***
Несмотря на нежданное прибавление Харгроува, ребята вскоре приступают к очередной игре. На первых порах Макс старательно избегает любого приглашения для присоединения, однако лишь короткий цокот Мансона (и, конечно, прожигающий взгляд Билли позади него) заставляет ее перестать жеманничать — в конце концов Эрика уступает свое место Мэйфилд, попутно бросив, что в последнее время разгадывать сценарии Эдди стало несколько проще обычного. Эдди искренне старается не обращать на нее внимания, когда Синклер-младшая произносит подобную фразу, окидывая недовольно-оценивающим взором Харгроува. — Отлично! Теперь, когда мы решили, кто будет участвовать в сегодняшней партии, попрошу определиться с персонажами... Мансон продолжает говорить, медленно опускаясь на резной деревянный стул, что выглядит, скорее, как величественный трон, учитывая с какой грацией и торжественностью это проделывает Эдди. Незадолго до начала Билли выделяют еле найденный табурет, который он без лишних слов располагает рядом с темноволосым, и теперь скептично осматривает большой прямоугольный стол. За ним располагается самая сумасшедшая, по мнению самого Харгроува, компания, включая его собственную сводную сестру, восседающую в центре, поодаль, прямо напротив Мансона — он в свою очередь для чего-то закрывается от остальных потрепанной, исписанной книгой с самодельной обложкой. Билли силится понять, что означают отдельные фразы, указанные в ней, но Дастин, сидящий по правую руку, подмечает это почти сразу и, чуть фыркнув, произносит: — Для начала тебе стоит почитать пару модулей для начинающих — этот уровень, — он указывает кивком головы в сторону книги Эдди. — Для тебя, словно небеса для земли. Билли, еще не пришедший в себя от незнакомой обстановки вокруг и происходящего в целом, моментально раздражается речью самого дерзостного парнишки из всех — он выуживает информацию откуда-то из задворок памяти о том, что его фамилия — "Хендерсон", и это определенно не сыграет самому Дастину на руку, если он ещё хоть раз раскроет рот за сегодняшний вечер. Харгроув возмущенно втягивает носом воздух и хмурит брови сильнее обычно, как вдруг рука Эдди тянет его вниз, заставляя скрыться за раскрытыми книгами настолько, насколько это вообще возможно. Билли почти сталкивается с его носом своим и растерянно разглядывает то одну карюю радужку, то другую, пытаясь понять, что у Мансона на уме. Но последний лишь забавно поджимает губу и, широко раскрыв глаза, восхищённо шепчет: — Ты знаешь, что я горжусь тобой? Билли чувствует, как собственное сердце предательски сжимается на подобную ребяческую фразу, но, ощущая, как Эдди переплетает их пальцы, осознает, что Мансон ни в коем случае не шутит. — Я так благодарен тебе за то, что ты согласился пойти со мной. Я правда ценю это, — лицо Эдди озаряется легкой, простой улыбкой, вызывая у Харгроува неимоверный восторг и стадо мурашек. Мансон наклоняется к нему еще ближе и, касаясь его мочки уха, сквозь светловолосые пряди, тихо произносит: — А еще я чертовски сильно хочу поцеловать тебя, Калифорния. Ты даже не представляешь, насколько сильно. Мурашки ощутимы сильнее. Билли прикрывает глаза и едва не дрожит от стремительного желания воплотить эту обоюдную волю в реальность. Запустить руку во взлохмаченную шевелюру Мансона и обхватить его щеку, средний палец за ухо, а большим, слегка надавив, провести по желанным губам, заставить их раскрыться. Поймать любящий взгляд, ставший уже таким знакомым, таким отчаянно необходимым. Притянуть к себе для нежного поцелуя и моментально углубить его, выбить из Эдди несдержанный стон, чтобы следом вызвать подобную реакцию и у себя. Но Билли только ощутимо сжимает пальцы Эдди в ответ и, размыкая их, садится чуть ровнее, выглядывая из-за книг, обращая внимание на остальных ребят, старательно продумывающих характеристику своих героев. Мансон все еще наблюдает за его профилем из безопасного положения, несдержанно восхищаясь мужской привлекательностью, разбавленной в то же время юношеской влюбленностью, нежностью отражающейся в глазах Билли. Они так безнадежно увлечены друг другом.***
