«И только ты способен был так сильно на меня влиять. Никто другой. Никакие взгляды меня не трогали, как твои — нежные, мягкие и животрепещущие. Я плавился под ними, восстанавливался и вновь чувствовал себя прекрасно».
В кабинете становится душно, поэтому Сонхун включает кондиционер, пытаясь расслабиться. Во рту сухо, и непонятно, от чего именно: от жары, что начинает потихоньку душить, или от витающего в воздухе напряжения. Хисын спокойно сидит на диванчике, продолжая поглядывать на Пака, что пытается собрать все свои мысли в одну кучу и что-нибудь сказать. У ног Ли вальяжно лежит Ганс, учащенно дыша и также следя за действиями врача. Все эти взгляды будто бы выжигают дыры на теле Сонхуна — неприятно, больно и мучительно. Пак всё никак не может привыкнуть к такому, поэтому каждый раз теряется, не зная, куда себя деть. То ли закрыться ото всех, то ли со смиренностью принять как должное. Это же его работа, пристальные и изучающие взгляды со стороны клиентов — это же нормально. Так ведь? Сонхун не должен тонуть, вновь ощутив на своей коже, что покрыта одеждой, что-то странное и неправильное. — Я очень рад, что Вы отдохнули, — наконец, спустя несколько секунд произносит Хисын, будто бы отмирая. Его голос — уверенный, немного уставший и, что самое главное, радостный — проникает всё глубже и глубже, в самые недра подсознания. — Вам бы почаще это делать. И Хисын, с которым Сонхун знаком всего ничего, тоже, к счастью или к сожалению, сидит в том самом вагоне, который подписан словом: «Забота». Её так много, что Пак, кажется, скоро начнёт ею отхаркиваться, лишь бы не задохнуться. Она повсюду: со стороны лучших друзей, любимого человека, матери и просто постоянного клиента. Хисын работает психологом, и порой его умения вычитывать эмоции на лице собеседника выбивают Сонхуна из колеи. Пак старается не врать, чтобы наверняка не опуститься в чужих глазах, однако иногда ему бывает настолько всё равно, что становится стыдно за самого себя. Человек к нему со всей душой, а тут пропасть, что заполнена другим. А что Сонхун может поделать со своими чувствами, которые крепко в нём засели? Ничего. Остаётся только улыбаться, потому что Ли Хисын — хороший человек. А Сонхун не может относиться плохо к тем, кто тянется к нему. Чёртово воспитание. — Я, скорее всего, возьму маленький отпуск на этой неделе, так что вдоволь высплюсь и отдохну, — Пак поворачивается, чтобы взглянуть на мужчину и убедиться, что тот всё также на него смотрит, прожигая хиленькую ткань формы, а следом и оставляя шрамы на бледной коже. И не ошибается ведь. Вся та же поза, всё те же взгляды. — Вы тоже выглядите не очень, что-то случилось? Сонхун не обладает такой способностью, как считывать эмоции окружающих людей, но всё равно, немного привыкнув, может понять, что что-то не так. Будто бы атмосфера, которая всегда ему улыбалась, вмиг сменилась, уступая место чему-то мрачному и ужасающему. Пак чувствует, как Хисын старается не подавать виду и держать спокойное лицо. У него прекрасно получается, но трещины всё равно заметны. Их не скроешь от тех, кому стараешься открыться нараспашку. — Моей матери снова стало хуже, придётся сегодня уехать в родной город, а Ганс останется с другом, — на одном дыхании выпаливает Хисын, привлекая внимание Сонхуна. Тот даже останавливается возле шкафа, снова поворачиваясь к мужчине лицом. Руки сжимают нужные документы, а глаза, что некоторое время назад были заполнены бешеным волнением, вмиг затихают и уступают место жгучей тревоге. — Не волнуйтесь, ничего страшного не произошло. С мамой всё хорошо, её вовремя госпитализировали, — Хисын, увидев удивлённое выражение лица Пака, как-то даже подпрыгивает на месте, размахивая рукой и давая понять, что переживать не стоит. — Вам не к лицу волнение. И несмотря на то, что Сонхун не любит такое повышенное внимание к своей личности со стороны не только Хисына, но и других людей, он, честно говоря, привык к этому мужчине, что посещает