***
«Ну конечно», — думал на ходу Гарри, петляя по узким коридорам Отдела магического правопорядка. Все похищенные (или правильнее называть, ушедшие?) покидали свой дом постепенно. У них было время, чтобы привести дела в порядок, предупредить кого нужно, чтобы не вызывать подозрений. Что, если бракованный портключ накладывал какую-то ментальную программу. Например, для того, чтобы проклятый аккуратно исчез из своего окружения и пришел в назначенное время в назначенное место? Добавить подобные чары на этапе производства артефакта сложно, но вполне реально. Если это так, то все эти люди в смертельной опасности. — Мистер Поттер, мисс Крэйн сейчас занята! — попыталась остановить его Джессика, секретарь главы Отдела магического правопорядка. Не удостоив ее даже взглядом, он пролетел через приемную и ворвался в кабинет Линдерины Крэйн. В комнате было темно, пыльно и пахло застарелым табаком. Тусклое ноябрьское солнце пробивалось сквозь жалюзи магического окна. Мисс Крэйн, подложив под колени специальную подушечку, общалась с кем-то по камину. — Здесь нужно действовать особенно деликатно, — проговорила она и повернула голову к Гарри. Тот стоял на пороге, скрестив руки на груди, и всем свои видом выражал нетерпение. — Хорошо, Арнольд, завтра жду ваши соображения по этому поводу. Имейте в виду, что Кавендиши — действительно привилегированная семья, вмешательство должно быть максимально щадящим. Нам не нужны неудобные вопросы от королевы. Дождавшись, пока погаснет зеленое пламя, Линдерина тяжело поднялась с колен и, слегка припадая на левую ногу, подошла к своему рабочему столу. Под тяжестью книг, папок и картонных коробок его дубовые ножки как будто разъезжались в разные стороны. Каждый раз, когда Гарри бывал здесь, ему казалось, что еще один пергамент — и стол рухнет под собственной тяжестью. Порывшись в залежах бумаг и коробок, глава Отдела магического правопорядка достала небольшой хьюмидор, инкрустированный яшмой и малахитом. Внутри лежала дюжина тонких сигар шоколадного цвета без этикетки. — Контрабандные, — сказала она. — Будешь, Поттер? — Я все еще не курю. — Знаю. Чего надо? — Мне бы оперативников, мисс Крэйн, всех, кто доступен. А когда освободятся остальные, и их тоже, — ответил Гарри. Пожилая женщина затянулась и, закашлявшись, сипло рассмеялась. — Значит, как припрет — так уже оперативники, а не дровосеки, да, Поттер? — По нашим данным, несколько десятков волшебников по всей стране находятся под Империусом или каким-то другим подавляющим волю проклятием, — не отреагировал на подкол Гарри. — Нам необходимо: во-первых, обеспечить их безопасность, а во-вторых — установить скрытое наблюдение, так как есть вероятность, что они приведут к организатору похищений в Чиппенхэме. — По нашим данным, есть вероятность, — повторила она, пожевав губами. — Макласки в Мунго, восстанавливается после Уэльса. Даббс и Шифер в Бирмингеме, выясняют, откуда в поставках министерского Веритасерума взялся мышьяк. Сингх и Спенсер-Мун разбираются с дементорами в Уилтшире. И это только те, кого я вспомнила в первую очередь. Линдерина обошла Гарри и грузно села за свой чудовищный стол. Выпустив изо рта и носа клубы голубоватого дыма, она продолжила: — У нас тут, Поттер, нет никаких вероятностей, есть только факты и преступники. Так что бери своих мальчиков-зайчиков и отправляй их куда твоей душе угодно. Мои ребята будут заниматься реальной работой, а не ловить мозгошмыгов по всей Англии. Крэйн не могла выбрать менее подходящее время, чтобы продемонстрировать ему свое превосходство. Гарри почувствовал, как внутри поднимается горячая волна гнева. Ему очень хотелось заорать на старую волшебницу и ткнуть ее морщинистым лицом прямо в колдографии из дома в Чиппенхэме. Но ему были нужны ее оперативники — четырех боевых троек Аврората, не задействованных сейчас на заданиях, недостаточно, чтобы за сутки-двое проверить всех потенциально проклятых. По идее Аврорат относился к Отделу магического правопорядка, и формально она была его начальницей. Однако по факту Аврорат оказался как бы в стороне: с собственным финансированием и своей вертикалью власти — напрямую Гарри отчитывался только Министру магии. И Линдерине Крэйн такая независимость очень не нравилась. Так что он ухмыльнулся и, отбросив назад края форменной