Самый дождливый день в году

Охранник кинул на него злобный взгляд, когда Осаму выходил уже вместе с парнем из учебного заведения, дело было слишком важным, пришлось чуть ли не перепрыгивать через турникет, очень повезло найти Чую быстрее, чем поплыли подозрения в сторону незнакомого, не учащегося здесь человека. К слову, взволнован тот был до того, как появились объяснения, старший ушёл с какой-то пары, говоря о том, что и так хотел свалить, мол, делать тут нечего больше. Ни заявления, ни предупреждений для старосты, такой бесстрашный, прям слов нет. Стало совестно, проблемы-то несерьёзные, просто он испугался, что это снова начнётся, а рядом ни души, зато все нехорошие размышления прервались, ибо за руку взяли. Сразу понимаешь, что все проблемы решаемы, пока рядом действительно важный человек. К полному рассказу Накахара отнёсся скептически, курил и смотрел на проезжающие шумные машины, иногда поднимал голову к небу и что-то высматривал там, непонятно что. Он уже не выглядел сильно напряжённым, словно шатен поведал о том, как сходил в супермаркет и купил продукты для приготовления ужина, даже усмехался порой. Не понимал, что причин врать и придумывать какую-то ерунду – нет. А потом само дошло, что дело не в рассказе или положении: у него у самого что-то случилось, а он пытался скрыть, игнорируя любые вопросы. Не только Чуя умеет волноваться и не только ему делиться проблемами, так почему нет доверия? Видно же по одному лицу, когда у хорошо знакомого человека образовалась загвоздка какая-то, на сомнение похоже. — Я не знаю, что сказать, — пожимает плечами, уводя младшего всё дальше от университета. — Стрёмно вообще. Твой дядя как к тебе раньше относился? — Не относился. Я видел его один раз, вроде, после похорон Юки, это жена его, мне было двенадцать лет. — А потом? — Потом они с отцом вообще перестали общаться, я не знаю, — выдыхает, протянув руку. Чуя отдаёт недокуренную сигарету. — Я даже не знал о существовании Гин до того момента. — Жесть. Обдумывая свои слова, он прислоняется к стене возле магазина, протирая стёклышко на наручных часах. Тоже затягивается и стоит так до тех пор, пока не тушит. — И поэтому они хотят отправить тебя в Йокогаму? Там твой потенциальный враг. — Но я буду дома, они считают, что это безопасно. — Это ведь не то, что тебя волнует, — рыжий внимательно и без тени улыбки на лице смотрит в упор, от нечего делать шатая ногой кирпич. — Мне кажется, что Сакуноске имеет отношение ко всему. Чуя всё-таки посмеивается, подходя поближе и перебирая пуговицу пальто. Примерно такой реакции и стоило ожидать. Сам понимает, как это звучит – глупо и неправдоподобно. Не может быть такого, что родной брат захочет убить младшего, нет причин. Хотя у Эйса они разве есть? Ни единой. — Ты сказал, что все те две недели жил у него и я думаю, что, если бы он хотел тебя ёбнуть – он бы это давно сделал. — Я не знаю, говорю же, всё сложно. — И что будешь делать теперь? Будто бы знает, чёрт возьми. Здесь гением быть не надо, чтобы понимать, что помощи ждать неоткуда, что даже родителям уже страшно доверять. Что, если все против него, вся семья? И Элис там сейчас ждёт его, скучает, наверняка мечтает о том, как снова получиться выйти на прогулку весной, пройтись по магазинам с игрушками, по разным кафе с мороженым и ещё чем-то сладким. Так много вариантов. С ума сойти, недавно Дазаю было восемь, а через три месяца ей стукнет столько же. Там и до десятилетия недалеко, совсем расцветёт в один из очередных весенних дней. — Может, мне стоит всё-таки вернуться. Без Сакуноске. Старший понимающе кивает и прижимается к груди, слишком тяжело вздыхая. — Эй, я вовсе не имею в виду, что больше не приеду сюда. — Знаю, что вернёшься. Если бы не вернулся – я бы сам приехал. Приехал, выебал, а потом уебал тебя. И хуй бы ты жаловался. Осаму улыбается и опускает голову, поднимая ладонями чужую. Они смотрят в глаза друг другу какое-то время, пока один из них