клинику со своим псом не реже одного раза в неделю. Ещё никто так долго не ходил к нему на приёмы, и, возможно, по этой причине Пак как-то пригрелся к Ли, иногда радуясь его компании. Он, словно расслабляющая музыка, проникает внутрь кровеносных сосудов, действует моментально и порой скрашивает серые рабочие будни. И за время знакомства они успели достаточно узнать друг друга, иногда болтая обо всём на свете, но в частности, о работе и собаках. За границу дозволенного Сонхун не позволял заходить, обходя стороной неприятные темы. Как-то Хисын проболтался, что его мать болеет раком лёгких, доживая свои последние, мучительные и больные дни то в стенах больницы, то дома, лёжа под капельницами. Ли уже давно не жил с матерью и сестрой, так как работа требовала переехать в Сеул для какого-то продвижения и заработка, но он очень часто навещал их, потому что безумно сильно переживал. Да и город, Сувон, в котором мужчина вырос, находился не так далеко от нынешнего места проживания, поэтому Ли без проблем катался туда-сюда, помогая всем тем, чем только сможет. В основном за матерью присматривала младшая сестра, а если случалось что-то серьёзное, то та тут же звонила брату, боясь, что тот в какой-то день может просто не успеть попрощаться. Может не успеть взять за руку, касаясь холодной кожи, посмотреть в уже безжизненные глаза, на дне которых всё равно плещется надежда, пытаясь выбраться наружу, и поцеловать в щеку, наслаждаясь последней каплей материнского тепла. Хисын должен был сказать ей «спасибо», хоть и делал это практически каждый день. Эта женщина — сильная, оптимистичная и не по-человечески добрая, сама подняла на ноги двоих детей, когда муж разбился на машине, а врачи даже не успели сорвать его последний вдох. Хисын ей благодарен по сей день, готов всё отдать, лишь бы хоть чуточку возместить то, что она подарила им. Но время идёт, протягивая свои жуткие руки к невероятно хорошим людям, и Ли понимает, что, возможно, не успеет преподнести этой чудесной женщине весь мир на своих ладонях. — Всё плохо? — зачем-то спрашивает Сонхун, заранее зная ответ на свой вопрос — немой кивок, наполненный болью и неким смирением. Хисын сильный. Он столького добился, столько всего сделал для своей семьи, лишь бы те жили в уюте и комфорте, что даже ужасные обстоятельства не забирают с его лица эту искреннюю улыбку. Сонхун уверен, что Ли и дальше будет возноситься, поднимаясь вверх по карьерной лестнице, потому что под сердцем сестра, которую он безмерно любит. Для неё всё, что угодно. — Не переживайте, — снова ударяет куда-то в область сердца. — Я сегодня поеду к ним, узнаю, что произошло, и вернусь обратно с хорошими новостями. Сонхун кивает, немного расслабляясь. Его отпускает, в лёгкие снова начинает поступать кислород, а мозг восстанавливает свою активную деятельность. Пак смотрит на немного возбуждённого Ганса, который переводит свои небесные глаза с одного человека на другого, и улыбается, наконец проходя к своему рабочему столу. Нужно работать. — Хорошо, надеюсь, что с Вашей матерью всё будет нормально, — искренне говорит Сонхун, встречаясь с такими же честными и взволнованными глазами напротив. Мужчина расцветает, будто бы окончательно расслабляясь. И так всегда. Хисын — словно душистая сакура, что расцветает в начале марта, стоит только солнечным лучам дотронуться до пустых и мёртвых веток. Сонхун — солнце, которое оживляет своим присутствием, а Ли — одинокое дерево, нуждающееся в заботе и поддержке от того, кто принадлежит совсем другому. Закон подлости, не иначе. — А Ваша сестра… — Пак осекается, замирая на какую-то долю секунды. О таком спрашивать нельзя, потому что больно, поэтому Сонхун виновато поднимает глаза, мотая головой. — Забудьте. — Я заберу её в Сеул. «Понимает всё по одному лишь взгляду», — проносится в мыслях у Пака, и почему-то просыпается желание поблагодарить за невероятную стойкость. Хисын не рассыпался на атомы и молекулы, хоть и сердце, скорее