***
Она была безмерно счастлива, когда ей удалось ускользнуть из того мерзкого вертепа. Подумать только, с ней снова обошлись как с жалкой крепачкой, чуть было не продали похотливому мерзавцу. И вот — изволите видеть — от одной беды спаслась, так тут же угодила в новую ловушку. Интересно, подумалось вдруг Катерине, не имела ли та добрая и благородная барышня, Ольга Платоновна, отношения к ее нынешнему положению. Впрочем, сейчас это уже не имеет никакого значения, ей нужно выбраться отсюда и как можно скорее добраться до Нежина. Ведь там остался ее сын! При мысли о маленьком Степанчике на глаза тут же навернулись слезы. Как там ее милый малыш? Не заболел ли, хорошо ли кушает, справляется ли Павлина одна, присматривая за ним? Вслед за этим Катерина вспомнила, что у Павлины совсем не осталось денег, а если арендная плата не была внесена, то скорее всего, хозяин выставил ее дорогую мамусю Павлусю на улицу. И что тогда ей останется делать? Самое очевидное — вернуться в Червинку. Правда, тут встает вопрос: примет ли Павлину Петр Иванович. Конечно, маленький Степанчик — его родной внук, но ведь он незаконнорожденный, а Петр Иванович вечно кичится своим «благородным родом», поэтому он даже хотел выслать Катерину с сыном. Так захочет ли он терпеть в своем доме «напоминание о позоре»?.. Что же до Григория Петровича, то и на него надежды почти никакой, ведь у него практически нет права голоса, в Червинке все решает его папенька-самодур. Да, разумеется, своего собственного внука он на улицу не выкинет (ну, хотелось бы так думать, хотя от такого, как пан Червинский, всего можно ожидать), но и привечать не станет. Нет, нужно как можно скорее сбежать отсюда и воссоединиться с милым своим сыночком. Вот только как? Как это сделать? Собственно, все случилось молниеносно. Прожив некоторое время у Ольги Платоновны, Катерина засобиралась домой, все ж таки не следовало слишком злоупотреблять гостепреимством доброй женщины. Ольга Платоновна просила ее не спешить, она пообещала сама все уладить: дать ей экипаж и сопровождающего, но у Катерины просто-напросто иссякли силы ждать. Она наотрез отказалась от предложения погостить еще пару дней, и тогда Ольга Платоновна дала ей на дорогу немного денег, а после дала свой экипаж и наказала кучеру довезти Катерину до заставы. А там уж труда не составит сменить лошадей и без проволочек добраться до Нежина. Лошадей, как ни странно, ей дали сразу же, и извозчик (она даже и лица-то его толком не рассмотрела), пообещав, что домчит быстро и с ветерком, помог ей сесть в карету, захлопнул дверцу… Дальше Катерина ничего не помнила, кажется, в карете сидел кто-то еще, и ей попросту зажали рукой рот. Очнулась она уже в этой самой комнате. Сколько времени Катерина металась из угла в угол, колотила в запертую дверь, кричала и умоляла о помощи, она не могла сказать. Когда же она, обессилев, упала на низкое, неудобное кресло и расплакалась, дверь вдруг неожиданно отворилась, и в комнату вошла молоденькая вертлявая девица, чем-то напоминающая Василинку. Она огляделась, ехидно ухмыльнулась, глядя на заплаканную Катерину, поставила на прикроватный столик поднос с едой и ушла. Катерина попыталась было заговорить с ней, но девица будто ничего не слышала и не понимала. Она даже и бровью не повела на посулы и угрозы, лишь передернула плечами и вышла, заперев за собой дверь. Эта немая тюремщица приходила регулярно, приносила еду и уносила обратно осколки разбитой посуды и остатки съестного. Катерина смогла заставить себя проглотить лишь небольшой кусочек хлеба, а сыр, овощи, мясо, — все раскидывала по комнате. Пару раз Катерина пыталась напасть на отвратную девку и попытаться придушить ее, но та быстрым движением вытащила из-за пазухи нож и пригрозила ей.***
