смотрят. Не сговариваясь, пожимают друг другу ладони. После этого их пальцы сжимаются в кулак. Они бьются ими, вверх и вниз, по бокам. Оттопыривают по мизинцу. Связывают их крючком. То же делают с указательными. Плечи друзей соединяются. В конце концов, их лбы встречаются в самом душевном, интимном жесте.              — Будем караулить в машине, — шепчет Аарон, и его чуть-чуть шевелящийся нос в это время касается носа Тима.              — Когда он вернётся?              — В любое время после пяти. Нужно взять твою биту.              — Хорошо.              Тимоти его обнимает. Они расходятся, чтобы снова сблизиться и уложить подбородки друг другу на плечи. На это уходит совершенно мало времени. Вот они уже серьёзно оценивают общие планы.              — Я войду первым, — бормочет Аарон и сжимает на Тиме футболку у горловины. — Дождёмся, когда он будет на кухне…              — Подожди, — мальчик гладит Аарона по бокам горячими ладонями, отдавая тепло, не попадавшее в тот закуток, где они стояли. — Не здесь.              — Тимми… — суровый друг впервые его так назвал. Раньше были только «Тим», «Тимоти», «брат», а потом Аарон впился пятерней в собственное лицо, как клещ, и уродливо сжал свои щёки и лоб, как будто желал содрать с черепа кожу. — Он так избил маму… — и послышался тяжёлый, глубокий всхлип, и лучший друг заплакал.              Тим мимолётом заметил слёзы, крупные градины. Они таяли и бежали по лицу струями.              Это первый раз, когда Аарон перед ним плакал. Тимми даже не знал, что Ронни это умеет, и был немного в растерянности.              Он наклоняется к лицу старшего друга, изучающе, подобно ребёнку, собирающемуся помочь щенку в беде, и беспристрастно стирает большими пальцами мокрые дорожки.              Аарон смеётся и благодарно сжимает его руки.              — Сегодня выписали чек, который не покроет страховка, — зачем-то вставил тот и часто задышал.              Всё, что мог сделать Тимоти для него, — не вырываться.              — Я могу дать свои деньги, — спокойно, отсчитывая в уме накопленное, отвечает мальчик.              — Не надо. Заберем всё у этого мудака.              — Поделом.              Тимми смотрит на Аарона, а тот на него, пока мысленно они не начинают думать об одном и том же и не выходят из школы.              Они идут рядом, как будто не было близости, образованной из-за слабости кого-то из них.              Парковка пуста. Пара человек греется у входа в школу, ничего нового.              — Фрик!              Тимоти оборачивается на крик, он знает, что это к нему. С улыбкой и морщась от солнца, он показывает “фак” однокласснику.              — Иди в задницу! — в ответ кричит Тим.              — Дрочишь в туалете, значит? — менее тихо, но всё же громко, на всю площадку для парковки. — В следующий раз покажешь всем, как это делаешь?              К тому парню присоединяются члены футбольной команды. Они дёргают кулаками возле ширинки, имитируя мастурбацию.              Тимоти качает головой, его душит смех. Он не собирается оправдываться за то, что поступает, как хочет, даже если другие считают его за это «‎фриком»‎ и кем угодно.              — Мы будем жда-а-ать! — разносится клеймящий ор. — Ненормальный… — добавляется позже, поскольку это не такое уж оскорбление.              Аарон кивает Тиму, поднимает бровь.              Мол, хочешь, мы сейчас их приложим об асфальт и превратим в лепёшку. Но Тимоти качает головой. В отличие от Аарона, он не считает, что его обижают. Тима просто не волнует, что о нём думают, его интересуют только цели. Свои цели.              Сложно описать свои ощущения от этой сцены.              В ней сошлись два контрастных представителя детского сада: нытик-переросток, непонятно каким образом ставший Тимоти другом, и недалёкие, как один друг на друга похожие, члены спортивной команды, которые начинают считать день прожитым не зря, если сумеют высмеять кого-нибудь, кто заведомо слабее их.              Хочется отсюда уйти. Или ускорить шаг. Как можно быстрее выкинуть этих людей с аурой безнадёги из памяти.              Следуешь (и следишь) теперь только за одним человеком, каким-то чудом не вписавшимся в общую систему.              Ты родился таким или стал, Тимми?              — Поедем ко мне? — спрашивает Тим. Аарон мычит согласие, и мальчик инструктирует: — Только припаркуйся на другой улице, позади дома. Я сначала посмотрю, на работе ли мама.              Второй квакающий звук, похожий на «да», и они едут по назначенному маршруту.              Пялясь на Аарона в машине, на водительском сиденьи, где Тим мог с лёгкостью представить Мэтта, он с удивлением думает, что не чувствует к другу, тоже мужчине, того же, что чувствует к Мэтту. Хотя, казалось, стоит Мэтту перестать быть отчимом Тима, перестанут существовать и его чувства. В чём дело?              Слишком много анализируешь свои желания, малыш.              Час назад слева сидел Мэтт, теперь — Аарон. Не осталось и следа от сексуального возбуждения в «‎импале»‎. Голову как протёрли тряпкой, она стала чистой.              Есть версия, что действия в туалете не прошли-таки для тебя даром, Тим.              Смотря вперёд, на дорогу, пятнистую от разных слоёв асфальта, Тимоти держался за ручку двери, и ни с того ни с сего защёлкал кнопкой, поднимающей и опускающей стекло.              Его полностью умиротворял этот щёлкающий звук. Они ехали в тишине. И Аарон наслаждался этой привычкой Тимми, кудрявый мальчишка был уверен, — упорядочивающей круговорот вещей в известной им маленькой природе.              Хотя Парадис крохотный, Тим жил на окраине, и поэтому приехали они нескоро. Здесь разве что недалеко стоял бар, куда так часто ходит Мэтт, а Тим следом, глухие магазины, где не появляется ничего интересного, дом Аарона — не меньше, чем в пяти милях отсюда.              — Жди, — скомандовал Тим и почувствовал себя в роли Бонда.              Он взял солнцезащитные очки Аарона из кармашка на задних сиденьях и выбрался из пикапа.              Бежать по траве получалось тихо. Тимоти полностью опускал стопы на землю, и зелёные росточки не выдавали шума. В области подмышек у него начали появляться серые пятна.              Тимми заглянул в окно маминой комнаты.              Окно закрыто, а внутри, если судить по нечёткому изображению, ничто не шевелится. Тим приставил собственные ладошки в форме бинокля к стеклу.              Солнце отсвечивало, из-за отражения неба и деревьев толком не разглядишь, есть ли там человек.              Темно… Никого, значит?              Тимоти подцепил ногтями окно и рванул его вверх. Прислушался. Побежал к правой части дома, где располагается кухня. Присев на колени, подполз к краешкам окон и с рукой в виде козырька осмотрел обстановку.              Почему молчит Аарон?              Эй, Тимми, ты собираешься ограбить собственный дом перед тем, как мы просто зайдëм внутрь через дверь?              Или если упростить: Чего ты творишь-то, блять?              В доме тусклые стены. Немытая посуда. Муха, зажарившаяся на подоконнике… Мамы нет. И Мэтта. Играет в свои карты, небось. Или занимается чем-то незаконным.              У маминой комнаты Тим разогнал луизианскую мошкару, потом махнул Аарону рукой и залез в дом.              Перекинул одну ногу, в три погибели согнулся, пролез, вторую поставил на ковролин в спальне. С кед посыпался песок... Тимоти подошвой растёр его, чтобы песчинки попали в ворс и никто ничего не понял.              Сделал два шага и остановился у комода.              Провёл пальцем по пыльной поверхности, открыл верхний ящик. Улыбнулся.              Достал из сигаретного блока пачку «‎Кэмэл»‎ и сразу четыре сигареты зажал между губ. Коробочку в целлофане убрал в карман джинсов на заднице, и затем дёрнул за ручку самый нижний в комоде ящик.              Наружу выплыли лифчики, трусы, носки. Где-то они лежали ровно, их мама не трогала, а те, между которыми она мешкалась, выглядели помятыми. Бельё Мэтта было справа и в передней части ящика напоминало торнадо. Дальше рукой мужчина не лез. Ленился и не выделывался.              Тимоти не сдержал порыв и взял его трусы в свою руку. Прислонил к лицу, вдохнул… Господи, только бы Аарона не принесло в эту же секунду.              Действительно…              К сожалению, никакого запаха почти не было.              Свежее бельё.              Разочарованно Тим вернул всё на место.              Придерживая мамины бюстгальтеры рукой, он стал шарить по дну комода, чтобы найти пару баксов. Их мама сюда специально откладывала.              Тимоти уже воровал из её куртки, кошелька, сумки, из банки с кофе и печенья на кухне.              Не буду аплодировать своему пророческому комментарию сверху.              У вас дома явно было всё не в порядке с общением, а также с обозначением прав и обязанностей со стороны тебя и родителей. Подозреваю, понимать друг друга и принимать свои потребности вы тоже не собирались, и из-за этого происходила вся херня.              Подросткам нужны деньги, Тимми, и ты добывал их, как мог. Твоя мать и Мэтт могли бы обо всём догадаться, но они этого не хотели.              Только она ещё не знала, как он видел её, прячущую свои деньги под массой нижнего белья.              Тимоти обратил на это внимание, когда вчера собирался выходить из комнаты и образовалась щель, через которую он всё и узнал.              У него в комнате работал кассетный плеер, поэтому открывшейся двери не было слышно для них обоих, и мама не обернулась.              Вот он и проследил, что она хотела утаить.              А теперь Тим забрал пятьдесят долларов, оставив маме двадцать.              — Фу, — послышалось от окна, и Тим повернулся. — Я скоро стану как задиры в школе… Даже спрашивать не буду.              — Я взял деньги!              Мальчишка поднимается и ногой толкает ящик на место. Бретелька от лифчика выскакивает и не даёт ему закрыться… Но Тим так устал там возиться, что просто идёт за Аароном.              Мама всё равно всё поймёт. Тимоти её не боится. Ему плевать.              Аарон в коридоре забирает из его рта сразу три шатающиеся и обслюнявленные сигареты. Достав зажигалку, поджигает все — и дико кашляет.              — Т-твою мать… — гундит он.              — О, они крепкие. С толстым фильтром.              — Твой отчим — зверь.              У Тима мурашки пробегают по загривку.              Он зачарованно качает головой и машет ладонью перед лицом. Ему будто в него посветили чем-то резким.              — Нет, не отчим, а Мэтт…              В точку.              — Да я понял.              Тиму больше понравилось, что Аарон мгновенно понял, чьи сигареты. Ведь марка была та же, что Тимоти всегда курил, если удавалось умыкнуть у мамы или Мэтта пачку. А Аарон курил с одиннадцати, его ничем не удивишь. И, конечно, он понимал, что ничего подлинно своего у Тимоти нет.              С чувством гордости мальчик прошмыгнул в свою комнату, увешанную флагом Соединённых Штатов Америки, картой страны, собранной вместе с мамой из пазлов, и бесплатными плакатами с заправочных станций. На рефлексе схватил плеер. Из всех кассет выбрал классику. «Кантри роудс». У него сейчас было такое настроение: запрыгнуть в тачку и пропасть без вести где-нибудь вдалеке. Намотать кучу миль, повидать штат за штатом, разных людей. Везде что-то запоминать и запомниться. Пока что он ушёл на кухню готовить бутерброды.              Музыка не играла. Тогда Тим вспомнил. Он крикнул из зала:              — Включи его в сеть!              И ещё раз вытер ноги о ковёр, теперь возле телевизора.              В гостиной сняты фотографии со стен. На них рисунки от мест, куда из-за рамок не попадала пыль.              Тимоти игнорировал снятые семейные фото, пока однажды не нашёл, о чём спросить за завтраком. Мама с ним до этого об убранных детских снимках не говорила.              — Ты порой настолько выводишь меня из себя, что я не хочу тебя видеть, и не выношу, если ты на меня смотришь. Даже со стены.              Очень плохой пиздëж, миссис Смит.              В тот момент она тоже не подняла на него взгляда. То ли ей было стыдно, то ли он вырывал из её воспоминаний злость на прошлое.              Может, она жалела о своём поступке и не хотела оправдываться. Может, поэтому она тогда быстро доела хлопья — без молока — и ушла, тихо закрыв дверь, словно её и не было за завтраком, как не было и этого разговора, прозвучавшего от лица Тима подобно обвинению.              Тимми долго держал это в голове.              «Ты меня настолько выводишь из себя… Смотреть не могу…» — звучало в памяти каждый раз при случайном засматривании на пустые квадраты посреди обоев.              Ощущение, что она не хотела позволять себе любоваться собственным сыном, разве нет?..              Аарон, судя по всему, либо возился с проводом, либо лёг на кровать и забил на Тимова просьбу.              Всё-таки сейчас Аарон волновался.              Ему не до собранности.              На кухне Тимоти сделал тосты и при помощи ножа обмазал их мёдом. Сверху посыпал грецким орехом, который с горем пополам разломал пальцами. Третий тост получился с тунцом, его они поделят. На четвёртый консервов не хватило.              Тарелка с голубой вихрящейся каймой поместилась в худую ладонь Тима, и он добавил грязного ножа в раковину. Сдохшую муху жалостливо отправил в мусорку, подняв за крылышки.              К тому времени сигарета совсем размякла во рту, и Тимоти её выплюнул на деревянную доску с недорезанным хлебом.              Он прошёл неровную скатерть, начавшее гнить откусанное яблоко... Его, конечно, не доел именно Тимми.              Заброшенный дом и заброшенная жизнь. Всё настолько колоссально плохо, что делать для улучшения обстановки ничего не хочется.              Я знаю другого Тима.              Кожаный диван в пледе, как манящее запахами, теплом и мягкостью место, вечно его привлекало, сейчас тоже, но пришлось оставить позади своего любимца.              Он нёс перекус Аарону. Без еды посиделки бессмысленны, как и разговоры. Нельзя быть в гостях, где есть всякая вкуснятина, и не касаться этого факта, не разворачивать хотя бы возможность запихнуть в рот то, что привлекательно где-то ютится без должного внимания.              Действительно, Аарон лежал на узкой кровати Тимми.              Сигареты выкурены и дымятся в чашке от чая. Ноги друга, как ноги самого Тимоти, не по росту свешивались с края постели.              С детства Тиму новую так и не купили, несмотря на мамины обещания. А потом ни ему, ни маме не стало до этого дела.              Если приходила Лили, они вместе ночевали на полу. Слава Богу, Тиму было из чего сделать любовное гнёздышко, и Лил не считала это чем-то ущербным. Она любила романтику и его старания.              — Ну наконец. Официант тут, — издевательски улыбается Аарон, а когда Тим садится на кровать, деловито держа тарелку, будто поднос, школьный товарищ устраивается на заднице прямо и берёт угощение.              Единственный тост с тунцом. Специально. Придирчиво рассматривает и с наслаждением откусывает, качая головой вверх и вниз.              — Никакой от тебя пользы, — бурчит Тимоти и толкает парня перед собой в лобешник.              Как ты его терпишь вообще???              Жуя, тот ложится на подушку и скрещивает ладони на животе.              Тим ставит мини-ланч на тумбочку, заваленную фантиками от мармелада, тремя книгами, блокнотом и с гигантской лампой. Идёт к плееру с антенной. Хватает пару секунд, чтобы включить музыку.              — Смотри на карту. Живо! — требует Тимми и прыгает на собственный матрас с такой силой, что Аарон на нём подпрыгивает вместе с несносным хозяином маленькой комнаты.              Тот нависает над Аароном с дикой улыбкой.              У друга шок, испуг и веселье перемешались в открытом рте с незаданным вопросом. Тем более колени Тима сжимают бока недавно расплакавшегося перед ним человека.              — Поднимайся, гадёныш, — говоря это, Тимоти ещё не понимает, что копирует Мэтта, и что он всегда этим занимался в тот период своей жизни.              Аарон вновь садится на скомканном одеяле в бесконечных заплатках.              Тим же становится на кровать ногами, приседает и укладывает руки на жёсткую и пушистую макушку друга.              Палец Тимми бесцельно шарит от штата к штату, падая в углубления между соединёнными пазлами, он — словно медиум, ищущий духов.              Он останавливает руку на том месте, где они живут. Возле Нового Орлеана. За спиной работающая кассета хрипит о горах Вирджинии.              Подбородок Тима лежит на его ладони в гнезде чужих растрёпанных волос.              — Вот мы объехали с тобой весь Орлеан, побывали везде, где можно и нельзя, кроме мест, где особенно нельзя быть, так что туда невозможно попасть… — палец Тима кружит вокруг их родного штата. — А потом бы мы… Попали в Миссисипи. Ты знал, что название реки заимствовано из языка индейского племени алгонкин? Они называли могучий поток воды «миси сипи», — мальчик чертит длинную кривую вверх, которая проходит через Мемфис и Сент-Луис. — В литературном переводе «миси» означает «большая», а «сипи» — «вода». Но сами алгонкины называли реку «Отцом вод» или «Великой рекой».              — Ничего себе, — вздыхает Аарон, и Тимоти уже укладывается щекой на его голову. — Это мы, значит, в таком легендарном месте живём?              В легендарном, да.              Миссисипи ещё и крупнейший источник пресной воды во всём США и третья по величине река в мире.              А Земля — единственная планета Солнечной системы, где есть жизнь, и именно за счёт того, что «небо голубое» и «солнце зажигается утром, а потухает ночью».              Почему вы здесь такие дети, Тимоти?              В голосе друга звучит ирония вперемешку с грустью.              — Конечно. Что, жить в Парадисе тебе недостаточно?              Тимми шутливо тянет Аарона за ухо и отпускает.              Его палец продолжает прогулку по склеенной картинке.              — Река Миссисипи протекает по территории десяти штатов. Зайдём-ка в каждый. Но перед этим… — мальчишка аккуратно и невесомо прикрывает Аарону глаза. В комнату проникает оранжевый свет, предзакатный, и у друга больше нет шансов подглядеть. Тимоти рад. Он продолжает свою колыбельную: — Ты едешь на неуклюжем колёсном пароходе. Над палубой разносится мелодичный напев «Батюшка Река», песня из хитового мюзикла «Гастрольный корабль» Джерома Керна. Она на Юге почти народная. Спорю, ты не знал… Все мы работаем здесь, на берегах Миссисипи, — поёт мальчуган, не давая петь Джону Денверу в плеере. — Все мы работаем, пока белые развлекаются…              — Не люблю мюзиклы, — недовольно выдыхает Аарон, словно его раздражало, что вокруг могут петь и танцевать одновременно, как неуправляемые пьяные мухи.              — Заткнись.              Тим шлёпает его по губам и возвращает ладошку к Аарону на глаза. Смеётся, как бестолочь, и чувствует, что щёки Аарона поднимаются от улыбки, и что он сам трясётся от дебильного смеха.              — Марк Твен вообще-то написал здоровую книгу про путешествие по Миссисипи. Почитай как-нибудь. Так у тебя будет мечта. Купишь пароход, заведёшь жену и возьмёшь меня с вами в медовой месяц по реке. Обещаю готовить, убирать и всячески предоставлять свои услуги ради вашего удовольствия.              У меня на это только самые неприличные мысли.              — Я запомню, — вырывается из Аарона хохот, и вот он ржёт вовсю, как угорелый… Пока Тим не кусает его за шею, и они не начинают вытирать слёзы, обратно сосредотачиваясь. — Попробуй теперь только куда-нибудь сдёрнуть… Я тебя из-под земли достану.              — Вот она, что ли, твоя профессия после выпуска — гробовщик?              Тимоти грустно хихикнул, Аарон без энтузиазма покачал головой и стал вслушиваться. Тим убрал свои потные ладони от его лица.              — Мы бы поехали в Миссисипи из Батон-Руж и попали бы прямо в Натчес. Старый такой городок с кучей домов довоенной эпохи. Они там великолепные и большие, просто мечта. Сейчас там мало кто живёт, от этого в городе красиво. Суда до сих пор там пришвартовываются. И рядом с яхтами и кораблями ждут редких гостей ресторанчики с горячими тарелками крабов.              Рука Тимми дальше следует по своему маршруту.              — Заглянем в Виксбург. Здесь впервые местный предприниматель Джо разлил по бутылкам кока-колу. Кларксдейл, — палец попадает в точку с красивым названием. — Родина блюза. В центре города есть Музей дельта-блюза в восстановленном дорожном складе. Представляешь? Я бы тоже что-нибудь построил, где никого нет и где никому ничто не нужно. Ты бы помог мне?              Откуда ты всё это знаешь? Корпящим над учебниками зубрилой тебя не назовëшь, заядлым путешественником — тоже.              Живой интерес? Или был человек, который всё это тебе рассказал?              В пятнадцать лет вероятны оба варианта.              Тимоти чуял, что Аарон зачарован его болтовнёй, но это значило также и то, что в закатных сумерках он может скорее выключиться, чем продолжить сохранять бдительность в рассказываемой ему выдумке.              — Я бы наконец соорудил себе гараж, там, рядом с тобой, — практично и мечтательно отвечает Аарон. — А потом бы заказал ту доставку, которая перевозит дома, только бы я свой гараж припарковал возле дома.              — Фу! Зануда, — бубнит в его разбалаганенные пряди Тим. Он же продолжает: — После построек мы бы отправились в Теннесси, Мемфис. Тут стали известными Элвис Пресли, Джонни Кэш, Би Би Кинг, Уильям Хенди… В Дом-поместье Элвиса длинные очереди. И немногие ходят в бывший мотель «Лотарингия». Сейчас там музей, — Тимми приглаживает волосы друга за уши. — Тебе известно, почему?              — Нет.              — Эх… — то ли с реальной скорбью, то ли фальшиво вздыхает кудрявый юнец. — Именно здесь в 1968 году убили Мартина Лютера Кинга. Он боролся за права чёрных.              — Я знаю.              Мне надоел этот разговор. Почему столько внимания ему и так мало — сцене в туалете?              Пи. Эс.: тебе не хватает только языком начать вылизывать волосы друга.              — Музей называется «Национальный музей гражданских прав».              — Люблю мотели. Круто, что из него сделали музей.              — Согласен. Мне тоже нравится, — без задней мысли кивает Тим. — В Нью-Мадриде, Миссури, ты найдёшь другой музей, там хранится гигантская коллекция артефактов североамериканских индейцев. А в Сент-Луисе — наконец мы до него добрались! — впервые начали развивать пароходство, отсюда осваивали Дикий Запад. Всюду были ковбои. Небывалой величины стальная арка пересекает город… В нём провели летние Олимпийские игры. Тут стоят красивые церкви… Например, Соборная базилика. Её построили в 1910 и посвятили французскому королю Людовику. Ты не спишь? — резко интересуется Тим.              Мотание головы из стороны в сторону. Песня прекратила играть. Они остались в тишине. Поскрипывали рамки окон, ветхие и слабые, иногда стены.              Тимоти для дополнительных доказательств заглянул Аарону в лицо. Тот не повернулся к нему, продолжил изучать карту перед собой. Тим же более уверенно вернулся на своё привычное нестойкое место.              Однако его ноги уже устали.              Странно, что не рот.              Ты не проявлял столь жаркой любви к географии США, когда мы нормально общались.              Он сел рядом с Аароном, по-турецки. Руку приходилось поднимать очень высоко, но Тимми знал, что самое главное в рассказе — это сам рассказ, что карта лишь деталь, которая не позволяет потеряться и уйти в себя, хотя Аарон то и дело, что прикрывал глаза при моргании и на подольше держал их закрытыми, чтобы представить свою несуществующую жизнь.              — Недалеко от Сент-Луиса есть археологический памятник «Курганы Кахокия». Это город, который таинственным образом стал заброшенным между 1250 и 1400 годами. Никто не знает, почему. Что заставило людей покинуть свой дом? — Тим громко вдыхает. — Бедствие? Но ничего не разрушено. Война? Земля всё равно осталась нетронутой. Предсказание? Представления о неизбежном будущем? Возможно. В это тогда верили. Жаль, что из-за этого все ушли от города.              — Из города.              — Они бросили его, как человека.              — Город — не человек.              — Но он был с ними многие годы, — мальчик обернулся к профилю друга. Плечи Ронни ссутулились.              — Ты идёшь, куда лучше, с теми, кого любишь. Или один. Место с собой не заберёшь, оно всегда где-то находится, даже одно.              — Месту больно…              — Это мы не знаем. Продолжай, маэстро, — Аарон толкает Тимми локтём.              Мальчик в это время выглаживал мятый угол странички из туристического буклета, висящий под пазловой картой. На ней изображён вид на Нью-Йорк. Сам плакат наклеен на стену при помощи точек из зубной пасты.              — После «Курганов» можно в Аннибал, где жил Том Сойер и Гекльберри Финн.              Тим зевнул, мягко повернулся к Аарону и ударил его в плечо.              От неожиданности друг успел только пикнуть и эйкнуть, упасть на кровать, а в следующую секунду Тимоти его подвинул к стене, сам лёг сбоку и издалека показывал пальцем.              Ясное дело, Аарон больше ничего не видел, и Тим старался рассказывать более подробно, чтобы ему было нетрудно представить их новые остановки.              — Налюбовавшись старыми декорациями и представив себя героями детской книжки, подходим к Иллинойсу. К его самому западному городу — к Куинси. Только не паркуй машину на солнце и не оставляй меня там одного. Не хочу задохнуться. Лучше заедь в тень, — как будто всё было правдой, Тимоти осуждающе и поучительно хлопнул друга по бедру. Тот вымученно и с удивлением хохотнул. Вот тебе и легкомысленное принятие ответственности… — Куинси называют «городом драгоценностей». Так что ну тут уже придётся потратиться, Аарон, — Тим переворачивается на живот – посмотреть в лицо того, кто лежит с ним рядом. Мальчик ищет на лице парня следы оставшегося страха после разговора в школе. Их игра сейчас относилась к другому миру, в котором они никогда не жили, только фантазировали. — Чтобы ты купил в ювелирных на Мейн-стрит?              — У меня нет для этого денег, — следует прямодушный ответ.              — Представь, что есть! — взмаливается Тимоти, и это звучит грустно и как-то слишком тоскливо, так что Аарон не разрушает любимый мир Тима и реально думает.              Они плечом к плечу смотрят на потолок.              К потолку приклеены газеты, на которых темнеют жёлто-коричневые пятна после дождей. В самом центре, наверху, еле-еле двигалась из-за открытого окна пластиковая люстра-вентилятор с отломанным зубцом.              Несмотря на разруху и бедность, в комнате хорошо. Она наполнена жизнью. Аурой подростка, имеющего возможность мечтать, выбирать и наслаждаться течением времени.              Здесь можно быть собой и не бояться последствий.              Это… Здорово?              — Я бы купил маме серьги, — отвечает крутой друг. — А себе бы часы. Если останется денег.              — Конечно, останется.              — Ну… — кашляет Аарон, нервничая от сказанного сокровенного.              — Я бы тоже купил маме подарок и себе что-нибудь, — повторяет Тимоти, не понимая, почему это делает. Словно это правильно — сказать как Аарон. И в голову после этого ничего не идёт. — Мне нравятся узкие браслеты на часах, тонкие…              — А мне широкие. Серебряные.              — Я бы взял с золотом.              Коленка Аарона подпрыгивает из-за смеха.              На щеке Тима оседает влажное тепло.              — От богача слышу, — саркастично дует ему в ухо вредный одноклашка. — Где ты собрался столько денег взять? Профессия твоей мечты — альфонс?              Аарон смеётся в стену, уткнувшись туда носом подальше от Тимми. Спрятав свой смех и себя.              Над чем он смеётся вообще?              Тим же прижимается к нему, начинает щекотать и всё-таки заставляет к себе повернуться, после чего колотит Аарона в грудь кулаками, отталкивается от него и встаёт. Идёт по комнате и больше не улыбается воображению.              Гладит свой стол и слышит хруст сигарет и украденных долларов в заднем кармане.              — Дальше мы бы…. — нерешительно продолжает Тимоти.              — У путешествия есть конец?              Вопрос Аарона сбивает с толку.              — Есть. Может быть.              — А может быть и нет? — друг приподнимает брови.              Тимоти движется к шкафу со своими вещами, который больше напоминает много раз пересобранного монстра с открученными и заново вкрученными ручками, косыми и разными.              — Почему ты так хочешь, чтобы всё кончилось?              Мальчишка хватается за стеклянную дверцу шкафчика с наклейками и оттягивает её, опасно на ней повисая. У Аарона это безумство не вызывает и тени волнения. Свет от окна скользит по его лицу, одежде.              — Не хочу. Но у всего есть конец.              — А если у чего-то будет конец, а у чего-то нет? — в надежде спрашивает Тимми, запрыгивает на свой стол, забыв запереть прозрачную дверцу, и сбивает на пол школьные тетради вместе с ручками. Тим морщится от неприятного звука падающих предметов. — Школу закончим. Дом построим. Устроимся на работу. Уволимся. Влюбимся. Бросим. А что будем вечным? Без конца?              Тебе известно.              Именно из-за соблазнительного, дразнящего света у окна Тим и забрался на стол. Его комната погрузилась во мрак, когда он загородил солнце.              Друг молчал. Достаточно долго, чтобы Тимми понял — это ответ. В неудобных ситуациях, есть что сказать или нет, Аарон всегда так делает. Тимоти не узнаёт причин, кроящихся за тишиной его губ, и сам Аарон ничего не рассказывает. Тим не давит. Аарон не обижается, что ему не задают вопросов. Кажется, Аарон доволен, что в его душевный уклад никто не вмешивается.              — Где бы ты хотел побывать? — спрашивает Тим.              Носком кеда он потирает продавленную сидушку стула с пятнами от вина.              — Из мест, что ты назвал, или вообще?              — Вообще.              Аарон внезапно хмыкнул и устроил голову на подушке. Руки закинул за голову, ноги скрестил. Его плечи попрыгали вверх-вниз, чтобы лучше устроиться, и весь он замер перед тем, как заговорить.              — Во Фло-ориде, — вырывается из друга прокуренным голосом старика. Впервые Аарон по-настоящему играет с ним в непрожитую жизнь. — Возьми и представь… Как ты всегда говоришь… Представь… — с замиранием дыхания Аарон, лежащий в его дешёвой мелкой кровати, живущий в проблемной семье, где собирают деньги в копилки, растопыривает перед собой ладонь, пять пальцев, свои кожу и кости в серой темноте, никак не ассоциирующейся с придумываемым ими самими будущем. — Оуэшен-драйв, Майами-бич… Отели и рестораны так ярко светят, что небо окрашивается в красный и синий. Встретить здесь звёзд из кино проще простого. В одном ресте ты видишь дочь Сильвестра Сталлоне, а в другом — узнаёшь, что он им владеет. Разъезжать на тачке там, небось, одно удовольствие… Ночные клубы… Отвал всего, — обрывает друг, одаривая Тима ухмылкой и прикрывая глаза, продолжая за опустившимися веками представлять то, что описывал Тимоти, но уже не стыдясь этого.              Тимми хмыкает и спрыгивает. Видит на часах будильника почти шестнадцать часов. Это значит, пора собираться.              — Если бы ты дал мне договорить, — приподнимая брови, горланит Тим, и начинает говорить уже спокойно и тихо: — То ты бы узнал больше об Айове, Висконсине и Миннесоте… В Миннеаполисе куча снега. И один из самых крупных торговых центров Америки.              Теперь интересно, как Аарон терпел тебя, мой хороший, ни во что его мнение не ставящего?              В дверях Тим встаёт так, что висит на арке, будто вот-вот упадёт. Нравится ему быть в каком-нибудь экстремальном положении.              На дверном косяке снизу вверх растут прочерки маркерами, карандашами и ручками. На них цифры — рост взрослеющего Тимоти. Футы и года. 14 лет — 5,6 футов. 15 — 5,7… Их мама оставляла. По его просьбе. В последний раз она сделала метку, когда была сонная и в полупрозрачной чёрной сорочке. Со странно сжимающимся комком в груди Тимми помнит, как разглядывал её соски и плоский живот.              — А куда бы ты уехал? — слышит Тим.              В конце фразы пропавшим словом отдельно звучит несказанное «отсюда».              — В Нью-Йорк, — Тимми цыкает.              — Почему же?              — У меня чувство, что это мой город, — качнувшись, мальчишка, тряся кудрями, перелазит через ноги Аарона и садится спиной к стене. Смотрит на умиротворённого друга. — Что я там родился. А меня забрали.              Конечно.              Ты никогда не веришь фактическим доказательствам, но всерьёз полагаешься на чувства, которые диктуют только твои желания, похищенное дитя Нью-Йорка.              Его встречает усмешка.              — Ты родился здесь. Мне мама рассказывала.              — Я думаю… — Тим делает сокровенный вздох, как перед прыжком с парашюта, и говорит с дрожью, проскальзывающей у некоторых в рыданиях: — Мой папа там.              — Твой папа?              — Мой реальный папа. Настоящий.              Аарон внимательно дышит.              — Я найду его, — перед Тимми лежат его пальцы. Он их сжимает. — Накоплю денег и уеду.              — Откуда ты знаешь, что он там?              Он ничего не знает.              Хотя Тимоти чувствовал, что Аарон говорит с волнением, как бы переживая за Тимми и желая одновременно помочь, в его голосе звучали ноты отдалённой печали, той самой, которая ясно давала понять, что Аарон не хочет, чтобы Тим исчез из его жизни. Они так и не отправятся в круиз по Миссисипи.              — Видел в документах матери. В записке к свидетельству о рождении.              — Когда ты уедешь?              — Пока никогда…              Они помолчали.              — Можешь себе представить, что у меня есть сестра? Или брат? — белоснежно улыбается Тим. — Что у моего папы большой дом или хорошая квартира, где я мог бы спать на диване, — макушка опускается вниз, а нос тянется вверх. — И я не ворую деньги. И мне даже не нужно работать.              Мечты должны оставаться мечтами. В твоём случае не сбываются они из-за камня с двумя выгравированными на нём датами.              