***
Григорий был в отчаянии. Чуть ли не неделю он мотался по всему Киеву, но никаких следов Катерины ему так и не удалось отыскать. Он ездил вместе с Лидией Шефер к Жадану домой, встретился с ним, но тот заявил, что Катерина к нему не приезжала, и он, собственно, удивлен, почему Григорий Петрович ищет свою сердечную подругу у него. — Она сама сказала Павлине, что поедет к вам, ей вдруг понадобились деньги и… — Сожалею, — развел руками Жадан, — но ничем не могу помочь. Григорий сходил с ума, ему стало страшно, потому что теперь стало ясно: с Китти случилось что-то страшное. Куда, куда она могла деться? Григорий во всем винил себя, ведь если бы он не поругался с ней, если бы не бросил, а перебрался к ней насовсем, такого не произошло бы… У него попросту опускались руки и хотелось кричать от собственного бессилия. Что ж, судя по всему, ничего другого ему не остается, кроме как собираться в обратный путь. Необходимо посоветоваться с отцом, попросить помощи у него, может быть, ему удастся задействовать свои связи и как-нибудь разыскать хоть какие-нибудь следы Китти. Григорий, тяжело вздыхая, собирал свои вещи. Завтра же он съедет из гостиницы и отправится домой, в Червинку, несмотря на то, что на сердце у него ой, как неспокойно. Он уложил все свои вещи, вздохнул, оглядывая гостиничный номер и думая о том, что как хорошо было бы, если бы они приехали сюда вместе с Китти, чтобы провести время вместе. Неожиданно раздался стук к дверь, и Григорий, вздрогнув от неожиданности, повернулся к двери: — Войдите! — Извините, Григорий Петрович, что я отвлекаю вас и пришла вот так, без предупреждения, — Лидия Ивановна Шефер вошла в номер, приветливо кивнув ему при этом. Стоит сказать, что дорога и та вынужденная остановка на постоялом дворе сблизила их. Прежде Григорий считал Лидию Ивановну сухой и бесчувственной женщиной, которая думает лишь о грядущем урожае и своих прибылях. Но она, на удивление, оказалась очень чуткой и интересной собеседницей, очень образованной, начитанной… Она искренне ему сочувствовала, говорила, что понимает его чувства, но и Натали ей тоже безумно жалко. Они проговорили тогда чуть не до первых петухов, и Григорию показалось даже, что Лидия Ивановна была бы не прочь продолжить, скажем так знакомство, в более тесной, интимной обстановке. Даже жаль, что Григорию в ту минуту было не до того. — Что-нибудь случилось, Лидия Ивановна? — спросил он, приблизившись к ней и поцеловав руку. — Дело в том, Григорий Петрович, — отозвалась она, — что мне удалось кое-что выяснить. — Неужто о Китти? — обрадовался Григорий. Лидия Ивановна кивнула: — Да. Однако, боюсь, вас вряд ли обрадуют эти новости. — Что стряслось? — встревожился Григорий. — Ее видели в обществе… одного состоятельного мужчины. И кажется, он увез ее к себе в имение. Это в двух часах езды отсюда. — Как… как это может быть? — опешил Григорий. — Увы, — сочувственно взглянула на него Лидия Ивановна, — кажется, ваша Китти оказалась самой настоящей хищницей и променяла вас на более состоятельного кавалера. Григорий сжал кулаки: — Я должен сам во всем убедиться. Собственными глазами! А там уж… Вы поможете мне, дорогая Лидия Ивановна? — спросил он. — Сделаю все, что смогу, — ответила она, ласково погладив его при этом по плечу.XXXI
25 марта 2023 г. в 02:48
Ольга Платоновна Родзевич слыла девушкой, так сказать, весьма вольных нравов. Почтенные матроны, посещавшие салон ее матушки, неодобрительно косились на нее, а о том, что она в очередной раз отказала претенденту на ее руку и сердце и вместо этого распорядилась закупить новое оборудование для своей парфюмерной мануфактуры, говорили, возмущенно морщась и всякий раз сетуя, мол, бедные родители, как им тяжко жить с этакой строптивицей.
