Самый дождливый день в году

Сколько не жди погоды у моря – желаниям твоим никто не будет потакать, в крайне редких исключениях, потому что у каждого хотя бы раз был день, когда все желания становятся явью, и погодные условия подстраиваются под тебя, а не ты под них, и всё становится так охренительно. Непреодолимое желание ежедневно испытывать на своей шкуре как можно больше подобных счастливых мгновений возрастает с каждым глотком шотландского виски, что так приятно обжигает горло, а стакан так удобно располагается в тёплой ладони. Ему вполне достаточно было выпить таких несколько, чтобы не опьянеть и не потерять рассудок, но чтобы захотеть спать или, хотя бы, просто лечь, куда-нибудь в укромный, тихий уголок, где никто не побеспокоит. Увы, решение проблемы выбрал всё-таки не самое лучшее, что очевидно по факту, что даже от брата – бог знает в какой раз – убежать не сможет, запутается в длинных ногах и распластается на надоедливо снежной земле или прямо возле выхода из бара. Зашёл в первое заведение, что стояло на пути и пока ни о чём не жалеет, никто не пристаёт и понимающий бармен подливает иногда на удивление полюбившийся напиток без ненужных слов. Музыка тихая, людей почти нет в связи с будним днём, хотя по времени уже многие могут возвращаться с работы и перед домом насладиться абсолютно любым видом алкоголя. Его тут много, хоть упейся в своё удовольствие и делай, что душе угодно. Свободно и хорошо, нет погонь, нудных разговоров, но всему хорошему свойственно заканчиваться, рано или поздно. — Вы не будете против, если я присяду сюда? А порой и заканчиваться нечему и всё лишь начинается, как сейчас, ведь подошедшая девушка никто иная, как Акико Йосано, когда они виделись? Уйму времени прошло по его меркам, для друзей это правда немало – март наступил. В Японии весна – самое волшебное место на всей планете, цветение сакуры является красотой, которую ни один художник не способен передать на своём холсте и ни один музыкант не подберёт мелодию к этому явлению. Вспомнить только парки чего стоит, кареглазый посещал их давно в детстве и было, как в первый раз даже на четвёртый. Чудо, не оглашённое в каждом свободном уголке. — Разве я могу быть против? — с не особо широкой улыбкой убирает несчастный, повидавший многое рюкзак, дабы на это же место рядом смогли сесть. Именно так брюнетка и делает, не видя смысла растягивать приветствия и сентиментальности. — Какими судьбами? — Думаешь, ко мне подойдут и спросят: "вам, как обычно"? — снимает с пояса сумку и копается в ней, доставая крем для лица или вроде того, Осаму не разбирается и старается держать тяжёлые веки открытыми, чтобы не слышать усмешки. — Увидела тебя случайно через окно, вот и решила не упустить возможность поболтать. Не спрашивает, как дела потому, что очевидно по одному лицу или, может, ждёт, пока спросят её? С радостью бы, но конкретно в эту минуту лень и слова проронить, Дазай боится перебрать и того, что не получится добраться спокойно куда-либо. Ещё не решил, куда пойдёт. — Понятно всё с тобой. — А ты чего тут один сидишь? Я вообще думала, что уже улетел домой. — Нет, куда уж там, — со смешком поворачивает голову и кладёт её на сложенные на стойке руки. — Всё слишком сложно. — Да я вижу по тебе, что не от искренней радости ты здесь заливаешься. Акико пока отвлекается на то, чтобы рассказать о своих предпочтениях бармену, юноша же закрывает глаза и чувствует себя отвратительно. Не из-за выпитого, это было бы донельзя банально, просто за всё время от Чуи ни слуху, ни духу, тот ушёл к себе домой, наплевав на любые проблемы и слова. Просто взял и забил на него большой и огромный и можно сколько угодно биться головой об горизонтальную поверхность – легче не станет. Осаму самостоятельный, придумает какой-нибудь выход и попробует исправить положение хотя бы на некоторый промежуток, обеспечит безопасность непонятно выбранным способом. — Да, точно не от неё, — и открыто даёт это понять, не по своей воле. Да и есть ли смысл отрицать понятные одним глазам вещи? Бар, виски, одиночество, плохое настроение, отчаяние. Всё по списку. — Может, если ты хочешь поговорить – это лучший момент? Я выслушаю тебя и дальше мы что-нибудь решим, — проводит