Снисхождение Метиды

Michael Bublé — Such a Night

Это катастрофа. Криминал. Апофеоз. Чонгук приходит играть в баскетбол минимум дважды в неделю. Чонгук подвозит Тэхена до колледжа. Чонгук периодически заглядывает на ужин и даже смотрит с Кимами второй сезон «Гримм», хотя в глаза не видел первый. Начинает казаться, что от того, как Тэхен скрипит зубами от неудовольствия, они скоро скрошатся нахуй. Последнюю неделю он проводит как на иголках, и степень интоксикации Чонгуком зашкаливает настолько, что Тэхен в конце концов сдается и дрочит на их «по-соседски дружелюбного» соседа… с завидной периодичностью. С Чонгуком сложно. Игнорировать. У них, блять, даже вкус в музыке одинаковый — он ставит в машине любимые плейлисты, и Тэхен с удивлением узнает в песнях те, которые наполняют собственный Спотифай. И это еще не считая того, как сильно Тэхен старается держать дистанцию, потому что единственное, что он искренне хочет с ней сделать — сократить, свести к нулю, уничтожить. Начинает казаться, что вокруг него выстраивают хрупкий карточный домик, который от одного неправильного выдоха разлетится и погребет под останками. Сначала Тэхен порывается спустить последние отложенные деньги на то, чтобы свалить из Ист-Поинта на недельку и прокатиться по стране, но становится совестно тикать из города, не прожив там и сезона. Он откладывает идею о путешествии до лучших времен и ближайшего брейкдауна — и почти смиряется с реальностью. Воплощением пресловутого «почти» становятся регулярные набеги на «Меньшее зло». Тэхен успевает привыкнуть к тому, что Юнги позиционирует себя Салемской ведьмой с алиэкспресса, и закрывает глаза на то, что воспринимать его всерьез пагубно для психики. Чайная лавка, кстати, среди местных рассматривается отнюдь не как место для распития травяных напитков, а вполне себе пристанищем колдуна. К Юнги вовсе не понарошку заглядывают жители Ист-Поинта за раскладом на таро, денежным заговором и прочей лабудой, застав которую однажды, Тэхен решает больше никогда не задавать этому розоволосому чучелу вопросы. Опасно для жизни — в ответ на любой скептицизм Юнги вытаскивает колоду и утверждает, что видит приближающуюся кровавую расправу. Страшен Юнги оказывается как в гневе, так и в его отсутствии. Октябрь наконец золотит деревья, раскрашивая Ист-Поинт в живописные осенние цвета, приходится прикупить себе куртку потеплее — ветра с гор иногда налетают нешуточные. Тэхен продолжает колесить по городу на велике, — старательно избегая того, чтобы его маршрут пересекся с дорогами, которыми ездит Чонгук, — и чаще обычного обновляет полумертвый инстаграм постами со всем, что цветет или чахнет. Сегодня он привычно сворачивает к «Меньшему злу» после пар и тратит минут десять, фотографируя украшенную в хэллоуинские декорации лавку. К празднованию Дня Всех Святых Юнги подходит со всей серьезностью — заранее выскабливает тыквы, нарезает бумажных летучих мышей и даже клепает из сподручных материалов чучело, которое призвано отпугивать злых духов от его обиталища (хотя злее Юнги еще поискать). Тэхен даже помогал с украшениями накануне и немного проникся эстетикой. Лавка выглядит зловеще-впечатляющей как снаружи, так и внутри — пересекая порог, Тэхен путается в искусственной паутине и подвисает на том, как таинственно мерцает пламя расставленных повсюду свечей. Редко кто из местных засиживается внутри, но атмосфера подбирающегося праздника привлекает жителей, так что, зайдя внутрь, он не удивляется при виде посетителя, примостившегося за столиком с чашкой и книгой. Запах тыквы и апельсинов, корицы и кардамона наполняет воздух, к нему прибавляется и аромат свечей — что-то тяжелое, похожее на свежесваренный глинтвейн. Юнги декорирует не только помещение, но себя самого — встречает гостей, натирая стойку в остроконечной шляпе, на которой примостились веселенькие фигурки мышей, кошек и воронят. В длинном фиолетовом плаще, с торчащими из-под шляпы волосами цвета сахарной ваты он похож на героя мультфильма, сбежавшего с киноэкрана