Лукас берет кубик в руки и прячет его в ладонях полностью, поднося к губам, волнительно выдыхая. Он смотрит на Макс, что кусает внутреннюю сторону щеки, однако ее широко раскрытые глаза доверительно смотрят на Синклера, и сам Лукас на мгновение завороженно всматривается в девушку, не в силах оторвать взгляда — Мэйфилд строптива на первых порах, но на деле очень чуткая и внимательная, отчего парень дарит ей слабую улыбку, как вдруг затаившуюся команду заставляет резко вздрогнуть на месте громкий стук. Билли с грохотом опускает пятерню на поверхность стола и, шумно вдыхая воздух носом, неожиданно тихо произносит: — Синклер, если ты не перестанешь... Если ты сейчас же не бросишь этот чертов кубик, то я затолкаю тебе его в глотку. Харгроув играет желваками, заставляя всех сидящих настороженно наблюдать за его медленно раздражающейся фигурой, как вдруг сидящий рядом Эдди выпрямляется на месте и, обыденно опуская пальцы на запястье Билли, оглядывает участников партии: — Спокойно, господа, — он кивает головой Лукасу. — Давай, мой мальчик, не задерживай игру, на кону важный ход. И Эдди прав — на кону жизнь разбойницы Макс, чей персонаж обладает немалыми ценными навыками, если говорить о полезных способностях в виде ловкости, скрытной атаки и, конечно, обезвреживании ловушек, взлома замков. Что удивительно, команда Уиллера смогла без значительных потерь дойти до логова дракона по большей части благодаря Макс, познакомившейся с Подземельями из-за различных слухов и знающей лишь примерные правила игры. Теперь значимость Мэйфилд была неизмеримой, а возникший ключевой поворот сюжета, написанный искусным умом Мансона, вносит огромное препятствие к победному финалу. Конечно, дополнением становится интрига, внесенная таким фактом, что судьба Макс решается на данный момент именно Синклером — дайс в двадцать граней спрятан в его ладонях, на которые направлены взгляды буквально всех. Эдди косит глазами вправо, подмечая, что сидящая фигура Харгроува чуть позади него нынче насторожена наравне со всеми — Билли чуть сгорблен, его черная кожаная куртка давно покоится на спинке стула Мансона, и теперь скрещенные пальцы парня заставляют напрячься мышцы рук, вынуждая вены проступить на предплечьях. Эдди отводит взгляд обратно и задумчиво покусывает губу — кто бы мог подумать, что сам Билли Харгроув окажется одним вечером в логове их бесценного клуба "Адского Пламени" и будет с неподдельной внимательностью наблюдать за тем, как Лукас Синклер спасает воображаемую жизнь Макс Мэйфилд. Мансон чуть прикрывает глаза и старается спрятать рвущуюся наружу улыбку: мог ли он представить это в те времена, когда Билли оборачивался к нему в период школьных занятий и старательно выводил из себя, привлекая внимание различным образом? Мог ли он знать, что когда-нибудь Билли будет вот так непринужденно восседать рядом с ним за клубным столом и даже вносить свою лепту в игровой процесс? Мог ли он допустить ту мысль, что станет буквально зависим от взгляда пронзительных голубых глаз? Мысли прерывает чужой взволнованный вздох и последующий взмах рукой. Все сидящие тотчас старательно вытягивают головы и прослеживают за тем, как кубик с легким стуком катится по деревянной поверхности стола. Он останавливается на цифре шестнадцать, и это, стоит признать, довольно неплохой результат. — Что ж, — прерывает тишину Эдди, облизывая пересохшие губы. — Теперь мы обратимся к