Ⅴ
Тимоти с тяжёлым сердцем уходит от Арми. Он закрывает за собой дверь и молниеносно думает, что оставляет любовника в подобии глубокой темницы, от которой потом никогда не найдёт ключа. Найдёт ли он вообще этот «ключ», который, выражаясь иносказательно, освободит Арми от заключения? Даст ему право иметь имя и не служить Императору до самой смерти? «Нет», — категорично и обречённо ответил внутренний голос. Голосом отца, стражи, Ирулан, даже Раббана. Фейда. Народа Салуса Секунды, успевшего прикипеть к Новым Избранным, — будущим правителям, что восстановят их мёртвую землю из атомного пепла. Тяжело в грудь шёл воздух в подземном коридоре арены, в замке, у самой двери Императора. На Тима как надели вакуум. Сверху давил страх за Арми. Его прежде не просто избивали! Пытали! Что с ним происходит с минуты на минуту?! Он теперь-то говорил прилюдно с сыном Императора! Все это видели! А отец? Окончательно разочаруется в наследнике, нападёт на него в гневе и будет отказываться от родства? Решит заключить в комнату под стражу? Отправит обратно на Каладан? Мальчик бросился преувеличивать самые худшие, но возможные исходы своего сегодняшней поведения. «Ошибки достойны прощения в исключительных случаях». Сегодня был этот случай? Тим прислонился к холодной металлической двери лбом. Бесшумно. Гигантская железная арка охраняла покои отца. Кожа впитывала все вмятины от фольклорных узоров на ней. Хотелось поговорить с сестрой… Но с ней будет Раббан… А, впрочем, какая разница? Тимоти решил, что заглянет и к ней по дороге в спальню. Меньше всего Тим представлял себе встречу с вечно до него допытывающимся Фейдом. Одна мысль о нём доводила Тимми от отчаяния к исступлению. Со дня самой первой встречи Фейд успел много раз «извиниться». Не словами, поступками, конечно. Было бы глупо и наивно пытаться выпрашивать прощение не имеющими решающего значения словами. Над кроватью в их большой комнате (у Тимми скрипели зубы, порываясь исправиться и назвать спальню «своей») висит украшение местного племени из листьев, камней, веток и сухих ягод. «Кхаид экхад Лишинаим». Что-то там значащее про долгие года жизни вместе. Тим и Фейд сделали эту вещицу своими руками… Вроде бы они оба могли находиться рядом и даже делать что-то общими усилиями. Принц перестал бояться Харконнена… Но не опасаться. Ладонь Тима неуверенно опустилась на толстую ручку двери, служившую для того, чтобы стучаться в императорские покои и оповещать: снаружи гость. — Не спи, отец… — шепчет Тимоти себе под нос. Сквозь толщу стен доносится глухой, холодный ответ: — Войдите. Принц сглатывает и налегает на дверь, отпирая её вовнутрь. На щеколду не закрыто. Отец ждал? Знал? Просил стражу не тревожить комнату, ещё и замóк не поставил на заглушку? Тим нервно отпускает ручку. Стучит по полу каблуками. Всё ближе и ближе к центру комнаты. По середине которой встанет, чтобы услышать, где сейчас Император… Вот и момент истины. О чём конкретно просить отца? Вокруг пусто, холодно, даже никакого запаха. — Я хотел извиниться за своё поведение, — сын правителя Салуса Секундуа начал исповедь. — Я узнал того саурдаукара. И не смог… Сдержаться. Он очень умный и ловкий, — поёт в уши отцу Тимоти. — Сильный. Его нельзя держать в самом низовье, а стоит перевести… Выше. Отец тяжело вздыхает. Слышно, как скрипит диван, с которого он поднимается. Достаточно легко для своего возраста, но Тимми отлично знает, насколько натренирован и подтянут сам Император. Нередко слышал восхищения всех вокруг и наполненные лестью сравнения отца с не умеющим самостоятельно двигаться Владимиром Харконненом. — Настолько умный и ловкий, что ты дал ему имя? — вполне спокойный вопрос откуда-то слева. Первым порывом Тимоти было солгать, выкрутиться, покинуть комнату… В общем, поджать хвост и не дать капнуть глубже в своей душе. Но он терпит. Выдерживает. Не сдаётся ради себя и Арми — следует их плану. — Настолько, — твёрдый ответ, и Тим поворачивается в сторону Императора, на его голос, тембр, едва слышимый шум движений. — Я разговорился с ним, когда ты отправил меня «гулять» по темницам. И он даже… Не хотел убить меня. Император выдерживает молчание. Пугающее отчасти. — Удивительное единодушие, — подытоживает вслух свои думы и откашливается. — Фейд тоже предложил перевести его в другие покои и повысить в армейском звании. Я пока в раздумьях. «Фейд... Чёрт... Что ты задумал?!» Мальчик схватился за лоб. Чтобы не выдать отцу своего поплохевшего состояния, Тимоти скрестил руки на груди и уткнулся лицом в пол — серьёзным, задумчивым, непринуждённо непроницаемым. Пока внутри всё колотилось от возрастающего напряжения. — Пожалуйста, папа, — сразу стойко и мягко попросил принц, пытаясь уследить не видящими глазами за шагами отца и поворачиваясь на них. — Фейд, он... — слюна пробежалась по горлу, и произошёл рефлексивный глоток. — Очень многое понимает в военном деле. Уверен, он не хочет, чтобы пленный напрасно тратил свой талант в этих боях для развлечений. — Как у вас с ним отношения, Тимми? — со скрытым напряжением в голосе интересуется отец, и Тим понимает, что каким-то неведомым образом от его ответа будет зависеть дальнейшая судьба Арми. — Ирулан... Нескольких дней назад высказывала о вас беспокойство. — Всё в порядке, — поспешно отчеканивает Тимоти. — Ни тебе, ни ей не следует волноваться о нас, отец. Руки Тим заводит за спину. — Тебе следует проявить терпение, сын. Харконнены веками отличались бурным нравом, — отец оказывается возле стола и шелестит на нём листами. — Я подпишу приказ о переводе... Как ты там его назвал, Арми? Перо опускается в чернила и звякает о металлические края баночки, в которую те были налиты. — Подпишу приказ о переводе воина по имени Арми в основной состав сардаукаров, — царапающий росчерк, печать. — Но ты начнёшь проявлять к Фейду больше уважения, чем проявляешь сейчас. Ты меня понял? Тим не успевает ответить. С трудом переводит дыхание. Мозг бегает от мысли «Ирулан больше нельзя доверять» к «Неужели отец на его стороне?» Мальчик улыбается, совсем забыв о том, что Император, возможно, следит за ним во все глаза. Но вот уже голова сама кивает вверх и вниз, на всё соглашаясь. — Да, отец, конечно, понял, — запальчиво и послушно выдаёт мальчик, не скупаясь на поклон в ответ на великодушие. «Арми! Арми! Арми! — кричит про себя принц. — Скоро с тобой будут обращаться лучше, а потом... Потом... Свобода близко!» Тимоти неистово хотелось выбежать из покоев папы, найти любимого мужчину и прыгнуть в его объятья. Молчание Императора становится красноречивым. Впрочем, длится оно не долго. — Можешь идти, Тимми, — говорит отец, когда вновь усаживается на свой скрипучий кожаный диван, с которого в детстве здорово было скатываться, как с горки. Когда мальчик уже берётся за прохладную металлическую дверь, в спину ему прилетает: — Помни, если хоть что-то пойдёт не так — я верну воина в подземелья. И на этот раз живым он там долго не протянет. Уязвимый взгляд Тима в непрочитываемую