От волнения и радости Тимоти хлопает себя по джинсам. Прикрыв глаза, он сжимает в кулаках твёрдый деним. Сладкий вздох вырывается из вибрирующего горла.              — Я бы стал тем, кого все знают и…              Возле дома зарычал мотор, затем колёса зашуршали по асфальту и свист тормозов прекратил нарушать внезапно устоявшуюся тишину. Тим прислушался. Его сердце часто забилось. Хлопнула дверь, по всей видимости, приехавшего автомобиля… Раздался цокат каблуков… Не может быть, не может… Шарканье обуви приближалось ровно к ним.              — Беги! Через окно!              Аарон поднялся и одной ногой запрыгнул на его стол. Опять что-то свалилось. Лампа. Провод задели.              — Блять, не в это же!              Тут уж друг сообразительно рванул в комнату матери — не проронив ни слова, надо отдать должное.              Тимоти успел только закрыть окно, как в дом тут же отворилась дверь — Тим услышал. Аарон уже перелез наружу, Тимми стоял рядом. Солнце, ослепляя, сияло за его спиной.              — Бита! Сука! — закричал он мальчику в лицо, не давая проходу, а его голова катастрофически медленно переваривала сказанное.              Почему… Почему он не даёт ему пройти?! Какая бита? Зачем? Бита? Бита…              Мальчишка ещё раз матерится и бежит в комнату. Бля! Он только что закрыл дверь! Снова щёлкает ручкой…              — Тимоти? — с французским акцентом на последнем слоге раздаётся по дому, так высоко и тонко, что у Тима пробегают мурашки с головы до пят.              Он летит к кровати, ложится на живот и нащупывает далеко-далеко укатившуюся биту… Чёрт бы её побрал. Волоски на затылке встают дыбом от того, что по коридору — в его сторону — застучали неразутые ноги. Это значило, что мама срочно хотела разобраться, кто пробрался в дом. Она хорошо слышала посторонние звуки. Вот ни разу даже не подыграет, что такого не было!              Тимоти выбегает из своей комнаты в её — они прям друг напротив друга — и чуть не сбивает мать с ног.              — Тим!              Она хватает его за футболку, Тимми оборачивается.              Ему становится дурно. Как в замедленной съёмке их взгляды пересекаются.              У мамы глаза одни и те же, когда она радуется и злится: зрачки-точки, глубокий серо-голубой цвет, низко посаженные брови. Стоит ей нахмуриться, Тим чувствует себя на семь лет.               Но это его не останавливает. Ни строгий взгляд, ни крепкая хватка на рукаве, ни последующая ругань. Потому что понятно, он знает, что скажут: если он не собирается ничего объяснять, сбегает с уроков и из дома, отмалчивается, то, следовательно, «что-то натворил», стоит ждать либо плохого, либо «самой выпытывать», когда это плохое произойдёт. На месте «преступления» он ведёт себя как «полный ребёнок». Впрочем, сам Тимоти с этим не согласен.              Солидарен здесь с твоей мамой. Временами ты ведëшь себя неадекватно без разумных причин, и объяснения поступкам приходится всячески… Выпытывать.              Он с бешеной скоростью, на какую способен, волочится вперёд, тащит за собой биту, а его мама совсем по-дурацки вцепляется в него второй рукой. Ей и ёбаные туфли не мешают!              — Аарон! — Тим выкидывает биту в окно, ничего не разбивая на сущем везении.              — Аарон! — грозно орёт мама с ним почти в унисон.              — Отпусти! — кричит Тимми, выбиваясь, и он по пыхтению матери чувствует, какая она измотанная для драки или чтобы его удерживать. Не из-за работы. Из-за постоянных повторений таких ситуаций. — Мама! — когда ещё больше повышает голос, Тимоти ощущает, как обращение «мама» звучит не упрашивающе, а ругательно, оскорбительно, словно мама сейчас виновата в причинении ему адской боли. Тварь! — добавляет про себя её сын.              Она его отпускает.              Тим не оборачивается, перескакивая подоконник, бежит к машине, пока глупый идиот Аарон решает повернуться и сказать его матери «Здравствуйте, миссис Шаламе!». В пикапе, когда они хрен знает куда катятся, Тимоти еле сдерживается, чтобы не ударить Аарону по лицу. По глубокому милосердию Тимми бьёт Аарона в плечо.              — Э-эй! — друг выворачивает руль, и они чуть не выезжают на встречку. Им сигналит пикап не менее старый, чем у Аарона. Почему в этой глуши именно им так везёт на подобные инциденты? — Сдурел? Я веду машину, — но это не мешает тебе угарать!              Друг смеялся. А у Тимоти всё внутри пылало от ярости. Там, где мать его касалась, жестоко горело. Хотя это была просто ткань, не кожа, его всё равно ужасно мучило, что им пришлось пересечься, и что она его поймала, как малолетку.              Тим до острой боли закусил губу и уставился в окно. Хорошего настроения как ни бывало.              Ты чего-то не договариваешь мне касаемо Евы Шаламе, Тимми. Что-то острое и опасное, с зазубринами на самых пиках. Что-то, что сделало твои отношения с матерью такими.              Проехав немного в молчании, они повернули на дорогу, которая вела к дому Аарона. По-хорошему им бы обсудить «план мести», то, о чём вдвоём негласно договорились какое-то время назад, но Тимоти просто не мог сдерживаться. Ему нужно было выпустить пар.              — Ты задолбал лезть к маме, — прорычал Тимми.              Они не посмотрели друг на друга. Просто продолжили путь. Сверчки, начавшие убаюкивать мерным гудением, окружили со всех сторон. Конечно. Это не Майами и не Нью-Йорк, даже не Орлеан. Такие серенады обитают только за городом и непонятно, благословение это или проклятье. Как легко можно ненавидеть то, что в иной раз любишь до сердечной истомы.              Это точно.              Тимоти прикрывает глаза, впуская в тело все звуки, растворяясь в них и отфильтровывая свою злобу в мир, словно бы она, как огонь, могла сжечь всё окружающее.              — Твоя мама красивая, — тихо, буднично говорит Аарон.              Он вытягивает сигарету из кармана Тимми. Тот приподнимается, карман ведь задний. Щёлкает зажигалка на киросине. Салон наполняется приятным едким запахом, вкусным, устаканивающим звенящую в душе тревогу. Висок Тима прилипает к стеклу.              — Не надо из-за этого любить её.              Тимоти не узнаёт свой уставший голос. Они — голос и тело — сейчас на разных берегах. Вот глаза мальчика цепляются за розовое марево над головой, размытое акварельное пятно.              — Ну, — следует с шипением от выдоха никотина. — Она ещё и добрая.              — Никакая она не добрая.              — Добрая, когда я прихожу.              — Только тогда такой и бывает.              Каждое слово Аарона — полный абсурд. Оттого Тиму хочется на него накричать. Выпрыгнуть из машины. Друг! Он так уверен в том, чего не знает, и ни капли не пытается выяснить, почему Тимоти знает больше него… Не пытается. Не пытается… Ковырять раны и на время откладывать ножик перед следующим сеансом, делать вид, что ничего не происходит, кроме очевидно ужасного. А что не очевидно, то и не зло. Аарон-Аарон-Аарон.              И снова об этом. Что за крик маленького брошенного мальчика, Тим? Истерика? Мать однажды оставила тебя в клетке с голодными волками?              В таком случае, те не убили тебя, а, наоборот, воспитали. Сделали таким, какой ты есть. Неповторимым детëнышем.              Так почему ты злишься? Тебе больно?              Тимми закусывают нижнюю губу и до момента, пока они не приедут к своей остановке, к дому, пялится в стекло, попадаясь своему отражению с красными глазами и порозовевшем носом.              Он не издаст никакого шума, не вытрет набежавших слёз, потому что, чтобы сделать это незаметно, следует один раз утереть плечом щёки, вроде что-то зачесалось, и, не оборачиваясь, уйти. Нажать на выключатель в центре души.              Неожиданно на его ладонь ложится рука и крепко сжимает. Тим подпрыгивает. Все построенные чувства, всё отчаяние рассыпается как карточный домик.              — Не расстраивайся и не злись. Я не хочу этого, — одной ручищей, до выступающих бугров вен Аарон крутит руль, а потом тормозит. Его взгляд, серьёзный, возвращается к Тиму. — Она просто не такая уж плохая…              — Плохая, — выжимает из себя, брови сведены.              — И вы чем-то похожи.              — Вообще нет! — что есть мочи орёт Тимоти.              На лице Аарона, которому совсем нельзя сейчас палиться перед тем, что задумали, — а вообще им обоим, — умоляющие глаза. Собирают вокруг себя морщины.              Тим от стыда скручивает губы в трубочку. Но с кем ему ещё говорить о маме?              — Ты напоминаешь её. Красотой, — молниеносно добавляет Аарон и протягивает перед лицом Тимми руку, тащит его за щеку, как мамаша, умиляющаяся младенцу.              Аарон улыбается. Безобидно и открыто.              — Ты не умеешь видеть людей насквозь, вот и всё, — говорит Тимми.              — Я просто стараюсь видеть во всём хорошее.              — Это ужасная привычка, — шутливо замечает мальчик, хотя, по правде, он сам ведёт себя точно так же; просто хотелось сделать Аарону чуть-чуть больно.              Да, ему.              Смотрящему на собственный дом, где родной папа избил родную мать, а теперь Ронни желал сделать то же самое с отцом.              И всё равно причинить Аарону боль хотелось, всё равно, особенно потому, что он уже страдает.              — Я как вижу плохое, — друг выбрасывает истлевшую сигарету через опущенное стекло. — Перестаю любить людей. И так постоянно. Со всеми.              — Со мной тоже? — несмотря на разочарованный тон Аарона, определённо жаждущего помощи, хоть в жизни в этом не признается, Тим хотел добиться признания — любит он его или не любит.              — Мы друзья с самого детства, — мелькнула улыбка на повернувшемся лице, таком унылом, что возникшей улыбке нельзя было радоваться. — Даже если ты сотворишь херню, я не смогу тебя разлюбить. Братишка.              Своей ладонью Аарон ерошит ему волосы и толкает к дверце. Обрадованный своей нужностью, Тим начинает с ним драться, шлёпая по ногам и груди этого выскочку, но Аарон щипает его за бок и сквозь шипение Тимоти послушно усаживается задницей на своё сидение. Оба еле дышат.              — У нас… Немного… Времени… Фух!              Тимми кладёт на сердце ладонь, получая удовольствие от пульсирующих стуков под ладонью.              — Верно. Надо же было провести экскурс по Миссисипи, господин Энциклопедия. Но я не жалуюсь. Нет. Не-ет, — безумный смешок и мотание головой в знак отрицания собственных слов.              Придушить бы его!              — Это было лучше плана.              — Однако план бы сейчас пригодился.              — Вот и придумаем его, — Тимоти, как любит, опустил окно, а Аарон повернул ключ зажигания. Один вечер врывался уличными звуками в их пространство. — Ты наверняка уже всё сообразил.              Это оказалось правдой.              Планирование поступков похоже на подготовку к тесту. Ты повторяешь выученное, пока это с тобой не срастётся. Проходит время, и что-то ты знаешь так, словно с этим родился. Нарушить запомнившийся алгоритм — всё равно что предать известную логику.              Пока Аарон описывает, что они будут делать, Тимоти накрывает паника.              Хочется всё прервать. Для сегодня это уж слишком. Они серьёзно собираются это сделать? И что будет, когда они войдут? Тимоти чует, что у них будут проблемы, что он пожалеет. Самыми доступными словами: сейчас он чувствовал себя грязью, застрявшей в сливной трубе.              Неужели ничего не отменить? Они потом не выберутся из этого дерьма.              Тим смотрел на Аарона, не отводя глаз, ожидая, когда он замолчит и появится момент вставить хоть слово.              Ничего подобного…              Наоборот, чем больше говорил друг, тем сильнее Тимоти убеждался, что они не могут повернуть назад, а если это сделают, Аарон не сможет оправиться от слабости, с которой подчинился насилию со стороны отца. Почему такое случается с ними, а не с кем-то другим? Разве кто-то из них выбирал так жить? Сердце Тима ноет.              Ты знаешь, на самом деле никто не выбирает, как ему жить.              Случается, дети рождаются в богатых, с виду благополучных семьях, за стенами роскошных домов которых творится ад.              Есть семьи обыкновенно благополучные, не обязательно богатые, и дети там растут в здоровых отношениях, но…               Человек не может просто расти. Он должен развиваться, и развиваться получается только через конфликт. С собой или с внешним миром — неважно.              Важно, что человек не может легко и свободно существовать.              Ему обязательно нужно решать какие-то проблемы и достигать каких-то целей (даже если человек утверждает обратное, — это говорит о его неразрешëнном и, скорее всего, пока не обнаруженном конфликте с самим собой, который должен быть разрешëн, иначе велика вероятность сдохнуть от скуки и бессмысленности бытия).              К чему я это?              К тому, что человеку настолько нужны проблемы для нормального самоощущения, что он может себе их создавать. Он никогда не достигнет этого идеального «наконец можно жить спокойно». Нет. Спокойно можно только умереть.              Аарон взял его за плечо, как будто знал, что Тимоти больше всего на свете хочет отказаться от их затеи, но невероятным усилием сдерживается, и этот вот жест рукой — «помоги», «спаси меня» — может заставить кудрявого мальчика не передумать, держать рот на замке, что Тим, собственно, и сделал — в итоге он просто согласно кивнул, пока внутри отмирала любая решимость бороться против уже принятого «плана», потому что это бы значило убить Аарона, если они не покончат с его отцом.              Максимально странная затея, ребята. И идти на неё с одной битой — верх идиотизма.              Дальше последовали самые долгие, самые тяжёлые минуты в жизни Тимоти. По крайней мере, если оглядываться на то, что он помнил.              Поскольку они больше не мчались на авто, а стояли, воздух в салоне стал прикипать, как налёт на раковине или на стенах в душе. Окна были спущены, но это тоже не помогало. И пускай они не говорили, от этого становилось хуже дышать самым необъяснимым образом.              Тим постукивал пальцем по неработающей кнопке со стеклом и, почти не моргая, следил за домом Аарона, как и сам его друг.              Небо окрасилось розовым, приближался вечер. Машины приезжали к своим домам и останавливались. Кое-где подъезжали не свои, и там были друзья, которые подходили к дверям с чудаковатыми косыми лестницами, держа в руках подарки — цветы, вино, конфеты, детские игрушки. Что-то сразу ранило и радовало Тима, когда он видел, как на свежий воздух выбегают маленькие девочки и мальчики, кружат вокруг гостей и родителей, старающихся поймать малюток или загнать в дом.              Им вот предстояло совсем по другой причине войти в место, где должны ждать родные и любимые. Мама Аарона — на койке в окружении капельниц, и такое практическое отсутствие свидетелей играло на руку. За исключением того, что всё чертовски стемнело, когда наконец отец Аарона, полупьяный, откуда-то вернулся, курящий и с пакетами в руках, грузный и не в настроении. Чуть не выбил дверь в дом.              Сказать, что Тим заметно помрачнел, — ничего не сказать. «Мы огребём, огребём, огребём», — истерично металось в голове.              Потом же произошло нечто, не подчиняющееся объяснению.              В голове включился свет. Что-то щёлкнуло, и все переживания смыло, как следы от крови дождём. Неуверенность пропала. Все мысли заполнил образ биты, её успокаивающая тяжесть в руке. Возникло желание со всем разобраться чисто да гладко, после — прийти домой, посмотреть телевизор и лечь спать, завтра — на уроки и так далее.              Тимоти набрал воздух в грудь.              Одновременно они с Аароном переглянулись. Тим потянулся и взял их оружие.              Двери машины хлопнули.              С этого момента в книгах и фильмах обычно начинаются все заварушки. Чую, эта история — не исключение.              В жизни всё происходит не как в фильмах, думал тогда Тимоти.              Уверен?              Долгую напряжённую минуту ты идёшь до дома, никакой музыки и желания её услышать. Только тишина, подспудный мелкий страх, что вас обнаружат. Оборачиваешься. Никого. Но в воображении рисуешь опасные любопытные глаза. Дрожишь, но в расплывчатой темноте ничего не заметно.              Замерев у входа в дом, Аарон и Тимми осматривают друг друга. Их глаза сканируют, насколько происходящее — правда, и как оба готовы с ней справиться.              У Аарона пустые руки. Его глаза задерживаются изучить худые пальцы Тима с выраженными жилами на побелевших костяшках.              И Аарон, и Тим похожи друг на друга, словно настоящие братья.              Аарон темноволосый, кудрявый, с пышной гривой, зачёсанной назад. Лишь на свету она отдаёт медью и делает его более отличным от Тимми. Ещё эти забавные усы и бородка, делающие друга неестественно старше лет так на десять. В остальном — кожа молочная, защищённая от веснушек, под бровями красуется обрамленье из серо-голубых глаз, похожих на камни… Не верится, что они, типичные школьники с ведром на плечах вместо головы, сейчас ворвутся внутрь и…              Плечо и колено Аарона вышибают дверь.              Вы с другом вообще заходили нормально в свои дома? Или только путём устраивания шоу?              