рукой по его волосам, вызывая ещё одну лёгкую улыбку. — Не говорю, что я психолог какого-нибудь там профессионального уровня, но для друзей такое не очень важно. — Да, ты права, но я не хочу тебя грузить, — ну серьёзно, прям будет он сидеть и ныть в таком месте о том, что его хочет убить дядя и заодно брат, походу, который с ней встречался. — Свои проблемы есть, наверное. Слушай, эй, тебе ведь уже двадцать первый год пошёл. — Старею не по дням, — девушка пожимает плечами и принимает из рук мужчины такой же стакан с виски, оглядывая жидкость и не спеша её пить. Попытка перевести тему была неудачной, та слишком напористая и не хочет отступать, опять к нему поворачивается. — Ну и? — Я уже рассказал одному человеку и пожалел. Не знаю, в этом ли дело, но он свалил и не похоже, что хочет продолжать общаться. Поправляя короткие волосы, она тоже наваливается на стойку перед ними и вздыхает, не особо эти слова помогли объяснить серьёзность проблемы, но они правда личные и людям необязательно слушать такое. Зачем вообще рассказывать о том, как тебя хотят или уже пытаются убить? Даже здесь небезопасно и Дазай понимает, нигде сейчас не может быть безопасно, вся беда в этом. Он так желает вернуться на пару месяцев назад, когда всё, что волновало – учёба и успехи, вероятно ещё какие-то вещи, но они ничтожны в этот момент. Боже мой, соскучился по более-менее спокойной жизни, ни один человек не представляет. — Тогда давай просто выпьем. — Хочешь споить меня окончательно, чтобы я всё-таки раскололся? — Возможно, но и помочь хочу. Не знаю как, — выпивает содержимое, закрывая глаза. Ему уже до краёв, голова продолжает кружиться в положении сидя, шатен держится за неё и что-то нечленораздельно мычит, пытаясь донести, что помощь ему не нужна. Может и нужна, но не от неё. Если уж он бессилен.. — Ладно, можешь поспать, я поохраняю, — улыбается, упираясь щекой на ладонь. Охранять. Чёрт возьми, идея с телохранителем – и то не очень бредовая, почему Огай не подумал о чём-то таком или.. «Оставьте парня в покое, слышите?» Осаму приподнимается и протирает глаза, поворачиваясь и начиная рассматривать помещение, пустое наполовину, такое же нудное, как и по первым ощущениям. Сакуноске прав, всякое выдумывает на эмоциях, сам от этого страдает и заставляет волноваться других. Например, Йосано тоже напряглась, вопросительно поглядывая в его сторону — Всё хорошо? — Да-да, всё хорошо. — Уверен? — она осматривается ещё раз, держа плечо пальцами, поворачивая к себе. — Тебе нужно поехать домой, Осаму, и отоспаться. Отдохнуть. — Эй, всё честно в порядке. *** Как попал в квартиру – помнит прекрасно. Удалось сразу найти такси, не забыть взять с собой рюкзак, так и прижимая его к груди, словно самую ценную вещь. По сути, там были документы и прочее необходимое, и сейчас он, наконец-то, был у себя. Но вот как доплёл до кровати и свалился на неё, даже не раздеваясь – помнит уже хуже, дверь вроде заперта, остальное не столь важно. Ни разу не чувствует себя отдохнувшим, ещё более подавлен и ужасно устал бегать туда-сюда бестолку, давно надо было приехать и просто лечь, наконец-то забив на всё. Спокойно. Хорошо. Тело не хочет двигаться и менять положение хоть на немного, выпить бы таблетку и уснуть в своё удовольствие, но мозг запрещает из-за чувства опасности. На телефоне никаких пропущенных и никаких сообщений, тишь да гладь, что аж страшно становится. Не желает быть нигде, куда бы не спрятался с головой – будет казаться, что лучше всего появиться в Йокогаме, а там уже пусть отец решает проблемы. Из-за всего начавшегося кошмара пришлось и университет бросить, и с Чуей поссориться и много чего сделать не так, а результатов – ноль. Надоело жертвовать такими вещами, совсем не шутки. Пальцы касаются шеи, которую сильно сжимали и было чувство иногда, что сжимают до сих пор. Взгляд старшего в этот момент, как рассекающая небо молния, пугающая и заставляющая вздрогнуть от одного воспоминания. За что так? Удастся ли удалить пережитое из головы и начать всё с чистого листа, абсолютно нового и незапачканного всеми тёмными красками жизни? Ни единого просвета, ни единого намёка на светлое небо над головой, будто бы на протяжении всех лет