не сдаётся первым, наклоняется ниже и тянется к губам, но рыжий отворачивает голову и опускает руки, неловко пряча взгляд. Вот именно об этом и были мысли – в чём дело? — Ты обижаешься? — Просто не хочу целоваться сейчас, мне холодно, — отстраняется и обходит, кашляя в кулак. — Я провожу до отеля, раз тебе страшно. И как это понимать? Они так и не поговорят о чём-то ещё? Ничего не хочется сказать? Как назло – действительно поднялся несильный ветер, опускает нос в тёплый шарф и послушно идёт следом, глядя лишь себе под ноги. Легче не стало после изливания души, наоборот. Что он сделал не так? Да, тоже улетать не хочется, но, коль выбора нет – выбора нет. И бред, что из каждой ситуации есть свой определённый выход. Где гарантия, что на данный момент, когда студент вышел из переулка, в него не выпустят пулю или несколько на всякий случай? Он догоняет Чую и берёт за ладонь, дабы хоть как-то избавиться от угнетающего ощущения вечной слежки, но руку грубо выдёргивают, пряча в карман. Да что опять? Минуту назад сам лез. — Мне не нравится, как ты себя ведёшь. — Это не из-за того, что ты улетаешь, ясно? — резко разворачивается, убирая пряди, что мешались и лезли в рот. — И это всё, что тебе нужно знать. Выходит, он был прав: отношения строятся на доверии и показалось изначально, что Накахара доверяет. Что ж, ошибаться – всем простительно, но опять больно от чужих слов и действий. Больше смерти боится такого Чую: внезапно стал подобен куску льда. Будто бы недостаточно морозно на душе, только этого не хватало. Всё хуже становится, свихнуться можно, а не довольствоваться и дальше быть жертвой. Но до отеля действительно провожают. За это время запах табака продолжал витать в воздухе, старший нервничал, и ранее было понятно, теперь стало очевидным некуда. Юноша оглядывает место временного пребывания, по любому думая всякое разное про себя, не догадываясь повернуться к темноволосому, который сжимает телефон в руке и тоже смотрит туда же, на ту же картину, словно впервые тут находится. Ну как всё могло развернуться в эту сторону? Ещё и какой-то дополнительный поворот сделал: стало казаться, что к нему охладели, хотя они почти только что за руку вышли из университета, с пар ушёл ради чего? Чтобы проводить и отворачиваться, а-ля "ничего не было"? Странный он. И предчувствия странные, мутные что ли, не разберёшься, что там дальше. — Его тут нет, да? — спрашивает про мужчину, разглядывая периметр перед собой. — Не вижу. Незнакомых людей много, а брат явно не среди них, было бы заметно нежелательное появление. Будь проклята эта долгожданная весна, возможно последняя в его жизни. И что за мысли такие? А вдруг у него не будет шанса вспомнить всё самое лучшее, что произошло с ним? Даже Чуя мелькал бы там чаще, чем все его родственники вместе взятые. — Я пойду? — подходит и хлопает по плечу, после прямиком удаляясь в ту же сторону, откуда пришли. — Будь аккуратнее и звони. — Тебе, кажется, дела нет до всего происходящего, — фыркает и не спешит идти вперёд, ко входу, потому что и позади него остановились зачем-то. — Если понял, что всё было ошибкой – мог бы сразу сказать, а не мутить бред всякий. Вообще-то очень больно, больнее, чем можно описать. Ладно сама жизнь, всегда была дерьмовой и свыкнуться надо со временем, чтобы быть более неуязвимым, но с парнем-то когда успел налажать так, что тот, по всей видимости, не желает говорить? Бесит: люди считают, что по их молчанию станет понятнее, что именно не так. Дазай не чёртов экстрасенс, уже столько всего напридумывал себе, столько ошибок успел вычислить, одна из них – точно причина такой неожиданной перемены. — Извини. "Извини"? Это ещё неожиданней. Сам Чуя, мистер Я-прав-даже-когда-не-прав признал какую-то там вину и соизволил извиниться, вот только что случилось? Оставит в неведении и действительно просто уйдёт? Не по-человечески совсем, не особо трудно ему должно быть говорить всё, что в голову придёт, так чего