Grover Washington, Jr. & Bill Withers — Just the Two of Us
— То есть я на залепт… запел… заплетающихся ногах посреди ночи должен лезть с тобой на гору? — с трудом выговаривает Тэхен, согнувшись напополам и пытаясь отдышаться. Перед его глазами едва различимо чернеет влажная земля, пахнет преющей листвой, а над головой деревья сплетаются в единую паутину на фоне застланного облаками неба. Помимо того факта, что лес ночью — место не самое вдохновляющее, он не уважает то, что они за каким-то чертом бросили машину у подножия холма и нещадно третируют его дохлые мышцы и упитый рассудок физическими нагрузками. — Я с удовольствием понесу тебя на руках, но ты ведь не дашься, — по голосу слышно, что Чонгук улыбается, скотина такая. И ведь даже не запыхался, сколько не идут. — Не дамся… живым — не дамся, — пыхтит Тэхен, вынужденный продолжить движение, — Я не уверен в успехе этого мероприятия от слова совсем, — он и правда ожидал чего-то более интригующего, когда Чонгук бесцеремонно утащил его с вечеринки, предложив протрезветь в интересном месте, — Куда ты идешь? Тропы не видно нихуя, темнота кромешная, по-любому в кустах саблезубый кролик ждет момента, чтобы вгрызться мне в горло… Пиздец же, я ебнусь в обморок как только его увижу. Чонгук поддерживает его под локоть, но лицо видно плохо — фонари остались вне зоны досягаемости. Тот факт, что он в принципе ориентируется на местности, уже нагоняет на Тэхена тоски. Тэхен вот совсем не ориентируется. Он трусит, а когда он трусит, становится чересчур болтливым. Вспомним еще про выжранную ранее водку и прочие прелести. Взболтать, но не смешивать, весь этот вечер — гремучая смесь из страха и горячки. — Здесь безопасно. — Ага, как же, — фыркает Тэхен, в очередной раз запнувшись о корень. Сердце ухает в пятки, когда неподалеку раздается шелест, — В вольере с тигром тоже безопасно, если он в хорошем настроении. Сохранность Тэхена обидным образом зависит от настроения Чонгука, но тот настроен исключительно благостно. На любые возмущения посмеивается, исправно помогает преодолеть тяжелый участок и откровенно наслаждается происходящим, чего Тэхен в корне не приемлет. Не то чтобы он надеялся на флер романтики, заглянув Чонгуку в глаза еще на тусовке и позволив ему утянуть себя в захватывающую одиссею, но, вашу ж мать, этот парень совершенно не разбирается в стратегиях завоевания. Тэхен пьяный, запыхавшийся, взмокший. Совершенно непривлекательный. На нем вообще-то выпачканный соком костюм Принца народа Огня — добавляет, возможно, шарма, но уж точно не располагает к скалолазанию. Из неоспоримых плюсов только то, что он и сам уже замечает, как трезвость плавной походкой вплывает в его поле зрения. Но с Чонгуком проще быть пьяным — и он доволен, и Тэхен не стыдится ни себя, ни своих тайных желаний. — Мы на месте, — подает Чонгук голос через некоторое время, когда пространство вокруг наполнено редким уханьем сов и частым дыханием валящегося с ног Тэхена. Тот делает несколько неустойчивых шагов по инерции, не обращая внимания на то, что они взаправду вскарабкались на вершину холма. Деревья расступаются перед ним, открывая вид на долину. Небо висит над ней черно-лиловое, как устрашающего вида синяк, который хочется мять пальцами, чтобы застоявшаяся кровь хоть немного разошлась. Сизые облака мешают разглядеть звезды, зато луна предстает во всей красе, создавая впечатление, что они сидят в глубоком колодце, а ее белеющий круг — далекий-далекий выход, к которому не приблизиться, даже прыгнув выше головы. Насмотревшись на небо, Тэхен медленно опускает голову вниз — и Чонгук вздрагивает, когда воздух рассекает громкий вопль. — Ты в порядке? — он ловит Тэхена в полете, потому что у того окончательно ослабевают колени от увиденного, тот слепо цепляется за чужую футболку и во все глаза пялится на открывшийся вид. — Я в ахуе! — восторженно лопочет он, — И ты такую красотищу от