"Любовь - огонь и молнии и гнев" (с)

Петр Иванович вышел из экипажа и направился к дому. Вовремя добрался, подумал он, подняв глаза к враз вдруг потемневшему небу. Из тяжелых темно-серых туч, точно горох из прохудившегося мешка, посыпалась колючая снежная крупа. Поежившись, Петр зашагал к крыльцу, отметив при этом, что во дворе стоит чей-то экипаж. Кто бы мог явиться с визитом под вечер, интересно было бы знать. Настроение, если честно, у Петра было далеко не радужное, как, впрочем, бывало всякий раз, когда он ездил с визитом в дом Дорошенко. Натали все же, как ни уговаривали ее Петр с Ларисой, ушла из их дома и вернулась к своему отцу, что, безусловно, дало нежинским кумушкам богатую пищу для сплетен. Петр лично наведался к Александру Васильевичу на другой же день после отъезда Натали. Он принес дорогому свату извинения за поведение своего «беспутного сына» и выразил надежду, что добрые и дружеские отношения, кои сложились много лет тому назад не пострадают из-за этого поистине прискорбного события. Александр Васильевич тяжело вздохнул и ответил, что Григорий поступил крайне легкомысленно, и тем самым заставил страдать бедную Наталью Александровну. Сейчас она не желает даже имени своего ветреного супруга слышать, и остается надеяться, что время лечит, и она все же сумеет справиться с горем. Что до всего остального, то Александр Васильевич придерживается того же мнения, что и Петр Иванович: ссора детей никак не должна повлиять на «крепкую дружбу и прочное деловое сотрудничество их отцов». Петр остался вполне удовлетворенным встречей, несмотря на то, что ему пришлось перешагнуть через свою гордость и просить извинений, но поступить иначе было попросту невозможно. Черти бы взяли и Гришку, и — самое главное — эту его… метрессу. К слову сказать, проходимца этого, сиречь родного сыночка, казалось, вовсе не волновало происходящее. Будто бы встречный и поперечный не шушукается у него за спиной, мол, завел себе гарем, точно турка какой, господи помилуй! Надо бы поскорее сплавить Катьку с глаз долой, тогда возможно местные кумушки скорее угомонятся. Слава богу, Катька вроде бы уже последние дни дохаживает, и совсем скоро ребенок ее увидит свет, а заначит настанет пора позаботиться о нем. Гришка, конечно, крутит носом, заявляет, мол, отец его тиранит, не желает войти в положение и содержать его вместе с Катькой до конца дней. Но пусть не воображает, будто Петр настолько туп, что позволит Гришке и дальше сидеть у себя на шее. Пусть, если ему так хочется, сам учится содержать себя, свою, как он выражается, любимую женщину и детей. Пора уж, тем более, что Петр все равно собирался выделить сыну содержание, отдать ему и его жене одно из старых, еще дедовских поместий, дабы они жили там своим домом. В конце концов сам Петр именно так в свое время и начал взрослую, семейную жизнь. Теперь разумеется придется Гришке довольствоваться лишь скромным домиком да небольшой деревенькой в пару десятков душ. Хватит с него! На скромную жизнь ему вместе с Катькой и их ребенком хватит с головой. Сумеет наладить и расширить хозяйство — честь, как говорится, и хвала, нет — сам виноват. Может быть (все ж таки слабая надежда у Петра оставалась), возьмется наконец за ум. Нужда заставит, раз уж уговоры и единственно здравый смысл не помогли… Петр глубоко вздохнул: и где он ошибся, как мог допустить, что Гришка вырос таким оболтусом, не желающим видеть ничего, кроме денег, привыкшим, что все ему поднесут на блюдечке. Наверное, в которой раз подумалось Петру, нельзя было позволять Анне излишне баловать и нежить