Passion, love, stress

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ! АВТОР ПИСАЛ ГЛАВУ, НЕСМОТРЯ НА СОН, ПОЭТОМУ ИСПРАВЛЕНИЕ ОШИБОК ОЧЕНЬ ПРИВЕТСТВУЕТСЯ       Тома тащил за собой еле шагающего Аято, ни сколько не замедляя шаг. Хотя пришлось разок остановиться, чтобы попросить Фуруту никого не впускать в корпус, в котором находится комната Господина.        — Т-Тома, подожди, п-пожалуйста, мне нехорошо, — промямлил что-то Аято, но был проигнорирован. Хотя Тома лишь усилил хватку. Запястье точно начало кровоточить, судя по красным пятнам, появившимся на бинтах.       Наверное, с Аято никто так не обращался. Да и нужды не было. Отец и мать воспитывали своих детей в любви и заботе. У них не было тех воспитателей, которые могли и ударить, и накричать. Аято был довольно послушным ребёнком, хотя уже с ранних лет мог самостоятельно решать, что стоит делать, а что нет.       Его затуманенный разум не мог понять, почему сейчас его волокут за руку, пока тело валится с ног. Организм бил тревогу. Живот жутко скрутило, голова грозилась взорваться, а раны на руках и ногах как будто раскрылись и начали кровоточить.       Наконец, они остановились так резко, что Аято врезался в чужую спину. Тома распахнул выдвижную дверь и со всей силы, чуть не свернув руку Господина, толкнул его внутрь.       Аято, вопреки своим способностям, на ногах устоять не смог. Он влетел в стену, а затем, тихо охнув, скатился с неё на пол.        — «Я, конечно, хотел грубости с его стороны, — подумал он, безжизненно падая на пол. Разум начал медленно трезветь, — но сейчас…».       Над ним возвысилась чужая грозная фигура, которая, кажется, никогда не была такой устрашающей, как сейчас. Тома действительно зол, невероятно, до ужаса зол. Аято показалось, что его глаз бога на поясе скоро зажжется и испепелит всю комнату.       Тома тяжело вздохнул, как будто подготавливая себя к чему-то. Он подошёл к Господину и встал на одно колено перед ним. Аято икнул, уже хотел лепетать просьбы о прощении, как парень положил ладонь на его голову, что удивляло. Что за странный контраст?        — «Он уже остыл?» — рука была тёплой, кожа грубая на ощупь — видно, что владелец — настоящий трудяга, не то, что у него — нежные и хрупкие, предназначенные для писанины. Меч не оставлял Рубцов и других следов благодаря перчаткам.       Тома спустился рукой к покрасневшей от алкоголя щеке. Аято посмотрел в его поражающие красотой зелёные глаза. Кажется, как только их взгляды встретились, парень вздрогнул. Губы сжались в тонкую полоску, а затем снова разомкнулись.       Большой палец руки погладил хрупкую на вид кожу, прижался к тонкой нижней губе. Аято инстинктивно хотел облизнуть его или прижаться, но лишь с удивлением смотрел на своего подчинённого.       Только он почувствовал, как камень падает с плеч, как заметил еле видимое движение губ Томы. Кажется, он сказал «Простите»…?       Он тут же почувствовал сильную хватку на волосах. Парень потянул именно за чёлку, отчего было невыносимо неприятно и больно. Аято как-то раз видел как две молодые девчушки дерутся друг с другом в рукопашную. Основным приемом было — тянуть друг друга за волосы. Судя по тому, что они обе даже не всхлипнули, Аято сделал выводы, что это не так больно, как кажется.       Это было большим заблуждением.       Кажется, он даже чувствовал как несколько волосков отрываются от кожи или просто рвутся. О, Архонт, от этого может идти кровь? Ну, теоретически да?       Аято зашипел и стиснул зубы. Инстинкты били тревогу. Они говорили: «толкни его, ударь, убей, закопай, беги. Беги. Беги. Беги», но сам он… почему-то чувствовал какое-то облегчение? И откуда же ему взяться?        — П-подож… — Аято забинтованными руками пытался достать до собственной макушки, как его за волосы потянули в сторону кровати, — Т-Тома! Оторвешь! — взвизгнул он и тут же его толкнули так, что он упал на колени около кровати. Лицо упало прямо в мягкое одеяло. Помятое, грязное, рваное… неприятное.       Тома даже не взглянул на Аято, пытающегося сдержать рвотные позывы, а лишь достал деревянный шест из шкафа. Он использовал его, чтобы достать кое-какие предметы из-под кровати. Аято с ужасом услышал лязг металла — Тома нашел его старые мечи и ножи, которыми он себя резал. Все они были измазаны засохшей кровью.       Трудно было сказать, что выражало лицо Томы в данный момент. Это было то, выражение, которое Аято не видел ни в ком прежде. Но судя по грустному взгляду, сжатым в соломинку губам и нахмуренным бровям можно было хотя бы предположить, что это было разочарование.        — Раздевайтесь.        — Что? — задумавшись на миг, он не услышал чужой… просьбы? Приказа?        — Снимите халат… и бинты, пожалуйста.       Аято кивнул и, не удосужившись даже встать, скинул с плеч халат, который в последние дни стал ему велик, и приступил к бинтам. Тома внимательно его разглядывал, отчего мужчине стало неуютно. Нет-нет, нагота его никогда не смущала. Дело было в другом.       Не дождавшись, когда Господин, морщась, отклеит прилипшие от крови бинты, Тома сел вместе с ним на пол, и резко дёрнул ленту так, что та сразу соскочила, отрывая редкие волосы на руке. Аято поморщился от боли. То же самое было проделано и с другой рукой. Тут Тома обратил внимание на забинтованную левую ногу.       На этот раз он просто взял один из многочисленных ножей и быстро провёл им по бедру. Бинты тут же разошлись, оголяя кожу. Вернее сказать, царапины и ожоги… ожоги?       Тома поднял руки Господина вверх, заставив их так и держать, пока тот рассматривает его тело.        — Вы себя кололи иглами? — с тихим ужасом спросил Тома, пока кровь с рук Аято капала на голубые волосы, окрашивая в красный.        — Совсем немного.        — Это снова из книги?        — …Возможно… — теперь сам Аято, после того как услышал себя, понял насколько это глупо звучит. Серьёзно? Колол себя просто потому что в какой-то книге от зарубежного автора, сказали что это приятно?       Тома ничего не ответил и продолжил рассматривать раны. Камисато вздохнул поглубже, чтобы приготовиться к худшему. Внезапно, парень остановился. Он долго смотрел на внутреннюю часть бедра Аято, очень близко к промежности. Если бы его Господин не был в плачевном положении, наверняка это бы выглядело сексуально, но… уж точно не сейчас.       Тома ещё пару раз протёр глаза, посмотрел снова, пощупал руками, что отозвалось стоном боли Аято.        — Это что? Ожог? — дрожащим голосом спросил он, замечая ещё ожоги на другом бедре, — …зачем?       Мужчина прикрыл глаза, хотел было опустить руки, но Тома с силой схватил его запястья и потянул вверх, намекая на то, что этого ему никто не позволял. Руки сейчас онемеют.        — Ты ведь уже знаешь ответ…       Оставалось лишь кивнуть.        — Опускайте руки, — холодно сказал Тома и встал с пола, подходя к столику на середине комнаты. Там тоже был всякий мусор, если говорить честно… возможно, он запихнет это всё в рот Господина.       Аято кое-как опустил затёкшие руки. Он с ужасом посмотрел на количество крови, оставшееся на коже. Какое-то количество засохло, пока было под бинтами, и кровь стала совсем тёмной, грязной, а другое количество продолжало стекать на пол.       