всего, ноет, пытаясь справиться с мучительной агонией. Сонхун бы так точно не смог. — Я должен был всех забрать в Сеул, но так уж вышло, что, к сожалению, не получится, — выдыхает Хисын, с опаской поглядывая на затихшего Пака. Знает, что чрезмерно сентиментальный, поэтому боится как-то навредить или опечалить. — Сонхун, не волнуйтесь. Лучше давайте поговорим о более приятных вещах. И Ганс, будто бы уловив мрачную атмосферу, что окружила Пака со всех сторон, приподнимается на лапы и, прихрамывая, шагает в сторону парня. На лице Хисына снова расцветает нежная улыбка, а Сонхун, припрятав плохие мысли в дальний ящик, собирается с силами и всё-таки начинает работать.* * *
Джей зачем-то пишет Чонвону, в надежде, что тот ответит, но проходит час, два, три, а диалоговое окошко остаётся таким же пустым и одиноким. Сообщение, которое было отправлено несколько часов назад, успешно проигнорировано, что, к большому удивлению, не оказывает никакого влияния на состояние и настроение Пака. Тот как чувствовал себя паршиво с самого утра, так и с наступлением вечера ничего не изменилось. Душу царапали, проникали острыми когтями в самую глубь, выковыривая остатки каких-то чувств, что всё ещё таились где-то в неведении. Джей понимал, что, возможно, поступил неправильно, и стоило бы действительно нормально поговорить и разобраться во всём, как взрослые люди, а не как маленькие дети, не поделившие игрушку на детской площадке. Но проблема была в том, что он не мог. Внутри стоял какой-то барьер, не дающий адекватно оценивать ситуацию. Ему хотелось кричать, да так громко, чтобы голосовые связки окончательно сорвались, и тот больше слова плохого не смог сказать. Ему хотелось где-то спрятаться на несколько дней, абстрагируясь ото всех. Но нельзя было. Его ждали, в нём нуждались.14:54
Джей: Ты во сколько домой?17:33
Джей: Я приеду где-то в восемь часов вечера. Тишина. Она немного угнетает, но не настолько сильно, чтобы загоняться и переживать. Джей так не умеет. Он знает и догадывается, что Чонвон, скорее всего, сейчас в университете, а если не отвечает так долго, то, возможно, завален срочными делами, не требующими отлагательств. Ян любит свою работу и отдаётся ей полностью, а Пак каждый раз удивляется такому порыву просто читать лекции и нянчиться со студентами. Он бы так точно не смог. Не так его воспитали. Сегодня ужасно болит голова, буквально разрывается от переизбытка кофе и недостатка сна. Джей с трудом соображает, когда к нему заходят, чтобы обсудить какие-то документы и планы на ближайшее будущее. Вся информация проходит мимо, улетучивается, растворяясь в воздухе. Пак просто глупо кивает на чужие слова, что-то бормочет себе под нос, пытаясь выглядеть как живой человек, а не мертвец, и думает о том, как бы поскорее уехать из этой клиники. Ему хотелось немного поспать в привычно мягкой кровати, поужинать действительно чем-то вкусным и изысканным — сделанным золотыми руками — и просто насладиться теплотой стен. А может и не стен вовсе. Может, эту теплоту излучает кто-то другой, пытаясь согреть сердце и впитать в каждый уголок, лишь бы Джей не мёрз и чувствовал себя в комфорте. Может, Пак просто чего-то не замечает? Или не хочет замечать? Не стены ведь его греют холодными ночами, когда по окнам стучит ледяной дождь, а организм, ненавидящий мерзлую погоду, требуют тепла. Это всё кто-то другой проворачивает. Кто-то, у кого безумно нежные, мягкие и успокаивающие руки, способные вовремя прийти на помощь. На помощь, что приторным потоком врывается в сердце, очерчивая там слово «люблю». И вроде бы помогает, но не настолько, чтобы растопить чёртов айсберг, который то растворяется, обломками уплывая вдаль, то снова возвращается, замещая мягкую ткань жизненно важного аппарата. Джей бьётся где-то посередине, не зная, что с этим делать. Сонхун с ним не разговаривает, изредка кидает какие-то осуждающие взгляды и делает вид, что ничего не произошло. Да, возможно, Джей вспылил, не