Брачный договор

После произошедшего Саске не показывался на глаза. Он сам себе противоречил: у него появилось свободное время, но он решил, видимо, не проводить его с ней. Она ежедневно спускалась в столовую и раздражённо смотрела на пустующий стул. Раздражённо? Нет, она имела в виду другое. Скорее, равнодушно — он ведь для нее ничего не значит. Время от времени Хината ходила по молчаливым коридорам и прислушивалась к запертым дверям, надеясь узнать какую-то тайну. В открытых комнатах совершенно не за что было зацепиться взглядом — кроме гостиной с пустым камином и парой книжных шкафов, что заинтересовали ее, и девушка приходила туда, брала и клала прочитанное на место. Затем она все так же возвращалась к темно-синему балдахину и тусклой лампе над кроватью. Открывала свой ящик, набитый запахом бумажных переплетов. Читала, делала пометки, размышляла. В блокноте на этот момент было около тридцати схем. Одна из них была посвящена Саске. Безразличный, холодный, скрытный — перечитала она как мантру. Ниже, слово «побег» с вопросами были обведены кругом. Куда? Зачем? Почему? В дверь постучали, и девушка, отбросив блокнот, закрыла ящик. Сакура теперь ежедневно навещала ее после ужина; она каждый раз тихо прокрадывалась, предлагала успокоительные, осматривала голову и протягивала чашку с настоем. — Сегодня тоже не нужно, — отрицательно покачала головой Хината, увидев белую таблетку. В нос ударил запах мяты и пустырника, а откуда-то слева от неё зазвенел сервиз. Мягкие руки стали аккуратно перебирать волосы на затылке, в то время как она подносила чашку к губам. — Все ещё болит, госпожа? — поинтересовалась Сакура. — Нет, уже нет, — уверенно соврала Хьюга. Боль не была настолько сильной, чтобы о ней беспокоиться. Да и в целом все обошлось, хотя шишка размером с кулак выглядела достаточно грозно. Харуно ещё раз провела по ее голове, тщательно распределяя мазь от ушибов, а затем отступила, прощаясь: — Доброй ночи, госпожа. Так дни повторялись, летели. Саске скрывался, Хината читала. Она попросила календарь и теперь знала, какой сейчас день недели. Комната с течением времени уже не казалась такой отвратительной и холодной. Прошло около двух недель, прежде чем она наконец заставила себя выйти на улицу. Был вторник. Хьюга распахнула дверь, ведущую на задний двор. Солнце ослепило глаза, заставив зажмуриться. Свежий воздух пронизал каждую клетку лёгких, отчего вскружилась голова. Девушка, найдя опору в кирпичной стене, прижалась к ней позвоночником. Вскинула руку перед глазами и посмотрела вперёд. Постепенно блики начали обретать очертания, и впереди возник пруд с кристально чистой водой и плавающими кувшинками, который она видела из окна. Она сделала осторожный шаг, отрываясь от теплых кирпичей. Ещё несколько движений, и вот она уже расплылась на скамейке, поправляя голубое платье, что нашла в своем шкафу. Там оказалось не так много вещей, которые пришлись ей по душе: лишь самые простые, вроде свитера, футболки, лосин и брюк. Обувь — в большинстве своем туфли на каблуках — пестрела в разных расцветках и выглядела вульгарно. Платья были дорогими, в основном со вшитыми стразами, пайетками и рюшками. Глаз зацепился только за этот невзрачный наряд оттенка безоблачного неба; на груди были вплетены шелковые цветы, а подол и воротничок — украшены белым кружевом. Странно было видеть подобную нежность в окружении яркой и пошлой одежды, но Хината обрадовалась. Улыбнулась платью, а платье улыбнулось ей. Она прикрыла глаза, чувствуя, как ветер играет с волосами. Затем, подняв вверх руки, отметила, что они все ещё слегка тряслись. Нужно было начать тренироваться, чтобы привести тело в порядок. Девушка изо дня в день повторяла это, но зачастую чувствовала себя слишком уставшей — настолько, что с трудом вставала с кровати. Потянувшись к кустам с розовыми пионами, она вдохнула сладкий аромат пыльцы. Осмотрев листья, поняла, что за ними давно никто не ухаживал. Она обязательно попросит садовые ножницы с удобрениями, и станет рыхлить землю и протирать листву. Она не даст им умереть до самой осени, а затем они возродятся вновь, уже в мае. В мае… Скорее всего, она покинет этот дом намного раньше. Как только ей дадут ответы на все вопросы, как только она полностью изучит этот мир. Но где-то внутри ещё теплился огонек надежды, что она вернётся домой. Пусть даже в тот момент, в который она его покинула. Хината все еще была готова