Воробьиная ночь

4 октября

Пятница

             Это был настолько убедительный сон, что было легко поверить в его реальность, если бы не было ясно, что это сон.              Вокруг пахло древесиной, влажной и затхлой, отовсюду исходил холод, словно Тимоти закопали под землю, и он лежал в гробу.              Но он точно не мог там быть. Хотя испытал для этого всё, что нужно: кости затвердели против воли, кожа и мышцы потеряли своё тепло и ничего, кроме тьмы, не было видно.              И уж точно Тимоти не мог лежать в гробу, потому чётко ощущал, как сидит.              Его висок прислонён к деревянному столбу, и нос скользит по старой, колючей шероховатости. Руки обнимают дерево, — так тонущий держится за спасательный круг.              Запястья не могут двигаться, словно прикованные к земле. Их обхватывает что-то металлическое. Лодыжки тоже чем-то стеснены, однако и ими можно двигать с известной свободой.              Конечности Тима обхватывает, кажется, узел из цепи или браслетов, не дающий ни разогнуться, ни привстать.              Проморгавшись, Тимоти поворачивает голову из стороны в сторону, корябая лоб.              Его разбудил писк.              Что-то скребло по ноге. Маленькое, мягкое и извивающееся.              Нечто соскальзывает с неё и снова забирается на верхушку пятки. Конечно, это мышь.              Или крыса.              Тимоти не мог определить, какого размера может быть мышь и крыса в сравнении с его ногой.              Затем шум усилился.              Дом заскрипел, точно его расшатал ураган.              Количество зверьков рядом с Тимом росло.              Как ни странно, он их не боялся. Было что-то большее, отвлекающее его от банального человеческого испуга.              Например, голод. Одиночество. Невозможность встать, уйти. Позвать на помощь. Он бы мог это сделать, но бессознательный кошмар свалился на всю его голову, и сухой рот шевелился с гигантским усердием.              Он точно жив? Это всё ещё сон?              Наверху что-то стучит и кожа, уже привыкшая к холоду, вдруг покрывается мурашками.              Внутренности сковывает... Ужас?              Тим узнаëт, кто идёт, едва до носа добирается знакомый запах. Терпкость. И злость. Зарывающееся в складках голосовых связок рычание.              Грызуны замирают, заострив маленькие округлые ушки, и в одно мгновение разбегаются по щелям.              Наверху, прямо под потолком, скрипит дверь, а затем там зажигается прямоугольник света.              На его фоне чернеет огромная фигура. Она замирает, когда видит Тимоти, и мальчику кажется, что плечи стоящего наверху человека испуганно дëргаются.              Человека...              Арми.              Конечно, это он. С высокой скоростью мужчина спускается к нему вниз, и подвал заполняется хорошо различимым топотом.              А ещё дверь, ведущая в подвал, безапелляционно захлопывается.              Помещение, где он мучается, опять погружается в ночь.              Тимоти хочет выпрыгнуть из тела и вернуться обратно в постель, наконец овладеть собой, проснуться.              Охватившая всё существо физическая тяжесть не позволяет ему этого.              «Нашёл», — думает Тим, а потом произносит своими губами что-то, что не звучит, и спустя три или четыре попытки, прислонившись щекой к столбу поплотнее, он разборчиво двигает ртом:              — Вытащи меня… Отсюда…              Его губ касается что-то тëплое.              Чай.              Мëд, лимон и имбирь...              Насыщенная кислотой сладость.              Арми отогревает его одеревеневшие ладони, прежде чем браслеты на руках исчезают каким-то чудом.              «‎Я так люблю тебя»‎, — слышится в этих касаниях и поглаживаниях.              Мужчина зачем-то снимает с него кеды и трëт о своё колючее лицо трясущиеся ледяные ступни.              Почему они не уходят? Почему не стремятся убежать от безумца, бросившего Тимоти в этот ад?              На ногах мальчика новые тëплые носки и абсолютно полное отсутствие каких-либо оков.              — Ты сможешь идти сам, Тимми?              — Нет, — быстро и со страхом отвечает мальчик.              В его мыслях продолжает вертеться «мне плохо, мне плохо, мне плохо!», и истощающая дрожь, когда он пытается встать, пробивает Тима с макушки до пят. Ему хочется вцепиться в Арми и вскарабкаться по нему, чтобы подняться. Только… Столб. Обойти его, обойти…              Мужчина берёт его под подмышки и без особых усилий отрывает от земли.              — Мы уйдём отсюда, — Тимоти всем телом ощущает теплоту крепкого мужского тела, прижимающего его к себе. — Ты ведь хочешь этого?              — Очень…              Тимоти знает, вверху был свет, значит, ему нужно туда как можно скорее.              Он забывает об Арми и толкает его. Думает, что делает это. Ноги и руки не слушаются.              В чём дело?              Сколько он сидел связанным?              Всё просто, нужно только побежать…              В противовес желанию его всё больше опутывает жаром Арми, чьи руки похожи на щупальца.              Глупые мягкие носки, похоже, зимние.              Очень-очень тёплые.              Будто они, чёрт возьми, дома…              Ну! Ещё!..              Тим протестующе рычит и цепляется бесчувственными пальцами в сковывающие, не хуже кандалов, пальцы Хаммера.              — Так какого хера мешаешь мне вытащить нас?              От былой ласки не осталось и следа.              Тимми не без сопротивления перехватывают, закидывают себе на плечо, — и вот Арми несёт его одной рукой, пока слабое тело беспомощно качается в разные стороны, то приближаясь, то удаляясь от лестницы.              Поняв, что подтягиваться и пытаться сбросить конечности Хаммера так же бесполезно, как бороться с ветряными мельницами, Тим хватается за пояс его джинсов.              Мальчика укачивает и тошнит. Накопленный мгновения назад ужас рассеивается. Он будто обретает второе дыхание…              Свобода!              Все внутренние спазмы затихают, а ладони поспешно стягивают со спасителя Хаммера штаны.              Отвлекающий манёвр, который должен привести к хоть каким-то изменениям. Дальше идти у Арми просто не получится!              Дальше идти у Арми не получится...              Не получится...              Тим не просчитывает одну вещь. Вернее, даже две.              Первое: что он висит на руках у Арми, который дальше не может идти.              Второе: что они, вообще-то, находятся на крутой лестнице, да ещё и в крайне шатком положении.              Когда Тимми приземляется спиной и головой о ступеньки, у него складывается впечатление, что это было не просто падение. Что Арми добавил ему ускорения, с размаху бросив по ступеням на бетон.              А потом, не выдержав, упал-таки сам.              Хаммер громко орёт матом, перекатываясь, и в подвале разносится его басистое эхо.              Он умудряется приземлиться на колени, вцепиться кулаком Тимоти в волосы, и затем окончательно потянуть их обоих вниз: обратно в холодный подвал.              Тим кричит, игнорируя все ушибы. Раз ступенька… Два… Гигантское тело Арми на секунду всего его придавливает… Но, о Боже, ничто не сравнится с кулаком, живьём рвущим на Тимми волосы.              Грёбаные слёзы… И язык, прикушенный до крови.              Лёжа на спине, обездвиженный, Тимоти в первую очередь отплёвывается, чтобы не задохнуться.              Чёрт побери… Как болит башка.              Отворачивая лицо от Арми на инстинкте, Тим хватается за первую ступеньку.              Проползти бы чуть-чуть… И… Наружу…              В сердце развернула крылья птица. И билась ими, билась…              Тимми, преодолевая вес героя, пришедшего за ним, героя, внушающего страх, яростно пытается отползти.              Удивительно…              Во сне Тимоти не может «поговорить» с Арми.              Единственное, что вырывается из его груди — это пыхтение и бессвязный бред. Мозг блокирует все попытки остановиться и узнать, что происходит. Более того, именно мозг сейчас посылает в тело такие сумасшедшие сигналы, как…              Тимми кусает Арми за руку, а именно за ладонь, кусает с такой силой, так двигает челюстью, что становится понятно — он сейчас отгрызёт от него кусок мяса.              Почему… Почему он это делает?              Арми шипит.              Ему точно больно, но от этого его тело над Тимми как будто становится тяжелее.              Вдох сделать почти невозможно: лëгкие просто не раскрываются под таким грузом.              Мужчине сводит пальцы.              По крайней мере, в темноте подвала мальчику удаëтся рассмотреть то, как они выгибаются в другую сторону и как по-лягушачьи натягивается между ними тонкая кожица.              Всего одно движение, одно хреново движение, и ноздри мальчика сжаты под сильным прессом.              Зубы стискиваются сильнее.              Сейчас они с этой ладонью ведут битву. Не на жизнь, а на смерть.              Тяжёлые дыхания, всхлипы, копошения одежды, сохраняемая каким-то непостижимым образом тишина.              Длинные пальцы Арми залезают в его рот. Почти так же, как они делали тысячи раз до этого, вот только... С огромной силой они давят на челюсть. Тянут её вниз. Заставляют неистово широко распахнуть рот, преодолевают ставший непослушным язык...              Когда ладонь обхватывает подбородок Тимми, мальчик уже знает, что случится дальше. Потому он пытается вывернуть голову и шею так, чтобы при ударе о бетонный пол они не пострадали.              Тщетно.              В момент, когда черепная коробка бьётся о бетонный пол в третий раз в сознании формируется мысль, что если Арми что-то там для себя решил — он никогда не передумает.              Потом боль притупляет мысли настолько, что Тимоти больше не мычит, не двигается и старается не дышать. Он в последний раз зажмуривается, лежит и ждёт, когда кровь изнутри заползёт в лёкие или куда-то ещё.              К тому времени Арми вытащил свою проклятую руку, а Тимоти почувствовал, что горло узкое, как пластмассовая трубочка.              Он закашлялся, и ноги — единственное, что ему ещё подчинялось — заскребли по полу.              Тим сгибает их и разгибает, снова сгибает и снова разгибает…              Он делает глубокие вдохи без возможности надышаться. Хрипит и плюётся багровой слюной.              Никаких звуков, кроме своих, Тимми не слышит. Даже белые плюшевые носки, пытающиеся зацепиться за что-нибудь твёрдое, не создают никакого шума.              Так и выходит, что он только трётся о бока Арми, хочет оттолкнуть его от себя… И в безнадёжье бессильно расслабляется.              Тогда как Хаммер наоборот напрягается.              Руки его проходятся по ногам Тима, как будто в намерении мальчика приласкать.              Пристальный взгляд мужчины парнишка замечает не сразу. На мгновение кажется, что сейчас этот ужас закончится, и Арми опять станет Арми.              Нежным, заботливым, вечно хмурым, таким... Зависимым от того, чтобы Тимми был счастлив.              — Вставай, — эйфория рассеивается вместе с рукой, вздëргивающей мальчонку за шкирку и толкающей в сторону безжизненных наручников. — Возвращайся на место.              Что? Назад?              Тимоти задаёт вопросы, но не двигает губами. Его заторможенная эмоциональная реакция — ужас — раньше всего проявляется в ногах, резко упёршихся в старый трескучий пол. Носки цепляются за град щепок.              — Нет! — вопит он с яростью. Голос его звучит вымученно. — Я не могу туда вернуться! — «не могу, потому что я не ел, не был в туалете, в ванне, моя жизнь — это не игра, будь ты проклят!». — Пусти!              Тим сгибает колени.              Если уж так… То Арми придётся тащить его.       

