Воробей на проводе

Следующим утром я устроил акт претенциозности. Встал пораньше, намылся, высушил волосы феном наподобие укладки, а не как обычно: безжалостно потёр полотенцем — и хватит. Набрился, нагладил футболку — белую, под носки и кеды, и джинсы светлые достал, висящие немного, мешковатые, но выглядящие поприличнее, чем мои уродливо костлявые ноги в шортах. Таким приятным молодым человеком, а не пыльным задротом, потенциальным «дед инсайдом», можно было подойти к Арише. Гордо распрямив плечи. Надев улыбку на лицо. Потрещать с ней ни о чём с прелестной неловкостью, как бывает в начале отношений с девушками. Любимая моя часть — это волнующее приближение, увлекательные социальные игрища, которые выстраиваются с женской стороны всегда по-разному, но одинаково мило. Ладно об отношеньческом, вернёмся к паранормальному. По плану у меня стояло подловить моментик, заглянуть на минуту в Аришу. Условно — на минуту, для ментального вуайериста время не имеет значения. После, вечером, я подумывал пригласить Аришу погулять часочек. Если понравится, опять же, содержание. Хотя что там могло не понравиться? Ариша казалась очень интересной барышней. Высокая, статная, длинноволосая, словно породистая лошадка. Общительная и уверенная. Полная противоположность Сони. Я успел нафантазировать, что больше не придётся кидать дрова в топку, а меня понесут с жаром и ветром по полям и степям. Что-то незнакомое и яркое. Ух! Перед рабочим днём я забежал по пути на кофейную точку, поздороваться. Моя синеволосая нимфа сказала: «Охаё!», кинула маленькую печеньку в форме звёздочки и усмехнулась, когда я, идиотина, не успел среагировать, заметался, раскорячился и поймал подарочек сгибом локтя. Вездесущий Диман нигде не просматривался, но я уверен, увидь он мою постыдную пляску, точно угорел бы и захрюкал, как свинья. Он реально иногда прихрюкивал в порывах сильного смеха. И чего я о нём всё думал? Тоже мне — звезда-заноза. А что, если скажу — неинтересно? А? Как вам такое? Размылились за ночь внезапные порывы исследовать Димановы недра. Пораскинул мозгами я и понял, что ничего необычного не произошло. Море и море. Новые ощущения, но с каждым человеком ведь по-новому. На том наивный я почти успокоился, но тут по закону подлости у порога «Ватермелона» на меня из ниоткуда выскочил кривозубый волколак, подтолкнул плечом, прокрутился вокруг, задирая чёрный хвост и не давая проходу. — Ядрёна-Алёна! Кто у нас принарядился, причесался?! Зайчик, а я тебя не узнал даже, ты прикинь? — Диман ловко прихватил мою шею, впустил пальцы в волосы, надавливая голову вниз. — Дай-ка исправлю! Верну заводские настройки! Он хотел растрепать, затереть кулаком макушку, как делают дебилы-старшаки в школе, но я не дал, взбрыкнул, напрягся, уставился с вызовом в наглую и такую несправедливо приятную розоватую морду. И ошпарило. Конечно, ошпарило… На что я надеялся только… Вспыхнувшее было бешенство быстро перестроилось на другие проводки, трансформировалось, сконцентрировалось внизу живота. Мурашки побежали от корешков захваченных прядок, расползлись по плечам и щекам. Очевидно, я покраснел. Всё лицо запульсировало — пум-пум-пум… Блять, Дима. Сломал меня. Открыл это самое… Дубина, и здесь взбаламутил, чтоб его разорвало и прихлопнуло! Я посмотрел ему в глаза. В крошечные точки зрачков, дрогнувшие, как у героя из аниме. И не знаю уж, что Диман улицезрел ответно, но волосы тут же отпустил, сделал шаг назад. — Да я тоже сегодня был в шоке, — сказал подошедший Стас и гаденько усмехнулся. — Чего, оказывается, не сделаешь ради красивой девчонки. Даже помоешься. — Ты-то, блин, не переходи на тёмную сторону, — взмолился я, расталкивая собравшихся и заходя в «Ватермелон». — И вообще-то я всегда моюсь. — Но для Сони ты ни разу утюг и гладильную доску не доставал. — А для кого достал? — слишком громко вставил Диман и следом исправительно кашлянул. — В смысле, кто счастливица? Для кого невероятный марафет? — Для тебя, — буркнул я, но Стас мигом заглушил моё ехидство. — Для Арины, — вот же друг, с языком без костей. — Знаешь, из «Кофе-Феко»? — А-а, знаю-знаю… Они продолжили сплетничать об Арине и о её сменщице, тоже девочке миленькой, а потом и до ребят из конкурентного «Бабл-ти» добрались. Кто там с кем, куда, зачем. Любимое дело работников «булочной» пообсуждать других работников, не один Стас этим грешил, так что я не удивился и мешать не стал, принялся за работу. Не заметил, когда Диман свалил. Увидел его попозже, прохаживающегося вдоль корнеров в своей манере — с большими пальцами в карманах. Не самая весёлая работёнка у него, однако. И в телефоне не посидишь, и не поговоришь ни с кем полноценно. Либо ходишь взад-вперёд, либо стоишь статуей. Кстати, красивая статуя… Ровная, крепкая… Я инстинктивно потянулся выставить «V», но отдёрнул руку. Эй-эй! Мы же договорились. Не сдался нам этот морской Диман. Пошёл он в задницу со своими инфантильными замашечками, и грубыми сильными лапищами, и жёсткой надутой грудью… Кстати у него что, соски чуть выпирают? Ауч… Я отвернулся. Всё. Хватит на него смотреть! Наконец часы дотикали до обеда. Настало время выполнять план. Я отряхнулся, получил Стасово благословение кулачком и пошёл к Арише. Ни дать ни взять — «жоних». Совру, если скажу, что общение с девушками на первых порах давалось мне совсем уж легко. Да, нравилось, но и нервировало не меньше, и это при учёте моего необъяснимого везения. С Соней у нас пазл сложился на общих интересах, темы для разговора находились без проблем, пусть не всегда обнаруживалось желание их разводить. Мы могли вместе в обнимку молчать и чувствовали себя вполне комфортно. Мои университетские девушки всегда были приплюсованы к компании друзей и знакомых, поэтому там тоже хватало, за что уцепиться, чтобы не повиснуть в пакостном молчании. К Арише тоже особых методов словесных завлечений не использовалось. Наш самый первый полноценный