***
После долгого и придирчивого осмотра товар, Лариса наконец выбрала подходящую ткань, тесьму, кружева и ленты, быстро расплатилась и поспешила покинуть лавку. Ей нужно было как можно скорее вернуться домой. Во-первых, ей не хотелось надолго оставлять детей без присмотра, даром, что за ними ходили Ярослава, Галина и Орыся. Тем не менее, Ларисе было гораздо спокойнее, если она сама держала, так сказать, ситуацию под контролем. Тем более, Еленочка, кажется, немного приболела, а Наталья Александровна третьего дня уехала навестить отца. Ну, а помимо всего прочего Петр Иванович завтра уезжает в Киев, и Лариса без того была на нервах, так что ей хотелось побыть вместе с мужем. Она даже думала поехать в Киев вместе с ним, дабы не оставлять его одного в трудную минуту. Но сам он был резко против, повторяя, что, дескать, ей нет нужды пускаться в дальний путь, потому что нужно же кому-то приглядеть за Червинкой и в особенности за детьми. — Кроме того, здесь ты в безопасности, душа моя, — улыбнулся Петр Иванович, поцеловав ее, — дом под надежной охраной, а значит, я могу быть за вас абсолютно спокоен. — Но когда тебя нет, — вздохнула Лариса, прильнув к груди мужа, — мне не по себе. Я буду беспокоиться о тебе, а заодно и том, как оно там все пройдет. — Что будет, то будет, — развел руками Петр Иванович, — Даниил ведь сказал, что постарается помочь во что бы то ни стало. — Дай Бог, все обойдется, — Лариса, привстав на цыпочки, ласково чмокнула супруга в уголок губ, — ты только не терзайся так, Петенька! — А ты не грусти почем зря, — он обнял ее покрепче, — думай о наших детях, береги их. — Я с них глаз не спущу, в этом я могу тебя заверить, — отозвалась она. Крестины Ларочки были назначены на конец месяца, с датой же Лариса думала определиться несколько позже, когда решится дело с Григорием Петровичем. Время же неумолимо бежало вперед, и потому сегодня с утра Лариса решила съездить в Нежин и купить материи и кружев, дабы пошить Ларочке крестильную рубашку. — Пани, — тронула ее вдруг за плечо Дарина, которая, разумеется, сопровождала свою хозяйку, — а вы же хотели еще в кондитерскую лавку заглянуть. — Ох, и в самом деле, я забыла, — ответила Лариса, аккуратно уложив коробки с покупками на сиденье экипажа. Павлина утром посетовала, что у нее закончилась корица, а она ей, дескать, очень нужна для сдобы, которую так любит Наталья Александровна, да и сам пан тоже не прочь полакомиться. — Что ж, идем, — Лариса поманила Дарину за собой. — Купим корицы и сразу же назад. — Пани, а можно… — Дарина стыдливо опустила очи долу, — ну, можно мне будет один пряник с медом. Хотя бы самый что ни на есть завалящий! — Дарина, — рассмеялась Лариса, — никогда бы не подумала, что ты такая сладкоежка! Ладно уж, купим пряников, идем же! Они уже подошли к кондитерской, когда вдруг Дарина охнула и дернула Ларису за рукав: — Ой, пани, гляньте-ка! — Дарина указала ей глазами на противоположную сторону улицы. Там, прямо напротив витрины магазина готового платья, стоял знакомый экипаж. А рядом — Наталья Александровна в обществе Алексея Федоровича Косача. Он, обняв ее за плечи, что-то проговорил ей на ухо, и она звонко рассмеялась, запрокинув голову. Косач же воспользовался этим удобным моментов, поднес ладонь Натальи Александровны к губам, а после, осмелев (не сказать «набравшись окаянства») прижал ее к себе и прикоснулся губами к ее щеке.XL
30 сентября 2023 г. в 23:21
Григорий ходил из угла в угол по своей камере, то и дело нервно передергивая плечами, грыз ногти, время от времени хватал себя за волосы и чуть только головой о стену не бился. Впрочем, он был недалеко от этого, если уж говорить начистоту. Ему не выбраться отсюда — это ему было ясно, как божий день. Никогда и ни за что. И дело даже не в том, что ему не поверит ни один суд, откажется родной отец и отвернутся друзья. И не в том, что грозит каторга. Главное, что он никогда уже не увидит своего сына, дочку, Китти, младшего братца и сестру, которая, как ему стало известно, родилась буквально на днях. На днях должен состояться суд, и Григорий смирился, что ничего хорошего его не ждет. Даже Даниил Кадочников, который свалился вдруг точно снег не голову, не сможет помочь.
Он приезжал к Григорию несколько дней тому назад, сумел добиться свидания и чуть не с порога заявил, что добьется освобождения своего лучшего друга. Григорий улыбнулся: в самом деле, они с Даниилом были не разлей вода в раннем детстве. Каждое лето, когда семья Кадочниковых приезжала в свое родовое имение из столицы (отец Даниила был генералом и служил при особе самого государя), они частенько наезжали в Червинку. Отец Даниила, Роман Алексеевич, был в прекрасных отношениях с Петром Ивановичем, когда-то они вместе служили в гвардии, и остались друзьями до седых, так сказать, волос. Когда Григорий впервые узнал, что его отец в свое время закончил службу в звании полковника гвардии, то чуть дара речи не лишился. Ему-то казалось, будто отец всегда сиднем сидел в имении и носа не высовывал оттуда, а самое дальнее путешествие для него — это поездка на ежегодную ярмарку в Чернигов, дабы проследить, что управляющий выгодно продал урожай и ничего не положил себе в карман.