Мать Ольги была единственной дочерью проигравшегося в пух и прах и разорившегося дворянина. Ей, бесприданнице без гроша в кармане, да к тому же еще и не отличавшейся особой красотой, суждено было окончить свои дни либо в монастыре, либо же идти в гувернантки. Однако удача улыбнулась ей, поскольку к ней посватался Платон Родзевич, богатый купец и влиятельный в своих кругах человек. Он обладал внушительным состоянием, которое он нажил сам за долгие годы непосильного труда. И вот, когда Платон Андреевич понял, что денег у него более чем достаточно, ему захотелось потешить свое тщеславие и заполучить дворянский герб, дабы украшал он ворота его дома, дверцы кареты и лакейские ливреи.
Супруга оказалась моложе его на семнадцать лет, и это тоже, стоит заметить, тешило самолюбие пана Родзевича. Молоденькой женой ведь так удобно было похвалиться перед своими знакомыми, чем он вовсю пользовался. Кроме того, как и всякому человеку его круга, Платону Родзевичу нужен был наследник. Впрочем, здесь жена, на которую он нарадоваться не мог, столь послушна и покорна она всегда была, его подвела. Пять ее беременностей закончились выкидышами, самый младший ребенок, столь долгожданный мальчик, родился раньше срока и скончался через два дня после появления на свет. Выжила лишь вторая дочь — Ольга. Пан Родзевич решил, что раз уж так сложилась жизнь, то ничего не поделаешь, дочери, разумеется, все капиталы передавать не стоит, глупо это и неразумно, но ее можно выгодно выдать замуж, и сделать из зятя своего преемника.
В столь замечательном и разумном плане выискался всего один изъян: Ольга ни в какую не желала повиноваться воле отца. Она отвергала женихов, ездила на приемы и балы к своим подругам и знакомым в одиночестве, читала всякие новомодные журналы, где печатали всякую чушь о «равенстве и братстве», бралась рассуждать о политике, что уж вовсе не лезло ни в какие ворота. А в довершение она вдруг возомнила себя промышленником и коммерсантом. Пан Родзевич поначалу не придавал значения увлечению дочери, пусть, мол, дитя тешится, а когда время придет — образумится. Не по своей воле, так он, как отец, ее заставит. Однако, дочь закусила удила, она не желала слушать отца, говорила, что ее парфюмерная лавка — это «дело всей жизни», а остальное ее не интересует. Платон ругал дочь, пару раз даже побил ее, не обращая внимания на слезы жены, но все без толку. В округе уже начали сплетничать об Ольге Платоновне, а иные так и вовсе насмехались на нею, говоря, что, видимо, барышня-то давно уж порченная, раз никто замуж не берет, вот она и хорохорится.
Кончилось тем, что Платон наотрез заявил дочери: или она подчиняется ему, или он забудет, как ее зовут. Ольга же, гордо задрав нос, заявила, что давно все решила и не позволит никому указывать, как ей жить. Платон выгнал дочь взашей, пригрозив, что однажды она приползет к нему на коленях. Ольга же заявила, что это папенька однажды раскается и попросит у нее прощения. После этого она ушла из дома, и, честно признаться, пан Родзевич в тайне восхищался ею. Она не сдалась, наладила все-таки свое дело, и духи ее пользовались спросом. Жила Ольга в том же доме, где располагалась ее мануфактура, доходов ее вполне хватало на аренду. Ну, а что до слухов и пересудов, Ольге не было до того никакого дела.
Пан Родзевич тайком следил за дочерью, чтобы, не дай боже, не попала в какую передрягу. Мириться он бы ни за что не пошел, пусть уж она сама однажды поймет, что отец хотел ей добра, но допустить, чтобы кто-нибудь посмел навредить ей, он не мог.
Когда он узнал, что дочь водит дружбу с Жаданом, то возмутился. Как смеет этот выскочка посягать на его дочь! Платон Родзевич прекрасно знал, кто такой Андрей Андреевич Жадан. Да, он изредка вел с ним дела, чтобы не возбуждать подозрений, а заодно и чтобы тот не воображал, будто все ему дозволено.
Проходимец, что прежде был мальчиком на побегушках у самого пана Громыко, и выполнял за него всю грязную работу, никак не может рассчитывать на то, чтобы войти в приличную семью, тем более — в семью Родзевичей.