Он на неё наваливается, и в одно мгновение старый заржавелый замок без сопротивления поддаётся. Развернувшись на девяносто градусов, ударяется о стену так, что трещит штукатурка. Дверь оказалась незапертой.              В коридоре их встречает тишина. Если пройти вперёд, слева — гостиная, справа — вход в кухню, а прямо — лестница на второй этаж.              Звон вилки и ножа о тарелку доносится справа. Там же горит свет. В зале он потушен, но оттуда белеет экран телека, включённого, стоящего с заткнутыми ртами актёров, переживающих драмы. Тим заметил это одним глазком, когда они уже повернули, куда нужно.              Аарон шёл первым, так что Тимоти позволил себе на время всё тщательно увидеть и запомнить.              От взгляда на кухню заболели глаза.              Она жёлтая, старая, вся какая-то больная, пропитанная запахом гари и жареного мяса, отчего тошнота в горле перемешивается с желанием есть.              — Чего встал? — пробасил голос, автора которого за плечом Аарона Тим не видел.              Но стоило вдвоём просочиться в комнату, встать у самой её кромки, не двигаясь дальше, так по-детски, ни черта не угрожающе, как отец Аарона испепелил их взглядом.              Это было настолько пронзительно, с полным раздражением, что Тим был готов поднять руки вверх и сдаться. Ещё и Аарон выглядел так, точно у него дух вышел из тела. Может, они свернут затею?              — И для чего твой дружок держит биту? — глава семейства Тейлор-Джонсон отпивает джина из стакана.              То есть, это тебя интересует больше выбитой входной двери?..              Бутылка «Танкерея» наполовину опустошена. От сковородки, на которой даже нет еды, поднимается дым. Хлам и остатки еды повсюду, словно здесь не убирали неделю, создают отдельное жуткое впечатление.              Тим крепче сжимает биту и знает, что за ним следят, как за зайцем в капкане.              — Ты избил её, — с расстановкой выжимает из себя Аарон, краснея от злобы. — И теперь — получишь, — его отца это не пугает, как и следующее, что должно было напугать, но пугает разве что… Подростков. Как они сами. — Сполна.              Повисает тишина.              Тем временем глаза Тимоти не могут не зависнуть на единственных руках в комнате, держащих вилку и нож. На пальцах с волосатыми костяшками, чёрными синяками на ногтях и незаживающими ранами. Отец Аарона — слесарь, работающий в автомастерских по ремонту рейсовых грузовиков.              Эти руки носят гигантские тяжести.              Почему он это вспомнил?..              Почему?..              Столовый ножик соскальзывает на тарелку.              — Избил? — спрашивает мужчина. Он не моргал, пока Аарон говорил, и сейчас тоже. Его слова, как и прямой взгляд, пристолбили друга Тимми к месту. — Это самое малое, — мистер Тейлор-Джонсон копирует интонацию сына, говорит чётко и выделяя слова. — Что она заслуживает.              — Урод! Не смей так говорить о ней!              Аарон кидается вперёд — и тормозит.              Тим подпрыгивает на месте, но больше не двигается.              Поднимает биту в воздух, готовясь… Готовясь… К чему?              Глаза округляются. Спокойный тон прорезает вонь от гари:              — Ты кого уродом назвал? — отец тычет в сына вилкой. — Меня? — прибор тут же показывает в свою собственную грудь, обтянутую майкой и из-под которой вылезают тёмные волосы. — Ты, Аарон, сделал неправильный вывод.              Ронни приближается к столу.              Его кулаки бугрятся венами. Комната сжимается в размерах и плывёт… Тим сглатывает, осматривая стеклянные шкафчики повсюду и так и видит, как они разбиваются.              Друг шипит:              — Закрой пасть…              — Держи себя в руках, — раздаётся приказ. — В отличие от тебя мне есть, что сказать. Только потому, что у меня есть терпение, я с тобой ещё разговариваю, — пауза, гнетущий жёлтый свет, серый дым, застилающий пространство. — Лучше-ка поднимись наверх и…              — Нихрена так не будет!              Аарон скидывает со стола бутылку — отправляет её в стену. Осколки разлетаются повсюду, но никого не задевают. «Слава, блять, Богу», — мелькает в голове Тима.               — Убирайся из дома, — продолжает Аарон. — Ты портишь каждый день нашей жизни.              — Порчу? — наигранно оскорблённый тон. — Чем? Тем, что вы живёте на мои деньги? Думаешь, мать со своей зарплаты тебе даёт на карманные? — смех и неулыбка. — Эта сука не говорила тебе, да, Арни?              — О чём? — громко.              — Куда она тратит всю свою грёбаную зарплату, — отец Ронни всё сидит, а его голос походит на разочарованный и усталый. Сдержать накопленную злость ему не помогает то, что Аарон не даёт ответа. — Почему молчишь? — сердце Тима пропускает удары. Уйти… Сейчас самое время… — Она не говорила, что крадёт деньги, которые мы откладываем на твой колледж? — у Аарона каменеет лицо. — Ты, прилежный мальчик, вряд ли бы стал заниматься… Воровством. Правда? Может, у тебя есть брат, — качание головой с ухмылкой. — Или сестра, о которых мы — черт подери! — понятия не имеем?! — кулак бьёт по столу. Отец Аарона внезапно встаёт — Тим-таки отшатывается (скорее из-за звука отодвинутого стула) — Аарон остаётся. — Ты вообще понимаешь, во что вмешиваешься? — на секунду в словах звучит боль и испуг. — Откуда тебе знать, что между мной и матерью происходит? Ты никогда к нам не совал нос, засранец!              — Мама…              — Мама! — папа его перебивает, пересекает кухню и хватает за грудки. Аарон в считанные секунды цепляется в его пальцы своими. Тимоти приближается к ним, но остаётся на том расстоянии, чтобы до него не дотянулись. — Забудь её, пацан. Считай, эта тварь с нами больше не живёт.              Дальше слышится такой стук…              Так не сталкиваются вещи.              Позже Тим соображает, что звук связан с картинкой перед глазами. А глазам он не верит.              Потому что если верить, значит, Аарон только что зарядил лбом по носу отца.              Нет.              К сожалению, всё — правда.              Эти двое, копии друг друга в молодости и старости, хватают себя за больные места. Оба верещат. Тим стоит, таращится.              Отец друга прижался к кухонным тумбам. Ничего лучше в голову Тиму не приходит, как сбросить всё со стола одним махом — этот ублюдок схватится за что угодно поблизости.              Разбивается посуда.              — Поганый… Выродок…              Мужчина скулит, Аарон тоже. И так странно дышит… Будто кашляет и задыхается сразу.              — Аарон?! — вскрикивает Тим, но тут происходит движение, которого он не замечает, а друг — да, и поэтому стол переворачивается.              Шум от его падения застревает в ушах.              Тим шарахается в сторону, специально или нет — не знает. Толкнули его или он сделал это сам? Тимоти с трудом чувствует тело, свои руки. Биту.              Папа Аарона пролетает мимо, схватив сына за горло, а Тим… Моргает. Его голова поворачивается за ними, как стрелка компаса.              Секунда… Две… Они у выхода из кухни.              В коридоре.              Мальчик видит только загорелую спину и выпяченные мышцы на плечах.              — Засранец…              Посреди этого — жуткие хрипы, хрипы Аарона. Боже мой… Тимоти успевает почувствовать, что кеды встали на скользкий коврик, и тут же бита в его руках с сумасшедшей скоростью бьёт огромного мужчину по затылку.              Тот чуть не падает.              Но скорость — не сила.              Тим только вывел противника из равновесия. И он уже к нему повернулся. Глаза горели, длинные волосы распушились и…              Тимоти получает удар по переносице. Мир закружился…              Он поздно понимает, что это его — собственной битой. Которую так легко было вырвать из рук. Тимми так шокировался после своего же замаха… Аарон? Где ты?              Его отец толкает Тима к стене. Сразу за этим бьётся стекло на фотографиях и впивается кристальными осколками в макушку. Раздаётся рычание. Рука влезает в Тимовы волосы.              До адской боли их стягивает и, как результат, Тимми вопит. Ненадолго. Не хватает воздуха, он сбивается, когда здоровяк колотит его в ещё одну рамку с фото. Лбом. Бам.              И в третий снимок со стеклом. Шмяк.              Нос цел?              Уже не так больно, чтобы кричать.              Ноги заплетаются, но упасть не дают чужие, те, что сзади. Так что Тим болтается, стараясь то защитить лицо, то схватить руку, что держит… Схватить… Четвёртый раз. Щекой. Но осколки не сыплются. Пятый. Шестой.              Потом ослабленные ноги Тимоти отъезжают к противоположной стене.              На самом же деле Тима туда кидают. А он летит, не видя перед собой ровным счётом ничего.              Вот голова стукнулась с дури о твёрдую поверхность. Вот он сполз на пол.              Ему повезло — он больше не слышал рядом шагов.              В глаз затекает капля крови. Фокус размывается. Блин, класс… Течёт из носа. Солоно во рту. Губа прикусана. Или порезана. Мокрые руки. С ними-то что?!              — А-а-а-а-а!              Ну и крик… Тима чуть не оглушило. Будто поблизости бросили гранату...              Он вздрагивает.              Влажные кулаки упираются в дощатый пол, от которого тянет плесенью. Обои отслоились — видно прямо перед глазами… Кто кричал? Аарон? Аарон…              Слюна застревает в горле.              Тёмное оранжевое пятно высвечивает картину того, как у Аарона кончается воздух.              Отец его душит.              У Тима волосы встают на затылке, как сегодня дома.              Мужчина давит локтём его лучшему другу на гортань и вызывает у него такие муки, что слёзы застывают в глазах одноклассника, но так и не скатываются. Чёрт-чёрт-чёрт!              От ужаса он и сам готов зареветь, да только ужас такой сильный, что нет времени расчувствоваться.              Бита!              Тимми встаёт, шатается, как подкошенный и, прилипнув к стене, осматривает всё вокруг. Как нет?.. Биты — нет. И вокруг — одна лабуда! Какие-то книжки, коробочки, бред! Если Тим чем-нибудь таким атакует, то его с одного разворота выключат — и Аарона не спасти.              Кухня!              Тимоти медленно ползёт. Шаг. Ещё один… Почему так тяжело?.. Какой-нибудь нож или бутылка… Потом они убегут… Чуть-чуть… Немного осталось… Или Аарон добьёт отца?              Сломает ему что-нибудь?              — Ты ничем не лучше неё! — стук и шипение, глушащиеся далью. — Ты никогда не любил меня! — и… Отчаяние? — И она… Она тоже… — еле доносится до Тима.              Неженка, блять. Страдалец.              Он проходит мимо кухни.              Нет-нет, там — ничего. Вот дверь... Входная дверь... Вот там… Свобода.              Как легко! Ноги больше не болят, в голове просветлело. Особенно, когда Тим взял рядом стоящий с дверью предмет. В руки вернулась сила и уверенность. В конце концов, биты нигде не было. А нож… Это просто.              В звенящей тишине мальчик добирается до цели и с размаху всаживает топор в большое плечо.              Я с самого начала почти всё угадал.              То самое, которое держит Аарона.              И аккуратно отходит в сторону от тошнотворной адской кухни. Включает свет на торшере, чтоб увидеть потоки крови, вырывающиеся следом за невыносимым воплем.              Узорчатый абажур фантастически разрисовывает новую картину. Тим даже забывает, что по всему лицу его шипит и ползёт кровь.              Аарон валяется на полу, ища кадык на горле. У него, наверное, будет долгий отходняк. Асфиксия, всё такое.              Да ладно. Дышит — значит будет жить.              Чего Тимми не ожидает, так это того, что отец Аарона дальше поднимается на ноги…              Мальчишка умирает на месте, когда громила поворачивается к нему.              По крайней мере, Тимоти перестаёт чувствовать все свои конечности. Время замирает и превращается в фарш. Ничего нет, никто не двигается, никто не живёт и не дышит. И только — шаг, — и Тим бежит вверх по лестнице, пока за ним рысью стучит обувь, во всей красе передавая вес немолодого тела.              Ноги (чьи?) переступают сразу две, три ступеньки, пухнущая голова плохо соблюдает координацию, и Тимми пошатывается (но у него всё должно получиться — он ещё невредим, невредим, невредим). Пальцы на ощупь находят перила из красного дерева. Вверху тумба… Снова фоторамки… Ваза… И телефон… Полыхают все в лучах вышедшей луны.              Близко. Звуки близко. Что-то падает. Слава Богу! Он споткнулся! Не выдержал! А потом ногу Тимоти тянут вниз, и падает уже он сам.              Подбородок приземляется прямо на ступень, и рот наполняет кровь — прикусил язык. Кровь Тим моментально выплёвывает. Пока есть шанс.              По его туше карабкаются, и Тимми слышит голос, похожий то на яростный, то на заплаканный, что и не разобрать, а когда его вновь хватают за волосы, как раньше, то на механизме памяти мальчишка ставит перед собой ладони, туда, где есть опасный угол ступеньки.              Его головой беспорядочно бьют прямо по нему, и пальцы топорщатся от конвульсий при ударах. Но стоит понять человеку сверху, что все его усилия бесполезны, он переворачивает Тимми на спину. Запах льющейся крови, посторонней, с такой силой забирается в ноздри, что Тимоти совсем некстати на секунду расслабляется.              На рот ложится ладонь, больше похожая на лопату, и перекрывает все дыхательные пути.              Что этот мужик лопочет?! Чистый белый шум, сквозь него ничего не услышать.              Успевая моргнуть, перед тем, как вторая рука, сжатая в кулак, его ударит, Тим всем телом отталкивается от лестницы — и отшвыривает ногами этот проклятый мешок с мясом. Миг — тот качается, ещё секунда — ещё удар. Тим бьёт его в плечи, чтобы отлетел подальше.              О да… Хороший крик.              Топор вошёл глубже, это прекрасно. Делать ноги… Делать.              Поднявшись, Тим добирается до конца лестницы и находит первую попавшуюся дверь. Круглая ручка, деревяшка вся в царапинах сверху донизу, старая, как сама смерть. Без разницы, чья это комната. Оружие… Где-нибудь… Любое. Однако замок жужжит и скрипит, говорит: заперто, заперто, придурок.              Больным лбом Тим прислоняется к двери. Сволочь! Налегает на неё всем телом, словно падает в объятья человеку. Раз… Два… Три… Чет… Четыре… Пять… Шума нет. Нет? Всё спокойно.              Какое облегчение... Всё, конец. Остановись. Уже некуда бежать. Отец Аарона отрубился. И правда. Ведь ничего не слышно. Рай…              Тим разворачивается лицом к лестнице, думая, что сейчас спустится. Внизу остался сам Аарон, друг. С удивлением Тимми понимает, что над ним высится большой человек.              Дальше ни одна мысль не успевает прийти в раненую кочерыжку.              Тимоти тащат, схватив за воротник. Ничего ему не видно. Сплошь темень.              Пальцы цепляются за всё: царапают обои, и они забиваются под ногти, сшибают все предметы на столах и шкафчиках. Те падают, разбиваются и… Тень от топора ложится на безумное лицо. Кровь, слюни и всё это вместе летят на Тимовы глаза.              Последняя остановка — перед окном. Тихо… И тут Тимоти швыряют.              Он выбросил тебя в окно?..              За спиной на мягкую землю неслышимо падает рой осколков. И он сам летит с точно таким же звуком, кажется.              Позвоночник посылает море сигналов боли. От затылка к копчику, до самых кончиков пальцев, к рёбрам и даже ногам, словно стекло, как медицинская игла, ввело внутрь парализующую жидкость.              А через мгновение… Дыши. Ну же, дыши!              Пальцы хватаются за наружную створку окна, но такую древнюю, что она без промедления разлетается на щепки. Тим успевает прикрыть глаза, чтобы в них ничто не попало.              Ноги пытаются поймать подоконник, словно они ничем не хуже рук. Падение, оно как будто… Превращается в борьбу.              Когда ноги не помогают, когда верхняя створка рвётся, отсыревшая и гнилая, мальчик сразу хватается за оконный низ — туда, куда тянутся руки под всеми углами, не реагируя на протесты тела.              И пусть ладони поймали что-то твёрдое, пока где-то так далеко земля, даже это не помогает Тиму.              Одна рука вонзается прямо в осколок — организм передаёт боль — и следует молчок в мгновенном анализе следующих попыток остаться целым.              Пальцы единственной здоровой руки держат вес всего его тела в воздухе. А мышцы спины слишком слабы, чтобы на единственной конечности можно было подтянуться и попробовать… Что попробовать?              Перед глазами появляется лицо с выделяющимися белками глаз — в них отражается свет уличных фонарей. Бормотание, кашель, сверх собственной руки — другая. Что-то пытаются сделать с его запястьем, а Тим уже думает, каково это — падать.              Ещё он думает, что действительно падает, стоит человеку исчезнуть и перестать на него смотреть.              Но окоченевшие пальцы на месте, а в коридоре наверху раздаётся топот… Раздаётся… Как можно думать об этом? Сейчас… Нет сил…              Проходит целая вечность перед тем, как Тим отпускает подоконник.              Он больше не может.              