просто, чтобы вызвать вздох восхищения у прохожих. С антуражем он справляется на пять с плюсом. Уже на подходе Тэхен видит, что колдун находится в пакостном настроении: неистово сверлит взглядом единственного посетителя, машинально двигая рукой с тряпкой. Он чуть не сшибает приткнувшуюся на краю игрушку огромного паука, но не замечает и этого. — Выглядишь угрожающе даже для себя самого, — произносит Тэхен после стандартного приветствия. Юнги бросает на него короткий взгляд исподлобья и вновь вперивается глазами в читающего гостя. Даже не обзывается, а ведь к его не лишенным фантазии пикетам Тэхен успел привыкнуть. Он следует примеру колдуна и рассматривает посетителя. Ничего особенного, тем более в профиль, не замечает: выжженые до белесого волосы, куча сережек в ушах, объемный зеленый худи и выражение крайней степени концентрации на лице — уткнулся в книгу, отрешившись от мира. Изредка потягивает чай из кружки и надкусывает печенье, кокетливо выглядывающее из миски рядом. — Полтора часа уже сидит, — шипит Юнги, не оборачиваясь. Его рука начинает двигаться с немыслимой скоростью — Тэхену приходится мягко отобрать тряпку и сунуть ему первую попавшуюся банку со стойки. Юнги машинально открывает ее и принимается крошить в пальцах оказавшиеся там высушенные цветочные бутоны. — А в чем проблема? Сюда не за этим приходят? — Подозрительный он. У меня аж вот тут вибрирует, — тычет себя в грудь, напряженно сведя осветленные брови, — А чуйка меня никогда не подводит. В тот момент Тэхен осознает, что чуйка-то, может, Юнги и не подводит, но вот правильно распознавать ее сигналы он еще не научился. Он оглядывается на посетителя. На такие губы у кого хочешь завибрирует — даже сбоку видно. — Ты с ним хоть парой слов обмолвился? Отъебись от человека, сидит себе, читает. Ты его по-любому смущаешь — вылупился как голодный волк на кусок мяса. — Ты меня с Чонгуком не сравнивай, — еще один гневный взгляд и снова в сторону, — Я ему болиголов в чай подсыпал. У Тэхена натурально челюсть отваливается. Если Юнги таким образом обращается со всеми подозрительными субъектами, встает вопрос, как его еще не привлекли. Он резко дергает Юнги за грудки, вынуждая приблизиться и обратить на себя внимание, и тихо цедит в лицо: — Во-первых, он тебе Сократ или кто? Во-вторых, откуда, блять, у тебя болиголов? Ты тут цианида под стойкой не хранишь случайно? Привычная усмешка с налетом похуизма искривляет губы Юнги, и он довольно деликатно для своего темперамента отводит от горла чужие руки. — Шутка. Если травить, то без свидетелей. — Пиздец. Вот вообще не успокоил. — А сам-то чего нервный такой? — окинув собеседника оценивающим взглядом, Юнги совершенно верно подмечает его состояние и хмыкает. Настает очередь Тэхена обороняться. Почему людям всегда так интересно разговорить интроверта? Глядя на Юнги, он сетует: почему экстраверта никогда не просят завалить ебало? Ответ приходит довольно быстро: потому что экстравертов все любят, даже если они ведьмы с припиздой. Пытаться им противостоять — все равно что кинуть гранату в жерло вулкана и надеяться, что не ебанет. Поразмыслив, Тэхен признается: — Я бы, с твоего позволения, наебашился. Он вполне откровенен: притирки Чонгука и прочие дела амурные не дают ему покоя уже больше недели, а самый эффективный защитный механизм в его практике — накатить. Тем более, у Тэхена большие проблемы по части того, как заводить друзей. Наверное, поэтому его тянет к Юнги. Он сам — одна большая проблема, но обладает неоспоримым шармом, который притягивает как мотыльков — яркий свет. Его заявление вынуждает Юнги отвлечься от попыток испепелить посетителя взглядом, он даже присвистывает. — Чонгук? Гадалка ебаная. — Он самый. Взгляд у Юнги глубокий как детский бассейн, но он внятно оценивает масштаб ситуации и даже выражает некоторую степень обеспокоенности. Если Юнги вообще способен беспокоиться хоть о чем-то — он то ли постоянно навеселе, то ли волнение у него атрофировалось на стадии зародыша. Колдун драматично вздыхает: — Ненавижу