настоящему критерию. Мансон берет собственный икосаэдр и дразняще крутит его между большим и указательным пальцами, поджимая губы, не скрывая волнительной улыбки. Он оглядывает игроков и зрителей вокруг и неожиданно ловит несколько удовлетворенный и мягкий взгляд Байерса. Уилл тихо улыбается ему и глазами указывает на Харгроува, искренне вовлеченного в развернувшуюся игровую развилку. И Эдди понимает. Он мысленно бранит себя за элементарную несообразительность и, одним взором благодаря Уилла, слегка разворачивается на месте, все еще держа кубик перед носом. Мансон протягивает его ничего не понимающему Билли и, чуть склоняя голову, словно проводя крошечную инициацию, негромко проговаривает: — Божество Корд, прошу вас бросить не менее шестнадцати. При этих словах щеки Уилла вспыхивают румянцем, а тотчас догадавшийся Дастин широко распахивает глаза и следит за тем, как Билли неуверенно принимает дайс и прячет его в сжавшемся кулаке. Харгроув поворачивает голову в сторону Макс и, ловя ее чуть стушевавшееся выражение лица, обращает взор на Лукаса: — Приготовься, воитель, я буду беспощаден. Майк невольно сглатывает, когда Билли приподнимается с табуретки и неряшливо бросает кубик в центр — он хочет, чтобы все вокруг видели, как... Как лицевая грань показывает твердое девятнадцать. Дастин пораженно закрывает глаза и откидывается назад к спинке стула, а Уиллер прячет лицо в ладонях, не замечая сочувствующего взгляда Байерса, прикованного к нему. Это конец — они теряют разбойницу в двух шагах от долгожданного финала, и теперь их дальнейшая судьба висит на волоске. Эдди вскидывает брови, но все же сжимает пальцы в кулак и, оттопыривая большой, подносит его к собственной шее, имитируя перерезанное горло, как вдруг низкий голос Билли нарушает тишину: — Мастер, позвольте внести заключительный дар. Мансон удивленно оборачивается к Харгроуву, искренне изумляясь происходящим. Его сбивает с толку хотя бы верное обращение — неожиданная инициатива же поражает всех без исключения. — Да? — голос Эдди предательски хрипит. — Я хочу разрешить воителю Синклеру попытать удачу, — Билли вскидывает голову и стреляет в сторону Лукаса взглядом полным скептицизма. — Если я правильно помню, то твой персонаж не сконцентрирован на одних лишь силовых атаках, — теперь он задумчиво смотрит на Эдди. — Думаю, немного несправедливо не дать ему воспользоваться очками мудрости и тактических умений. Сказать, что Мансон удивлен — ничего не сказать: Эдди теряет дар речи, а потому лишь вытягивает вперед ладонь, без лишних слов позволяя Билли воплотить в реальность случайную задумку. Теперь Корд становится второстепенным персонажем, позволяющим открыть добавочную ветку на пути к логову дракона. Прием рискованный, но достаточно интригующий. Тем более, это, черт возьми, Харгроув — Эдди будет ненавидеть себя до конца дней, если не позволит Билли внести промежуточную часть в его сценарий игры. Получив одобрение, Харгроув изгибает одну бровь и, нахально ухмыльнувшись Хендерсону, распрямляет плечи, заставляя сидящих слушать его глубокий голос: — Гоблины, связавшие разбойницу, держат крепко, а один из них даже порывается убить ее, — он припоминает шестнадцать очков Лукаса. — Но отчаяние ее сокомандников порождает божество, — Билли самодовольно хмыкает. — Оно обращается к воителю, не сумевшему спасти свою приятельницу, и предлагает сделку. Синклер невольно сглатывает, но, сжимая кулаки, четко проговаривает: — Я слушаю, Корд. — Четыре копья — четыре смерти гоблинского отродья, — глаза Билли загораются едва уловимым азартом. — Одна спасенная жизнь взамен на другую, равноценную ей. Эдди чуть хмурится, но чувствует, как на мгновение перенимает взволнованность игроков и энтузиазм самого Харгроува — он справляется