Если он продолжит держаться, позвоночник, кости, нервы или что-то ещё даст сбой. Появится тьма, всё кончится. А так… Есть время отдохнуть. Пожалуйста, дайте отдохнуть…              Глаза закрываются.              Теперь он летит. Когда спрыгиваешь откуда-то куда-то, твои ноги готовы, а сейчас — ничего подобного. Чувства за секунду до непоправимого обострились.              Так что когда вокруг запястья обрастает что-то твёрдое, у Тима нет сомнений.              Пальцы.              Ни с чем не перепутать кости и мышцы, которые давят на твои собственные и не дают пострадать. А потом как каждая клеточка ощущает все неровности и твёрдости предметов. Странно, когда успел уже отвыкнуть.              Но вот в ноздри западают разные запахи… Крови, пота, специфический аромат тела, который у каждого свой, и зашифрованная нить запахов, годами складывающаяся в некоторых домах — пыли, влажного дерева, вспученных обоев, погоревшего на солнце пластика…              — Тимоти, — слышит Тимми перед собой, моргает и — замечает.              Аарон. Рядом стоит Аарон.              — Ты жив… Я чуть не умер от страха, Тим!              И тот его так обнимает, что мальчику больно. И непонятно, где болит.              Пальцы Аарона испуганно чешут его волосы, словно боятся вызвать боль.              Живое тело согревает лучше холодной пустоты, которая чуть не убила.              Ну вот, хоть какая-то польза от этого Аарона есть.              Звуки…              Они тоже теперь здесь.              Да, чувствует Тимоти, он вернулся к жизни. У него столько возможностей для жизни… Совсем непроизвольно Тимми обнимает Аарона в ответ. Тот густо кашляет. Не уходит. Такие тёплые ладони на спине…              Что-то похожее на гудок раздаётся по всему коридору. Аарон немедленно отходит.              — Как вы… М… Мо… — послышались задыхающиеся звуки, и фигура, похожая на Франкенштейна, пошла на них, а за ней, как дохлая собачонка, позванивая, тащился телефон на проводе, пока сам провод, обёрнутый вокруг шеи монстра, сжимал то, что было на горле ходячего трупа.              Видимо, Аарон устроил реванш — решил задушить отца в ответ.              Это его, конечно, не успокоило.              А те рывки по коридору, которые он делал в их сторону, заставляли думать, что в любой момент неистовая сила этого неумирающего человека убьёт их одним махом.              Каждый удар сердца Тимоти воображал, что последует настоящий.              Аарон бросил в папу стоящий совсем близко торшер. Похожий на разбитый ими же внизу… Но тот отлетает от двигающейся на них глыбы, как мячик от стены.              «Опять, — подумал Тим с понятным ему одному облегчением. — Опять лететь»              Наверное, только потому, что почувствовал позади себя замеревшее слабое дыхание, Аарон бросился вперёд. Посчитал, что не было выхода.              Дзинь. Дзинь. Дз-з-з… — от телефона.              И потусторонний мёртвый вздох, и рычание, на которое не должно хватать воздуха уходящим на тот свет. С этим жутким топором в спине… Только умирать.               Образовалось куча мала, сплетение конечностей, и ничего нельзя было разобрать. Отсутствие какого угодно источника света превращало борьбу в глубине коридора в кошмарное чудище. Тим совершенно не знал, кто на него выскочит в следующую минуту.              Перед глазами плыло.              Только что ему разбили нос и чуть не выбросили из окна, а сам он всадил взрослому мужику топор в спину, с которым тот бегал на самых Тимовых глазах.              Теперь этот не то живой, не то мертвец боролся со своим сыном, размахивая руками и сбивая вокруг мебель со своих мест, сминая ковёр, долбя ногами по старому полу, не знавшему ничего подобного.              Тим сделал шаг вперёд… Сам не понял, зачем, просто подумал это сделать.              Потом к нему резко зашевелилось одно из тел. Послышался вопль. Мальчик увидел, что Аарон держит топор. Запах крови с бешеной скоростью забрался в ноздри, и у Тимоти расширились глаза. На пол полилось как из крана. В желудке заурчало.              Когда в спасительной надежде старик Аарона подлетел к Тиму и вцепился в его плечи, с жалобным видом ища помощи, Тимми, вновь совершенно не думая, не делая, по сути, никакой выбор, даже больше — отказываясь его делать, вложил всю силу в то, чтобы оттолкнуть от себя этот кусок мяса.              И он полетел назад, ровно на сына. Размахивая руками и разворачиваясь, как утопающий на плеск гребель.              Его ноги подогнулись, голова свесилась, как отрубленная. Измождённая от пыток ковровая дорожка под ними уже не знала, куда деться. Тим сам чудом не свалился, потому что стоял на ней, а она начала извиваться под ногами.              Честное слово, он не видел, что было в следующую минуту, и потому не понял, что произошло.              Только помнит, как восстановил равновесие, переступил с ковра на доски и прижался к стене. В глаза мгновенно бросилось гигантское пятно чёрной краски на полу, из которой можно было собрать прилично жидкости на валик и красить ей стены.              Как в замедленной съёмке Тим обнаружил, что то, что он посчитал за краску, оказалось потоком крови.              Он не испугался, глаза не вылезали из орбит.              Ещё бы он испугался. Как не бросился её слизывать — вот, в чём вопрос.              Тимоти и не застыл как вкопанный, продолжив сохранять полное гармонии дыхание, и потирал ладонь, которая невыносимо болела после пореза от стекла. Кровь под нажимом большого пальца вытекала из-под рассечённой кожи.              Глядя же на стекающую кровь из раны на шее, где находился топор, Тим чувствовал, как падает в пропасть, откуда нет выхода. С Аароном произошло что-то похожее.              Когда мальчишка пришёл в себя, лучший друг сидел около стены, прижав колени к груди и уткнувшись туда лицом. От него не исходило ни звука, он не шевелился. Не было никакой истерики, не было слышно ни единого вдоха и выдоха.              Впрочем, Тимоти понимал, почему. Если случается страшное, неотвратимое, ты не теряешь голову, задыхаясь от слёз, а погружаешься в состояние ужаса, которое мозг не в силах пережить. Реальность не всегда поддаётся эмоциям. Часто реальность вообще на себя не похожа. Обычно реальность — это плохо сыгранный спектакль с совершенно дурновкусным сценарием.              Из разбитого окна повеяло расцветшей листвой, блеском звёзд и уличным шорохом, похожим на шаги великана в соседнем городе.              Тимми переступил труп, сжал-разжал ладонь, контролируя капающую кровь, и опустился перед Аароном на колени.              Руки автоматически легли на рельефные бицепсы друга, соприкасаясь с горячечной кожей, и начали поглаживать. Слов не находилось. Тимоти ждал, когда Аарон очнётся и будет готов.              — Аарон… Аарон!              Тимоти тряс его и пытался убрать от лица длинные пальцы. Однако друг ничего не делал: ни разгибался, ни шевелился, ни говорил. Даже когда Тим остался сидеть рядом первые пять минут, и тогда он не перестал молчать и оставался в замеревшем состоянии.              Для Тимми же в коридоре находились разные интересные вещи, с которыми появилось желание что-то сделать.              Он прошёл по лунному полу навстречу загоняемому внутрь воздуху.              Ноги замерли у остывающего тела, а руки опустились к рукоятке топора. Она тяжёлая, такая, что Тимоти не догадывался, как смог поднять её некоторое время назад.              Вышел топор из трупа с щёлкающим звуком. В щели, где застряло лезвие, Тим видел кровь, сочащуюся сквозь мышечное мясо и, кажется, позвоночник.              Ужас описываемой картины идёт на контрасте с облегчением. Не знаю, что вы планировали сделать изначально… Кажется, у вас и чëткого плана-то не было, только желание отколошматить отца Аарона битой.              Но, знаешь… Останься ублюдок жив, не дал бы покоя ни твоему другу, ни его матери до скончания своих дней.              Убийство человека незаконно, но в вашем случае вполне оправданно.              На полу хлюпала совсем не нужная им лужа. На обоях остались красные брызги. Это очень плохо.              Угу. Вообще пиздец. Особенно если у вас нет суперспособности делать экспресс-ремонт без гроша в кармане.              Тим ещё раз осмотрелся, находя спокойствие в повторяющихся декоративных узорах повсюду: на рамках картин, на дверях, на подставках для свечей. Всё так обычно. Всё как всегда… Они просто у Аарона дома и решают суетливые будничные проблемы.              Всего-то труп отца лучшего друга, лужи крови и никаких следов посторонних. Только ты, сбежавший из дома через окно в спальне матери на глазах у неё же, и Аарон, в машину которого ты сел и уехал в сторону его дома.              Абсолютно будничные проблемы. Ничего нового. Ты всегда так делал.              Тимми вытер влажный черенок топора о майку убитого.              Скользнула мысль, что надо скатать и постирать ковёр, отдраить доски на полу.              Обернувшись на Аарона через плечо, Тимоти мерно зашагал в комнату его родителей. Открыл там верхний ящик в комоде и достал толстовку с логотипом орлеанской бейсбольной команды. На ней пеликан в кепочке разевал клюв-кармашек.              Тим закутал оружие в мягкую ткань.              Затем его кеды мягко прошлись по ворсистому ковру и остановились у тумбочки со стороны жены, мамы Аарона. Тут должен был найтись пакет. И тут он был. Целлофановый, из-под угощений прямо из пекарни. Он хранил карамельный запах.              Так Тимоти спрятал топор, чтобы его можно было вынести из дома.              Аарон в коридоре продолжал угрюмо сидеть и таращиться в никуда.              Мягкие ступеньки, мягкий деревянный пол… Всё было так воздушно, легко и понятно, что Тима наконец накрыло ощущение полного порядка.              Он приподнял брезент на кузове. Туда перекочевал шуршащий свёрток.              Вернувшись за Аароном, Тим застал его на своих двух. В руке он держал домашний телефон, который придушил папулю.              — Ты сдурел?!              Тимоти подбежал к нему и толкнул к стене. Трубку оторвал от шнура и бросил в стену над лестницей. Послышалось, как захрустел старый аппарат и повсюду посыпались пластиковые внутренности.              — Все узнают… Все.              Мальчишка не знал, что и думать. Опешил. Аарон перед ним стоял, прижав руки к бокам, словно его тошнит, и… Плакал.              В очередной раз так, что Тимми не видел и не слышал, чтобы так плакали.              Было неясно, как Аарон мог это… Делать. Ведь он был Аароном. Он никогда не плакал, не расстраивался, не злился. Почему же, почему он плакал?              Тим не нашёл лучшего способа утешить, как обнять его. Всё равно никакие слова не помогли бы.              — Никто не узнает, — прошептал Аарону его лучший друг. — С тобой ничего не случилось, и со мной тоже. Ты забудешь это и никогда не вспомнишь. Никому это не будет интересно. Никто не спросит…              — Тимоти… — позвал голос, и краснющие глазища уставились на него с неизмеримым океаном боли. — Я… Я не хотел… Он просто… Он сам… Папа… — задыхался подросток, и сопли капали из его носа.              — Я знаю, — сказал Тим.              — Я ничего не делал, всего… Всего лишь стоял, — проглотив слюну, продолжил Аарон. Речь стала внятнее, строже, опустошённей. — А потом он… Как сам… Рванул. Я не успел…              Нытик, я же говорил. Без ощущения ответственности за свои же поступки.              — Он сам виноват. Не оправдывайся за то, чего не было. И он не умер… У тебя на глазах.              Две ладони заговорщика обхватили потные и дрожащие ладони Аарона. На них скапливался и распространялся по этажу острый запах страха. Благодаря нему Тимми чувствовал себя окрепшим.              Не удержавшись, мальчик приблизился к лицу Ронни, ещё глубже забирая себе все его запахи. Руки легли к другу на лицо, а тот и не противился.              — Поднимем его и спустимся. Потом я подъеду. Пока меня не будет… Поставь стирку. Нужно что-то решить с ковром.              — Сжечь…              — Что?              — Лучше сжечь его, — громче высказался содельник.              — Как скажешь.              Возможно, это было подозрительно. Потом фиг придумаешь историю, куда делась старая деталь интерьера, но отмывать кровь реально сложно. И запах остаётся. С ним — и воспоминания.              И как только они справятся с полом… Надо посмотреть, что стало с потолком в этом же месте.              — Купишь маме новый ковёр, — придумал Тим и улыбнулся.              — Так… У меня совсем нет денег.              Хныканья прекратились, чему Тимоти не мог быть не рад.              Прислушался к округе в поиске ответа… Что придумать, чтобы Аарон не расстраивался?              Тимоти отметил, что друг перестал трястись, держа Тимми за руки. От сердца отлегло.              Кудрявая голова вот уже начала благополучно забывать, что здесь было.              — Держи, — сказал худенький мальчишка, а затем вынул из заднего кармана свёрнутые деньги, какие взял у мамы. — Только не покупай ничего в центре. Где-нибудь на рынке возьми подешевле и чтобы без камер.              Десятидолларовые купюры Тимоти прижал к животу Аарона.              — Тим…              — Считай это за подарок… На школьный выпуск.              — До выпуска два года, дурень, — рассмеялся Аарон, шмыгая носом.              — Ну вот, остаётся только выпуститься. А это не так уж легко. Не сдашь экзамены — я потребую деньги назад. Идёт?              Смотрите-ка, какой щедрый… Охренеть.              Друг закивал, приходя в себя. Это было прекрасно. Оставалось, чтобы Аарон не тронулся умом, когда вновь увидит мёртвого отца. Как будто этот отлупивший их старик что-то для него значил. Как только люди не заблуждаются.              Лестница была скользкой. Там всё обрызгала кровь Аарона, самого Тима и человека, который напал на них.              Тимоти взял полотенце с кухни, чтобы избавиться от следов и чтобы они не грохнулись тут во время уборки.              Когда он уже отмывал в раковине последствия драки, раздумывая, где взять новые лоскуты для второго этажа, на щеку Тима, как слеза, упала невесомая капля.              Мальчик, на секунду застывший, поднял голову вверх…              Угораздило же подонка сдохнуть над этой рвотной комнатушкой.              Тимоти с ненавистью и недовольством рассматривал разросшуюся на потолке кляксу.              Этот дом оказался сплошным отстоем.              Такой дряхлый, что из-за него Тим чуть не умер, вылетев из окна. И сейчас, когда доскам всего-навсего требовалось сдержать кровь, пока её не вымоют, всё шло под откос. Работы прибавилось, а полагаться на одного Аарона стало ненадёжно.              Обойдя разбросанный хлам, Тимоти вернулся к Ронни.              После мойки проколотую ладонь щипало.              Хотелось найти в ванной что-нибудь обеззараживающее, но выполнение рутины взяло верх. Не было сил смотреть на этот беспорядок. Но, размышлял Тимми позже, он, похоже, поторопился. Ему казалось, всё кончено, однако дальше случилось то, что снесло ему крышу и ухудшило их положение.              Передвигать труп пятидесятилетнего мужчины — непростая задача.              С рукой, проткнутой насквозь, и с дефицитом массы тела, решение проблемы усложняется. Поэтому Тиму пришлось поверить Аарону больше, чем следовало, и положиться на него.              Это стало большой ошибкой.              Во время переноски они не проронили ни слова.              Возможно, это как-то повлияло на случившееся. Их несобранность.              Лестница, загнутая зигзагом, не дала им развернуться в проёме, традиционно рассчитанном на вертикальное передвижение.              Тим шёл вверху, своею здоровой рукой нёс обе ноги убитого под локоть, перед этим их разув, и упал на колени в процессе. Это не помешало пути, Аарон остановился. Но он тащил на себе труп с самого начала. От окна, по коридору, вниз по первому спуску, потом этот проклятый разворот… На нём всё и произошло.              Аарон не выдержал и тоже грохнулся. И подогнулись не только его ноги, но и руки.              Падение стало таким сильным, что кровь хлынула из разрубленной раны на переносимом теле.              Конечно, друг вскрикнул, а потом стряслось то, что стряслось. Может, Аарон заорал уже, когда это случилось. Тимоти не помнит. Он только услышал щелчок, единственно прекрасно напоминающий о произошедшем. Это была сломанная кость. Какая вышла дешёвая глупость…              Здесь нужны аплодисменты!              На глазах Тимми лучший друг поехал с трупом по лестнице, мешаясь конечностями с отцом, как ранее в драке. Однако ужас этой картины был отвратительным. Пугающим. И заставил Аарона, мигом поднявшегося, убежать к двери от «‎ожившего» человека.              Тиму не хочется вспоминать, испугался ли тогда Аарон настолько, что опять заревел. Тимоти, ища глазами Аарона, увидел только грязный пол в стеклянных осколках. А вот друга заметил позже.              Потолок в кухне беспокоил мальчика намного больше.              — Может быть, мы… — заговорил Аарон, оказавшись рядом так скоро, что Тимми не сразу его увидел. — Может, его спрятать в подвал?              Да, почему нет? Как рождественский подарок. Порадовать маму после выписки.              