диалог начался с неуклюжести. Закрывая крышку на стаканчике, я промазал и немного расплескал кофе, попал на живот. Ариша воскликнула: «Поздравляю! Значит, привалит деньжат. Жди удачи». Дальше что-то о приметах пошло. Я соглашался, кивал, потом уже спрашивал, умеет ли она гадать на кофейной гуще… Всё понеслось естественным образом. Она — таинственная ведьмочка, обвешанная амулетами и изрисованная неведомыми знаками, а мне только дай повод пообсуждать мистику. — Эй, пс-с… — шепнул я, подходя с угла кофейного островка, и Ариша мигом обернулась. — Не хочу хвастаться, но я сегодня поймал падающую звезду, а знаешь, что это означает? — Знаю, — улыбка растянулась на её лице, — стопроцентно, тебе сегодня повезёт в любви. Надо же, какие намёки… Я смущённо усмехнулся, потупился и отстранился, давая подошедшей покупательнице забрать фокус внимания. Женщина долго рассматривала меню-табличку перед тем, как сделать заказ, и я от нечего делать закрутился на месте, оценил в миллионный раз полотна стрит-арт-художников поблизости и заодно проверил, нет ли где одного неприятного типочка. Вроде нет. На галерее стоял один трактор — Серёга, и всё равно беспокойство почему-то накатывало. Прямо ноги тянуло сбежать, да подальше. — Когда у тебя обед? — наконец улучив момент, спросил я. Ариша передёрнула плечами. — Никогда. Насти сегодня нет, приболела опять. Я одна, а сейчас народ разгуляется после трёх, в туалет даже не выбраться будет. Жопа. А говорила Оксане, что надо ещё человечка брать, а она — да нафига? Ты же видел Оксану Григорьевну, низкорослая такая блондинка? Она продолжила несколько минут ворчания о недальновидной управляющей Оксане, на которую я плевать хотел с высокой колокольни. Меня больше интересовала сама Ариша. Её деревянные колечки на редких дрединах среди синей копны, суетливые длинные руки, разукрашенные космическими деревьями и руническими символами. Говорила Ариша, зажимая узкогубый рот, а глаза — и без того выпуклые, сферические — наоборот, распахивала. По отдельности детали выглядели не очень, но в общую картину они складывались симпатично, необычно. Кажется. Я не понимал наверняка и присматривался, прищуривался, прощупывал пальцами бар-раннер, царапал резиновые отросточки. — Ну ничего, — продолжала Ариша, делая мне апельсиновый эспрессо-тоник, — скоро закончится череда невезения. Моя покровительница сказала, что в следующем месяце меня ожидают большие перемены. — О, здорово, — покачал головой я. — А что за покровительница? — Ты не представляешь! Это невообразимая, удивительная женщина! Помнишь, я писала, что ездила весной на озёрное шаманское празднование? Вот она как раз оттуда. Одна из организаторов. Помогает, направляет всех желающих. Тебе бы с ней тоже пообщаться. Не представляешь, как она быстро и верно разложит тебя по полочкам. — Она психолог, что ли? — Не-е-ет. Психологи курят в сторонке по сравнению с ней. Эвелина действует на ином, более глубоком уровне. Она смотрит не в разум, а в душу. Проводит ритуалы, которые действуют практически, а не на словах. Причём за небольшие деньги. Ариша однобоко улыбнулась, и я подумал, что она не серьёзно. И вообще, если честно, я слушал вполуха, находясь как бы на хромакее разговора. Мне нравилось, как ровно и мелодично произносятся слова маленьким ртом, нравилось, как Ариша, на манер индуистского божества, одновременно умудрялась и говорить, и что-то делать рабочее, а не просто стоять на месте. Она постоянно отдёргивала слегка большеватый ей фартук, давая невольно увидеть плосковатую грудь под тонкой голубой рубашкой. Я присел за ближайший столик, попивая напиток, очень внимательно кивая, но совершенно не интересуясь, кто там «шаманы-кинги», какие ритуалы очищения от кармических грехов и заглядывания в души колдуются. Забавно. Кто-то решил, что умеет копаться в душах. Я бы посмотрел, проверил, направил бы пальчики на этого выдумщика. Да, при всей вере в сверхъестественное, я нисколько не верил в других людей, способных творить подобные вещи. Атрибуты магического мышления и разные проявления — экстрасенсы, гороскопы, карты таро, нумерология и прочее — тоже были мне чужды и вызывали лишь умиление. Тем Ариша и зацепила и, сама того не зная, поднимала мне настроение. Будто говорила Питеру Паркеру: «А я знаю, кто такой Человек-Паук!». К сожалению, на нашей «булочной» локации существовал убийца любого настроения. Он бахнул взрывом, только успел я от него отвлечься, варварски вломился в образовавшийся уютный уголок, подлетел к стойке, опираясь на неё руками, словно хотел перепрыгнуть через «козла». — Аришкин, кинь маршмелку, заморю червячка перед обедом. — Ну вот! У всех обед, а у меня дырка от бейгла! — цыкнула Ариша, щипцами вытащила из стеклянной баночки розовую зефирку, размахнулась и бросила её в открытый приготовленный рот. Отработанное движение. Видно, не в первые. Я весь охренел, напрягся. Здрасти-мордасти! Появился — не запылился. В самый неподходящий момент, полностью игнорируя моё присутствие, ещё и получая угощение, а мне-то казалось, что я здесь один такой особенный. Да и встал к тому же ровно передо мной, красуясь и вертя плотной натянутой задницей. Диман, будь он неладен. Я едва сдержался, чтобы не вскочить. Не-не-не, следовало сохранять достоинство, притвориться, отмахнуться: «Ай, даже на стол залезь ногами — похуй на тебя вообще». — Хочешь, я постою за тебя? — ласково спросил Дима Аришу. — У меня опыт есть. Шарю, чё куда тыкать, где поглаживать. Это, короче, сюда, это — туда… — он перегнулся и вытянул лапу к кофе-машине. — А здесь — хуяк, и нормас… — Дим, уйди! — раздался лёгкий хлопок. — Меня из-за тебя уволят, а… хотя… пусть увольняют. Задолбалась. Лучше пойду к ребятам «Валей нипить», там хотя бы есть кому прикрыть. Ты, кстати, не в курсе, у них не открылась вакансия? Вроде они искали пару недель назад бармена. — Ай, забей. Не надо тебе туда. У них дичь вечная. Недавно