***
Обливиэйт накладывала Гермиона. Ее заклятие забвения было похоже на едкий растворитель, который выжигал все ненужные воспоминания, оставляя нетронутым то, что безопасно. Более того, она виртуозно заменяла все, что стерла, чем-то новым — подбрасывала мозгу идеи, чем заполнить внезапно появившиеся провалы в памяти. Гермиона не знала, выдержит ли ее магия разрушительный напор Волдеморта — история с Бертой Джоркинс, которую тот запытал до смерти, пытаясь пробиться сквозь Обливиэйт Барти Крауча, не выходила у нее из головы. Но она постаралась сделать так, чтобы у потенциального легилимента не возникло даже подозрений насчет того, что с памятью ребят кто-то поработал. Она заканчивала со Сьюзен, когда в окно Лаборатории постучал пестрый филин. Гермиона довела заклинание до конца, подсказав Боунс, что после представления Селвина она час сидела в кабинете, копируя лицензии для новых приборов, чтобы отправить их в Сектор борьбы с незаконным использованием изобретений маглов. — И что, вообще все документы подписаны? — спросила Гермиона. — Каждая справка! — округлила все еще слегка мутные после Обливиэйта глаза Сьюзен. Она стояла на ногах немного нетвердо. — Причем я даже на первый взгляд заметила несколько ошибок в оформлении, но чудо! Патриция Стимпсон, эта стерва, выдала им все разрешения. Стук в окно становился все настойчивее. — Гермиона, там сова, откроешь? — Да-да, что-то я отвлеклась, — Грейнджер еще раз внимательно посмотрела на Сьюзен, убедилась, что та окончательно пришла в себя, и приоткрыла створку. Взъерошенный филин влетел в комнату, недовольно отряхиваясь от мокрого снега. Усевшись на край стола, он протянул Гермионе лапку, к которой была привязана записка на плотной бумаге. «Дорогая мисс Грейнджер! Я был счастлив получить ваш любезный ответ с согласием встретиться. Рад сообщить, что сегодня я буду по делам в Лондоне, и, если у вас нет других планов на вечер, приглашаю провести его в моей скромной компании. Буду ждать вас с семи часов в ресторане «Лаор» в Ислингтоне. Не ужинайте! У них великолепный карри и самые вкусные самосы в Британии. С надеждой на скорую встречу, Цербер Ланграм». Остаток рабочего дня Гермиона провела в компании Билла. Новости про поместье Селвина совершенно вытеснили ее идею о том, что теперь силы Лаборатории стоит сосредоточить на дементорах. Но сейчас самое время было поднять этот вопрос. Они заперлись в кабинете, и уже через два часа стены и часть потолка была покрыта разноцветными пергаментами со схемами, списками литературы, которую необходимо запросить в Особой секции министерской библиотеки, распечатанными материалами из поместья Забини. — Хорошо, — сказал Билл, оглядывая все это великолепие. — Сейчас я хотя бы понимаю, в какую сторону думать. Как считаешь, может, привлечь Рольфа Скамандера? Я слышал, он отличный спец по магическим существам. — Да. Только не забудь: ваша задача не просто выяснить, как убивать дементоров. Нам нужно оружие массового поражения. Волдеморт явно настроен создать как можно больше этих тварей, а сил противостоять и армии Пожирателей, и толпе дементоров у нас точно нет. Я хочу найти что-то, что сожжет эту липкую гадость ко всем чертям. — Успокойся, Гермиона, я все понимаю, — хмыкнул Билл. — Давай начнем с малого и для начала просто выясним, как вообще их можно убить. А дальше будем решать проблемы по мере их поступления. И ты когда-нибудь объяснишь мне, кто такие эти черти, которых ты постоянно упоминаешь, когда злишься? — Когда-нибудь обязательно объясню, — невозмутимо ответила Гермиона. Она собрала в стопку книги и посмотрела на начальника. — Напишешь Рольфу? Вы вроде неплохо поладили, когда он приезжал с Полумной на Рождество в Нору. — Да. А ты иди очаровывать мисс Дерпст, чтобы нам не ждать разрешения на посещение Особой секции, — ответил Билл. — Почему это я? — удивилась Гермиона. — Она к тебе неровно дышит. Во всяком случае, на запрос оригинального издания «Detestationes maximae» мне она отказала, а тебе выдала редчайший гримуар как миленькая. — Фелисити просто знает, что книги со мной в безопасности. — О, так для тебя она Фелисити? — Иди к черту, Билл, — фыркнула Гермиона и, запихнув внушительную охапку книг в маленькую бисерную сумочку, вышла из кабинета. В «Лаор» она переместилась без четверти семь, так как не смогла усидеть дома. Гермиону терзало смутное предчувствие, что бывший начальник Гарри расскажет что-то важное. Цербер Ланграм хоть и слыл дамским угодником, никогда ничего не делал просто так. Несмотря на то, что она пришла раньше, глава Аврората в отставке был уже на месте. Он сидел в отдельной кабинке, укрытой от посторонних глаз расшитыми занавесками, и с аппетитом поедал крошечные пирожки. Улыбчивая индианка провела ее к столику и, поклонившись, бесшумно удалилась. — Мисс Грейнджер! — мистер Ланграм торопливо поднялся и отодвинул для нее стул. — Счастлив видеть вас в добром здравии! С годами вы только хорошеете. Как вам удается сохранять такой цветущий вид, при вашем-то графике? За год, что Гермиона не видела бывшего главу Аврората, тот почти не изменился. Та же седая грива до плеч, те же очки в золотой оправе, тот же испытующий взгляд темных, похожих на блестящие спинки жуков глаз. Непривычно было видеть его в гражданской мантии — неприметной, но ладно скроенной по фигуре. Гермиона сердечно пожала протянутую руку и, усевшись за столик, ответила: — Гламурные чары и регулярная йога, мистер Ланграм, вот и весь секрет. — Йога? Это что-то новомодное магловское? — Пожалуй, можно и так сказать, — засмеялась Гермиона. Она осмотрела стол в поисках меню, но Ланграм жестом остановил ее. — Я взял на себя смелость сделать заказ за вас. Надеюсь, вы не сочтете за грубость мою попытку быть галантным. — Ни в коем случае, — улыбнулась она. — Что привело вас в Лондон? Светская беседа плавно перетекла в настоящее гастрономическое пиршество. На столе один за другим появлялись пиалы, наполненные рисом, овощами, острым мясом и цветными соусами. Цербер, не прерывая интереснейшего рассказа об операциях Аврората в восьмидесятых, предлагал Гермионе то обмакнуть лепешку в чатни, то отведать «этого — не могу подобрать другого слова — волшебного бириани». Наконец запив все это великолепие теплым масала-чаем, они сыто откинулись на подушки. История была закончена, и в воздухе повисла уютная пауза. Кажется, пришло время поговорить о деле. — Признаться честно, дорогая мисс Грейнджер, я был удивлен, когда получил