мантии, уселся на стул для посетителей. Пробежавшись глазами по завалам, он выцепил лист чистого пергамента и извлек из кармана перо. Быстро написав (правильным цветом чернил) текст, он развернул пергамент к женщине. — Хорошо, Линдерина. Я, как никто, ценю ваш опыт и административную дальновидность, — приветливо сказал он. — Поэтому вы наверняка не будете против подписать небольшую докладную. Ничего особенного, просто служебная записка о том, что у вас нет возможности выделить ресурс на спасение как минимум пятнадцати потенциально проклятых волшебников. И он протянул ей перо. Крэйн поджала губы и на свиток, перелетевший к ее половине стола, даже не посмотрела. — Ну что вы? Мы ведь в Аврорате работаем на домыслах, так что это всего лишь формальность. Важная к тому же, ведь, если у вас настолько не хватает ресурсов, министр непременно должен об этом знать, — мягко добавил Гарри. Внутри, тщательно сдерживаемая, клокотала ярость. Но Гарри не зря почти десять лет работал в Министерстве и год — на руководящей должности. Его бесили все эти подковерные слизеринские интриги, но он знал правила игры. И уже не был, дракл подери, вчерашним школьником, ошалевшим от радости, что его приняли на работу все эти взрослые и умудренные опытом волшебники. Которые, к слову сказать, сидели по кабинетам и не знали, как стекает плоть с костей маглов, проклятых вампирами. Или как кричат, обращаясь в полнолуние, зараженные ликантропией младенцы. Или в скольких местах может сломать ногу взрослого человека клешня акромантула. В девяти. Крэйн не мигая смотрела на Гарри. Она сомневалась. Взвешивала за и против — карьерные риски, потенциальную возможность выслужиться, уязвленное самолюбие, личную неприязнь к Гарри Поттеру. Наконец, она прикрыла глаза морщинистыми веками и произнесла: — Хорошо, Поттер. Я вызову восемнадцать человек личного состава, в том числе и тех, кто в отпуске, они будут здесь в течение часа. Инструктаж — ваша обязанность. — Разумеется, мэм. Большое спасибо за помощь, — церемонно ответил Гарри и, не дожидаясь ответа, вышел из этого провонявшего кабинета. Через сорок минут в просторной комнате отдыха собрались почти два десятка сотрудников ДМП. Несмотря на взаимную неприязнь с их начальницей, с оперативниками у авроров особых разногласий не было. Всегда находилось место для здоровой межведомственной конкуренции, но на работе это никогда не отражалось. Гарри ввел всех в курс дела и распределил между оперативниками личные дела. Им нужно было выяснить судьбу пятидесяти пяти человек, воспользовавшихся неисправными портключами и не оказавшихся в пустом доме. Досье на пятнадцать из них уже было, но этого недостаточно: требовалось постоянное наблюдение продвинутыми следящими чарами. Гарри закончил инструктаж и, выдохнув, наблюдал, как агенты исчезают в служебном камине. Неотложное сделано, теперь нужно написать Полумне, выманить Рамиреза в Мунго и разбудить, наконец, всех похищенных.***
— И чем же я могу помочь вам, аврор Поттер? Кабинет Алонсо Рамиреза был полной противоположностью того, откуда Гарри только что вышел. Золотисто-бежевые стены украшали портреты исследователей и целителей двадцатого и девятнадцатого столетий. Стол красного дерева содержался в образцовом порядке — ни пылинки, ни лишней бумажки. Зачарованное окно открывало вид на бульвар Сен-Жермен в Париже, а стул для посетителей идеально поддерживал поясницу. Сам мастер сидел напротив и глядел на Гарри сквозь стекла пенсне, сложив руки на животе, обтянутом малиновым шелком. — Поработать страховочным тросом, — ответил Гарри. — Помните дом, забитый телами? — Да уж, такое трудно забыть, — фыркнул Рамирез. — Особенно когда сел в лужу со своими предположениями. В моем возрасте такое воспринимается крайне болезненно. Что-то не знать и сомневаться — это прерогатива молодости. — Так вот, — Гарри вежливо прервал мастера, — у одной из целительниц в Мунго возникла оригинальная идея. Она предположила, что чары стазиса могут сочетаться с магловскими лекарствами для погружения человека в искусственный сон или даже кому. Глава министерских ликвидаторов поднял брови и потер переносицу, отчего пенсне едва не соскользнуло. — А в этом может быть смысл, — протянул он. — Вероятнее всего, модификация по Гейману. И диагностические чары просто вязнут, не отличая