Dead Reckoning

Содержание: Второй раз лучше первого, а редька – не собака. Да и не кролик тоже. Хару уходит на кухню, а Макото приседает перед комодом и выдвигает нижний ящик – там он обычно оставляет свои вещи. Сменную одежду, которую он брал сюда, когда оставался с ночевкой, футболки после пробежки, заботливо выстиранные Хару, который так и не напомнил, чтобы он их забрал… У Макото в комнате тоже есть полка для Хару, и только сейчас осознание того, насколько они близки, доходит в полном объеме. Свое собственное место для вещей, как у настоящих пар – мурашки по коже. Трусов он не находит, но там есть свободные шорты со шнурком вместо пояса – подойдет. Все равно они скоро пойдут спать. До ярмарки − час на машине, а выехать придется рано, потому что завтра воскресенье, и там соберется много народу. Макото вытаскивает старую футболку, надеясь, что она придется впору. Его последний скачок роста пришелся на среднюю школу, но с прошлого года он много добавил в мышечной массе. Макото вытаскивает книжку Рея и кладет ее на комод, чтоб случайно не намочить. Взяв одежду и достав свежее полотенце, он направляется в ванную. Он не просто замывает пятна под краном, а отстирывает свою… скомпрометированную одежду, используя мыло для рук. И так неловко до ужаса, и не хочется, чтобы Хару занимался еще и этим. Закончив, Макото залезает под душ. Обычно там он ни о чем не думает, просто расслабляется, но сейчас его рассудок слишком взбудоражен. Всего сорок восемь часов назад он точно так же принимал душ перед последней ночью в Токио, радуясь скорой встрече с Хару, но уверенный, что тому нравится Рин. Логика подсказывала, что придется долгие годы скрывать ото всех свое разбитое сердце. А теперь все изменилось, хотя в то же время и нет. Даже после этих поцелуев и интимных прикосновений Хару по-прежнему остается собой. И Макото, лаская его, чувствует, что идет по хрупкому льду и может провалиться в любой момент. Он верит, что у Хару есть к нему чувства, но не понимает, чем их заслужил. Макото всегда понимал, что Хару считал его лишь чуть меньше раздражающим, чем всех остальных – не особо радужные предпосылки для любви. Да, Хару признался, что скучал (характерным для себя странным способом, но все-таки!) То есть его чувства из серии: что имею – не ценю, потеряю – плачу? И Хару может в любой момент устать от него и снова вернуть их отношения на стадию "не подходи слишком близко"? От одной мысли об этом Макото становится так плохо, что в горле застревает ком. Кажется, он ужасный друг, раз думает только о том, что может лишиться физического контакта, и совсем не ценит, что его подпустили ближе. Вдруг он по-настоящему и не любит Хару? Макото смывает остатки пены и искренне желает чуть больше походить на Нагису. Тогда бы он не изводил себя вероятностями, а просто радостно довольствовался тем, что имеет в данный момент. Хотя… а вдруг Нагиса так же переживает из-за подобных мыслей, как Макото? Чужая душа − потемки. Если его это волнует, проще спросить у Хару и прояснить ситуацию. Ведь перво-наперво они друзья, а потом уже все остальное. Футболка чуть жмет в плечах, но носить можно. На кухне Хару нет. В гостиной сервирован маленький ужин на двоих – скумбрия на гриле, рис, ломтики маринованного баклажана, мисо быстрого приготовления, но там тоже никого. Макото недоуменно чешет в затылке и поднимается наверх. Хару обнаруживается в спальне. Лежа на кровати, он листает пособие Рея, держа книгу на вытянутой руке. − Так вот ты где, − улыбается Макото. – Вижу, тебе все-таки это интересно. Хару удостаивает его мимолетным взглядом: − Я и не говорил, что меня такое не интересует. Просто тогда был неподходящий момент. Макото садится рядом и, вытянув шею, заглядывает ему через плечо. На открытом развороте только текст, без картинок. − Ты что-то долго, − Хару захлопывает книгу, не давая прочитать ни строчки. – Только не говори мне, что стирал вручную. − Мне не хотелось заставлять тебя этим