***

             Тимоти проснулся весь в холодном поту. Ночной кошмар вызвал мурашки по телу, сон как рукой сняло.              Он оглянулся и заметил, что Арми нигде нет. Почему? Что не так?.. Голова закружилась при мысли, что сейчас ему снится очередная леденящая кровь реальность.              Но потом в голову хлынули воспоминания, и мальчик успокоился.              Уже не было ночи, за окнами светало. Солнце услужливо загораживали шторы. Их плотно задёрнул Арми. Тимми сам его попросил об этом… Точно.              Препод встал спозаранку, потому что собирался на аспирантские лекции по философии.              Для Тима это было неожиданно. Он либо забыл, что Хаммер говорил о них, либо прослушал, либо действительно ничего ему не сказали.              В кровати, по инерции, Тимоти схватил Арми за ствол, пробравшись правой рукой к нему в штаны. Услышал ворчание и звуки наслаждения, подарил мужчине поцелуй в губы, а потом спустился головой под одеяло и отсосал любовнику, пока тот не кончил ему прямо в рот. Сам Тимми не отстранился, пока всё не проглотил и не вылизал, после чего моментально обновил с Арми утренний поцелуй.              На этом всё не закончилось.              Тимми размяк и свалился обратно на подушку, думал, уснёт. Тело разморило, он чувствовал себя, как кувшинка в озере, гуляющая по маршруту, созданному своевольными стихиями этого мира.              На языке вертелась одна просьба… Шторы бы… Но Арми это прервал.              Вместо того, чтобы подняться с прогнувшегося матраса (всё это из-за их совместных стараний и усердий), его рука медленно отодвинула одеяло в сторону.              Прохлада поцеловала кожу, и та была окутана мурашками.              Голова мужчины уместилась между раздвинутых ног Тима, сжимая их, и когда мальчик был готов, что ему нежно и неспешно сделают минет, Арми использовал свои сильные руки, чтобы молочные бёдра Тимоти оказались прижаты к груди, и тут же его язык с соблазнительной хитрецой приник ко входу…              Кружил-кружил, Тимми не помнит, сколько, позже — вошёл внутрь, когда Тимоти расслабился и стенки перестали быть напряжены.              Туман в мыслях усилился.              Из Тима вырывались сплошь необъяснимые звуки счастья и желания, ладони слабовольно раскинулись по их месту для сна.              Там стало так влажно, что от возбуждения Тим изошёлся потом, намочив под собой простыню. Собирался уже кончить, как хлюпающий рот Хаммера накрыл его ноющий член, — и салют взорвался под веками.              Ниже живота случилось то же самое.              Так Тимми впервые кончил этим утром.              Не медля, Арми всё принял в себя и помог ему перевернуться. Они целовались, передавая друг другу знакомые приятные вкусы, посылающие в мозг ассоциации с сиропами для кофе.              Это, конечно, уже часть фантазии, но, ох, это невозможно — не ставить выше всего, что придумали люди, тот единственный вкус, который принадлежит только твоему человеку, тот, который никогда не может быть повторён кем-то иным.              Объятия Хаммера удушающе прижимали Тимоти к себе, и превращали их воедино сплетённые тела в картину, когда-то кем-то написанную.              В этот же неповторимый рассветный миг препод направил в него своё каменное мужество, и мальчик и мужчина слились.              Арми кусал его за ухо, собирал языком солёный пот с дрожащей шеи, шептал неразборчивые для Тима слова, похожие на иностранный язык, тяжело дышал, сдерживая, как всегда, очень тщательно и мастерски собственные стоны.              Скоро их поза и короткие движения стали неудобными.              Тим перевернулся на живот, слепо мигая глазами перед собой и выцепливая ими телефон на тумбочке, зарядку, пустую чашку из-под кофе. Окружающие потухшие запахи. Арми всё это время методично толкался в него. Кровать покачивалась.              Жар от члена Арми сводил с ума, как и заполненность, вскруживающая голову сродни чему-то наркотическому.              Узоры от солнечного света на стенах отправляли Тимми в далёкие дали отсюда, на дикую природу, в леса и нетронутые поля, где индейцы разбивали лагеря и создавали каждый своё племя, где танцевали ритуалы…              Тимоти стонал, кричал, знал, что крепко сжимается вокруг заполняющего его органа, и спустя какое-то время пришёл к оргазму во второй раз. Арми, не изменяя себе, оставил следы своего удовольствия внутри Тимми. Тим же почувствовал полное умиротворение от не изменяющегося жизненного порядка.              Такая вечность ему полностью была по вкусу. Только бы не менялась рецептура.              Он хотел поваляться вот так, с горячей жидкостью внутри себя, подольше, и именно поэтому тогда попросил Арми что-то сделать со шторами.              Дом сразу погрузился во тьму, как план по спасению сна выполнили, и, видимо, после этого Тимоти и выключился, не дождавшись, когда Арми уйдёт на учёбу.              Закрыв глаза, Тимми помнит, как прислушивался к бесшумным шагам любовника, к шорохам предметов и мебели, менявшихся под природой Хаммера, к его парящему дыханию.              Глаза изредка наблюдали, как непривычно большой для этой комнатушки силуэт скользил за стаканом воды, поднимал с пола сброшенную вчера в спешке одежду, уплывал в ванную, чтобы, возможно, побриться. Какие у Арми длинные ноги… Прелесть.              Дыхание выравнивалось.              «Сон как сон, чего распереживался?» — спросил Тимоти сам у себя, хотя червячок сомнения не давал ему оставаться абсолютно равнодушным к сюжету и образам воображения. Вот он и встал с постели.              Я посмотрел сонник. Подвал с крысами говорит о твоих проступках в прошлом, где либо слишком сильно доверял ты, либо — тебе              Полностью нагой и схватывающий все колебания тёплого воздуха в доме.              В отличие от Арми Тимми вообще ненавидел спать одетым. Каждая складка ему мешала и делала жарко.              Отказался от пижамы он ещё в то время, когда жил с мамой. Но чтобы выйти в туалет или на кухню за вечерним сэндвичем у него всегда висела на грядушке просторная футболка, под которой, если её наденешь, не обнаружить отсутствие белья. Только бы никто не пытался задрать подол.              Тим шёл мимо дивана, по серому ковру, недавно купленному в Костко, к столу, за которым Арми работал и учился.              На нём бесконечно скапливается мусор в виде чеков, записок с телефонами, бумажек с настроченными мыслями, талонами из библиотеки. Книги здесь появлялись и убавлялись в мистическом порядке. Папки с документами и разными обложками возрастали, уменьшались и исчезали.              Когда Арми с ними работал, для антуража ему не хватало иметь на себе профессорские очки, тонкие, с прямоугольной чёрной оправой, очерчивающей его лицо до жестокого официозного оттенка.              Здесь была лампа. Сегодня она куда-то подевалась.              Мальчик открыл ноутбук с наклейкой, которую сюда прилепил именно он. С енотом, из парка, где они однажды гуляли с Эмметом и смотрели на аллигаторов. Арми встретил таинственно появившийся на своей технике стикер буквенным вздохом «Тимми» и добровольным смирением с тенью радости и улыбки.              Тим увидел, что ноут, как обычно, запаролен, и без желания мучиться закрыл его обратно, отодвинул в сторону и сел задницей на столешницу.              Во время тревожного сна сперма Хаммера из него немного вытекла, теперь останется ещё и тут. Побудет ему пищей для ума и объектом требовательных фантазий.              Тимоти взял в руки книгу, лежащую совсем рядом, и не продержался дольше минуты на странице, где описывали современные методы раскрытия преступлений. На самой книге название включало в себя умное слово «Психология».              Пах этот томик старыми книжками, хотя сам был новый. Синее оформление, золотая кайма по краям. Куча загнутых страниц.              На одной из таких, случайно открытых, Тим заинтересовался прочтением и дал автору сего произведения второй шанс.              Пятки заболтали вперёд-назад в воздухе, словно на качелях.              Кое-где Тимми посмеялся, хмыкнул. Не выдержал, наощупь нашёл рядом ручку, щёлкнул на ней кнопочкой — и записал собственные соображения по поводу некоторых тупиковых выводов недальновидного учёного.              В конце концов, он отложил весёлую литературу и подошёл к окну, откуда исходил слабый колышущийся свет. Уже взялся за кончики штор, жаждя раскинуть их по сторонам, но внезапно остановился.              Из той щели, в которую он подглядывал, на него смотрело миниатюрное изображение жизни, сразу очень далёкое и близкое ему.              Томасин носила коробки с дисками для граммофона из дома на задний двор и там что-то делала с ними, выкладывая на траву в определённом порядке. Доставала телефон, долго наводила его на обложки альбомов и, кажется, фотографировала.              А ведь ему ещё очень давно нужно было поговорить с ней.              Как она сейчас поживает? Что думает о нём? Почему ни разу не писала с момента их расставания? Не подходила в университете, чтобы поговорить или поздороваться?              И если между ними сейчас всё окончательно плохо, пускай они даже не говорили об этом, подпустит ли Тома его к себе?              Страшная тоска окутала сердце Тимоти.              Глядя на девочку, с серьёзным видом носящую музыкальные артефакты, он думал, что скучает по тем простым вещами, которые случались между ними.              Тогда как с Арми они были этого лишены.              Он следил из окна, как мог, ненавидя себя за шпионаж, но любя этот процесс, и представлял, с каким наслаждением раньше Томасин встречала его незамысловатые ласки, как легко отдавалась ему, как при этом она счастливо смотрела на него и желала почувствовать Тима в себе. Её не стоило просить или уговаривать, в возбуждённом лице никогда не метались сомнения, не мелькали испуг или отвращения. Для неё всё между ними было естественно. Вот с Арми…              Нет, Тим, мы не будем сейчас трахаться в позиции “ты сверху”, потому что я тебе пока не доверяю              Убери эти, мать твою, манипуляции              При этом Томе ничего не стоило в других случаях быть властной или грубой, хотя с этим она никогда не могла долго продержаться, начинала смеяться.              Тим сильнее сжал шторы и, кажется, был готов сорвать их с надрывающегося скрипами карниза.              Ступни примёрзли к полу.              Неужели она не скучала по нему?!              В Тимоти проснулось эгоистичное желание влюбить её в себя снова. Он был уверен — много времени не потребуется.              Бродячий свет заиграл на коже, попал в глаза. Тимми поморщился.              Стоило прикрыть веки и попасть в тёмную пустоту, перед ним тут же возникло лицо Арми, колкое, уставшее, всегда горячее и очень красивое.              Тим не может так себя повести с Арми.              Но с Томасин смог?              Как бы он был счастлив, подумал Тимоти, если бы Арми не был таким упёртым, если бы умел довериться и меньше думал о ничего не значащих цифрах, типа возраста, роста, веса.              И не ной              Брови Тимми нахмурились. Зрачки утомились солнцем и его поблёскивающими намёками. Плечи поднимались и опускались по велению дыхания, худые коленки нетерпеливо шевелились на месте.              Даже попытки Хаммера указать на то, как Тим прекрасен в своей единственной роли, делали приятно на непродолжительное время. Боль проходила, но потребности никуда не испарялись.              Они заново образовывались на своём старом месте, становились гуще, больше, с огромной силой желаннее.              Ну вот опять… Ритм лёгких сбился, и пианинные рёбра не могли создать из этого ровную музыку. Тимоти затрясся.              Он начинал волноваться и злиться, хотя объяснимых причин для этого не было.              «Надо одеться», — мелькнуло первым, и Тимми сам не особо заметил, когда и как его руки натянули на задницу красные трусы и светло-голубые джинсы, а на грудь — зелёную, потерявшую свой изначальный цвет футболку. Всё своё.              Следующая за этим команда в мозгу «Надо поговорить с Томасин» была прервана неожиданной яростью.              Глаза Тимоти сфокусировались на всех тряпках в шкафу, которые принадлежали не ему и не Мэтту. А девчонкам, с которыми у Тима что-то было.              Он их все немедленно вытащил. Хватая пальцами, как граблями.              Затем, полностью погружённый в себя, убрал чужеродные шмотки всех мастей — блузки, свитера, подходящие по размеру миловидные штаны — в гигантский шуршащий пакет. Быстро завязал и, выйдя на улицу, закинул в мусорный бак близ почтового ящика.              На нём Тимми поправил покрывшийся ржавчиной красный флажок.              От облегчения, что с чем-то, тяготящим его, покончено, он с уверенностью, развернув плечи, пошёл на придомовую территорию своей бывшей подруги.              Чугунный забор из чёрных прутьев с острыми, будто готическими, набалдашниками. Калитка… Возле которой они с Арми встретились лицом к лицу, без препятствий.              Также это место, где Томасин приняла Тима с парой вещей в рюкзаке и даже не испугалась его, незнакомца с маниакальными увлечениями и фетишами, не бросила на улице, послав к чёрту.              Добрая девочка с внимательным отношением к людям. Такое бывает?              Тимоти повезло.              Всё-таки большую часть жизни фортуна на его стороне.              Во время пути по бетонной дорожке, казавшемуся Тимоти неимоверно длинным, он ощутил на себе отталкивающий кашель ветра, то и дело метающего на нём одежду вправо-влево и в самый верх. А, казалось бы, пройти нужно всего пару метров.              Взгляд Тима отыскивал и реконструировал воспоминания, связанные с тем, как Арми писал для него на земле послания — отвалить и не приближаться.              