меня прятал?.. Ладно, он готов простить Чонгуку изнуряющий подъем длиной в вечность. Долина под холмом, окруженная нестройными рядами высоченных елей и сосен, тесно сковывает сверкающее под луной море огней. Ист-Поинт видно как на ладони, если присмотреться, можно приметить неоновые вывески бургерной, и устремившиеся в высь шпили колледжа, и телестанцию… все усеяно огоньками, прямо как мерцающее море на Мальдивах, только вместо воды — океан звездочек, усеявших здания. Город давно уснул, но оставил для нерадивого путника возможность вернуться домой, зажегся как маяк в ночи, приветливо поблескивая фонарями и гирляндами. Тэхен притихает, впитывая увиденное как губка, запечатлевая в памяти каждый силуэт и свечение, он настолько погружается в созерцание, что поначалу и не замечает, как Чонгук расстилает на земле куртку и помогает ему усесться. Трезвея от алкоголя, Тэхен опьянен видом. Губы поневоле растягиваются в широченную улыбку, а рука беспорядочно хватается за ткань футболки Чонгука, когда он не сдерживает порыва восхититься: — Какое счастье, что ты не маньяк, а всего лишь энтузиаст. Чонгук мягко смеется, не глядя на город — привычный к виду, судя по тому, как он предпочитает рассматривать Тэхена. Тот тратит некоторое время на то, чтобы прийти в себя, а после откидывается на локти, глубоко вдыхая ночной воздух, в который продираются первые нотки осенних заморозков, запах влажной почвы, ловит самую малость слабые отголоски чужого парфюма. — Почему Юнги сказал, что в полную луну тебе лучше не высовываться? — интересуется как бы невзначай, что в целом так и есть, потому что голова все еще тяжелая, в глазах слегка рябит от обилия огней, но вопрос маячил на задворках весь вечер, не давая покоя. — Потому что это последняя луна перед гоном и мой контроль может ослабнуть, — смотрит Чонгук на его профиль так пристально, как будто и у Тэхена на щеке что-то вот-вот да зажжется. От ответов он уходит с профессионализмом телезвезды, которой задают неудобные вопросы на интервью. Тэхен поворачивается к нему с недовольным лицом и жалуется: — Люди в Ист-Поинте всегда говорят загадками. Гон, блять… кто такой гон? Взгляд напротив смягчается, а может, это всего лишь кажется под влиянием выпитого. Тэхен в трезвом-то состоянии не мастак читать по глазам, а тут и полумрак вовсе не на руку играет… В любом случае, тут уже Чонгук начинает откровенно издеваться над его любопытством. — Персонаж «Hunter X Hunter». — Ты не серьезен… — Тэхен морщится, отвернувшись. Он, может, и пьяный, но за дурака его держать не надо. — А ты в любом случае забудешь большую часть вечера. Резонно. — Мне только что захотелось запомнить все просто тебе назло. — Назло мне ты еще успеешь наделать вещей, — слышится усмешка, а после Чонгук плавно опускается на землю, ложится с закинутыми за голову руками, и в глазах его луна отражается золотыми монетами, как у погребенного. — А насчет сегодня — тебе и самому вряд ли захочется терзаться воспоминаниями наутро. Щеки опаляет жаром, когда в мысли врывается эпизод, которого Тэхен будет потенциально стыдиться завтра. Чонгук поцеловал его так, что мгновенно захотелось сделать это снова, а теперь говорил об этом тоном, который использовал, беседуя о погоде. Тэхен закатывает глаза, не выдержав: — Мне и без поцелуя этого есть, о чем терзаться в твоей компании, — он усмехается собственным мыслям и скатывается в тихое бормотание, — Мокрыми снами ты меня уже обеспечил, куда хуже? В следующее мгновение он чуть не вскрикивает, когда Чонгук подскакивает с места, буквально выпрыгнув из положения лежа. Тэхен дергается, а тот как ни в чем не бывало подходит к едва различимому во мраке кусту и шуршит ветками. А когда возвращается и вновь садится рядом, его горячие пальцы походя касаются тэхеновой щеки, вкладывая за ухо небольшой цветок. — Вот, поставишь в вазочку у кровати. — Это еще зачем? Даже во тьме можно различить