заниматься, − Макото смотрит, как он переворачивается на бок и тянется, чтобы положить книгу рядом с будильником. От плавной грации Хару всегда перехватывает дыхание, и нет разницы, где он двигается – в воде или на суше. Футболка задралась, и отчаянно хочется прикоснуться губами к обнажившейся коже. Кажется, он совсем пропал. Хару смотрит на него чересчур пристально, и Макото собирается встать и сказать, что надо бы поужинать, пока все не остыло, но его хватают за руку: − Иди сюда. Макото подчиняется, сразу забывая о еде. Раньше его приводил в недоумение тот факт, что Хару может часами просто лежать в воде, но теперь он чуть лучше понимает его. Невозможно насытиться ни поцелуями Хару, ни его ласками. Сначала Макото сидел на краю кровати, наклонившись к Хару, но вскоре он с удивлением обнаруживает себя опрокинутым на спину, совершенно не помня, как это произошло. За окном сгущаются сумерки, но весь остальной мир сейчас как будто в другой галактике. Наконец Хару отодвигается достаточно далеко, чтобы сказать: − Т-твое лицо… Макото удивленно переспрашивает: − Мое лицо? Кивнув, Хару отводит взгляд: − Раньше… Я не видел выражения твоего лица, когда ты… м-м… Когда это случилось, − он краснеет. − И-извини… В следующий раз… − "В следующий раз"?! Он с ума сошел, такая самонадеянность… Хару касается кончика его носа открытой ладонью, прикрывая и рот: − Сейчас. Покажи мне сейчас. От щек Макото можно прикуривать. − Ты же понимаешь, что я не знаю, какое у меня в этот момент выражение лица… Ответный взгляд полон такого упрека, что до него доходит: − У тебя… снова? Так быстро? Хару приподнимает бровь, с намеком поглядывая в район его паха, словно говоря: "Тут не только у меня подобная проблема". − Ох, я понял, − шорты Макото выглядят так, будто пытаются бросить вызов гравитации. – Подловил. – Интересно, когда-нибудь он сможет говорить на подобные темы, не сгорая со стыда? Приподнявшись на его бедрах, Хару задирает ему футболку до самых подмышек и снова целует, почти небрежно, одновременно развязывая шнурок на шортах и приспуская их вниз. Накрыв член ладонью, он сжимает его и сразу же отпускает, медленно усаживаясь обратно. Пальцы скользят по животу. Удивительно, как Макото еще не взорвался, ведь Хару упорно смотрит именно туда. Он отворачивается, закусывая губу и пылая от смущения, ведь возбужден так, как никогда раньше. Хочется верить, что он сможет кончить без каких-нибудь странных возгласов, и очень стойкое желание закрыть лицо руками, но нельзя, ведь Хару сказал, что хочет видеть. В первый раз все произошло как-то чересчур быстро и сумбурно, а сейчас Хару ласкает его так настойчиво, словно его единственная цель – доставить Макото как можно больше удовольствия. Если бы он проделал такое раньше, то Макото кончил бы максимум через три секунды. Его первые робкие прикосновения чуть неуклюжи, потому что чужой член сперва ощущается немного странно, но потом привыкаешь и уже нормально. Хару быстрее приспосабливается к непривычному положению руки, и вот то, что он делает подушечками пальцев, точно считается незаконным в нескольких префектурах как минимум. Макото тянется к нему, и Хару склоняется для поцелуя, опираясь на свободную руку. Так приятно, что выдох поневоле превращается в стон, а кулак на его члене сжимается. Макото вслепую шарит по чужим ягодицам, пытаясь избавиться от мешающихся шорт и снова коснуться кожи, и Хару ерзает, приподнимаясь, чтобы облегчить ему задачу. Макото заглядывает ему в глаза, спрашивая разрешения прикоснуться, но Хару отрицательно качает головой и ложится сверху. Их члены соприкасаются. Кожа там очень нежная, а от жара и твердости Макото сходит с ума, ощущения гораздо сильнее, чем раньше, и он выдыхает так резко и громко, что сам вздрагивает от неожиданности. Хочется что-то сказать Хару, но глаза у того такие темные и глубокие, что он тонет, растеряв все слова. Хару снова целует его, и Макото кладет руки ему на плечи, растворяясь в горячей влажности