Усмешка окрасила губы.              Томасин в очередной раз выходила из дома, когда Тимми подскочил к калитке и встал возле неё.              Руки в задних карманах, вид самый непринуждённый. С утра он не причёсывался. В волосах была только рука Арми. Липкость между ног осталась, но, скорее всего, Тимоти её не убрал, потому что не хотел отделываться от присутствия Арми в себе, уже ставшей его неотъемлемой, самой важной частью.              — Тома…              Девочка с запозданием повернулась к нему.              Было пасмурно, на ней громоздилась свободная серая толстовка, капюшон висел на плече замученным комком. На ногах — шорты, короткие, местами порванные.              Тим подошёл ближе, не ожидая как такового ответа, ибо с большой долей вероятности он должен был быть… Хорошим. Многообещающим. Тимоти в это верил.              — Что такое? — спросила она тут же.              Её растрёпанные волосы, под стать кудрям Тимми, были неаккуратными. Завязаны в пучок на затылке.              Она проморгалась.              — Привет, — вальяжно произнёс Тим, сделав ещё шаг вперёд (и прекрасно понимая, что сейчас любым словом и действием можно испортить совершенно всё).              — Привет, Тим.              И она дальше пошла за стену двенадцатого домишки, не оставляя Тимоти больше времени на самолюбование.              — Я…              Он хотел погнаться за ней, уже неловко дёрнулся, но вот Томасин вернулась на порог дома.              — Может, зайдёшь?              — С радостью.              Равнодушный тон, лишённый дружелюбия, не стал для Тима преградой.              Он просто не мог воспринимать Тому чужой, как и её дом, где всё было до остервенения знакомо. И, как показала реальность, где ничего толком не переменилось после его ухода.              Эта знаменитая маска убийцы из фильмов «Крик» всё ещё на стене. Граммофон, стоящий на полу одиночкой и долгое время не трогаемый живым прикосновением. Пыль легла на все доступные на нём углы. Пустые полки, на которых прежде хранилась коллекция винила.              Тот же диван-кровать, раскинутый на половину гостевой комнаты.              Томасин ходила рядом, спросила про кофе и печенья, и Тимми едва узнаваемо для человеческого слуха согласился на угощения.              Его кеды упёрлись в старое постельное место. Ноги требовали подогнуться, улечься, раскинуться, вспомнить, как оно было, — это «раньше».              Мельком он заметил, что в ванной появилась другая шторка, взамен прошлой, окровавленной и испорченной. Оранжевая, с жёлтым калифорнийским маком в виде повторяющегося узора.              Тиму казалось, он может сейчас же восстановить свой образ: как лежит, бултыхаясь, в ледяной для горячей кожи керамике на грани отключки, а в дверях стоит Арми, чокнутый сосед, нарушающий все грани приличий, и ржёт. В изящной саркастичной манере. Смехом злодея.              В этой же ванне они лежали с Томасин, рассадив по краешкам зажжённые свечи и поставив на раковину ароматические палочки.              Ничего здесь толком не изменилось, словно время постаралось ради него одного.              Чтобы он обязательно вернулся и смог всё-всё вспомнить, даже свою каморку во-он за тем поворотом коридора.              Кофе остался остывать, Томе срочно потребовалась помощь с переноской.              Они таскали коробки на задний двор, пока в доме не осталось ни одной.              — Я собираюсь продать их, — сказала Тома, сидя на корточках и раскладывая пластинки так, чтобы трава не перекрывала фото и рисунки на обложках.              Тимоти как сквозь землю провалился.              Он смотрел на Томасин, хлопая глазами. Будто что-то меж ресниц застряло и сильно мешало.              Мальчик, может, задним числом обо всём догадывался, но…              — Что? — в образовавшейся тишине голос прозвучал резко. — Зачем? — с ещё более вопросительной интонацией. — Ты же любишь пластинки!              Он шлёпнулся задницей на траву и полностью ощутил последствия сегодняшнего утра. Чрезмерно плотно сжал губы — иначе либо вскрикнул бы, либо сладко выдохнул.              — Когда-то любила, — она бережно обращалась с картонками. — Сейчас — устала. Они занимают много места. Тем более я практически не слушаю их.              — Но можно оставить их просто… — Тимми повертел рукой в воздухе. — Для себя. Большего не нужно.              Разговор казался ему странным. Не было чувства, что Тома говорит с ним или хотя бы хочет говорить. Её взгляд бегал и оставался среди разноцветных объектов по всему двору.              В каждом из них — свой музыкант, свои композиции, тексты песен, своя история, биографии, годы жизни и творчества. Что должно произойти, чтобы их так от себя оторвать?              — Мне грустно смотреть на них, — поморщилась девочка, и Тимми впервые заметил у неё морщины — он и забыл, что она старше. — Понимать, что они лежат без дела. Выставлю их на ибэй.              Тим смотрит на неё так близко… Смущается и с паузой произносит:              — Мне жаль, Тома.              — Что?              — Что всё закончилось, — уносит его слова ветер.              Мир вокруг них вздыхает, и они сами тоже, подчиняясь трепетным порывам природы.              — Но ты ведь счастлив.              Счастлив ли он?              Очень счастлив.              С момента, как Арми появился в его жизни, ощущение, что исполнилась заветная мечта Тимми.              Удивительно, как такие случайности происходят сами собой. Они ведь и притянулись — Хаммер и Тим — как разнополюсные магниты, и идеально сложились. Несмотря на все претензии друг к другу, порой сбивающие с ног.              Наверное, сейчас они притёрлись, и ничего подобного поэтому не было?              Как хорошо сидеть на слегка влажной земле и думать, что тебе не от кого бежать, никуда не надо торопиться и под боком тебя всегда ждёт единственная дорогая любовь.              — Тогда о чём жалеть? — обратилась Томасин к его молчаливой задумчивости и поднялась.              Достала смартфон из заднего кармана и направила камеру на многочисленные диски.              Она щёлкала по кнопке сбоку, делала снимки, задрав локти и встав на цыпочки.              Из мобильника не вылетало ни звука. Оба продолжали сохранять тишину. Соседи не подавали признаков жизни, впрочем, как это было всегда.              — Обычно… — шмыгнул носом Тимми. — Так говорят. «Мне жаль». Извиняются, — оправдывался он.              — Тебе ведь нужен повод, чтобы начать снова смотреть мне в глаза?              — Смотреть? — нет, это вовсе не трудно; я не чувствую за собой вины, но думаю, что должен её чувствовать. — Этого мало. Говорить, может быть, ещё.              На губах загорается улыбка. Он прислушивается к тому, как шлёпки Томасин соединяются с землёй через звук, напоминающий кваканье.              — Ты простила меня?              — За что? — невинность и безразличие на её лице стирается, и Тимоти испытывает потребность согреться. Желательно в доме. Что стало с его кофе? — За то, что ты ушёл, толком не попрощавшись, а мне оставалось смотреть, как течёт твоя новая жизнь?              «Да, — подумал Тим. — Он бы надолго провалился в собственную голову, пока Тома не закончит…»              — Томасин, — жалобно позвал он. — Я это не так вижу…              — У вас отношения?              — Да.              Тим сжал язык между зубами, а запястья схватил занервничавшими ладонями.              — Спасибо, что тут не соврал, — она пошла в дом, и Тимоти, не находя себе места, поспешил за ней. — Я видела вас вместе, — сказала она в коридоре, где без окон и работающих ламп сгустилась мрачная и тяжёлая атмосфера. — Неплохо смотритесь.              Он готов отдать голову на отсечение, что от Томы только что последовала такая же бесцеремонная условность, как минутой ранее — от Тимоти.              В том, что она говорила, не было ни правды, ни лжи. Своего рода разменочная момента, давшая ей отплатить Тиму за то, что между ними было. И не было.              Но за этим сразу зазвенело в её душе сожаление. Бесспорно...              На кухне она расплылась в улыбочке, похожей на извиняющуюся. Предложила Тиму взять свою чашку (кивнула на чёрную гладь с ободком белых пузырьков) и пошла в гостиную, где на полу тёплыми островками лежали пледы.              — Почему ты не ненавидишь меня? — спросил Тим, как отпил остывший напиток.              Он сел в мягкое гнездо из одеял в углу гостиной. Ему было как нельзя уютно, а свой вопрос он считал таким же естественным и правильным, как вкус своего кофе, сделанного — ни с чем не спутаешь — в турке.              — Догадываешься, какой вопрос я хочу задать тебе снова?              — «За что»?              — За что тебя «ненавидеть»? — произнесла она, двигая тонкими розовыми губами, пахнущими чем-то ванильным. Тим с закрытыми глазами мог угадать этот запах и знал, что не ошибается. — Много ли есть сил для ненависти к человеку, который так быстро и так легко забыл о тебе? — она пожала плечами. — Особенно, Тим, когда я посвятила тебе…              Их разделяло пространство, умещающееся в расстояние вытянутой руки, а, чувствовалось, что они были дальше друг от друга, чем когда впервые завели интернет-переписку.              Тимоти накинул на себя одеяло, на котором сидел.              — Тимоти, — позвала его Тома. Её пальцы соединились в замок. — Я ещё учусь и работаю, чтобы так просто и долго страдать из-за того, что ты предал мою любовь и… У меня даже особо не находилось времени, — она прикрыла рот ладонью. Её тошнило? — Я уходила в транс каждый раз, когда появлялась дома… Из-за тебя. Было больно, но, к счастью, так хотя бы всё прошло.              — Я никогда не думал, что для тебя это было… Так, — повторил он за ней.              — Потом умерла моя подруга, — голос её сорвался и побледнел. — И ты о ней знал. И снова от тебя никакой весточки. Словно ты… Словно в твоём мире ничего не существует. Есть только ты.              Ноги сами поползли сесть перед Томой на колени. Джинсы сползали на угловатых чашечках и почти спали, но Тим вовремя присел и одновременно подтянул их.              Свои руки он дел по сторонам от бёдер девочки, боясь к ней прикоснуться.              — А ты вообще думал, каково мне было?              — Нет.              — Это на тебя похоже.              Грусть в словах перемешалась со смехом.              — Я тебя не виню. Думаю, между нами не было ничего серьёзного, раз так всё сложилось, — сказала она.              — А мы можем… — Тимоти угнетало многоговорящее и всё умалчивающее «так», язык заплетался. — Можем…              — Только не говори «начать всё сначала».              Тимоти усмехнулся и похлопал глазами. Загорелись щёки.              Если бы наши отношения повторились, в них бы не было ничего нового, и закончились бы они плюс-минус так же.              Хихиканье, за которым слюна скатывается на губы и Тиму приходится облизаться.              — Нет…              — Вот и славно.              Чудесное слово.              — Мы можем остаться друзьями?              — Врагами мы с тобой точно не станем, поэтому… Будем. Будем друзьями, Тимми, — после этого, конечно, он больше с ней не встретится по собственному желанию. Разве возможна дружба с тем, кто разбил твоё сердце? Зря он это затеял. Но доигрывать нужно, раз взялся. — Идём на кухню.              Тимоти отринул от её колен и притягательного дивана, перекатился на спину, как домашний кот.              — Ещё по кофе? — он игриво пошевелил бровями и махнул макушкой. — И… — тело поднялось на ноги. — Мы могли бы…              — Я собираюсь сделать чизкейк Нью-Йорк. Поможешь?              Стоя в коридоре перед кухней, Тимоти беглым взглядом прощался с каждой чёрточкой дома, известной ему до инстинктивного рефлекса, который бывает у хозяев домашних зверей, всегда знающих, где погладить питомца, чтобы ему было приятно, и как ему нравится сидеть на руках.              — О, раз такое дело…              — Сливки в холодильнике, — указала Томасин, а сама удалилась к тумбе, над которой висел ряд кружек.              Из них значительно выделялась самая старая — с затёртой надписью «…апочка».              — Знаешь, я бы тоже сделал с тобой… Торт.              От Томы послышался неудобный смех.              Лучше бы прямо здесь провалиться сквозь землю.              — Господи… Хорошо, — она по очереди разбила яйца о бортик стеклянной миски, и вязкий белок неотделимо полз с желтком ко дну посуды. — Что за торт?              — Я в долгу перед бабушкой из библиотеки.              — Миссис Лэнс?              Всё она знала.              Тим не сомневался, что Тома и была там не так давно.              Может, даже сразу после того, как в библиотеке в последний роковой раз были сам Тим с Арми. Одному Богу известно. То, что не договаривают, всегда гораздо больше, чем сказано.              — Да. Обещал ей яблочный торт с корицей. Уже много времени прошло.              Дальше разговор тёк таким медленным, будничным и лишённым смысла темпом, которого настолько достаточно в жизни, что мы ненавидим об этом читать, рассказывать и где-либо упоминать. Однако, думал Тимоти, дело ещё в том, что отношения с Томасин безвозвратно испорчены, и то, что они сейчас пытались разыграть — иллюзия.              Нельзя то, что всяко искалечено, сделать тем же, чем оно было в начале. Тимми это хорошо знал. Невозможно отказаться от отношений, довести их до крайности и потом вернуться к ним, как ни в чём ни бывало. Нет. Это не сериал, где можно включить «‎старт» и «‎стоп». Люди труднее, а от того — чаще — противнее. То, чем называют «начать сначала», — всего лишь надежда. А надежда — это то же, отчасти, что и иллюзия, вера в воображение.              