ваше письмо, где вы в свойственных вам вежливых выражениях интересовались историей Воронова крыла. Не буду ли я слишком самонадеян, если предположу, что вы столкнулись с одним из членов этой группировки? «Не буду ли я слишком самонадеянным», — хмыкнула про себя Гермиона. — «Не удивлюсь, если вы уже в курсе, с кем именно я столкнулась». — К сожалению, не могу рассказать, это не моя тайна, — ответила Гермиона. — Но я была бы рада, если бы вы поделились всем, что знаете об этой организации. — Понимаю, — поднял сухие ладони Ланграм. — Понимаю, принимаю и постараюсь поделиться всем, что мне известно. Он задумчиво покрутил в руках кувшинчик с теплым молоком и, устроившись поудобнее на подушках, начал рассказ: — Впервые я услышал о Вороновом крыле от своего предшественника, Мориса Стеббинса. В начале семидесятых, когда я работал в Департаменте магического правопорядка, мы расследовали цепочку поставок темномагических артефактов на британский черный рынок. Контрабандисты были неуловимы: все зацепки обрывались, улики пропадали из хранилищ, и даже самые лояльные информаторы разводили руками и под Веритасерумом клялись, что ничего не знают. — Несмотря на это, у нас был подозреваемый — высокопоставленный чиновник Министерства, отпрыск одного из Священных двадцати восьми. Принимая во внимание все странности этого дела, я был очень осторожен. Все улики, хотя бы косвенно указывающие на него, помещались в защищенное хранилище, доступ к которому был только у меня. Даже в плане бюрократии я изо всех сил запутывал следы, чтобы этот человек не узнал, что я под него копаю. Признаюсь честно, хоть тогда я и был, по сути, зеленым юнцом, то дело я провел образцово. Но за несколько дней до ареста, когда вся доказательная база была собрана, а свидетелей переселили на защищенную квартиру, меня вызвал к себе в кабинет глава Аврората, как раз этот самый Морис Стеббинс. «Мистер Ланграм», — сказал мне он, — «настоятельно рекомендую вам прекратить расследование в отношении Луция Слизнорта. Я говорю вам это неофициально, только потому что вы мне глубоко симпатичны. Не портите себе жизнь, я уверен, вас ждет блестящее будущее». — И вы послушались? — спросила Гермиона. — Ни в коем случае. Я был чуть старше, чем вы сейчас, и фатализм зрелости еще не пришел на смену юношеской пылкости и стремления сделать этот мир лучше. Я гневно отказался прекращать расследование и вышел, смешно вспомнить, изо всех сил хлопнув дверью. Ланграм достал из кармана потрепанный кисет и, набив трубку, закурил, распространяя вокруг себя горькие ароматы полыни и табака. — И что произошло дальше? — А дальше, моя дорогая мисс Грейнджер, дело просто развалилось. Все бумаги и артефакты пропали из защищенного хранилища. Свидетели наотрез отказались выступать перед Визенгамотом, хотя я был уверен, что никто не мог проникнуть к ним на конспиративную квартиру и заставить изменить показания. Суда не было, потому что дело исчезло. Испарилось. Если завтра вы отправитесь в министерский архив, вы не найдете там ни одной записи касательно того расследования. Что удивительно, потому что квитанции об оплаченных сверхурочных для оперативников и информация обо всех накладных расходах хранится бессрочно. Министерство очень строго следит за бюджетными тратами. Но не в этом случае. — Как вы узнали, что к этому причастны люди из Воронова крыла? — Мне рассказал об этом Морис Стаббинс. Через месяц после этих событий он пригласил меня в клуб выпить огневиски. Это было неожиданно: ведь где я, обычный, хотя и не лишенный чутья оперативник, и где он, знаменитый борец с темными магами, глава Аврората. После трех стаканов, когда я уже извелся от нетерпения узнать, зачем же он меня позвал, Стаббинс отставил виски и, проникновенно глядя мне в глаза, сказал: «Цербер, я не просто так говорил, что перед вами лежит блестящее будущее. Вы умны, способны и, что еще важнее, дотошны и внимательны к мелочам. Как вы смотрите на то, чтобы продолжить свою карьеру под моим началом, в Аврорате?». Сказать, что я был поражен, — ничего не сказать. Особенно учитывая то, как мы расстались в последний раз. Но чего греха таить, мне было лестно, что такой важный человек посчитал нужным предложить мне место именно таким образом. К тому же я всегда мечтал стать аврором, задачи Департамента казались мне слишком мелкими и незначительными. Чувствуя, что могу поставить свои условия, я набрался нахальства и ответил: «Согласен, но при одном условии: вы расскажете мне, как развалилось дело против Луция Слизнорта». — И он рассказал? — подалась вперед Гермиона. Сонная одурь, вызванная обильной едой и теплым питьем, слетела с нее моментально. — Да, — кивнул Ланграм. — Все оказалось очень просто: Луций нанял Вороново крыло, чтобы они избавили его от любых преследований. Это практически разорило его семейство, так что его сыну Горацию — вы наверняка с ним знакомы — пришлось самому зарабатывать на жизнь. Все, что рассказал мне Стаббинс, — так это то, что спорить с Вороновым Крылом бесполезно. Как именно работает эта организация, кроме того, что они берут за работу кучу денег и всегда, в ста процентах случаев, выполняют заказ, известно мало. Но спустя несколько лет я снова столкнулся с ними, и вот тут мне придется взять с вас магическую клятву, что вы никому и никогда не расскажете, что получили эти сведения от меня. Цербер замолчал, испытующе глядя на Гермиону своими глазами-жуками. Она с готовностью протянула руку и с нетерпением ждала продолжения, пока волшебные линии клятвы оплетали их предплечья. — Спасибо. Обещаю, в ближайшее время вы поймете, что это не старческая паранойя, а разумная предосторожность. Итак, я уже четыре года как аврор, и одно хитрое дело, связанное с проклятым кольцом и дрессированной химерой, привело меня и моего напарника в небольшой городок в Финляндии. Название, уж простите старика, забыл — помню только, что он был далеко за полярным кругом. «Как же, забыл он», — подумала Гермиона. — «Беда с этими чиновниками, неужели Гарри через сорок лет будет таким же — скрытным, дозирующим информацию интриганом?» — Не буду ходить вокруг да около, но мы вышли на некоего Дмитрия, который, по нашим сведениям, и похитил кольцо. Сейчас я понимаю, что, скорее всего, Дмитрий сам навел нас на свой след, не знаю уж, по какой причине. Может быть, ему стало скучно? Таким, как он, всегда скучно. Как бы то ни было, одним воскресным утром мы оказались возле небольшого треугольного