Серьёзно, я уверен, эта женщина исчезновению мужа будет только рада.              Тимоти, сидя на лестнице, с удивлением выпучил глаза              — И что он там будет делать? — со злостью шикнул Тим.              Аарон от его резкости похолодел.              — Может… — набрал он воздух в грудь со свистящим звуком. — Пройдёт время, и я…              — Пока пройдёт время, Аарон, он начнёт разлагаться, — Тимоти клацнул зубами. — Его кожа возьмёт — и прилипнет к полу.              На самом деле не факт. При создании правильного режима увлажнения и проветривания труп начнёт тлеть и никогда не даст запаха.              В целом, делать это двум подросткам, ещё и шокированным недавними событиями, рискованно. Так что верно — убирайте его из дома.              — Будет лучше похоро…              — Похоронить? Улику? — мальчишка поднялся, взмахнул руками и счесал шелуху от засохшей крови над верхней губой, превратившуюся в скатанные комочки. — Ну уж нет.              Палец лёг на дышащую ноздрю. Той, что едва втягивала воздух, Тимми хорошенько шмыгнул, и из неё вылетела струя крови. Попала она на нарочно подставленную ладонь, давно перемазанную другими бордовыми разводами.              Аарон повернулся к нему спиной. Широкие плечи-вешалки, сильная шея, всклоченные волосы. Рука держит другую руку, неестественно вывернутую.              — Иди сюда, — ласково позвал Тимми, чтобы сгладить углы, и уже оказался рядом, когда ничего не выражающие глаза повернулись на него. — Вправим твою кисть.              Мгновенный ответ для Тима застыл у Аарона на языке — он открыл рот, но ничего не промолвил. Наверное, в его голове столкнулись две мысли: «‎ты сделаешь только хуже!» и «‎помоги, мне не на что ехать в больницу…» Финансы на ковёр и на неотложную помощь — суммы непреодолимо разной величины. Оба это понимали и знали, что нужно выживать своими средствами.              И навыками.              Ну-ну…              — Хорошо, — прозвучало сухое со стороны друга.              Там ещё слышалось отчётливое «‎я тебя прикончу, если будет больно», но оба они, конечно, осознавали, что больно будет. Аарону — по всем очевидным физическим причинам. Тиму — за ответственность, которую он на себя возьмёт.              Когда Тимми вправлял сам себе сломанные пальцы, это не казалось таким уж трудным.              — Держись за… Что-нибудь, — попросил он.              Ронни схватился за ножку бра на стене.              За что-нибудь неподвижное, идиот…              Тим взялся за онемевшие пальцы друга — тот глубоко вздохнул и смачно проглотил слюну — мальчишка дёрнул его нездоровую руку своей здоровой, упёршись в пол ногами. Ровное положение запястья, привычное. Итак… Резко. Быстро. Р-р-раз!              Опять по дому пролетел крик.              И опять Аарон… Упал.              Не сломал себе ничего, но вырвал светильник из стены. За ним потянулись и вылезли провода.              Ещё хорошо, что не начали гореть.              Хотя в вашем случае было бы проще сжечь всё к чертям. Замок, телефон, обои, проводка, окровавленный потолок… Как вы со всем этим разобрались вообще?              — Сука! — прокричал друг и злобно застонал.              Взгляд Тимми обращается к трупу у подножия лестницы. Они его ещё никуда не дели. Отвратительный ком грязи.              — Потащим снова? — спросил мальчик, и Аарон, и его блестящие глаза всё поняли.              Оттого он враждебно сказал:              — Блять, дай дыхание перевести! Чёрт…              — Хорошо, — коротко и виновато вышло из-под языка мальчика. — Я пока уберусь. На кухне. Займись тогда ковром? Потом, — сразу добавил Тимми и ушёл в зал, где выключил телевизор.              Вокруг стало черно.              Ох, как мягко-мягко-мягко... Как мягко.              Сердце, чувствовал Тим, обернуло бархатной плёнкой удовольствия. Так под Новый год щемит от мысли, что скоро и Рождество, и День рождения, и новое число в календаре. Свобода, праздники, обновлённая жизнь.              Стоило Аарону уйти в подвал искать мешок для ковра (он сообщил об этому Тимоти, стягивая раны в их всегда тёплом общении), как Тим взбежал наверх и выдернул зарядную станцию домашнего телефона из розетки. Всю конструкцию он закинул под кровать в родительской спальне. Так Тимми было спокойнее.              После первого дня ничего не вернёшь.              Станет хуже, если обратиться в полицию.              Через неделю Аарон перестанет заикаться про «‎пойти в участок». Больше не будет действовать Тиму на нервы.              Дальше… Дальше Тимоти стал планировать.              Бессмысленно закидывать труп в машину, пока они торчат дома. Кто угодно пройдёт мимо, заглянет в салон и ужаснётся. Убежит, кому-то расскажет и в два счёта наберёт в участок. Привлечь мог бы и запах, спустя полтора часа ненавязчиво распространяющийся от несвежего мяса. В багажник же такие габариты не запихнёшь. По крайней мере, рисковать с подобной затеей у всех на виду Тимоти не решился бы. К тому же… Снова. Запах. Ведь все его мгновенно почувствуют, разве нет?              На кухне Тимми нацепил белый фартук с красной каймой и собрал со всех тумбочек мусор, скидывая его в специальный пакет. Туда полетели бутылки, бумажные тарелки от уличной еды, разные крошки и тряпки, которыми мальчик вытирал пятна на всевозможных деревянных и пластиковых поверхностях. Он переусердствовал? Просто Тиму нравилось оставлять за собой чистоту и порядок кроме тех случаев, когда создавал его нарочно или кто-то мог убрать за него.              Аарон, слышал Тим, поднимался по лестнице. Сейчас скатает ковёр. Надо бы узнать, кто может заделать им окно без лишнего шума…              Здравый смысл? Здравствуйте. Вы опоздали часа так на два, теперь лучше просто идите мимо.              — Всё готово?              Это был Аарон. Стоял у косяка, руки в карманах. Вправленное запястье наливается розовым и жёлтым цветами. Выглядит опухшим. Сумка из-под ярмарочных овощей лежит у его ног. Как же долго это всё будет полыхать…              — Отнеси в машину, — Тим протянул ему итоги своей хозяйнической работы на кухне.              Хлопнула дверь. Аарон исчез. В тот же миг Тим ушёл в гостиную, где за пару секунд откопал паспорт главы семейства Тейлор-Джонсон.              Бумажник нашёлся в барсетке, висящей на крючке у книжного шкафа.              Осколки в коридоре они выметали вместе. К фотографиям было принято купить новые рамки, самые простые. Всю кровь — отмыть позже. Нужна лестница и такие пятновыводители, которые не продают подросткам из-за опасных в них веществ. Короче, что-то мощное, для особых дел.              — Лестница есть у меня, — сказал Тим, вспомнив про сарай дома.              Перед этим следовало что-нибудь сделать с Аароновской рукой… Может… Нельзя.              Тимоти плохело при взгляде на неё. Не сделал ли он хуже?              — Я пойду посмотрю, нет ли кого на дороге, — махнул мальчик и вышел.              Он бы с удовольствием закурил, но пачка где-то здесь потерялась, а пластиковая зажигалка, которую Тимми вынул из заднего кармана, рассыпалась в пальцах. После какого-то его падения не выдержала… Жаль.              Она ему нравилась. Тимоти забрал её у Мэтта, бирюзово-розовую, с пальмой, напоминающей о Флориде, безумно любимую Аароном.              На улице никого не оказалось.              — Пойдём. Возьми… — кивок на ноги, потому что теперь Тим не мог позволить другу нести тяжёлую переднюю массу чужого тела.              Так что труп выползал из дома потихоньку, следом за ними. Тащился руками по земле. Сколько бы их мальчики не поправляли, они всё равно падали.              Вы могли завернуть его в тот же ковёр или пододеяльник. Меньше было бы следов. Проще бы было волочить.              Просто надеюсь, что вас никто не видел.              Тимми постоянно оглядывался по сторонам. Тишина. Фух. Идиоты. Какое счастье! Все спят…              Мысли кружились в голове, как мухи. Холод одурманивал, заставлял трястись в испачканной тёмно-серой футболке и джинсах. Пальцы еле шевелились.              — Давай мы его…              Но не получилось. Ни с «давай», ни с «‎а вот так», «‎попробуй тут» и так далее. Закинуть девяносто килограммов — не то, что нести их.              Сперва пытались затянуть в салон за руки, но мешалась голова, бьющаяся о дно автомобиля. Поддерживая спину умершего своим плечом и таща того за голову, Тим ожидал скинуть с себя тело в салоне, но… Вместо этого они получили печальный конец в виде упавшего Аарона и скатившегося и ударившегося затылком и подножку дверцы мёртвого придурка.              Придурка, потому что его угораздило упасть и пораниться, из-за чего на асфальте образовалась очередная лужица крови. Господи, и сколько в нём только осталось!              Чем больше они ошибались, тем больше пыхтели и матерились.              Наконец до Тима дошло схватить труп под мышки и потащить в салон на самом себе.              Возможно, он отбрасывал эту идею до последнего, чтобы не быть придавленным. Ему не было по вкусу валяться с этим смердящим мужиком на задних сиденьях. Ещё и всматриваться, находить в нём то, что есть в Аароне, но уже не живое.              — С-сука…              Пятки кед упёрлись в твёрдую землю, Аарон прибавил «‎пошёл», как собаке, и Тим уместился задницей на мягкой подушке в пикапе, которая тут же под ним прогнулась, и полез, отталкиваясь ногами со всей силой, внутрь.              Чудовищная тяжесть накрыла его. Эффект был схож с тем, когда воздух выбивают из лёгких ударом под дых.              Только макушка Тима ударилась о боковую дверцу авто, он её сразу и напрягшись отпер. Стал вылезать, стряхивая с себя чёрные волосы, кожу с засохшими потёками, уродливое разрубленное плечо и спину, ужасные, мешающиеся руки.              — Постой ты! — прикрикнул Аарон.              Тимоти не стал слушаться и уже оказался снаружи. Отряхнулся, протёр лицо. Взявшись за одежду на теле убитого, потащил его к краю, уложил, как следует, и захлопнул дверь.              На Аароне лица не было, когда он согнул своему старику ноги, чтобы закрыть машину.              — Запри дом, — безапелляционно скомандовал Тимми, увидев, что Аарон собирается идти к водительскому месту.              Пока друга не было, Тим разглядывал темнеющую кровь на асфальте и постарался убрать его подошвой. Тёр-тёр — и бесполезно. А на белой подошве остались глупые непонятные крапинки. День же так хорошо начинался…              Тимоти сел за руль. Он практически не испытывал боли от проткнутой руки. Дело могло быть в адреналине. Вероятно, это он сейчас подбрасывал Тиму разные странные вопросы. «‎Может, стоило помыться?». «‎Что, если их остановит какой-нибудь… Ну, например… Коп?». «‎А если случайный кто-то увидит их такими — измазанными в крови?». Всё играло в пользу варианта «‎вернись».              Всё играло в пользу «‎пан или пропал». Ехать на удачу. Попытаться не попасть никому на глаза. Всех, кто захочет вмешаться, — отправлять за отцом Ронни.              Увы, это был бы либо не их день, либо не ваше преступление.              И ты склонен чрезмерно анализировать происходящий вокруг пиздец и думать о себе. Просто забей на всё. Действуй, отталкиваясь от события, а не от того, что могло бы быть. Не тормози.              — Поехали, — услышал Тим рядом после металло-пластикового хлопка, и стало до жути тихо.              Глаза Тимоти упирались в непроглядную ночь. Внутри всё ёжилось то от неизвестного страха, то от ожидания спокойствия, которое настанет, когда они сотрут с лица земли следы своей разборки. Бита… Разбили биту… Картинка со сломанной игрушкой металась по мозгу, подобно неугомонному белому мячику.              — Вернёмся и уберём всё, — прошептал Тим, не беспокоя темноту, и разблокировал телефон, остававшийся всё время у него тут, на приборной панели.              Пропущенные звонки от Лили, мамы и Мэтта. Печально, что от Мэтта пропущенный только один. И то, наверное, сделанный по просьбе мамы. Сообщения от одноклассников и снова от Лили в фейсбуке.              Тимми со злостью закинул телефон в бардачок.              Аарон на него даже косо не посмотрел.              — Купим по дороге еды, — продолжил Тим и его пальцы легли на ключ зажигания.              — Мы выглядим так, будто кого-то убили, — слишком громко сказал друг, и Тимоти на него за это недовольно зыркнул.              — Если ты так думаешь, так будут думать и другие, — оскалился мальчик. — Вот мне кажется, — ключ поворачивается, и Тим зажигает фары. — Что это мы похожи на тех, кого только что…              — Твою мать!              Тим поворачивается туда, куда смотрит Аарон, когда кричит.              — Блять.              Мальчишка закрывает глаза, вздрагивает, открывает снова и даёт назад, выкручивая руль на полную. Человек перед ними, весь белый, продолжал идти на машину.              Едва хватило духу, чтобы не сбить страшилу. И сердце не угомонилось, пока не выехали на проезжую часть и не преодолели жилую зону. Оба ждали какого-то страшного исхода, сирен сзади или ведьминого крика.              — Кто это был?! — орал Тим, увеличивая скорость.              Прежде чем ответить, Аарон глазел на него. Тимоти чувствовал это, даже уставившись на дорогу и окружающий лес.              Друг явно хотел высказаться против восьмидесяти километров в час с их тонким душевным равновесием, а когда сзади покачнулся труп после снижения скорости, Аарону, похоже, стоило мировых усилий не послать Тима к чёрту.              — Это был сосед, — неожиданно спокойно ответил Аарон и повернулся к окну.              — Чего?!              — Слева от нас живёт старик, — объяснял друг. — Он иногда ходит во сне.              — Блять… — «злоебучая реальность», — пронеслось у Тима. — Обязательно тебе жить со стариком, — каждое слово «смакует» Тимми и в такт лупит по рулю. — Который — внимание! — гуляет ночью, да ещё вышел в момент, когда мы прикончили твоего отца и везли его в машине… Совпадение на миллион! — слюна вылетала изо рта, и Тим одним языком вытер губы. — Блять… Блять-блять-блять… — не мог прекратить он. — Такое, сука, только в жизни бывает, — стихает. Ненадолго. Кричит на весь запотевший салон: — Я чуть не сдох!              — Я тоже, — что-то там шебуршит Аарон.              — Да ты небось его и голышом раз сто видел.              Аарон зашипел и схватился за руку. Тимоти услышал это и замедлился. Заодно появился предупреждающий знак о диких животных поблизости.              — То-то же ты не вопил долго, как я, — раздражённо продолжает Тим. — Не призрака же увидел. О, да. Сосед. Сосед! — едкий смех. — Ты небось его до туалета водил. Настолько хорошо знаешь.              — Тим.              Мальчишка прикусил язык.              Ну он же в точку попал! В точку! В самое больное место. Да, Ронни?              Тимоти поправил зеркало заднего вида — не оборачиваясь, хотел взглянуть на дохлого мужика, которого они везли в машине. Невесть куда…              — Просто какова вероятность, что он на нас не заявит теперь? — спросил Тим и не мог вспомнить, как выглядел человек, вставший перед капотом их машины.              — Да он же во сне ходил.              — Аарон, слушай, я не хожу во сне, — бесился Тимми. — Я не знаю, сколько люди «‎во сне»‎ помнят и забывают.              — Обычно он ничего не помнит.              — Обычно? Это как? Пятьдесят процентов он выдумывает?              — Считает, что выдумал.              Сознание помутилось, как дорога перед ними. Сплошное серое пятно, бесконечное, искусственное.              — Аарон… — воем изрёк свирепый кудрявый мальчуган. — Я жопу надеру этому старику. Его убить мало.              Чужая рука вцепилась Тиму в грудки. Он чуть не выпустил руль. Горло заболело, и тревога заволокла несоображающий мозг.              — Больше никаких слов об…!              — Молчу-молчу, чего разволновался, — оттянул его от себя Тим, что было несложно. Сел ровно, посмотрел на проезжую часть, как на бесцветный экран с чёрно-белой заставкой из девяностых. — Правда, я на секунду поверил, что в хорроре оказался.              — А всё, что было до этого, по-твоему, из разряда «‎‎туалет убрать»‎?              — Да что ты привязался с этим туалетом…              — Ты первый начал, говнюк.              В любой другой ситуации Тимоти бы улыбнулся и засмеялся, но знал, что сейчас Аарон это не оценит, пускай Тиму и по-настоящему смешно. И саму улыбку стоит держать при себе.              — Ладно, забудь про туалет уже, — попытался ответить мальчик без эмоций. Не помогло. Вместо веселья накрыла тревога. Они двигались в никуда и так и не придумали, что им теперь делать. Неужели Аарон полностью полагался на Тима? — Конечно, я так не думаю, — извиняясь за историю со стариком и уборной комнатой. — Просто… Это было внезапно. Дед этот проклятый. Грёбаные «‎Ходячие мертвецы»‎.              Как божье благословение пошёл дождь, заметая за собой прошедший день. Но видимость стала на редкость отвратительной. Размывало всё. Дворники еле катались по стеклу, хотя никаких причин для этого не было. Почему они заедали? А напряжение между двумя живыми людьми в салоне росло. Сейчас… Вот сейчас спросит…              Тимоти потянулся и включил радиостанцию. После шипения раздался мужской голос и — запел. Грубо, низко и навязчиво.              