выносили двоих обоссышей, а, блять, кто убирал лужи, ты угадай? Я слушал их болтовню в оцепенении. Нашёл новую суперспособность — становиться невидимкой. Как так-то? Ариша обо мне моментально забыла. И Диман тоже… Сцепились языками… Языками, сука! Одна хлопала длинными ресницами, другой сыпал недвусмысленными фразочками. Он же слышал сегодня, что я неровно к Арише дышу. Он же знал! Он что, нарочно? Доконать меня решил? Не выдержав унижения, я медленно поднялся, и Ариша тут же перевела на меня взгляд, виновато улыбнулась, хотела что-то сказать, но не стала, замялась, глядя, как моя рука легла Диману на плечо. — Пойдём на улицу на пару минут, разговор есть. Диман испуганно ойкнул, ударил ладонью по рту. Паясничал, конечно же. — А куда? А чё случилось? Я вам чё, помешал? Ой, извини-прости, рыжуль! Я сейчас уйду, если хочешь, только не бей! — Пойдём на пару минут, — железным голосом повторил я, и, чтобы успокоить озадаченную Аришу, помягче добавил. — По делу. Просто по одному делу. — А-а-а, по тому делу?! — внезапно подхватил Дима, разгибаясь. — Ок. Да. Точно. Я тогда в толкан забегу и подойду… Подождёшь, а? По-братски. Сбежать ему я не позволил, последовал за ним в туалет. Только закрылась дверь, я быстрыми шагами приблизился, настиг его у кабинки, мешая пройти, хотя он особо и не пытался. Наоборот, веселился, угорал, демонстрируя кривой зуб. Сложил руки в карманы, встал в позу: «И что вы мне сделаете? Я в другом городе». — Скажи-ка, Дима, не перебарщиваешь ли ты? — холодно поинтересовался я. — Чё это? — он невинно выпятил нижнюю губу. — А ничё. Ты что, взял челендж — не давать мне проходу? — Не-е, какой ещё челендж… Я бы лучше «Додж Чарджер» взял. Мощная тачка, но редкая, и стоит, конечно, пиздец… — Ты мне зубы не заговаривай. Говори, зачем ты до меня доёбываешься? Дима прищурился с хитрейшей пластичной улыбкой, склонил голову на бок. — Я тебя сейчас никак не беспокоил. — Хватит клоуничать! Ты знаешь, о чём я. В туалет зашёл какой-то парень, не из «булочных», а обычный посетитель, и покосился на нас. Пришлось отпрянуть, начать мыть руки. В зеркале заодно глядеть на себя — позорно раскрасневшегося от нервяка, и на Димана, так и оставшегося спокойно стоять с лёгкой улыбочкой. Он явно получал удовольствие от моей злости. Когда посетитель наконец поссал и свалил, Дима сделал уверенный шаг ко мне. — А ну, стоять! — резко повернулся я. — Не подходи. Не трогай меня и не приближайся вообще никогда. — За-ай, — протянулось с издёвочкой, — с чего ты взял, что мир крутится вокруг тебя? Я со всеми одинаково общаюсь, но почему-то только ты один бесишься. Не думаешь, что проблема… м-м-м… ну как бы, чисто, вероятно, не утверждаю, но, возможно-о, что проблема, может быть, не во мне? А? Ему бы туториалы на «ютуб» делать, как выводить людей за минуту. От этих растянутых насмешливых, абсолютно нечестных и лживых фраз, у меня подгорело с новой силой. Кулаки сжались, что Дима быстренько срисовал и расправил широкие плечи. Он-то думал, что я на него наброшусь и будем пиздиться. Дубина, за кого он меня принимал? За человека, который не способен просчитать очевидное поражение? Это же полная дурость — драться с таким мышцекомбинатом. Обведя глазами стоящую передо мной фигуру, я облизнулся. Вышло неправильно медленно. Мне уже сложно было разобрать, завёлся ли я от злости или от того, что мы находились вдвоём в полутёмном помещении. Достаточно близко. Злюсь или хочу? Злюсь или хочу, блять? Или хочу доказать, что он врёт? Я же видел собственными глазами себя в его разуме. Нет уж. Не надурит. Мир крутился и крутится вокруг меня. И пусть Диман попробует поспорить сейчас… Я сделал шаг. Преодолел жалкий разделяющий нас метр. Придур на том конце не шелохнулся, не принял боевую стойку или вроде того, не оттолкнул, не скрутил меня неким ловким военным способом на опережение. Уголки его пухловатых губ исказились в обратной, снисходительной улыбке, а блестящий взгляд заморозился с любопытством. Так и читалось: «Ну чем ещё зая интересным удивит?». И зая удивил. Быстро схватил его за ворот и впечатался с размаху в заблокированный рот. Широко распахнув глаза, Дима-скала пошатнулся, посыпался, кожа на лице натянулась, омолаживая на пару лет, делая его нелепым испугавшимся мальчишкой. Правда, ненадолго. Я поймал всего секунду мысленного вскрика «ЧЕ?!», но этого вполне хватило для приятного укола внутри живота. Теперь я правил ситуацией, я вертел этот мир, держал его в руке. Почувствовав миг слабости, я с пущей силой прилепился к губам, теперь приоткрывшимся и растерянно смягчившимся, вжался крепко, не давая возможности сделать вдох, просунул язык поглубже. Через несколько секунд ощутил вялое шевеление навстречу. Сладкий кончик острого языка осторожно, даже опасливо прилизнул, подхватил, замешал общий вкус слюны — апельсиновую горечь и воздушное приторное маршмэллоу. Отвечал, дубина. Разумеется, отвечал. Кто бы сомневался. Набритый подбородок его немного жестил, потираясь о мой. Я отвык от этого. Отвык от того, что передо мной не маленькое и хрупкое, а большое и жёсткое. И на него можно без зазрения совести напирать, целовать на полную катушку, трогать, нападать — не сломается. Как же меня повело с этих подзабывшихся чувств. Полная свобода действий. Я чуть не простонал от болезненного наслаждения и азарта — взять больше, больше, а лучше всё, без остатка, ртом в рот, бедром в пах, телом к телу вплотную. Напротив, страж нижнего яруса уже встал на пост, как и ожидалось. И встал обстоятельно, брюки едва не затрещали от образовавшейся горы. — Да ты издеваешься… — выдохнул я в губы и сделал два шипящих движения тазом, потираясь собственным стояком о чужой. По ушам и щекам побежали мелкие иголочки. Не такие, как при «подключении». Те возникали всегда противно, а здесь — хоть стой, хоть кончай. А мы всё ещё стояли в туалете. Кто угодно мог зайти уже сто раз, открыть