подумал о своих словах, что наверняка ранили сердце друга, но и Пак не любит, когда все вокруг пытаются решить что-то за него, раздавая различные советы. Он сам разберётся со всеми проблемами, просто ему необходимо время, вот и всё. Чем сильнее на него давят, тем больше Джей закрывает глаза и уши, абстрагируясь ото всех. Когда рабочий день потихоньку заканчивается, Джей облегченно выдыхает, сидя на кресле и перебирая бумаги. За стенкой слышатся радостные возгласы работников, что начали в спешке собираться, дабы поскорее добраться до дома. Среди общего гула Пак улавливает счастливый голос Сонхуна, который проникает куда-то в самую глубь, заставляя прислушаться к произнесённым словам. Тот что-то рассказывает о Джейке, практически повышая тональность на эмоциях. Стены дрожат, расходятся с треском, позволяя Джею получше уловить витающее счастье где-то за дверью; может, даже позавидовать. — Ну так что? Когда нам встречать твоего Джейка? — Пак вовсе не старается понять, с кем говорит Сонхун — слишком сильно устал. Но почему-то ждёт другого голоса с замиранием сердца. — Джей правда берёт его с собой в Австралию? — Да, но это ненадолго. Наверное, всего неделя, а может, и две, — уверенно парирует Сонхун, а у Джея перед лицом всплывает яркая улыбка, замещающая звезды на ночном небе. — У него сейчас группа выпускается, нужно к экзаменам готовить некоторых, поэтому редко будет появляться здесь. Только если что-то срочное. Странно, конечно, но Джей ловит себя на мысли, что совсем не знает, есть ли группа у Чонвона, готовит ли тот кого-то к выпускным экзаменам и когда примерно выйдет в отпуск — ничего из этого. А Ян, скорее всего, рассказывал, восторженно размахивая руками, как это обычно бывает. Описывал, не упуская ни единой детали, и пытался найти в глазах напротив что-то, кроме безразличной усталости. Джей слушал, правда, вот только ничего не запомнил. А Сонхун всё впитывает, словно губка личного пользования. Каждую мелкую деталь, скорее всего, знает про Джейка. И как ему удаётся? — Передавай ему, что мы соскучились, — за дверью смеются. Здесь правда ждали Джейка, словно какой-то праздник. Шим — душа компании, человек, который может разговорить любого, рассмешить и выслушать. Его любят, вокруг него всегда много людей, что заряжаются энергетикой, впитывая позитив. Джейк вечно улыбается так ярко и широко, что начинает сводить зубы то ли от приторности, то ли от чего-то плохого в мыслях. Кто-то, давайте будем честны, смотрит на этого парня совсем под другим углом — более завидным и грустным. И Джей каждого может назвать, каждого может показать. В клинике таких немного, но почему-то он был уверен, что в университете полно. «И почему он вообще тебе нравится? Что в нём такого?». «Он сияет, понимаешь? Я держусь только благодаря ему». Да, про сияние — верно. Они оба, честно говоря, сияют. Джея всегда слепит, потому что у него ничего, кроме пустоты и темноты. Он не привык к такому. Собирая вещи, Пак замечает, как сильно трясутся его руки, что пытаются ухватиться за необходимое. Всё буквально сыпется, словно песок, и падает на пол, разбиваясь там уже на несколько тысяч осколков. Телефон не разлетается, но всё же летит вниз, а Джей, которому хочется побыстрее оказаться дома, лишь устало вздыхает. Ему кажется, что это он падает, пытаясь ухватиться хоть за что-то, но все попытки тщетны. Разбивается, не в силах собраться. И знает, закрывая дверь своего кабинета, что на улице, перед самым входом, его ждёт Сонхун — привычка или даже традиция. Тот, несмотря на какие-то ссоры, всегда идёт навстречу первым. Джей в какой-то степени благодарен ему за это — сам бы точно из-за гордости не сделал бы и шага. Но порой совсем разговаривать и обсуждать насущные проблемы не хочется, как, например, сейчас. Прохладный вечерний воздух немного приводит мысли в порядок, а лёгкие словно заново начинают работать. Безусловно, легче дышится там, где стены не сдавливают, а рой голосов в