пленительную усмешку на губах Чонгука. Аид во плоти, он делает мрак привлекательным. — Вспоминать обо мне, когда будешь раздеваться. Небольшое предвосхищение грядущих событий. …А влажность разводит с энтузиазмом ебучего Посейдона. Накрывает ощущением, что они вертятся в округ друг друга как светила в небе, и у Тэхена сил уже не осталось вальсировать в этом космическом танце. — Слишком много напрасных ожиданий, — отвечает даже не он, а врожденная вредность, доминирующая над прочими чертами характера на клеточном уровне. Чонгука не смущает. — «Сладко предаваться безумию там, где это уместно.» — Гораций. — Тэхен кивает, — Специально гуглил заранее? И ведь не удивляется даже, что Тэхен помнит автора. Есть у него такая особенность — излишне, к сожалению, запоминать. Сокджин говорит — энциклопедист. Энтузиаст по части интеллектуального насыщения. А помимо прочего еще и начинающий специалист по античности в недалеком прошлом. — Конечно, — пожимает Чонгук плечами, словно это нечто само собой разумеющееся, — Ты же любишь, когда умничают. Любит. Сам грешит. Отключи уже свою наблюдательность, златоглазый, терпения на тебя не напасешься. Тэхен задумчиво трет подбородок, смерив того оценивающим взглядом. — Меня убивает невозможность определить, Аид ты больше или Посейдон. Коварный темный властелин или серый кардинал олимпийского пантеона? Черноглазая погибель юных дев или капитан всех морей собственной персоной?.. Внимательно разглядывая человека перед собой, Тэхен притворяется безразличным, как Одиссей — безумцем, а Чонгук смело берет на себя роль Паламеда, играючи разоблачая его парой фраз. Тэхен вряд ли станет мстить, клеветать и обвинять в предательстве, уподобившись своей проекции, но паскудное желание развесить фонарей на самые острые скалы в нем зарождается и растет пропорционально желанию наделать дополнительных причин стыдиться себя завтра утром. Не зря говорят: не обличай безумного, дабы не испытать его ненависти. С поправкой на Тэхена — не обличай вожделеющего, дабы он не сгорел нахуй со стыда. Чонгук не только считывает его и выворачивает наизнанку каждый потаенный смысл, он делает хуже, он использует запрещенный прием — помимо этих чертовых ямочек на щеках и огладившего штангу языка. — Расскажи о своих любимых греческих мифах, — вот, что он говорит. Суть человеческого бытия, постигнутая Тэхеном доселе, теперь разбивается вдребезги вместе со всем, во что он верил и чего хотел. Слова льются из него раньше, чем разум дает наводку — тебя подкупили. Нагло, беспардонно подкупили, сыграв на том, как приятно рассказывать о вещах, которые искренне любишь. Тэхен поневоле тает. Воспламеняется, рассказывает, тает. Гори оно все огнем. Чонгук знает, что сказать, чтобы мир под ним покачнулся. Вечность минует, а ночь постепенно начинает терять краски, пока идет их обсуждение. Тэхен может болтать целый век, не прерываясь даже на еду, его не остановить, если он не пожелает остановиться, а Чонгуку то ли и правда искренне интересно, то ли он умеет удачно это изобразить. Их разговор прерывает даже не расплывшееся по небу молочно-белое утро, а резкая мелодия звонка, которая заставляет Тэхена вздрогнуть. Звонят не ему, но он, все еще не до конца протрезвевший, позволяет себе начать подпевать под знакомую Just the Two of Us. Чонгука что-то останавливает от того, чтобы ответить — заметив, как Тэхен мычит себе под нос, он начинает петь в унисон, и так они сидят, улыбаются и фальшиво тянут слова песни, пока мелодия не прерывается — звонивший теряет надежду достучаться до абонента. Но звонок будто вырывает Тэхена из сна, в который тот успел погрузиться с Чонгуком, забыв о реальности. Он оглядывается недоуменно, впервые заметив, что в небе занимается рассвет. Про себя Тэхен последними словами ругается на мир, поджидающий за пределами леса. Бросив взгляд на дотлевающие огни Ист-Поинта, он негромко вздыхает, поддавшись моменту: — Хорошо с тобой все-таки. Спокойно. И страшно боится повернуться, потому что бегущая строка в глазах Чонгука кричит ему капсом.***
