***
Мэдоу сидела на ступенях, ведущих в подвал дома Андерсонов, где старательно вырисовывала каждую линию своего нового наброска. Это были эскизы клоунов, тех костюмов, что она придумала для них. И пока Мэдоу изо всех сил старалась сделать все в совершенстве, чтобы с гордостью показать идею Каю, она думала только о своем предводителе. Рисование доставляло ей удовольствие, это было единственное, что заводило сердце миссис Уилтон с каждым разом снова и снова. Ничто не радовало ее так же, как искусство. Наверное, так было потому, что это не позволяло сойти с ума. Ни один мужчина не мог доставить ей столько удовольствия, сколько Мэдоу получала, когда отдавалась рисованию. Так она чувствовала себя живой. И когда она пришла в культ, только тогда в жизни Мэдоу Уилтон появился тот, кто заполнил все ее мысли. Кай забрал себе ее сердце и разум, а она была готова поклясться, что не требовала ничего взамен. Вся планета словно прекратила существование, как только Мэдоу поняла, что стала не просто восхищаться Каем. Она влюбилась в него. Просто по уши, как самая преданная фанатка. Все, что она делала было для Кая; все, чему она следовала и во что верила. Всю свою жизнь Мэдоу стала посвящать Каю, потому что больше ни в ком не видела такого же сильного человека, как в нем. Она была готова следовать за Каем, и она уверенно шла за ним, поднимаясь из бездны отчаяния, чтобы вновь в нее упасть однажды. Мэдоу нравилось думать, что она для него особенная, ей хотелось быть особенной. Каю хотелось править всем миром. Мэдоу с верностью побитой собаки, со взглядом брошенного ребенка делала все, на что была горазда. Она не боялась убить за Кая, не боялась умереть за Кая. Поэтому она убивала и медленно умирала сама. Раны вскрывались сами собой, тело покрывалось язвами, а от бедной, ничтожной Мэдоу не оставалось следа. Она прекращала существование, увядала, подобно цветку, и не видела больше ничего и никого, кроме Кая. Ей вовсе не хотелось убивать, но мысль, что Кай однажды заметит ее особенность, делала ее помешанной на смерти. Раньше ей хотелось умереть просто, чтобы не чувствовать всей боли. Сейчас она впервые за долгое время почувствовала что-то еще. Мэдоу больше не хотела свести счеты с жизнью. Нет, только если Кай не попросит. Она пойдет на край света, обойдет всю Землю и вернется обратно. Если. Кай. Попросит. Ему достаточно посмотреть на Мэдоу, чтобы она сделала что-то. Она не просила большего, только взгляда. И, разве что, одного поцелуя. И однажды она его получила. Именно в тот момент Мэдоу сорвало крышу окончательно. Кай наконец обратил на нее внимание, когда она сделала то, что сделала. Убила. Перерезать горло Тому Чэнгу оказалось труднее, он визжал, как поросенок, пытался вырваться. Но одного надреза оказалось достаточно, чтобы унять его пыл, после которого жертва просто упала, истекая кровью. В тот день Мэдоу впервые почувствовала, что ее действительно тошнит. Ее просто выворачивало изнутри наружу. Это было не так, как раньше. Вместе с этим чувством из нее будто вышли все те эмоции, что она испытывала, осталась только оболочка без содержания, которую она называла своим именем. Мэдоу Уилтон — пустое место. — Однажды гусеница станет бабочкой, либо умрет, никогда не научившись летать. — голос Кая раздался за спиной, заставив Мэдоу содрогнуться, как от удара током, и выпрямиться. — Ты действительно особенная, Мэдоу. У тебя талант. Женщина завороженно проводила его взглядом, какая-то непонятная гордость заполнила ее сердце. Она пыталась сдерживать улыбку, которая так и вырывалась, но у нее ничего не получилось, поэтому она улыбалась как дура. — Это... всего лишь наброски, в них нет ничего особенного. Но мы могли бы рассмотреть их, как эскиз для костюмов? Кай присел рядом с ней, вовлеченно смотря на рисунки в руках Мэдоу. — Конечно, мы обязательно найдем среди них то, что нам подойдет. Это по истине пугающие костюмы. Мэдоу, ты сияешь ярче всех звезд на небе. Мэдоу была готова провалиться под землю, как только поняла смысл сказанных им слов. И именно в этот момент от прошлой Мэдоу не осталось ни следа. Она исчезла, позволив себе утонуть в своей любви.***