тот факт, что он запретил мне вмешиваться. — Чонгук запретил тебе вмешиваться? — вскидывается Тэхен, и ему мгновенно становится жарко. Как и любое действие Чонгука, это вызывает в нем волну негодования, смешанного с восторгом. — С меня — водка и сок, с тебя — притвориться, что я умею держать язык за зубами, — он вновь поворачивается к посетителю и вдруг орет на весь зал, — Уважаемый! Мы закрываемся, извольте покинуть помещение. И делает это с откровенным удовольствием. Парень вскидывает голову, дезориентированный внезапным криком. Он бегло смотрит на настенные часы в паутине и на удивление спокойно отвечает: — Часы работы до семи. И пусть, когда он поворачивается в анфас, Тэхен вполне понимает, откуда у Юнги вибрации в грудине, — лицо у парня натурально кукольное, — он не мешает гостя выпроваживать. — Ничего не могу поделать. Моему другу срочно нужно наебашиться. Юнги не выглядит так, будто преждевременное закрытие и недовольный посетитель принесут ему проблемы, но Тэхен волнуется за них двоих, раз уж их горе-гадалка так не умеет. Ну и доставить ему немного дискомфорта тоже хочется. Поэтому Тэхен окидывает гостя взглядом торговки с базара и подает голос: — Хочешь с нами? У нас есть водка, сок и таро с камасутрой. Судя по виду Юнги, он может придушить и забальзамировать Тэхена прямо посреди лавки, невзирая на свидетелей. — Предвидится немного насилия, мсье, — ему и в голову не приходит смолчать. Он замахивается на Тэхена банкой, пока тот паскудно ржет, — Но вряд ли в вашу сторону. Парень удивленно моргает, а после неторопливо встает и, передернув плечами, идет в их сторону. — Давай и в мою тогда уж. Заводит. Тэхен спешит спасти положение, когда настает очередь Юнги разинуть рот от удивления. — Просто закрой глаза на это недоразумение, — машет он рукой, — Желательно вообще навсегда. Юнги искренне верит, что вести себя непотребно — стиль жизни, который ее облегчает. — Звучит хайпово, — пожимает плечами парень, приблизившись. Ростом он оказывается мелкогабаритный, если не крошечный, — Расшатывать границы чужих людей весело, пока не пагубно для них же. Взгляд, с которым Юнги поворачивается к Тэхену, вмещает в себя столько, что тот сначала даже теряется. Не разобрать, собирается ли Юнги метнуть в гостя банку или встать перед ним на колени. — Подождите здесь, я за противоядием сбегаю. — Только не говори, что не шутил про яд в чае, — меняется в лице Тэхен. — Какой яд? — Спокойно, Джульетта, — улыбка Юнги делается обворожительной, — Ты только что заслужил себе амнистию. Что бы это ни значило. Юнги исчезает, оставляя Тэхена с четким ощущением, что его придурошное амплуа — не более, чем изящный маневр, к которому он прибегает исключительно часто, но больше для проформы. Как будто избирает тактику, после которой людям придется дофантазировать контекст, если захочется. А им всегда захочется. — Я Чимин. Он правда отравил мой чай? — поворачивается к нему парень с растерянным выражением лица. И что остается, кроме как исправлять положение? Тэхен поверить не может, что прикрывает Юнги. — У него с шутками так же плохо, как с манерами. Не бери в голову, — он протягивает ладонь с неловкой улыбкой, — Тэхен. Они жмут руки, и он старательно делает вид, что не замечает, как Чимин рассматривает его шрам и разные глаза. Заставляет себя не отвести взгляд и страшно гордится тем, что получается. Одно дело — общаться с Юнги, которому похуй, и другое — с новым человеком, которому сложно скрыть свой интерес. Когда Юнги возвращается, они уже успевают немного поболтать, а внимание Чимина привлекают стеклянные банки, хаотично расставленные тут и там. — Щас как намешаем, маму родную в пьяном угаре не узнаете, — вылетает колдун из-за шторы, удерживая на весу сразу несколько бутылок. Неудивительно, что таинственные альковы лавки скрывают даже вино-водочный ларек. — А это что такое? — Чимин тычет пальцем в одну из банок, вынуждая Юнги резко затормозить и обратить на них взгляд. — Оу. Это крысиные хвосты. Все мыши да крысы, вздыхает Тэхен мысленно. К