Жизнь Тэхена была спокойной ровно настолько, что список тяжелых трагедий насчитывал всего три пункта. Стесанное об лед лицо. Отсутствие Старбакса в месте жительства. Влюбленность в Чон Чонгука. С последней он просыпается на следующее утро, заранее пребывая в ахуе. Распахивает глаза с ощущением, что во сне ему дали пинок под зад и приказали сию минуту выметаться. Послушавшись интуицию, он сталкивается с причудами дня, а их, немного-немало, больше, чем его комплексов, переиграть которые — миссия с красным флажком. Если считать по порядку, на первом месте гнездится время. Просыпается он в час дня, что определяется взглядом на электронный будильник. В игру вступает номер два — будильник собственной персоной. Стоит на прикроватной тумбочке, двоится алыми цифрами. У Тэхена в комнате ни часов, ни тумбочки. Комната так вообще борется за звание чемпиона в разряде странностей — она, блять, незнакомая. Светлые стены, синие шторы с эффектом блэк-аут, темного дерева паркет. Он бы даже в угашенном состоянии не позволил превратить свою обитель, — взрыв красок, хаос журнальных вырезок и картинок, оранжерея на выезде и пара античных бюстов, — в эту лаконичную хайтек катастрофу. Скатившись с постели со звуком, который издает мешок картошки при падении, Тэхен натягивает до ушей прихваченное хрустящее одеяло, опасаясь разворачивать буррито, в который себя закатал. Как будто эта пародия на баррикаду спасет его от натиска действительности. Не спасет. Тихо подвывая на одной ноте от головной боли, — а при падении мозг будто начал отплясывать танго, с запоем въебавшись в череп раз десять, — он трет ладонями глаза — вдруг картинка да сменится. Она не меняется! А на что он надеялся? Оставь надежду, всяк сюда входящий. Старик Данте знал, о чем пишет. Он тоже был в этой комнате? Не поднимаясь с колен — мигрень не любит резких движений — он ползет до стены и приподнимается на разъезжающихся ногах, чтобы заглянуть на белую длинную полку. Книжки, статуэтки, футбольный мяч, фотографии в рамках. — Блять, — схватив одну из них, Тэхен пошатывается и морщится сразу и от впечатления, и от рези в глазах, — Блять-блять-блять… Сколько алкоголя он впитал, чтобы проснуться утром дома у Чонгука? Того самого Чонгука, который окучивает его уже без малого второй месяц, триггерит тэхеновы самокопания и стояк, говорит загадками и стреляет глазами. Того самого, чувствами к кому Тэхен воспылал буквально накануне, вконец заебавшись бегать от самого себя. Его осаждают с усердием греков под Троей, берут измором и хитростью. Троя пала, Тэхен в процессе. Сложно воздержаться, когда кутаешься в одеяло, которое пахнет как Чонгук, сидишь на полу в его комнате и смутно припоминаешь, как полночи трындел с ним о дорогих сердцу мифах и баснях. Весь этот вечер размыт как вид за витражным стеклом, хотя в яркости ощущений не уступает. Тэхен помнит чувство. Ему тошнотворно — спасибо, водка, мартини, коктейли Юнги; потом тяжело — жму руки, прогулка по лесу; а в конце ему хорошо. Кого благодарить, пока не определился. Наметки имеются, конечно, но до такой откровенности с самим собой он пока не дорос. Двигаясь так, чтобы а) не потревожить чугунную голову и б) не пригласить кого проведать его лишним звуком, Тэхен осматривается и находит свой телефон и ключи. Сокджин в последнем сообщении грозится, что оставит его спать под елкой, если припрется пьяным вдрызг. Сообщение прочитано, и что-то намекает Тэхену: дома он не оказался, скорее всего, именно поэтому. Предупреждение усвоил. Странно только, что брат не поднял город на уши в поисках запропастившегося младшего, когда тот выполнил просьбу и трезвел где подальше. Ладно, разберется с этим, когда встретит Джина лично. Проблема, требующая внимания прямо сейчас, включает в