домика, знаете, такие финские дома, которые выглядят как будто крышу поставили на землю? Гермиона кивнула, и пожилой волшебник продолжил: — Финляндия, разумеется, вне юрисдикции Британии, но у нас было разрешение на задержание, а между нашим и финским Министерствами — соглашение об экстрадиции. Так что мы, тщательно изучив обстановку и не найдя ничего внушающего опасения, ворвались в этот домик, размахивая палочками и вопя что-то об аресте и правах. Цербер Ланграм замолк, задумчиво выпуская из ноздрей сизые клубы дыма. Пауза длилась мучительно долго, и Гермиона неосознанно задержала дыхание, дожидаясь продолжения. — Что было дальше? — наконец тихо спросила она. — Вы знаете, мисс Грейнджер, эта история произошла больше тридцати лет назад, но я до сих пор до мельчайших подробностей помню тот день. Хрусткий мороз, белый снег, иголки корабельных сосен в ледяной глазури. Представляете — каждая иголочка покрыта льдом и искрит на солнце, как бриллиант. Синее небо и уютный домик, выкрашенный голубой краской — как будто в цвет. Мы взломали дверь и оказались в небольшой комнате. Выскобленный деревянный пол, основательная, но простая мебель и мужчина, спокойно сидящий за столом. Он даже не поднялся, когда мы появились на его пороге. Через мгновение и я, и Лоуренс, обездвиженные, оказались на стене. Он повесил нас на крючки для одежды. «Вы сломали мне дверь, глупые мальчишки», — сказал этот человек. — «Так что надеюсь, никто не будет в обиде, если я немного поломаю вас». Голос Ланграма звучал глухо и безэмоционально, но его руки дрожали так, что он с трудом удерживал свою курительную трубку. — Сначала он взялся за моего напарника. Дмитрий приставил палочку к его виску, а потом Лоуренс закричал. Не могу сказать, сколько времени это продлилось, наверное, минут десять. Я бы сказал, что для меня это показалось вечностью, но что я знал тогда о вечности… — печально произнес Цербер. — Наконец Лоуренс обмяк, и, скосив глаза, я увидел, как мертвенная бледность заливает его лицо. А потом он просто перестал дышать. И тогда Дмитрий повернулся ко мне. Последнее, что я помню, — это голубые, как будто бы выцветшие глаза. А потом прикосновение палочки к виску — и темнота. Ланграм перевел дыхание и судорожно затянулся погасшей было трубкой. Хрипло закашлявшись, он трясущимися руками снова набил ее табаком, поджег кончиком палочки и, будто бы преодолевая сам себя, продолжил: — Он показывал мне мою жизнь, но реальные воспоминания перемежались какими-то фантасмагорическими видениями. Я прожил заново собственное рождение. Я видел, как моя мать, которая прижала меня к груди сразу после родов, превратилась в гигантскую сороконожку, и чувствовал, как она гладит меня шершавыми лапками. Я ощущал, как вкус ее молока отдает железистым запахом крови, и губы мои были липкими. Я слышал, как монстр в шкафу в моей детской комнате скребется, пытаясь ночью выбраться наружу. — Это не было фантазиями, я проживал свою жизнь, точнее, новую, жуткую ее версию, еще раз, заново. Хогвартс, куда я поступил в одиннадцать, стал мрачной цитаделью, полной ужаса и кошмаров. Опасности подстерегали нас на каждом шагу. До выпуска дожили только четверо моих однокурсников — все остальные погибли. Кто-то утонул в озере, кто-то стал жертвой жестоких экспериментов преподавателей, а кто-то просто не проснулся утром и лежал в спальне для мальчиков неделями, разбухший, покрытый трупными пятнами и влажной плесенью. — Некоторые измененные воспоминания были безобидными. Например, моя первая палочка была из бука и с сердечной жилой дракона внутри. А Дмитрий почему-то заставил меня поверить, что меня выбрало ольховое древко с сердцевиной из волоса единорога. Зачем ему это было нужно? Не знаю. Как не знаю и того, как мне удалось сохранить разум, когда спустя тридцать два года я очнулся, висящим на крючке для одежды, по соседству с лохматой шубой и прорезиненным макинтошем. Гермиона ошарашенно смотрела на пожилого человека, сидящего напротив. Казалось, он постарел на двадцать лет, рассказывая эту давнюю историю. — Дмитрий был заинтригован, когда я открыл глаза. «Какой интересный мальчик», — сказал он и, без видимого усилия сняв меня со стены, положил на тахту в углу комнаты. — «Побудь пока тут, а я подумаю, что с тобой делать». Я потерял сознание, но это был обычный обморок, во всяком случае, я так думаю. Когда я пришел в себя, была уже ночь. Этот человек так же, как и когда мы ворвались в его дом, сидел за столом и что-то писал. Заметив, что я очнулся, он присел на край кровати и дал мне какой-то отвар. У меня не было сил сопротивляться, и я выпил. «Жалко убивать такого способного мальчишку», — ухмыльнулся он. — «Поживешь пока со мной, посмотрим, может, ты окажешься мне полезен». Я прожил у него две недели, и только через несколько дней я смог самостоятельно встать и, прошу прощения за интимные подробности, посетить уборную. Все это время Дмитрий кормил меня с ложечки и поил Укрепляющим зельем. А когда я наконец смог передвигаться без посторонней помощи и попытался сбежать, он запечатал все окна и двери и предложил мне стать наемником в Вороновом Крыле, главой которого он является. — Вам предложили стать Вороном? — ахнула Гермиона. — Именно. — Вы отказались? — Я отказался. — И Дмитрий просто вас отпустил? — не поверила Гермиона. — Да. Он удивился моему отказу, долго распинался, какие заманчивые перспективы передо мной откроются и к каким тайным знаниям будет доступ, но я был непреклонен. Тогда он сказал, что в его организации ценят свободу воли и насильно ни к чему не принуждают. «До тех пор, пока выполняются мои правила, разумеется», — ухмыляясь, добавил он. — «Но правила обязательны только для Воронов, и, прежде чем принимать новичка в наши ряды, я эти правила более чем доступно объясняю. Каждый в Вороновом Крыле знает, на что подписывался». Так что да, я отказался, он вернул мне палочку, и я беспрепятственно покинул его дом, решив для себя, что никогда и ни при каких обстоятельствах не буду связываться с Вороновым Крылом, — закончил Ланграм, убирая наконец свою многострадальную трубку в карман мантии. Гермиона сидела, потрясенная. Получается, Малфой оказался членом такой группировки? Это ведь не просто наемники. Это какая-то секта, которой руководит безумец почище Волдеморта. Неужели Дмитрий и его подвергал такой чудовищной пытке? — Мистер Ланграм, я не знаю, как вас благодарить за такой личный рассказ. Спасибо, что поделились, это очень