пустоту длится несколько секунд. Он ожидает, что отец скажет нечто ещё, но этого не происходит. Так, замеревший принц, с лица которого исчезло чистое счастье, безропотно повторяет: — Понял, отец. Понял, — новый поклон, сделанный в виде лёгкого кивка подбородком. — Спасибо тебе. Спокойной ночи, — и Тимоти выходит из комнаты. «Что, если сейчас спуститься к камере Арми? Он там? Спят ли охранники?» «И что тогда?» — спросил себя сам, направляясь по коридорам замка в неизвестном направлении. Прекрасно, однако, понимая, что в настоящий момент оставляет позади себя кухню, столовую, императорскую купальню... «Там и заночую? Возле решётки в темнице?» «И что это тебе даст?» Тим поджал губы. Дальше... Какой дальше его шаг? Арми переведут в другие условия, более человеческие. Они — Арми и Тим — изучат все входы и выходы. Найдут корабль, чтобы сбежать. Подберут день и время. Если потребуется, убьют тех, кто встанет у них на пути. Возможно, Арми захочет освободить других пленных. Этот вариант развития событий принц не отвергал, но и не был от него в восторге. В общем... Эту ночь и другие дни он будет проживать ради одного — встречи с Арми. Неведомыми путями разума мальчик оказался перед дверью своих покоев. Ему потребовалось минутами стоять перед дверью, прежде чем войти. Так он совершал договор со своим сердцем, что не будет опрометчивым. Не будет поддаваться на манипуляции и розыгрыши. «Помни, помни, помни о нём всё! Всё, на что он способен» Дверь за спиной Тима захлопнулась, и он застыл там, где стоял. Фейда он не слышит. Зато чувствует запах вина, горького шоколада и чего-то цитрусового. Возможно, это лимон. Или очень кислый апельсин. Но тут всё проясняется. Тяжёлый взгляд Фейда-Рауты жжëт руки. Мальчик слышит, как бьётся нарезающий что-то о доску нож. — Где ты был? — звучит, наконец, и Фейд громко отпивает из стакана. Голос у парня странный. Как будто он изрядно... Пьян? «Ничего хорошего», — замечает Тим с тонкой пеленой гнева, но сразу же призывает себя расслабиться. — Гулял в коридорах под ареной. Принц расплетает кожаную шнуровку на сандалиях и аккуратным жестом убирает обувь вдоль стены. Оголенные ступни дальше идут по традиционным коврам с толстыми жёсткими нитями. Достаточно смело Тимоти двигается прямо на услышанный запах. Но не к Фейду, вокруг которого алкогольный аромат собрался неразгонимым облаком тумана, а к полкам книгофильмов с выстланным перед ними шерстяным пледом. Рядом стоял крохотный столик с чаем. Каждое утро и вечер прислуга меняла заварку. И сегодня. Тим сел перед ним и принюхался к носику пузатого чайничка. Погладил его по бокам и налил себе одну рюмку ягодного букета. — А что делал ты? — спросил Тимоти, словно никакого переполоха не было. Ведь не мог же принц не соблюдать дистанцию, установившуюся между ними с первого дня. Холодность. Нарочитость. Никаких непринуждённых тем и реальной расслабленности. Да и разве исчезла бы она в любом другом случае? Нет. На момент появления Фейда Арми уже был в жизни Тима. С на-бароном ему оставалось соседствовать. И быть настолько вежливым, чтобы удовлетворять интересы отца и не выдать своих с саурдаукаром планов. Фейд всё это время только и продолжал, что методично нарезать что-то на доске. Стук по ней, правда, стал громче. Тимми успел допить первую порцию чая, поставить стопку обратно на стол, подумать, хочется ли ему ещё и даже собраться идти спать... — Неправильный ответ, — едва различимый рык. — Ты знаешь, какой правильный? Тим вертит в руках ободочек от маленькой посуды. Глиняной и лёгкой, как детская игрушка. Харконнен громко вдыхает в себя через нос. Такой же шумный выдох. — Начнём хотя бы с того, что эти коридоры, как и бóльшую часть замка, каждый, каждый, Тимоти, мать твою, охранник, обыскал по несколько раз, — металлический стакан бьётся о деревянную столешницу, покрытую бархатной, заглушающей все звуки скатертью. — И я тоже... Новый глоток. Стук ножки, поставленной на место. — Отвратительно недальновидная ложь. — В итоге я зашёл в одну комнату. И во вторую. И в третью. Это не было враньём. В начале так и было. — Я хотел побыть один, — и это была правда. И абсолютно сбывшаяся мечта. Тимоти действительно впервые за долгое время остался один. С тем, с кем хотел больше всего на этой планете. Из-за неровного дыхания Фейда в голову Тима закрадывались подозрения, что он надышался специй или находится в процессе общения с миром блажи. И стучащий нож здесь служил самым опасным сигналом для принца, который тот старался бесстрашно игнорировать. — Так это теперь называется? Побыть один? — злой шëпот. — За что ты на меня злишься, Фейд? — спрашивает Тимоти и впервые с минуты, как зашёл в спальню, поворачивает голову на дрожащий низкий голос. Смех. Дикий. Страшный. Сразу за которым нечто металлическое падает прямо перед мальчиком, уши оглушает дикий грохот, звенит посуда... Это разбился чайник? Пальцы тут же нащупали тëплую влагу. — Перестань нести чушь! — крик. Тимоти чувствует мелкие твёрдые крошки, впившиеся в пальцы, и кровь. Не могла это быть вода. Только одна жидкость настолько упорно появляется, когда её стираешь. Мальчик сжал ладони в кулаки и убрал на колени. Пытался не думать, что этот сервиз у него с юных лет, когда он ещё подсыпал туда перец, чтобы дурачить Ирулан и слушать, как она, мелкая старшенькая, вякает и плюётся. — Я не понимаю тебя, — вполне уважительно, думает Тим, он сохраняет своё спокойствие. — Давай тогда так, — голос Харконнена передвигается вместе с его шелестящими по полу ступнями. — Давай так... Фейд садится возле него. Кажется, на колени. Через мгновение осколки сервиза вместе с оставшимися рюмками оказываются скинуты на пол. Вместо них на стол встаёт стакан и… Широкое дно бутылки. — Как ты ответишь на мой первый вопрос, если я скажу, что видел тебя перед входом в лазарет и пошёл следом? А? Тим выдерживает паузу. Дышит. Ровно. Старается. Повсюду запах Фейда. Густой и агрессивный. Кровь монотонно сбегает по сжатым кулакам. Те вовсю проявляют усилия, чтобы не скинуть выпивку Фейда с драгоценного столика. И единственный рычаг, останавливающий Тимоти — отец. — Я скажу, что ты прав. Ведь я уже говорил, что гулял по коридорам арены и заходил в разные комнаты. — О, да-да-да, конечно… Губ Тимми касается прохладное стеклянное горлышко и в нос ударяет запах. Это не вино. Что-то более резкое. Что-то, от чего хочется дëрнуться, скривиться, отвернуть голову как можно скорее. Что-то, что одним своим существованием обещает опасность. — Ты заходил в разные комнаты, пока не нашёл ту, где лежал этот воин, — шёпот злости. Кудряхи мальчика хватают в кулак. Плещется жидкость на дне бутылки. Раз — и та попадает прямо в рот Тимоти, обжигает рот, горло и пищевод. — А потом вы трахались. Звонко, на весь коридор целовались и трахались, моя дорогая недотрога. Настолько громко, что мне пришлось отсылать всех из лазарета, чтобы ни одна живая душа... Последние слова горчат. Фейд сильнее сжимает хватку на голове — так, что