— Не могу, не могу я больше! — в отчаянии повторяла Катерина. И вдруг, когда, казалось, уже никакой надежды не осталось, в замке ее темницы повернулся ключ, и на пороге показался высокий, лысый человек, одетый в темно-бордовый старомодный сюртук, зеленую шелковую рубаху и красный галстук. Он приблизился к ней, уставился на нее в упор, и Катерину пробрал озноб. По его холодному и жесткому взгляду сразу можно было сказать: этот человек не знает жалости и сострадания. Даже Петр Иванович и тот казался ей теперь воплощением доброты и сердечности рядом с этим человеком. — Ну, что, пташка, — усмехнувшись, он потрепал ее по щеке, точно какую-то публичную девку, — пообвыклась? — Кто вы такой? — стараясь казаться невозмутимой, спросила Катерина. — Скажем так, — усмехнулся ее мучитель, — я твой новый хозяин, милая Китти! — Откуда… откуда вам известно мое имя? — воскликнула она. Он усмехнулся, задумался, вытянул вперед руку, унизанную перстнями, будто любовался ею, затем вновь перевел на Катерину внимательный и цепкий взгляд своих холодных серых глаз: — Мне еще и не то известно, милочка! — Что вам от меня нужно? По какому праву вы схватили меня и привезли сюда? Я требую… — Требуешь? — рассмеялся он. — Это что-то новенькое! Какая-то грязная крепачка будет предъявлять требования мне, своему хозяину! — Я никакая не крепачка, сударь! — гордо вскинула голову Катерина. — Я — свободная женщина, и если вы вообразили… Она не успела договорить, потому что «хозяин» схватил ее за горло, встряхнул и с силой прижал к стене: — Запомни, крошка моя, — отчетливо выговаривая каждое слово, проговорил он, — я — не твой жалкий сопляк Червинский, который с тобой цацкался, как с барыней. И даже не этот недоумок Жадан, пускавший слюни на твою смазливую мордашку. Я — человек, который всегда получает то, что хочет. Сегодня я хочу тебя. И ты будешь моей, ясно? — Никогда! — прохрипела Катерина. — Лучше смерть! Ее мучитель оглушительно расхохотался ей в лицо: — Ты думаешь, я не смогу исполнить твое желание? С радостью! Но сначала я все равно получу то, что хочу. — Вы… Катерина не договорила, потому что он провел вдруг ладонью по ее плечу, приспуская платье, а когда она попробовала было дернуться в сторону, схватил ее за локоть так, что чудом не сломал руку. — Я мог бы овладеть тобой прямо сейчас, — спокойно проговорил он. — Да только… это скучно. Я хочу получить от тебя то, что ты дарила этой сволочи, Гришке Червинскому, добровольно. И ты это сделаешь так, как я хочу. А иначе… Пошли! — он стальной хваткой схватил ее за запястье и поволок за собой. Катерина не успела опомниться, как этот негодяй притащил ее в подвал (как оказалось, в доме его было еще огромное подземелье, самая настоящая тюрьма с длинными, извилистыми коридорами и камерами). Когда они подошли к невысокой железной двери, «хозяин» подтолкнул Катерину к ней, и она буквально ткнулась носом в маленькое зарешеченное оконце. Когда Катерина увидела тесную полутемную камеру, в которой не было ничего, кроме грязного, набитого соломой матраса, она отшатнулась в ужасе. На матрасе лежала… Павлина, связанная по рукам и ногам. — Вы… вы… как вы… — пролепетала Катерина. — Павлуся! Я здесь! — крикнула она, но ей тут же зажали рот и потащили дальше. — А теперь смотри очень внимательно! — шепнул ей на ухо «хозяин» и подвел к следующей двери. Катерина, дрожа от ужаса, заглянула в следующую камеру, догадываясь, что, а точнее — кого там увидит. Эта камера была чуть просторнее и гораздо уютнее. Там было даже небольшое оконце, в которое кое-как, но все же проникал солнечный свет. В углу стояла аккуратно застеленная кровать, посредине — небольшой стол и стул, на котором сидела незнакомая женщина в монашеской рясе. Рядом примостилась детская кроватка, которую монашка время от времени покачивала. — Нет… этого не может быть! — одними губами прошептала Катерина. Она не успела больше ничего сказать, потому что ее поволокли назад, и сколь она не умоляла своего мучителя объясниться, он молчал, пока они вновь не пришли в ее комнату. — Твой сын у меня. И эта глупая баба, которую ты почитаешь пуще родной