себя необходимость тихонько слинять, а перед этим — найти свои вещи. В то же время сбегать ему несколько стыдно, но он и не святой, чтобы не брать греха на душу. К тому же оказывается, что костюмированный тэхенов халат не дислоцируется в комнате, а сам Тэхен спал в чужой футболке и трениках. Они ему несомненно большие, а еще из них не хочется вылезать. — Пиздец, — резюмирует он вслух. Голова болит так, что он начинает понимать Зевса, потребовавшего сына раскроить ему черепушку. Над Тэхеном никакая Метида не сжалится, его вообще прокляли боги, раз позволили произойти тому, что произошло, но слабо закрепилось в памяти. Судя по степени умудренности жизнью и вытекающим из этого поступкам, никакая Афина из его головы тем более не появится — страдал Тэхен исключительно зазря. Он решает, что раз правительство пиздит, он ему уподобится и на время стащит шмотки с чужого плеча. Однажды обязательно вернет, просто сматываться нужно как можно скорее, а исследовать другие комнаты на предмет своего халата времени нет. Поэтому он разглаживает на кровати одеяло, успокаивает короткой медитацией звон в голове и тихо выскальзывает из комнаты. Скатившись по лестнице на первый этаж, он нервно оглядывается по сторонам: это большой дом, где живут люди без вкуса — минимум декора барахольщик считает кощунством. Одна надежда на то, что хозяева либо в отъезде, либо не обладают чутким слухом. Память работает выборочно: лестница на второй этаж выглядит знакомо, а вот собственная обувь у входной двери смотрится инородно — и ни одного проблеска относительно того, каким образом он разувался. Обрадовавшись тому, что хотя бы не пришлось искать кроссовки, Тэхен крадучись делает шаг и напарывается на насмешливое: — Какое клише. Он подскакивает на месте как вор, которого застали при попытке умыкнуть столовое серебро. — Блять, Чонгук! Что за привычка подкрадываться? Оный обнаруживается привалившимся плечом к дверному косяку, за спиной — кухня, в сторону которой Тэхен тоже смотрел, опасаясь встретиться с обитателями дома, и он может поклясться — там никого не было. Волосы Чонгука находятся в беспорядке, пусть их и попытались стянуть в подобие хвоста — все равно пряди оказались слишком короткими и повылезали, обрамляя лицо. Даже одетый в похожие на вчерашние футболку и спортивки, домашний Чонгук отличается от того, с которым Тэхен видится на постоянной основе. Эти два Чонгука как питомец до и после груминга — одинаково хорошенькие, но растрепыши вызывают больше умиления. — Ты так старался ускользнуть незамеченным, что не услышал шагов, — вопреки словам, улыбается хозяин дома вполне добродушно, как будто знал заранее, чего именно ждать. А может, и правда знал. Тэхена не так сложно прочесть, он как на ладони — чудаковатый и пришибленный. Он прирастает ногами к полу, вылупившись на Чонгука как заяц на фары несущегося на него автомобиля. Видимо, взгляд у него говорящий, ибо тот сканирует беглеца с ног до головы, слабо улыбается своим мыслям, пока Тэхен запоздало пунцовеет — он все еще в чужой одежде. — Никакого криминала у нас с тобой вчера не было, — произносит Чонгук, помолчав, — Ты не хотел идти домой пьяным, так что я предложил остаться здесь. Сокджин в курсе, я с ним созвонился. И ведь номер взял каким-то образом… масон, интриган, корифей с тонким расчетом. Смекалистый сукин сын, он подстраховался. Тэхен красочно матерится про себя, вслух ограничившись лишь: — Ты меня переодел. — Да, ведь твою одежду пришлось кинуть в стирку, — невозмутимости ему не занимать, — Помнишь вообще вчерашнее? Нахмурившись, Тэхен трет пальцами виски и роняет руки, когда жест не подстегивает воспоминаний вопреки задумке. Широкий ворот футболки перекашивается, норовя упасть с одного плеча, и начинает казаться, что интенсивность взгляда Чонгука оправдана перфекционистским желанием поправить на нем одежду. По крайней мере, так Тэхен старается думать. — Смутно, — наконец