неплохо для того, кого было буквально испытанием привести на обыкновенную партию в Подземелья. Лукас распахивает уста, но тут же их смыкает, как вдруг вмешивается Макс: — Это нечестно! Лукас не может отдать свою жизнь в обмен на мою! — Корд не столь терпелив, — раздражается Билли, мельком глядя на Мэйфилд. — И, конечно же, не так щедр, — он с усмешкой смотрит на Эдди. — Восемнадцать очков? Сам Мансон подносит костяшки пальцев к губам и восторженно охает: — Ох, сын Фолкона и Сирала, ты действительно безжалостен. Они не прерывают зрительного контакта еще некоторое время, пока Мансон наконец не высовывает кончик языка: — Тридцать один, — Эдди издевательски играет бровями, поворачиваясь к младшим. — Одна попытка для Рыжей с максимальным ходом в двадцать очков и одна для пытающегося реабилитироваться в глазах команды Синклера, соответственно. — Тридцать... Сколько?! — потрясенно протягивает Дастин, на что остальные играющие так же с толикой возмущения переглядываются между собой. Мансон поднимает ладонь кверху, одним видом указывая на то, что более никакие изменения не принимаются. — Справедливо было оставить игру так, как того хотели игральные кости, но, поблагодарите наших сегодняшних гостей, — он бросает взгляд вначале на Мэйфилд. — Одна привнесла в партию воодушевленность и увлеченность, а мой негласный помощник, — он хоть и не смотрит в сторону Билли, но все же не может сдержать короткой улыбки. — Оказался так великодушен, что позволил вам не остаться с унизительным поражением на плечах. Эдди чуть приподнимается с места и, склоняясь к столу, плутовато хмыкает, окидывая взором каждого игрока: — И вы так просто сдадитесь? Оставите попытки? Неужели страх перед неизвестностью заставит вас смириться? Билли не видит выражение лица Эдди, но он слышит его красноречивый голос и невольно разглядывает его напрягшееся, в виду нависшего над столом и раскрытыми книгами, подтянутое тело, обрамленное в черно-белую футболку с темными рукавами. Последние по привычке засучены до локтей, позволяя задержать взгляд на секунду-другую на случайных татуировках в области предплечья. Сейчас он — Мастер, исполненный величия; уверенный в себе Эдвард Мансон, продумавший несколько сотен вариаций тактических ответвлений, сумевший собрать вокруг себя столько своеобразных людей, ставший единогласным лидером для их, казалось бы, фриковатой компании. Билли разглядывает сосредоточенный профиль Эдди и невольно задумывается о том, что они все, все глубоко ошибаются. Они мнят себя знаменитыми, прославленными многими студентами и сотрудниками школы, они — баскетбольная команда вкупе с таким безупречным Джейсоном Карвером; они — все те безымянные шавки, что следуют за единственной, по их мнению, правильной системой; они — к коим некогда примкнул и сам Билли и для которых он пытался быть настоящим королем. Но Харгроув понимает, что на самом деле им это не нужно. Точнее, ему это не нужно. Ему нужна свобода. Он не рассчитывает на то, что это возможно, — он не рассчитывал на это, пока Эдди не заставил взглянуть в его широко раскрытые, бесхитростные глаза, в которых отражалось все, как на духу. Эдди — смесь различных ингредиентов, нетривиальная единица, поплатившаяся за свою индивидуальность, но даже не пытающийся стать таким, каким его хотят видеть остальные, причисляющие себя к истинному обществу. Эдди — молодой студент, силящийся закончить старшую школу вот уже в третий раз; Эдди — изгой-металлист, чьи музыкальные вкусы отражаются во всех деталях одежды; Эдди — чертов фрик, со всей этой любовью к настольным играм, воображаемым мирам, авторским сценариям; он, в конце концов, презираемый дилер, которого все ненавидят вслух, но к услугам которого прибегает каждый. Однако, это тот же Эдди, который вечно в шутку дразнит баскетбольную команду Хоукинса; Эдди, который галантно ведет себя со всеми дамами и не переступает негласные границы; Эдди, который любит всухомятку есть медовые хлопья; Эдди, который, по правде говоря, выглядит действительно сексуально — и неважно, замечают ли это остальные. Билли собирает его по крупицам, и взволнованно, чуточку ревностно коллекционирует один факт за другим — это все Мансон, дарящий ему надежду на нечто недостижимое, фантастическое.***