— Чего ты боишься больше всего? — Ладно... Ответить честно? — Мэдоу неловко заерзала, глупая усмешка коснулась ее губ. — Боюсь, у Сони из "Реальных домохозяек" проблемы с алкоголем. Кай пришел в ярость, встал из-за стола и с размаху наградил ее пощечиной. От неожиданности Мэдоу рухнула на пол, схватившись за место удара. — Ты серьезно собираешься тратить мое время впустую?! Ты хоть понимаешь, насколько ценно мое время?! Это революция, а не какая-то глупая хрень! — впервые Кай так сильно злился; впервые Мэдоу видела его таким. Она осторожно поднялась, стойко принимая ту боль, которую получила по своей же глупости. Нужно было учиться держать язык за зубами. — Прости, я прячу себя за шутками. И это было действительно так. Мэдоу не умела показывать эмоции, говорить о своих чувствах по-настоящему и, более того, серьезно. — Перестань скрывать свою боль. Мэдоу посмотрела на него со взглядом под названием "Так, что, можно было?!", а затем взялась за его мизинец и сжала. Ей даже показалось, что Кай и сам ухватился крепче. Женщина вдохнула полной грудью и наконец ответила на самый первый вопрос: — Я боюсь, что умру нелюбимой. Что мне сорок, а у меня нет семьи. Теперь у Харрисона есть друг... и они шепчутся обо мне и странно переглядываются. — Ты боишься, что ты ничто, — да, это было так. — Ты боишься, что ты дерьмо. — да, она боялась. — Перестань извиняться за все подряд. Так ты делаешь себя никем. Теперь во всем виноват кто-то другой. Эта схема была совсем не известна для Мэдоу раньше, она никогда не думала, что может не быть такой, какой была всю жизнь. И это казалось ей просто варварством, ведь разве можно было так просто перестать быть самой собой? Перестать быть пустым местом? Мэдоу не знала. И больше всего боялась, что у нее не получится.***
Кай убедил всех, что следующее убийство, которое им придется совершить, имеет большое значение для революции. Не смотря на то, что ранее Мэдоу приходилось убивать, она испытывала какую-то неуверенность внутри себя, соглашаясь на это. До того момента все смерти, что были на ее совести представляли собой лишь трюк для полиции. Перерезать горло Чэнгу — задача не из легких, но с ней Уилтон справилась без колебаний. А сейчас что-то истошно кричало ей о том, что скоро она сама умрет, как все эти люди. И ей даже хотелось бы умереть, потому что сейчас Мэдоу впервые дрожала, когда шла заживо хоронить супругов. Любовь до гроба? Так ли это должно называться? В тот вечер она и другие члены культа приготовили все в точности, как сказал Кай. Это была его идея и его план. Он сказал, что это будет эффектно. Чтож, Мэдоу начала задумываться, что под "эффектно" Кай подразумевал то, что ее будет выворачивать от впечатления. Пока некоторые устанавливали гробы, женщина рассматривала фотографии на стенах, где счастливая семейная пара была изображена вместе. Она тяжело вздохнула, потирая ладони сквозь перчатки своего "клоунского" костюма. Мэдоу успокаивалась тем, что находилась в этом образе сейчас, так она могла заставить себя думать, что это не она убивала всех этих людей; что это спектакль и она лишь актер. Вдруг кто-то в таком же костюме клоуна подошел к ней, положив ладонь на обнаженное плечо женщины. Она испуганно отдернулась, переставая рассматривать фотографии. Разобрать кто это был оказалось нелегко, потому что Мэдоу