ломается, как девчонка? Оборачивается и выдыхает. — Я дал тебе всё неправильно понять, — Накахара говорит тихо, но услышать можно и испугаться – тоже. — Возвращайся, не еби мозги. — Больше похоже на то, что ты ебёшь мои. — Ну прости? — усмехается и вновь шагает. Ощущение такое, будто остался ни с чем прямо секунду назад. Судьба его ненавидит и это мягко сказано. Если есть возможность исправиться – представить трудно, что нужно сделать для милосердия и хотя бы какой-то справедливости. Не так уж и верит во всё, но людей порой до невероятных вещей отчаиваются. — Наши планы, касательно отношений, уже не действуют, верно? — спрашивает вслед и видит, как голубоглазый пожимает плечами, а далее без задних мыслей достаёт сигарету с зажигалкой ещё раз, словно бы это – последний день, когда можно покурить. Он же не знает, как себя вести и просто движется в несколько раз быстрее, хочется оказаться в комнате. Приветливая, симпатичная девушка в красном пиджаке возвращается к административной стойке, улыбаясь и таким образом приветствуя, на пути к лифту попадается в домашнем халате мужчина, который жалуется на отсутствие нормальных подушек, мол, слишком мягкие. Здесь ковры под ногами – тоже красного цвета, из столовой были слышны громкие разговоры, нужно будет обязательно её посетить, поесть хотя бы через силу, потому что аппетит ушёл вместе с Чуей и, скорее, из-за него. Хоть стой, хоть падай с ним, как выкинет какую-нибудь фразу – дальше уж сам разбирайся, что тебе делать и как реагировать. Он не понимает, откуда такая агрессия внезапная взялась. Одно дело – отказать в поцелуе, ну не было желания и настроения, ладно, но остальное насторожило и расстроило, очень сильно, что сейчас юноша почти готов заплакать, зайдя к себе проверяя за это время дверь дважды. И вправду продолжение розыгрыша? Забавно, он уже вошёл во вкус и навоображал им такое будущее, что абсолютно каждый может позавидовать, а теперь оно под сомнением из-за кое-кого слегка неадекватного. Надо же так психовать на пустом месте, что за человек. Какие бы там ни были обиды – они похожи на детские, Чуя в принципе большую часть своего существования на этой обречённой планете ведёт себя, как несмышлёный, наивный ребёнок, которому всё на золотом блюдце подавать надо и не дай боже не угодить. Бесит, ни позвонить, ни написать, гордыня говорит за себя и съедает целиком, хотя желание взять телефон такое огромное, ну не умеет Осаму быть терпеливым, сложно же, когда речь идёт о подобных вещах. На кону то, что считал своим безграничным счастьем без доли сомнения, нельзя легко верить глазам, ситуация же настолько обманчивой может быть, а никто не пожалеет. И Сакуноске бы назвал его глупцом, знав всё до последнего. Да и сам понимает, что это глупо. В раздражении он тихо, но вслух ругается, пока успевшие покинуть рюкзак вещи загружаются обратно, не особо аккуратно, важна спешка, на улице где-то рядом может ждать брат с не самым дружелюбным настроем после того, как потребовалось сбежать. Но, что удивительно, до сих пор никто не звонил с вопросами о том, куда парень опять мог спрятаться, куда или у кого. О Чуе и в такой момент думать не перестаёт, что там у него в голове за беспорядок? Срач настоящий похуже, чем у младшего, совсем разное мировоззрение как будто сформировалось за пережитый вместе промежуток времени. Но нет же, определённо скажет, что с утра всё было замечательно, вчера уж – тем более. Так много поцелуев и объятий, из которых не хотелось сбегать. А сейчас хочется к ним, потому что, выйдя на улицу, ожидаемо видит машину старшего. И уже понимает то, что нужно снова бежать, но не успевает: Сакуноске был не там, он стоит рядом и каким-то образом не удалось изначально заметить этого. — И далеко ты собрался? — Достаточно далеко, — встаёт подальше, сжимая сумку крепче и мелкими шагами уходя в сторону, слушая, как хрустит снег под обувью. — Не знаю, как ты связан со всем этим, но я точно тебе не