голове не сводят с ума. Сонхун, переминаясь с ноги на ногу, покорно стоит возле своей машины, что припаркована рядом с автомобилем Джея, и смотрит куда-то вниз, разглядывая непонятно что. Как только в воздухе разрезается звук закрывающийся двери Пак поднимает голову, вытаскивая руки из карманов. На лице пусто. Джей ничего не видит то ли от усталости, то ли из-за маски, которую надел друг, не выдавая настоящих эмоций. Да и может к лучшему это всё? Может, на лице ничего хорошего и нет? — Не нужно было ждать, — кидает Джей, сталкиваясь с тёмными глазами напротив. На улицу отпускается мрак, отчего кажется, будто Сонхун заменяет фонари, освещая любые дороги — не только Джея. И даже глаза, словно кошачьи, начинают озарять, проникая в душу. — Я всегда тебя жду, мне не сложно, — уголки его губ чуть приподнимаются, когда Джей подходит ближе. Они — две полярности. Пак никогда не понимал, что послужило причиной этой дружбы. Почему они вообще друг с другом начали общаться, не имея общих интересов? А самое главное — почему до сих пор вместе? — Сонхун, — голова раскалывалась — кажется, невозможно было связать и двух слов. Но Джею нужно было это сделать, дабы душа успокоилась, а злость, что сидит внутри на самого себя, не перешла к Сонхуну. — Прости за те слова, сказанные утром. Я вообще не хотел этого говорить. — Я не обижаюсь на тебя, можешь не извиняться. И так всегда: Сонхун сглаживает углы, делая их более мягкими. Он закрывает глаза на свою, возможно, внутреннюю обиду, зная наизусть характер Джея. — Я просто хочу, чтобы с тобой и Чонвоном всё было хорошо, не более, — снова уточняет Сонхун, а Джей, кажется, вылетает из этого мира куда-то в совершенно другой. Разве он заслужил все эти слова, сказанные с чистым сердцем? Заслужил поддержку? — Я не буду лезть в ваши дела, хорошо. Но и они не должны меня касаться, Джей. Чонвон ведь всегда звонит мне, чтобы узнать что-то о тебе. Я не могу не брать трубку только потому, что ты сказал мне не лезть. Кажется, Сонхун держал эти эмоции весь рабочий день, а теперь выплеснул, в надежде достучаться. Джей может так, что в одно ухо залетело, а в другое вылетело — его привычные действия, когда что-то идёт не по сценарию, написанному заранее. — Я разберусь с этим, правда. В ближайшее время точно, — говорит Джей и смотрит для подтверждения своих слов в глаза Сонхуну. Тот кивает и делает шаг назад, к передней дверце машины. Рука тянется к ручке и там же замирает. Как и сердце Джея. — Что с тобой происходит? — выстреливает. Знать бы самому Паку ответ на этот вопрос. Но для него, к сожалению, это пропасть, в которой нет ниточек, приводящих к нужным разгадкам. Он просто не понимает, куда необходимо сворачивать, дабы ещё сильнее не запутаться. — Не знаю, — выдыхая, произносит Джей, опуская взгляд на чистый асфальт. С Сонхуном, в какой-то степени, можно не притворяться, но и раскрывать все карты нельзя. — Сам без понятия. И Сонхун кивает как-то спокойно, ничего не произносит, лишь вытягивает руку, прикасаясь к напряжённому плечу Джея, и несильно сжимает, выражая некую поддержку. А она, в свою очередь, словно электрический ток, прошибает всё тело, оживляя и восстанавливая. — Дай знать, если нужна будет какая-нибудь помощь.* * *
Квартира встречает Джея своей мучительной пустотой. Когда он уходил отсюда два дня назад, было не так тягостно, потому что, стоя у порога огромной прихожей, слышалось чужое, чуть сбитое от нервов дыхание, что доходило до самого сердца от маленькой кухни. Теперь — ничего. Только часы работают в своей привычной манере, прерывая тишину, но и они не помогают. Джей их почти не слышит, сосредотачиваясь на учащенном дыхании. Хочется избавиться от всей тревожности, что сидит внутри, корябая сердце. Из-за неё невозможно здраво мыслить. Пак прикрывает глаза, прислоняясь затылком к поверхности железной двери. Такая же холодная, как и кончики пальцев, онемевшие от нервозности. Наверное, к лучшему, что Яна нет дома, так ведь? Джей всю дорогу думал о том, что скажет ему, как посмотрит в эти бездонные глаза, сжимаясь от стыда, а в итоге все переживания оказались напрасными. Чонвон даже не ждал его.* * *