дверь, увидеть, как мы сосёмся и уйти с психологической травмой. Я же уйти и отступиться не мог, отпихнул Димана, указал на крайнюю кабинку. — Давай. Только тихо. Не знаю, зачем я сказал про «тихо», Дима и так молчал, разве что шумно дышал. Грудь его тяжело поднималась, лицо раскраснелось, но иначе. Если у меня вспыхивало всё по окружности, то у него покраснело под глазами. В остальном он казался невозмутимым, сам на себя не похожий. — Расслабься, — приказал я, спешно запирая нас в кабинке, но вовсе не желая никакого расслабления. Мне нравилось постыдное напряжение сильного человека — пойманного, повинующегося, ставшего таким беззащитным. Мышцы, по которым поползли мои руки, были каучуком и сталью. Плечи, грудь с вставшими крошечными сосками, пуленепробиваемый пресс — ничто не укрылось от обыска. Нещадно выдернув футболку из-под ремня, мои ладони приложились к животу. Раскалённый, как сковородка, чтоб его… — Уф… — возбуждённо выдул я и опустился на корточки. Изучив крепкие бёдра и задницу, убедился, до чего же всё-таки прекрасно Диман сложён, куда не глянь, где не тронь. Редкостный говнюк, но физически — недолго до Криса Эванса в роли «Капитана Америки». А это, между прочим, мой любимый герой из «Мстителей», стабильно вызывающий гейские волнения. Скрипнула общая дверь туалета, напоминая, что случай не столь щедро выделил времени на оголодавшие телесные исследования. Дима навострил локаторы. Помогать и открывать ремень он, видимо, не собирался. То ли до сих пор не догонял, чего я от него хочу, то ли побаивался быть уличённым в непотребствах, но мне было плевать, наоборот, завело, что кто-то находится рядом. Дёрнув пряжку и ширинку, я оттянул резинку трусов вниз, высвобождая упругий тяжелый член, в свете единственного ленивого спота выглядящий особенно бархатистым и приятно медовым. Очень даже неплохо. Красивый экземпляр. Большой и ровный. И лобок симпатично подстрижен. И запах… Не неприятный, но развратный, настоящий. Так пахла вся его кожа — сексом, землёй, водой, огнём. У меня даже закружилась голова. Приблизившись, я пьяно облизнулся, почти коснулся языком головки, взял ствол крепкой рукой и поднял глаза. Набухшие от поцелуев Димины губы шевельнулись, выдав беззвучное «охуеть». «А то», — согласно кивнул я, и, стоило лишь воде в раковине отжурчать, а входной двери закрыться, член оказался во рту. С мокрыми и жадными звуками я задвигал головой, засосал, любая порнозвезда дала бы мне респект. Правда, Диме как-то не очень понравилось, он выдохнул, положил на моё ухо свою ладонь и нервно двинул бёдрами, немного отодвигаясь. — Тише, зай, ну не так сурово… От его сладкого страдальческого шёпота по хребту пронеслась огненная волна, двинулась под копчик. К счастью, на корточках кончить было сложновато, всё пережимало, но при небольшом усилии я мог бы. Настолько одичал и перевозбудился. Не теряя драгоценных минут, я придал действию интенсивности, подхватывая кулаком у основания, планируя быстро и горячо, на волне и энергии закончить начатое, пока кто-нибудь опять не зашёл, пока в собственных трусах не образовалась лужа. Минет я делать натренировался в университетские времена и, признаюсь, гордился умением доводить до оргазма своеобразными языковыми выебонами. Чтоб «ах», и «ох», и «плесь» — ярко и нестерпимо, стремительно, когда парень спускает и пребывает в состоянии шока, потому что мало какая девушка способна так чётко и по делу растормошить отзывчивые точки. Но Дима реагировал по-другому, он меня почему-то легонько отталкивал, не позволял взять глубже и сделать вакуум. Я был готов взъерепениться: «Ёб твою душу за ногу, то есть за член, что не так?», но дверь, сука, сраная дверь опять скрипнула, заставив замереть, ровненько «алло, у аппарата», с широко распахнутой челюстью, точно в стоматологическом кабинете. Через минуту доносящихся со стороны шумов Дима дёрнулся, ссутулился. Пальцы его нырнули в мои волосы, вынырнули, провели за ухом подушечками, довольно нежно для таких сарделек. Я неотрывно смотрел снизу-вверх и чуть приоткрыто, не полностью, удерживал головку. Просто придерживал губами, ощутив некоторое возбуждающее оральное единство с этим объёмным предметом, и понимая, почему любители подымить «электронки» не выпускают их изо рта. Это в самом деле успокаивало. Димина же физиономия заметно напряглась, налилась кровью и тяжестью. Он прикусил нижнюю губу добела. Мелькнул фирменный зуб-бунтарь, показавшийся мне в этот миг бесхитростно очаровательным. Ситуация, понимаете ли, сомнительная. Я с членом на языке, Диман на фоне толчка, пришибленный, за стенкой мелодичное мочеиспускание. Мы оба неловко, насколько это вообще возможно, улыбнулись. Нет, больше никаких минетов в общественном туалете… И заводит, и гадство конченое. Никому не советую. Чтобы не спустить в унитаз страстный настрой, я просунул свободную руку под Димину футболку, дотянулся до острого соска, потирая и цепляя его. Вслушался в звуки за стенкой. Человек-оркестр какой-то, честное слово. Везде поспел. Всё, что мог, поймал. Ушами, ртом, руками. Не успел некто покинуть уборную, как моё нёбо уловило горячую влагу. Член тягуче запульсировал, а пальцы, перебирающие волосы, дрогнули, сильно сжали клок. Удивившись, я снова поднял взгляд на Диму, но увидел лишь запрокинувшуюся в порыве удовольствия голову. Чего, почему? Я же не двигался, держал не плотно. Очень странно. Очень любопытно. Не встречал никого, кто бы кончил подобным образом, без особой стимуляции. И так не спеша, долго… Первый выплеск прошёл, Дима вернулся, ласково и благодарно погладил меня по макушке. Он ещё остаточно изливался, пульсируя, и мягко подрагивая, а я смыкал губы, легонько присасывал и сглатывал. Не планировал, потому что не любил чужую сперму, но тут сам не заметил. Возможно, из-за необычного, но приятного вкуса, похожего на разбавленный тоник. Или из-за трогательного неспешного оргазма, подействовавшего на