его. Следовало с молодых ногтей приучать его трудиться на благо семьи, помнить о том, что он — представитель благородной фамилии, стремиться быть всегда и во всем достойным человеком. И когда следовало, необходимо было проявлять твердость, держать мальчишку в строгости. Конечно, Петр старался по мере сил, но ежели ему случалось отругать сына за тот или иной проступок, Гришка сразу же мчался к матери, хныкал, что, дескать, отец несправедлив к нему. Анна тут же, расцеловав сыночка в обе щеки и пообещав ему очередную обновку, денег на карманные расходы и тому подобное, бежала к мужу и закатывала скандал. «Как можно быть столь жестоким с такими нежным мальчиком, как наш Гришенька!» — кричала она. Поначалу Петр пытался вразумить жену, а после махнул рукой, до того она была упряма. Но естественно, Анна не одна тут виновата, его вина не меньше, нельзя было пускать все на самотек. Остается только надеяться, что с Левушкой Петр не повторит прошлых ошибок. Впрочем, Лариса вовсе не похожа на Анну, и потому воспитает Льва достойным во всех отношениях человеком. Петр улыбнулся, вспомнив, как Левушка всякий раз улыбается, стоит ему только увидеть отца. И какое неимоверное тепло моментально затапливает душу, когда Петр берет сынишку на руки. Поистине, Лариса с Левушкой — это благословение, что было ему даровано господом, и если бы не они, то жизнь была бы пустой и совершенно бессмысленной. В передней Петр передал шляпу и шубу лакею и сразу же заметил топтавшихся у лестницы слуг. Горничная Дарка то и дело вздыхала и посматривала наверх, словно ждала, что сверху спустится кто-то, кто принесет радостные или же напротив горестные вести. Рядом с ней маячила помощница кухарки Орыся, которая вышагивала взад-вперед перед лестницей, точно не было у нее ни сил, ни терпения дождаться важных новостей спокойно. Прежде эта девка служила Наталье Александровне, и когда та решила уехать, то естественно, приказала своей прислуге также собираться в дорогу. Однако же девка кинулась хозяйке в ноги и принялась умолять не забирать ее из Червинки, не «разлучать со своим дорогим любчиком». Тут-то и выяснилось, что эта бесстыдница чуть не год кряду бегала на свидания к ковалю Назару. Тот даже Яшке один раз чуток физиономию, так сказать, подправил, потому что тот тоже на эту самую Орысю облизывался. Яков, понятное дело, кулаков кузнеца побаивался, и даже если ему хотелось отомстить обидчику, а заодно и девке, которая его отвергла, пришлось-таки проглотить обиду. В общем, голубкам никто не мешал тайком ото всех любиться в кузнице Назара, ну и нынче оказалось, что Орыся тяжела. Назар отпираться не стал, мигом плюхнулся на колени рядом со своей зазнобой и попросил панов благословить его на счастливый брак. Наталья Александровна заявила, что следовало ей обо всем раньше рассказать, в любом случае, «потаскушки без чести и без совести ей в доме не нужны». И Орыся осталась в Червинке. Следом за ней просительницей к Петру явилась нянька Еленочки Ярослава и тоже принялась рыдать, что ехать ей в Нежин «не можно», ведь тут у нее «деточки малые», а она и так вынуждена видеться с ними лишь изредка, когда свободная минутка выпадает, а теперь уж они и вовсе «матку родную позабудут». Наталья Александровна, подумав, отпустила и Ярославу, сказав, что в доме отца есть, кому за Еленочкой присмотреть. Петр же поставил Ярославу кухаркой, тем более, что Павлина нынче жила у Катьки. Она сама попросила отпустить ее, потому как, видите ли, «за ее милой Катрусенькой нынче пригляд нужен». Лариса, помнится, сказала тогда, что так будет лучше, поскольку