отмахивается он, — По крайней мере, посягательств на свою пьяную невинность не припомню. Он не кривит душой: воспоминания разбегаются, а образы наслаиваются друг на друга, то и дело тлея под натиском вездесущего отходняка. Они взобрались на гору и разговаривали, потом ехали к Чонгуку… а как встретились-то? Он ведь не пришел на вечеринку. Или пришел? В следующую секунду Тэхен краснеет так стремительно, словно он ракета на старте, которая вот-вот да помчится в сторону Нибиру. — Предпочту посягать на твою невинность с отчетливого согласия, то есть трезвую. Нужно же удостовериться, что этого ты точно не забудешь, — отвечает тем временем Чонгук как ни в чем не бывало, пока Тэхен переживает масштабный личностный кризис, воспроизведя в памяти некоторые детали их ночной встречи, — Хочешь пить или завтракать? В окно Тэхен хочет, в окно. Расшибиться в лепешку, а то, что останется, пусть дает деру и бежит, пока не окажется расплющено встречной толщей воздуха. — Э, нет, спасибо, — тянет он, неловко кашлянув, — Если съем хоть крошку, из меня сразу выйдет все, что было поглощено вчера. Да и Джин там волнуется уже, наверно… поеду, короче. — Пять минут, машину заведу, — разворачивается к лестнице Чонгук. — Не-не-не, — голосит Тэхен и тут же об этом жалеет: его атакуют одновременно мигрень и прицельный взгляд, — Я сам. Прогуляюсь, мозги проветрю. Чонгук щурится, склоняет голову к плечу. — Уверен? Нет, конечно, что за вопрос. — Я сгораю со стыда при любой мысли о вчерашнем вечере. Естественно, я уверен, — тараторит Тэхен на выдохе, прежде чем сам успеет засомневаться. Спойлер: все равно успевает, — Принесу твою одежду в колле… Кто-то удивленно присвистывает, и это ни один из них. Резко обернувшись, Тэхен натыкается взглядом на незнакомца, который взирает на них с лестницы, облокотившись на перила. Та еще Спящая Красавица: видно, что тоже едва-едва из постели. Черные волосы во все стороны, даже забавно, растянутая футболка и шорты. А во взгляде — натурально бесы. — Привет, — улыбается широко, иллюзорно освещая пространство, — Ты Тэхен? Отлично вписываешься. Если бы Аполлона придумали азиаты. — Привет, я Тэхен, — кивает тот и сразу понимает, что стало причиной реплики, — Чонгук одолжил мне одежду. — Поэтому и говорю — отлично вписываешься, — нет, Гермес. Где-то в адаптации от Нетфликс, — Тебе идет быть частью ст… — Хосок, — от тона Чонгука холодок пробегается по позвоночнику, и Тэхен оборачивается на него с немым удивлением в глазах. Даже Юнги он так не одергивал, — Мы не смущаем гостей. Фраза немного смягчает оттенок, так что Тэхен расслабляется, усмехнувшись. А Хосок, судя по всему, и не напрягался. — Не устанавливай правила, которые планируешь нарушать, — смеется он. Вмиг появляется чувство, что Тэхен совершенно лишний в этом диалоге. Как будто он ступил на территорию чего-то семейного и близкого, где все знают друг друга слишком хорошо, чтобы обойтись без подколов, но они безобидные и даже милые. Про старшего брата Чонгука он слышал из рассказов, но своими глазами видеть его еще не доводилось. Не так должно было произойти это знакомство, вообще не так. Поправочка: оно в целом не должно было произойти. Тэхен топчется босиком на прохладном полу и привлекает внимание Чонгука, легко тронув за плечо. — Слушай, пойду-ка я уже. Спасибо за, эм, то, что было ночью, — имеет в виду гору, а краснеет так, как будто секс, — Что бы там ни было. И за утро. И вот это, — дергает себя за футболку, — Ну, типа… а, похуй. С этими словами он стремительно бросается к кроссовкам, натягивает их, не обращая внимание на шнурки и чуть не падает в обморок, когда плечи обнимает тепло куртки. Чонгук накидывает ее на опешившего Тэхена и улыбается на прощание: — Не за что. Напиши, если передумаешь идти пешком — я подъеду. Вот оно, блять. Знаменитое «дзынь», с которым все стеклянные баррикады в тэхеновом сердце бьются вдребезги.