важная информация. Старый аврор внимательно посмотрел на нее из-под все еще черных, без единого седого волоска бровей. — Будьте осторожны, Гермиона. Знаю, бессмысленно вам это говорить, вы все равно поступите по-своему, вы еще так юны, но держитесь подальше от этих людей. Впрочем, я уверен, что это запоздалое предостережение, поэтому еще раз — будьте предельно осторожны, — вкрадчиво сказал он. — Спасибо, мистер Ланграм, — тихо ответила Гермиона. — А вам спасибо, что встретились со стариком. Надеюсь, мой рассказ оказался для вас полезен, — прежним галантным тоном произнес он. — Был рад повидаться, но боюсь, мне пора. В моем возрасте режим на первом месте, а время уже позднее. Разрешите проводить вас к камину? Ну-ну, не ищите глазами счет, дорогая. Смело отправляйте меня в Мунго, если я когда-нибудь позволю даме платить за ужин! И он, целомудренно взяв Гермиону за локоток, провел ее к ресторанному камину. Через несколько мгновений она оказалась дома, ошарашенная и оглушенная открывшимися ей сведениями.***
Следующие несколько дней прошли в лихорадочной деятельности. Гермиона металась между Лабораторией и министерской библиотекой, собирая всю доступную информацию о дементорах. Фелисити Дерпст без вопросов выдала ей разрешение на посещение Особой секции, и Гермиона часами просиживала в читальном зале, копируя в ноутбук (его Малфой отправил ей домой курьером DHL еще на прошлой неделе) собранную информацию. Вместе с нужными материалами она для отвода глаз брала и другие издания: последнее, чего ей хотелось, так это чтобы кто-то обратил внимание на то, что Гермиона Грейнджер внезапно заинтересовалась дементорами. Во вторник она, отбросив стеснение, снова напросилась к миссис Забини. Та, оказалось, уехала на Рождество в Италию, но в письме любезно разрешила Гермионе воспользоваться книгохранилищем даже в свое отсутствие. Грейнджер тщательно прошерстила собрание и нашла еще несколько редких брошюр. Их (благо книжки были тоненькие) ей удалось сфотографировать на маленькую цифровую мыльницу. В особняке Забини фотоаппарат работал из рук вон плохо, но после несколько попыток она все-таки смогла изолировать от магии небольшой кусочек пространства и скопировать нужные сведения. Рольф Скамандер, как и предполагалось, с готовностью согласился помочь Биллу с исследованиями. Последнюю неделю он пребывал в приподнятом настроении: в ночь после нападения на Мунго он несколько неприятных часов провел в уверенности, что Полумну похитили. Но его невеста как ни в чем не бывало заявилась домой под утро, сообщив, что отлично провела время, не стоило беспокоиться. Зная, что расспрашивать бесполезно, он тем не менее был уверен, что Полумна избежала какой-то большой опасности. И тот факт, что она оказалась в порядке, приводил его в восторг. Вечера Гермиона проводила на площади Гриммо, в напряженной тишине работая, пока Джинни нервно хлопотала по дому. Гарри торчал в Суонси, готовя масштабную операцию по захвату Контейнера Волдеморта, который им после тщательных поисков удалось-таки обнаружить. Авроры и оперативники ДМП работали под прикрытием, потребляя галлоны Оборотного зелья, так что периодически вместо головы Поттера в камине появлялся то полноватый лысеющий мужичок, то статная дама с учительским пучком на макушке. — Я в порядке, не беспокойся, — быстро сообщал он, чтобы через пару мгновений исчезнуть в сполохе магического пламени. Джинни, уже подготовившая подушечку под колени, чтобы поболтать через камин подольше, со вздохом убирала ее в ящик и шла в очередной раз драить гостевую ванную на третьем этаже. Черновик договора юристы Селвина прислали в среду утром. Это был образцовый документ с гладкими формулировками, изысканными завитушками на заглавных буквах и жесткими санкциями, которые могли воспоследовать в случае нарушения хотя бы одного из пунктов. В частности, за разглашение предмета исследований кем-то из Лаборатории виновное лицо обязано будет выплатить четыреста тысяч галлеонов штрафа. — Да они с ума сошли, — заявила Сьюзен, просмотрев бумаги. — Мы в жизни на это не согласимся. Ну то есть я понимаю, коммерческая тайна и все такое, но подписываться на такие драконовские штрафы — это безумие. — И что делать? — спросила Гермиона. Не то чтобы они вообще планировали соблюдать договор с Пожирателями смерти, но если есть возможность как-то отстоять свои интересы, то почему бы не попробовать? — Передай мне красное перо, — попросила Сьюзен. — Сейчас я почеркаюсь, уберу то, что совершенно неприемлемо, добавлю пару абсурдных и пару действительно необходимых требований с нашей стороны. Абсурдные они, разумеется, отклонят, а вот то, что нам нужно, возможно, и пройдет. — Где ты этому научилась? — восхищенно спросила Гермиона, передавая Сьюзен вычурное алое перо. — Хочешь жить — умей вертеться, — хмыкнула Сьюзен. — Так, они предлагают гонорар тысячу галлеонов в месяц для ведущего исследователя и восемьсот — для специалистов. Кто у нас будет ведущий, ты? — Ромильда. Я, конечно, кое-что знаю о ядерной физике, но она разбирается в этом куда лучше. — Не важно, — невозмутимо ответила Сьюзен, что-то яростно вписывая в документ. — Все равно, предлагают маловато. Как смотришь на то, чтобы выцыганить по две тысячи на каждого? — Серьезно? Как будто бы много даже для них, — усомнилась Гермиона. — Верно. Поэтому на полторы они согласятся как миленькие. Гермиона с уважением посмотрела на коллегу и, аккуратно прикрыв за собой дверь, оставила ее с документами наедине. Это была ее война, и Грейнджер не сомневалась, что Сьюзен выпьет у юристов-подпевал Селвина столько крови, что тех выгонят из их же собственного Совета. Ромильда отправилась в Оксфорд, консультироваться с профессором. Судя по задорному блеску в глазах, поездку она планировала совместить с романтическими выходными наедине с Дереком. — Он не верит, что у маглов есть свой Хогвартс! Посмотрим, кто из нас окажется прав. Тео абстрагировался от всей бурной деятельности и часами сидел в своем любимом углу, решая один за другим какие-то невозможные арифмантические уравнения. Гермиона почти решилась к нему подойти, чтобы подбодрить, но всякий раз вспоминала его слова: «Не стоит давать обещаний, если ты не уверена, что сможешь их выполнить». Что она могла ему сказать? Что сможет оградить его от встречи (вполне возможной!) с отцом? Что у них будут тайные портключи, которые в случае опасности перенесут в безопасное место? Что она понимает его страхи? Это