ту аж трясёт, толкает макушку мальчика назад, заставляя смотреть в потолок, и снова вливает в него крепчайший алкоголь. Он плещется прямо в рот, мимо, на одежду, на пол, кожу, заливает желудок дурманящим теплом, обволакивает мозг и тело жестокой дымкой расслабления взамен страху и волнению. От напряжения в волосах в уголках глаз выступают слёзы. Глотка выдаёт бульканья, всхлипы, полные ненависти стоны, пока бутылка не опустошается полностью. Тогда к Тиму и приходит идея брыкаться ногами. Он пытается оттолкнуть Фейда, но это выходит не так резко, метко и… Боже. Тиму удаётся отвернуться от уже бесполезной бутылки, но слова в голове складываются с трудом. Как и реакция на то, что Фейд обо всём знает… И ведь он ещё ходил к отцу… Но Фейд не сдал его и Арми. Тогда что ему нужно? Что… Почему перед глазами всё такое?.. — Что… Что это? — откашливаясь, спрашивает принц. — Специя, моя недотрога, совсем немного специи с Арракиса и виски, — не отпуская загривок мальчика, Фейд вертит его шею туда-сюда, осматривает со всех сторон лицо. — Твоя сестрёнка проболталась, что ты ни разу её до этого не пробовал, поэтому... Фейд прикасается к его губам чем-то влажным, и мальчику требуется время, чтобы понять, что это язык. Рокочущее мычание — свидетельство того, как Харконнену от собственных действий хорошо. Свободной рукой «муж» удерживает принца под спину. Засасывает в себя его губы по одной и слизывает с них остатки крепкого алкоголя со спайсом. — На первый раз я положил совсем немного, — заканчивает тот мысль спустя миллион лет после того, как начал её. Удовольствие от внезапной ласки так же сейчас высоко, как отвращение. Вдобавок, замутнённое сознание успевает среагировать на действия Фейда высоким неразборчивым звуком. И позволяет Харконенну играючи исследовать спину. Трогать волосы, отыскивать границы, которые можно сломить. Мальчик сжимает губы. Окровавленными пальцами со сводящем с ума железным запахом закрывает Фейду рот. И себе тоже. Харконнена это не останавливает. Он усмехается и тянет запястье мальчика на себя. Заставляет положить ладонь на щëку. Щетина у него гораздо мягче, чем у Арми, и растёт бакенбардами. Полные губы целуют мягкую ладошку, там же оставляют укус. Парень вдыхает запах на кончиках пальцев Тимми и глубоко стонет. — Ты с ума меня сводишь просто. «И ты меня…» — шепчет сошедший с ума внутренний голос, и пальцы дрожат. Сейчас Тимоти так… Хорошо. Все тревоги отходят на второй план и становятся такими невесомыми, что принц и сам готов взлететь. Голова кружится, но и это как-то особо восхитительно. Он даже ловит себя на мысли, что как никогда за последнее время ему спокойно. Только глаза протестно зажмуриваются, и отголосок разума выскальзывает на язык, чтобы передать: — Между нами ничего не может быть. Теперь ты понимаешь? Губы Фейда расходятся в улыбке, и мальчик ощущает это ладонью. Парень толкается лицом в раскрытую руку, отстраняется и теснее прижимает Тима к себе. Ртом притискивается к уху принца. — Нет, это ты не понимаешь, Тимми, — сквозь едва различимый смех. — Между тобой и ним ничего не может быть, но не между нами. В одно мгновение Тим впадает в ярость. Удовольствие на время рассеивается, и теперь одна рука принца вцепилась в шею Фейда и опасно сжимает. Он не может знать, насколько делает это сильно, ведь всё тело превратилось в какую-то ни разу не живую массу. — У нас не будет детей. Это чистой воды политический брак. Нам не обязательно... — сухо, сопя носом выдувает Тим из лёгких. — Не обязательно даже что-то чувствовать друг к другу. — Спасибо, что поделился своими планами на брак, однако у меня они абсолютно другие, — Фейд с лёгкостью сбрасывает его руку и теперь прижимает к себе хрупкого мальчишку вплотную. Дыхание его ощущается на скулах, нос щекочет ресницы. — И твой отец с ними полностью согласен. Тим с ненавистью цыкает, отворачивается и борется... Борется, бесконечные секунды борется, чтобы сохранять в себе жернова злости. Он бы давно выкрутился и поднялся, если бы сзади его не продолжала держать за волосы рука, тогда как другая обхватила капканом. Если начать драться, плохо будет обоим. Фейд наговорит отцу всякого. Плохо сделают Арми. Хотя, думал Тим в ту же секунду, Фейд может сказать, что угодно, независимо от действий Тимоти, и даже тогда Император, скорее всего, поверит харконенновскому отпрыску. — Мой отец сказал, что я должен уважать тебя, — рокочет мальчик. — Этого достаточно, потому что я никогда не смогу тебя любить. — Мы толком даже не общались, чтобы говорить о любви, — отбрасывает Фейд, не применяя толком никаких усилий, кроме одного — напрягая бицепсы, крепкие, но подсушенные, вокруг мальчика. — Для нормальных отношений уважения будет достаточно. — Вот и славно, — продолжает в сторону Тимоти, весь замирает, непреклонный, как стена. — Отпусти. — Только если ты безропотно пойдёшь дальше в кровать и будешь делать всё, что положено супругам, чтобы они были довольны друг другом, — его хватают за грудки, дëргают и ведут куда-то... К кровати. — И не заставляй манипулировать благополучием твоего воина, малыш. Мне ничего не стоит запереть тебя сейчас в клетке... Колени касаются мягкого матраса и подгибаются, роняя на него всё тело Тимоти. — ...И покончить с ним прямо в палате. Голова принца взрывается уймой фейерверков. Он хмурится. Что-то щебечет. Расслабляется. Еле шевелит обмякшим языком. — Нет… — шепчет он в ужасе. — Не делай ему… Больно… Принц укладывает руки на сердце. Там резко усиливается боль. Пальцы Тима поднимаются навстречу Фейду — чтобы остановить его. Хватают за одно запястье и просительно держат в кольце. — Ты знаешь, что делать, — бëдра Фейда оказываются с двух сторон от бëдер Тима. — Забудь о нём... Мягкий толчок, который приводит к полному падению Тимоти на кровать. — И не сопротивляйся мне.***
Тимми ноет и шипит на всю комнату. Откидывает листы с написанным на пол, заворачивается в плед с непричёсанной головой. Ручку с размаху отправляет в стену. Выглядит безумно грустным. Прямо-таки страдающим. — Арми! — зовёт мальчик на всю комнату и тоскливое «м-м-м» резонирует из недр глотки. — Я не хочу это писать. Нет! Это просто ужасно! Тим любит только Арми. — Фейд влюблëн в Тима, — мужчина пожимает плечами. — И по характеру он не похож на того, кто просто возьмёт и уступит мальчика другому человеку. Тимоти в полном безнадёжье и с недовольным стоном скрывает лицо в подушке. Кричит. Белые пальцы отчаянно проступают на поддающейся безумному напору фиолетовой наволочке. — Но Тимоти сейчас предаёт Арми! — с участившимся дыханием мальчишка смотрит на мужчину, красный и глазастый. — Арми не считает, что Тимоти предаёт его, если вынужден спать с Фейдом, — Хаммер перегибается через спинку дивана и подбирает с пола отскочившую в их сторону ручку. — Скорее, это лишняя мотивация убить Харконнена и ещё сильнее полюбить принца. Тимми следит за Арми без тени доверия. Всё ищет, где подвох. Или, по крайней мере, старается найти ответ на тревогу, которая