вот так будет лить дождь и гром продолжит оглушать до слёз. Это ненормально, жутко, от понимания же тоскливо, у него ничего не остаётся. Был бы выбор.. Через какое болото ещё придётся пройти, дабы выйти грязным, но, наконец, счастливым? *** — Осаму, а давай ты возьмёшь мне ещё мороженое? — Куда ещё? Ты только что съела клубничное. — Но я хочу попробовать банановое! — Что у тебя с застёжкой? Элис опускает голову и смотрит на красные туфельки, упираясь в землю носком, пока шатен аккуратно двигается подальше от ларька с холодной сладостью и слышит звонкие возмущения сразу, смеясь и немного ускоряясь. Конечно далеко убежать не мог, она же маленькая, садится на скамейку и ждёт, не отрывая взгляда от телефона. Мать звонит уже в третий раз за прогулку, игнорирует её, надоело постоянно выслушивать одни и те же вопросы. Всё хорошо же, погода радует, и младшая вовсю уселась на корточки возле каких-то цветов, осматривая лепестки. — А их можно рвать? — Да, но оно тебе надо? Пусть растут дальше. — Они прекрасны, — выдыхает, поджимая колени поближе к своей груди и ненавязчиво перебирая листки пальцами. Да, весна в принципе прекрасна. Парк пустует, и занятые люди пропускают всю эту красоту на каждом шагу. Любая травинка, уже не покрытая огромными сугробами снега, тянется к тёплому солнцу, на ветвях деревьев иногда виднеются птицы со своими певчими мотивами. Не отказывал сестре в просьбе гулять не из чувства долга, а потому что самому хотелось лицезреть недооценённые богатства природы. Год за годом, ничего не меняется, но по-всякому красиво. Почти месяц прошёл с тех пор, как бывший студент улетел и, по сути, вернулся туда, где ему место. Но тут чувство преследования не отошло, возможно обострилось наоборот, будто бы что-то свыше не даёт ему расслабиться, не разрешает, словно всё ещё впереди и нужно смотреть в оба, прислушиваться ко всему, оборачиваться всякий раз, в любой момент. Элис ни о чём не подозревает, разумеется, слишком маленькая, чтобы кто-то оповещал её о том, что старшего брата убить, вообще-то, собираются. Сакуноске, насколько известно, остался в Бостоне, пришлось одному пересекать чуть ли не весь мир для дальнейшего проживания. Но пусть лучше уж так, чем с ним рядом. И за утёкшее время ни разу не писал Чуя, не писал и не звонил, забыл про его существование, а он каждое утро просыпается с мыслями о нём, чем он занимается, чем ужинал, каковы дела в университете и с друзьями. Наверное, он смог переключиться на кого-то другого и сердце сжималось до боли от таких предположений. Не получалось переварить данный факт, никому и не пожаловаться о том, как это хреново – ощущать предательство. Неужели они не могли хотя бы друзьями остаться? Поддерживать связь, не забывать друг друга. А так, выходит, не одной причины нет для возвращения в штаты. Зато связался, наконец, с Люси, та не хотела говорить, уже знала о том, как его судьба сложилась и злилась, легко понять, любой бы злился до ужаса. От извинений не было особого толка, но и не извиниться Осаму не мог. От Гин ничего не видно, не слышно, от остальных, с кем как-никак, но парень общался – тоже. Сейчас в Японии особенно одиноко, скучать до конца не даёт Элис, он ведь мечтал возобновить все эти прогулки, детское счастье и воссоединение с семьёй. Под словом "семья", обычно, имеются в виду все родственники, но трудно разъяснить положение ситуации: мать вышла куда-то работать и её нет целыми днями, Огай тоже пропадает сутками, так легко привыкнуть сидеть дома, вроде и желания учиться нет, а вроде и есть, ради хотя бы какого-то разнообразия. В четырёх стенах легко сойти с ума, снова в темнице, под замком. И едва показалось, что так и суждено, что исправить всё своими руками фактически нереально – как Накахара вспомнил про него одним вечером. Он миллиард раз задавался вопросом, каким образом и в зависимости от чего чужие мозги скручиваются, что сам Чуя творит невиданные вещи, так что не удивился. Но трубку не взял. Во-первых, не быстро заметил пропущенный, а во-вторых – не знал, что говорить, если придётся перезвонить. Может вообще случайно его набрал? Что говорят людям после того, как бросают их на произвол судьбы и уходят, не оборачиваясь? Ещё и спустя