— Чонвон, блять, хватит! — Джей начинает злиться, медленно закипая. Его утро было испорчено. В очередной раз. — Я тебе уже вчера всё сказал, зачем снова мусолить эту тему? Не веришь — не надо. Только до меня не надо докапываться. Солнце уже давно встало, освещая квартиру приятным цветом. Безумно жарко, из-за чего хочется поскорее принять холодный душ, дабы освежиться. На кухне, где стоит Пак, пахнет превосходно: чем-то сладким и пряным. Желудок начинает завывать; кажется, Джей ничего не ел со вчерашнего утра. — Что ты мне вчера сказал? Это не аргументы, Джей, — как-то тяжело тянет Чонвон, прикрывая красные от усталости глаза. Его голос после нескольких минут громкого разговора садится, оседает, и слышны только мучительные вздохи, что заполняют всю кухню. — Я устал. Неужели нельзя сказать правду? Почему я должен каждый раз слушать одно и то же? Джей проходит к раковине, пытаясь абстрагироваться от зудящего ощущения где-то внутри. Жжётся. Чонвон только сильнее подливает масла в уже разгоревшийся огонь. Его громкий голос ударяет прямо по вискам, отчего просыпается желание закрыться руками, лишь бы ничего не слышать. — Я говорю тебе правду. Это ты не хочешь верить. Я тоже устал от вечных скандалов. Если нет никакого доверия в отношениях, так почему мы вместе? — Джей бьёт по больному, разрезая хрупкое и измученное сердце Чонвона. А тот так и застывает, разглядывая сонного и немного помятого Джея, которого обволакивают солнечные лучи. Кожа, неприкрытая одеждой, сияет. Каждый изгиб выделяется, привлекая внимания. И ведь невозможно не смотреть — Чонвон каждый раз проигрывает самому себе в этой игре, зная, что в глазах вселенская любовь. Он, кажется, выучил Джея наизусть, и ничего не может с этим поделать. Ему хочется сделать шаг вперёд, дабы оказаться совсем близко, протянуть дрожащие руки и крепко, почти мучительно обнять, зарываясь пальцами в шёлковые волосы. Хочется сказать, что все эти ссоры — глупость, а затем нежно поцеловать, закрывая глаза из-за щиплющих слёз и оставляя гнить глупое сердце дальше. Там, кажется, уже появились маленькие личинки, но Чонвону всё равно — он не обращает внимания. — Потому что я люблю тебя. Звучит глухо, практически на последнем выдохе. В этих словах, к сожалению, даже не осталось банальной надежды. Джей раскрошил её — беспощадно и необдуманно. Чонвон заполняет пустоту всем, чем может. И когда кажется, что сердце вновь работает в привычном ритме, а на душе спокойно, Пак снова всё портит, раскрашивая мир в чёрное и белое. — Тогда почему не веришь мне? — спрашивает Джей, поворачиваясь лицом к Чонвону. Знает, что зрительный контакт — его слабое место. — Потому что вижу, что врёшь, — Чонвон смотрит какую-то долю секунды, а потом отворачивается. Пак замечает, как трясутся его руки, как дрожит голос… И почему-то совсем не чувствует в этом своей вины. — Перестань, Чонвон. Я сказал, что был на работе. Не веришь, тогда я просто уйду, чтобы не слышать твои бредовые домыслы, — голова начинает болеть от скопившейся злости. Джей чувствует, как она готовится к тому, чтобы взорваться. Как же его бесят бессмысленные ссоры — от них уже блевать тянет. — Я ничего не прошу, кроме правды у тебя, — Пак уже не слышит ничего. Уходит в спальню, оставляя Чонвона наедине с самим собой. И даже тихие всхлипы не дотягиваются до сердца, чтобы как-то растормошить. Джей молча собирается, проходит мимо кухни, наспех надевает чёрные массивные кроссовки, явно неподходящие к костюму, и, хлопая дверью, выходит из квартиры. Позади остаётся океан из слёз, печали и боли. Но, к сожалению, не его.* * *