Он вздрогнул, когда Тома присел на кровать, прямо около него. Он положил что-то на кровать, за спину, чтобы Господин не увидел, что он принёс.        — Руку, — Аято сглотнул, но руку подал. На самом деле, он не мог понять почему он просто не уйдёт. Сейчас он уже трезвый, он точно сможет дать отпор, но такое решение казалось совсем неправильным.       Тома мягко положил чужую руку себе на колени. За спиной у него была коробка с бинтами, ватами, другими лекарствами и препаратами. Он достал оттуда вату и обмакнул в какой-то раствор.       Аято опустил голову и вздрогнул, когда холодная вата коснулась разгоряченной кожи. Тома, конечно, хорошо играл из себя равнодушного, черствого парня, и притворился, что не обращает внимание на скорчившееся от боли лицо Господина, но то, как он поглаживал его запястья выбивалось из выстроенного образа.       Его слегка подташнивало и укачивало на месте, потому он постоянно ёрзал. Да и голой кожей прижиматься к грубой поверхности деревянного пола само по себе больновато.       Наконец, рука была отчищена от крови, плюс ко всему она почти перестала течь со всех щелей. Аято тяжело вздохнул, как заметил, что Тома достаёт ещё что-то. Какая-то жидкость в сосуде. Парень обмакнул в неё вату и теперь крепко взял чужое запястье. Очень. Крепко.       Аято не то чтобы боялся, но это вызывало какую-то тревогу.        — Голову опустите, — мужчина лишь кивнул и опустил голову, прикрыв глаза. Ничего страшного, всего лишь какое-то лекарство…       Мысли о покушении проявились в его голове, как только вата коснулась одной из ран.        — Агх!.. тц, — даже после еле слышного вскрика Тома продолжил наносить адскую жижу. Аято стиснул зубы и опёрся на вторую руку, чтобы не упасть, — Тома… Т-Томф! Мне… мне нехорошо… — он прикрыл рот локтем, чтобы если что не вырвать прямо на свои колени.        — Испачкаете — вылижите, — может он шутит?.. точно шутит… Нет?.. ладно, непохоже, — ничего страшного, это раствор из соли*. Для обеззараживания… судя по всему вы этим не занимались… радуйтесь, что не сыплю обычную.       Аято сглотнул. Однажды он просыпал соль на порез на пальце… боли было сколько…       Наверное, из-за боли во всём теле, которая усиливалась с каждым мазком по открытой ране, Аято всхлипнул раз, два и три. Он с силой закусил губу, чтобы не зареветь навзрыд. К сожалению, мужчина не обратил внимание на то, что Тома остановился. Посмотрел грустно и положил руку на колено, чтобы достать бинты.       К счастью, ума у Томы в этом деле больше, а потому забинтовать чужую руку не было проблемой. Он завязал крепкий узел, чтобы точно ничего не сползло. Поглаживая онемевшие пальцы, Тома посмотрел на Господина, которого уже сильно потряхивало от напряжения.        — Давайте вторую руку. Обещаю, что закончу как можно быстрее.       Аято словно болванчик закивал пару раз, но руку отдавать не спешил. Он прижал её к груди, сжимая. Пара капель крови упала на пол. Он не хотел казаться капризным ребёнком, потому резко вытянул руку, чтобы Тома как можно быстрее схватил её и не отпускал.       Парень положил её себе на колено и повторил те же действия. Аято лбом уткнулся в чужое бедро, всхлипывая и повизгивая. Колени ёрзали по полу, грозясь оставить в нём дыру. Пальцы на ногах и руках то и дело поджимались.        — Вы же хотели боли. Это, конечно, не сравнится с тем, что вытворяют ваши любимые герои в книгах, но всё же…       Аято пару раз сглотнул и только спустя минуту, наглотав достаточно воздуха, чтобы говорить, ответил:        — Ты же… гм… злишься на меня… какое удовольствие я могу получить? — вопрос был риторическим и, судя по тому, что Тома даже не ответил, он действительно злится. Может его пыл остыл, но не до конца. Совсем не до конца.       