меня, можно сказать, гипнотически. Когда всё закончилось, я едва нашёл силы собраться и оставить член в покое, хотя он, вот же дрянь дразнящая, мягчиться и успокаиваться, похоже, не собирался. — Помоги подняться… ноги затекли… блять… — опёршись на подставленное предплечье, я поднялся, прихрамывая и переваливаясь выполз из кабинки, обнялся с рукомойником, прополаскивая рот. Сзади зазвенела пряжка. В зеркале Диман заправлял футболку, разминал плечи и глубоко вздыхал, словно разгружал вагоны. Притомился, видите ли. Утрамбованный член у него ещё выпирал дугой. Красиво и жалко. Жалко, что мы находились здесь, в палевном сортире, а не там, где можно было б нормально раскочегариться и опробовать друг друга по максимуму. Вылить всё накопившееся между нами. — Займёмся сексом? — бесстрастно спросил я, протирая лицо бумажными полотенцами. — Займёмся, — после небольшого размышления донеслось в ответ. — Отлично. Тогда сегодня, после работы. У тебя? У тебя есть где хоть? — Есть, но сегодня не могу, зай. Дела. — Какие, на хер, дела в десять вечера? — разозлился я. — Отложи, блин. Тоже мне, цаца, вздумал отказываться от таких уникальных предложений. Я уже слишком загорелся и готов был изощряться, очищаться в непонятных условиях, а он… — Не могу, — спокойно повторил Дима. — Я обещал маме привезти кое-что на дачу. — Что за чушь. Хватит врать. Поздно уже для дач. Лучше просто признайся, что струсил. — Бля-я, рыжик, ну ты охуевший, конечно, типок, — беззлобно рассмеялся Дима и сделал стремительный выпад вперёд, схватил меня за руку и притянул к себе. — Ну, давай, посмотрим, кто струсил. Сейчас полюбас кто-нибудь зайдёт… Зажатый, я задёргался, но лишь вызвал остаточные разряды накопленного возбуждения. Дима тоже ощутил, довольно заурчал куда-то в висок, по любимой привычке придержал затылок и направил голову к себе. Поцеловал, кажется… Сложно объяснить. Я провалился в текстуры. Плавно, жарко, стуком в груди, стуком под извивающимся, сплетённым с другим языком. Я что-то увидел… Блять, зачем я выправил пальцы?! Направил в Димановы рёбра. Зачем… Зачем?! Хотел контролировать ситуацию? Не понимаю… Было же совершенно неуместно, не нужно... Туманом размазалось моё же восковое лицо. И тёплый, но упрямый свет вытянулся и щекотнул самое сердце. Я куда-то бежал, бежал со всех ног, как не бегал никогда, задыхаясь, отрываясь от земли. Даже тот пёсель, в которого я как-то внедрился, так быстро не бегал. Наконец-то… Наконец! Хрустнули косточки, сгруппировались органы — мои? Раздавлю, поглощу, не отпущу. Не отдам. И захотелось засмеяться, завизжать, запрыгать на месте… Глупо. Глупо… Какое глупое собачье счастье… Оно оборвалось — болезненно, по нервам. Щёлкнула нитка, оставила порез. Дима меня высвободил. Сердце колотилось на всю «Булку», дыхание сбилось окончательно, мозг пакетом шуршал в черепной коробке, а виновник бед моих хитренько улыбался, облизывался, громко и показательно сглатывал, словно украл последний глоток воды во всём мире. Вышли мы из туалета по очереди, сначала Диман, затем я на негнущихся. Нормально меня вшторило… А думал-то, всего ничего, позабавляться минетом, повеселиться, сбросить ненужное сексуальное напряжение, заодно приструнить хамло. А случилось что? Я подключился и охуел? Или просто охуел? В голове перемешалось. Тряся ей, бедной, возвращая мозги на место, я вернулся в «Ватермелон». Стасик рассчитывал парочку покупателей. Поглядел в мою сторону, мигнул круглыми глазами, заморозился на мгновение. После вёл себя странновато, ушёл курить, вернулся с глубокомысленным выражением морды лица, затем подхихикивал, дёргался, уклонялся, когда я пытался выяснить, в чём проблема. О Арише он и не спросил, что совсем было на него не похоже. Кстати, об Арише, невольном катализаторе произошедшего, я сам вспомнил, когда расходились с работы. И какой там её пригласить погулять, какой отвечать на её сообщения… Всё моё сознание оккупировал Крис Эванс на минималках. Ироничнее не придумаешь. Ночью я бесконечно прокручивал туалетный инцидент, по сонным лабиринтам возвращался в него. В сладкое и горькое, утягивающее, тёмное. Фантомно горячие руки выжимали меня тряпочкой и поглаживали нежнейше за ушком, как котёнка. Я хотел и страшился. И сердце сжималось, и, простите, очко. Врать не буду, меня сильно напугали эти чужие флуоресцентные потоки чувств, прошедшие не рядом, а сквозь. Утром в душе я злостно дрочил на Димана… Кто бы мог подумать, что до такого дойдёт… Стыдно, но он… он… Невозможен. Невозможно бесячий и охуевше горячий парень, одним мысленным образом вызывающий стояк. Пальцы мои своевольно направлялись, и не в чьи-то ментальные дебри, а в собственные телесные, сжатые, позабывшие, как оно бывает. Под струями воды я долго и тщательно ласкал и исследовал чувствительные местечки, в особенности — отверстие, занывшее, от одной мысли о принятии. Да, он нужен был именно внутри. Хотя раньше я не выделял и не держался за определённую роль в однополом сексе, но Диме хотел отдаться. Чтобы он проникал физически, а я иначе, и не урывками, а ответственно и подробно, без ограничений во времени. Я смог бы заглянуть, понять, что за эмоциональная каша и откуда она обрушивается, принадлежит ли она ему, Диману из полипропилена. Ведь не похоже, что принадлежит ему, но и не мне же. Я никогда никого не ждал до трясучки, не встречал, не скучал, не рвался. Никогда. Ни к кому и ни к чему. Это почему-то вызвало раздражение. Так бывает, когда, голодный до жути, видишь, как кто-то другой с аппетитом ест. Наверняка, максомагия неправильно сработала, а возбуждение сбило, запутало. Надо было просто разобраться нормально, предварительно утихомирив животные позывы. За завтраком задумчивый Стасик не отрываясь смотрел, как я в два укуса поглощаю бутерброды и заталкиваю в набитый рот яичницу. — Что у тебя вчера стряслось, Максон? Скажи честно, — не выдержал он. — Да ничего, — я пожал