не успела запомнить кому досталась какая маска. Ее только привлекло то, что это точно была девушка, ведь тело, грудь и хрупкие плечи были достаточно хорошо видны в сером платье, что было на ней. Тут же клоунесса сняла маску, а перед Мэдоу оказалась Уинтер. Лицо младшей сестры Кая было влажным от пота, что казалось неудивительным, ведь эти маски были до смерти неудобными и почти не пропускали воздух. Со стороны Мэдоу было некрасиво не снять маску, чтобы встретиться лицом к лицу с ней. Теперь они смотрели друг на друга, как впервые. Уинтер с подозрением озиралась, прежде чем спросить: — Ты в порядке? Перед выходом мне показалось, что ты нервничала. Мэдоу тихо засмеялась, покачав головой. — Пустяки... Я совсем не нервничала. Нехорошо себя чувствую, скоро пройдет. По взгляду Уинтер легко можно было понять, что она слабо верила в ее слова. — Слушай, не советую привязываться к Каю слишком сильно. Он отличный лидер, но ты для него не больше, чем часть пазла. Мэдоу непонимающе ее осмотрела, а затем шумно выдохнула. — Что за бред ты несешь? Кай считает меня особенной, он единственный, кто принимает меня настоящей. Теперь засмеялась уже младшая Андерсон, но в этом смехе не было ничего смешного, с чего она могла бы так яро хохотать. Это был испуганный, нервный смех, и Мэдоу стало не по себе от него. — Ты для него такая же особенная, как и все. Не бери так много на себя. Мэдоу даже замешкалась на мгновение, а в сердце что-то треснуло, но она все еще не понимала, что. — Я знаю, ты проверяешь меня, потому что Кай хочет убедиться в моей лояльности. Передай ему, что я ни за что его не предам. Уинтер почти ударила себя по лицу, но пафос был не в ее стиле, поэтому девушка только стиснула зубы. — Это не... черт, ладно. Просто будь осторожна в своих желаниях, тебя так же легко можно заменить, как и любого другого. Девушка надела маску обратно, а затем ушла, будто они вовсе не говорили. Мэдоу долго смотрела ей в след и не решалась даже пошевелиться какое-то время. Толика сомнения прокралась в нее, но изо всех сил женщина старалась избавиться от этого чувства, хотя оно проедало изнутри. Поэтому как только убийство прошло, как они и спланировали, крышки гробов, из которых доносились людские крики, были забиты наглухо, Мэдоу убежала на улицу и ее опять вырвало. На этот раз она плакала, пока остатки ужина выходили из нее потоками рвоты. И понять Мэдоу не могла, почему ей было так больно и страшно одновременно. Из-за этого она и плакала навзрыд, прямо как дура, ведь не только желудок, но и сердце ее рвалось на части.***
В гостиной Эдди Мансона Стив сидел, абсолютно потерянным взглядом смотря в пустоту. В нем эхом отзывались слова Билли, которые он выпалил перед тем, как завершить разговор. Эта перепалка для него представляла своеобразный рычаг, который открывал дверь всех тайн и страхов, что таил Стив так долго. И именно поэтому он больше всего хотел исчезнуть прямо сейчас. Вот только Эдди не позволил. Легкая рука художника накрыла острое плечо детектива и медленно погладила. — Хочешь поговорить об этом? На мгновение Стив было подумал, что он прочитал его мысли. Честно сказать, он бы даже не удивился, если бы это оказалось так. Эдди обладал особым магнетизмом, он чем-то очень сильно отличался от других людей. И Стив вдруг задумался. А похож ли Эдди на своих родителей? Он бы однозначно знал это, если бы был знаком с людьми, что породили на свет юношу с выразительными карими глазами. Если Эдвард был копией своих родителей, то они наверняка были точно такими же добрыми и временами забавными американцами. Кем бы они ни были, Джон Харрингтон знал, почему пошел на риск ради них — они заслуживали справедливости. Именно поэтому Стив был готов рисковать ради