кровь от посторонних примесей… Очень оригинальная идея! Он поднял глаза на Гарри и переспросил: — Если гипотеза верна, то у целителей не должно возникнуть проблем. Зачем там я? Да еще и инкогнито? — Для подстраховки, — коротко ответил Гарри. — На случай, если чары запечатаны на снятие. Пауза повисла в воздухе, как толстяк на турнике — неловкая и неуверенная. — Не вините себя за Питерсборо. Я могу навскидку перечислить дюжину вещей, которые там могли пойти не так, и спасать было бы уже некого. Но благодаря вам восемнадцать человек вернулись домой, к семьям. Вы сделали все что могли. Гарри почувствовал, как похолодели и покрылись липким потом ладони. Как и всегда, если он слышал что-то про ту операцию. Он вытер руки о мантию и ответил: — Этого всегда недостаточно.***
Шестьдесят семь человек лежали на двухэтажных койках магически расширенной палаты. Всех одели в стандартные больничные пижамы, но от этого впечатление становилось еще более гнетущим. Было трудно разглядеть за формалиновой неподвижностью черты живых людей. Казалось, комната набита искусно забальзамированными телами. — Им давно следовало проснуться, — проговорила Полумна, взмахом палочки зажигая свет по периметру палаты. — Удачно, что вам в голову пришла такая оригинальная идея, дорогая, — заметил мастер Рамирез, оглядываясь вокруг. С его природной живостью и полнокровием он выглядел пришельцем из иного мира в этом застывшем царстве восковых фигур. — Мне часто это говорят, — отозвалась Полумна. Отбросив назад волосы, она присела на корточки возле парня, лежавшего ближе всего ко входу, и взяла его за запястье. Гарри стоял у выхода, наблюдая и стараясь не мешать. Помочь он ничем не мог, и, по правде говоря, у него хватало и других дел. Но он хотел своими глазами убедиться, что лечение, предложенное Малфоем, работает эффективно и без сюрпризов. Для общественности идея о магловских седативных принадлежала Полумне. Она была известным приверженцем нестандартного целительства, и ее экспериментальные методы нередко заканчивались разбором полетов в кабинете главного целителя. — Пульс без изменений. Мастер Алонсо, подстрахуете с Гидеоном? — спросила Полумна, выпрямляясь. — Разумеется, моя птичка. Начинайте, — кивнул старый ликвидатор. Полумна достала из кармана лимонно-желтой форменной мантии флакон с голубой жидкостью и поднесла его к губам молодого человека. Влив несколько капель, она взмахом палочки раскрыла его халат и сделала крошечный надрез под левым соском. По краям ранки медленно проступили бисерины крови. — Густая, плохо, — пробормотала Полумна. — Экспликатимо пура сангуини! Кровь взмыла в воздух, распавшись на мириады крошечных частиц. Над телом застывшего парня заклубилось бурое облако, напоминающее ржавую пыль. В глубине этого облака угадывалось что-то чужеродное, какие-то белесые вкрапления. — Вот он, голубчик, — прошептал Рамирез. — Отделяй, аккуратно! Он создал маленький стеклянный фиал и протянул его Полумне. Та взяла не глядя и осторожными, невероятно грациозными движениями палочки начала счищать бурую пыль, как песок с камня. Через несколько минут Гарри увидел ядро, состоящее из крошечных серебристо-белых точек. Изящным поворотом кисти Полумна отправила его в пустой фиал и сразу же закрыла пробкой. И хотя руки ее были твердыми, лоб блестел от пота, а на спине Гарри заметил расплывающееся влажное пятно. — Получилось? — осторожно спросил он. — Все будет хорошо, Гарри, — ответила она и без паузы стукнула палочкой по серебристому флакону. Взвесь внутри забурлила. — Сейчас она извлекла из образца посторонний элемент. Это только первый этап: для того, чтобы очистить кровь, нужно точно выделить то, что в нее добавили. Иначе можно удалить, например, калий или железо, что, вероятнее всего, приведет к смерти пациента, — объяснил Рамирез. Тем временем Полумна полностью избавила лежащее перед ней тело от больничной одежды и сделала надрезы на сгибах локтей и лодыжках. Затем она закрыла глаза, сжала в ладони стеклянный пузырек и мелодичным голосом начала читать какое-то длинное заклинание. Гарри не был силен в целительстве, поэтому он даже отдаленно не узнавал словесные формулы. Единственное, что он понял, — чары были многосоставными и, судя по структуре, имели отношение к магии крови. Закончив произносить заклинание, Полумна