Когда Григорию пришла пора отправляться на службу, он радовался: как-никак старые связи отца могли бы ему помочь. Впрочем, от отправки прямиком, как говорится, в пекло никакие связи ему не помогли. Единственное воспоминание о военном походе, которое у него осталось — это одна-единственная мысль, что билась у него в голове: он должен остаться в живых и вернуться домой.
Роман Лебедев был сыном то ли булочника, то ли мельника. Он отправился в армию добровольцем, надеясь, что это поможет ему разбогатеть и в дальнейшем жениться на своей возлюбленной, чей отец был против ее брака с бедняком. С Григорием они сошлись на том, что по вечерам, во время общих посиделок у огонька, наперебой рассказывали друг другу о том, как хорошо дома, и как их ждут не дождутся родители и любимые. У Григория, правда, не было тогда возлюбленной, но он, не желая ударить в грязь лицом, всем говорил, что есть. Мол, это прелестное создание, белокурое и голубоглазое, которое ждет его возвращения, тоскуя день-деньской у окошка.
Однако, очень быстро и с Романа, и с Григория слетели розовые очки, и они поняли, что могут вовсе не вернуться домой и никогда уже не увидят близких. И тогда они стали думать, как быть, искать выход, чтобы выбраться из того ада. Каждый день они хоронили своих боевых товарищей, и с каждым днем крепла их уверенность в том, что нужно бежать без оглядки.
План придумал именно Роман, и Григорий сразу же согласился, потому что иного выхода попросту не было. В ближайшем сражении они должны были найти и захватить по крайней мере один английский револьвер, а потом, надежно укрывшись в редуте, выстрелить друг в друга, разумеется, так, чтобы рана была не слишком серьезной, но такой, чтобы их тут же отправили в госпиталь, а после — наконец-то домой.
Однако, все пошло, как оно зачастую и бывает, наперекосяк. Их взвод сразу бросился в атаку, и пылу сражения, во всеобщем хаосе, Григорий потерял из виду своего приятеля и сообщника. Вокруг рвались снаряды, пули свистели у него над головой, крики, стоны, рядом падали его однополчане… Григорий, не помня себя, добрался до ближайшего редута, надеясь, по крайней мере, отсидеться там, так как вовсе не горел желанием сложить голову. И тут он увидел лежащего на земле Романа. Он был тяжело ранен в живот, и Григорий понял: ему недолго осталось. Тем не менее, он осторожно перенес его в укрытие, и тут только Роман пришел в себя, принялся умолять его выстрелить в него, дабы прекратить муки. Григорий отказывался, убеждал приятеля потерпеть, но вдруг в руке у Романа оказался пистолет. Григорий и сам не понял, откуда он взялся…
— Я сам тогда все сделаю. Сам! — простонал Роман.
— Не надо, ты… не бери этого греха… — пытался успокоить его Григорий. — Не делай этого!
— Оставь меня, я больше не могу! — отпихнул его руку Роман.
Григорий еще раз попытался выхватить пистолет у него из рук, но тут Роман вдруг обмяк и тут же затих, уставившись остекленевшими глазами в потолок. Григория охватила паника, он принялся тормошить Романа, звать его, ведь они должны исполнить обещание, которое дали друг другу, чтобы вернуться домой, к своим семьям. Поняв, что Роман уже не очнется, Григорий аккуратно опустил мертвое тело на пол, предварительно забрав из похолодевшей руки пистолет. Дальше все было как в тумане: Григорий выглянул наружу, еще раз обвел глазами поле боя, потом вновь вернулся в редут, уселся прямо у выхода и приставил пистолет к своему бедру…
— Вы никому об этом не рассказывали? — спросил у Григория господин Лесневский, адвокат, нанятый отцом по протекции Даниила Кадочникова.
— Ни единой живой душе, — вздохнул Григорий. И в самом деле, разве можно было рассказать кому-то о подобном. Родителям в свое время Григорий сказал лишь о том, что был ранен в бою. А совсем недавно он вынужден был признаться отцу в своем грехе, но даже тогда у него не хватило духу открыть всю правду.
— Что ж, — задумчиво проговорил господин Лесневский, — мы попытаемся вас вытащить. Вы должны будете рассказать суду о вашем сговоре с Лебедевым, о его плане, а потом — сообщить, что Лебедев сам, первый выстелил в вас. Может быть, он хотел заставить вас исполнить свою часть уговора, а может, сам не представлял, что делал. Так или иначе — все нужно свалить на него.
— Он же покойник! — вздохнул Григорий.
— Именно, — кивнул адвокат. — Мертвые сраму не имут, Григорий Петрович. И так нам будет проще доказать вашу невиновность!
Григорию ничего не оставалось делать, он махнул рукой и вздохнул: вряд ли будет хуже, чем уже есть.