бушует внутри. — Ты так говоришь, потому что за Фейда тоже пишешь ты и тебе просто интересно узнать, какой у них будет секс. — Вообще нет, — открещивается мужчина. — Я так говорю, потому что реальность может быть такова, что человек вынужден делать то, чего не хочет, и при этом искать все возможные пути выхода. Тим стонет. Реально болезненно. Качает головой. Одними губами шепчет «нет-нет-нет». — Тогда Тимоти должен сопротивляться... До последнего, — выпаливает он, рассматривая свои скрещенные под шерстяным одеялом ноги. Арми громко фыркает и его ладонь пробирается под мягко-колючее покрывало, игриво щекочет большой палец на ноге мальчонки. — Не сомневаюсь, он так и сделает. Мы можем пропустить сам секс, как думаешь? В ответ до Хаммера доносится всё ещё то самое, знакомое и мурлычащее хныканье. Однако пальцы на ноге мальчика льнут к большой ладони, огромному источнику нежности и тепла. Руки же парнишки плотно обвивают плед вокруг худенького торса. — Мне трудно представить, какие оправдания себе находит Тимоти, когда обо всём рассказывает Арми. — Оправдания? — пальцы мужчины пробираются под резинку высокого носка и разглаживают отпечатавшийся на икре узор. — Арми даже не спросит его о чём-то таком, когда увидит. В первый момент он будет наслаждаться компанией Тимоти и всё. Если тот, конечно, не будет против. Тимми очень нравится, что Арми делает с его ногой. Это успокаивает. Наморщенный лоб разглаживается. Молочная гладь да бледные родинки. — Но Тим же должен рассказать Арми всю правду, — называя героев их именами, мальчик впадает в небольшой диссонанс. Но выравнивается, когда высказывает вслух очень чёткую мысль: — Если бы я сказал, что меня взяли без моего согласия, ты бы думал, достаточно ли я сопротивлялся? — Это последнее, о чём я думал бы, — невесëлая усмешка. — Ведь если доходит до того, что тебя берут силой, значит... Ты находишься в слабой позиции. Зависимым от этого человека. Арми убирает руку от мальчика и тянется к чашке с остывшим кофе на столике перед ними. — Прозвучит лицемерно, но я скорее убил бы того, кто сделал такое с тобой, чем что-то у тебя выяснял. Мелкий ворчливо молчит. Так, что неясно, какой пир устроили черти под крышей из его черепной коробки. Проходит минута. Не меньше. — Что Фейд сделает с Тимом? Хаммер облизывает измазанные кофейными разводами губы. Внимательный взгляд с мальчонки не сводит. Щурится, размышляя над вопросом. — Думаю, он будет искать пути, по которым сможет доставить Тимоти удовольствие. Повторяется злобная тишина. И зелёные лучи больших глаз от мужчины не отрываются ни на секунду. — Это плохой ответ, — сразу же выдаёт вердикт Тимми. — Не вижу конкретики! Ещё и Фейд такой… Ты решил сделать из него хорошего?! — Фейд попробовал взять его силой и остался не доволен результатом, поэтому теперь ищет другой подход, — поясняет Арми и гладит взъерошенные, недавно вновь хаотично обкромсанные волосы мальчонки. — Думаю, ещё он влюблëн в принца, но толком не может этого выразить. И ревнует его сейчас,, конечно. Ощущает огромный удар по гордости. Много всего. Губы Арми обхватывают ободок кружки, делают спокойный быстрый глоток, и глаза Тимми внимательно следят за тем, как кадык мужчины дёргается сначала вверх, а потом нежно опускается обратно на своё место. — Я всё ещё не понимаю, что будет дальше! Пальчики в носках сжимаются от столь сильной волны гнева. Тимоти — мгновенно — хватается за кружку в руках Арми и, будь Хаммер менее бдителен, мальчишка бы отшвырнул её в ту же стену, куда полетела ручка, а так Шаламе дёрнул её на себя и пролил на плед кофе. — Ты специально мне не рассказываешь, до чего дойдут Тим и Фейд?! Как только Арми перестаёт прожигать глазами пятно, смеряет Тимми тяжёлым взглядом. Оба давно поняли, что стирка и уборка не являются сильными сторонами Хаммера, потому в особо психованные моменты здоровяк мог выбросить грязные вещи вместе с корзиной в начале дня и вернуться с порцией новых в конце. Оба понимали, что дорогущее шерстяное одеяло скорее всего ждала участь всех ранее улетевших на помойку. Впрочем, обоих волновало это примерно пару секунд. — Фейд дойдёт до того, до чего позволит ему дойти Тим, будучи под крепким алкоголем, смешанным с меланжем. Не более. — «Не более»? — скалится мальчишка и фыркает. Задирает подбородок к потолку и, не скрывая этого, закатывает глаза. — Да Тимоти в таком состоянии, что позволит Фейду всё! Он полностью выглушил высокоградусную бутылку с наркотиком! Тимми сильно хмурится и буквально чувствует, как складки морщин сталкиваются на переносице. — Ты заставляешь меня продолжать писать, — тут уже последовал взгляд исподлобья. Губы Хаммера дëргаются в улыбке, чему-то несомненно довольной. — Это такой процесс, знаешь, интересный, — мужчина шевелит пальцами и трëт подбородок, ещё утром бывший совершенно гладким, а сейчас уже покрывшийся частыми точками проклëвывающейся щетины. — Вернётся он к Арми или нет, несмотря на все препятствия, людей и даже удовольствия, что его окружают. Лицо Тимоти приобретает шоковое выражение. Рот раскрыт, глаза округлились, весь замер с головы до ног. Секунду-другую с его плеч гурьбой падает плед и оказывается лежащим у Тимми под задницей. А потом… — Засранец! — кричит мальчишка и как зарядит Арми в плечо кулаком. Совсем не жалея. — Какие ещё удовольствия? — едва не плюётся мелкий. — Как ты смеешь сомневаться в Тимоти?! Мы что, писали это всё ради того, чтобы он сдался? Сволочь! И парнишка, начавший качаться из стороны в сторону, сбрасывать подушки, в истерике молотит по Арми руками. — Подонок! Хаммер на действия мальчонки улыбается, но убраться подальше, дабы прекратить собственное избиение, не спешит. Разве что прикрывает голову руками. — Мне кажется, — «тык» под живот и прысканье вслед. — Кажется, мы писали всё это, чтобы Тимоти, наоборот, ощутил свою силу, разве нет? — Но в этом эпизоде его подло используют и делают слабым по всем законам реальности! — Тим быстро прикрывает живот. Густые бровки прыгают и набегают на глаза. — И кто это делает? Ты! Мальчик скалится. Его полосатые носки путаются в кучке пледа, колени неустойчиво дрыгают на толстом матрасе. Худи на пару размеров больше свешивается на плечо. Тимми хватает Арми за грудки и наклоняется к источнику всех своих страданий. В свете приглушенной лампы воздух, кажется, между ними сгущается. — Не смей в нём сомневаться, — зло повторяет, как мантру, мальчик. Глаза его при этом до того обиженные, что, можно подумать, над ним только вот-вот издевались. — Ну раз ты так в нём уверен, — усмешка, и лист с ручкой врезаются в грудную клетку Тиммм. — Тогда продолжай писать. — Нет. Мальчишка отталкивается. С пледом в большую, чёрную и единственную крапинку кутается. Лист и ручки безобразно скидывает на пол, а к Арми поворачивает спиной. Нос смотрит в стену. — Завтра, может, — тихонько доносится из-под мягкого, вытянувшегося в человеческий рост комка одеял. — Ты выбесил меня, и мне нехорошо. — Посмотрите-ка... — Арми