месяц. Один способ узнать, но Дазай не отошёл от первых эмоций, чтобы набирать новые, им нет места. Устал, так сильно устал. Над ним наглым образом издеваются, иных идей нет. Ну разве что несколько, очень противоречивых. Родители ещё не знают о таких связях и пусть дальше не знают. Он никому об этом не рассказывал, мать и отец рыжего лишь знают, но там совсем не так всё сложилось, их запутали нехило, поди тоже недоумевают, что между парнями произошло. Самому бы знать. С Полем могли поделиться, братья же должны разговаривать о таких вещах, а не мучить друг друга. Душить там, например, но и он хорош, просто не знал другие способы защититься и считает это возможностью дать понять, что так легко не будет поддаваться. Было, за что сопротивляться, пока не дошло, что бессмысленно. Будь проклят тяжёлый мир с непонятными загадками через раз, и эти чувства.. Как их отключить? Как перестать чувствовать хотя бы на время? На сегодняшний день Осаму бы точно не жаловался, лучше бы они со старшим вообще не встречались, лучше бы Хигучи не звала их тогда на день рождения, и он не начинал с ним разговор, с которого неизбежное началось. В нём же правда есть что-то такое необычное, если до сих пор думает об этом человеке. Мало сказать думает: порой тот снится по ночам и раньше казалось, что хуже кошмаров ничего не существует, весьма заблуждался. И там он видит Чую одного, сидящим за столом с незнакомой книгой, а иногда он спит, никогда ни единой фразы не скажет, находится рядом, будто бы не замечая присутствия. Раздражает и злит, что прикоснуться к нему нереально, хотя бы на секунду. И голос не услышать ведь, не связавшись самостоятельно. — Я уже думал, что ты не перезвонишь. Одновременно с тем, как выключает свет в комнате – прижимает телефон к уху сильнее и падает, в итоге, обратно на кровать, тяжело выдыхая. Так-то на дворе глубокая ночь, тёмная и холодная, а у того обед, спать вообще не хочется. Да и не получится после того, как он снова его услышал. Представляет лицо при сказанном и кусает губы. — Не собирался, просто.. Не знаю. — Ясно, — голубоглазый тоже, кажись, вздыхает, по звукам лежит у себя на кровати, на которой они вроде только лежали вместе. — Ты как вообще? — Нормально, ещё не убили. Очень смешно, однако. — Ну хоть так. — Ага. Ага, а дальше что? Секунды буквально на глазах текут, а слова не появляются. Грустно даже, вдруг они больше не созвонятся и придётся жалеть, что многое не сказал? А что говорить-то? И Чуя, как назло, молчит, только дышит неприлично громко. — Я соскучился. — Да ну? Настолько сильно, что решил позвонить лишь сегодня? — фыркает, глядя на шторы. Соскучился он.. Вроде и приятно, и прибить хочется за такие слова. — Я не знал, стоит или нет. Вот и подумал, что.. — Слишком долго думал. — Как девчонка, блин, — голос становится немного тише. — Я очень хочу поцеловать тебя сейчас. Приподнимается и хмурится, надеясь, что это заявление просто послышалось. Но нет же, не до такой степени ещё с ума сошёл. — Я тебя поздравляю? — Ты обещал, что вернёшься. — Не похоже, что ты ждёшь меня, — вот ни капли, головой качает и медленно ложится обратно, перебирая футболку. И вообще, всё это.. — Ты выпил? Ответа на вопрос не следует и через несколько минут шумного молчания, что означает, что не сказки придумал, нихрена не показалось. А он-то на секунду поверил, что Чуя правда мог соскучиться. Но.. В нетрезвом состоянии из уст льются только искренние слова, их сказать тяжело в обычном состоянии. А в обычном состоянии его собеседник как раз злой и закрытый, по-разному. И всё же недостаточно знать это ради уверенности, что по нему правда тоскуют, неужто гордый, что не решался позвонить? Решился ведь чуть ранее: не было возможности ответить. — Да, выпил, мало, — замолкает, слыша усмешку со стороны темноволосого. А то он прям сам не догадался, ответил так, будто какое-то одолжение сделал. — Но это не значит, что— — Это многое объясняет, я ложусь спать, потом поговорим. — Я знаю, что повёл себя грубо, — выпаливает на одном дыхании, когда палец почти завершил вызов, но со вздохом снова приставляет телефон к уху. — Извини. — Ты сделал так, как посчитал нужным, я не виню тебя, просто отвали, раз уж забил