доверяю. — Ты хочешь впасть в истерику? — медленно идёт за ним, пряча руки в карманы, отчего пришлось ещё больше насторожиться. — Эй, всё будет хорошо, слышишь? — Всю жизнь слышу, но пока не вижу изменений. — Может ты ещё думаешь, что это я хочу тебя убить? — А что, если и так? — прислоняется к забору и шмыгает носом от того, что холоднее становится через каждый раз, до дрожи. Или боится. — Не будь дураком, ты же вовсе не такой. Ещё какой. Дазай поддаётся вперёд и замахивается рукой, от удара кулаком в чужую челюсть становится самому больно, а мужчина ожидал что угодно, но явно не это. По крайней мере показалось, что сможет отвлечь, но на снег валят сразу, в глазах темнеет на секунду от удара об землю, ощущения херовые и холодные пальцы смыкаются на шее, игнорируют любую преграду в виде одежды и не учитывают то, что они по-прежнему в людном месте. Вернее, в людном лишь по сути – сейчас тут мало кого можно увидеть, до этого не обратил внимания на то, одни они или нет. Снег забирается под воротник, ногами пытается не то оттолкнуться, не то ударить, хватает воздух ртом и понимает, что руками защищаться бесполезно – слишком слабый. Или этот придурок такой сильный, что не пошевелиться, так и лежит, пока хватка не становится менее сильной, а он делает судорожный вдох и отползает подальше, стоит тому подняться. Плевать на то, что всё тело ледяное с ног до головы, а пальто мокрое. Он в ужасе и даже если бы хотел скрыть – не смог бы. — Вот урод.. — Долго будешь так себя вести? — тот тяжело дышит и касается пальцем под носом, проверяя на наличие крови, которой нет. — Порядком достал, вечно с тобой возиться надо, как с маленьким, перестал понимать элементарные вещи. — А это ты называешь элементарным подходом, да? — прищуривается, медленно поднимаясь и фактически падая обратно, но на сей раз на перегородку, ощущая, как трясутся руки, еле упирается на них, чтобы не оказаться снова на земле. — Уходи. — И что ты будешь делать после этого? Куда пойдешь? Будешь сидеть у себя в квартире, зная, что рядом тебя могут поджидать? Осаму кусает губу и опускает голову, нервно выдыхая. — Откуда им знать, где я живу? Кто мог сказать, кроме тебя? — Эйс мог спросить и у Гин, не так проблематично обнаружить, а ты уже сходишь с ума и думаешь о всякой ерунде, — мужчина вздыхает, потирая переносицу. — Как я могу быть спокоен, когда знаю, что происходит? — Никак, но и обвинять меня ты не можешь. — Ты, блять, чуть не убил меня буквально только что! Убей его кто другой неожиданно и быстро, когда нет времени на сожаления о совершенных или несовершенных поступках, когда все твои планы растворяются – было бы не так страшно, просто не успел бы ни о чём подумать, ничего сказать. Но совсем иначе выглядит иная картина, когда самый дорогой далеко в прошлом человек делает всё собственноручно без сомнения в глазах, причиняет боль и заставляет кровь заледенеть, как от страшного кошмара. Так сумбурно, не догадался сразу побежать или сделать ещё что-нибудь, что угодно, только бы не подвергаться тому, что произошло. — Оставьте парня в покое, слышите? — оба поворачиваются на голос мужчины, не особо высокого, который тянет младшего за ладонь, вынуждая выпрямиться. — Вы в порядке? Конечно нет, ни разу, хоть самостоятельно убивайся, так хотя бы проблемы копить и потом решать не придётся. — Да, всё нормально, — косится в сторону брата, а незнакомец встаёт спереди, пряча за свою спину. — Я позвоню отцу сам и объясню, так что отвали. Не слыша никак ответ, он обходит обоих и пускается бегом до ближайшей остановки, пока что ноги позволяют ускоряться и убираться из этого места так быстро, что перед собой уже ничего не видит, лишь бы не грохнуться в обморок и добежать, не насилуя дыхалку до конца. Надо было всё-таки хотя бы иногда по утрам бегать, летом, сейчас он мало того, что без помощи рядом, так ещё и без сил, один. Почему Чуя ушёл, что он сказал не так и чем вызвал такую реакцию? Есть ли смысл