Эдди. Потому что он был точной копией своего отца и так же, как он, верил в людей до последнего. — Эдди... — он обернулся, рассматривая силуэт парня в темноте. — Я не рассказывал тебе о своем отце, но мне кажется, что... что я могу доверить тебе это. И еще мне кажется, что ты должен знать... Эдвард сдержанно кивнул, а у самого внутри все свело от ожидания. — В конце девяностых мой отец лейтенант Харрингтон расследовал дело об убийстве семейной пары. Их убили в ночь тридцать первого октября. Марта и Николас Мансоны погибли от рук неизвестных, им нанесли под десяток ножевых ранений. Как выяснилось потом... их просто бросили умирать, они были живы, истекали кровью до приезда полиции. Отец тогда был на дежурстве, он сразу же поехал, как только в участок позвонила твоя мама, Эдди... Но только его не пустили даже близко к дому, ко всему, что хоть как-то было связано с этим делом. А еще он постоянно говорил про усыновление, рассказывал про тебя... Эдди крепче сжал руку на его плече, когда в горле встал ком, а юноша заметил, что глаза Стива слезились. — Добрый дядя с усами... — тихо усмехнулся художник. — Да, все так о нем говорили... — Стив тоже не смог сдержать легкой улыбки. — Он очень хотел помочь тебе и твоим родителям, Эдди. Мы бы могли быть семьей, представляешь? Просто они не дали ему закончить дело... но если бы папа мог, то он бы обязательно... Вдруг Эдвард резко дернул юношу на себя, из-за чего они оказались слишком близко, телами вписавшись друг в друга. Стив схватился за его талию и не сразу понял, что за обнаженную. Но Эдди лишь шумно вдохнул, не то от касания, не то от осознания так многих вещей. — Иди сюда, детектив... — томно прошептал он, прежде чем сильнее вжаться в чужое тело. — Мы здесь и мы в порядке. Я здесь, слышишь? Стив уткнулся носом в изгиб его шеи, позволив себе остаться в объятиях Эдди еще хотя бы ненадолго. — Я боюсь, что подведу тебя так же, как отец подвел твоих родителей... — Нет, нет, нет... — он покачал головой. — Ты не подведешь меня. И он не подвел... твой отец заставил поверить, что их смерть не была безразлична всем... Эдди услышал рваный выдох, а затем только позволил Стиву держать себя крепко и не отпускать. Ему тоже нужно было обнять кого-то такого похожего и такого одинокого. Ведь эта общая боль, что осталась с маленькими мальчиками после смерти самых близких людей, сделала их почти родными. Эдди точно знал это. Потому что впервые он мог заявить всему свету, что Стив Харрингтон оказался его судьбой, пусть и очень жестокой. Общая смерть свела их вместе, поэтому они были повязаны красной нитью. А Эдвард Мансон, как самый сентиментальный человек, верил, что эту связь уже не разорвет ничто. До встречи со Стивом он будто не жил, лишь пытался справиться с ношей, которая легла на пятилетнего мальчика в ночь, когда умерли его родители. Но сейчас Эдди чувствовал, как билось его сердце, ему нравилось чувствовать его биение. О большем он не мог мечтать. Лишь бы Стив Харрингтон жил и продолжал бороться. И Эдди будет бороться вместе с ним.***
Мэдоу спешила к Каю со всех ног, волнительно перебирая ногами ступеньки лестницы, ведущей в подвал. Она надеялась застать его там, ушедшим в мысли, просто расслабленным или даже занятым каким-то делом. Разговор с Уинтер пошатнул ее уверенность, заставил Мэдоу вновь задуматься над тем, что среди всех безупречных людей она была обычной. Но ведь Кай не такой? Ведь он считал ее совсем другой, совсем не похожей на остальных. До Мэдоу донесся отрывок разговора, заставив остановиться на середине лестницы, прекратив перепрыгивать ступени. Голос Кая был тихим, поэтому, максимально притаившись, женщина слушала, что он говорил. Но иногда любопытство глупой Мэдоу сильно портило ей жизнь, как