плечами. — Всё нормально. — Ты же можешь рассказывать мне всё, что угодно, не забыл? Я не осужу, выслушаю, поддержу. — Ну да, спасибо, я это ценю, но мне нечего рассказывать. — А если было такое, что ты захотел бы скрыть? Я приостановился, поразмыслил, махнул рукой. — Ладно. Поймал… Короче… Ох… Как бы сказать… В общем, я не так давно открыл один дар. Умею теперь копошиться в разумах людей. И в одном покопошился и охренел. Всё. Финита. Exit. Вот такая правда-матушка. Как тебе? Ни одна мышца на лице Стасика не дрогнула. Он помолчал минуту, бесцельно ковыряя свою остывающую порцию. — Значит, ты охренел. Значит, с тобой оно… хм… впервые? — Конечно, впервые. Я до этого к куче людей подключался — это я так называю погружение в менталочку, и что? Ничего особенного и интересного. А тут неожиданно — баг. Что-то непонятное, сильное… Хуй знает, Стасик. У меня башка взрывается… — А Арина что? — А что она? При чём тут Арина? У неё всё в порядке. Говорила, что скоро будет счастливая полоса в её жизни. Ничего страшного. Обойдётся как-нибудь без меня. — Значит, ты собираешься быть с кем-то другим? — Блин, Стас. Ни с кем я не собираюсь быть. Это вообще тут ни при чём. Я тебе про… — я тяжело вздохнул. — Я тебе про высшие инстанции. Про сверхъестественное! Ты хоть удивись, в самом-то деле! — А я удивлён. Вчера удивился. Очень. — В смысле? Вопрос остался без ответа. Телефон, лежащий на столе, помешал, маякнул сообщением. На автомате я перевёл взгляд, ничего не ожидая, мало ли какое оповещение могло прийти, но внезапно спина похолодела. На экране высвечивалось: «Приветик, зай». — Это Дима? Да? — приподнявшись с места и любопытно вытягиваясь вперёд спросил Стас. — Это он? — Откуда ты знаешь? — А у меня тоже суперспособность… новая. Определять, кто пишет сообщения, — рассеянно проговорил Стасик. — Что ты несешь? — я схватил телефон, открыл месенджер, удостоверился, что Mr.D с белой тачкой на аватарке, действительно Дима, а не кто-то другой. — Откуда у него… Молодец, Макс. Гений. Дошло, наконец? Дружище, верный и преданный друг тебя предал, слил твой номерок. Поспособствовал, понимаешь ли, стихийному бедствию. Увлечённый вид Стасика, вытянутые в трубочку губы подтвердили догадку. — Откуда ты… Зачем? Почему? — медленно выговорил я. — Он попросил. Вчера написал мне. И я понимаю… Наверное… Вы вчера в туалете… — Стас сглотнул. — Мне сказали, что вы там, а я заходил, но не нашёл вас, а потом вы вышли по очереди… Нет, Максимус, спокойно, не нервничай. Я не лезу в личное. Ну, если сам не хочешь рассказывать. Я не настаиваю, но… твою дивизию, Дима? Серьёзно? — он неожиданно рассмеялся. — Я-то думал, что вы подерётесь рано или поздно, а вы… Не! Так, стоп! Спокойно! Он резко поднялся, потому что поднялся я, и не от того, что хотел убежать или притвориться шлангом, а от неожиданности и обиды. То есть, ему тут про серьёзное, на искреннем порыве, а он про нелепое, примитивное, про туалеты, блин. Подглядел, сделал выводы и сводничеством решил заняться. Интриги, скандалы, расследования ему подавай. Кто с кем мутит и сосётся по углам. Типичный Стасик. — Выходит, я прав? — сделав щенячьи глазки, спросил он. — Между вами что-то есть? — Ничего нет. Просто, блин, случайно… — А-а-а, блять! Серьёзно! Дима и ты?! Дима и ты… Он рассмеялся громче, схватился за лицо в стиле «Один дома». Заметался по нашей маленькой кухоньке. — Почему ты раньше не говорил, что ты би? Ты же реально и туда и сюда, получается? И нашим, и вашим? А Дима… Он-то куда? Ладно ты, но он… Вот это да! Вот это я понимаю, пацаны. Понятно теперь, почему между вами искры сыпались. Вот это я понимаю, настоящая мужская дружба. — Мы с ним не друзья. — А кто? Любовники? Пара? Бойфренды? Парень и парень? — Хватит нести хуйню, — я устало потёр переносицу. Меня опечалило, что на важное, пусть и сделанное почти из вредности признание Стас никак не среагировал, а в честь Димана устроил целое шоу, продолжал охать, угорать, хлопать глазищами, выкручивать круги на месте. Пока он всем этим, комедийным, детсадовским занимался, пришло второе сообщение: — Чё, растерялся? Или обрадовался? — и хитро-довольный смайлик в конце. — Нах ты Стасика втянул, — быстро набрал я. — Он теперь доканает шипперством. — Чё? — смайлик деда. — Неважно. Не смей больше никому трепаться. — Но маме-то рассказать можно? Разреши, плиииз… — умоляющий смайлик. Я отвлёкся на Стаса, пытающегося незаметно подсмотреть в экран, просочился мимо него и ушёл к себе в комнату. — Приедь сегодня, — это напечаталось после небольшой успокоительной дыхательной гимнастики. — Срочно. — С радостью, зайчик, но не могу. Занят пиздец, — плачущий смайлик. — Освободись на полчаса. На пару минут. Найди время. Надолго не займу. Это очень срочно, — получилось настырно, поэтому я сжалился и после добавил «пожалуйста». — Успел настолько соскучиться? — Хватит. Просто приедь. Адрес… Некоторое время ответа не было, что потратило ещё несколько нелишних нервных клеток. И ноготь погрызся, несмотря на то, что я отучился от дурной и гадкой привычки много лет назад. Наконец пришло: — Ради тебя выкроил часок. Жди в три. Выкроил! Ради меня! Жди! Ну что за заносчивый человек, деловой, важный… Ладно. Ничего. Он приедет, я быстренько сделаю, что хочу, закрою один важный вопрос, потом уже буду думать о другом. Станет полегче. Расплетётся клубок. Котлеты отсоединятся от мух. На оповещение о приезде Димана мой соседушка откликнулся упавшей на пол челюстью. — То есть вот так? У нас? Уже? Вы будете здесь… того самого? — залепетал он. — Мне уйти погулять? — Стасик, я тебя умоляю. Не надо усложнять. Ничего мы с ним не будем делать… — мне хотелось добавить «сегодня», но я сдержался, и так много впечатлений и откровений за одно утро. — Что-то ты раньше, когда Соня приезжала, никуда не уходил. — То другое. Там пятьдесят килограммов было, а здесь все девяносто. Мало ли, твой диванчик не выдержит, станет