мчаться к тому, кто, судя по всему, не желает контактировать и напрямую способен прогнать? Пошлёт на три буквы, совсем ведь без комплексов человек. *** — Ты как-то рановато вернулся, Чуя, — светловолосый выглядывает с кухни, с подозрением оглядывая пришедшего брата. Он без энтузиазма жмёт плечами, лениво снимая кроссовки друг о друга. Так и не додумался за всю зиму поменять обувь, сколько бы Коё не ругалась. — Выгнали, что ли? Чего такой грустный? — Всё хорошо, живот заболел. — Да у тебя вечно болит что-то, не живот, так голова. Может вообще на пары ходить перестанешь? — Давай ещё ты мне тут попизди, — огрызается, проходя мимо и беря стакан с полки, набирая себе воду из-под крана. Пить хочется безумно. — Нашлась мамка. — Ты так со мной не разговаривай, совсем уже? — Ещё скажи: "с друзьями своими будешь так базарить", — закатывает глаза и уходит, но за рубашку сзади хватают и разворачивают, строго поглядывая сверху. — Господи, Поль, прекрати вести себя так, словно ты меня на миллиарды лет старше! — Боже, Чуя, я волнуюсь, ясно? — проводит рукой, убирая рыжую чёлку со лба, но она попадает обратно тут же, а Накахара опускает голову, пряча взгляд. Нет, ему не стыдно, просто хуёво. — Что случилось? — Не знаю, я.. Я правда не знаю, как объяснить и не хочу говорить об этом. — Но ты всегда можешь прийти ко мне, — отходит, возвращаясь к готовке. Оказывается, на плите стоит кастрюля и вовсю бурлит. — Если у тебя правда болит живот – возьми обезболивающее. Ничего не болит, почти. Ушёл лишь потому, что рядом был Осаму. В голове возникла такая сложная дилемма, что всё идёт кругом и не встаёт на свои места, ему это не нравится. Вспоминает, как они целовались и от подобного.. Противно? Не находится другое подходящее слово, но и это не сильно соответствует, но как-то не по себе даже на кровать смотреть, на которой они валялись и целовались. Тогда не было странных ощущений, а тут вдруг осознал, наконец, до чего докатился. Что ему, уже сорок лет, чтобы настолько отчаиваться и встречаться, с кем попало? С парнем, чёрт возьми! В какой момент мог посчитать всё нормой? Да-да, шатен красивый и с ним прелестно находиться рядом, но он странный и ненадёжный, кажется ненадёжным. Уедет и всё – разбитое сердце, депрессия и точно любое избегание людей, никакой привязанности, сколько можно вредить себе и хуже делать? Бедное сердце и без того покалечено дохрена, и он хочет считать себя нормальным, нормальным натуралом, а не выделяться в толпе. Как-то и не подумал о его чувствах, только о своих. Эгоистично, конечно, но всегда нужно первым делом о себе думать, заботиться банально. Но и после этого, очевидно, не становится как-то полегче. Если бы нормально поговорил и разъяснил ситуацию – Осаму бы понял, он хороший и не стал бы в чём-то упрекать, скорее всего попросил остаться друзьями и вот – проблем нет, отвык со временем и вернулся к нормальной жизни, присмотрелся к девушкам, что окружают постоянно и хихикают, глазки строят, так бы и вступил в нормальные отношения. Почему-то и родители так спокойно отнеслись к тому, что у них в квартире неделю жил "парень" сына. Зато узнал, что семья у него не гомофобная и их слова о том, что они всегда будут рядом и поддержат – не враньё. Ну откуда взялся Дазай? С непонятными для себя чувствами открывает мессенджер, где в последний раз они переписывались о какой-то ерунде. Он точно знает, что больше тот не напишет в случае понимания. Со вздохом падает на кровать, нехотя расстёгивает на рубашке пуговицы, пальцы до сих пор холодные и не слушаются. Всё хорошо, всё на свете к лучшему и пусть ничего не меняется. Чуя пытается улыбнуться и навязать себе именно это. Осаму ему не нужен, как-то прожил девятнадцать лет без него и разве жаловался на что-то? Нет. Прекрасно будет и дальше, сдался прям ему богач из семьи психопатов. Убить его хотят чуть ли не всей толпой. Впутывать себя не собирается, ни за что. Речь идёт о безопасности и его семьи.