плюхается рядом, руки находят под одеялом торчащие рëбра и проходятся по ним щекоткой, не щадя юного хозяина. — Кто тут у нас обиделся? Губы находят взлохмаченные кудри, целуя их сквозь озорную улыбку. — Арми! — как сирена. Недовольный писк. Чертыхание. Несдержанный смешок и вредный голос: — Пусти, — бормочет мелкий, пытаясь остановить руку мужчины и прервать щекотку. — Нет, пока не станешь довольным, — сильные руки обхватывают тонкую талию и опрокидывают мальчишку спиной на широкую мужскую грудь. Тимми дёргается и охает. Не сразу понимает, что произошло, пока глаза не видят потолок и собственные колени. Но если для кого-то действия Арми и могли показаться милыми, то для Тима — нет. Как кот, которого опустили в холодную ванну, он стал царапать Хаммеру руки и грозно шипеть. — Нет! Хватит! — спустя минуту активных вырываний, находит в себе силы для складного посыла: — Я не могу свыкнуться с мыслью, что Тим… Что им воспользуются! После признания сопротивление как будто слабнет, и мальчик возвращается в прежнее мычащее, недовольное состояние. Арми прикрывает глаза и держит их закрытыми чуть дольше, чем нужно. Тимми, конечно, этого не видит. — Хорошо, — тихий, успокаивающий шëпот. — Фейд остановится. Примет, что Тимми его не полюбит и остановится, идёт? Мальчишка молчит и никуда не рвётся. Как будто даже не подаёт признаков жизни. — Это не похоже на Фейда. — Он действительно не сможет так легко отказаться от того, кто ему интересен и нравится, — грубые пальцы скользят по плоскому животу, сминая футболку в забавные волны. — Но может... Хм... Сделать вид? А сам придумает что-то, чтобы убрать Арми, а потом сказать Тиму, что у того больше нет выбора? — Мне это нравится, — мелкий чуть выходит из эмоционального тупика и неудобно шевелится на Хаммере. Вздыхает. — Но… Не знаю… Слишком благородно для Фейда вот так поступать. — Поэтому мой взгляд на дальнейшее поведение Фейда был оптимальным, — мужчина поворачивает голову вслед за пробуждающейся от недовольства мордахой. — Но если это делает тебе плохо... Пальцы сминают шорты мальчика, впиваясь тканью между округлыми половинками. — Тим может вырубиться ещё, я думаю, и Харконнен точно не станет его трогать, обещаю. — Арми… — стонет Тимоти без каких-либо различимых эмоций. Хнычет, а потом как разозлится. — Хватит меня лапать!.. Ты достал! Опять, как заведённый, мальчик пытается вырваться из хватки Хаммера. В этот раз Тим тянется к стороне постели, где есть свободное пространство, дверь и так далее. Усердствуя, мальчик мычит и визжит. — Мы продолжим! Продолжим! С того места! Просто дай мне одному это пережить! — Хорошо, хорошо, — Хаммер невинно поднимает руки, демонстрируя раскрытые ладони, и заводит их за голову. — Но ты же больше не бесишься? Тимоти бурчит себе под нос, усаживается на край кровати. Чуть не упал. Не ожидал, что Арми так просто отпустит. Мальчик поставил локти на колени, а кудрявую голову опустил в раскрытые ладони. Так и сидел, прислушиваясь к тому, как выравнивается дыхание. Отпуская из себя почти всю злость на то, что Хаммер развалился на его кровати и тем самым узурпировал самое безопасное место в доме. Несколько раз поморгав, Тим сосредоточился на горшке с розовой орхидеей, которую мальчик попросил Арми ему купить. Стоял цветок на полу, близ стены. — Бешусь, — грустно выпаливает мальчик и растирает свой лоб, нос, ставший тоньше после взросления. — Ненавижу Фейда. И ты всё так подстроил, чтобы у него получилось воспользоваться Тимми. Уверен, тебя это возбуждает. Мальчишкин профиль глянул в сторону мужчины. Арми тянет длинное «ну-у-у», вновь порывается потянуть ручонки к мальчишке, но останавливается, стискивая зубы вместе. — Так как Фейд всё-таки часть меня, то, конечно, это возбуждает. Тим еле сдерживается, чтобы не встать и не отойти к горшку с забавным цветком, который сегодня уже полил два раза, утром и вечером. Эти неконтролируемые приступы Хаммера «не отпускать» Тима вселяют рефлекс «бежать». Шерсть пледа щекочет ладошку, так как Тимоти сжимает толстый кусок ткани в кулак. — Ты... — мальчик яростно цыкает и жуёт язык, подбирая самое гадкое обзывательство, за которое бы Арми при этом не стал тянуть к Тимоти руки снова. — Мудак чёртов... Хаммер, — всё смешалось в кучу малу. — Какая это такая он твоя часть? Мужчина размышляет над словами Тима. Между бровями появляется характерная складка, а глаза при этом не спускаются с худющей фигурки напротив окна. — Когда я пишу какого-то персонажа, даю ему образ, который... Понимаю? — садится, осознавая вдруг, что лежать без тëплой тушки под боком стало неинтересно. — Это позволяет сделать его более подвижным. Иначе выйдет нечто, что только для исполнения каких-то функций в сюжете и нужно. Скучно. — Не-ет, ты увиливаешь! — Тим, прищурившись, тычет в Арми пальцем. — Я говорю про то, что у тебя стоит от мыслей, как твоё второе «я» берёт меня-принца, накаченного наркотой! И Тимоти не сдерживается. Бьёт Арми по колену и отползает. Тут мальчишка неожиданно вздыхает. Капюшон весь сполз на левое плечо. Кудрявая макушка крутится вправо и влево. Мальчик посмеивается. — Хотя, чего это я... — Тимми поворачивается. — Ты сделал со мной то же самое! Губы у него дрожат, а глаза смотрят пристально. — Что? Отсосал в ванне? Трахнул по твоему же согласию, как делал до этого тысячу раз? — ни капли вины во взгляде. — Извини, что это не было насилием в чистом виде, могу исправиться. По желанию. Если сначала рот Тимоти был открыт, потому что он порывался что-то вставить, то теперь плотно закрылся. Мальчик с вылупленными глазами смотрел на Хаммера, совершенно спокойного говорившего ему все эти вещи. На Хаммера, до этого ласково прижимающего Тимми к себе. На Хаммера, который был готов убить Тима за пятно на пледе. — Ты накачал меня какой-то... Хренью… Я даже не знал об этом! И теперь говоришь, что всё случилось по моему согласию? — Тимми распирало плеваться обвинениями и доказывать, что Арми использовал положение, в котором мальчик находился, но сейчас его начинала беспокоить брошенная про насилие угроза. — Убирайся из моей комнаты, — старается говорить без эмоций, больше всего на свете желая остаться один. — Или я сам уйду. Мужчина смеётся. Он хватает парнишку за локоть и валит его обратно. Не успевшего начать вырываться Тимоти накрывает своим огромным телом. Глаза, несмотря на льющееся изо рта веселье, холодные. Если не сказать жестокие. — Самый лучший для тебя сейчас вариант — взять лист и высказать на нëм всё, что думаешь о случившемся, через взаимодействие с Фейдом, — Арми мнëт лëгкую ткань на парнишке, как будто сбрасывает через свои действия градус эмоций. — Иначе всё пойдёт к пиздецу по нашему любимому сценарию. Губы Тима дёргаются, и дыхание превращается в тяжёлый кусок льда. Каждое поглощение воздуха прерывистое. Страшно. Смотря Арми в глаза, мальчик медленно подтягивает руки на грудь. А потом закрывает ими лицо. И молчит. Только сопит в свои ладони, не в силах сбежать от морального