Забинтовав вторую руку, Тома аккуратно опустил её, чтобы Аято смог обнять себя руками. Судя по его внешнему виду, ему действительно было необходимо. Камисато повалился набок, облокотившись о кровать, и затрясся.        — Вам всё ещё плохо? — абсолютно безучастно спросил Тома, украдкой поглядывая на него.        — У-угу… — Тома прикоснулся губами ко лбу, то ли измерить температуру, то ли подарить своё тепло окоченевшему Господину. Но в любом случае у него получилось и то, и то. Как только его губы коснулись кожи, Аято почувствовал ни с чем не сравнимое чувство облегчения.        — Температура высокая…        — Т-Тома, можно я оденусь?        — Нет, — резко сказал парень, собирая своеобразную аптечку. Он встал, игнорируя Аято, который уже лёг на пол от бессилия, и начал застилать постель. Вернее, он лишь скинул грязное одеяло на пол, а затем застелил чистую простынь, пока Господин тихо всхлипывал. Закончив, Тома отряхнул руки как будто после тяжело работы, а затем посмотрел вниз. Аято спрятал лицо в руках, пытаясь успокоиться. Живот скрутило и от боли, и от голода. Во рту пересохло, хотелось выпить… чего-нибудь крепкого.       Тома присел возле него на колени и, взяв Господина за забинтованные запястья, развёл их в сторону. Представила очаровательная картина — Аято с покрасневшими от смущения щеками, пытался притянуть руки к себе снова, чтобы окончательно закрыться. Но от боли ему это сделать не удавалось. Он боялся поднять на парня глаза, а потому даже не открывал их. Губы сжал так, что их и вовсе не было видно.       Тома еле скрыл улыбку и, проведя ладонью по чужим рукам, добрался до плеч и, толкнув к себе слабое тело, прижал к себе. Аято на миг замолк, продолжая сопеть.       Через пару секунд он поднял руки и положил их на крепкую спину парня, а голову уложил на его плечо, напрягаясь. Так не хотелось зареветь навзрыд в такой момент, но слёзы так и норовят скатиться по щекам.       Тома прижал ладонь к волосам, массажируя.        — Тшш, всё хорошо, мой Господин, — сказал он, почувствовав как усилилась его дрожь, — я должен ещё кое-что сделать, ладно?        — Т-ты… ты всё ещё злишься? — словно ребёнок спросил Аято прижимая к себе Тому ещё сильнее.        — Вы не представляете как, — тут же ответил он. Голос стал слегка грубее, без капли нежности, что была секунду назад, — вы хотя бы понимаете почему?        — Потому что я себя изуродовал? — Тома пару секунд помолчал. Рука осталась на чужой макушке, и Аято боялся, что сейчас он снова схватит его за волосы и потащит в неизвестном направлении.        — Ещё.        — Я… много пью?        — Почти, — Аято задумался. Ему казалось, что что бы он ни сказал, как только Тома получит ответ, он тут же отпустит его. Тепло от его тело уйдёт, оставив его продолжать лежать на полу, — дело в том, что вы скрыли это от меня, — подсказал Тома.       Аято чуть отстранился, но руки оставил лежать на широких плечах парня.        — Вы, вижу, не понимаете о чём я, — как только Аято покачал его головой, он продолжил, — я думал вы мне доверяете и можете сказать обо всех своих проблемах… а вы, оказывается, втихаря от меня и Аяки выпивали и готовили это сумерское варево, хотя сказали, что выкинули его. Зачем вы солгали?       Камисато похлопал пару раз глазами и сглотнул. Да что в этом такого? Ну, и что что не рассказал? Зачем ему было знать о его проблемах…        — Не понимаю, Т-Тома… я ведь тебе сказал про свои увлечения. Рассказал — ты разозлился. Не рассказал о зависимости — ты тоже злишься. В чем р… в чём разница…       Тома не мигающим взглядом прожигал в Аято дыру.        — Чуть позже… я вам обязательно объясню, — пообещал Тома тем страшным и пугающим голосом.       Мужчина растерянно посмотрел на Тому, когда тот, грубо взял его за обе руки, снял их со своих плеч, а затем встал, окончательно разорвав объятия. Аято уж хотел было схватить его запястье и прижать к себе обратно, но хмурый взгляд его тут же остановил.        — Ложитесь, пожалуйста, — Господин кивнул, медленно забираясь на кровать, на спину. Он сложил руки на груди, не зная, куда их деть, но у его любимого Томы было другое решение, — руки, — он сжал и разжал протянутую ладонь, намекая на то, чтобы мужчина положил запястья в его руку.       На них ещё остались непокрытые раствором соли и бинтами раны, но по крайней мере кровь даже не текла. На миг Аято отвлёкся, но охнул, как только его запястий коснулась что-то колючее.       Но боль сразу исчезла… может ему показалось? Да нет… Как только он об этом подумал, как почувствовал снова укол в запястьях.        — Ч-что это? Афх!.. ум! Т-Тома, что с веревкой?! — Тома ничего не ответил, лишь уложил связанные запястья выше головы Аято. В этот момент мужчина кое-что понял. Сам парень касается злосчастного предмета голыми руками. От боли у него проявилась испарина на лбу.        — В верёвку вплетены цветы Наку.       Аято бы рассмеялся в любой другой ситуации, но сейчас… это не казалось чем-то смешным. Цветы Наку были острее лезвия, жгучее, чем пламя, такими же опасными как любое оружие.        — Откуда это у нас?        — Это был подарок… От того Они… Ара… Аратаки Итто? — кажется, Аято вспомнил. Однажды, он выиграл в бою с жуками… впервые за три раунда. Итто, кажется, обрадовался даже больше, чем сам Аято, а потому за выигрыш пожелал подарить ему что-нибудь необычное. Он сказал, что его гениальный мозг сам придумал это, но, судя по тому как та зеленовласая девушка, постоянно идущая возле него, посмотрела на Итто, Аято догадался, что разработка принадлежала ей… Как она… Как Итто позже объяснил — для пыток заложников они могли использовать веревку… похоже, заложников у них никогда не было.        — И для чего это? — грудь тяжело вздымалась. Изящное тело покрылось потом от напряжения. Бинты пропитались телесными жидкостями.        — Обеззаразить раны. Я не стал вас мучить солью, но нельзя оставлять это как есть.        — «Развивающаяся медицина пугает», — подумал Аято. К сожалению, во всяких лекарей и их изобретения он не верил, предпочитал лечиться любыми видами чаёв. А сейчас он чувствует себя самым больным пациентом из всех что только могут быть.        — Потерпите, я лишь хочу… — Тома слегка раздвинул чужие ноги, чтобы рассмотреть ожог получше, — вы что, даже холодной водой не смачивали? — получив ответ, Тома разочарованно вздохнул, — Мой Господин такой недалёкий. Каждый ребёнок знает, что делать с ожогами!        — А я не ребёнок! Айщ!.. Тома! Сними это! Живо! — кажется, даже Аято начал подкипать, но полностью выплеснуть все эмоции не давали эти путы.        — Я прошу вас потерпеть. Не волнуйтесь, средство от ожогов не болючее… сначала…        — Сначала?        — Увидите, — сказал Тома, уже обмакнув новую вату в средство коричневого цвета. Аято вздохнул, решив, что это просто надо пережить. Как только вата коснулась кожи, он успокоился. Боли и правда не было… значит ли это, что Тома не злился?       Прошло не так много времени, в течение которого Аято старался умеренно дышать и не двигаться. Конечно, пару раз он мог порассуждать о вопросе Томы, но толку от этого было мало.        — Готово, — Тома взял маленький ножик и через секунду разрезал верёвки на запястьях. Аято тут же вскочил, прижимая к себе запястья, надеясь таким образом облегчить боль. В кожу как будто вцепились маленькие иглы.       Тома в свою очередь присел на край кровати, не смотря в чужую сторону. Аято было немного не до него сейчас. Живот всё ещё болел.       Холодно было настолько, что он чувствовал как его рот превращается в иней. Запястья, руки, ноги — всё саднило.       Но ведь терпимо. Он ожидал чего-то более… Аято посмотрел на парня украдкой, но один раз он отвернул взор, как тут же вернул его обратно. Из зелёных глаз ручьём лились слёзы, руки тряслись, сжимаясь в кулаки.       Ах, так вот как Тома хотел сделать ему больно.       Аято, так и не одевшись, присел рядом с ним и положил руку на светлую макушку. Парень с трудом глотал воздух, переодически всхлипывая.       Мужчина снял с чужой головы повязку и сложил на кровати. Ленту для волос он так же успешно снял, завязав у себя на запястье. Рука массажировала макушку, переполненную, видимо, очень дурными мыслями, но Аято не спешил спрашивать, что с ним. Он хотел помочь по-другому.       Дождаться, пока Тома сам расскажет — было лучшим вариантом. Мужчина встал с кровати, становясь перед разбитым парнем… знаете… он вспомнил описание одного из персонажей в книге после постельной сцены.       Ему было очень плохо, а потому он сидел окоченевшись, неспособный даже двигаться… а причиной было тому… ненависть к самому себе? Но вот только Аято никак не мог вспомнить, почему персонаж себя ненавидел.       Мужчина уложил всхлипывающего парня на бок, поглаживая участки кожи, которые были открыты: руки, шея, лицо. Он подошёл к шкафу с чистым постельным бельём и достал тонкий плед, который Аято часто одалживал Аяке, когда погода была слишком жаркой, но хотелось накинуть во время сна что-то вроде одеяла.       Он укрыл постепенно засыпающего парня пледом. Всхлипы всё ещё доносились до него, но уже гораздо реже. Аято хотел было накинуть на себя халат, как понял, что… лучше уж выкинуть его. В таких вещах он выглядит слишком раскрепощённым. Развратнее любой девицы… Из горы Ёго… а вернее одной из них. Вспомнив хитрую Гудзи, Аято поморщился.       Он надел домашнюю одежду, которую обычно надевал во время утренних боёв с Аякой или Томой. Лёгкие брюки приятного цвета и такая же рубашка*. Полюбовавшись собой, так как впервые за месяцы он не выглядел как демон, обернулся. Тома мирно сопел, что-то шепча себе под нос. Аято подошёл ближе, чтобы послушать.        — Простите… — единственное, что можно было услышать. Аято усмехнулся и хотел было поцеловать Тому в лбом, как тот заговорил, не открывая глаз. С ресниц капали слёзы.        — Дело в том, что я сделал такие ужасные вещи с вами, Мой Господин, — всхлипнул Тома пару раз, — я бы так хотел отрезать себе руки… чувствую себя так, как будто перебил весь город, — Аято мягко улыбнулся, но тут же осёкся… Тому персонажу из книги был ненавистен не он сам. Конечно, нет. Он вспомнил, как жестоко тот поступил со своим возлюбленным. Вместо милой, приятной, уютной постельной сцены, читатель получил гору негодования от поведения персонажа, который чуть ли не избивал связанного парня.        — «Так вот, что ты чувствуешь», — осознал Аято, мягко смотря на Тому, встающего с кровати.       Парень походил по комнате и остановился лишь на середине, около маленького столика.        — Я злился, потому что не верил, что вам могут нравиться боль и унижение. Я злился от того, что не мог вам это дать. И в ту ночь, когда вы впервые выпили чай, я попытался сделать с вами что-то чего вы могли ожидать. Я прекрасно знаю, что вам это понравилось, но после той ночи я не могу не думать о том, что я по сути вас чуть не убил, — плечи задрожали, — я пытался даже представить, то, что мог бы с вами делать, но от самих мыслей мне было плохо… а… когда понял, что, — Тома обернулся, показывая блестящие глаза полные слёз.        — «Он такой красивый… и всё же какой он красивый, — только и мог думать Аято, медленно вставая с кровати, — как я мог довести до слёз столь прекрасное создание? Мне нет прощения… лучше бы в меня воткнули тысячи игл».        — …а когда понял, что… что вы пили и врали, потому что не могли справиться со своими потребностями без меня, я почувствовал вину. Я злился на себя! Я… я подумал, что если сделаю что-то, что вы никогда не забудете, мне станет лучше, но сейчас… единственное, что я хочу сделать, это сброситься с Горы Ёго головой вниз и ум…        — Молчи, — резко сказал Аято притягивая дрожащего парня к себе, — прошу, не произноси это слово… Оно мне не нравится, — Тома стоял, совсем не двигаясь.       Камисато пытался подобрать нужные слова. Сейчас он не на дипломатической встрече, не на семейном ужине с Аякой, не на соревнованиях с Итто. Сейчас он стоит с любовью всей своей жизни, которой явно нужна поддержка больше, чем ему самому. Сейчас как никогда нужны нужные слова.        — Тома, — начал он, — мне очень жаль за то, что ты чувствуешь. Это было неправильно с моей стороны заставлять тебя делать то, что тебе не хотелось. Это были капризы ребёнка сидящего во мне, — Тома кивнул, полностью соглашаясь с избалованностью Господина, на что он сам усмехнулся, — я знаю как тебе трудно мне отказать и воспользовался этим, но прошу, не вини себя сейчас в том, что сделал… в каком-то смысле, мне была необходима разрядка… — Аято взял парня за плечи и отстранил, чтобы посмотреть в покрасневшие от слез глаза.        — Мне очень жаль. Я прошу прощения…       Тома всхлипнул, смотря в невиданной красоты глаза Господина, стоящего напротив. Сейчас он был таким искренним и чутким, что даже не верилось.        — Теперь… — бледные руки коснулись влажного от слёз лица, — моя очередь исполнять твои желания.        — Хах… и что мне пожелать? — наконец, спустя, казалось, вечность, на смуглом лице появилась улыбка. Совсем слабая, но такая искренняя.        — Что хочешь! Абсолютно!       Тома пожал плечами, вытирая оставшиеся слёзы.        — Я… можно я загадаю желание позже? — зеленые глаза будто искрились от счастья, что делала самого Аято в разы радостнее, несмотря на ноющие конечности и не только.        — Конечно, о чем речь… — Господин Камисато взял Тому за руки, — Тома…               — Да, мой Господин?        — У нас сейчас всё хорошо? — Как будто сомневаясь спросил он, поглаживая грубые пальцы парня.        — Да… я больше не злюсь… может, осадок остался, но сейчас всё гораздо лучше, чем было… Вы понимаете…        — Да… только… я не врал, когда говорил, что мне нехорошо…       Тома на секунду замолчал.        — Чт… — прежде, чем он успел подумать, Аято чуть не упал на спину, но, благодаря реакции парня, повис на его руке, держащую его где-то на середине спины. Кажется, он упал в обморок, — Г-господин?! Бонус: Кохару и Хякубэй уже битый час держали дверь в комнату Аяки закрытой. — Уф! Я не понимаю, почему вы не можете впустить меня к брату? Прошло слишком много времени! Хотя бы скажите, в порядке ли он? — Мы не сможем её долго держать, — прошептал мужчина, морщась от ещё одного удара в дверь. — Хякубэй! Кохару! — Знаешь, это лишь вопрос времени, когда она сломает дверь, — тихо ответила девушка, — к тому же… у неё крио глаз бога… — О, нет… что там Тома задумал?