матери, тоже, — сказал он наконец. — Надеюсь, не надо объяснять, что я с ними сделаю, если ты продолжишь кочевряжиться? А еще, — отвратительно осклабился он, — я велю спалить дотла Червинку вместе с ее хозяевами. Твой милый Гришенька, паразит и мерзавец, вместе со своим папашей, его театральной шлюхой и мелким выродком отправятся прямо в пекло. Поняла? Катерина провела дрожащей рукой по лбу: — Я… я… все сделаю. Что хотите. Только… только отпустите Павлину и моего ребенка! — она, как подкошенная, рухнула перед ним на колени. — И ничего не делайте с Гришей и Петром Ивановичем, они же ни в чем не виноваты! Я… буду вашей. Но только пощадите их. — То-то же, пташечка-канареечка моя дорогая! — вновь потрепал ее по щеке «хозяин». Я пришлю тебе горничную. Она поможет тебе привести себя в порядок и переодеться к сегодняшнему ужину. Мы отпразднуем нашу встречу, ну а уж потом… Он торжествующе ухмыльнулся и вышел из комнаты.***
— Все исполнил, как изволили, пан Родзевич! — поклонился ему Молибога. — Прекрасно! — Родзевич радостно потер руки. Все складывается как нельзя лучше. Девка согласилась ему отдаться прямо сегодня, даже не пришлось отходить ее пару раз батогами. Стоило ей увидеть своего ублюдка вместе с его нянькой в подземелье, как она тут же растеряла всю наглость. Да, его людям пришлось повозиться, чтобы незамеченными проникнуть в Червинку и выкрасть мальчишку вместе с той дурой. Нянька, как ему сообщили, пыталась было сопротивляться, но тут же получила по дурной своей башке. Ее связали, приставили к горлу нож и выволокли из дома. Что ж, чисто сработали, жаловаться не приходится. Как только все закончится, он велит перерезать ей глотку и утопить в реке. А мальчишку… с мальчишкой как раз все просто: он отдаст его приют для незаконнорожденных, будет лично присматривать за ним, а когда подрастет — пристроит к делу. Если, конечно, тот не сдохнет до совершеннолетия от болезней и суровой муштры. Впрочем, у этих негодяев порода-то крепкая, выживет, сомневаться не приходится… Ну, а после придет черед Гришки-недоросля. Девка покуда не знает, что он тоже на крючке у Родзевича. И очень скоро он узнает, что его Китти «полюбила другого и навечно отдана Платоше Родзевичу». Такого горя этот сморчок не выдержит и повесится прямо в своем гостиничном номере. Это станет первым ударом для Петра Червинского. Затем на его глазах умрут его женушка и сын, и только тогда настанет его час. Да, его надо приберечь, как говорится, на сладкое. Что там разделаться с Жаданом — это полнейшая чепуха, не стоит внимания. А вот расквитаться с Червинским — это поистине ни с чем сравниться не сможет! Родзевич усмехнулся: лишь в самый последний момент Петр Червинский узнает, кто, почему и за что покарал его столь сурово. Впрочем, как говорят в народе, поделом вору и мука! Нужно набраться терпения, уже совсем скоро он закроет тот давний счет. Давно пора. — Эй, ты! — позвал он замершую в дверях комнатную девку. — Как тебя там? — Акулина, пан, — прошелестела она в ответ. — Точно! Слушай, Акулька, ступай сейчас к моей гостье, да помоги ей принарядиться. А после… после ко мне зайди. В опочивальню. Ясно? — Да, пан, — поклонилась девка.***
Выйдя из кабинета хозяина, Акулина со всех ног бросилась на кухню. Панский казачок Тришка лежал на лавке и дремал, положив ладони под щеку. — Триша, — потрясла его за плечо Акулина, — вставай скорее! — Что надо? — зевнул мальчишка и потянулся. — На! — Акулина протянула ему конверт. — Скорее беги до Ольги Платоновны. Передашь ей и скажешь: он опять за старое! Только на этот раз — еще страшнее. Запомнил? — Ежели поймают, головы нам не сносить, — буркнул Тришка. — Господь не выдаст — свинья не съест, — отозвалась Акулина. — Беги же, одна нога здесь, а другая там. Тришка легко вскочил с лавки, сунул конверт в карман заплатанных штанов, еще раз зевнул и выскользнул за дверь. Акулина задумчиво посмотрела ему вслед и медленно перекрестилась.