пожертвовать жизнью ради своей семьи. Она огляделась — фиолетовые ирисы окружали пруд, борясь за место под солнцем, позади скамейки розовели космеи, в клумбе около дорожки ей подмигивали бархатцы. Двор был окружён высоким каменным забором. Теперь она видела, что дорога из гравия вела к беседке, скрытой кустами сирени. Цветы жили, и Хьюге захотелось жить вместе с ними. Она вскочила так резко, что из глаз посыпались искры, а в затылке возникла тупая боль. Она потрясла головой, будто это помогло бы ей сосредоточиться, и уверенно встала в боевую стойку. Хината представила хитрое лицо Ооцуцуки, и кулак сам по себе рассек воздух. Мягкий кулак ей, конечно, уже не освоить — она даже не увидит поток чакры противника. Но она помнит расположения болевых точек и органов человека. Она все ещё могла сражаться за счёт силы и выносливости, которые попробует выработать. И девушка начала выполнять взмахи и удары в воздухе. Сначала правой рукой, затем — левой. Голова полностью отключилась, пока она повторяла движение; это было как успокоение того, что вынашивало ее хрупкое тело. Будто она сейчас тренируется дома под строгим контролем отца. Либо ночью в полной темноте изнуряет себя до онемения в мышцах, надеясь стать сильнее. Ладонь взмыла вверх, удар. Она сделала несколько подходов по пятьдесят раз; руки обмякли, а дыхание участилось. И вдруг она почувствовала на себе тяжелый взгляд. Застыла, услышав: — Надеюсь, это входит в список умеренных нагрузок. Хьюга резко обернулась, отчего шея неприятно заныла, и злобно сверкнула глазами на Саске. Не появлялся столько времени, а сейчас пришёл и подглядывает. Останься хоть немного сил, она бы потренировала свои удары на нем. Хината дернулась от этой мысли. С каких пор она стала такой жёсткой? Какое ей вообще дело до Учихи? Учиха. Ей. Равнодушен. Взгляд задержался на нем дольше, чем она хотела: сегодня он выглядел хорошо отдохнувшим. Синяки под глазами почти рассосались, на щеках выступил лёгкий румянец. Он завязал волосы в хвост, надел белую футболку и черные джинсы. Она перевела взгляд на руки, сложенные на груди в попытке закрыться от нее. Девушка вспомнила теплые пальцы в своих волосах, дыхание где-то над головой, и сердце кольнуло, предвкушая обжигающий легкие запах хвои. Это неправильные мысли. Нужно было вспоминать кровь на его руках, трупы, через которые он перешагивал, глаза, которые готовы уничтожить в ту же секунду. Но было поздно — кровь прилила к щекам, и Хината быстро отвернулась. Она слегка помедлила, прикидывая, как бы избежать разговора. Молила, чтобы сейчас вылетела Сакура и спросила, не нужно ли ей чего-нибудь, а она ответила, что слишком вымоталась, и попросила проводить в дом. Позади послышался какой-то шорох. — Я думал, ты давно уже выкинула его. — Голос заставил вздрогнуть, потому что прозвучал неожиданно близко. Прямо за ее спиной. Хината, сцепив руки, заставила себя повернуться. Его взгляд пробежался по кружевам на подоле, обогнул линию талии, затем вернулся вниз. — Это хорошее платье, незачем выкидывать такую вещь. — Скованные мертвой хваткой пальцы потянулись к груди, и глаза Саске проследили за этим движением. — Я тоже думаю, что оно хорошее. Когда я подарил его тебе на двадцатилетие, ты была в ужасе. Хьюга не сдержала нервный смешок. Знай она этот факт, не притронулась бы к наряду. Она не хотела давать ему ложные надежды, хоть он явно не был ни обрадован, ни разочарован. И она не хотела давать ложные надежды себе. Но сердце почему-то все равно болезненно сжалось, когда она представила, как говорит, что платье ужасно. Она попыталась выкинуть это из мыслей и, приземлившись на скамейку, криво улыбнулась солнцу. — Ты сказал, что я могу спрашивать о чем угодно, но так и не ответил, где моя семья. Я даже не знаю кто я, чем занималась, где работала. — Меня не особо впечатлила твоя недавняя выходка. Не хотелось бы зайти в твою комнату и обнаружить холодное тело, знаешь ли. — Саске, преградив ей свет, посмотрел на неё, щурясь, сверху вниз, и девушка отвернулась. Он будто стыдил ее, хотя сам ни разу не поинтересовался, нужно ли ей что-то. Только сильнее добивал своим бесконечным холодом в стеклянных глазах. Своими претензиями. Обвинениями в том, чего она даже не делала. Хотелось закричать: «Это не моя жизнь! Ты мне никто! Не смей ко мне подходить», и… — Я должна знать правду. — Она собралась и специально угрожающе понизила голос. Страх резко отступил. — Это мое