Эдди настойчиво создает видимость того, что разглядывает собственное отражение в огромном зеркале напротив, но, подмечая, как Билли с недовольно-растерянным выражением лица вчитывается то в один миниатюрный флакончик, то в другой, отличающийся лишь цветом, а затем раздраженно выливает содержимое обоих в разогревающуюся ванную, несдержанно смеется вслух. Харгроув тотчас оборачивается в его сторону и изгибает бровь: — Еще один звук, и я выставлю тебя за дверь своего дома прямо в одних трусах. Но Эдди не страшится подобной угрозы — он продолжает заливисто смеяться вслух, едва разборчиво проговаривая: — О да, я одолжу у Рыжей скейтборд и без проблем доберусь до дома, не волнуйся. Билли поджимает губу, пытаясь скрыть улыбку прямо противоположной реакцией, но в итоге лишь крутит ручку крана и, останавливая поток воды, опирается ладонями о бортик ванны. — Ну что, Кудряшка, оценишь первым? Эдди оставляет на лице широкую улыбку, сверкая глазами: — Кудряшка? Ты видел себя в зеркало? — Только у тебя они путаются до кошмарной степени, — Билли запускает руку в собственную прическу и зачесывает волосы назад, самодовольно хмыкая. — Конечно, не всем достаются идеальные гены, но, знаешь ли, никто не отменял личного ухода. Мансон несдержанно фыркает, прислоняясь ягодицами к туалетному столику, и закатывает глаза: — В таком случае, Харгроув, ты можешь пригласить на свидание Харрингтона — вы вместе мило побеседуете о своих прекрасных укладках и, обнявшись за руки, уедете в закат, скатертью дорожка. Билли наблюдает все это время за слабо сердящимся Эдди, так же склоняясь над горячим паром, исходящим от нагретой воды, но в конце концов довольно обнажает зубы, резко выпрямляясь на месте. Он медленно ступает к Мансону, наконец становясь рядом с ним вплотную, заставляя кончики их носов едва соприкоснуться. — Кое-кто знает, как щекочет нервы легкая ревность, хм? — он чуть отстраняется от парня, вглядываясь в темные радужки, в которых действительно отражается что-то новое для Билли. Эдди отталкивается от столика и заставляет Харгроува отступить назад, невольно пропуская его вперед. Мансон идет в сторону благоухающей различными маслами набранной воды и, взмахивая рукой, протягивает: — Многое на себя берешь. Билли хмыкает и, облизывая губы, удовлетворенно оглядывает сверху-вниз и обратно фигуру Эдди, остановившуюся у наполненной ванной. Он все еще стоит спиной к нему и небрежно проводит пальцами по водной глади, едва шипя от высокой температуры. Наконец Харгроув подходит к Мансону и, обнимая сзади, касается ладонями напрягшихся мышц живота, плавно доходя до груди, прижимая Эдди к своему почти полностью обнаженному телу сильнее. Он склоняет голову в сторону и с наслаждением утопает носом в изгибе мужской шеи, прячущейся за копной непослушных волос. Билли на самом деле любит все его несовершенства, но признавать это про себя намного естественнее — он не привык говорить о чувствах вслух. Нежели Эдди. Мансон все еще немного злится, но, ощущая крепкие объятия, тепло, исходящее от Харгроува, что окутывает его словно необъятное, массивное одеяло, ощущая, как чужой кончик носа добирается до его чувствительной шеи, беспомощно выдыхает. Он поворачивает голову в его сторону, слегка запрокидывает назад и находит желанные