без паузы начала его по новой. На первый взгляд ничего не происходило, однако на третьем круге Гарри заметил, как на коже пациента проступают капли полупрозрачной жидкости. К шестому кругу щеки больного окрасились лихорадочным румянцем. Гарри почувствовал, как напрягся рядом мастер Рамирез. Еще через четыре круга на кушетке перед ними лежал бледный, изможденный, однако вне всякого сомнения просто крепко спящий человек. Гарри отчетливо слышал, как ровно и глубоко тот дышит. — Красивый какой, — сказала Полумна, ласково отодвигая прядь волос, упавшую на лицо пациента. На прикосновение тот ответил умиротворенным всхрапом. — Подожди, моя хорошая, — оттеснил ее от койки Рамирез. — Дай-ка я кое-что проверю. В воздухе замелькали диагностические символы, вспыхивающие золотым каждый раз, когда погружались в тело юноши. Коснувшись палочкой его груди, Алонсо что-то тихо бормотал, сам себе утвердительно кивая. Свечение поднималось от ступней к голове, и все выглядело спокойным, пока первая искорка не коснулась макушки спящего. Без единого звука парень взмыл в воздух, выгнувшись дугой. Его глаза были по-прежнему закрыты, но Гарри видел, как бешено они вращаются под веками. Ему казалось, что он слышит, как трещит позвоночник, пытаясь выдержать чудовищное напряжение. В воздухе запахло озоном. — Табулае новотис кватро! — выкрикнул Рамирез, удивительно резво для такого полного человека выбрасывая вверх палочку. — Фините иматра! Медленно, будто бы нехотя, тело опустилось обратно на койку. Юноша спал, словно не заметив, что его позвоночник только что чуть было не лопнул, как гнилое полено. — А вот и сюрприз, — удовлетворенно сказал Рамирез. — Изобретательно, но предсказуемо. Если бы он проснулся, каждая кость в его теле была бы сломана в четырех местах, а кровь превратилась бы в серную кислоту. Гарри слегка замутило. — И это, по-вашему, предсказуемо? — Что именно произойдет с жертвой — дело десятое, на магический триггер можно подвесить любые последствия, он ограничен только фантазией заклинателя. Надо сказать, у этого она довольно убогая. Предсказуемость здесь в способе наложения, — самодовольно объяснил тот, — стандартная ловушка, простенький шифр. Ничего такого, с чем не справится профессионал. Гарри резко выдохнул, осознав, что все это время напряженно задерживал дыхание. Удачно, что он догадался уговорить Рамиреза присутствовать при пробуждении. — Вы очень красиво это сделали, — сказала Полумна. — Как в танце. Пожилой ликвидатор ничего не ответил, но его смуглые щеки зарделись. — Сколько уйдет времени, чтобы снять проклятие и всех вывести из стазиса? — спросил Гарри, оглядывая длинные ряды двухэтажных коек. — Если у старшего целителя Питерса будет открыт канал к восприятию нового, то примерно две недели, — привычным, слегка потусторонним голосом ответила Полумна. — Если же его восприятие будет ослеплено инертным сиянием, то около месяца. — Пожалуй, я могу поспособствовать открытию этого канала, — хмыкнул Рамирез. — Джонатан мой старый приятель. Пойдем, mi amore, разберемся с этим бюрократом. — Полумна, действуй осторожно. Информация о пробуждении не должна выйти из больницы или просочиться в прессу, это может быть опасно для пациентов. — Конечно, Гарри. Я знаю. Она окружила спящего юношу зеленоватой сферой Глубокого сна и вышла из палаты.***
Череда ноябрьских дней слилась для Гермионы в нескончаемый поток дождя и смутной тревоги. Она рассеянно читала рабочие документы, невпопад отвечала на вопросы коллег, забывала не только пообедать, но и поужинать. Она почти не выходила на улицу, проводя вечера за упражнениями по окклюменции, раз за разом пытаясь убедить себя в бессмысленности тех или иных воспоминаний. Это выматывало. Это выводило из себя. Потому что у Гермионы ничего не получилось. На периферии сознания всегда оставалось предательское понимание, что то, в чем она пытается себя убедить, — неправда. Хуже всего были сны. Ее преследовали выматывающие сюрреалистические сюжеты, в которых вороны с головами в виде электронных часов раскачивали люстру в темной гостиной Малфой Мэнора, а где-то на заднем плане звенел безумный смех Беллатрисы. В ее снах пахло сеном и дымом, а когда она пыталась рассмотреть свои руки, они превращались в виноградные лозы. Она спала чутко, просыпаясь от любого