право — знать о своей семье. Они, вообще, в курсе, где я? Как я? С кем я? — Не думаю, — отозвался он, все так же образуя собой тень. Моментально похолодело. Или этот холод шел от него? — У тебя нет семьи. Единственный, кто у тебя есть — это я. — Что значит «нет»? Сотни теорий, тысячи догадок. Казалось, она сложила из них башню, и та с грохотом начала разваливаться с самого основания. Ей вдруг показалось, что она маленькая девочка, потерявшаяся в толпе. — Ты сирота. Хината почувствовала жжение в носу и не удержалась от всхлипа; руки сами собой потянулись к лицу и прикрыли его. Внутри все болезненно сжалось, обида подкатила к горлу, затрудняя дыхание. Даже здесь. Даже в этом мире она не смогла уберечь их. — Что произошло? — тихо выдавила она в попытке сохранить самообладание. — Они попали в аварию много лет назад. — Тон был бесстрастным. Как будто он читал газету. Захотелось толкнуть его со всей силы в грудь и смотреть, как он с немым шоком на лице барахтается в пруду. — Ты все детство провела в детдоме. Я всегда думал, что, может, поэтому ты и стала такой озлобленной, бесчувственной и жестокой. — Я стала?! — Хината, не выдержав, вскочила на ноги и почти прижалась к нему. Она высоко вздернула подбородок, прожигая его глазами. — Ты на себя посмотри. Кажется, тебе это определение подойдёт больше. Безразличный, холодный, скрытный. Как мантру. Их лица были всего в нескольких сантиметрах. Хвойный запах. Она дышала почти ему в губы. Дыхание было сбивчивым, яростным. Она злилась на него, на Ооцуцуки, на родных, на весь мир. Она этого не заслужила. Хината делала все, что в ее силах, и все равно потеряла последнее, что у нее было. Саске отшатнулся в попытке отстраниться, но путь преграждали цветущие ирисы, а девушка все наступала. Шея вытянулась настолько, что, казалось, вот-вот что-то хрустнет в позвоночнике. Она даже неосознанно приподнялась на носки и поравнялась с его носом. Испепеляла его нос. Его глаза. Всего. Она хотела разорвать его на куски, как если бы он был бумажным листом — тем, что она беспощадно рвала в своей комнате, пытаясь найти ответы. Пусть он даже не был виновен. Пусть он даже не из ее мира. Он был там, и была она. Злая и безжалостная. Руки расцепились и сжались в кулаки так, что побелели костяшки. Что она сделает? Ударит его? Изобьет до смерти? Скажет что-то колкое? Но она ничего не знала о нем. Она ничего о себе не знала. Хината ничего не может. Только прожигать глазами и сжимать зубы до противного скрежета. Он резко вскинул руку, заставив на мгновение зажмуриться. Он сейчас ее ударит. Она слишком много себе позволила. И вдруг его рука прильнула к ее щеке, обдавая теплом. Ее глаза расширились, и все тело окоченело. Что он творит? Грудь начало саднить от попытки втянуть в лёгкие воздух. Втянуть запах хвои, что терпкостью разжигал слизистую и внутренности. Ладонь прошлась по шее к затылку, вызывая дрожь, и Учиха с силой притянул ее к себе, сокращая расстояние. Щекой она почувствовала его острую скулу, а перед глазами начали мешаться темные пряди, выпавшие из хвоста. Тепло разлилось где-то в животе, томительно скручиваясь в ожидании, но Хината проигнорировала это. Всплеск гормонов. Она прекрасно понимала, что в душе ей все еще восемнадцать лет. — Я знаю. Знаю. — Он скользнул пальцами по волосам, поглаживая. Хината шумно дышала, ее тело окаменело. В его тоне появилось что-то… живое. Что-то человеческое. Оно хотело вырваться на свободу, показать себя. Он прижимал ее к себе с такой силой, что, казалось, сейчас у нее треснут ребра. Появилось ощущение, схожее с тем, как если бы ее резко окунули в ледяную воду. Саске продолжил: — Мне следовало больше говорить с тобой, больше уделять внимания. Он резко перешел на шепот и осекся, будто поборол то, что скрывал ото всех. Рука застыла на ее виске. Учиха отстранился, глядя ей в глаза. Втянул ее в пепелище костра. Что-то вспыхнуло в в его взгляде, высекая искры из кремния, но лишь на долю секунды. Потухло. Глаза стали чернее обычного — возможно, даже более опустошенные. — Но сейчас уже поздно что-то менять. Как только тебе станет лучше, мы разведемся, как ты того и хотела. — Отлично, — едва слышно прошептала Хьюга. — Отлично, — повторил он, обходя ее. Она должна была сказать еще что-то. Но что? Она боялась мира за пределами этого дома. Хината не знала, что будет делать, если ее выкинут на улицу. В конце концов, последняя надежда рухнула башней у ее ног.