бессмысленно. И тем не менее вид его прямой, напряженной спины, силуэтом выделяющейся на фоне окна, вселял в нее смутную тревогу и чувство вины. Газеты тоже не добавляли оптимизма. С каждым выпуском «Ежедневный пророк» и «Спелла», которые выписывала Гермиона, становились все язвительней и безапелляционней. Информация о нападениях дементоров просочилась в прессу, и журналисты упражнялись в остроумии, описывая беспомощность Министерства, которое преследует почтенных членов общества и закрывает глаза на реальные угрозы. Из светской хроники пропали маглорожденные волшебники. «Воскресный пророк» заменил колонку с обзором магловских диковин (еще в сентябре они с восторгом описывали игру «Монополия») на зубодробительно скучный экскурс в историю и традиции семей из Священных двадцати восьми. Парвати Патил уволили с поста главного редактора «Ведьмополитена». Атмосфера менялась, и изменения, незаметные сначала, собирались в снежный ком. В четверг вечером, за три дня до Рождества, Гермиона и Джинни сидели в гостиной на площади Гриммо. В камине уютно потрескивали дрова, а комната сверкала чистотой — всю неделю Джинни полировала мебель, выбивала ковры, чистила хрусталь и гоняла Кикимера почем зря, когда тот отказывался в четвертый раз менять занавески на окнах. Гермиона конспектировала интереснейшее исследование русского магозоолога о ментофагах, обитающих в Якутии, когда из пламени вывалился закопченный Гарри. Его мантия была порвана в нескольких местах, а волосы обгорели так, что слева и на затылке виднелись обожженные проплешины. — Гарри, — Джинни подскочила к мужу, обнимая его за плечи. — Ты в порядке? Что случилось? — Еще тридцать человек, — ответил тот, устало садясь в кресло. — Мы вытащили из дома в Суонси еще тридцать человек. — Все получилось? — хором спросили Гермиона и Джинни. — Да. Но на его лице не было ни тени триумфа. Только бесконечная усталость и боль. Джинни села рядом и обхватила его за шею. Гермиона заметила, как ее пальцы скользнули за высокий воротник аврорской мантии. Поттер закрыл глаза, и тени на его лице обозначились резче, будто кто-то подкрутил контрасты. В комнате повисло тяжелое молчание. — Гарри… кто? — тихо спросила Джинни. Он ответил не сразу. — Адамс и Уолш, — сказал Поттер. Немного помолчав, он добавил: — Спенсер-Мун, Макласки, Булстроуд и еще шестеро в больнице, остальные в порядке. Более или менее. — Мерлин, — прижала руки ко рту Джини. Адамс и Уолш. Опытный, саркастичный Тони с ранней лысиной и дочкой, в следующем году собирающейся в Хогвартс, и симпатичный Билли с мальчишеской улыбкой и любительским интересом к теории магии. Тот самый Билли-ирландец, с которым она сходила на не самое плохое свидание в «Гарпуне и гиппогрифе». Гермиона почувствовала, что ее тошнит. — В доме было шесть охранников, которые менялись каждые два дня, — ровным, пустым голосом начал Гарри. — Нас было почти в три раза больше, и мы быстро заняли дом, но кто-то успел вызвать подкрепление. Каким-то образом они сняли антиаппарационный купол, и через десять минут прибыло почти три десятка Пожирателей. Мы с Миллс, Тони, Билли, Джоном и Лео держали оборону, пока остальные переносили тела в Мунго. Гарри сидел, невидяще глядя в камин. Руки судорожно сжаты в замок, пальцы побелели от усилия. Все лицо в мелких порезах и ссадинах и залитые кровью белки глаз. — Гермиона, — Гарри с трудом отвел взгляд от тлеющих углей и посмотрел на нее. — Там был Малфой. Это он убил Билли Уолша. Он убил Билли, Гермиона, я видел это своими глазами.***
Когда Джинни увела измотанного Поттера спать, Гермиона вернулась домой. Ее знобило. Не зажигая ламп, она поднялась в спальню и прямо в одежде забралась под одеяло. Она лежала с открытыми глазами, медленно согреваясь. Свет уличных фонарей и проезжающих машин бросал неровные блики на стену, отчего казалось, будто за окном движутся силуэты каких-то сказочных существ. Малфой убил Билли Уолша. Голос Гарри отдавался болезненным эхом в голове, отражая необратимость этих слов. Двойной агент, их шпион в стане Пожирателей — какие у него истинные мотивы? Что Гермиона знала о нем наверняка? Действительно ли он на их стороне или это виртуозная игра? Третий уровень логики, после которого теряется смысл любых предположений. Малфой рассказал о возрождении Волдеморта. Раскрыл место первого Контейнера и объяснил, пусть и не сразу, как привести в чувство похищенных. Научил ее закрывать мысли, спас от Долохова, отпустил Полумну, похищенную им же в Мунго. Вместе с Гермионой он выяснил, откуда черпает силу его хозяин. Как будто бы он действительно на их стороне, верно? А еще он убил аврора. И, судя по всему, снял антиаппарационный купол, что позволило Пожирателям призвать подмогу и устроить настоящую бойню. Почему Малфой это сделал? Неужели нельзя было оглушить, ну хорошо, проклясть Билли, чтобы сохранить свое прикрытие? Почему он убил? Все, что она знала о Малфое, указывало на его безоговорочную результативность. Любую ситуацию он оборачивал в свою пользу, во всяком случае, так это виделось Гермионе. Но достаточно ли она знала, чтобы рассуждать о его мотивах? Что, если Малфой отправил смертельное проклятие в лицо Билли просто потому, что тот ему помешал? Насколько далеко простиралась эффективность этого человека? И о ней ли идет речь? Кто поручится за то, что бывший слизеринец не тройной агент, а все их взаимодействие — не искусная игра с неизвестными ей целями? Вопросы теснились в голове, путаясь и наслаиваясь один на другой. Несмотря на пуховое одеяло, руки и ступни оставались ледяными, и Гермиона, сотрясаясь от нервного озноба и шатающих почву под ногами сомнений, встала с кровати, чтобы сделать горячий чай. Она спускалась по лестнице, когда услышала приглушенный голос с кухни. — А что это за лапки? Какие симпатичные. И животик тоже. Как и ушки, видит Мерлин, давно не видел таких отличных ушек. Не уверен, сэр, что это законно, но будьте спокойны, от меня власти ничего не узнают о вашем превышении всех допустимых мер пушистости. Гермионе показалось, что она бредит. Тихо ступая по ковру, она приблизилась к двери и, стараясь не дышать, остановилась. — Заходи уже, Грейнджер. На кухне, в леденцовом круге света, сидел Малфой. На его коленях, вытянувшись во всю длину, лежал Живоглот, утробно урча и подставляя тому под руки плоскую морду. Картина настолько абсурдная, что Гермиона незаметно себя ущипнула. Может быть, она все-таки задремала наверху и теперь ей снится