скрипеть, как уходящий под воду Титаник. Я поджал губы, выдержал драматическую паузу и рассмеялся. Таков был Стасик, умел разбавить любой нервоз шуточкой. Со смесью самодовольства и ехидства он улыбнулся, ободряюще покачал головой и оставил меня одного с мыслями. И почему у него не складывалось в личной жизни? Хороший вопрос, которым я задавался не раз и не два. Стас же золото — добрый, понимающий, смешной парень, и не урод. Одевался на отъебись, правда, что находил, то и надевал, и носил до упора, красивые чёрные волосы ниже плеч стягивал в дурацкий крысиный хвостик, но это же всё не причина. Если бы Стас только не зажимался, не боялся непонятно чего, у него б отбоя от поклонниц не было, или наоборот, была бы та, единственная, настоящая, а не как у меня — ни то ни сё. Метания от женщин к мужчинам без особых симпатий, сплошные неопределённости и непонимания, не облегчившиеся и с появлением дополнительных аналитических функций. И зачем я расстался с Соней, спрашивается? Хорошо же жилось, спокойно. Ожидание Димана прошло в унынии. В кручении в компьютерном кресле, в лени играть. Промурыжившись, я взял шоколадки, налил кофе, начал бездумно крутить видео, собирать гору фантиков на столе. Вот вам и супергерой современности. Капитан прокрастинация. Есть сила, нет — неважно. А как бы другой воспользовался этой недосилой, куда бы он её тратил, что бы делал? Стасик по-любому нашёл бы, куда и как грамотно применить «подключение». Ему всегда были интересны другие живые существа, он к ним стремился. И в жизни, и в играх. В «дискорде» постоянно с кем-то трепался, а я никогда не включал микрофон. Звук домофона заставил встрепенуться. Время прошло довольно быстро в безделье, я и не заметил. Стасик побежал первым открывать дверь и остался в коридоре, желая посмаковать наше с Димой взаимодействие, выставленное теперь в радужном свете. Ему не хватало пива и чипсов, настолько воодушевлённо он выглядел. Я решил оставить его без контента, и так акцент на ситуации начинал подбешивать. Завидев на пороге гостя, я резко схватился за широкую тёплую лапу, потащил тяжёлую тушу за собой в комнату. Диман еле успел скинуть обувь и с улыбчивым безмолвным выражением «сорян, это не я» помахать Стасику. — Не переживай. Надолго я тебя не задержу, — сразу обозначил я. — Садись на кровать. — Зай, боюсь, тут мы быстро не отстреляемся, — начал Дима весело. — Тихо. Садись. Пожалуйста. Мы не будем трахаться. Просто сядь. Спасибо. Он послушно сел, с лёгкой улыбочкой проследил, как я усаживаюсь напротив, подложив одну ногу под задницу, вскидываю волосы, выдыхаю, настраиваюсь. Не мешал, не язвил, что удивительно. На такой случай у меня уже накидались возможные реплики для успокоения, но ничего не понадобилось, Дима терпеливо ждал. — Сможешь так же спокойно посидеть пару минут? — Конечно. Ради этого я отпрашивался и мчался с другого конца Москвы. Просто посидеть с тобой, почему бы и нет. — Не шути и не шевелись, — приказал я серьёзно. — А ты властный в постели, я посмотрю… Моя ладонь заблокировала говоритель, пока тот не разговорился окончательно. Фаланги прилегли на прохладные и мягкие, чуть липковатые валики губ, слегка их размазали. Это что, бальзам? Я отмахнулся от ненужной мысли, другой рукой выставил «V» и закрыл глаза. Просто и быстро, практически без спецэффектов. Закрыл и открыл не свои. Его. Они глядели на сосредоточенное лицо — грубоватый треугольник, острый узкий нос, нахмуренные брови. На скулах рассыпались миндальные пятнышки. И когда успело вылезти столько… Густая чёлка, почему-то буро-ржавая, истерически разбросалась по вискам. Может, поэтому Дима называл Макса рыжиком? Он видел окружающее светлее на тон. И помещение: большая, но скромно обставленная, будто нежилая, комната, диван, тумбочка, стол и встроенный зеркальный шкаф, жёванные салатовые стены — всё это казалось светлее, чем есть в реальности. Холодило и навевало больнично-палаточную тоску. Хотелось приглушить освещение, создать уют, наполнить пространство жизнью. Дима моргнул, и тёплый полумрак сузил аскетичный мирок. Покрывало на кровати зашевелилось, мелко-мелко задрожало. Через грубую ткань торопливо просочились стебельки, развернулись любопытствующие крошечные листочки. Тоненькие сине-зелёные сердечки, обещающие удачу. Среди них голые колени Макса не смотрелись такими уж кривыми и колючими. На лысоватых бёдрах и на собранных гармошкой шортах Димин изучающий взгляд задержался, но снова ушёл наверх, к окну, где вместо соседней серой панельки раскинулось лесное, плотно лиственное. Оно что-то нашёптывало, кокетничало с ленивым ветром. На улице жарища, а здесь хорошо, прохладно, свежо, пахнет деревом, из-за двери отдалённо доносится сладковатое, свеже-овощное. И там же пар, мерный шум телевизора, и шаги, постукивания, шуршания, наверное, закатываются банки на зиму. Процесс медитативный, особенный, мешать нельзя. Сейчас бы лечь, подремать кошачьим сном, обнимая, прижимая, обхватывая целиком, и носом в затылок. А после, когда уйдёт солнце, полусонными, бездумными выйти, и на свежем воздухе надкусывать хрустящую подсахаренную булочку с корицей, запивать холодным кефиром. Дима посмотрел на висящую на стене картину — три пухлых подсолнуха. Посмотрел на Макса — два вытянутых вперёд пальца. Смешной. Выдумщик. С ним невозможно соскучиться. Медленно дотянувшись, Дима сомкнул чудную «рогатку» в кулаке — осторожно, будто поймал бабочку и не хотел поломать ей крылышки. Горячие, костлявые пальцы, плотные подушечки, сухие костяшки — он чувствовал. Провёл расходящейся щепоткой по кисти и надавил вниз, укладывая руку Макса на его же бедро, распластывая забавный жест, случайно касаясь мягких волосков. И сердце зажужжало от этого прикосновения. Жаркое, огромное, мохнатое сердце поднялось в груди и полетело внутри, кругами в животе, ногах, и особенно в губах, прикрытых ладонью. На миг темнота обняла — Дима опустил веки и