ужаса, который свалился на него благодаря хорошему воображению, а теперь ещё и от близости чужого тела, которое может сделать с ним всё, что захочет. — Нет… Не сейчас, — умоляет мальчонка непривычным голосом, не таким уверенным, властным и вредным, как обычно. — Пожалуйста... — Покажи, что ты не бесишься на меня, — тихо, и мягкое касание к чужим пальцам, сделанное в попытке убрать одну из ладоней и явить часть спрятавшегося парнишки миру. — И я уйду. Однако несмотря на нежность, пальцы Тима лишь сильнее напрягаются, а из-под барьера ладошек слышно необъяснимое бульканье. Потом слова, для самого Тима неожиданные, которые он произносит со стыдом: — Я боюсь тебя. — Страх убивает разум. Грубая ладонь вплетается в кудри и сжимает их. Не сильно, но достаточно, чтобы увидеть, как напрягутся волоски на лбу, не желая покидать свои уютные домики по линии роста волос. Большой палец при этом сам себя гладит о пушистые реснички, которые мальчик не смог закрыть из-за отсутствующего на своей руке пальца. — Это цитата из «Дюны». Как думаешь, о чём она? Тим долго и тихо мычит и хнычет. Постепенно его голос становится выше и выше... В конце концов, переходит в рычание. Ладони отлипают от ставшего красным лица. Веснушки аж потемнели, глаза налились кровью и зелёной дымкой. — Какая в жопу «Дюна», Арми?! Ты совсем охренел? Убери её уже от меня! Думать о ней не могу! — Бояться меня тоже уже не можешь? — Теперь я хочу только убить тебя, придурок! Тимоти цепляется за футболку мужчины и крепко притягивает её к себе. — Ты выводишь меня из себя! У меня так... Сердце остановится, — уже спокойно продолжает мальчик. В его голове и в правду происходили неописуемые эмоциональные взрывы, постоянный приток и отток крови, выматывающий, как после гигантского кросса. Который бы сейчас Тим с непривычки ни за что бы не пробежал. Свалился бы после ста метров и не встал. Хаммер этой его слабости всячески способствует. Через мгновение мальчишка уже оказывается у него на плече (никогда, мудак, не носит Тимми на руках, как все нормальные люди!), а сам мужчина, смело топая прямо через темноту комнат, коридора и совершенно не освещённой лестницы, тащит Тимоти вниз. Только усадив мальчика на высокий стул барной стойки, тыкает в спрятанный под навесным шкафом выключатель. — Твоему сердцу станет спокойнее от чашки какао и мини хот-догов? Что думаешь? — От какао с маршмеллоу, — капризно поправляет Тимми и причёсывает свой кудрявый балаган на голове. Ложится подбородком на стойку. — А хот-доги с горчицей. Очень хорошо... Мальчик сладко вздыхает. Теперь его щека укладывается на гладкое дерево. Дышится в этой части дома куда легче, чем наверху. Больше пространства, больше свободы... Просто прекрасно! Тим скрещивает перед собой руки, будто бы сооружает некий щит. Перед этим самым щитом опускается стеклянная баночка с воздушными фигурками, пиликает заработавшая микроволновка. — Ты — главный соперник здешних енотов, я думаю, — говорит Хаммер. Через пару минут по кухне начинает расползаться запах какао с молоком и крепкого горького кофе. В ближайшее к ним окно скромно и по-домашнему заглядывает яркая луна. Циферблат показывает внезапно поздние одиннадцать часов ночи. Огромная тарелка с обëрнутыми тонким тестом сосисками ставится напротив мальчишки. Чашка с тающими зефирками оказывается рядом чуть позже. Арми садится напротив, сжимая в руке кружку, наполненную любимым чëрным кофе ровно до середины. Между ними наконец повисает то самое молчание, похожее на уют. Ещё один день жизни в этом доме завершается.***
Слова Харконенна приходятся на момент, когда руки Тимоти падают по сторонам от головы и разбросанных волос. Окончательно ослабшие, утомившиеся количеством блажи, ладони не поднимаются. Не могут. Тревога, волнами охватывающая грудную клетку, испаряется, а страх трансформируется в неизвестное ранее удовольствие. — Что ты хочешь? — приглушённо спрашивает мальчик. — Просто познакомимся друг с другом, — звучит в непроглядной темноте Тима голос на-барона Харконнена. Кончик чужого ногтя царапает губы, приподнимает край подбородка, пробегается по груди, вырисовывая на ней нечто, напоминающее знак бесконечности. — К тебе достаточно прикоснуться несколько раз, чтобы стало так, — запястье Тима хватают и тянут куда-то вверх, пока пальцы не натыкаются на... Из мальчика вырывается вопль-писк, едва он понимает, что чувствует возбуждение будущего мужа, а Фейд же удовлетворённо шипит и мычит, подаваясь на встречу грациозной ладони. Тимоти ощущает, как любое движение его пальцев меняет голос Фейда, его тон, равновесие согнутых на постели бёдер и, конечно, того, что под тканью и мгновенно твердеет и дёргается, когда Тим перемещает ладонь. Он видел эту реальность как во сне, забыв всё, что было «до». Большой палец мальчика зацепил железную застёжку на ширинке. Упёрся вверх, поддел кнопку… И получилось без труда расстегнуть штаны. Украдкой забраться под низ пальцами… Принц сглотнул и отдался опустошающему облегчению и… Интересу. — А где ты больше всего хочешь прикоснуться ко мне? Перед глазами, Тиму казалось, он видит ночное небо. Так же ослепительно и по-настоящему, как в детстве. — Везде, — горячо выдыхает Фейд. Под громкое дыхание принца ладони парня нежно и совсем неспешно поднимают ткань лëгкой и свободной рубахи. Харконнен со звуком, напоминающим что-то детское и совершенно чистое, припадает к его животу губами, ощупывая проявившиеся тут же мурашки языком. Тимоти находит опору в пушистых волосах, мягких на макушке Фейд-Рауты. Стонет от ранимости и страсти поцелуя. Зажимает ногами плечи мужа и не даёт тому так просто отодвинуться и делать что-то ещё. Последний это только приветствует. Задирает рубашку Тима выше. Забирается мальчику носом в пупок, горячо в него выдыхая. Голова, бодая вцепившиеся в неё ладошки, лезет выше, оставляет лëгкие укусы под рëбрами и прямо на них. Разгулявшиеся пальцы обводят ареолы сосков, дразнят вздыбившиеся бусинки и наконец жестоко цепляются в них, простреливая организм внезапно острым контактом. Сквозь протестующую пелену сознания появляются воспоминания. Воспоминания о том, как сегодня уже было хорошо с другим мужчиной… Имя, его имя… После смешения ощущений Тимоти овладевает беспокойство. Приятное. Он хватает чужие пальцы и извивается на постели. Расставляет ноги шире, предоставляя к себе лучший доступ. Болезненно и предвкушающе стонет. Необъяснимо нервно сглатывает. Всё тело опутывает миг сомнения, и принц прекращает двигаться. Хотя его руки совсем не перестают помогать Фейду массировать собственные соски. — Расскажи, что хочешь со мной сделать… Что у тебя… В голове, — с этими словами мальчик полностью наслаждается своей властью и притягательностью. Тим облизывает губы. Конечно, ему всегда всего мало без картинки перед глазами, он желает… Большего. — Хочу увидеть твою несдержанность, — кажется, ещё оставшиеся целыми пуговицы на блузе трещат от того, что их беспощадно выдёргивают. — Как ты, всегда такой аккуратный