убийца-Малфой, сюсюкающий с ее котом? — Что ты тут делаешь? — единственное, что она смогла выдавить, неосознанно шаря по карманам в поисках палочки. Он поднял голову, и Гермиона поразилась странной мягкости, стремительно покидающей его взгляд. Через мгновение тепло исчезло совсем, и его глаза стали привычно равнодушными. Живоглот мяукнул, спрыгнул с его коленей и, подняв хвост, удалился в комнату. — Люблю кошек. Они красиво двигаются, — сказал Малфой, вставая со стула и палочкой убирая рыжую шерсть с брюк. «Как и ты», — подумала Гермиона, наблюдая за скупой грацией его тела. Она не нашлась, что ответить на это замечание. — Будешь чай? — спросил он, наливая воду в чайник и ставя его на плиту. — Ты предлагаешь мне чай в моем же собственном доме? — фыркнула она. — Почему бы и нет? — пожал плечами Малфой, зажигая газ. Он открыл дверцу шкафа и достал две кружки. Он опять был одет по-магловски, и темная футболка не скрывала его широких плеч и сильных рук, перевитых венами. Глядя на его забитые чернилами пальцы, она ожидала увидеть экзотические татуировки и выше. Но кожа была чистой, за исключением Черной метки на левом предплечье и каких-то символов над правым запястьем. Чайник тихо шумел. Малфой стоял возле плиты, разглядывая синее пламя. Из гостиной доносился едва слышный тик-так настенных часов. На какое-то мгновение Гермионе показалось, будто промежуток между отбивками секундной стрелки затянулся и они навечно останутся в этом странном моменте, залипшие во времени, как муравьи в янтаре. — Что ты здесь делаешь? — снова спросила Гермиона, не выдержав тягучего молчания. Малфой повернулся к ней, прислонившись к столешнице. Только сейчас она заметила его неестественную бледность и тени под глазами. Казалось, все черты его лица заострились, стали графичными, как черно-белый угольный набросок. Никаких полутонов. — Вы согласились на проект в поместье Селвина, — сказал он. Гермиона ждала продолжения, но он молчал. Чайник противно засвистел, возвещая миру о том, что вода закипела. Неужели он всегда так верещит? Малфой открыл ящик, где она хранила запасы (откуда он знает, где и что у нее лежит?), и залил два чайных пакетика кипятком. — Согласились, — она отодвинула стул и устало на него опустилась. Этот разговор все больше походил на абсурдистскую пьесу Беккета. Вот-вот из комнаты выйдет Годо и добавит наконец хоть немного смысла в эту затянувшуюся сцену. Над чашками медленно кружились завитки пара. — У тебя уже есть план действий? — он спрашивал невозмутимо, будто о какой-то безделице. Вроде «Чем думаешь заняться завтра, Грейнджер?». — Даже если и есть, неужели ты думаешь, что я буду посвящать в наши планы тебя? — вопросом на вопрос ответила Гермиона. Он подергал пакетики за ниточки, ложкой отжал их от лишней воды и невербально отправил в мусорное ведро. Чай в кружках был бледным, еле заварившимся. — Я думаю, что если вы не планируете коллективное самоубийство, то ты расскажешь мне все, что знаешь. Без моей помощи вы из поместья не выберетесь. — А с твоей выберемся? — Скорее всего, — он сел за стол, оказавшись ровно напротив нее. Свет лампы, еле выбивающийся из-под плотного абажура, невыгодно оттенял рваный шрам на его лице, отчего Малфой казался куда старше своих двадцати пяти. — Так что не упрямься, будь хорошей девочкой и расскажи, что вы там напридумывали в своем птичьем загончике. Удивительно дело, но Гермиона даже не разозлилась. Она молчала и внимательно разглядывала Малфоя, пытаясь найти в его облике хоть какие-то намеки, которые помогут выяснить его истинные мотивы. Сегодня он убил человека и, возможно, покалечил еще нескольких. И тем не менее он как ни в чем не бывало заявился к ней домой, чтобы обсудить их как будто бы общие планы. В кухне снова повисла неловкая пауза. — Ладно, Грейнджер. Спрашивай, — сказал Малфой, откидываясь на спинку стула. От Гермионы не укрылось, как от этого движения под тонкой футболкой перекатились рельефные мышцы. Он сидел расслабленно, спокойно глядя на нее своими равнодушными глазами. — О чем? — О том, что ты весь вечер хотела меня спросить. — Ты убил Билли Уолша? — Возможно. Как ты можешь догадаться, у нас не было возможности представиться друг другу. — Почему? — Потому что во время боя как-то не до этого, — он поднял одну бровь, как бы удивляясь бессмысленности вопроса. — Почему ты его убил, если ты на нашей стороне?! — рявкнула Гермиона, почувствовав наконец злость, а вместе с ней и подобие твердой почвы под ногами. Злиться на Малфоя было приятно. Он коротко вздохнул и, явно привычным жестом скользнув рукой в карман, извлек оттуда пачку сигарет и серебряную зажигалку. Прикурив, Малфой сделал несколько затяжек, выдыхая серый дым в потолок. Странно, но Гермиона при этом не почувствовала даже намека на табачный запах. — Ладно. Давай кое-что проясним, Грейнджер: я уже достаточно продемонстрировал свою лояльность, и мне казалось, что ты четко уяснила, что я никогда и ничего не делаю просто так. Я убил аврора, потому что в противном случае моя легенда была бы раскрыта. Это было бы весьма несвоевременно, так что я поступил так, как считал нужным. Буду признателен, если в дальнейшем ты избавишь меня от своих подростковых сомнений и просто будешь делать то, что я говорю. Впредь я не намерен отчитываться перед тобой о каких-либо своих поступках. — Неужели не было других вариантов? — Гермиона отметила обидный пассаж про подростковые сомнения, но предпочла проигнорировать. Она была обязана выяснить все до конца. Найти разумное объяснение, почему он поступил так, а не иначе. Но в глубине души она понимала, что дела обстоят гораздо хуже. Ей хотелось, чтобы это объяснение нашлось. — Если я так сделал, значит, не было. — Ты убил человека, Малфой. Тебя что, это вообще не беспокоит? — Лес рубят — щепки летят. На это замечание Гермиона красноречиво подняла брови. — Это война, Грейнджер, а тот парень был аврором и знал, что по статистике только трое из четырех доживают до своего пятидесятилетия. Ему не повезло, так бывает. — Не пытайся казаться хуже, чем ты есть, — Гермиона почти ненавидела себя за предательские просительные нотки в голосе. Малфой посмотрел на нее с нечитаемым выражением. — А ты не приписывай мне добродетелей, которых у меня нет, — отрезал он. — Если ты думаешь, что я до конца своих дней буду терзаться, что загубил бедного юного аврора, то спешу тебя разочаровать: это не так. Мне плевать. Эта ситуация уже находится вне зоны моего интереса. Был