Затем… Что было затем и так отлично известно.              После очередного психа Аарона Тим свернул в лес. Ехать по загородной дороге казалось пустой бессмыслицей, самоубийством. Но хуже этого стало то, что Ронни испугался открытого окна и помешал Тимми рулить.              Так они съехали на обочину и врезались в...              Музыка больше не играла. Магнитола вылетела из гнезда при столкновении капота с…              Стекло пошло трещинами, а в одном месте напоминало след от пули. Фары продолжали светить. Это не могло не радовать. Им предстоит работа. А потом снова… И снова… Никуда не денешь помятую тачку. Опять придётся брать у кого-то в долг. Или в займы. Или воровать.              Лоб, ударившийся о руль, страшно чесался первую минуту. Наверное, завтра там нальётся синяк. Мало было повреждённой руки, теперь это… Ну и ладно. Тимоти вздохнул и, качаясь, вылез из пикапа.              Почти сразу его с головы до ног обмакнули в воду.              Мальчик осмотрел местность холодным взглядом. В принципе, неплохо, чтобы избавиться от самой заметной их неприятности. Как же теперь только вытянуть упавшего идиота из проёма между сиденьями?..              Такой же покоряжённый, как сам Тим, Аарон вывалился из автомобиля. Не то человек, не то зомби.              — Посмотри, — позвал кудрявый парнишка с разбитым лицом.              Он прошёл вперёд перед машиной.              — Твою мать… Тим… Что мы наделали…              У их ног дёргалась в конвульсиях могучая туша. Звериная морда дышала, глаза на ней закатывались, чёрные и волнующиеся. Кончик носа шевелился, копыта мучительно подпрыгивали и падали обратно, к земле, отчего животное издавало тревожный звук беспомощности и страдания. Со сгибов мышц выглядывали кости, мясо, кровь и ошмётки шкуры. На рогах висели кусочки от стекла. Язык у оленя высовывался изо рта, как у больного, на симптомы которого не обращали внимания, пока ему становилось всё хуже и хуже.              — Не могу смотреть, — сухо произнёс Аарон, и шаги по траве дали знать, что он отвернулся. — Надо помочь ему…              Сверчки деловито запели, прыгая где-то рядом.              — В кузове лежит топор, — тихо высказался Тимми.              — Не нужно. Ему будет больно.              «‎Не могу смотреть, ему будет больно…»              Ты действительно полная мямля, Аарон.              — Тогда сверни ему шею.              — Не могу, — тяжёлое и глухое, севшим голосом.              — И как ты ему этим поможешь?              — Пожалуйста… Тим… Ты можешь… — каждое слово давалось с таким трудом, что Тимоти испытывал неважное терзание, передаваемое от умирающей твари напрямую в собственную душу. — Его… Убить… Вместо меня?              Что за детская просьба?              Задаюсь этим же вопросом с начала чтения вашей эпопеи.              Единственное, Тим сомневался, что у него может хватить сил. Хотя Аарону с его рукой повезло меньше… В общем, Тимоти согласился. Это было понятно по его виду. Он переступил широкую грудь оленя, вздымающуюся и из которой бил звук измучивающей боли.              Рога на ощупь твёрдые и очень холодные. Интересно, что внутри них? Олень чувствует эти прикосновения?              Смотря, какого он возраста. Если совсем молодой, и рога только недавно окрепли, то, может, и чувствует. А если взрослый, и они уже окостенели — точно нет.              Однако олень макушкой ощущает давление, как будто его в этот момент бесцеремонно лапает один маленький, сбивший его чëрт…              Голова зверя взбрыкивается.              Наверное, чувствует.              Ага.              Пальцы Тима сжимаются крепко, впитывая ночной лёд, и тяжёлая груда мяса начинает под ним плакать.              — Тимоти… Быстрее…              Сверчки и цикады кричат громче, громче, громче… Луна и звёзды, смотрящие сверху, обжигают спину. Отпустите, отпустите, отпустите… Я помню, вы помните, это легко.              Сквозь стон Тимоти приподнимает морду животного за костяные ветви возле ушей, и дальше, как на зарядке, руки резко выкручивают влево, реагируют на хруст, похожий на раздавленные крекеры, и для успокоения дёргают голову оленя так же методично вправо.              Этот мальчишка ещё не на такое способен.              — Мы убили его, — выдавил Аарон и сел обратно в машину.              Мы???              Тим посмотрел на стекло, через которое Ронни не было видно из-за отражающегося света фар. Спрятался.              Сам же маленький убийца двинулся с места. Разглядел свои ладони с засохшими ранами, рядом с кедами — замершие ушки зверя, его заплывшие ранимые глаза.              Мальчик присел на колени и погладил пушистую щёку. «Жалко тебя», — сказал он животному своими мыслями и почесал оленя по лбу, разглаживая шерстинки по аккуратным рядкам. Жуткое зрелище, конечно.              — Нам нужно яму выкопать.              Говорящий стоял напротив двери в водительскую кабину.              — Тим… — как зов на помощь весь этот вечер.              Не звучит никакой просьбы.              — Что такое?              — Мы, — сглотнул он, таращась перед собой. — Что мы наделали… Что…              До него всегда так долго и в несколько этапов что-то доходит или это первая аналитическая работа в его жизни вообще?              Тимоти убрал замёрзшие пальцы в карманы. Щёки наливались краснотой. Противоречивые желания забирались в голову, назойливо, точно дождевые капли, проникающие под бельё через свободный джинсовый пояс.              — Ты собираешься жалеть об этом до конца жизни? Спасибо, я нет, — мальчик отбивает камень под ногами в автомобильную шину. — Олень — животное, которое не предупредишь и не остановишь, когда оно само ищет смерть и так уж выбегает на дорогу, как только что, — Тим странно оглянулся на погибшее создание, которое, как валун, обмывал непрекращающийся ливень. — Твой отец… Всегда был конченым подонком. Лупил по очереди тебя и мать, а ты придумывал для учителей жалкие оправдания про драки. Никто тебе не верил. Все всё знали.              Аарону нечего было ответить.              — Это убийство — праздник, — произносит Тимоти тем же голосом, какой у него всегда, а он такой же, каким он говорит с Мэттом в машине, с Лили во время поцелуев и во время опросов на уроке химии. — Вот, «что мы наделали». Ты больше не будешь знать, каково бояться, а этот олень…              Очень верные слова, малыш.              — Я всю жизнь буду думать, что нас накажут. Найдут! — раздаётся крик и, можно подумать, фары мигают, потому что его услышали.              — Кто? Закон? Пять букв, написанные для городских болванов, которые палят в центре и воруют у всех на виду? Настоящее преступление — то, что обнаружили. А то, что не нашли, им никогда не становится. Но если ты его так назвал… Аарон, по твоему лицу будет понятно, что ты — убийца, — рука лучшего друга приземляется к Тейлору-Джонсону на грудь и сворачивает на нём худи в комок. — Так прикончи в себе воспоминание об этом дне.              Вау, где ты научился такому приëмчику и почему сам не применяешь его в жизни?              Их лица оказываются в непосредственной близости. Глаза как никогда серьёзны. Отпуская Аарона, Тим чуть не отталкивает его. Или, может, всё-таки отталкивает, но просто не видит, не замечает, что происходит с этим человеком.              Тимоти начинает поиски чего-то, что могло бы быть лопатой или походить на неё.              Ни к чему это не приводит.              Он отходит в сторону, где шипят прыгающие ночные насекомые и куда дотягивается свет. Это недалеко от грунтовой дороги. Там простые проезжие ничего не обнаружат, если не возобладают тягой к раскопкам.              Не болеющей ладонью Тимми собирает горстки земли и отбрасывает их в сторону. Может, Тим и потеряет сознание от усталости, пока выкопает яму для трупа, но он хотя бы сделает что-то для положения, в котором они оказались.              Не спеша, прихлопывая на коже комаров, Аарон подходит к нему с болтающимся чемоданчиком. Когда он открывает ему пасть, внутри ничего не оказывается. Достал оттуда, видимо, все отвёртки и приборы, нужные для починки пикапа. Валяются сейчас на сиденьи, это точно, Тимоти это чётко видел, пока перед глазами вместе с комьями грязи в руках появлялись тонкие и безобидные дождевые черви. Совсем маленьким Тим обожал собирать их, а потом вместе с отчимом ездить на рыбалку.              Кто он?              Как ни странно, Тимми соскучился по скользкому и слабому прикосновению к коже, но не по тому, что тогда было. То прошлое напоминало старый фильм, снятый кем-то для кого-то, где самого Тимоти никогда не было.              Вот это, да. О чём оно?              Неизвестно сколько они провозились с ямой, где следовало оказаться трупу. Зато у них с Аароном была прервана неловкая пауза.              Закатав рукава по плечи, Тимми бросил на сосредоточенного Ронни праздный взгляд. И тут же, в один миг, Тим схватил сопротивляющегося червяка и посадил на руку друга. Эта тонкая живая нитка поползла, не подозревая, где очутилась. Аарон же посмотрел на сюрприз без эмоций, однако только первое время. Потом тень улыбки засветилась на его измождённом, постаревшем лице, и он спустил червя себе на кроссовок, давая ему путь на свободу — ползти дальше.              Вскоре это милое воспоминание потухло, и больше не было весело.              Дождь продолжал лить, как из ведра, они полностью промокли и становилось холодно, несмотря на то, что в Луизиане в любое время года тёплая погода. К тому же, смотреть на распухшую руку Аарона было невыносимо. У Тима бешено колотилось сердце, когда глаза цеплялись за неё. И копать другу было трудно. В общем…              — Отдай! — прокричал Тимоти на самых низких нотах.              Он взял и вырвал из рук Аарона дряхлый гнущийся чемоданчик.              Парень упал на задницу и оскорблённо глянул на Тима. Ничего не сказал и не стал подниматься, но через минуту успешных стараний Тимоти по борьбе с землёй, снова погрустнел и ушёл в себя. Небось начал думать об отце. В это же время Тимми решил устроить передышку.              Не отводя взгляда от вывихнутого (или сломанного) запястья Ронни, Тим подполз к нему.              Аарон удивлённо на него вытаращился и хотел встать. Не тут-то было. Тимми упрямо схватил друга за раненную руку под локоть и не дал пошевелиться.              Как по щелчку пальцев, а, на самом деле, в наконец искреннем порыве, лоб Тима упал и прижался чуть выше покрасневшей и увеличившейся в размерах раны.              — Аарон… Аарон… Прости, — Тимоти говорил, продолжая стоять на четвереньках и не обращая внимание на дождь, омывающий лицо как из душа. — Когда мы всё сделаем, я отвезу тебя и… Я придумаю, что сделать с твоей рукой. Как получить помощь… — речь сбивалась, барабанящая вода мешала, и Тим облизал губы, чтобы избавиться от глупой щекотки. — Я поеду в больницу. У-узнаю что-нибудь. Хорошо?              И скромно обнял Ронни, потому что уже эти объятия ничего не стоили, ничего не могли поменять и исправить.              — Не сиди тут. Задницу простудишь, — напоследок буркнул Тимоти, отстранившись.              Он не знал, как это объяснить, но был уверен, что ничем хорошим не закончится сидение на холодном и мокром месте. Тем более это глупо, так как у них есть салон машины.              — Поспи, если можешь, — дал он снова совет, после чего вернулся копать яму.              Ты серьёзно рыл могилу руками и чемоданчиком из-под инструментов?              Было бы проще, конечно, разделать отца Аарона по частям. И сжигать его поэтапно. Так бы Тим сэкономил кучу усилий. Но ведь Ронни не вынесет. Вот и приходится страдать…              Зрачки сами нашли дохлого оленя, и Тимоти глубоко вздохнул, возвращаясь к работе.              Её удалось выполнить полностью тридцать или сорок минут спустя. Блин, разве копать — это легко?! Особенно, когда нет лопаты! А ещё, когда избавиться нужно от тучи всего и хорошенько припрятать под землёй. Тогда копаешь глубоко. И этот ливень, превратившийся в проклятье…              Было мощно, Тимми.              Аарон спал. Или дремал.              Закончив, Тим подкрался к пикапу и заглянул в разрисованное каплями окошко.              Друг там сидел, прислонившись лбом к стеклу и скрутив руки на животе.              Стоит же сделать один шаг влево — и можно увидеть, как отдыхает другое тело и ждёт своего часа.              Зачесав назад мокрые волосы, Тим продолжил пялиться на труп, испытывая бурные колыхания в душе, к которым не мог подобрать ни слов, ни хоть какого-нибудь объяснения. Пусто. Пусто, как в пересохшем колодце, откуда давно ушла вода.              Вчёмделовчёмделовчёмдело              Тимми вернулся к месту Аарона, постучал костяшками пальцев в дверь. Тот мигом очнулся. Испугался? Не стоило так, наверное…              Дорога в салон перед Тимоти открылась — Ронни щёлкнул ручкой, наружу полилось тепло.              — Достанем его.              Друг так и отказывался говорить, поэтому всю инициативу Тиму пришлось взять на себя.              Не было толку винить в чём-то Аарона, Тимми понимал это. И нельзя на него ругаться, если он некрепко держит ноги, вытаскиваемые из автомобиля без сторонней помощи. А что Тим может сделать? Итак практически сам поднял этого увальня с резиновых ковриков.              Да и вообще, это Аарону на пользу. Правильно, что Тимоти не стал вмешиваться. Ронни нужно поучаствовать в этом символическом «захоронении» — хотя бы успокоится и почувствует, что вина сдулась. Опять поймёт, что ничто не обратимо, погрустит, и ему обязательно полегчает.              Вдвоём они скинули труп в яму.              Кисловатый запах изящно тихо исходил от человеческих пор. Даже жутко. Как только Аарон спал…              Потом Тим сбросил в «могилу» топор, толстовку, кухонный мусор и мешок с ковром.              Аарона передёрнуло ещё с топора — то ли испугался, что Тимоти как начнёт им размахивать, то ли постыдился, что оружие убийства окажется рядом с самим убитым. Словно это что-то значило. На пакетах, видимо, хмурящийся друг подумывал сказать что-то про мораль, и потому скрестил руки, одна из которых не гнулась.              Имелась только одна проблема.              Как что-то сжигать при таком издевательстве природы?!              Благо, Тим помнил про брезент на заднике машины. Ехать куда-то с разбитой тачкой и ещё попасться копам, пока труп уже в земле, — ночной кошмар. Просто же взять и закопать улики — непродуманная глупость. Так во всех фильмах находят недальновидных идиотов, нет?              Да, но в вашем случае всё сложно.              Пока будет гореть, у них есть брезентовая крыша. Только надо держать его так, чтобы не спалить. Второго шанса не будет.              Тим достал резиновый шланг, лежавший под спасительным навесом, и вставил один конец в топливный бак, а другой… Он вздохнул и опустился коленями на ледяную и податливую землю рядом с выкопанной ямой.              Аарон посмотрел на него, словно продолжал не верить своим глазам. Намеренно или нет, Тимоти с усмешкой глянул на друга в ответ. Затем взял в рот покалывающий от частиц песка шланг — и стал втягивать воздух, активно дыша носом.              Внешний мир разъединился с внутренним.              Тимми слышал лишь себя. Бьющееся сердце, надувающиеся лёгкие. Он знал, что нельзя пропустить момент, когда бензин попадёт на язык. Иначе отправится в больницу с отравлением, и тогда хана всем, в том числе и нынешней затее.              Даже в животе что-то испуганно забилось…              Грязные ладони, держащие основание шланга, не сдавливая его, получше перехватили металлический кончик вокруг губ. Из-за дождя всё скользило. Ноги тоже своеобразно старались разъехаться, трава оставляла свои следы на одежде.              Глоток воздуха. Ещё глоток. Щёки впадают. И снова. И…              Это теперь одна из самых сексуальных моих фантазий, где ты в одежде.              Масло. Нисколько ни солёное, ни сладкое, ни горькое, ни кислое. Такое вязкое и противное, что только из-за текстуры и безвкусия хочется его выплюнуть.              Пока Тим вытирает язык о рукав, плюясь во все стороны и защищая глаза морганием от слепящих фар, шланг стремительно обливает содержимое ямы с разных сторон. Запястье успевает крутиться, на рефлексе справляясь с новой задачей.              Ну а что?              Не первый раз, всё-таки, бензин выкачивать, одновременно делать несколько серьёзных вещей…              Как только Тиму кажется, что, всё, достаточно, он убирает шланг туда, откуда взял. Заметает кедом оставшиеся маслянистые следы, топчется, расстраиваясь, что в ступнях безбожно хлюпает, и находит в бардачке керосиновую зажигалку (собственная грустно тыкалась кусочками в попу), которая станет второй жертвой этого дня.              На всякий случай Тим вытирает о себя руки.              — Потащили, — кивает мальчишка своему другу на брезентишко.              Они вместе выволакивают его к месту, где через пару минут обещает быть устроенным удивительный кострище.              Дождь огибает все складки тяжёлой ткани, что они несут, и вроде как это помогает, но и мешает. Силы у Аарона и Тима на исходе, любое колебание ветра или воронка из воды в парусине заставляет их спины гнуться и с трудом держать за зубами стоны боли.              