шевельнул ртом. Чмок среднего пальца, затем безымянного. Невесомо, без дыхания — Дима задержал. Коснулся кончиком языка, пролез им к перепонке. Щекотнул пластичную кожу — застывший Макс вздрогнул, инстинктивно расслабил ладонь, позволив целовать серединку, выступ, запястье. На лице его появилась жалобная мина, словно от боли. Тихо усмехнувшись, Дима оттолкнул руку лбом, и та застыла, как у куклы. Макс не двигался, пребывая в непонятном неполноценном забытье, вроде бы и ощущал раздразнивающую ласку, а вроде бы и нет. Это веселило. Осмелев, Дима погладил узкие бёдра, опёрся на них, выдвинулся вперёд. Не целовал с лёту. Выждал немного времени, наслаждаясь моментом. Первым делом приложился не к губам, а щеке, прошёлся несколькими поцелуйными шажочками по гладкой коже, далее к уголку рта, слизывая оставшуюся шоколадную крошку, нарочно задел носом нос, вроде: «Ты не помер, случаем?». Он забавлялся странным состоянием Макса, но почему-то до последнего старался не тревожить. Держался, как мог, а у самого руки вспотели вконец, липли и беспокойно вжимались в бёдра. Под глазами пошло красными пятнами. Дыхание участилось. — Макс… — произнес имя он уже в губы и забрал резкий, удивлённый и крайне необходимый глоток воздуха. Растворился. Я в нём. Он во мне. Не знаю. Сложно отследить, в какой момент, уже целуя ответно, жадно, обвивая, тиская, сжимая, впиваясь руками в твёрдые мышцы, прижимаясь торсом, я вернулся в себя. Понял, что свихнусь, если не вернусь. Не распробую всё должным образом. Не стану брать эти чувства по-своему, с нажимом, силой и нетерпением. Лопну. Взорвусь, сука! И унесу с собой весь мир — и невозможные подсолнухи, знакомые мне с детства, и Димана, пропади он пропадом, в первую очередь заберу, потому что никто никогда не вытворял со мной такое… Только вот какое? — Зай… — прошипел Дима, дёргаясь от слишком грубого нападения на бугор в его штанах. — Психушник ты ж мой… Не сейчас. Мне надо… идти… — Куда идти? Не надо никуда идти! Сегодня выходной… — Выходные для слабаков, — Дима усмехнулся, отстранил моё лицо, придерживая под скулу. — Скажу тебе по секретику, что я и сегодня работаю. На другой работе. Чуть-чуть выбрался вместо обеда, но время, увы, закончилось. Мне правда пора, зай. Эти слова сработали ушатом холодной воды. Вспомнив, где нахожусь, и что вообще происходит, я наконец нормально всмотрелся в Димана, в его незнакомый прикид — розоватую поло, джинсы. Вовсе не «булочная» форма, что сильно удивило, будто за пределами «булки» жизни нет и быть не могло. Будто Дима не мог взять и покинуть меня, когда всё стало ещё непонятнее. Когда стояк до потолка, когда есть подсолнухи… Да! Подсолнухи! Они есть, были то есть … — Не-не-не… — пролепетал я. — Ты не можешь уйти сейчас. Нам надо… Надо… поговорить. Ты должен сказать, откуда узнал про цветы? Про картину? Откуда?! Как? Я же сам о них забыл… Дима непонимающе прищурился, свёл брови на переносице. И, ёб вашу душу, с такой миной он выглядел просто жуть как привлекательно. Я взвыл, злясь на собственную беспомощность перед ним и желание, перебивающее все здравые, по-настоящему важные вопросы. — Нет. Сперва я кончу, а потом поговорим… — решил я, впиваясь обратно в губы и пытаясь завалить Димана на кровать. Тщетно. Как рванул, так и был легко отодвинут. — Глухомань, ты меня не слышишь, мне пора топать, говорю. Я пошёл, — Дима встал, буквально со мной, прилипшим насмерть. — И нахуя ты примчался, если так быстро сваливаешь… Почему вообще не сказал, что занят? — Эм… я как бы говорил. Но ничё страшного. Я ж на тачке, полчаса сюда, полчаса обратно. Ну всё-всё, давай, я поеду, — он потянулся сделать пару-тройку чмоков напоследок, но, конечно же, мы залипли на несколько добавочных минут. — Всё… Всё, потом продолжим… Я серьёзно, не убивай меня… — Это я тебя убиваю? — прорычал я и дальше, уже вперемешку с обрывистыми поцелуями и четырёхножными шагами, направляющимися к выходу, продолжил. — Это же ты со своими морями, делами, теперь с цветами ещё… Путаешь меня, как нарочно… Я же вызвал тебя специально разобраться… потестить… свою сраную телепатию… — Ну и как? Потестил? Нормас? Удачно получилось? — с трудом отлепляясь и спешно надевая кроссы, уточнил Дима. — Да без понятия… У тебя в голове ничего, кроме меня, нет. — А. Ну, значит, удачно, — он вытянулся, но целовать не стал, растормошил мои волосы пятернёй, улыбнулся кривым зубиком, довольный такой, весёлый, простой, отшагнул и скрылся за дверью. А после него — оглушающая тишина и отсутствие опоры. Головокружение мультипликационное, крошечные сюрикены, покалывающие виски, ватные ноги. Дементор, блин. Забрал душу, ничего не пояснил и не поцеловал на прощание. Придерживая быстро вздымающуюся грудь, ослабленный, расшатанный, я повернулся и встретился глазами со Стасиковой башкой, выглядывающей из кухни и явно охуевающей от увиденного. — Свя-я-ятые… из Бундока… — сухо сказал он. — Максибон, да ты, я смотрю, влюбился. Я раздражённо махнул на него рукой и ушёл в свою комнату. Объяснять, что дело абсолютно в другом — в злости, перевозбуждении, подсолнухах, взявшихся из ниоткуда, было бы слишком сложно. Я и себе не знал, как объяснить разумно, откуда Дима выискал моё давнее детское воспоминание и продемонстрировал, точно ножом по стеклу проскрипел, вывесил на ментальной стеночке, разделявшей моё и его сознание. Да как он такое провернул только?! Ведь это, без сомнения, та самая картина, репродукция Ван Гога, вышивка или вроде того, висевшая в нашей с мамой квартире. Я вспомнил — безглазые подсолнухи над её кроватью, рыжие, пушистые, как и её волосы. Интересно, кому отдали тогда все эти картиночки, поделки, статуэтки? Выкинули? Жаль я был совсем маленьким… Или не жаль. Неважно. Столько лет прошло. Воспоминания стёрлись. Вернее, я думал, что стёрлись, но Дима каким-то образом смог выудить одно. И что, выходит, пока я подключался к нему, он подключился ко мне?