губы, увлекая Билли в медленный, но распаляющий поцелуй. Руки Билли скользят ниже, все еще приобнимая Эдди со спины, и, когда пальцы уже подбираются к кромке трусов, Мансон улыбается в поцелуй. — Эй, не торопись, Калифорния, — он поворачивается к нему всем телом и, заглядывая в неспокойные, бурлящие волны в синеве глаз, опускает ладони на его чуть напрягшуюся поясницу, невольно оглаживая мышцы. Билли машинально прижимается к нему сильнее, одаривая легкую, ласковую улыбку Эдди дразнящими касаниями губ, плавно переходя к линии челюсти. Мансон медленно скользит руками по гладкой, загоревшей спине Харгроува, доходит до лопаток, а после запускает пальцы в светлую шевелюру, путая пряди меж фаланг, мягко массируя кожу головы, вызывая у Билли сотню мурашек по всему телу. Кажется, Эдди улавливает один из его негласных секретов: Билли властен, Билли — местный король старшей школы Хоукинса, причина плохо скрываемого раздражения Джейсона Карвера и его шайки; Билли — устрашающая, горделивая фигура, порождающая беспокойство, но также влекущая, очаровывающая, заставляющая желать его, как запретный плод. Привлекательный новичок, сумевший за короткие сроки добиться большого авторитета, вкупе с тревожным благоговением со стороны массы студентов; поразивший немало женских сердец, уверенных в том, что Харгроув, пришедший, словно грозовая буря, мощное цунами, только и умеет добиваться, разрушать и ломать все, что стремится поймать. Но в то же время Эдди обнимает крупное, атлетическое тело, перекатывающиеся мышцы, словно кричащие о том, что любое неверное движение может привести к плачевному, физически ощутимому результату; Эдди прижимается щекой к виску Хагроува, слегка сгорбившемуся в его руках, и ощущает нескончаемый поток тепла и уюта, осознает, что его внутренний зверь, наконец, чувствует себя безмятежно. Эдди ощущает, что некогда агрессивный "придурок-Харгроув" становится центром его вселенной, его маленького, запутанного, темного сердца. Они лежат уже некоторое время в теплой ванной, и Эдди, приникнув спиной к груди Харгроува, отстраненно размышляет о том, что Билли только кажется таким, каким хочет навязать себя остальным. Он превосходно умеет быть тем самым популярным баскетболистом, плохим сводным братом, страстным любовником на одну ночь, хаотичным Билли Харгроувом, к которому все привыкли и которого ожидают видеть. Но на деле это лишь часть настоящего Билли. Эдди понимает, что Харгроув искренен с ним. Почти во всем. И где-то среди образов сына Нила Харгроува, среди воспоминаний, связанных с золотистым медальоном, все так же покоящегося на груди Мансона, среди настоящих чувств, испытываемых в сторону дерзостной Рыжей; среди тех безмолвных взглядов, порой, обращенных к нему, Эдди, он сможет отыскать самого подлинного Уильяма. Эдди вынимает одну руку и задумчиво проводит всей пятерней по светлой пене геля для душа, образованной от пузырьков ранее стащенных Харгроувом из личных запасов Сьюзен. Мансон кротко улыбается и откидывает голову назад, ощущая, как Билли в ответ лишь издает тихий, довольный вздох. У обоих в голове проносится мысль, что им достаточно просто находиться рядом друг с другом. Это ощущается правильным и единственно важным приоритетом.***