шороха, и с трудом снова проваливалась в сон, который, в свою очередь, не приносил облегчения. Так что в пятницу, через четыре дня после первого урока окклюменции, даже тактичный, никогда не влезающий в чужие дела Билл не выдержал и поинтересовался: — Что случилось, Гермиона? Ты сама не своя. Я привез тебе расшифровку шумерских самопишущих табличек, а ты ее даже не открыла! Она слабо улыбнулась в ответ. — Прости, всю неделю не очень хорошо себя чувствую. Может, осенняя хандра? Погода в последние дни сводит с ума. Билл недоуменно посмотрел на нее. Чтобы какая-то погода помешала Гермионе Грейнджер изучить недавно расшифрованную клинопись волшебников, живших пять тысяч лет назад? Он недоверчиво покачал головой, однако допытываться не стал. — Может, съездишь к родителям? Там сейчас как раз весна. А мы с Боунс разберемся с брифингом попечительскому совету. Она вроде уже разделалась со всеми отчетами. — Нет! — услышали они тихий, полный отчаяния голос Сьюзен. — Не разделалась. Я очень, очень далека от того, чтобы с ними разделаться. Боунс вышла из своего закутка и бессильно прислонилась к стеклянной двери. — Билл, можешь, пожалуйста, припомнить самое поганое из известных тебе проклятий? Что-нибудь действительно жуткое. Возможно, распространяющееся на десять поколений вперед. В руках у нее были стопки пергаментов, и Гермиона даже со своего места видела, каким мелким почерком они исписаны. Сьюзен выглядела не лучше Гермионы: мучнисто-серое лицо, глубокие тени под глазами, россыпь мелких прыщиков на лбу. Казалось, у нее не было сил даже на слабенькие гламурные чары. — Я ненавижу Патрицию Стимпсон. Не думала, что когда-нибудь скажу это, но я желаю ей долгой, мучительной и позорной смерти. Артура на посту главы Сектора борьбы с незаконным использованием изобретений маглов заменил его коллега Перкинс. А тот, в свою очередь, полгода назад вышел на пенсию, и на его место пришла молодая и очень деятельная Патриция. Казалось, что своей целью она поставила не допустить использования волшебниками магловских изобретений вообще. Под новым руководством незначительный прежде Сектор разросся в крупный департамент с двумя десятками сотрудников на постоянном контракте. Патриция активно сотрудничала с прессой, рассказывая «Пророку», от скольких опасностей они спасли и маглов, и магическое сообщество. Второе — значительно чаще. За последние годы все больше магловских изобретений внедрялись в магический мир, немалую роль в этом сыграла и Лаборатория. Однако вместе с кондиционерами, мантиями на молнии и химическими удобрениями к волшебникам просачивались и менее безобидные вещи. Оружие, взрывчатка, наркотики. Например, Серые кристаллы, заполонившие подпольные бары и казино, были не чем иным, как магически модифицированным метамфетамином. Мисс Стимпсон во всеуслышание заявила, что готова отдать жизнь за безопасность магического сообщества. И как важна крайняя осторожность с магловскими технологиями. Прежде чем модифицировать или просто использовать любой созданный маглами предмет, теперь необходимо было его верифицировать и лицензировать в Секторе. И вот как раз все эти лицензии и стали для Сьюзен персональным кошмаром. — Эта женщина в одиннадцатый раз отправляет обратно мои документы. Все обоснования идеальны, но она каждый раз придумывает новый повод отказать нам в лицензии. Так что имейте в виду, сейчас Ромильда пользуется хроматографом совершенно незаконно. И это не говоря уже об экспериментах мистера Уизли. — Ты не говорила, что все настолько плохо, — нахмурился Билл. — Может, попросить отца тряхнуть старыми связями в Министерстве? — Я была уверена, что справлюсь с этой выскочкой. А потом это стало уже личным делом. В любом случае сейчас я от помощи не откажусь. Но с удовольствием рассмотрю и вариант с проклятием, — с пугающей серьезностью ответила Сьюзен. Билл хмыкнул, но по его лицу было заметно, что мыслями он уже где-то в коридорах Министерства, ищет чиновников достаточно влиятельных, чтобы утихомирить бюрократическое рвение мисс Стимпсон. — Почему вообще вопросы должны решаться таким образом? — возмутилась Гермиона. — А если у нас нет нужных знакомых? Нам что, работать незаконно? Или прекратить исследования вообще? — Издержки олигархического строя. Все по блату, все по личным договоренностям, — к ним