хуй. — Не забивал. Разве тебе не казалось странным осознавать, что ты влюбился в парня? Да, казалось, казалось странным и пугающим, но отказываться из-за страха он не стал, потому что важнее было другое. Вместе же легко преодолеть такие трудности, а их тянуло друг к другу, что помешало сразу объясниться? Теперь выставляют виноватым. Всё обычно, неизменно. — Мне хочется прижаться к тебе, — продолжает шёпотом, не слышно и то, как дышит. Дазай тоже перестал на секунду, — крепко-крепко. — Прекрати. — Мне кажется, ты даже сейчас такой же холодный, как и всегда, я бы согрел тебя. Машинально касается талии, вспоминая движения чужой руки. Трудно понять температуру тела, но да, он действительно холодный, а мурашками покрывается в два раза чаще от приглушённого голоса. — Опять бы забрался пальцами под футболку, — словно мысли читает и усмехается. Ему не до смеха, ибо жутковато становится от всей ситуации, мозг генерирует какие-то моменты из прошлого, похожие на реальность, там слегка иначе, более.. Открыто. Боже, как абстрагироваться из этого мира, дабы не пришлось придумывать кучу оправданий и завершать в итоге вызов? — Мне неприятно это слушать. — Да? Будет приятнее, расслабься и прислушайся к моему голосу. — Что, прости? Он ведь не серьёзно сейчас? Господи, о нет. — Если бы ты почувствовал мои руки на своём теле – неужели тебе бы действительно было неприятно, как ты сказал? — Ты биполярочный, Чуя, ты в курсе? — Я бы непременно оставил целую кучу поцелуев на шее и сжал бёдра так, что ты начал скулить. Только было прохладно, а теперь чуть ли не всё тело покрылось испариной, что дышать стало трудно. Нет-нет, не сейчас. — Ты звонишь мне сейчас ради.. — Я бы всё сделал, чтобы показать, что ты – мой. Рыжеволосый его не слушает. Не собирается и не хочет, воображает себе не то, что воображает младший. Для него сейчас эти слова похожи на грязь, что льётся огромным потоком. Ощущения дурные. Ему уже хуёво, что произойдёт после разговора? Где юноша вообще успел напиться днём? — Сам просишь перестать и сам же тяжело дышишь, будто.. Дазай не заметил этого, но дыхание и впрямь участилось, он облизывает губы, глядя в тёмное пространство комнаты. — Будто – что? — Будто уже представляешь, как моя рука будет двигаться на твоём члене и.. — Чёрт, заткнись! — почти выкрикивает, с опасением переводя взгляд на дверь. — Хватит нести всякий бред. — Не поверю, что ты долго сможешь сохранять спокойствие. Потому что не сможет, тут Чуя абсолютно прав, но это не значит, что он поведётся на эти игры. — Я просто хочу обнять тебя, — шепчет, стараясь подавить в себе желание высказаться. Но оно не такое уж плохое. Он заслуживает словесной бури в свой адрес, только как-то сомнительно, что это поможет почувствовать вину или вроде того. Когда человеку плевать – ему плевать. Дазай не верит в то, что людям по-настоящему кто-то важен, если они не переступают через свою гордость, лишь бы побыть наедине друг с другом. Так почему сам не позвонил, раз до такой степени нуждался? Но не шатен его оттолкнул и пожал плечами, как ни в чём не бывало, правильно? — Я хочу знать, что я сделал не так, — задирает футболку и машет ею, чтобы холодный воздух заново забрался под одежду. — Это было не здорово, я.. Я вообще не знаю, что думать. — Тебе лишь бы думать, Осаму, везде ищешь какой-то смысл. — А как ещё поступать? Ты мне нравился. Ты мне очень нравился, ясно? Но звонишь мне, набухавшись непонятно где и с кем, просто снять напряжение, тебя вообще не волнует хоть что-то, что связано с тем днём. С Чуей нельзя бояться быть резким, он скажет миллиарды слов в ответ и по большей вероятности ни за что не признает свои ошибки. В этом вся проблема, содержащая в себе много трудностей: таким образом до человека безумно тяжело достучаться. Зато заткнулся, шмыгает носом и тихо дышит, видимо ожидая, что скажут что-то ещё. Происходит какое-то выгорание, так что и слова превращаются в пепел, бесполезный и никому не нужный, развеется на ветру и никто не вспомнит. — Забудь, я устал, мне ничего не хочется. Апатия – довольно нормальное состояние для него, оно могло превратиться в пожизненное, если бы не некоторые явления, они были хорошими, помогали не забывать, что в