От нежных массажей головы до лениво-тянущих прикосновений по телу; от небрежных, но желанных, смазанных поцелуев до перехода в душевую кабинку, что теперь приобретает для Билли, привыкшего принимать душ по утрам, новые взаимосвязи. Теперь он еще долго будет видеть перед глазами четко вырисованную картину слегка сгорбившегося Эдди, прижатого спиной к прозрачному стеклу, обхватившего пальцами их прижатые друг к другу разгоряченные плоти. Билли отнимает взгляд от возбуждающей сцены и переводит его на Мансона, будто бы почувствовавшим внимание. Эдди ловит его взор своим, расфокусированным, тихо, но продолжительно выдыхая, когда ощущает, как рука Харгроува ложится поверх его, наращивая темп, заставляя прохладные капли воды стекать по их телам в попытке хоть как-то остудить тот жар, что нарастает в них все больше и больше. Билли жульничает — он давит большим пальцем на головку, скользя по наружному отверстию уретры, вызывая у Мансона непроизвольную дрожь. Эдди невольно хватает Харгроува за плечо и с силой сжимает его, пряча под собственными пальцами единственную татуировку с курящим черепом, ударяется затылком о стенку кабинки и, закрывая глаза, гортанно стонет, доводя в конце концов и Билли до долгожданного оргазма. Они не считают минуты — часы пролетают с заметной скоростью, учитывая, что из окна больше не светят солнечные лучи, обыденно-дразняще играющие в золотистых кудрях Билли. Харгроув замечает это и сам, когда бережно вытирает мокрую спину любовника, подмечая, что пленительные глаза темнее обычного — в них не отражаются яркие блики горящей звезды, но они все ещё заставляют Билли безотчетно склониться к Эдди и прижаться носом к его кончику. После нарушить образовавшуюся тишину сладким, но коротким поцелуем. Оба устало, но удовлетворенно улыбаются друг другу, все еще полностью обнаженные, однако не ощущающие какой-либо неловкости. Это становится привычкой. Как обыкновенная сигарета, буднично болтающаяся в уголке губ; как сильно вьющиеся кудри Эдди — до сих пор слегка мокрые, заставляющие несильно взлохматить их, разбрызгивая несколько крошечных капель повсюду; как выразительные голубые глаза, изучающе оглядывающие Мансона со спины, пока последний небрежно разбивает яичную скорлупу, в попытке соорудить поздний ужин — они оба знают, что Эдди не умеет готовить от слова совсем; как оборачивающийся в его сторону Эдди, чьи большие карие очи выискивают возлюбленного, а губы растягиваются в красивой улыбке, замечая, что Билли смотрит на него. Харгроув чувствует невыносимую болезненность в области груди. Он отдал бы душу ради того, чтобы хоть на один день побывать в этой картонной, повседневной жизни. В том параллельном мире, где они живут одни в небольшом, чаще всего, не всегда убранном доме, где их утро начинается с покусывания шеи и лопаток, медленного пробуждения Эдди и его сонного бормотания в подушку. Где Билли, по обыкновению, принимает душ первым, а после приходит обратно в спальню и, все еще не вытеревшись досуха, противно сдергивает с Мансона одеяло и, просовывая ногу меж его бедер, победно ухмыляется, слыша чужой недовольный стон. Где Эдди не может долго злиться на него, ибо нависающая над ним фигура Харгроува, пахнущая цитрусовым гелем для душа, заставляет темноволосого лишь крепко сжать пальцы на ягодицах Билли, вызывая у последнего несдержанный смешок. Где оба встречают друг друга в дверях с едва скрываемым восхищением; где Варлок Эдди находит самое видное место на стене; где связка ключей от машины Билли лежит в глубокой миске на столе, усыпанной разноцветными медиаторами и серебряными кольцами Мансона; где Билли довольно выкрадывает украшенные Эдди джинсовки для очередного дня; где Эдди втайне кряхтит над гантелями Билли, вызывая у самого Харгроува, наблюдающего за ним, тихий смех. Билли возвращается к реальности только тогда, когда улавливает звук подъезжающей машины. Его глаза широко распахиваются и непроизвольно скользят по поблескивающему медальону, покоящемуся на груди Эдди, когда сам Мансон чувствует нарастающий в Билли страх. Ужас, отпечатывающийся на его лице, заставляет меркнуть все то искрящееся счастье, что плескалось в нем несколькими минутами ранее. Он машинально выключает одним движением ручки огонь, разогревший их незамысловатый ужин, и следит за тем, как