и, впрочем, все, что она делала. — Однажды гусеница станет бабочкой, либо умрет, так и не научившись летать. Ты действительно особенная, Айви. И ты сияешь ярче всех звезд на небе. Сердце Мэдоу уронили на холодный кафель, а затем топтали, топтали, топтали... Вместе с этим она как будто забыла, как жить. Или ей просто уже перехотелось? Так грязно и жестоко! Ей все это время врали в лицо, играли ею, как маленькой девочкой. И на самом-то деле Мэдоу Уилтон не была ни особенной, ни талантливой, ни безупречной. Она вообще никем не была. И в отличии от всей той лести, это единственное, что было правдой в жизни Мэдоу. А еще правдой оставалось то, что каждую ночь она тихо садилась на кровати, смотрела на темные силуэты своей печали и осторожно плакала. И плакала-то она совсем как королева, слезы хрустальными каплями застывали на ее щеках, подобно драгоценностям в кладовых замка. Вот только Мэдоу никогда не была королевой. Да и что бы сказали люди, если бы узнали, что в тайне ото всех она мечтала о искренней любви, отчаянно в нее верила? Ничтожество ведь невозможно любить. И она убежала. Убежала, чтобы никто больше не видел ее слез, никто не знал, как сильно она мечтала стать частью чьей-то жизни. Кай не мудак, не ублюдок, не мразь, просто она не была достойна искренности. Как оказалось, Айви легко могла бы ее заменить. Да кто угодно мог бы. Самым обидным было то, что Уинтер Андерсон оказалась права. Мэдоу слишком много на себя взяла, когда позволила представить все так, будто она наконец для кого-то не просто надоедливая стерва, а, может быть, центр мира. И этот самый мир внезапно взорвался; прямо в тот момент, когда Мэдоу снесла кого-то, в спешке убегая Бог знает куда. — Очаровательная соседка Мэйфер-Ричардсов! — воскликнул Эдди, придержав ее за дрожащие плечи; Мэдоу вскинула голову и сквозь пелену слез увидела его доброжелательное лицо. — С заплаканными глазами... — Эдди, хах... неловко вышло... — выдавила из себя женщина, после чего размазала соленые капли по лицу вместе с остатками туши. Художник обеспокоенно и крайне удивленно оценил ее взглядом, после чего добавил, убрав руки с чужих плеч: — Жесть, ты сейчас просто похожа на Деву Марию. Это сравнение сначала заставило Мэдоу ошарашенно уставиться на него, а затем еще сильнее прежнего расплакаться. Эдди окончательно занервничал, пытаясь понять, что ему нужно делать и как вообще вести себя с женщинами. — Да ладно тебе... Дева Мария ведь Святая... я думал, что только иконы умеют красиво плакать. — он почувствовал себя полнейшим идиотом, но это было все, на что Эдди был горазд, чтобы хоть как-то поднять настроение плачущей Мэдоу; она все равно захлебывалась в слезах. — Эй... ну все... давай, прекращай... что же такое-то? Мэдоу всхлипнула несколько раз, а затем пробормотала: — Ты когда-нибудь чувствовал себя ничтожеством? И что никто в мире не способен полюбить тебя? Эдди непонимающе склонил голову вбок, а потом тепло улыбнулся. — Да вообще-то... всегда себя так чувствую. Тогда Мэдоу совсем не могла понять, как он продолжал улыбаться ей; продолжал улыбаться всем вокруг. — И как ты справляешься с этим? — она все еще дрожала, но уже старалась не плакать. Видела, как Эдди улыбался, и ей хотелось быть такой же сильной. — Не справляюсь. Мэдоу показалось, что в это мгновение она впервые почувствовала себя не одинокой. Ей хотелось знать, что это не так. Эдди знал, что он плохо раздавал советы, но тем не менее он отлично умел слушать людей. И в тот пасмурный день ноября он протянул сигарету для Мэдоу, достал одну для себя и спокойно закурил, наблюдая за сменяющимися людьми на улице. А Мэдоу Уилтон наконец поняла, что тишина, которую ей подарил Эдди была в сто раз приятнее лживых комплиментов Кая.