Как ему удалось помочь Томасин с тортом, приготовить свой и вместе, на добродушной ноте и эфемерной волне, пойти в библиотеку?              Тим отказывался строить догадки.              Что-то на древнем лицемерном порыве затягивало его всё больше и больше в трясину добродетели, которую он всегда принимал за репетицию искренности. И звучал этот спектакль самыми реалистичными звуками:              Их шагами ровно в такт, голосами, сниженными до непринуждённого разговора с расшифровываемыми мычаниями и поддакиваниями, безмятежными темами, где не фигурируют умершая подруга и местный убийца, странные городские жители «‎тише воды ниже травы», засасывающая тишина этого места, гуманитарные науки в университете, хорошая жизнь в городе, в сто раз лучше той, что здесь, потому что там ведь есть всё: кинотеатры, парки, магазины, люди, а тут — только пустота и опасность.              Тротуар превращается в обочину. Хвойные колючие макушки со стучащим дятлом. Песнопения ласточек или кого-то ещё. Далёкие жабьи переклички с болот, грязь, затягивающая белые подошвы кроссовок в землю и сопротивляющаяся их критике о здешних краях. Лесные тропинки, по которым они виляют и во время которых Тимоти закидывает на плечи Томасин руку. Непонятно, против она или нет, но точно не в восторге.              В левой руке Тима в пакете стоят друг на друге торты в формочках. Поедят всё с бабушкой вместе.              Томасин предположила, что она позовёт своего мужа на перекус, он работает на причале.              — О-о! Какие гости!              И «дорогие мои», и «что за аромат?», и щемящий вздох от вида десертов, подобных тем, что красуются за витринами в пекарнях.              Сдвинув в читальном зале столы, накрыв их скатертью и пластиковыми тарелками, Тома и Тим неразлучно отправились на поиски старика.              Их игра все ещё продолжалась или нет?              Была ли история с виниловыми дисками попыткой Томасин вычеркнуть Тима из своей жизни?              Тимми ещё болезненно качало после недавней простуды. И его перепонки чуть не лопнули, когда Томасин закричала.              Она указывала пальцем посреди лесной тропы на висящий практически в воздухе, на лесных ветвях, чужеродный тут малиновый пиджак.              Нет уж. Он не готов разбираться с этим прямо сейчас…       

***

7 октября

Понедельник

             Вчера ночью, после секса в душе, когда Тимоти идиллично засыпал на боку, одна мысль закралась к нему в голову.              Руки Арми его обнимали… Нет, вернее будет сказать, вдавливали в себя, ласково так и без натиска, просто как самую маленькую ложку на свете.              Хаммер же, большая и собственническая ложка, в ус не дул, чего у маленькой зарождалось и переворачивалось в голове, пока в спину стучало чуткое внимательное сердце.              Поселившейся в мозгу Тимми идее не было объяснения. Но кое-как её рассказать предстояло. Значительно позже. Поэтому сия задача беспокоила Тимоти всего лишь толику.              Его ладони заботливо и в ответ обвили родные локти и пальцы, испытывая потребность слиться с ними. Как хорошо и тепло… Душа испытывала трепетное, в чём-то прекрасное недомогание.              Оно сможет прекратиться только утром, тогда, когда Арми расцелует его в шею и встанет на пробежку…              Только хлопнет дверь, глаза Тима откроются как внезапно включенные огни автомобильных фар, и следующий час, едва одевшись, он сотворит новый порядок… Установит равновесие… Итак, ножницы… Шкаф… Сохранённые фото в мобильном телефоне… Нитки… И…              Шорох ключа в замочной скважине становится громадной неожиданностью.              Арми возвращается со своих спортивных приключений гораздо позже. Или Тимми так увлёкся?.. Семь двадцать четыре. Нет же… Но…              Всë-таки это он.              Скрип петель замирает в момент, когда мужчина ногой придерживает дверь. Следом та с грохотом захлопывается.              Кроссовки скребут по полу, пока мужчина стаскивает их со своих ступней.              Слышится глухое чертыхание и:              — Тимми? Ты дома?              Вопрос естественный.              Тимоти сидит в укромном закутке между кроватью и шкафом, с холодным (но домашним) оружием в руках.              Он поспешно запихивает всё внутрь — джинсы, обрезки, все инструменты для своей проделки, — мягко прикрывает дверцу, выбегает к Арми в тапочках.              — Я никуда и не собирался у… — мальчик запинается… Это что?.. — Уходить…              С глазами, превратившимися в чёрные камушки, Тимми приближается к мужчине.              В его ладонях лежит крохотная птичка, такая милая, что Тимоти бы её назвал птичечкой.              Но умиление отходит на второй план и оставляет место грусти, когда до него доходит, что птичка толком не двигается, слабо шевелит пёрышками и её клюв беспрерывно открыт.              — О, нет! Арми! — руки мальчика в панике подлетают к собственному лицу и обхватывают щёки. — Ей нужна помощь! Срочно!              — Тогда не травмируй её ещё и своими криками, а лучше принеси что-нибудь, чтобы она могла отлежаться в темноте и спокойствии, — вместе с напуганной пташкой Арми идёт в сторону кухни, рыская глазами по дому и выискивая в нём неведомо что.              Зависает напротив кровати...              — Что ты делал ножницами на полу, что там только они и срач?              Тимми как раз проносится мимо него и заглядывает под кровать со стороны, где спит Арми. Приседает для этого, поднимает свисающее с края одеяло.              — Штаны стали длинными. Я их обрезал, — серьёзно и на ходу сочиняет Тим, полностью озабоченный задачей, которую дал ему Хаммер.              А вот и коробка с тонной свечек.              Дрожа своими тонкими ногами и руками, он поднимает этот неведомый секрет препода и вываливает на кровать полчище свечей, прогибающих матрас. Вытряхивает из коробки оставшуюся шелуху и подносит домик для птички к мужчине.              Последний смотрит на Тима безотрывно.              Вырывает коробку из рук и переворачивает её здесь же, вытряхивая на пол оставшиеся крошки отколовшегося парафина, так, на всякий случай ещё раз.              От греха подальше.              — Дно лучше выстелить чем-нибудь. Любое тряпьë из шкафа можно взять, — говорит и сам, не дожидаясь реакции Тима, шагает к заветному предмету мебели.              Тимоти тут же преграждает дорогу, неряшливо, но и невинно. Руки Тимми прячет за спиной, как будто в случае чего сможет удержать ручку шкафа от облапываний Хаммера.              — Ей лучше постелить бумагу или салфетку, коготки будут цепляться за нитки. Это плохо, Арми.              Мужчина только громко вздыхает. Закатывает глаза.              — Если птица покалечит себя мягкой тканью, Тимми, то как она с такой тупостью жила в дикой природе до сегодняшнего дня? — великан расслабляется, отступает, переводит внимание на распахнувшую клюв добычу. — Постели там уже что-нибудь. И давай дадим ей попить... Она либо очень этого хочет, либо у неё повреждён клюв.              Тимми болезненно сводит брови и поднимает их вверх. Глаза зажмуривает.              — Не говори так, — он бы ударил Арми, да птичку жалко. Умоляюще и обиженно веки приподнялись. — Не думай сразу о плохом!              Еле сдерживаясь, чтобы не задеть мужчину плечом, мальчик его обходит и двигается к своей сумке. Вытаскивает из неё скетчбук и отрывает четыре листа. Аккуратно простеливает «пол» домика, который Хаммер ещё держит.              — Я принесу пипетку из ванны, — бросает и уходит рыться в ящиках.              — Лучше просто чашку с водой, — наставничает Арми, аккуратно укладывая птицу в коробку (как ребëнка в кроватку, ей-богу). — Если хочет пить — будет двигаться к ней, а мы поймем, повреждено ли у неё что-нибудь.              — А если ты поставишь эту чашку, а она забарахтается и утопится?! Она же не собака! — спорит Тимми и возвращается, погремев дверцами и железками, с пластиковым стаканом воды и искомой пипеткой.              Он надавил на её кончик, набрал питья для маленького создания и забрал из рук Арми коробку.              Сел в своих смешных тапках на уголок двухспалки, а сооружённый домик поставил на колени. Занервничав, оторвал весь скотч с домика птички, вытер о себя руку и взял мягкий комочек в ладонь. Птица шевелилась и ей удалось почти даже встать, но её клюв всё так же оставался открытым.              Прежде чем поить, Тимоти приблизил их будущего питомца к своему лицу, чтобы увидеть, есть ли на ней раны.              — Я не говорю ей ванну там поставить целую, — Арми присаживается рядом с мальчишкой и гладит его по спине — от шеи вдоль по позвоночнику, замирая на пояснице. — Какая-нибудь крышка с водой и... Ей, конечно, потребуется еда. Она должна суметь выжить, пока мы будем вместе на занятиях, Тим.              Мальчонка поворачивает обеспокоенные глаза к мужчине.              Несмотря на ласку, которая и вправду успокаивает, он уже всей душой прикипел к птичке и не мог вернуться в прежний режим беззаботности.              Прикусив губу и обдумывая, как оставить это милое создание одно, Тим пустил в клювик задыхающейся малышке пару капель.              Он у неё невредим. Но она так бешено дышит… Крыльями шевелит. Что же с ней? Может, есть какая-то ранка, которую они не видят?              Ладно, нужно… Нужно делать сейчас всё, что они могут.              — В домике надо сделать дырки, чтобы она могла дышать, но не улетела, когда мы закроем коробку, — Тим притирается к Арми боком, пока говорит, и двигает на его колени своеобразное птичье жилище. Матрас проседает, и к заднице катятся свечки. Тимми оборачивается, охает, но быстро возвращается к птичке. Опускает её в дом, дать походить. — И найдём крышку, хорошо, чтобы она пила. Посмотрим, захочет ли она оттуда пить вообще… И что она будет есть, Арми?              — То, что дадим, — отрезает Хаммер. На глазах становится суровей и жëстче, пока берёт коробку и отходит с ней к шкафу с кухонными принадлежностями. — И, поверь, захочет пить — сообразит, как это сделать.              Мужчина прорезает небольшие дырочки с разных сторон импровизированной птичьей комнаты.              Он ставит короб на стол и шагает к холодильнику, откуда достаёт банку с огурцами, откручивает у неё крышку и обезбашенную тару ставит обратно.              — Мы можем дать ей хлеба, рис, смешать орешки и семечки... Не знаю, как тебе такой стол? — консультируется Арми, пока наливает воду в крышку и располагает её на смятых Тимовых листах.              Тимоти всё это время сидел на кровати, не двигаясь и не издавая ни звука. Его сердце замерло от ужаса, мозг с трудом обрабатывал информацию… Что там сказал Арми?.. Какая разница! Он только что орудовал ножом в коробке! С птицей внутри!              Мальчишка вскакивает с насиженного места и пищит всю дорогу, пока не оказывается перед Хаммером и не бьёт того своей ногой в колено.              — Там сидит птичка! Как ты мог делать дырки и не достать её перед этим? Что, если б ты её задел?!              Глаза заглядывают внутрь домика, сердце безостановочно колотится. Тимми вытирает пот со лба и следит, что делает крохотное создание. Чем ей ещё можно помочь?              Тимоти достал хлеб для сэндвичей и размолол его в крошки, а потом высыпал на дно птичьей клетки.              — Никогда не жаловался на плохое зрение, Тимми, — отвечает Арми, хищником подкрадываясь к мальчишке сзади и обнимая того под пояс. — Ты такой... Необычный, когда переживаешь об этой птахе.              Тимоти медленно поворачивает к Хаммеру голову, поднимая лицо, чтобы увидеть глаза возвышающегося препода, и заодно задевает кудрями его подбородок. Тепло ладоней, лежащих на животе, заставляют Тима почувствовать прилив нежности. Он слегка улыбается. Разрывается между вопросами, которые можно задать Арми.              — Тебя это возбуждает? — спрашивает наобум, но тут Тимми отматывает время в своей фантазии назад, ругает себя за «‎мысли только об одном» и, не меняя тона с хитринкой, интересуется, уже в реальности:              — Как думаешь, кто она? Я не разбираюсь в видах птиц...              Арми трëт лицо об макушку мелкого, превращая кое-как расчëсанные волосы в кучу-малу.              — Не знаю даже, мальчик это или девочка, — смех Арми забирается в глубину ушной раковины, так что ухо от этого забавно двигается. — Точно не голубь, не воробей и не ворона... Остальные — под вопросом.              Тимоти любуется птичкой. Такая маленькая, беззащитная… Вроде пришла в себя, лежит на пузике, лапки у неё едва заметные. Глаза большие, чёрные, а оперение — тёмное, за исключением белого воротничка.              — Пусть будет девочка. Мы же всё равно не поймём. Или ты хочешь, чтобы она стала мальчиком? — Тим с шаловливой улыбкой положил свои руки на руки Хаммера, они так волшебно контрастировали. — И надо показать её кому-нибудь из местных. Может, они поймут, что это за птица.              — Или выяснить это через интернет, — добавляет мужчина. Мягкие губы пролезают под ворот Тимовой футболки и целуют там позвонки. — И ты прав, она похожа на девчонку. Пусть будет ею. Как назовëшь?              Смех вырывается из груди и даже вскрик. Щетина и усы щекочут ужасно! Тим поднимает плечи, пытаясь спрятаться.              — Ай! — хихикает он, закидывает назад руку и чешет приятные на ощупь волосы Арми. — Я не знаю… Может быть, Ягодка? Или Чоко. Как шоколадка. Она похожа на мягкий Брауни.              — Ну-у, — недовольно тянет мужчина. — В её имени должна быть "р", приглядись... Фейри? Рокси? Кьяра?              — Что это за имя? — Тимми пропускает сквозь пальцы луг светлых прядей. — Кьяра… Никогда не слышал.              Тело позади согревает с неистовой силой. Совсем не хочется разрывать эти объятия. Тимоти спиной вжимается посильнее в уже влажную грудь мужчины.              — Кьяра, Кьяра-а... — получив приглашение, Арми забирается рукой под оверсайзную футболку мальчика, отвоëвывая себе доступ к желанному телу. — Как её... Мастроянни. Неужели не слышал? Вроде была французской актрисой не так давно.              Как бы Тим хотел ответить… Запомнить, о чём речь вообще… Но он стонет, ему так приятно и нет никакого желания думать…              — Кьяра… Отлично, хорошо, Кьяра. Кьяра! Это ты дал ей имя. Она запомнит, — мальчик тянет ладонь Арми к своим соскам, и в то же время деловито спрашивает: — Кажется, ты на работу собирался?              — Да-а? — ногти мужчины послушно проходятся по соску и вжимают мальчика в обтянутый мягкими спортивными штанами пах. Там уже ощутимо набухло. Влажные язык лижет прямо за раковиной... — А ты — в универ? Кстати, на мою пару.              — Люблю твои пары, — мальчишка мычит и переступает с ноги на ногу, будто это к месту. Но Тим знает, что этим незатейливым движением он только усиленно трётся об Арми, и всё больше призывает вырваться из штанов то, что спрятано. — Но… Может… Сегодня бы я остался дома? Ради птицы.              — Ты — причина, из-за которой я всё ещё хожу на занятия, Тимми, — Арми откидывает голову мальчишки себе на плечо и гладит его шею, как гладил бы то, что медленно напрягалось в штанах, опусти мужчина руку ниже. — Я скорее возьму тебя и Кьяру с собой, чем оставлю вас двоих дома.              Тимми даёт себе время рассмотреть Арми, получить наслаждение от гладких морщин в уголках его губ, возникших там из-за того, что они нередко серьёзно сомкнуты, увидеть незаметные веснушки на загорелой коже, ряд длинных ресниц над глазами ледяного цвета.              Улыбка Тима создаёт на щеках волшебные ямочки.              — Может, я отнесу Кьяру тёте Кэти и потом мы поедем? Боюсь оставлять её одну. А везти в университет — это такой стресс для малышки.              — Не уверен, что с Кэти и её чокнутым племянником она окажется в меньшей безопасности, чем среди голодных хищников в лесу, но... — пальцы Арми соскальзывают на живот мальчонки, ниже, ощутимо проходятся по щелям от карманов и в итоге одëргивают футболку Тимми вниз, расправляя её. — Хорошо. Я как раз видел у неё в доме что-то, похожее на птичью клетку, поэтому... Можно рискнуть.              Из мальчишки вырывается довольный смешок. Он прячет веселящиеся глаза в шее мужчины и оставляет там сухой чмок.              — Тогда я пойду искать её, — Тим разворачивается в руках Хаммера. — А ты пока переоденься.              — Душ и переодеться, да.              Арми с явной неохотой отступает на шаг, пряча руки уже в свои карманы светло-серых спортивных штанов. Расстроился вроде как.              Хотя хитрый прищур и дрожащие от попыток сдержать улыбку губы говорят об обратном.              — Ты ведь уже израсходовал моё полотенце, правда? — спрашивает, гордый, что запомнил эту особенность Тима и что метаться мокрым и с голой задницей по дому ему не придётся.              С этими словами мужчина неспешно двигается к шкафу, а мальчик, обхватив коробку с птичкой под дно и прижав её к груди, немедленно ретируется к выходу.              Дверь захлопывается за его спиной одновременно с криком Арми, на которого только что вывалились все его порезанные джинсы:              — Тимоти, блять, Шаламе!              Негодник уже во всю прыть бежал по лестнице дома, а перед этим со всей силы хлопнул дверью, словно это могло остановить Арми от того, чтобы побежать за Тимми.              Мальчишке казалось, что он побежит.              Тим пронёсся мимо дома Томасин.              Сразу за ним стояло мёртвым и неживым жилище тётушки Кэти. Никто здесь не убирал листву и с огромной ленью стриг газон.              Тут Тимоти забеспокоился за птичку, но не из-за соседки.              Что-то он слишком рванул и забыл, что птичка сидит в коробке, и там ещё блюдце… Что, если её придавит?              Подняв крышку коробки, Тим увидел, что маленький питомец цел. Фух! Отпустило.              Девочка лежала и судорожно открывала клювик, как когда её принёс Арми. У Тима от тревоги замирало сердце, что, вдруг, они не смогут ей помочь… Даже при одной этой мысли ему хотелось плакать.              Он быстро преодолел лестницу старого ветхого дома. Вокруг было серо. Как будто кто-то надел колпак на солнце. Только теперь, когда он замер, воздух показался промозглым. Запах фруктов сгущался прямо на пороге.              Хватило двух лёгких ударов кулаком по двери, и тётушка появилась тут как тут. Тимми опешил и отступил, прижимая к груди коробку с пернатым ранимым созданием.              — Сыно-ок, — пропела и кхекнула женщина с короткими седыми волосами и улыбкой до ушей. Ещё сильнее пахнуло фруктами. — Что это ты полуголый тут стоишь? Чего ждёшь?              Да не был Тим полуголым! Просто шорты с футболкой и переобуться забыл.              — А я… Я… Зайти можно?              Женщина приоткрыла дверь. На тёте Кэти показалась синяя джинсовая рубашка до колен.              Её лицо стало натянуто радостным.              — Зачем это?              — Ну…              Тиму казалось очевидным, что его «‎полуголый» вид неплохо сочетался с коробкой в руках, которая и должна была одним своим наличием обосновывать его появление.              Шмыгнув носом, он открыл рот, чтобы попытаться рассказать всю историю, но... Не успел. Тётушка на его «‎ну» мгновенно и нетерпеливо ответила:              — А?              — Мне помощь нужна, — наконец поспешил Тимми, выдохнув все слова как на духу.              Дверца дома, в отличие от него, никуда не торопилась.              Всё была в полузакрытой манере отперта.              Хозяюшка дома упёрла руки в бока, и Тим начал нервничать, что зря решил к ней обратиться, что, в конце концов, Арми был прав.              Но и вернуться к Арми прямо сейчас он не мог. Кто знает, что у мужчины в настоящую минуту на уме?              — А до этого чего к тётке не заглядывал? — после минуты молчания, в течение которой его пилили глазами, сказала Кэти. — Думал, она домашняя тварь, не скучает, все у неё в порядке?              Да не была она ему тёткой…              Что-то болезненно колыхнулось внутри, замерло, и Тим вполне привычно не бросился возражать. Вообще, это было не очень удобно, пока птичка когтями драла коробку, а ветер раздувал волосы в разные стороны и гулял в просторных шортах.              — У меня не было времени. То да сё…              — Ну конечно не было, — её ответы были быстрыми, как удары молнии. — Лихие оправдания... Забыл бабку! — вскрикнула она и наклонилась к нему.              — Простите, пожалуйста, я не знал… — гладко стелился Тимми. — Что это важно.              Наконец она гортанно вздохнула и отступила от входа, что могло значить одно — она призывает его идти за ней.              Оглядевшись, точно ему предстояло оказаться в фильме ужасов, Тимоти зашёл в дом, где запах фруктов перемешивался с запахом плесени.              Фрукты, понял Тимоти, не жили в этом доме. Кухня была гола от фруктов. Когда тётя Кэти в очередной раз молча прошла мимо и достала чайник из шкафа, мальчик наконец понял, откуда шёл запах.              От самой тётушки.              Тимми смотрел передачу, в которой смогли найти насильника по такому же аромату. Он характерен для больных сахарным диабетом.              Пройдя непримечательный коридор, Тим остановился на кухне, где уже вовсю кружила тётушка.              В доме стояла полная тишь. Красиво шлёпали шторы в зале от усиливающегося ветра. Шелестели за окном листья деревьев, которые близко расположились к лесу, прямо как все дома на их улице.              Что не давало Тимоти покоя, так это то, что в доме всё было аккуратно и стерильно, а странный аромат чего-то затхлого и давно умершего присутствовал.              За столом он поставил кулак под подбородок, птичку в коробке опустил рядом со своей рукой. Чуть-чуть заглянул внутрь, успокоился, увидев двигающиеся блестящие глазки, улыбнулся, прошептал губами «‎всё хорошо, девочка, не бойся» и закрыл плоскую крышку. Даже погладил. Подумал, что так он хотя бы каплю передаст тень своей заботы.              Кожа на бёдрах прилипла к вельветовой сидушке.              — Вот Томасин ко мне каждую неделю заглядывает. Не то, что некоторые… Я нового нашего жильца имею в виду, — проворчал голос.              Кто ещё успел тут поселиться? Шанс случайных появлений в городке невелик. А чтоб уж обосноваться, переехать...              Кэти Бейтс разогревала в микроволновке эклеры, а потом раскрыла упаковку с печеньями и высыпала их в конфетницу.              — Это вы о ком?              — Об Арманде Хаммере, разумеется! — Тим в который раз подумал, что ему жаль, что Арми не любит своё полное имя. Тимоти его обожает. — Тоже ни с кем не общается, — разочарованно добавила она, понимая под «‎никем», разумеется, саму себя. — Угрюмый затворник.              — Ну, он общительный… В принципе, — добавляет Тим, вспоминая, как Хаммер втрахивает его в кровать и говорит самые пошлые на свете вещи.              — С кем это?              — Со мной, — вылезает из памяти Тимоти.              Он принимает пододвинутую к нему вазочку со сладким и жуёт крекер.              — И больше ни к кому в гости не ходит! Мерзавец..              Ему что-то стало неудобно. Вдруг, она и его возненавидит, если узнает про их с Хаммером связь?..              — Знаете, я вот пришёл…              — Нет-нет, — прерывает она, размахивая перед его лицом вилкой с кусочком... Тыквы? Пахнет ей. — Сейчас ты просто так никуда не уйдёшь. Сиди и уймись! Чай почти готов.              — Слушайте, — кожа на ногах шлёпнула, так как отлипла от стула. — Мне реально идти скоро...              — Это так ты извиняешься за то, что вёл себя по-хамски кучу времени? — упрямые глаза тётки сверкают на него. — Чего удивляюсь! Никакой доброты, пока не проучишь.              Кэти взяла нож...              — Нет-нет, не надо!              Тимоти поднимается с насиженного, готовый бежать...              Тут же самый острый предмет в любом доме с грохотом опускает на разделочную доску.              Тётя всего-то режет продолговатую раздетую тыкву, пальцами выковыривает семечки. Сок от тыквы вытирает о вафельное полотенце на стенном крючке. В тёмных пятнах, напоминающих вишню и соевый соус.              Больше не думая, что хорошей идеей будет говорить о птице, Тимоти жуёт нижнюю губу. Отламывает кусочек печенья и скидывает его в коробочку с птичкой размельчённым.       От скуки, затянувшейся на неизвестное количество времени, он направляет взгляд на руки местной арендодательницы. Они мнут сладкое нутро тыквы. Пакет с корицей на столе намекает, что через пару часов в доме будет готов к жертвоприношению тыквенный пирог.              — А где Томми? — спрашивает Тим, повторяя пальцем узор на деревянном столе.              — Какая разница? — бросает женщина, повернувшись к нему. — Ты перестал с ним играть, — и она снова больше не смотрит в его сторону.              — Так он сейчас... — Тимми берёт со стола кувшин с лимоном и липкий стакан. Не чурается и наливает туда для себя воды. — Играет с кем-то?              — Один и в лесу, — ответила Кэти и уложила нарезанные кусочки в печь. — Кроме тебя ему ни с кем не нравилось.              — Простите.              — Так что ты там говорил… Часто занят?              — Да… Да! У меня постоянные проблемы… — какие, он выдумать не мог. — На учёбе.... Дома... — сказав это, Тимми представил разъярённого Арми и не смог сдержать улыбку.              — Кхм, — раздался кашель, бахнул один из ящиков и на свет появилась скалка. — Томасин не говорила, чтобы у вас были проблемы.              — Ну так... — с фальшивой горечью начал Тимоти. — Мы с ней не живём. Больше.              — Я знаю, — без удивления отвечает Кэти. — Просто проверяла, насколько у такого малыша, как ты, чиста совесть.              Тимоти вздохнул и потёр лоб.              — Я не успел сказать…              — Конечно. Когда ходишь в гости с подобной частотой, новости узнаёшь от других.              — Дело в том, что я…              — Так и почему вы с Томасин больше не вместе?              — А Тома разве… Не рассказала? Почему мы...              — Рассказала, конечно, — на стол посыпалась мука, затем там оказалось тесто, до того дремавшее в стеклянной таре. — Эта бедняжка плакала, когда поведала, как ты её бросил!              Веки сомкнулись. Тим поморщился.              Ну неужели отнести птицу на передержку стоило такого допроса! Что за наказание!              — Я… Извините… Я не думал…              Арми, где ты, чтобы забрать меня во второй раз?              — Конечно, не думал. Разве мужчина когда-нибудь думает о чувствах девушки? Это ведь она тебя к себе жить пригласила! А ты ещё даже не работал!              "Ну всё, пора начать сбегать", — решил Тимоти и снял крышку от коробки. Положить её было некуда, поэтому он опустил крышу домика себе на колени.              — Но потом ведь я устроился, — оправдывался он.              Хотя, если говорить по правде, Тимми вообще не хотел работать, когда обосновался в грэйввэльском жилье Томы.              Тим считал, что будет достаточно вести хозяйство, помогать ей и заниматься сексом. Только после двух недель жизни она начала его каждый раз после собственной работы спрашивать, собирается ли он куда-то устроиться. Пойти на попятную было нельзя, пришлось врать, но когда и отмазки кончились, работать всё же пришлось. То своё время, когда можно было лежать на диване, не ходить в школу, в полном одиночестве листать инстаграм, печь печенья и дрочить на гейское порно, Тим вспоминал как одно из самых счастливых времён, что с ним случалось. К тому же, не поступало ещё никаких звоночков от Мэтта. О маме же можно было забыть со спокойной душой.              — …И вот так её кинуть!              