поцелуя. Сладко тянет внизу живота. Хару почти не двигает рукой, толкаясь лишь бедрами, и Макото до безумия хочется, чтобы на потолке было зеркало. Тогда он мог бы не только чувствовать, но и видеть Хару. Он еле заставляет себя разорвать поцелуй. − Я скоро… − выдавливает Макото, и Хару немного приподнимается. Ужасно стыдно, но он собирается показать Хару то, что тому не терпится увидеть. Он согласен отдать все, чего только пожелает Хару, и не имеет значения, даже если это будет странно или унизительно. И осознание этого мешается с возбуждением, возрастая до предела – Макото выгибается и кончает, силясь назвать Хару по имени, но дыхания хватает только на первый слог. Хару замирает, когда Макото выплескивается себе на живот, и через некоторое время опускается ему на бедра. Макото тянется к его члену, и на этот раз Хару разрешает прикоснуться. До оргазма он доходит меньше чем за минуту. Макото рад, что был первым; успев отдышаться, он замечает все те мелкие признаки, свидетельствующие о том, что Хару на пике – его дыхание становится быстрым и неглубоким, губы приоткрываются, он запрокидывает голову, подаваясь бедрами вперед и застывая так, сгребая простыни в кулаки. А звук, с которым он кончает, – протяжный выдох, которому чуть-чуть не хватает до полноценного стона, – должен быть признан национальным достоянием. Хару падает на него, зарываясь лицом в подушку, которая сначала лежала под головой, но пока они ласкали друг друга, оказалась где-то слева. − Макото… − едва слышно шепчет он. Тот поворачивается, неуверенно целуя его в щеку: − Что? Ты в порядке? − Больше никому не позволяй видеть себя таким, − говорит Хару, приоткрыв один глаз. Он выглядит так решительно, что сердце замирает от счастья. Неужели он действительно думал, что быстро надоест Хару? Макото улыбается, пытаясь без слов выразить свое состояние: − Хорошо. Хару закрывает глаза и делает очень глубокий вдох: − Прости, если я ляпнул что-то не то. − Он садится, не дожидаясь ответа, а потом тянется под кровать за упаковкой салфеток и передает их Макото: − В следующий раз нужно будет снять всю одежду, − отмечает он, придирчиво изучая пятно на своей футболке. Макото не знает, кто из них его посадил. Он вытирает живот, разрываясь между восхищением от уверенных действий Хару и желанием уткнуться лицом в кровать, потому что сейчас прозвучало четкое обещание – у них будет следующий раз. Приведя себя в порядок, они спускаются вниз, разогревают еду в микроволновке и ужинают перед телевизором. − Я хочу принять ванну, − говорит Хару спустя какое-то время. – Не могу успокоиться. Макото кивает, собирая посуду, хотя ему немного больно от его слов. Ведь это же он всегда мог успокоить Хару лучше всех остальных! Когда у того умерла бабушка, он часто звонил Макото и ничего не говорил. И Макото зажимал трубку между ухом и плечом, продолжая заниматься своими делами и слушая тихое дыхание Хару на другом конце линии. А потом Хару говорил спасибо и вешал трубку. Он никогда не объяснял своих мотивов. Первые звонки расстраивали до слез, потому что Макото безуспешно пытался заставить его отвечать, но потом он понял, что Хару просто не хочет быть один, но и в то же время не хочет никого видеть и ни с кем разговаривать. "А теперь не смогу, − думает он, вытирая руки полотенцем. – Я могу или возбуждать его, или успокаивать, нельзя иметь все и сразу". Выключив телевизор, он поднимается в спальню и битых пятнадцать минут не может решить, вытаскивать ли запасной футон. Скорее всего, Хару хочется спать в одной кровати, ведь вчера он ясно дал это понять, но еще он сказал, что не может успокоиться, поэтому не лучше ли им лечь отдельно, чтобы пока не трогать друг друга? При мысли о ласках по телу бегут мурашки, и Макото поспешно вытаскивает футон из кладовки. Для Хару очень важно сохранять хладнокровие, и совсем не хочется стать причиной раздражения. Сила желания, затапливающего Макото, когда они дотрагиваются друг до друга, пугает