бой, кто-то погиб, а кто-то остался жив. И все на этом. Каждое слово било наотмашь. Малфой сделал последнюю затяжку и кинул окурок в свою чашку с чаем. Уголек зашипел и остался плавать на поверхности, мокрый и отвратительный. Через мгновение посуда оказалась пуста — Гермиона даже не заметила, как он бросил невербальный Экскуро. — Полагаю, я удовлетворил твое любопытство, и теперь мы можем вернуться к важным вещам, — его голос сочился концентрированной кислотой. — Так как вы планируете эвакуироваться из поместья Селвина? Достаточно ли ей этого оправдания? Гермиона не знала, но на вопрос все-таки ответила. — Аварийные портключи, поддержка Ордена. Если нужно, они разнесут дом по камешкам и вытащат нас. — Понятно. Бесшумно отодвинув стул (как он это делает?), он встал из-за стола и подошел к окну. На улице валил мокрый снег, покрывая белой пеной тротуары и крыши припаркованных машин. От этого картинка была смазанной, расфокусированной, как фотография, сделанная при слишком низкой выдержке. — В доме Гойлов есть опасный артефакт — проклятая серебряная ваза. Отправь анонимку в Отдел тайн и сообщи Поттеру, чтобы авроры провели обыск вместе с невыразимцами. Гойл-старший — архитектор, именно он пятнадцать лет назад занимался перестройкой поместья Селвина. Все планы, включая расположение охранных амулетов и системы защитных заклинаний, хранятся в его кабинете. Не забудь сказать Поттеру, чтобы он скопировал бумаги, а не конфисковал. Не уверен, что ему самому хватит на это смекалки. — Почему ты сам этого не сделаешь? — спросила Гермиона. — Кажется, мы уже обсудили этот момент. Если я сказал, что к Гилберту Гойлу следует отправить Отдел тайн и Аврорат, значит, так нужно. Не вынуждай меня усомниться в твоих интеллектуальных способностях, на уроках в Хогвартсе ты вроде бы понимала все с первого раза. Эта их встреча разительно отличалась от предыдущих. В поместье Забини ей показалось, что за его ледяной маской проглядывает что-то настоящее. Неожиданная ухмылка, их пикировка в библиотеке, его теплые ладони, ощупывающие каждый дюйм ее истерзанного пыткой тела. Да даже то, как он хмурил брови, совершенствуя защиту ее дома, и неловкое «Тебе ничего не грозит» — это было подлинное, искреннее. Закрытое за семью замками, оно тем не менее существовало. Но сегодня она даже на расстоянии пяти футов ощущала мертвенный холод, исходящий от этого человека. Он казался функцией, математической аксиомой — бескомпромиссный, беспощадный и сметающий все на своем пути к цели. За этим фасадом не чувствовалось жизни, только голая эффективность и сосущая пустота. Теперь она отлично понимала страх Джейн. Гермиону пробрало до костей, и, как всегда, на страх ее тело отреагировало привычным образом — злостью. — Иди к черту, Малфой, и прекрати разговаривать со мной как с маленькой девочкой, — рявкнула она. — Давай-ка я тоже кое-что проясню: я расспрашиваю о причинах твоих поступков, потому что так нужно мне. Не могу блуждать в потемках, я должна видеть общую картину, иначе я начинаю сходить с ума, пытаясь достроить недостающее с помощью имеющихся данных и логики. И уж ты, засранец, выходящий из себя, если что-то стоит не по линеечке, должен понимать, как же бесят пробелы в причинно-следственных связях. С каждым словом она говорила громче, распаляясь все больше и больше. Ей хотелось вцепиться ему в плечи, впиться ногтями в податливую кожу и выцарапать из-под тысячелетних известковых отложений следы хоть чего-то живого. Ей хотелось отхлестать его по щекам, только бы на нем появились любые другие цвета, кроме белого и серого. Сила этого желания пугала ее саму. Малфой бесстрастно выслушал ее монолог, и на его лице не дрогнул ни один мускул. Он все так же стоял у окна, засунув руки в карманы, — ни дать ни взять восковая фигура в музее мадам Тюссо. Когда Гермиона замолчала, переводя дыхание, он неуловимым движением оказался возле нее — чуть ближе, чем следовало. Он ничего не ответил, и воздух, сгустившийся на небольшом расстоянии между ними, вибрировал так, будто они стояли под высоковольтными опорами, а на небе сгущались тучи, обещая грозу невиданной силы. И внезапно все прекратилось. Малфой отодвинулся и, будто не было этой вспышки гнева, его рубленых, равнодушных слов и мертвого Билли Уолша, поинтересовался: — Как твой Инсуэррорис? Получилось сработать без палочки? Из Гермионы словно выпустили весь воздух. Она рухнула на стул и, не желая, не имея больше сил спорить, ответила: — Нет. Иногда выходит невербально, и то не всякий раз. Но без палочки я как инвалид, без руки или глаз. — Почему? Магия ведь твоя, и направлена она тоже только на тебя. Для ментального волшебства этого достаточно. — Я ее не чувствую. — Пойдем. Татуированные пальцы сомкнулись у нее на запястье, как стальные наручники, а карман кардигана, где лежала ее волшебная палочка, опустел. Пока он тащил ее по коридору (Гермиона не сопротивлялась, но он шел куда быстрее, чем она привыкла), ей казалось, что она слышит едва заметный лязг металла. Через мгновение они оказались на улице, но Малфой продолжал вести ее куда-то в темноту, в сторону строящегося парка, на который выходили окна ее таунхауса. Где-то за деревьями виднелись трубы старой угольной электростанции — мрачные, монументальные, будто сошедшие с гравюр Дюрера. Наконец они дошли до забора, ограждающего будущий парк. Малфой что-то буркнул (Гермиона даже не заметила, как палочка оказалась в его руке), и металлическая сетка расступилась, открывая им проход в густую черноту. Мокрый снег облепил их лица, стекая ледяными струйками за шиворот, одежда задубела от холода и влажности. — Куда мы идем? Малфой не ответил и только сильнее сжал ее руку, ведя за собой в глубину парка. Они шли, увязая в раскисшей земле и поминутно проваливаясь в грязь. Спустя десять минут они оказались на поляне, окруженной старыми елями. Он остановился и отпустил ее. Снег шел все сильнее. — Малфой! Куда ты меня притащил? Что мы тут делаем? — жалобно спросила Гермиона, обхватив себя руками. Ей нужно было хоть немного согреться. — Закрой глаза, Грейнджер. Пожалуйста, не спорь и просто закрой глаза. Она замерла, прислушиваясь к его словам. И закрыла глаза. — Впусти в себя холод, — его голос звучал монотонно, обволакивая, гипнотизируя. — Ощути его и прими, будто драгоценный дар. Награду за все, что ты когда-либо делала. Полюби этот ледяной дождь, насладись стылым ветром и мокрым снегом. Ты можешь себе это позволить, потому