Павлина давно уж вынуждена эдак на два дома «разрываться». Петр махнул рукой и опустил Павлу, заметив при этом, что ежели ей у Катьки милее покажется, то нехай там и остается. Если она и впрямь сводничала, как случайно обмолвилась перед отъездом Натали, то нечего проходимке в Червинке делать. Ярослава, к слову, оказалась вполне годной стряпухой, ни в чем Павлине не уступавшей. Орыся же помогала ей, а заодно убирала и двор, и кухню. И вот сейчас она, явно чем-то обеспокоенная, то и дело переглядывалась с Даркой. Чуть поодаль переминались с ноги на ногу Фрол с Марко и, увидев Петра, тут же потупились, опустив глаза. Что тут, интересно, стряслось? — Что тут происходит? — строго спросил у честной компании Петр. — И чей, кстати, экипаж во дворе, кто-то приехал с визитом? — Так то ж, пан, Семена Аркадьевича коляска, — тут же отозвалась Орыся. — Семен Аркадьевич? — Петр по очереди оглядел всех собравшихся. — Что стряслось? Левушка?.. — Нет-нет, Петр Иванович, — тут же замахал руками Фрол, — Лев Петрович в добром здравии. Галка с ним сейчас… — Так в чем дело? — Тут, в общем… вы, пане, не волнуйтесь и не серчайте только… мы ж даже и подумать не могли! — залепетал Марко. — Лариса Викторовна чувств лишились, — выпалил Фрол, вжав голову в плечи, — они с Григорием Петровичем о чем-то поспорили. — Григорий Петрович сказали, что поговорить с пани ему надобно, — подала голос Дарка, — а потом вдруг смотрим: бежит, кричит, дескать, с пани плохо сделалось. — Мы сразу же отправили казачка за дохтуром, — сказал Марко, явно ожидая при этом похвалы за расторопность, но Петр не стал слушать дальше, а со всех ног помчался в спальню к Ларисе. Что там эти бездельники наболтали: она разговаривала с Гришкой и упала?! Ну, попадись ему только этот бездельник, в порошок сотрет, беспутника! Мало было ему всего, что натворил, теперь вот за Ларису принялся. Петр еще не забыл Гришкиных выходок, когда Лариса только-только переехала жить в Червинку. Он демонстративно вставал из-за стола и уходил, стоило только Петру с Ларисой выйти к завтраку; не спросясь на то позволения, он запер спальню Анны, заявив, что «всяким актеркам» там не место, будто кто-то намеревался занять эти захламленные неудобные комнаты! Даже в день свадьбы Гришка умудрился испортить Петру настроение своей кислой физиономией и глупыми издевками, что, мол, никто не приедет на сие торжество, и удивляться тому не приходится. Да и потом он всячески поощрял свою жену, когда Натали без конца цеплялась к Ларисе, и дня не проходило, чтобы они не поссорились. И вот теперь вновь за старое принялся, судя по всему! С Семеном Аркадьевичем Петр столкнулся в коридоре. Тот явно спешил, но, увидев Петра, улыбнулся ему и пожал руку: — Вечер добрый, Петр Иванович! — Доброго здоровья, Семен Аркадьевич, что стряслось, что с моей женой? — обеспокоенно взглянул он на доктора. — Приезжаю, а мне лакеи докладывают: плохо с ней, в обморок упала… — Что ж, — развел руками Семен Аркадьевич, — в ее положении такое бывает. — В каком… В положении?! — Петр уставился на Семена Аркадьевича, стараясь понять, правильно ли он понял. — Вы хотите сказать, она… — Лариса Викторовна в скором времени, — расплылся в улыбке доктор, — подарит вам еще одного ребенка. Так что, Петр Иванович, примите мои сердечные поздравления! Ларисе Викторовне я уже сказал: меньше волноваться, больше отдыхать, беречь себя. Ну, да она ведь уже все знает и без меня. — Благодарю вас! — Петр сердечно пожал ему руку, проводил вниз, распорядился, чтобы проводили доктора как нужно и заторопился обратно — к Ларисе.