мире осталась справедливость. Где эта справедливость? Ей найдётся место? А что делать в противном случае? По сути нет смысла даже и дальше проживать эту жизнь: не учится, родителям плевать, нет перспектив в том возрасте, когда они должны появиться, плюс всё равно на него покушаются, и не рандомный завистник, а брат отца, который находится непонятно где, думает непонятно о чём. — Мне бы пойти спать, — Накахара не нашёл подходящих слов, поэтому есть полное право без угрызения совести отключиться, не дав тому попрощаться, хотя Чуя начал что-то говорить. Да без разницы, напишет, надо будет. *** Очередной день выдался кошмарным. Стоит начать с того, что после грёбанного звонка ни коим образом не вышло уснуть, пролежал до раннего утра с весьма увлекательным занятием – смотрел в потолок и мысленно жаловался на всякое, что приходило в голову, считал плюсы и минусы своего положения и пришёл к.. Ни к чему не пришёл, выводов не нашлось. Но хуже факт, что родители сегодня дома, что один, что вторая. И плевать вроде, не трогают друг друга, Элис вообще у себя в комнате сидит опять и, наверное, всё нарисоваться не может. Сам бы поступил так же, не испытывая судьбу излишне, но Огай позвал в гостиную, чтобы поговорить. Прямо дежавю чёртово, догадывается, о чём пойдёт речь несмотря на то, что они уже обсуждали старые события и не один раз. Панорамное окно выглядит идеально чистым после того, как в доме побывала работающая по отдельному графику горничная, если уж у Офелии теперь совсем нет времени на уборку. Она и до этого не убиралась, ещё чего. А мужчина спокоен, умиротворён, сидит напротив на диване и ждёт его, на собеседование будто решающее жизнь пришёл, серьёзно. — Это я виноват. Парень, усевшись рядом, готов заваливать вопросами и приоткрывает рот, но тот поднимает руку, призывая молчать и слушать. До боли знакомый жест. — Я не буду растягивать и говорить загадками. У Юки, жены Эйса, был врождённый порок сердца, ты понимаешь? — видя кивок сына, он продолжает. — Состояние говорило за себя, становилось постоянно только хуже, а со временем нужна была операция и она умоляла, чтобы её прооперировал я. Подросток тяжело сглатывает и отводит взгляд в пол, не желая представлять тот ужас, испытываемый ими тут. Действительно страшно, до посинения страшно. — Это было вне моей компетенции, и я отказал, обещал найти хорошего, проверенного хирурга, а через неделю она умерла от инсульта. «Знаешь, я не виню твоего отца.» — Я уверен, что ты сделал всё, что мог. Многозначительное молчание пугает и наводит на подозрения. «Я уверена, что он сделал это не со зла к нашей семье, он ведь правда не мог так поступить?» — Это не совсем так. Если бы у каждого человека присутствовала своя уникальная способность – он бы точно выбрал чтение мыслей, потому что никаких представлений не имеет, о чём там думает брюнет. Нет идей. Ему что-то не договаривают. — Он поэтому хочет убить меня? — Эйс остался здравомыслящим человеком невзирая на то, что был в отчаянии. Воспитал Гин в одиночку, продолжил работать. — Но? — Но потом твой брат случайно узнал о его планах, и ты под прицелом. От последней фразы в грудь словно действительно выстрелили. Да так резко, что стало не по себе и появилось желание сотню раз осмотреться. Убедиться, что в комнате они одни. — Это глупо. — Не только дети мстят друг другу за сломанные игрушки, в его стиле. — Как Одасаку узнал? — Понятия не имею. — Но.. — Я не знаю, Осаму, — тоже смотрит на него, садясь ближе к спинке дивана. От услышанного не полегчало. В таком случае непонятно, почему именно его хотят убить. Почему не Офелию, справедливости ради? Хотя какой смысл: отцу наплевать на собственную жену. Он боится представить на своём месте уж точно ни в чём не виноватого ребёнка, но что насчёт старшего? — И.. И что теперь делать? — Ждать, пока он появится. — А потом? — Поговорить с ним, — усмехается, поднимаясь с мягкой поверхности. — Полагаю, ты защитить себя не сможешь. Но раз не он – то кто ещё это сделает? — Он может получить то, что хочет. Огай вздыхает на это и отходит к окну, что-то говоря себе шёпотом, а он наоборот – жмётся сильнее к дивану и держится за подлокотник. Ну и бред же всё. — Я придумаю что-нибудь.