что внутри тебя — магия. Ее трясло. Кардиган и джинсы набрякли от влаги, неприятно прилипая к телу. Волосы собрались в неопрятные сосульки и заиндевели. Время растянулось и замерло, и даже мысли в голове, еще минуту назад лихорадочно отскакивающие от стенок черепа, замедлились и увязли в холоде, как мамонты — в вечной мерзлоте. И через вечность (а может, через минуту — время перестало иметь значение) Гермиона почувствовала это. Оно ощущалось как горячая точка в солнечном сплетении. Обжигающая, всесильная и бесконечно родная, как безусловная материнская любовь, как солнечное утро в первый день каникул, как прозрачная сосредоточенность на экзамене, предмет которого ты знаешь досконально. Если сторонники теории Большого взрыва правы, то вселенная возникла из точки сингулярности. И кровная сестра этой точки сейчас зрела внутри Гермионы Грейнджер. — А теперь попробуй произнести заклинание, — голос Малфоя доносился как будто из другой галактики, но ни вакуум, ни миллионы световых лет не могли его заглушить. — Инсуэррорис, — вложив всю силу, мысленно выкрикнула Гермиона. И сразу же ощутила чужое присутствие в своей голове. И ее накрыла звенящая ясность. Гермиона с легкостью скользила по воспоминаниям, ведя Малфоя по безопасной тропе. Он упустил ее встречу с Цербером Ланграмом (Мерлин, да что интересного может быть в ужине со стариком). Волейбольным мячиком отскочил от ссоры с Биллом, завязнув в ее переживаниях насчет финансирования проекта Селвина. Проигнорировал унылые изыскания в библиотеке, сосредоточившись на недвусмысленных взглядах Фелисити Дерпст. Магия Гермионы искрила в крови, как шампанское, — сильная, дерзкая, бесшабашная. Наконец он ослабил давление, прекращая сеанс легилименции, и она открыла глаза. Все вокруг — деревья, низкое небо, свежий снег — казалось декорацией. И только человек напротив выглядел реальным. Она чувствовала холод, но он был неважным, глупым обстоятельством, на которое даже и внимание тратить жалко. — У меня получилось. — Да. В темноте его глаза казались почти черными. Но она могла поклясться, что увидела в них радость. Светлую и неподдельную— ту, в которой нет места эгоизму, ту, что можно ощутить только за другого человека. Сейчас Малфой был чем угодно, но только не убийственно эффективным инструментом для достижения целей. За фасадом из армированного бетона все-таки послышалось биение сердца. Ровный, сильный пульс. — Малфой. — Что? Пока эта дверь открыта, она хотела получить как можно больше. — Покажи, как ты закрываешь свои мысли. Что это было, магия момента или кратковременная эйфория от ее успеха — неизвестно. Но он подошел еще ближе, разбрызгивая грязь из-под тяжелых ботинок. Серые глаза смотрели с вызовом, но это было что-то вроде дружеской подначки: «Сможешь? Ну давай, покажи, на что ты способна». Он протянул руку, и в ладони лежала ее волшебная палочка. Она схватилась за древко и, отбросив сомнения, выдохнула: — Легилименс! И ее утянул водоворот чужих воспоминаний. Если бы она осознавала, что хочет узнать, было бы гораздо легче. Но Гермионе было интересно все. Малфой не закрывался, он даже не стал строить ментальную стену — его воспоминания захлестнули сразу, так что первые мгновения она просто пыталась выплыть и хоть как-то сориентироваться в океане разрозненных образов и впечатлений. Чопорное детство на трех этажах Малфой-мэнора, летние каникулы в Ницце, запах нового Нимбуса 2001, толстые кролики на зеленой лужайке, влажный запах земли в теплице с розами, хруст крахмального воротничка под парадной мантией на Святочном балу, маслянистое послевкусие дорогого огневиски, серебристый пар над идеально сваренным Умиротворяющим бальзамом, звонкий смех в обитой зеленым шелком слизеринской гостиной. Драко показывал ей одну радужную картинку за другой, и за что бы ни цеплялась Гермиона, все оборачивалось чудным воспоминанием из волшебного, наполненного светлыми эмоциями прошлого. Несмотря на свою неопытность в легилименции, Гермиона не теряла здравого смысла. Малфой вел ее, искусно маскируя то, что он не хотел показывать. Дружеский квиддичный матч на поле у Крэббов. Жаркое июньское солнце. Трепещущий снитч в руке. Многообещающая улыбка Пэнси Паркинсон. Тень и запах дерева под трибунами. Горячая кожа под пальцами. Гермиона смутилась, когда окунулась в гормональное море его первого сексуального опыта. Она почти пропустила этот момент, но что-то ее обеспокоило. Трибуны? Маленькая женская рука с длинными ноготками, слишком крепко сжимающая член? Страх кончить сию секунду? Солнце. В день, когда Малфой лишился девственности, ярко светило солнце. Оно стояло в зените, заливая жаром трибуны и квиддичное поле. Горячее, слишком жгучее для шотландского июня. И с этим что-то было не так. У нее не было внятного опыта легилименции, максимум, что она делала — пыталась пробиться сквозь бронированное стекло Гестии Джонс, когда они тренировали друг друга в ментальной магии. Но сейчас, несмотря на каменную уверенность Малфоя, пустившего ее в свой разум, Гермиона чувствовала какой-то подвох. Что не так с солнцем? Она сделала вид, словно ее интересует их подростковый секс (Мерлин, неужели Паркинсон и правда думала, будто эти стоны заводят?), зацепилась за яркий свет и белую сферу в голубом небе… …и провалилась в лес. Она оказалась на поляне, и только раскаленное солнце на бесцветном, застиранном небе стояло над ними, неподвижное и безжалостное. Тонкие ветви высоких деревьев, окружающих поляну, колыхались на ветру. На них, как в быстрой съемке, вырастали листья, их яркая зелень сменялась приглушенной желтизной, и после они опадали, чтобы снова прорваться нежными ростками сквозь тонкую кожицу почек. И все это время белый шар заливал пространство хирургическим светом, не меняясь и не двигаясь. — Хватит. Ее бесцеремонно вытолкнули из видения, и Гермиона открыла глаза, пытаясь сосредоточиться на реальности. Малфой стоял рядом, и в его облике не осталось ничего от того смешного белобрысого мальчика, которого она увидела в воспоминаниях. Они по-прежнему стояли на прогалине в парке, ветер стих, а ледяной снег превратился в крупные воздушные хлопья. Не дав Гермионе окончательно прийти в себя и сориентироваться в пространстве, Малфой схватил ее за плечо, и через мгновение они оказались у нее дома. С ботинок на ковер в гостиной стекали потоки грязной воды. — Скажи Поттеру про Гойлов. Это важно. Теплая волна прошлась по ее одежде, а в следующее мгновение Малфой исчез.