Харгроув молниеносно хватает его футболку и бросает вперед, заставляя самого Эдди неуклюже поймать ее. — Что случилось? — Мансон догадывается, но слова сами слетают с его уст. Он прижимает одежду к груди и задумывается о собственной куртке, висящей в прихожей, но Билли лишь хмурит брови, несмотря на то, что его пальцы начинают заметно дрожать. — В комнату Макс, живо, — бросает он. Эдди знает, что Мэйфилд все еще в гостях у дочери Хоппера, но все равно теряется, подходя к приоткрытой двери. — Что? Зачем? Билли хочет что-то добавить в ответ, однако оба замирают на месте, слыша, как снаружи пытаются подобрать нужный ключ ко входу в дом. Харгроув грубо толкает Эдди в комнату и запирает за ним дверь, когда с той стороны наконец становятся различимы чужие тяжелые шаги и звук бумажных пакетов с продуктами. Мансон тяжело дышит, сбитый с толку внезапной сменой событий, но перестает шевелиться, невольно знакомясь с главной проблемой в жизни Билли — Нил Харгроув приходит домой после тяжелого рабочего дня, по дороге прихватив Сьюзен и великодушно отозвавшись на ее желание посетить супермаркет. Он не видит происходящего, но чувствует всеми фибрами, всеми рецепторами на коже, как цепенеет Билли. Сьюзен слегка прокашливается, когда Нил негромко, но недовольно протягивает: — Неожиданно застать тебя дома, — он делает паузу, добавляя. — Что за вид? Почему на тебе одни штаны? Тебе не стыдно показываться своей матери в таком образе? Билли не успевает ответить — Эдди не уверен, хотел ли Харгроув вообще добавить что-то вслух, как вдруг Нил делает пару шагов, по-видимому, по направлению к сыну и, чуть повышая голос, проговаривает: — Где он? — О чем ты? Настает недолгая тишина, которая в какой-то момент сменяется резким и громким стуком. Эдди слышит женский вздох и юношеское недовольство, нечаянно слетевшее с уст. — Ты, черт побери, совсем отбился от рук! Никакого уважения к своим родителям! Никакого уважения к своей младшей сестре! — Мансон различает очередной грохот, невольно вздрагивая на месте. — Ты, сукин сын, смел устраивать столько сцен после переезда из Калифорнии, и ради чего? Эдди силится уловить какую-либо связь ровно до того момента, когда Нил произносит: — Ради того, чтобы потерять медальон? — Я не... — Закрой свой чертов рот! Хлесткая пощечина. Разрезающая гнетущую атмосферу настолько неожиданно, что Эдди кажется, будто его щека тут же начинает разгораться в ответ. Он чувствует, как в груди нарастает неподдельная тревога, сумасшедшее потрясение, пытающееся сковырнуть его давно, грубо зажившие рубцы. Ему становится настолько страшно, что он на мгновение забывает о том, где вообще находится. — Ты, проклятое отродье, опустился до того, что спускаешь деньги на всякую дрянь? Я прав? Эдди не хочет представлять, что сейчас испытывает Билли, стоя прямо напротив собственного отца, вызывающего у самого Мансона только благодаря услышанным фразам неподдельное отвращение и беспокойство. Уэйн давно искоренил в нем подобные чувства. — Чертов ублюдок, наряжающийся словно ветреная девица, — я думал, что мы покончили с теми слухами, что преследовали тебя в Калифорнии. Теперь, в Хоукинсе, ты решил взяться за что-то другое? Ты — настоящее разочарование в моей жизни. Эдди не сразу понимает, что щекочет его в области подбородка. Он с удивлением проводит пальцами по линии челюсти, смахивая непрошенную слезу, и чувствует, как сердце отдает бешеным ритмом в ушах. Он не помнит, как снимает драгоценный медальон и оставляет его на девичьем столике, рядом с музыкальным плеером и различными кассетами. Он, будто в бреду, выскользает из окна комнаты Макс и спешит скрыться из этого жуткого места, откуда, словно напутствие вслед, ему все еще слышится:"Ты — настоящее разочарование в моей жизни".