и собранный, будешь стонать подо мной и просить об освобождении... Воздушная ткань невесомо плывёт по коже и слетает с рук. — Хочу посмотреть, с каким лицом ты кончаешь, и услышать, какие звуки при этом издаëшь, — теперь Фейд снова над ним, прислонился лицом к лицу и щекочет губами разгорячённую кожу. — Ты такой милый, потрясающе красивый котёнок, что я не знаю, как себя вести и куда деть эмоции, которые просто взрываются при виде тебя, и если честно... Это убивает. У Фейда заканчивается воздух, когда он договаривает, и Тим думает, что он правда мог бы сейчас умереть. Дыхание у него влажное, отдаёт ярким букетом вина и дурманящими пряностями, чем-то дымным, столь привлекательным, что мальчик отрывает затылок от постели, и его губы сами летят навстречу губам Харконнена. И не прогадывают. Целуют. Он обнимает шею мужа, обхватывает одной рукой плечи, едва ли не нежные. Впервые Тимоти задумывается о том, сколько Фейд-Рауте лет, но не находит правильным спрашивать это сейчас. Невредимую кожу царапают ногти мальчика. Тимми ранено шипит. Оттолкнуть? Или… — Пожалуйста, сделай со мной что-нибудь, — просит он. «Иначе я успею передумать» Тимоти сдвигает сползшую с руки Фейда ткань, похожую на шёлковую накидку. Его пах накрывает рука. Член сжимают. После недавнего оргазма второй заход ощущается необычно остро, и когда Харконнен, едва раздразнив Тимми, заскальзывает в штаны рукой, это отдаёт внезапным уколом, больше похожим не на удовольствие, а на боль. Принц дëргается, пытаясь уйти от неприятного прикосновения, и к чести Фейду, тот тут же убирает не принëсшие наслаждения пальцы. То есть, соскальзывает ими вниз. Взмокший лоб утыкается Тимоти в щëку, пока мальчик чувствует чужое прикосновение к анусу. — От тебя пахнет им, — шëпот и вместе с тем беспрепятственное проникновение в Тимов проход. — Везде. Твой нежный аромат и его терпкость. Чувствую себя извращëнным участником оргии. Тимми произносит жалостливый звук и хватает Фейда за плечо той руки, что активно обследует его внутренности. Выражение лица мальчика меняется. Делается стыдным. И сразу — довольным. Смешивающим эти два чувства в одно. Наслаждения добавляет тишина, поглощающая их обоих в танец единого друг с другом дыхания. — Мы всего раз... Успели... — произносит принц, шипит и скользит по одеялу вверх, когда пальцы Харконнена задевают комок удовольствия внутри. — Да? — язык Фейда находит ухо Тимми, зарываясь глубоко внутрь него и создавая для слуха мальчика странные шипящие звуки. — Как это было? Расскажи. Чмоканье. Обсасывания кончика уха, мочки, тонкой чувствительной кожи, которая примостилась какой-нибудь дорогой сладостью прямо за ушной раковиной. Фейд целует именно туда, пока его гладкие, едва грубые руки обводят выступающие кости на Тимми, словно собирают трофеи. Трётся от этого своим членом Тимми между бёдер. — Мне как-то... Неудобно, — немного смеётся и смущается принц. Он сжимается вокруг пальцев, которые оказываются внутри него одним вторжением. Сам опускает руки на таз Фейда... «Что ты делаешь? Что ты делаешь? Что ты делаешь? Проснись!» Ощущает соблазнительную живую плоть. Штаны и их сползающую ткань. Укладывая ладони поверх задницы Харконненовского наследника, Тимоти решительно стягивает с него последнюю оставшуюся одежду. Накидка давно сползла и натирала мальчику бок. — Просто расслабься, — превращается в фон хриплый голос будущего супруга. Штаны с принца тоже куда-то исчезают. Фейд копошится, шурша одеялом. Утягивает Тимми наверх. Кучерявая голова ложится на прохладные подушки, пропитанные невероятно приятным запахом свежего белья. Принц обнаруживает себя на боку. Харконнен дышит прямо в спину, обнимает за талию, шепчет какие-то неразборчивые глупости и, схватившись за шею мальчика, поворачивает его голову к себе. — Хочу поцеловать тебя ещё раз, — произносит прямо в губы, аккуратно обводя языком контуры нижней и верхней — как слизывает сладкий нектар. — Глубоко и медленно, — нежное шёпот-признание. Тимоти даёт согласие и открывает рот. Несмотря на поцелуй, томный, жаркий, не разрывный минуту или больше при полном соприкосновении нагих тел, Тима наполняет усиливающийся дискомфорт от этой близости. Не может покинуть тело и разум пресыщение тем, что уже сегодня произошло с ним и... Арми. Никуда не пропадает случившееся привыкание к совсем другому человеку. Сейчас принц больше всего ощущает себя грязным и использованным. Разрывает касание губ, отворачивается. Не шевелится в объятьях, лишь бы не столкнуться с очередной лаской. Начинает грустить. Ненавидеть себя. Часто, панически дышать и сжимать руки Фейда, как самое настоящее оружие. — Тимми, — и снова этот голос зовёт принца. — Вернись ко мне, Тим. Член Харконнена касается отверстия, которое этого контакта вовсе не ожидает. Но чужая рука с усилием поднимает худое бедро, пристраиваясь к растянутому совсем другим человеком входу. — Ты такой прекрасный... — оголившаяся головка расширяет колечко мышц и даже странно, что Фейд никак не задумывается о защите. — Такой желанный... Сейчас... С тобой... Очень тепло. Тимоти хочет запротестовать, когда конец Фейда без труда преодолевает сопротивление мышц, которые затем плотно обхватывают нового хозяина. На лицо набегают слёзы, и мальчик начинает неслышимо плакать, скрывая любые порывы плеч и шеи задрожать. Он сдаётся. А в податливую задницу больше и больше заходит член. Надрывный выдох возле уха заставляет Тимми озвучить первый свой всхлип. — Боже, Фейд, я… — он не знает, что говорить. Раздаются несдержанные стоны. Свои. Потому что, оказывается, Фейд умеет делать приятно. Потому что, — внезапное открытие — секс, по сути, это что-то… Одинаковое. Тим в свои семнадцать наивно был уверен, что понравиться может только с одним — любимым. Движения Фейда стали быстрее, а Тимоти громче. Он вцепился в пальцы Харконнена по новой. — Погоди… Я… Не могу, — заторопился принц, прорываясь наружу к себе настоящему… Действие специи сбавляло обороты?.. — Всë ты можешь, Тимми, — новый стон и, поддев бледное бедро под руку, Фейд обхватывает вновь поднявшийся член парнишки. Приближаясь к собственному оргазму, он всё чаще начинает вколачиваться сильнее, но выбранная для этого поза оказывается крайне неудобной. Харконнен мычит, стиснув зубы, обтирает взмокший затылок о мягкие тёмные кудри, немного даже хнычет. — О, Тимми, блять, — выдыхает, прижимаясь торсом вплотную к тонкой спине и почти до боли стискивая чужой член в кулаке. — Тимми, Тимми... Хороший... Мой принц... Блять... Рыдания сына Императора наполняют всю комнату. Его мужество твердеет. Тело подчиняется точке удовольствия, по которой Фейд бьёт членом, не переставая. Тим кричит и умоляет, неизвестно о чём. Порывается вырваться, и в новой ловушке из локтей, рук и ног останавливается. Потом снова пытается. Пока не теряет все силы. — Я люблю его, не тебя! Его… — с одышкой лопочет он и перехватывает кулак Фейда, приводящий Тимоти к стекающим каплям по стволу. Тут сочетать трепыхания с