Джей некоторое время смотрит в одну точку, практически не дыша. Изнутри его съедают черви, а он будто бы и не чувствует этого. Порой неконтролируемая агрессия, что сидит внутри, мешает здраво мыслить. В то утро он вспылил, даже не пытаясь адекватно, как все нормальные пары, что встречаются уже долгое время, поговорить, выявляя корень проблемы. Чонвон не доверял ему — это было видно по глазам, сияющим подозрительным блеском, способным проникнуть в самую душу. И в то утро он снова, в очередной раз, не поверил ему. Наверное, поэтому Джей и ушёл. Он ненавидел, когда что-то шло не по плану, расписанному в голове. Ненавидел, когда его портили, разрывая на несколько кусочков, словно неудачный сценарий для фильма. Чонвон делал именно так: рушил всё, сам того не понимая. Ему нужна была правда, которую Пак не мог пока озвучить, а Джею — обычное спокойствие. И всё это вечно смешивалось в одну кашу, провоцируя ссоры. Рука тянется к карману классических, до безумия некомфортных брюк, медленно вытаскивает телефон, и Пак, не зная, зачем это делает, набирает Чонвону. Наверное, мысленно уже догадывается, что его так и оставят гнить в тишине. Гудки текут медленной патокой, а Джей продолжает ждать, кажется, почти не дыша. Сердце замирает, но не от того, что вот-вот должны взять трубку, а от предстоящего, скорее всего, разговора.* * *
— …вершиной развития античного искусства Винкельман считал «высокий» идеал красоты, спокойное величие, гармоническое единство душевного и телесного начал… — телефон, что мирно лежит рядом, снова издаёт вибрацию, привлекая внимание и смешивая мысли в одну большую кучу. Чонвон устало вздыхает, замолкая на несколько секунд, дабы снова, в очередной раз, собрать всю силу в кулак и продолжить. На часах где-то семь часов вечера — доброй половины всего университета уже нет в стенах, пропитанных знаниями — и только выпускные группы, которых необходимо хоть немного подготовить к предстоящем экзаменам, рассажены по разным кабинетам, внимая информацию. — Почему Вы просто не ответите? — рядом сидящая девушка мило улыбается, кивая на телефон Яна. Она, на самом деле, единственная, кто пришёл, чтобы послушать про нудную и скучную историю искусства, и Чонвон, как ни странно, этому рад. До этого ему пришлось заменить преподавателя по западной истории, повторяя весь пройденный материал за год, дабы студенты освежили память. И это, на самом-то деле, действительно взбодрило Чонвона, который готов был головой об стену биться, лишь бы не чувствовать какой-то дурацкой боли. — Это не совсем тот человек, с которым бы я хотел сейчас разговаривать. На экране который раз высвечивается до боли любимое имя, что, кажется, выжжено у Чонвона на тканях сердца. Там большие ожоги, потому что никто их не обрабатывает, не восстанавливает. Просто, наверное, некому. — Может, что-то случилось? «Нет, ничего не случилось, он просто снова давит на открытые раны». — Да, да… — шепчет, словно в бреду. Чонвон откладывает книгу, которую всё время держал в руках, выдыхает, надеясь, наверное, что сейчас вибрация прекратится и не нужно будет отвечать, а потом улыбается девушке и встаёт, направляясь к выходу из аудитории. Может, и вправду что-то случилось — почему Джей звонит столько раз? Никогда ведь так не делал, так что произошло? Мысли начинают крутиться со скоростью света, воздух исчезает — дышать нечем. Переживания. Они, на самом-то деле, пустые, необоснованные, но с Чонвоном всегда так, если дело касается Джея. Он боится, что может что-то случиться; что-то, отчего Ян точно сойдет с ума. А Джей слишком непредсказуем. Чонвон не может долго обижаться на него, потому что любит. Не может кричать, ругаться днями напролёт, а потом не плакать в подушку, боясь, что его могут оставить, бросить. Не может не отвечать на звонки неделями, как это делает Джей, когда у того плохое настроение. Ян дорожит не своей жизнью, а жизнью того, кого решил однажды пустить в сердце. И поэтому сейчас, дрожа всем телом, Чонвон проклинает себя, но всё равно отвечает. «Хоть бы это был именно он, а не кто-то другой», — бешено проносится в мыслях. — Чонвон? «Хорошо, хорошо, я рад, что это ты, Джей».