на своем офисном стуле подкатился Теодор. — Меня больше настораживает другое. Почему вообще Министерство так заинтересовали маглы? Он подвинул стул ближе к Гермионе и облокотился на стол в нескольких дюймах от нее. Она почувствовала, как левая (ближайшая к Тео) щека наливается жаром. Буквально каждым волоском на коже ощущалось его присутствие. Впервые со дня ее урока с Малфоем она оказалась так близко к Тео. Они почти не пересекались за эту неделю: Тео безвылазно сидел в углу опенспейса, собирая новый алгоритм. Вокруг него, как дикие осы, кружились арифмантические выкладки, расчеты на клочках бумаги и пергамента с толстыми справочниками в кожаных переплетах. Со своего рабочего места Гермиона украдкой наблюдала за ним, но подходить не собиралась. Во-первых, он очевидно занят. Во-вторых, ей было неловко. Тео не мог знать о ее занятии с Малфоем и о неутешительных выводах, к которым она пришла после экскурсии по собственным воспоминаниям. Но она все равно чувствовала какую-то нескладность, неуместность своей инициативы. «Отношения — не самая моя сильная сторона. Нам просто хорошо вместе, зачем нужны какие-то ярлыки и обязательства? Ты согласна?» «Конечно. Мне тоже сейчас не до этого». Гермиона с усилием отбросила болезненные воспоминания и вернулась к беседе. Ребята уже обсуждали планы на Рождество. Билл с Флер планировали поехать к ее родителям во Францию — те давно не видели внучку. Сьюзен собиралась в Италию к мужчине, с которым познакомилась по переписке. — Мы думали отпраздновать вдвоем, да, Гермиона? — услышала она голос Тео, но смысл сказанных слов дошел до нее с трудом. — Э-э, да, наверное, — в замешательстве ответила она. Они ничего не думали. Во всяком случае, вместе. Билл и Сьюзен едва заметно переглянулись, но никак не прокомментировали ее ответ. Гермиона невольно порадовалась, что Ромильда сегодня на конференции для зельеваров. Уж она бы не постеснялась задать пару-тройку бесцеремонных вопросов. «Так вы встречаетесь?» — спросила бы она. — «Определились наконец?» И что, скажите на милость, должна была бы ответить Гермиона? — Ох, вы знаете, мне пора наконец изучить те гримуары, а то они лежат, пылятся, а ведь интересно, что там. Не думаю, что пять тысяч лет назад волшебники были искуснее, во всяком случае, с магловской наукой такое не проходит — все самое интересное изобрели за последние сто лет. Но мало ли… Вдруг в магическом мире по-другому, ну, знаете, утерянные заклинания, природные чары или что-нибудь. Ну, вы понимаете. Она поспешно собрала с общего стола рабочие бумажки и ретировалась в свой закуток, плотно закрыв матовую стеклянную дверь. Почему Тео так сказал? Причем он говорил так, словно дело уже решенное, будто они уже все обсудили и пришли к выводу, что встретить Рождество вместе, вдвоем, — это отличная идея. Отличная же? Гермиона рассортировала по степени важности все бумаги на столе. Отметила магическими закладками все потенциально интересные места в книгах с полки «Для изучения». Причесалась и украдкой взглянула в карманное зеркальце, с незапамятных времен валяющееся в ящике ее стола. Глубоко вздохнула. Открыла, наконец, шумерский гримуар, надеясь, что в трехтысячном году до нашей эры волшебников беспокоили проблемы попроще. — Кажется, я поставил тебя в неловкое положение, — его голос показался ей слишком громким. Тео вошел в кабинет и аккуратно закрыл за собой дверь. Гермиона не знала, что сказать, поэтому молча разглядывала его, мысленно проигрывая в голове потенциально возможные ответы. «Не переживай, все в порядке. Ты меня нисколько не смутил», — добавить открытую улыбку и проследить за тоном, чтобы без этого ее дурацкого высокого голоса. «А что, совместное Рождество — ничего себе идея, сам придумал?» — небрежные интонации, непринужденная поза. Можно поправить волосы невзначай. «У меня уже есть планы на Рождество, и ты не то чтобы в них входил», — холодно и отстраненно. В конце поджать губы. Пауза затягивалась. Тео так и стоял у двери, скрестив на груди руки. Рукава его темно-синей рубашки были закатаны, так что Гермиона могла видеть голубоватые вены, оплетающие его предплечья. В холодном свете лабораторных ламп они странно контрастировали с бледностью его кожи. — Что на тебя нашло? — спросила, наконец, Гермиона. Тео оторвался от двери и медленно обошел