Получается стряхнуть лишнюю воду перед ямой, а потом Тимоти зажимает во рту кусок брезента и лезет освободившийся рукой в карман джинсов. Зажигалка чуть не выскальзывает из пальцев. Тимми удаётся успешно её зажечь на третий раз. Миг — и в голове проносится мысль: «Я точно с себя всё стряхнул? Не загорюсь?»              Когда появился огонь, думать стало поздно. Но, слава Богу, ничего с Тимом не случилось.              Оторвавшись от загоревшегося сине-оранжевого пламени, крохотного и беззащитного, как у свечки, Тимоти поискал в лице Аарона подтверждения своим будущим действиям.              Ему было не до этого.              Его плечи ходили ходуном от попыток удержать их толстенное «покрывало». Он накинул его себе на голову и на руки, раскинул те крестом и стоял, занимая как можно больше площади для их маленького пожара. «Да он сам туда полетит, если поскользнётся»…              Потрясающая красотой картина, мне кажется.              Тим бросает зажигалку в груду мусора и тела.              Секунду ничего не происходит. У Тимми даже чуть не опустились руки от отчаяния: и что дальше? Лезть в могилу, перемазываться маслом, искать в полной темноте зажигалку, имея один только безобразный фонарик в телефоне?              Но как по велению души всё вспыхнуло, и с такой мощью, что Тимоти сделал неаккуратный шаг назад, отчего Аарон покачнулся. Сердце едва не остановилось… Ронни, что хорошо, тут же отошёл, словно ни капли не соглашался разделить участь отца.              Вскоре, когда пламя стало разъедать не только предметы и одежду, Аарон зажмурился. Тим же продолжил смотреть. Отталкивал от ямы, конечно, не только запах горелого мяса, слезающая с костей кожа и пузырящиеся органы, но и жар от огня, который доносился до их собственных тел опасным горячим воздухом. Если вы когда-нибудь ставили руку под свисток чайника — то это то самое ощущение, но в разы огромнее и сильнее, а вы ещё находитесь в ловушке времени и обстоятельств. Тимоти принял эти условия и эту картину перед собой как данное.              Нечто знакомое и далёкое поднималось внутри него. Нечто, за чем следовал запах изнурённого машинного двигателя, промокшего дерева, леса, алкоголя и пота. То, за что Тим не мог ручаться, но знал как часть себя.              Он был горд, что мог всё это вынести.              Ему было жаль Аарона. Для него это, похоже, останется отпечатком на всю жизнь. Тим догадывался, что всё происходящее он не считал за закономерный или справедливый исход, несмотря на многолетнюю боль, плохое детство и ненависть к дому и собственной комнате. Вот в стенах Тимова дома он светился, чувствовал себя, как родственник. Чёрт возьми, даже запал на маму.              Тимми, конечно, тоже не считал убийство единственным выходом. Тем более, ничего такого они не планировали, и он этого не хотел. Тимоти не видел здесь ни логики, ни какого-то суда для отца Аарона.              Просто мальчик думал, что нечего расстраиваться: что было, то прошло. Люди не лучше и не хуже какой угодно дряни.              Дно ямы по мере горения начинало походить на простую перекопанную землю там и сям. Без света, который бы заглядывал в глубину, не разобрать, что это тлеют за чёрные комки. Из всего, что было, лишь кости да железный клинок топора остались неповреждёнными.              Тим поспешно вытащил кошелёк и паспорт главы семейства Тейлор-Джонсон из-под резинки трусов. Помахал ими в воздухе, чтобы привлечь к себе внимание друга, но тот вообще не смотрел в его сторону.              Скептическим и расчётливым взглядом Тимоти выудил из бумажника деньги, подумал, взять ли кредитки, но затем всё отправил в исчезающие угли, где новые предметы заярчили с большим желанием жить. Или уничтожать?              Дождь прекратился.              Брезент отбросили. Купюры Тим держал в ладони, пока не обогнул пепелище и не положил их прямо в здоровую руку Аарона.              — Сам реши, что с ними делать, — вопросительному взгляду, не причастному, естественно, к недавнему сжиганию документов, мальчишка объясняет: — Они были у твоего отца.              Неудавшийся сын следит за тем, как Тимоти помогает им превратить гору земли, выросшую от недавних усердий, во вновь ровную поверхность.              Когда с делом покончено, Тим на прощание гладит оленя за красивые рога и подробно изучает вмятину на капоте.              Вот куда уйдут только что полученные Аароном доллары.              У вас хватит направлений, куда отправить деньги. И подбитый капот хотя бы можно объяснить оленем, а вот кровь пропавшего отца в салоне — вопрос…              Оказавшись возле машины, Ронни топчется и никуда не двигается.              Тимми его не торопит.              Он смотрит на дорогу, с которой они съехали, и радуется, что никто, кроме них, не подумал заехать в эту глушь не такой уж далёкой ночью.              Луна продолжала смущённо болтать с ними, мигая сквозь столбы деревьев. Звёзды кололись и ослепляли.              — Что с тобой? — не выдержал Тимоти.              В своём воображении он уже был в горячей ванне и носил сухую одежду.              Не смытые дождевым душем корочки крови зудели и раздражали, терпеть их уже было невыносимо. Вдобавок предстояло бессонное время. Если сейчас не отмыть дома последствия драки, будет только хуже. Кровь же въедается.              — А что будем делать с ним?              — С кем?              Тимоти не понял, стал оборачиваться и благодаря Аарону уставился на тушу мёртвого зверя.              — К сожалению, топор я уже сжёг. И закопал, — пожал плечами Тим. — Надо было раньше думать.              — Да я не разделать его хочу!              Смешно. А что ещё-то?              Взбешённый, Аарон залез в машину и хлопнул дверью.              Мальчик повременил забираться туда за ним. Хотя его ноги отдельно жаждали целой громады отдыха.              Повертевшись так и сяк, пожалев, что нет ни одной возможности закурить, он поднял скомканный брезент и закрепил его на кузове. Потом — сел в тачку и завёл её.              — А что ты хочешь? — невинно уточнил Тимоти, переключил ручник и стал выезжать с размытой тропы.              Дальний свет мрачно и рассеянно выделял из темноты закутки леса.              — Он же тут лежать будет… Все всё… Поймут.              Спокойно, Тим, держи себя в руках, не закатывай глаза. Ради Бога!              Да, малыш, спокойно…              — Я не потащу его в лес, — выплюнул Тимми и остановил ход.              — Почему это? — совершенно честное непонимание и расстроенное подёргивание усов.              — Я что, по-твоему, Арнольд Шварценеггер? — кудрявый стукнул по рулю. — Да этот олень весит тонну! — сощурившись, Тим тыкал указательным пальцем в единственный неспрятанный здесь труп. Н-да, точно, дворникам нужно убрать беспорядок с лобового… Стук по кнопке. Одних только трещин хватает. — Мы твоего папу еле…              — Ладно, перестань, — буркнул Аарон. — Я понял.              Тимми грустно поёрзал на сиденье, вздохнул и вывернул на дорогу. Их нехило покачивало.              — Да не расстраивайся, — сказал мальчик. — Его всё равно съедят.              Как будто никого и не было.              — Всё равно съедят? — громко переспросили, что-то хлопнуло. Ладонь, что ли, с сумасшедшей скоростью опустилась на приборную панель.              — Хищники, — прибавил пояснение Тимоти. — А ты думал, он там будет лежать до второго пришествия? Животных сбивают тысячами, всё равно что мальчиков и девочек. У каждого из них свой конец.              — Хватит… Хватит, — слилось Аароновское с окружающим жужжащим шумом. — Поехали, — хотя и без того они были в дороге.              Просто слова, первое попавшееся для прекращения разговора.              — Да, — согласно покачал головой Тим. Несмотря на выскочившего им по пути старика, а затем оленя, никакая сила не смогла их остановить. Глупые знаки. — Дома нужно убраться. И в душ… — телу хорошо становилось от произнесения слов. — Я заеду в Волмарт. Куплю всё, что нужно, — время открыть интернет и сделать его самой полезной вещью на свете. — И еду, — на языке скопилась слюна, и Тим причмокнул. — Ты поспи пока… На завтрак всё равно ничего. Ещё я… Кажется, я знаю, где найти помощь. Я быстро, Аарон, — нужно чуть-чуть дождаться утра, и тогда сразу… — Когда мама вернётся?              — Через три дня.              — Ещё три дня… Славно.              Вот так случаются чудеса! Ехали в никуда, нашли своё место и возвращаются. Найти бы теперь дорогу обратно без помех. Если что, подумал Тим, телефон с кучей прочитанных и неотвеченных сообщений валяется где-то здесь, в нём навигатор.              Обратит ли кто-то из соседей внимание на их присутствие? Или, что более интересно, на ночную отлучку?              Или на побитое авто? Следы крови от дома до дороги? Лужу крови?              Ваше счастье, если всё ненужное чужим глазам дерьмо смоет дождь.              Тимоти проморгался.              Не особо далеко они и уехали. Примчались обратно, точно и не гнали от испугу в никуда. Тишь да гладь в районе Аарона, никаких стариков, осваивающих ночные прогулки. Потушенный свет в окнах, ржавые мигающие фонари.              Мысленное перечисление всех пунктов с уборкой превратило мозг Тима в ядерную пустыню… Лучше отключиться, делать, что нужно, не прилагая усилий к размышлению, действовать по наитию, не ставить перед собой выбор, приравнивающий обычное дело к масштабному событию.              100%              Красная облезлая дверь, ключи, ледяная ручка. Расплетать шнурки кед — то ещё испытание, всё липкое и грязное. Носки туда же.              Пустой дом, тёмный и говорящий на языке скрипов, дурацкий коридор, в котором песчинки осколков мистическим образом находят тебя и впиваются в ступни.              Вода в лицо. На кухне. Аарон принимает ванну. Трусы, джинсы и футболка в раковине. Сухое полотенце, мокрое, вновь сухое. Везде вытереться. Встряхнуть волосы, расчесать пальцами.              В мыслях наблюдать за твоей вознëй, абсолютно голого, прижавшись к кухонному проëму, — крышесносно.              Шаг. Два. Насколько это большая кухня? Мне хватило бы трёх шагов, чтобы поймать тебя в ловушку из рук и тела прямо возле раковины?              Чуть наклонившись, начать выцеловывать тонкую шею, ощущать под собой мельчайшие изгибы твоего юного тела, шептать, как ты был великолепен этой ночью, в покрасневшее ухо…              Когда тебе было 15, сколько было мне? 28? За эти действия меня бы посадили с тобой в соседнюю камеру, Тимми, но как ты предлагаешь держаться?              Новая одежда с гладильной доски в гостиной. Ажурная майка, принадлежащая матери друга, её кардиган, спортивные штаны отца с адидасовским логотипом. Отдых в кресле, задумчивый взгляд из тьмы — в кухню с зажёнными лампами. Веки, в сонной дрёме опускающиеся на глазные яблоки и взывающие остановиться, остановиться, пожалуйста! — и дать себе отдых.              — Нет… — тихо произносит Тимми.              Кто мог подумать, что если взять у этих людей деньги, лежащие на самом видном месте, то всем станет настолько плохо?              Я понял, что это ты, ещё когда отец Аарона начал объяснять сыну, какая плохая у него мать.              Тем не менее, то, что случилось — это действительно их проблема. Вычислить тебя и прогнать взашей не потребовало бы много сил и времени, но свести личные счëты им оказалось важнее.              Увы. Или к счастью.              Тим блаженно вытянул ноги и застонал.              Мама Аарона в больнице, отец — под землёй. Почему некоторые создают проблемы на пустом месте? Глупо вышло. Тимоти не хотел, чтобы так сложилось.              Ноготки проходятся по обивке волшебно мягкого кресла.              Сон, милый сон… Нет, ну что за поразительные люди. Подраться из-за денег, умереть из-за денег. Да что значат эти деньги? Как взять шмоток ниток и куда-нибудь подевать.              Ужасно глупо всё-таки.              Тимоти жаль, что из-за него заварилась эта каша, но ведь не он виноват во всём остальном, что произошло. Просто возьмут и насочиняют нелепостей, а потом всем страдать из-за этого. Нехорошо как-то.              Ладно. Сегодня он всё-таки не будет отдраивать дом, выносить осколки с заднего двора. Купит бекона, спагетти и яиц, сыр, сделает пасту, поместит в центр стола сарсапариллу, разольёт по стаканам, и они забудут о сегодняшнем дне.              До скольки работает Волмарт? Он случаем не круглосуточный? Тим рассчитывал, что судьба подстроится, ну а если нет, это не его проблема, найдётся выход.              Он не дожидался, когда Аарон выйдет из душа, отлил сразу на улице. Сел в машину, проверил по зеркалу, цел ли нос, и поехал.              Уснул на стоянке, потому что супермаркет был всё-таки закрыт.              Поднялся по будильнику в мобилке, который запихнул за пояс треников. В таком случае от вибрации просыпаешься мгновенно. Встают и примагничиваются невидимые волоски на дорожке от пупка к паху.              Побродил Тимми по коридорам с полками, набросал всего в корзину, продукты и строительные материалы, повставал ногами на тележку, как ребёнок, отталкивался от препятствий, весь такой на своей волне, улыбнулся продавщице на кассе и получил в ответ такую же светящуюся улыбку.              Хрустящие пакеты перекочевали на задние сиденья, чёрные… Сами знаете от чего. Никто, правда, не догадается о причине, и прекрасно. Осталось чуть-чуть… Совсем чуть-чуть. Всего-то забраться в школу, когда охранник вроде на месте, но делает обход, и потому с вахты можно сдёрнуть ключ. Забраться в медкабинет, утащить всё, что неправильно лежит.              Тимоти сделает Аарону лучше.              Можно ли сварганить гипс в домашних условиях?              Тёплый солнечный свет разлился по белым стенам и полу, подобно реке. Аудитория физички, лабораторная химика… Пылинки нежно парили в воздухе, от шагов были слышны только скользкие поскрипывания. С Тимоти то и дело спадали шлёпанцы.              Спасибо, Боже… После всех испытаний за последние двадцать четыре часа, это — самое лёгкое.              Ключ вошёл в скважину, и Тим прислонился к двери, выдыхая с почти сексуальным облегчением.              Бешеный темп, короткий сон. Выгорание после гигантской суматохи. Замеревший непроветренный воздух, хоть ртом жуй. Только… Что это было?..              Какой романтичный стук каблуков ни свет ни заря.              Кто так элегантно ходит и собирается в школу, будучи американцем, не в кроссовках?              — Простите, вам помочь?              Глубокий тембр, заряжающий сердце ударом электричества.              Пальцы на ручке двери покорно расслабляются, подчинившись мельчайшим строго-обворожительным колебаниям в голосовых связках.              Перед мальчиком стоял… Нет, не просто мужчина, а, как понял Тимоти в ту же секунду, его идеал мужчины.              Два метра ростом. Светлые гладкие волосы, короткие и убранные с лица, блестящие тонкими русыми прядями, — следствие загара, привлекающего фантазию пуститься в полёт. Сильные широкие плечи, статная осанка. Крепкая шея напоминает о большом количестве спортивных тренировок. Кожа — с бронзовым оттенком, на ней — небесно-голубые глаза, сияют, как озёрца с невиданным ни одним путешественником дном. И весь этот дар Божий украшает самым непосредственным образом одежда: рубашка, отливающая белизной, с рукавами, закатанными до локтей; чёрные брюки со стрелками и ремень из настоящей кожи и с такой бляшкой, что невольно представишь, сколько она весит в руке и больно ли бьёт по лбу, если отсасывать, не спуская штанов. Щетина, красивые волосатые руки, волосатая грудь, — всё искрится золотом. И маленький крестичек на цепочке-спирали утопает в соблазнительным пушке у ключиц…              Тим еле-еле не падает в обморок.              — Кто ты?              Он забыл, что к старшим стоит обращаться на «вы». Но его ошибка привела к положительному эффекту              Идеал улыбнулся, и у него была улыбка, о которой можно мечтать.              — Новый преподаватель литературы в старших классах.              — Что? — испуганно, непонятливо переспросил мальчик.              — Меня зовут Александр Скарсгард. Александр Скарсгард. Александр Скарсгард. АЛЕКСАНДР СКАР/ГАР/              (Остаток страницы смят и выпрямлен. Буквы, которые стёрлись, неровно, но вновь вписаны на свои места.)              Тимми запомнит это имя на всю свою жизнь.              Самым ценным воспоминанием с его владельцем станет воспоминание об этом самом шаловливом крестике, о том, как лёгкое серебро умещается на кончике языка и проникает в рот с тонким цоканьем о зубы, прикасается к нёбу острыми краешками и рельефами распятия, о том, как тают с него капли пота и смешиваются со слюной, приобретая райский вкус неописуемого.              (Ниже, под выверенным рукописным почерком, — тот же самый, но быстрый и неаккуратный.)              Ну и что ты натворил?! Хватит влезать сюда со своим мнением! Это мои воспоминания!       Ты меня бесишь. Больше не пиши здесь и не оставляй свои едкие комментарии. Дай уже просто написать, как всё было, и что я чувствую без твоего любезного уч…