***

Лариса выглядела несколько утомленной: она сидела в кресле, чуть прикрыв глаза, но как только услышала звук открывающейся двери и увидела вошедшего мужа, тут же улыбнулась и попыталась подняться. — Нет-нет, — поднял руку в предостерегающем жесте Петр, — не вставай, дорогая! — Петя… — она протянула к нему руки, — подойди! Тебе Семен Аркадьевич сказал, да? — спросила она, когда Петр присел на подлокотник кресла и обнял ее за плечи. — Сказал, — кивнул он. — Ты уж прости меня, потому что я сама хотела тебе сообщить, но просто, ты понимаешь, я не до конца еще была уверена, боялась сглазить. — Ну вот, теперь врач подтвердил, так что у нас с тобою, милая моя, есть повод отпраздновать это событие, не так ли? — Петр ласково чмокнул Ларису в щеку, а когда она, рассмеявшись, повернулась к нему, тут же обнял ее еще крепче и вновь поцеловал уже в губы. — Теперь у нас будет еще и маленький Петр Петрович, да? — лукаво блеснув глазами, проговорила Лариса. — Петр Петрович? Что ж, мне кажется, это неплохо… Но ты знаешь, что? — задумчиво протянул Петр. — Думаю, если окажется, что это, — он прижал ладонь к животу супруги, — Лариса Петровна, то будет еще лучше! — Ты думаешь? — прищурилась Лариса. — Просто уверен! — кивнул Петр. — Два сына у меня уже есть, так что пускай младшенькая будет дочь. — Папенькина отрада, — отозвалась Лариса, — утешение его во всех горестях. Так меня отец когда-то называл, — прибавила она. — Я ведь тоже была самой младшей в семье, и он, мой отец, очень любил меня. Так странно… — Лариса вздохнула и положила голову Петру на плечо. — Я очень плохо помню его: черты лица, голос… А вот как он обнимал меня перед сном, желал покойной ночи, как подарил мне куклу на именины — вспоминаю так часто! Иной раз мне кажется, будто это было вчера, хотя прошло так много лет, и столько всего случилось. — Точно так же, — тихо проговорил Петр, вновь обнимая ее, — я вспоминаю свою мать. Она умерла, когда я был еще ребенком, и… все, что я помню о ней — это как она сажала меня на колени и рассказывала сказки. И мне было удивительно тепло и покойно… Правда, я даже не знаю, правда ли это было, или просто сон… Лариса ласково поцеловала Петра в ответ, и вновь прижалась к нему. — Кстати, — спохватился он, — что у вас тут с Гришкой-то вышло? — Ничего, Петенька, — махнула рукой Лариса, — не обращай внимания. — Что он тебе наговорил? — взглянул ей в глаза Петр. — Опять гадости какие-нибудь?.. Ну, он у меня дождется! — Не надо, Петя! — Лариса погладила его по щеке. — Не злись. Григорию Петровичу просто хочется, если так можно выразиться, получить все и сразу. — Как всегда! — всплеснул руками Петр. — Опять денег клянчил, к гадалке не ходи. Вот же паскудник, знает, что от меня ничего не дождется, так надумал тебе докучать! — Прошу, Петя, только не нужно ссор! — Исключительно ради тебя, Лариса, — Петр вновь поцеловал ее. — Поскорей бы уже Катька родила своего ребенка, тогда мы бы отправили ее в деревню, а Гришка пусть уж сам за себя решает. Но по крайней мере одной головной болью меньше станет.