Тим скромно похлопал глазами.              — Послушайте, я могу уйти, раз так вам не нравлюсь…              — Ну уж нет, — пугающий смех, и тётка подлетает к Тимми и крепчайше обнимает. — Я ещё не всё о тебе узнала. Не поднимайся, — настойчиво и серьёзно, а потом снова смеётся.              — Мне правда нужно…              — Где же ты теперь живёшь? Не приехал бы ты сюда на машине с такой вот коробенью, — наконец она обратила внимание на этот немаленький объект в его руках.              Хм... Да приехал бы... Тимоти, однако, спорить не стал.              — Я живу… Поблизости.              — Ну так где?              — У Хаммера жи…              — Бог мой! — тётя бросает кусок теста, ягодицами опирается на стол и всё на нём трясётся. Тимоти ловит кувшин, хотя у него самого дрожат руки. Или всё тело. — И что ты у него делаешь?              — У него… Н-него… В общем, развод. Он одинок. Скучает по семье, и я… Помогаю ему по дому, забочусь о нём…              — Так бы девушку себе нашёл!              — Я просто напоминаю ему о сыне, — придумал мальчик.              — А сколько его сыну?              — А это точно имеет значение? — засмеялся он, как тут же нашлось, что сказать: — Смотрите! У вас тыква запеклась!              Задумавшаяся хозяйка с подозрительным детективным «‎м-м-м» обернулась к плите. Схватила прихватку, заглянула в гости к формочке с кусочками тыквенного рагу для торта. В это же время Тим заметил забившегося в угол кухни мотылька, серого, с тёмными кружочками на крылышках.              — Тётя Кэти, у меня в коробке — птица, она ранена, мне не с кем ее оставить, можете… — полилось из него.              — Конечно, как нужна помощь!..              — Мне больше некого попросить.              И Тимоти подходит к женщине, держа перед собой руки в умоляющем жесте.              Кэти же опешила от его приближения.              Потом как отмерла и стала смотреть на него с властным умилением. Руки она снова уместила на талию, прям как в дверях.              — А То-омасин? — протянула она, словно было мало, что он пришёл в гости просить помощи именно у неё.              — Она в университете, — придумывает сходу.              — Двадцать с лишним минут назад она гуляла по дому, вон, последи за окном, — махнула она рукой в сторону наглухо запертых стёклышек, от которых дом окутывал необычный спёртый воздух.              Да о чём Тимми с ней говорить?              О пиджаке мёртвой Элайзы, что попался им во время прогулки? Чёрт побери, как же это всё надоело Тиму…              — Мне кажется, вы лучше за ней присмотрите.              — За ней? Ты решил, твоя птица — девчонка?              Чего эта старуха от него хочет? Почему так набросилась?.. Может, Тим не понимал каких-то очевидных вещей, и она собиралась ругать его за них?              — Ну… Я не уверен… — начал он.              — Быстро же ты определился! Думать не стал.              Мальчик отошёл за коробкой и поднёс её прямо к тёте. Снял крышку.              — Ну она ж такая милая. Гляньте!              Чуточку потрясая домиком, он показал Кэти маленький дышащий комок жизни, возивший хлебные крошки по бумаге.              — Все они милые, — услышал Тимоти безынтересный комментарий.              — А вы можете понять, она девочка или мальчик?              Его снова застал неблагожелательный ответ:              — И как я тебе это пойму?              Неловкие плечи, тощие и слабые, подпрыгнули вверх, и этот жест мог начать раздражать... Но он искренне рвался из Тима наружу.              — Она же тебе не попугай! — сказала тётка. — По окрасу не определишь. Все стрижи одного цвета.              — О, так она стриж!              Стриж, стриж... Тим залюбовался заходившей по периметру коробки птицей. Свет, проникающий сквозь дырочки, высвечивал на пёрышках переливы тёмных оттенков.              Тимоти улыбался, восхищаясь её грацией и чем-то, что не мог описать, но из-за чего у него возникало желание прижать этот комок к своему лицу и расцеловать.              — Господи, — послышался полный ярости вздох. — Впрочем... Я всё же могу сказать, девочка ли это.              У Тима сердце ушло в пятки, когда тётя в одно мгновение опустила руку в птичий домик и достала оттуда единственного обитателя.              Рот открылся в беззвучном крике. Женщина это проигнорировала.              В её кулаке вертелось и пищало совершенно безобидное существо.              Тим думал о самом худшем, не в силах произнести ни слова.              Другой рукой Кэти погладила птичке грудку, будто заигрывала. При этом на её лице сомкнутые губы выражали улыбку. Затем пальцы отдёрнули птице хвост, и она стала там что-то щупать. Тимоти хотел бы провалиться сквозь землю — он вместе с питомцем прошёл неприкрытое вторжение в личное пространство. И зачем он об этом заговорил... Никакой ведь разницы...              — Это мальчик, — произнесла старуха и как бесхозный куль вернула ему птицу.              Та не вырывалась.              — Что?.. — опешил Тим, не готовый к этому. Они ведь с Арми уже придумали имя. — Как вы это поняли? — засомневался Тимоти и спросил, хотя до этого готов был во всём положиться на немолодую соседку, уверенный, что у неё большой всесторонний опыт.              Руки робко и осторожно прижали к груди стрижа. Лапки у него были до того короткие, что Тим не чувствовал на ладони коготков.              Но маленькое сердце в них слышно билось.              — Сразу видно, спал на биологии. Или прогуливал, — жёстко добавила Кэти, наклонилась, и Тимми чётко ощутил свои горящие уши. — У самцов бугорок на месте заднего прохода. У самок же совсем не так.              Слюна покатилась по глотке. Боже мой, потянуло ведь его спросить... Он ещё месяц будет сторониться старухи.              Начать он решил прямо сейчас. Проигнорировал фактические половые различия у птиц и спросил:              — А клетку тоже можно у вас взять? У нас с Арми её нет.              Птичка — снова безымянная для Тима — перекочевала в коробочку.              От неё раздался такой длинный тонкий писк!              Тимоти с придыханием залез головой в коробку, перекрыл весь свет и стал счастливо дышать на свою новую любовь, о которой обещал заботиться самым тщательным образом. Он душу вложит! Полностью!              — Ну всё, — ревниво потянула его тётка на себя, и Тим вынырнул наружу. — Оставляй птицу и убирайся! Клетку твою я откопаю. Ты ж не так просто занёс мелкую… Мелкого и хотел бежать?              — Да-да, мне бежать до...              Он не договорил, потому что седая женщина всучила в его руки кружку с чаем, приказала пить, и за пять глотков Тим полностью осушил содержимое.              Слава богу, этот Эрл Грей остыл. Иначе бы Тимми себе всё сжёг, лишь бы поскорее смотаться. Таких усилий оно не стоило, когда уже всё на мази. Или стоило?              Мальчишка кивнул в сторону пташки.              — Большое спасибо...              Он попятился к ближайшей стене, как к опоре, напоследок мечтая о торте из тыквы в своей духовке.              Брошенный взгляд на коробочку наполнял сердце страхом, но Тим знал, что уже ничего не поделать. Надо дать волю птичке, довериться карге.              Напоследок мальчик хотел брякнуть, чтобы Кэти держала малыша подальше от своего племянничка... Однако передумал рисковать.              — Ещё раз спасибо! — пролепетал он, услышал, как в ответ ему доносится «‎иди уже», а сам он это время уже одолевал квадратные метры пустого тёмного коридора.              Чувство растерянности, оставшееся после пребывания в доме тётушки Кэти, довело Тима до собственного дома неуловимо быстро.              Поднимаясь по лестнице и глянув под ноги, видит, что любимые тапочки все в песке. А с ними он так любит забираться на кровать... Тяжёлая ситуация. Неужто их теперь мыть?              С досадой мальчик покрутил круглую ручку двери, вошёл внутрь и... Пока глаза привыкали ко всем знакомым предметам и проверяли наличие порядка, Тимми сразу повернулся в сторону Арми — он был подвижным пятном слева, там, где диван, а на диване — вещи, оставленные Тимом после прогулки вчера. Свежий белый свитер и самые простые джинсы. Не на пять размеров больше, как обычно, а по фигуре.              Мгновение — Тимоти с улыбкой идёт к Арми. Он там сидит, возится... Разобрался со своими джинсами, это понятно...              Два — мальчик застывает на месте.              Арми на его глазах орудует ножницами по любимому свитеру! Кашемировому!!              Тим клянётся, что в этот момент у него поседел первый волос.              Он скоростным деревянным шагом, с очень злым лицом обходит журнальный столик и хватается за пуловер в руках громилы.              — Какого чёрта ты творишь?! — кричит Тимоти и тянет на себя дорогую вещицу.              Препод делает последний "щëлк" ножницами и легко отпускает одëжку в руки законному владельцу.              — Задаю новый стиль.              Арми подходит к Тиму. Голову наклонил к плечу. Сканирует его с головы до ног взглядом и в миг цепляет оверсайзную футболку мальчишки, задирая ту до подбородка.              — Угадай, кто придёт сегодня в этом вот топике на мою пару?              Живот и грудь обдаёт щекотным ветерком. Ещё мурашками — под пристальным оценивающим взглядом.              — Ни за что!              Арми сильнее сжимает кулак с тканью, челюсть шевелится и на отросшей щетине тут и там прыгают солнечные зайчики.              — Значит, укорачиваем весь твой гардероб, — говорит и подносит ножницы к Тимовому лицу, намереваясь, видимо, приступить к исполнению угрозы здесь и сейчас.              — Я тогда больше из дома не выйду, — пререкается мальчик.              Мужчина фыркает себе под нос.              — Значит, придëтся тебя выносить, — сладким голосом.              Острый наконечник ножниц проходится по коже над поясом мальчишкиных шорт, как будто Арми обещает их владельцу дополнительное шоу. Бонусом.              — Я буду сопротивляться, — рычит Тим.              Не сдержавшись, он смотрит на свой свитер в руке Хаммера и испытывает большую горечь. Пуловер будто стал маленьким... Ещё и... Господи! Что Арми наделал?!              Тимоти хмурит брови и подмечает, что на месте воротника теперь гигантское декольте.              — Ты такой красивый, когда недоволен, — Арми внезапно отпускает футболку мальчика и хватает того под подбородок. Поднимает курчавую голову, оголяя шею...              Огромные, похожие на монстров из детских мультфильмов ножницы с грохотом падают на пол, и освободившаяся рука мужчины оглаживает смотрящее на него лицо парнишки, соскальзывает на дрожащий кадык...              — Недоволен, когда тебе отвечают праведной... Местью, — выдох, после которого препод вдруг начинает смеяться. — Вот что тебе сделали мои штаны, объясни, Тимми?              И мальчик смотрит на него ребяческим невинным взглядом, как заплаканная четырёхлетка, спалившая кухню.              Тим пожимает плечами, а глаза отводит, чтобы не чувствовать себя глупее от внимания Арми.              — Мне просто так захотелось это сделать… Со всеми… Я не мог остановиться, но знал, что мне будет плохо, если я не порежу все… Джинсы.              Больше всего Тимоти настораживало, что препод его вообще не поймёт.              Снова плечи «‎дрыг» вверх.              — Идея-фикс.              — Идея-фикс? — Хаммер переспрашивает. — Что ж...              — Арми, — серьёзничает мальчик и хватает своими руками одну Хаммеровскую, огромную. — Тётка сказала, что Кьяра — не Кьяра. Она мальчик.              Мужчина выдерживает паузу, во время которой перебирает пальцы в чужой ладони и хрустит костяшками.              — Почему я должен верить этой сумасшедшей с полуслова?              Тимоти впервые задумывается, что реально поверил старухе на слово. Ну и стыд... Но разве она может быть не права?              — Не знаю... Она же старая и умная. Гляди, все дома на этой улице — её.              — Да, и из родственников — один шарахнутый на голову племянник, осиротевший таинственным образом, — Хаммер высвобождает руку. — А птичка... Ну, пусть будет Кэри. Это и мужское, и женское имя. Или в чëм твой вопрос?              — У меня не было вопроса, — сводит брови мальчик и, как будто требуется разрешение, очень аккуратно укладывает руки к Арми на талию. — А Кэри — это же женское имя. Так не пойдёт...              — Скажи Кэри Элвесу, что его назвали женским именем, — мужчина беззаботно пожимает плечами, но в конце всё-таки морщится. — Но если не нравится, тогда ты назови. Но чтобы с «‎рэ» в имени.              Хаммер оставляет мальчику быстрый поцелуй на виске.              Откуда он всё знает??              Тимоти поднимает свои ладони выше, останавливаясь подмышками и приближаясь.              — А тебе не кажется, что птичка очень на меня похожа?              — Даже не думай, — безапелляционно. — Двух Тимоти я не выдержу.              Мальчик посмеивается и прижимается к здоровяку.              — Да ну хватит, — науськивает он. — Разве не звучит как предел мечтаний? Два Тимоти… И ты… — тут он всё переворачивает: — Назовём его Тимми-младший!              Хаммер хмурится, но большие руки всё-таки прижимают тельце парнишки ближе.              Сдаётся.              — Только если этому Тимми-младшему найдëтся Арми-младший, — напополам ворчит и мурлычет препод.              — И будут они жить долго и счастливо! — вопит мальчишка и прижимается щекой к груди препода.              И обвивает его руками.              И совсем не хочет с мужчиной расставаться.              Как же он рад! «Тук-тук» — сердце Арми. «Тук-тук».              — ...И станут они вдвоём одной плотью... — пространно продолжает Хаммер и без причины обрывается, погладив мальчика напоследок по костлявым бокам и хорошенько выдув из них воздух гигантскими объятиями. — Давай одеваться. Все вопросы с птичками — позже.              — Угум-с, — пропискивает Тим, и уходит не сразу, как желал бы, возможно, Арми.              Задерживается, чтобы сохранить на себе тепло от обнимающих рук.              Потом же с небольшой тоской он отступает в сторону и с любопытством оглядывает Хаммера. Ладошки прячет назад и играет со своими пальцами.              Мужчина вдруг перестаёт удерживать Тимми глазами и переходит комнату поперёк — к шкафу.              Там шумно отворяет створки и достаëт рубашку. Светло-голубую, можно подумать, белую, если пристально не всматриваться в цвет.              На плечо вешает галстук и, расстегнув джинсы — мальчик только сейчас замечает, что те — того же, что рубашка, цвета, начинает натягивать на руки весьма себе широкие рукава.              Тимми сглатывает и следит за тем, как Хаммер одевается.              Спокойствие испаряется, терпение подходит к концу, когда Арми на полном серьёзе к своим разодранным джинсам вешает на шею галстук. Тим-то думал, что он к преподу случайно прицепился, выпал там.              Когда же понимает, что галстук так и собирается выглядывать из-под воротника ужасным дразнящим языком, Тимми в ярости подбегает к мужчине. Тапки съедают шум от грозных шагов.              — Убери этот чёртов галстук! — возмущается мальчик, с отвращением осматривая его сочетание с обновлёнными джинсами. — Будешь выглядеть как… Придурок.              — А что тебе не нравится? — Арми, как ни в чём не бывало, отточенными движениями продолжает сооружать на груди красивый узел. — Инь и Ян, чëрное и белое, порезанные тобой джинсы и мой галстук...              Наполненные весельем голубые глаза встречаются с зелëными, донельзя возмущëнными.              — Этот мир — сплошной контраст.              Тим пропускает сентенцию Хаммера мимо ушей.              — Только представь, что о тебе подумают, если увидят!              Руки Тима ловко хватаются за галстук, борясь с пальцами Арми.              К тому же Тимоти чувствует перемену: он больше не злится, а страдает, представляя, что Хаммера таким будет лицезреть весь университет.              — Ты думаешь, людей в моём образе поразит именно галстук, Тим? Серьёзно?              Арми одновременно и пытается высвободиться из цепких пальцев мальчонки и, — внимательный глаз это быстро заметит — держит его за руку, не желая отпускать.              Играет.              — Но галстук тут не к месту, — обиженно ретирует мальчик и поджимает губы, как, кстати, это часто делает Арми, когда начинает злиться, но Тиму ещё непонятно, что, да, это мистер Хаммер злится.              Через секунду Тимоти, робкий и часто дышащий, дёргает этот галстук на себя, стараясь вырвать из уже сделанной петельки. Вместо этого получается притянуть Арми к своему лицу… Да что за чёрт!              Красный блеск румянца сменяется жёсткой решимостью.              — Не смей его надевать. Прошу. Не надо.              На короткий миг комната наполняется... Ничем. Арми просто смотрит на Тимми, Тим на Арми — как будто ждут, пока два элемента, наконец, соединятся и запустят химическую реакцию.              Пальцы препода, грубые и горячие, укладываются поверх ладони мальчика — той, что притянула его за галстук.              Под действием мужской силы Тимоти безошибочно находит нужные точки на узле и лëгким нажатием ослабляет только что затянутый галстук.              И вновь повинуясь воле Арми, их кисти, сцепленные друг с другом, замирают на уровне груди.              — Что я получу за то, что сниму его, Тимоти?              — Я... — как тяжело! — Надену… Свой свитер... Белый, — подбирает именно такое слово, потому что больно произносить другое.              Его глаза сейчас большие и кающиеся.              Прийти к извинению получилось не прямой дорогой.              Тимоти просто не хотел, чтобы универ лицезрел его мужика в каком-то совершенно нелепом виде.              — Мне это нравится, — узел скользит к расширяющемуся кончику делового аксессуара. — И может быть, тогда подскажешь мне, что будет хорошо смотреться вместе с твоим дизайном на джинсах?              У Тима ещё глухо в ушах — работает белый шум, который призывает уйти в себя, и поэтому с ответом Арми он не спешит. Грустит о свитере, думает, как будет по-дурацки и вызывающе смотреться в здании университета, тупит глаза, упирается ими куда угодно, кроме лица Хаммера, и вот его ладони сбрасывают с мужчины неверный галстук.              Тимми берёт сначала левую руку препода и закатывает на ней рукава, следом — правую, с которой творит то же самое. Аккуратные голубые складочки, сложенные с любовью.              Мельком взгляд опускается вниз, и Тимоти видит прорези на джинсах и волосатые колени Арми, страстно притягательные.              Отвлёкшись, он возвращается к воротнику. Чуть небрежно его мнёт. Расстёгивает две пуговицы. Тонкие пальцы Тима на фоне крепкой загорелой шеи мужчины — это фантастика. Искусство.              Далее мальчишка достаёт одну половину рубашки из штанов на манер богемного модника. Вторую оставляет заправленной.              Таким вот Арми похож на звезду, сошедшую с обложки «Форбс».              — Больше ничего не нужно. Если только у тебя нет короткой цепочки на шею.              Наконец Тимми смотрит ему а глаза.              — Не люблю цепочки.              Арми машет светлой шевелюрой, как будто отмахивается от чего-то надоедливого. Обходит Тимми и в своей рубашке, с таким старанием мальчиком глаженой и только что на мужчине расправленной, плюхается на диван, пуская по хлопковой ткани миллион некрасивых складок.              — Жду твоего преображения, — с предвкушением закинув за голову руки, призывает Хаммер, и бросает в мальчика его новой... Одеждой.              Тимоти с трудом успевает её схватить. Это, правда, вовсе не проблема. Потому что Арми метит ему в лицо и ставшей тряпочкой свитер повисает прямо на голове.              Медленно и неловко убирая свой новый прикид в ладони, комкая его, Тим мягко спрашивает:              — Может, ты уже передумал?              — Я?! — переспрашивает Арми тоном «как ты мог подумать обо мне такое?»              Тимоти стоит посреди комнаты, чувствуя себя ужасно маленьким и глупым.              — Я буду смотреться в этом… Плохо.              — Да брось. Ставлю пятьсот долларов, что после твоего появления в таком виде часть универа покромсает свою одежду прямо на парах, модник.              Это прозвучало по-настоящему подбадривающе, на что Тим даже не надеялся. Он иначе взглянул на свитер в руках.              Покосил губы, раздумывая, и всё-таки стянул с себя футболку. Чтобы не бросать свитер на пол или искать, куда повесить, Тимми заправил пуловер за резинку домашних шорт.              Пока стягивал просторную кофту, продолжил стоять на месте, как бы не отказываясь устроить для Арми шоу.              Он знал, что взгляд мужчины остановится на его маленьких сосках, на тощих руках и тонкой шее. Зацепится за родинки в необычных местах.              Давая время насладиться своим обнажённым телом, Тимоти пошёл к Арми, по пути натягивая на себя новый наряд. Расправлял он короткий топ перед лицом Арми и между его раздвинутых ног.              — И ты хочешь, чтобы все меня таким видели?              Горячие и жадные ладони мужчины опускаются мальчику на бëдра, пролезают пальцами под резинку шорт и растягивают её в разные стороны — не иначе как стремятся стянуть.              — Интересно, как быстро я начну ревновать, да? — препод тыкается носом, а затем и губами в открытый пупок. Довольный. Для своего же удобства кофту обрезал, что ли?              Смотрит на мальчонку своими невинными глазами снизу вверх и вдруг переходит на шëпот:              — На тебя уже все смотрели. В тот день, когда ты тëрся горячими бусами между ягодиц о стул, — Хаммер бессовестно оголяет попу Тима, стаскивая с неё мучимые шорты сразу вместе с трусами. — Это забавно: наблюдать, как люди не понимают, с чего же тебе так хорошо и почему им самим вдруг становится горячо, а потом просто...              Арми вдруг замирает, уставившись куда-то за плечо мальчика.              — Тимми, блять, — выдох. — Мы опаздываем.              Мальчишка вдруг закатывает глаза.              Он шумно сглатывает. И, не принимая возражений, забирается к Хаммеру на колени. Берёт Арми за руки и крепко прижимает их к своей заднице.              — Ты должен меня трахнуть. Сейчас, — делится он тем же самым сокровенным шёпотом прямо в мужские губы. — Или после пар. Хотя… Давай на перемене.              — Пока твои одногруппники выйдут размяться на десять минут? — кончик языка приходится по краю верхней губы. — Успеем?              Судя по сжавшимся ладоням, вспыхнувшему огоньку в глазах и тому, как мальчика незаметно прижали к себе сильнее, Хаммеру эта идея очень даже нравится.              — Если спрячемся в сломанном туалете за углом, всё получится, — Тимоти трётся натянутыми шортиками о торс мужчины. Прижимается к нему и старается отступить, будто в нём уже ходит член. — В остальных случаях будет палевно.              — Особенно, если ты не сделаешь что-то вот с этим немедленно, — Арми кивает на характерный бугорок.              Тимоти коварно улыбается.              — Может, отсосёшь мне по-быстрому?              — По-быстрому подрочишь в машине, — препод увереннее стягивает с мальчика шорты. — Натягивай на свою задницу что-нибудь из своего арсенала джинсов и поехали уже.              Надутый-обиженный, Тимоти даёт вытянуть себя из шорт, но сползти с Арми не сползает. Трусы не поправляет. Он смотрит на старшего с возмущением.              — Неужели тебе влом?! — глаза превращаются в щёлки, но чтобы не довести мужчину до белого каления, Тим притирается к нему своим ощутимым стояком. — Ничего не случится, если опоздаем. Все опаздывают.              — То же самое касается мастурбации, малыш, — препод, судя по виду, остаётся непреклонен, и никак на приставания не реагирует. Наоборот — продолжает свои странные уговоры. — Давай, устроишь нам шоу по дороге, а если дотерпишь до универа — я закончу тогда, идёт?              Слова Арми заставляют мальчика голодно всматриваться в него.              — Ртом закончишь? — настойчиво выдыхает Тимми, а рука самолично дёргает Хаммера за пряди волос и делает их торчком.              — На наш с тобой страх и риск — да, — обхватывая и сжимая у мальчика между ног, отвечает Арми, и с осторожностью стаскивает Тима со своих ног. — А теперь переодевайся бегом, жду тебя в машине.              Задорная улыбка проскочила и осталась у Тима на лице. Тело ещё сильнее разгорелось от крепкой хватки на члене. Мощный кулак смотрелся на нём божественно…              Тимми по-озорному спрыгнул на пол и наклонился, чтобы из-за спины Арми выдернуть свои джинсы, севшие ровно в пору. Вместе со свитером весь он выглядел… Как на панель.              Но раз Арми думал, что это стильно…              Он как раз ждал Тимоти у двери. На улицу они вышли вместе. Мальчишка бежал впереди Хаммера и уже был у машины, когда мужчина щёлкнул сигнализацией.              Не дожидаясь, когда они покинут Грэйв Вэлл, Тимми расстегнул джинсы, достал разболевшийся ствол и начал его дико поглаживать, как поглаживал и сжимал бедро мужчины слева от себя, передавая ему каждую каплю возбуждения и удовольствия.              Тим не боялся, что на пешеходном переходе или красном свете их заметят. В конце концов, одно желание довести дело до конца затмило всё. Больше всего сводила с ума мысль о том, как сперма ударит Арми в глотку.              Потребность этого настолько овладела Тимми, что он полез к Хаммеру целоваться через коробку передач.              Заехав на территорию университетского городка Арми не свернул, как обычно, в сторону главного корпуса, а поехал по прямой — туда, где дорога плавно брала направо, к бейсбольному полю с трибунами и старыми облезлыми раздевалками, которыми пользовались разве что скромные ботаники, и те — для того, чтобы без палева перекурить внутри.              Игроки же — Тим знал не понаслышке от Зендеи и Джесси — ходили в душевые кампуса, против чего, собственно, никто не вставал.              Арми проехал и их тоже, нырнул в едва заметный поворот, где, спустя пару секунд, наконец, выжал педаль тормоза.              — В глобальном смысле это не парковка, но...              Ладонь мальчика не помедлила оказаться у мужчины на шее и жёстко на неё надавила.              Тим взял в кольцо пульсирующую розовую головку.              — Давай же… Я больше не выдержу…              — Так отпусти его тогда!              Молчавший всю дорогу Хаммер подал голос, и оказалось, что тот звучит более, чем возбуждëнно.              Торопливо выключив зажигание, мужчина перегнулся к пассажирскому сидению, запястья Тима перехватил своими руками и прижал их к креслу.              — Не терпится? — хитрая улыбка.              — Хватит издеваться! — затрясся Тим, его голос и стоящий как штык член. — Сделай, что обещал!              Запястье вспотели, руки у Арми были горячие. По лицу, Тим чувствовал, катится пот, а от спекающей орлеанской жары в салоне трудно дышать. Он не закрывал рот, смотря на мужчину в упор. Неловкости придавало то, что неприлично оголённый живот постоянно демонстрировал взволнованное Тимово дыхание.              Арми опирается на руки, с нескрываемым весельем в глазах целует мальчишку, без проблем пролезает языком между разомкнутых губ.              Делает это быстро — только смачивает через поцелуй собственные губы, а после опускает голову и нетерпеливо насаживается на возбуждение Тимми. Тут же мычит, посылая заряд удовольствия от своего огромного тела — телу парнишки.              Тимоти стонет во всё горло.              