подобным сюрпризам он успел привыкнуть — уже и не передергивает. Интересно, а Чимин правда думал, что зашел в чайную? С диковинным антуражем и хозяином. — В смысле декоративные? — округляет тот глаза. Юнги фыркает, сделав самодовольное лицо. — Дилетантство. Какое заклинание сработает с декоративными? Тэхен чувствует некое родство с Чимином — ему тоже пришлось пройти тернистым путем ахуя, отрицания и торга, прежде чем уверовать в то, что Юнги произносит это на серьезных щах. — То есть ты ловил крыс и отрезал им хвосты? — Прелесть моя, чисто технически, мне не пришлось их отлавливать: они сами бегут на зов, стоит мне… — Юнги, — Тэхен вовремя обрывает его восторженный поток мысли — слишком много впечатлений для одного дня, — Никакой крипоты, пока мы по стаканам не разлили. В противовес всему, что Тэхен мог ожидать от их нового знакомого, Чимин рассеянно усмехается и выдает: — Забавный он. Ну что, наебашимся? Они наебашились. Какими бы приблудами Юнги не промышлял, а мешать коктейли на скорую руку он наловчился знатно. Тэхен теряет счет стаканам, больше занятый разговором с их новым знакомым, которого при ближайшем рассмотрении даже колдун признает сносным. Юнги подрубает старый магнитофон, который пусть и дышит на ладан, но кассеты крутит исправно, так что пьют они под хиты девяностых вперемешку с томными джазовыми композициями, под которые в состоянии опьянения тянет стоять на месте и раскачиваться как припадочный, фантазируя о несбыточном. Этот этап тоже не проходит мимо. Сразу после бирпонга с водкой в сервизных чашках вместо пива, — алкоголь Юнги держит исключительно тяжелый; после пьяного «я никогда не», обсуждения на тему «раньше было лучше» касательно всего, что их не устраивает, и слезливого диалога о комплексах. Водка распаляет и сближает до той степени, что Чимин заплетающимся языком даже спрашивает Тэхена: — Давно у тебя шрам? Они сидят на полу, постелив на плитку старые пледы, после неудачной попытки спиритического сеанса, — Юнги не в настроении и духи выебываются. — Лет с семи, — полулежащий Тэхен задумчиво почесывает подбородок. У него на кофте обширное влажное пятно, появившееся после попытки подкинуть чашку, не разлив содержимое на спор. — В школе буллили, наверно? Чимин Тэхену нравится. Настолько, что он не злится, когда тот ступает на опасную тему. Его любопытство такое же безобидное, как и сам парень. Они успели узнать, что Чимин, — нихуя себе, — старше аж на три года, колледж уже закончил и работает грумером. От последнего Юнги пришел в истовый восторг и потребовал приглашение на посмотреть и потискать животных. Способы пригласить на променад у него спорные, но работают — Чимин соглашается. Странным образом он пьянеет медленней всех и остается при своей флегматичности, даже выжрав бутылку водки с соком, что не убавляет незатейливой привлекательности образа. По тому, как с каждой опрокинутой в себя чашкой Юнги все больше сверкает глазами в чиминову сторону, Тэхен выкупает, что все претензии колдуна ввиду своей беспочвенности давно канули в лету, уступив место нарастающему интересу. — В корень зришь, — тянет он, роняя голову на согнутую в локте руку, улегшись поудобней. На полу прохладно, но концептуально. Свечи еще эти вокруг, запах таинственности и спирта, — Знаешь, как меня звали? Красавчик. Ну, типа потому что я им не был. Юнги пьяно ухает, пытаясь в смех, но он слишком расслаблен для конкретных телодвижений. А вот Чимин ржет в голос. — А меня губошлепом звали, — произносит сквозь смех, — Ну ты понял, почему. — А меня припизднутым! — встревает Юнги, — До сих пор вон… — Так выпьем же за долбоебов, и чтобы их больше не было в нашей жизни, — поднимает чашку Тэхен, оттопырив мизинец. — Дружище, будем откровенны, это затруднительно. — Вот избавимся от тебя и шито-крыто. Они снова смеются, снова пьют, а Майкл Бубле на фоне ностальгирует о поцелуях в лунном свете и любви, которая заканчивается с рассветом.