***

Григорий в раздражении натянул шубу и перчатки и прикрикнул на Тихона, чтобы тот поторопился и велел тут же заложить ему коляску. Он ни минуты не останется в этом доме, иначе все закончится очередным грандиозным скандалом. Когда Лариса упала в обморок, он поначалу заподозрил, что милейшая мачеха просто таким образом хочет избежать неприятного разговора. Однако же, оказалось, что Ларисе на самом деле плохо, и тогда Григорий перепугался не на шутку. Позвав лакеев, он велел помочь ему: они перенесли Ларису на кресло, а Дарка тут же принесла нюхательные соли и принялась приводить свою пани в чувство. На всякий случай Григорий распорядился позвать врача, хотя Лариса, которая к тому времени пришла в себя, отговаривала его, но он все же рассудил, что визит Семена Аркадьевича не повредит. Как только врач прибыл, он лично проводил его до дверей комнаты Ларисы, а сам решил, как говорится, от греха подальше удалиться к себе. Когда приехал отец, Григорий рассудил, что лучше покуда ему на глаза не показываться, а то чего доброго опять обвинит его во всех грехах. Он видел в окно, как подъехал экипаж отца, и как тот вошел в дом. На какое-то время Григорий затаился, надеясь, что раз с Ларисой уже все в порядке, отец не станет, что называется, рвать и метать. Полчаса спустя Григорий украдкой выглянул в коридор, прислушался: в доме было тихо. Спустившись вниз, в гостиную, Григорий позвал Тихона и велел ему пойти и разузнать, что произошло. — Так, пан, чего тут узнавать-то? — пожал плечами этот увалень. — Что Ларисе Викторовне сказал Семен Аркадьевич, ну же, давай быстрее! — растолковал ему Григорий. — А незачем бежать, Григорий Петрович, — хмыкнул Тихон, — я и без того знаю. Дарка всем уж, почитай, растрезвонила: у пани с вашим батюшкой еще один ребенок вскорости родится. Григорий потерял дар речи: папенька со своей ненаглядной женушкой, как видно, совсем рассудка лишились! Это же ни в какие ворота не лезет, неужели отец не понимает, что над ним все вокруг потешаться начнут. У него уже внуки родились, а он, видите ли, возомнил себя молодым и полным сил мужчиной! Ну, ладно еще рождение Левушки. Допустим, там, в Париже отец с Ларисой наслаждались, так сказать, жизнью, и потому напрочь забыли обо всякой осторожности, но теперь-то пора бы уже поумнеть немного. Однако, вместо этого отец с Ларисой решили в очередной раз выставить свое бесстыдное поведение на всеобщее обозрение. А кроме того, теперь, кажется, и заикаться не стоит о жизни в столице, потому что отец и слушать не станет. У него ведь нынче один свет в окошке: Лариса с Левушкой, — а теперь и подавно, он на Григория даже смотреть-то перестанет! — Быстро давай! — прикрикнул Григорий на кучера, усаживаясь в коляску. — В Нежин поехали! Да поторопись! Ему как можно скорее нужно увидеть милую Китти, потому что только в ее обществе он сможет успокоить расшатавшиеся не на шутку нервы.

***

— Немедленно отдай ее мне! — Натали буквально выхватила заходившуюся в плаче Еленочку из рук нерадивой няньки. — Но что же я могу сделать, пани? — чуть не плача, проговорила бестолковая баба. — Елена Григорьевна никак не успокаивается, я уж чего только не делала… — Пошла прочь! — поморщилась Натали. — Ну, тихо, тихо!.. — она поцеловала дочку и принялась укачивать ее. — Тише, маленькая, тише! Натали припомнила, что именно так Ларисе всегда удавалось убаюкать Елеленочку. Она брала ее на руки, тихо и спокойно говорила ей что-то или же тихонько напевала. Обычно это срабатывало, и дочка успокаивалась. Но как только они переехали в Нежин к папеньке Натали, как Еленочку будто подменили. Она начинала плакать по любому поводу: когда ей становилось жарко или холодно, когда ее кормили, купали, укладывали спать, — а успокоить ее стоило немалых трудов. Возможно, это оттого, что малышка пока еще не привыкла к новому дому, тут для нее все чужое… Если бы Ярослава находилась по-прежнему при ней, возможно, было бы легче. Но Ярослава так умоляла оставить ее Червинке, ведь иначе она оказалась бы разлученной со своими детьми. Еще и Орыся оказалась бесстыжей дрянью, спуталась с каким-то грязным кузнецом, стыд-то какой! Натали, узнав обо всем, велела бесстыднице также оставаться в Червинке. Сама же она вернулась