стол, оказавшись прямо за ней. Кожа покрылась мурашками, когда он наклонился к ее уху и, обдавая мочку горячим дыханием, прошептал: — Я задолжал тебе Рождество, помнишь? И подумал, вдруг приглашение распространяется не только на прошлый год. Гермиона почувствовала, как закрываются глаза. Даже не пытаясь противиться, она повернула голову и коснулась его губ своими. Замерев на мгновение, он ответил на ее поцелуй и, не отрываясь, вместе со стулом развернул ее лицом к себе. Тео был прохладным. Как глоток воды чуть ниже комнатной температуры — не ломит от холода, а только освежает; утоляет жажду. Прохладными были и его пальцы, сжимающие ее волосы на затылке, откидывающие ее голову назад. И его губы, скользнувшие от ее рта к скуле, а затем, через шею, к открытым широким воротником ключицам. Также прохладными были глаза, синие, как южное море в начале лета. Гермиона нехотя отстранилась и посмотрела ему в лицо. Черные брови вразлет. Нос с небольшой горбинкой. По-детски пухлые губы, как всегда обветренные и обкусанные. Три крошечные родинки под правой скулой. Непослушная волнистая прядь, упавшая на высокий лоб. Едва заметные следы постакне на щеках. Гермиона знала каждую деталь, помнила наизусть каждую черту. И впервые за два года — с тех пор, как она осознала, что Тео нравится ей не просто как умный и обаятельный коллега — она призналась себе в том, что ей его не хватает. Она призналась себе в том, какое огромное значение для нее имеет то, что он сегодня сказал. И то, что он сделал после, прямо на работе. Ей недостаточно. Ей мало того, что есть. И от этого она несчастлива. Но ведь им не обязательно обсуждать все именно сейчас? — У меня дома лежит справочник по связующим чарам, там есть несколько непонятных мне векторных формул. Я подумала, может, ты поможешь разобраться? — спросила она, запуская руки ему под рубашку. Его кожа тоже была прохладной. — О, с векторами бывают очень интересные казусы! — оживился Тео. — Там важно учитывать все переменные и следить за тем, чтобы график не выходил в прямую. Что за справочник? Авкидиса или Лоутона? Гермиона с нежностью посмотрела на него. — Ты же понимаешь, что мы не будем его изучать? И они не сговариваясь вышли из закутка и исчезли в зеленых языках пламени лабораторного камина.***
Они вошли в темную гостиную Гермионы в обнимку. Не расцепляя пальцев, она левой, свободной от его хватки рукой стерла с носа Тео пятно сажи. И неосознанно задержала ладонь у его щеки. — Хочешь что-нибудь выпить? Он не стал отвечать и поцеловал ее. Сколько ночей она об этом мечтала? Сколько часов за своим рабочим столом она провела, представляя, как его губы обрушатся на ее, сминая, уничтожая все сомнения и неуверенность? Нежно, почти невесомо он провел носом по ее щеке, и от этого неуловимого движения внизу живота сформировался обжигающий шар. Поцелуй в скулу. В висок. В уголок рта. В шею, прямо за мочкой уха. В место, где соединяются шея и плечо. В ложбинку между ключицами. Когда его губы опустились ниже, Гермиона невольно откинулась назад, вжимаясь бедрами в его тело. Чувствуя, как его член наливается жаром и упирается ей в живот. Непослушными пальцами она начала расстегивать пуговицы на его рубашке. Резким движением сорвала ее с его плеч. Гермиона чувствовала его руки на спине — они очерчивали каждый позвонок. Внезапно ее закрытые веки полоснула белая вспышка. «А еще он не Тео, не Тео, не Тео». Но это же он! Это Тео. Она обхватила руками его шею, углубляя поцелуй. Провела языком по его зубам, чувствуя яблочный вкус слюны. Он что, мармеладки ел? Отпусти меня. Гермиона резко отпрянула от Тео, спиной наткнувшись на свой розовый диван. Кожа на ее руках была абсолютно чистой, но на секунду ей показалось, будто ее запястье расцвечивают желто-фиолетовые кровоподтеки. Ее правое запястье. Прекрасно. Она почти услышала этот баритон, отстраненный и насмешливый одновременно. Голос прозвучал так внятно, что она осмотрелась вокруг. — Что случилось? — Тео сел на диван рядом, заглядывая ей в глаза. Его рука совершенно естественно обернулась вокруг ее талии. Гермиона прильнула к его плечу и проговорила: — Все хорошо. Мне просто показалось. «Искусством самообмана ты владеешь великолепно». Рука Тео спустилась ниже и аккуратно сжала ее бедро, обтянутое атласом офисной юбки. Еще секунда, и