На волне признаний Чимин рассказывает, как его травили за излишне женственную внешность и пристрастие ко всему милому и романтичному. Тэхену страшно нравится тот факт, что Чимин не боится подводить глаза и наносить тинт на губы, которые стали предметом множества тычков и насмешек. Он приходит в восторг, когда Чимин показывает им фотки своих поделок из дерева, на которых выжигает разную дребедень вроде сердечек и цитат из песен, и рисует на одежде инфантильные картинки. Они как будто похожи — загнанные и злые на всех и себя самих за то, что такие, какие они есть. Тэхен тоже хочет перестать стесняться себя по-настоящему, забыть пресловутое «красавчик», брошенное с издевкой, знать и принимать свои изъяны и очарование. Чимин изящный и пленительный, он как будто вдохновляет на подвиги. Люди постоянно требуют, чтобы ты изменился. «Тебе так лучше». Кому лучше, хочется спросить? Не делай то, не делай это. Вставай в ряд к остальным и следи, чтобы ни в коем случае не выделиться. Допившись до откровений, Тэхен рассказывает про то, как издевались над ним, как до сих пор страшится, что все повторится снова, как избегает людей в попытке оградиться от потенциальной опасности. Вспоминает и мелкие пакости, и драки, и дебоши, которые нарочно устраивал назло одногруппникам, чтобы считали ебнутым и держались подальше. И как это не срабатывало и усугубляло ситуацию, тоже делится. Юнги это заставляет побагроветь и неистовствовать. — Дружище, это полная хуйня, — в порыве чувств он даже хватает Тэхена за плечи и горячо обнимает, тут же отваливаясь, как старая штукатурка со стены, — Клянусь, мы тебя здесь в обиду не дадим. Одно слово, и Чонгук любому козлу за тебя морду набьет! — А за меня? — пищит Чимин, булькая водкой из чашки у лица. — А за тебя — я, Джульетта. Вот до этого они допиваются. Братство бутылки, клятва на крови (в перспективе, — Юнги такую хуйню пока никто не доверяет), один за всех и все за одного. В приподнятом настроении, заручившись обещаниями быть вместе вечно, они кое-как закрывают лавку в три руки и вываливаются в прохладу улицы. Чимин проголодался, поэтому они совершают набег на Бургер-Кинг, откуда Тэхен выходит в пластиковой короне и обляпавшийся мороженым, потому что руки у Юнги из жопы растут. По итогу их триада носится по пустынным улицам полночи, выкрикивая рандомные слова песен и странного наполнения лозунги, фоткается с уличными собаками, плачет, не имея возможности забрать их домой, коронует Тэхена и посвящает Чимина с Юнги в рыцари. Пытается добраться домой так, чтобы не спалиться в том, что неистово надрались и поссорились с выглянувшей на их ор старушкой. У Тэхена заплетаются язык и ноги — последние оказываются слишком длинными для адекватного использования, и он то и дело кренится и падает, падает и кренится. — Сокджин не должен понять, что я пьяный, — воет он, повиснув на плечах у Юнги, который параллельно держит и его, и Чимина за шиворот, чтобы не убежал играть в прятки в парке, — а он порывался. — Ты самый трезвый в королевстве, чува-а-ак, — тянет тот, захлебываясь смехом, и все снова идет кругом, плывет и вертится, как будто их запихнули в центрифугу и хорошенько раскрутили. Что бы не намешал Юнги в коктейлях, оно свое дело сделало. Вопреки здравому смыслу, Тэхен доверяет происходящему: каждому не лишенному эмоциональности алкогольному выпаду, каждой нелепой шутке и падению. Он получает ровно то, что хотел — забвение той восхитительной степени, когда кондиция не пропускает в битком набитый эндорфинами мозг ни одной паскудной мысли о пирсинге в нижней губе, татуировках и голосе, от которых пытается сбежать на ежедневной основе. Тэхен не думает о Чонгуке, — по крайней мере, не думает в тоскливом регистре, — о промежуточном экзамене по французскому, о том, как будет объяснять это Сокджину… он не думает. Не думать — потрясающе. Наутро он обнаруживает, что всю ночь постил сториз о происходящем, а где-то между вторым и третьим часом на него подписался Чонгук. Он клянется больше никогда не брать и капли в рот — и позорно проваливает миссию уже через две недели. Настает время праздновать Хэллоуин.