к себе домой, да только… Честно говоря, Натали уже начала задаваться вопросом: а правильно ли она поступила, не погорячилась ли. Нет, Грига Натали не простила, и покуда он не расстанется с противной Китти, она мужа своего видеть не желает. Но вот одного она не рассчитала: в доме отца ей будет… так скажем, несколько неуютно. Конечно же, папенька поддержал ее, когда она все ему рассказала. Он даже слишком близко к сердцу принял горе Натали, обещал «разобраться с подлым изменщиком Григом». Натали, разумеется, убедила его, что в том нет нужды, но отец с той поры постоянно смотрит на нее с жалостью, а ей это не по душе. Пусть бы лучше он делал вид, что все хорошо, или же, как Петр Иванович, подчеркивал бы, что следует быть сильной, потому что правда на ее стороне. Так ей было бы легче… Впрочем, это не самое главное. Если бы Натали с отцом вдвоем жили в доме, было бы куда как лучше и спокойнее. Но теперь здесь обитает еще и Николя со своей женой и детьми. Собственно, в жене брата и заключается все дело. Елена Александровна слишком уж много воли себе взяла, если подумать. Во-первых, она, как ни в чем ни бывало, распоряжается в чужом доме, будто в своем, в частности, без зазрения совести расположилась в бывших маменькиных комнатах. Отец же почему-то безропотно позволил им с Николя этакое самоуправство, хотя раньше он держал комнаты закрытыми и никому не позволял даже приближаться к дверям. Во-вторых, Елена приехала не одна, а со своими детьми. Старшему, Володе, она приказала отдать бывшую детскую Николя, а сверх того наняла ему гувернера, с которым мальчик проводит целые дни и никому, слава богу, не докучает. А вот младший, Николушка, покуда еще совсем малыш, чуть постарше Еленочки, и для его Елена расстаралась на славу. Младшему отпрыску бывшей мадам Кореневой отдана старая спальня самого Александра Васильевича. Сам же отец теперь переехал в гостевую комнату. Он говорит, мол, там ему удобнее, потому что, дескать, кабинет прямо напротив, а он частенько допоздна за работой засиживается. Натали до глубины души возмущало самоуправство Елены, да по какому, спрашивается, праву она возомнила себя тут хозяйкой?! Да она должна бога благодарить, что Николя женился на ней, обеспечил и ввел в свою семью! Иначе она прозябала бы одинокой вдовой, да еще наверняка без гроша в кармане и с двумя малолетними детьми на руках. Поскольку прислугой новой Натали покуда не обзавелась (найти толковую горничную, не говоря уж о няньке для Еленочки, дело трудное и долгое), она позаимствовала одну из комнатных девок Елены Александровны. Няньке Николушки, Надежде, также прибавилось работы. Как говорится, если за одним ребенком ходит, то ничего ей не стоит позаботиться и о Еленочке. Правда, дочери, кажется, новая нянька категорически не нравится, да и та не устает жаловаться Елене Александровне, как де ей тяжело. В ответ Елена Александровна тут же идет к Николя, а тот потом начинает убеждать Натали, что ей, «нужно найти общий язык» с его драгоценной женушкой. Ну уж нет! Натали, разумеется, не намерена мириться с таким нахальством. Да, покуда у нее попросту нет сил; ее, так скажем, семейная драма забрала много сил, но все еще впереди. Натали не так проста, она непременно поставит на место зарвавшуюся не в меру жену братца! Что ж, если Елена не образумится, то придется ей понять: Натали такая же хозяйка здесь, это в конце концов дом ее отца, а эта… женщина — всего лишь супруга Николя. И почему бы им, в самом деле, не уехать обратно в Киев? Натали было бы куда спокойнее, если бы они остались вдвоем с папенькой. Еленочка наконец-то заснула, Натали уложила ее в кроватку и осторожно, стараясь не шуметь, спустилась в гостиную. Когда она подошла к дверям, то услышала чьи-то оживленные голоса и удивилась: отец уехал с самого утра по делам, кто бы это мог быть? Не иначе как к Николя кто-то явился с визитом. — Натали, дорогая, — обрадовался Николя и поднялся ей навстречу. — Смотри, кто к нам приехал! — Добрый день, Наталья Александровна! — Алексей Косач, который стоял вполоборота, прямо на свету, у окна, приветливо улыбнулся, обернувшись к ней. — Какая приятная неожиданность, Алешенька! — отозвалась Натали и протянула ему руку, которую он не преминул поцеловать.