его пальцы оказались под тканью, нежно поглаживая кожу и продвигаясь выше. Туда, где она хотела почувствовать его больше всего. «Магловское вино? Я в деле, буду у тебя часов в восемь». — Тео. Он поднял на нее свои синие, с электрической искрой глаза и прошептал: — Гермиона? Она с трудом вывернулась из его объятий и отодвинулась на противоположную часть дивана. Что происходит? — Что происходит? Откуда взялось Рождество? Кто мы друг другу? Слова отскакивали от стен, как пейнтбольные шары — с силой, синяками и следами краски, оставляющими на внутренней стороне ее век разноцветные потеки. — Это важно? — Тео ответил ей недоуменным взглядом. Он смотрел так беззащитно, что у Гермионы заболело сердце. Но она ответила, не могла не ответить. — Да. — Тогда я не знаю. — И что это значит? — видит Мерлин, Гермиона не хотела задавать этот вопрос. — Я просто подумал, что раз в прошлом году у меня не получилось приехать к вам в Нору, возможно, в этом ты захочешь провести Рождество со мной, — пожал плечами Тео. — Мне нравится быть с тобой, и я был уверен, что тебе тоже нравится мое общество. Сейчас конец ноября, и вроде бы у тебя не было планов, во всяком случае, в прошлом и в позапрошлом году ты приглашала меня на Рождество еще в середине октября. Так что я решил позвать тебя сам. И он снова пожал плечами, и от этого жеста в животе Гермионы что-то перевернулось. Ей захотелось снять с него эти дурацкие брюки и, не тратя времени на свою одежду, оседлать его, просто отодвинув в сторону белье. «Для здорового сна нужно личное пространство, правда?» Нет. Неправда. Не с ним. — Тогда тебе стоило сначала спросить у меня, а не сообщать Сьюзен и Биллу о наших планах, будто это решенное дело. Гермиона подтянула колени к подбородку и обхватила ноги руками. Огненный шар внизу живота обернулся ледяным камнем. Ей не хотелось продолжать разговор. — Но ты же ответила, что так и есть — Тео удивленно посмотрел ей в глаза. — И я решил, что все в порядке. «Сейчас самое время», — подумала Гермиона. — «Нет лучшего момента, чтобы расставить все точки на «i» и выяснить, что же между нами, кто мы друг другу и что он вообще ко мне чувствует. Мы говорим на разных языках, и всем станет только легче, когда все выяснится». Но сказала она почему-то совершенно другое: — Мне кажется, тебе лучше пойти домой. Тео выглядел озадаченным, но он быстро справился с собой. — Как скажешь. Он неловко встал с дивана, быстро застегнул рубашку, периодически промахиваясь пуговицами мимо петель, и уже через мгновение растворился в камине. Когда он исчез, Гермиона еще несколько минут бездумно разглядывала остывшую, серую от пепла золу. Внезапно в окно постучали. За стеклом сидела пестрая сова с письмом в клюве. Гермиона нехотя встала с дивана и открыла створку. «Привет, Грейнджер! У меня для тебя две новости и обе хорошие (для разнообразия, ха-ха). Книга, которую ты искала, нашлась в маминой библиотеке. И да, Джейн не против, если ты заглянешь к нам в следующие выходные. Захвати магловскую пиццу с ананасами, мамуля ее обожает. С пылающим сердцем и любовью до гроба, твой преданный поклонник Блейз». — Фигляр, — невольно фыркнула Гермиона и тут же, пока сова не улетела, набросала ответ: «Многоуважаемый и достопочтенный мистер Забини! Благодарю вас за очаровательное письмо и замечательные новости. Надеюсь, здоровье вашей маменьки в порядке? Передайте ей от меня наилучшие пожелания и глубочайшую благодарность за приглашение и возможность ознакомиться с заинтересовавшим меня трактатом. И хотя вкусы миссис Забини несколько специфичны, разумеется, я буду счастлива удовлетворить ее каприз. Будет ли вам удобно принять меня в воскресенье, в два часа пополудни? С наилучшими пожеланиями, Гермиона Джин Грейнджер». Она запечатала конверт и отдала его сове. Та, нахохлившись, сидела на спинке кресла и косилась на Гермиону то одним, то другим янтарным глазом. — Хочешь что-нибудь перед обратным полетом? Птица пренебрежительно ухнула и стремительно вылетела в окно. Гермиона проводила ее взглядом. Настроение, как и всегда, когда у нее появлялся какой-то конкретный план, улучшилось. И она, твердо решив как следует набраться сил и не прокручивать перед сном глупые мысли снова и снова, отправилась в кровать. И если ей снова приснятся эти глупые вороны — им же хуже.