Платон Родзевич некогда был лучшим другом и правой рукой господина Громыко. И уж какие дела они проворачивали — попросту и сказать нельзя. Родзевичу была отдана на откуп контрабанда мехами и табаком, на чем, собственно, он и сколотил свое состояние. Об остальных делах Родзевич также знал, и, случалось, Хозяин, как называли господина Громыко подчиненные, ему доверял то, что не мог бы доверить больше никому. После же его смерти наследники поделили состояние и уехали в неизвестном направлении. Остальные же подручные разбежались кто куда, и хорошо налаженная цепь сбыта «неуказанного товара» постепенно распалась, все сошло на нет.
Пан Родзевич же очень скоро наладил свое «дело», скрытое от посторонних глаз обывателей. Единственная, с кем он поддерживал связь, была Любочка Макарова, бывшая любовница Хозяина. Она держала свой бордель, и пан Родзевич частенько туда наведывался, поскольку только там могли ему предоставить то, что способно было разгорячить порядком уже застоявшуюся кровь.
Пан Родзевич любил девиц гораздо моложе него, а сверх того, они должны были быть робкими, тихими и во всем ему послушными. Любочка Макарова еще ни разу его не подводила, вот и в последний раз она пообещала доставить ему требуемое.
Помимо же этого, Люба пообещала ему избавиться и от Жадана. Нужно было поставить на место этого проходимца, и опять Люба не подвела, бог весть, что она там плела Жадану, но он очень быстро попал в сети Родзевича. Сначала он крупно проигрался, а потом настало время играть по-крупному, и Родзевич распорядился выдать Жадану кредит на очередное его строительство, обставив все таким образом, что тот обязан был выплачивать заоблачные проценты. Жадан подписал кабальный договор, потому что испугался огласки, ведь из-за карточного долга к нему и так уже относились настороженно, а тут ему требовалась поистине огромная сумма. Да, Жадан, конечно, не дурак, но, к счастью, он угодил в ловушку Родзевича, и вот-вот должен был быть уничтожен. И тогда прошлое окажется похороненным навек.
Люба сообщила, что все готово, она нашла ему чудную девушку, но помог ей в том Жадан, а взамен он просит простить часть долга. Родзевич обрадовался: он готов был простить чуть ли не треть долга, если Жадан взамен отдаст ему сахарный завод и особняк, а сам исчезнет из города навсегда.
Жадан бы согласился, ему некуда было деваться, да вот беда — девица, которую он приготовил для Родзевича сбежала в самый последний момент.
Если это очередная игра, решил Родзевич, то Жадану это с рук не сойдет, можно не сомневаться. Он непременно найдет, как приструнить нахала, Жадан исчезнет, будто бы его никогда и не было.
Время от времени пан Родзевич приезжал к дому дочери, тайком следил, все ли в порядке. Как бы там ни было, он не хотел, чтобы его дочери нанесли вред. А иной раз он через третьих лиц оформлял большие заказы в лавке Ольги. Пусть девочка порадуется, думал он. Да и жить будет на что…
И вот в один прекрасный день, когда Платон Родзевич сидел в своей карете и наблюдал за парфюмерной лавкой дочери, он увидел вдруг рядом с Ольгой миловидную девицу. Кажется, дела Ольги Платоновны пошли в гору, подумалось ему, раз она наняла помощницу. Но до чего же хороша! Как раз то, что нужно: молодая, стройная, изящная блондинка. Да, не сказать, чтобы красавица, но яркие райские птицы Платона никогда не привлекали, то ли дело этакие вот воробушки.
Разузнать об этой «птичке» труда не составило, подручные Родзевича быстро выяснили, что это — знакомая Андрея Жадана, приехала в Киев по делам, но вместо Жадана она почему-то попала… к Любочке Макаровой, а потом вдруг чудесным образом оказалась в доме его дочери.
— Что ж, дорогой мой, Молибога, — приказал Родзевич своему помощнику, — раз так, то выходит, само проведение посылает эту пташку прямо нам в руки. Ты знаешь, что делать!
— Не извольте беспокоиться, хозяин, — поклонился Молибога, — уже завтра ее доставят в ваш охотничий домик!
— Замечательно! — ухмыльнулся Родзевич. — Действуй!