попытками получить смаковать момент Фейду надоедает. Он в один момент встаёт на колено, поднимаясь из их незатейливой позы на боку, и ставит Тимми в фигуру с откляченной кверху задницей. Дважды бьёт по бледным нежным ягодицам, оставляя на коже красные отпечатки ладоней. Входит вновь. Ещё. Ещё ещё ещё Набирает бешеный ритм, сообщает о своём блаженстве протяжными стонами. В одну из секунд по комнате проносится страшное: — Я убью его, если он ещё хоть раз к тебе прикоснётся... — член погружается по самые яйца, и Тимми с размаху ударяется головой об изголовье кровати. — Посмотрит на тебя... Я убью его, если любить меня по-другому ты не сможешь. Помни. Локти Тимоти бесцельно шевелятся и поднимаются. Лицом мальчик утыкается в подушку. Взрывающееся внутри семя Фейда наполняет его почти так же, как во время секса с повстанцем. И в чём между ними разница? Колени принца съезжают по роскошному каладанскому белью, и Тимми шлёпается тушей на беззвучную во всём постель. Не двигается. — Давай, Тимоти, повернись, — со сбившимся дыханием возвращает к действительности Фейд, переворачивая бесчувственного парнишку на спину. Удерживая за шею, Тимми целуют. Таким образом показывают через прикосновения языка и жадных губ замашки абсолютного собственника. И это несмотря на то, что Тимоти всё их сплетение языков пытается вымычать себе одиночество. Ощущение вытекающей на постель жидкости, прямо из Тима, заставляет лоб нагреться и сжаться в тиски. Определённо улыбаясь, Харконнен ползёт головой вниз. Тим каждой частью тела слышит торжествующую ухмылку. Ещё один чёртов змей, которых на Салуса Секундус водится бесчисленное множество и не ограниченное количеством видов. — Стоп!.. — восклицает мальчик и судорожно отталкивается пятками от постели, когда... Когда губы Фейда обхватывают член Тимми. Губы Фейда пропускают Тима всё глубже в тесноту, умеренную влагу, ближе к оргазму... Погружают в тёмную глотку, которая знает, что делает... Понимает, зачем. Мышцы живота скручивает, простреливает уколом скопившееся в члене удовольствие... Вот и наступает освобождение. Харконнен так его «ждал». Как ждал звуков, что последуют. Тим стонет, и этот стон похож на то, когда человека ранят. Мальчик скручивается. Желает этого больше всего на свете. Он испытывает полное отвращение к любовнику между своих ног, к самому себе, к отцу, ко всем, кто довёл его до этого момента и помог здесь оказаться. — Умница-умница, — ласково тянет Фейд и гладит мальчика по щеке, когда его длинное тело вытягивается рядом и накрывает их обоих одеялом. — Теперь спать. Сегодня был тяжёлый день, и завтра будет не проще. Тим быстро, как может, поворачивается на бок. Сжимается в комок и прислоняет к лицу ладони. Ощущает себя достаточным ничтожеством, чтобы заплакать, но и не может этого сделать, потому что чувствует себя виновным в произошедшем. «Арми, как так? — говорит сам с собой принц. — Почему мне может нравиться с другими, если единственный, кто нравится мне — ты?» Внутри обрываются нити, и Тимоти начинает трястись. Становится совершенно естественным сигналом желание подскочить на месте и отбросить мерзко пахнущее ими двумя, гадкое, такое дорогое и красивое постельное бельё. — Куда ты? — раздаëтся за спиной. Так просто и одновременно совершенно пошло Фейд проходится кончиком пальца от поясницы мальчика вверх по спине, останавливаясь на выступающих позвонках. — В ванну… Тим уже приподнимается и с раздражением ощущает, как вот-вот ценное на материал семя Харконнена начнёт вытекать и слипаться между ягодиц. — Кто же уходит так сразу, Тимми? — слышится вместе со скрипом кровати, и Фейд, оказавшись опять слишком близко, цепляет паренька за запястье. — Мы должны побыть вместе после... Того, как обоим было хорошо. Рефлекс на безобидное, казалось бы, касание, срабатывает сам собой. Тим выбрасывает руку вперёд — хочет оттолкнуть Фейда. Убрать от себя подальше. Сделать ему так же больно, как сейчас больно самому Тимми. Наверное, именно поэтому в итоге Тимоти царапает «мужу» лицо. Подробно чувствует, как ногти собирают обожённую кожу под пластины. С виска, брови, вроде, и щеки. Слышит надорванный крик. Разъярённый и с неизвестным надломом. В ценные секунды замешательства Тим решительно убегает в желанную ванную комнату, хлопает дверью и запирается. Пятится к белокаменной купеле, останавливается, прислушивается. Через секунду или другую в дверь раздаëтся оглушительный удар, а следом за ним обещание: — Ты сильно пожалеешь об этом! Ты, мать твою, пожалеешь! Шуршит одежда. Фейд ходит по комнате и чем-то озлобленно громыхает. В стену врезается бутылка, из которой не так давно пил Тимми, и со звоном мелких стëклышек сыпется на пол. До носа мальчика доносится дым от подожжëнной прямо в комнате курительной трубки. Ругань превращается в беспрерывный зуд в голове. В конце концов, спустя бесконечно долгие крики и неразбериху, ведущая в комнату дверь громыхает, оповещая о том, что Харконнен из их покоев только что удалился. Тимоти в это время сидит на краешке ванны, сжавшись и укрыв себя крест-накрест руками, пока дыхание не восстанавливается. Пол холодный. Повсюду холодно. Мальчику удаётся укрыть ноги длинным мягким полотенцем. Поскольку шума спустя ещё несколько минут не было, а страх от звуков и движений снаружи покинул принца, столь же легко, сколь и благородно, он щёлкнул затвором на двери и медленно вышел из укрытия. Кончиками пальцев на ступнях отбрасывал в стороны горстки осколков. Вот новая партия… Тим аккуратно расчищал дорогу. Принюхался к заполнившему половину комнаты дыму. К чужому запаху, который так сильно не был похож на запах Тима или Арми, совсем не родной. Надоедливый. Посмотрел в сторону окна. Затем — выхода из спальни. Конечно, он не видел ничего, что бы хотел, но так он мог лучше прислушаться к тому, что здесь произошло. Почувствовать что-то. Глубоко и успокоенно вздохнув, Тим поправил на себе полотенце, лучше его запахнув, и пошёл прочь в коридор. Протянул ладонь, повернуть ручку, а она резко и очень неудобно упёрлась во что-то… Принц успел только поднять подбородок, прежде чем его схватили за шею. Рука, держащая мальчика, дрожала от ярости или чего-то ещё. Тимоти слышал тяжёлое дыхание и чувствовал, как его, дезориентированного внезапной встречей, тащат в глубину комнаты. Обратно. Животом толкают на кровать, пропахшую такими неправильными запахами, игнорируют все трепыхания. Из груди вылетает весь воздух. Колено Фейда унизительно оказывается на спине. Принца дëргают за волосы, заставляя задрать голову, закричать. Левую руку скручивают, как бы Тим ни пытался сразу же вырываться, догадываясь, естественно, что сейчас с ним будет. Суставы и связки беспощадно пережимает. Больно даже думать, не то, что шевелиться... — Я клянусь, — шипение на ухо. — Я тебе обещаю, что с этим твоим Арми вы больше никогда не встретитесь, понял? Тимоти выдаёт рыдание, настолько злое и несчастное, что вместо того, чтобы говорить, единственное, чего он хочет — это убить.