Его задница отрывается от кресла и делает весомый толчок в долгожданное влажное тепло.              — Господи… Да!              Хаммер стягивает с него джинсы до колен.              Они более упрямые, чем просторные, и Арми приходится повозиться. Тим зависает в воздухе, помогая ему, и неплохо держится за ручку у потолка салона. Потом опускается назад и двумя руками управляет отсасывающей ему головой.              Эти хлюпающие звуки от губ и языка…              — Чёрт-чёрт-чёрт-чёрт!..              Тимми ведёт себя как полная скотина, закрыв глаза.              Под свои постанывания и Армиевские старания он представляет следующую картину.              Арми лежит на боку, усталый и вялый, но ещё не спит. Выглядит так, словно только что отложил телефон. Тим пристраивается сзади, гладит его неактивный член, целует в плечи, тихонько и маленько растягивает, а потом входит… Почти с тем же звуком, с которым препод поглощает в себя стояк Тимоти ртом. Именно отсюда у мальчика рождается порыв погрубее закончить, просто дотрахать Арми в рот — завершить фантазию и наконец спустить.              Спустя минуту стараний, Тимовых нуждающихся стонов и Хаммеровских облизываний и поглощений, мальчонка прижимает мужчину носом в свой пушистый лобок и обильно кончает, представляя, как его семя становится для Арми обедом.              Плечи препода дëргаются. Он весь как будто замирает, хотя его горло судорожно сжимается и разжимается в этот же миг, пытаясь проглотить всё, что даст ему Тимми.              Выходит плохо — всё-таки дыхалка несравненного Арманда Хаммера дала сбой из-за того, как грубо его сейчас оттрахали, пусть пока и только в глотку.              От Арми послышался хрип. Кашель. Он распрямился резко и попытался спрятать лицо, нормально вздохнуть... Но ни хрена у него не получилось.              Несмотря на это всё, одну ладонь (ту, что ближе к Тиму) Хаммер оставил лежать на бедре мальчика (том, что ближе к Арми).              Очередной приступ кашля у него перешëл вдруг в смех.              Препод сильнее сжал ладонь на ноге, слëзы собрались на длинных светлых ресницах. На верхней губе и под носом... Такая соблазнительная дорожка непроглоченной спермы.              Арми её не чувствовал. Откинулся на спинку кресла, улыбаясь...              — Мне после такого нужно покурить, — всё, что он говорит, и тянется за сигаретами.              Тимми заметил, как дрожали у препода руки, пока тот пытался прикурить.              Тем не менее, мальчик продолжил наблюдать за Арми в тишине и с огромной любознательностью. И без угрызений совести. Не спешил он и предупредить, что семя осталось на лице. Тим любовался бликами света на белой жидкости.              Не в пример мужчине, мальчишка расслабленно откинулся на сиденье, не заботясь о том, чтобы подтянуть штаны.              В закрытом салоне быстро распространился сигаретный дым. Арми всё продолжал молчать. Это надоело Тиму, и тогда он, поправив длинный вырез на груди, схватил Хаммера за правую руку и сжал в своей.              Тимоти блаженно улыбнулся, рассматривая столь желанные перед собой губы.              — Было прекрасно... Просто фантастика, — Тим пел дифирамбы Арми и прошедшему оргазму. — Мне понравилось.              Хаммер выдохнул через нос дым и облизнулся. Стёр таким образом часть белëсых разводов, как-то нервно взъерошил на макушке волосы.              — Я заметил, — уголки губ вверх. — Мне тоже. Было круто, но нам пора на пары.              В приоткрывшееся окно мужчина сбросил сгоревший пепел и зажал сигарету зубами.              — Ты давай первый, я приду через пару минут.              Тимоти смотрит-смотрит на Арми и донельзя довольный тянется к нему с поцелуем. Оставляет его возле губ. Облизывает солёную на вкус кожу, чмокает и глотает остатки своей спермы.              — Жду внутри, — бросает Тимми, не надеясь, на самом деле, ни на какие смыслы с двойным дном.              После этого он легко выбирается из машины и идёт длинной дорогой от трибун бейсбольного поля к воротам университета. Настроение приподнятое. Дома ещё завёлся питомец!              По дороге в аудиторию Тимоти собрал все взгляды. На него пялились и девочки, и мальчики, и со скрытым интересом преподаватели. Как никогда Тиму не хватало солнцезащитных очков — просто он рассматривал бы всех в ответ и думал, что же другие думают о нём. Как бы там ни было, он дошёл до здания университета вприпрыжку.              — Ты что, на Хэллоуин? — спросила Зендея, сперва просверлив его глазами под смущённые кхеканья Дэвида.              Джесси вообще сделал вид, что Тима в пространстве не было.              Мальчик догадывался: если ответить Зи «нет», она что-то пошутит. Если уйти от ответа, она кольнёт посильнее. Если промолчать, то девочка скажет одно из двух, и у Дэвида рожа начнёт меняться со скоростью взмаха крыльев колибри. Никто не понимает, когда его тошнит и когда он счастлив.              — Просто обновил стиль. Вот и всё, — с гордостью сказал Тим.              — В женском отделе?              — Ни черта нет! — взъерепенился он на подругу, которая сама-то одевалась так, что привлекала внимание. — Это от моего бывшего свитера вообще-то!              Они гавкнули друг другу «пора в класс» и двинулись на занятие по журналистике.              — Эти лохмотья — от него? — в итоге спросила Зендея, не выдержав паузы.              Тимоти ей двинул по плечу, она ему — по макушке и рассмеялась. Их разняли Дэвид и Джесси.              — Заткнись, — прошипел Тим, уже веселясь от задир подруги. — Ты просто не поняла. Я сделал его трендовым.              — Ты сделал его «восемнадцать плюс».              Спина прижалась к двери возле кабинета, а таз с ногами Тим отставил вперёд. Пальцы зацепились за синие карманы. Он ей на зло выглядел ещё более вызывающим. И ему нравилось, что изящный рельеф пресса выглядывал на всеобщее обозрение.              — Просто оголил живот… И немного грудь.              — Как в известных ток-шоу… Ладно, Тимми, не стесняйся. Я тоже так хожу. На пляж.              Зендея дёрнула его за воротник вниз, и мальчик вышел из своей соблазнительной позы и закачался. Вдобавок она присвистнула, заглянув с носом под свитерок, а потом в сторону двух их друзей сказала, что «всё видела».              Тим стоял красный до ушей, и ни то злился, ни то был безумно рад.              Как ожидалось, после оргазма Тимоти засыпал на лекции Хаммера. Он сел подальше, как чувствовал, что вздремнёт, и исподтишка следил за преподом, как родитель за ребёнком. Эта мысль Тимми понравилась.              Зендея была вдалеке вместе с Дэвидом. Объявила что-то вроде бойкота после экстравагантного показа мод. Хотя видно, что она удивлена, а не расстроена. Пришла к выводу, небось, что Тим неожиданно сам на себя не похож. Ну, конечно. Такую глупость носить по своей воле он бы не стал.              Когда Тимоти понимает, что налюбовался лицом, которое вбирало пятнадцать минут назад в себя его член и которое сейчас типичным суровым басом учило жизни младшелеток, то слепляет веки.              Реально, он бы с удовольствием поспал… Правда, неожиданно рядом скрипнул стул.              Стоило раздеться, как сразу кто-то полез клеиться.              Русые волосы, правильное лицо, байкерская куртка и кожа с медным загорелым оттенком. Щетина светлая, но мужественная. Это кто? Он вообще подросток?              Тимоти с помятым видом уставился на студента, больше напоминающего видение. Но он совсем не являлся видением. Слишком уж натурально щёлкнул зажигалкой и закурил. Прямо в аудитории. Псих какой-то…              Глаза Тима расширились.              — Я бы на твоём месте отказался от парочки вещей, которые ты собираешься совершить... — блондин поиграл в воздухе пальцами, как это делают люди, когда пытаются подобрать нужное слово. — ...В ближайшее время.              Голос Арми врывался в сосредоточенное сознание мальчика и отвлекал.              Скромность как ветром сдуло. Тимоти нахально приподнял бровь.              — А ты кто такой, что о них знаешь?              Незнакомый парень дëргает плечами, удобнее усаживая на них тяжëлую кожаную куртку.              — Никак не привыкну, что ты не можешь меня запомнить.              Тим теряет дар речи. Ну и выпендрёжник! Что за бестолковый способ подкатить? С Тимоти такое точно не сработает. Этому парню, пусть и симпатичному, хочется просто дать по яйцам.              Хамоватый незнакомец забрасывает руку за спинку стула и откидывается на задние ножки. Блуждающий взгляд останавливает на Арми, который упорно не смотрит в их сторону и продолжает пространную лекцию об аналитических жанрах в журналистике.              — Я — часть силы той, что без числа творит добро, всему желая... — светловолосый не договаривает, стучит кулаком по столу с выражением боли на красивом лице. — Добра же желаю, добра, ублюдки...              Громкий топот ногой.              — Вот, кто я, Тимоти.              Под эпичную концовку мальчик озирается по сторонам. Не хватало ещё, чтобы все на них пялились! И как это никто ничего не скажет о сигарете?!              В частности, оглядываясь, Тим ищет какой-нибудь поддержки. Чтобы кто-то уже сказал, что курящего пацана нужно выгнать. Больше всего поражал пофигизм Арми. Он не думает, что к Тимми пристают на его глазах?              — И давно ты меня преследуешь, чтобы знать моё имя? — возмущается Тим. — Слушай, я не ищу отношений. У меня уже есть.              — Да-да, и именно потому, что ты у твоих отношений есть, у них сейчас такой взъерошенный вид и порванные штаны, — непонятливый парнишка коротко хохочет и машет вздыбленными вверх патлами. — Ты бы видел его истерику на твои действия.              Какая ещё истерика?!              Что случается с людьми после такого? Под "таким" Тим имеет в виду ситуации, когда неизвестный человек начинает сыпать грязными подробностями из вашей жизни, ни черта не поясняя, откуда он всё знает.              — Кто ты такой? — жёстко переспросил он.              — Я уже сказал, — собеседник закидывает ногу на ногу, когда качается в очередной раз, и обгоревший пепел сбрасывает прямиком на пол аудитории. — Я знаю твой план, изначальный. И чтобы получилось довести его до конца, нужно отказаться от того, что ты себе надумал.              Парень смотрит на часы. Тушит сигарету о парту. Садится, наконец, нормально и всем корпусом поворачивается к Тиму.              — Сейчас случится важная вещь. Просыпайся.              В одно мгновение Тим отрывает голову от парты и чувствует, что в центре лба разрастается тёплый осадок.              Он уснул на своих сложенных друг на друге руках. Тетрадь съехала, ручка была готова сбежать с парты — свисала с края. Арми продолжал мерно вести беседу с каким-то упёртым студентом, пока что-то не сказал и сразу отрезал любые поводы для спора. Тим не вслушивался, но голос Арми звучал как музыка, голос другого студента — тоже, но не так роскошно, как у Арми, и в какой-то момент был прерван.              А потом наступила долгая тишина. Перед ней раздался стук в дверь, и она открылась. Человеку, который здесь появился, не требовалось, видимо, разрешения, чтобы попасть в аудиторию. Опоздавшие студенты же всегда заходили тихо. Считается неприличным прерывать лектора и перетягивать на себя одеяло. Прямо как приставала из сна...              Тимми устало трёт глаза, поворачивается немного боком и думает снова вздремнуть, но понимает, что наступившее молчание затягивается и слышен только создающий эхо Арми. Словно все студенты вымерли. Да в чём проблема...              Мужчина в костюме, оказавшийся рядом с Хаммером по щелчку пальцев, похож на бизнесмена и кого-то сильно напоминает... Только кого? Перешёптывания спереди докладывают:              — Это же Макконахи...              — Филантроп из глухомани? Нет уж, извини... Странный он.              — Просто сильно расстроился, что в мэры не взяли.              Мэры… Когда и где Тимоти слышал эту фамилию? Он никогда не может чётко вспомнить, что было год назад, а если речь идёт о двух и больше лет…              Впрочем, Тим быстро теряет к гостю интерес. Ну и что, что он подошёл прямо к Арми? Пришёл пригласить на свою лекцию? Хочет устроить шоу? Преподаватель или какой-нибудь гость — не имеет значения.              Глаза медленно хлопают. Как во сне, прямо к нему приближается чёрная фигура. Не призрак, не всезнающий парень из прошлого сновидения. «Макконахи». Что за до боли знакомое лицо? Тим точно видел его в прошлом. Но когда?              Мало того, что мужчина шёл прям на него, так он и остановился возле его парты, отчего Тим мгновенно выпрямился. Его сердце забилось.              «Сон словно… Повторяется», — подумал о фантастическом совпадении мальчик.              — Я присяду, — звучит не то вопрос, не то факт, но Макконахи это и неважно, он просто садится рядом, а Тим пододвигается, чтобы освободить место рослому товарищу.              Сидя рядом, Тимоти не может не чувствовать сильный контраст, который установился между ними. Лицо в морщинах, глаза какие-то дико усталые, стеклянные, уголок губ игриво приподнят вверх. Волосы уложены воском и гладкие, с выскакивающими завитками кудрей. Видно, мужчина всеми силами хотел приручить свой внешний вид.              У Тима не нашлось, что спросить. Пялиться на Макконахи он тоже не мог. Ему было неизвестно, кто он и как тут оказался. И зачем?              Тимми молчал, наблюдая за реакцией Арми. Совсем непонятно, что он вот-вот узнал и какая каша у него самого в голове.              Незнакомец справа пошевелился. Он поставил на стол локоть, а между пальцев было что-то зажато.              — Как давно ты куришь на парах?              В руках Макконахи держал окурок.              Тимоти сглотнул, теряя дар речи.              А потом они начали разговор.