его самого, а для такого сдержанного человека, как Хару, это должно быть втройне тяжело. Он расстилает футон рядом с кроватью, ставит будильник, ложится и через пару минут проваливается в сон. Лунный свет, пробравшийся в щель между неплотно задернутыми шторами, будит его посреди ночи. Хару лежит рядом, положив руку ему на талию. "Да я просто гений дедукции", − мысленно хлопает себя по лбу Макото и нажимает на наручных часах, которые забыл снять, кнопку подсветки. Еще слишком рано. Он крепче прижимает к себе чужую ладонь и засыпает. *** − Хару, посмотри на эту редьку! – кричит Ран, возбужденно махая руками. – Правда, она похожа на кролика? Хару вдумчиво инспектирует корнеплод: − Больше на собаку, − выносит он вердикт. – У кроликов уши длиннее. − Ма-ам, а мы купим эту кролередьку? – вопит Ран, уносясь прочь. − Твое мнение проигнорировали, − говорит Макото, а Хару пожимает плечами: − Собака или кролик, все равно это редька. Он фыркает от смеха: − Слышал бы тебя наш учитель литературы! − Я сказал что-то поучительное? − Скорее, философское. Хару закатывает глаза: − Это же просто редька. Макото всматривается в надвигающиеся с запада тучи. − Я хочу тебе кое-что показать, − говорит он, но Хару уже отошел. Макото обнаруживает его у третьей палатки, запихивающим в сумку гигантский пучок лука. Он морщится: − Гадость. − Но полезная, − уточняет Хару. – Это же ты вечно твердишь, чтобы я правильно питался. − Нет, это моя мама, − протестует Макото. – Я бы позволил тебе съесть всю скумбрию в мире. − Но в глубине души все равно не одобрил бы, − пожимает плечами Хару. – Так что ты хотел мне показать? Он замирает, пораженный: − Думал, ты меня не услышал. Хару заливается румянцем: − Я слушал. − Давай купим фруктового льда, и тогда я покажу, что собирался. Они подходят к палаткам с закусками, которые только начинают открываться. Все-таки они приехали очень рано, чтобы иметь возможность нормально скупиться. Такими темпами он будет дома еще до полудня, как раз останется время, чтобы подготовиться к школе, поскольку после возвращения Макото почти ничего не делал. Не хочется расставаться с Хару, но нужно взять себя в руки и заняться хотя бы тетрадями. У них остался последний семестр до выпускного. Взяв две порции льда, – лимонный для Хару и клубничный для него самого, − Макото направляется к маленькому столику возле палатки. Он оглядывается и садится, опуская холодный стаканчик на стол. Хару следует его примеру. − Три года назад, − начинает он, − был такой же солнечный день. Мы приехали сюда перед последней четвертью средней школы, сидели и болтали об этом, помнишь? – ну, говорил-то один Макото, а Хару просто лакомился льдом, в тот раз он был со вкусом лайма. Еще и смотрел слегка раздраженно, будто Макото отрывал его от чрезвычайно важных дел. − Что-то смутно. Мы же каждый год сюда приезжаем. − Тот раз стал особенным, − Макото показывает на обшарпанный указатель около дороги, ведущей от ларьков с едой к продуктовым палаткам. – Рен пытался выкопать его, а ты ему помешал. − О, − кивает Хару, − это я помню. − Он как раз засунул в рот целую ложку колотого льда, и так и говорит, не вынимая ее. – Рен тогда сказал, что этот знак слишком старый, и если спрятать его получше, они поставят новый. − А ты пошел туда и сел рядом с моим братом на корточки, − сердце начинает биться с бешеной скоростью, даже приходится сделать глубокий вдох, чтобы продолжить. – А потом улыбнулся. Я не знаю чему. Но тогда я почувствовал себя таким счастливым, что готов был взлететь. Хару достает изо рта ложку и с удивлением переспрашивает: − Счастливым? − Потому что ты улыбался. Ты редко это делаешь, поэтому каждая твоя улыбка для меня как маленькое сокровище. − Неправда, − Хару хмурится. – Я просто… − Я знаю, Хару-чан, − говорит Макото. – Знаю. Но я пытаюсь сказать, что именно в тот момент понял, что люблю тебя. И каждый раз, когда ты улыбаешься, я чувствую себя бесконечно счастливым, что бы ни вызвало эту улыбку.