Blaenavon - I Want You Manu Chao - Me Gustas Tu Village people - YMCA
Ну и ну. Ни дня в Ист-Поинте не проходит без приключений, о чем Тэхен знает не понаслышке. Этот город кого угодно доведет до ручки — даже самых стойких. В стойкости Чимина прежде сомневаться не приходилось, но точка невозврата рано или поздно настигает каждого. Особенно тех, кто по глупости своей оказывается в непосредственной близости к местной бесовщине (а Юнги иным образом и не охарактеризуешь). — Наконец-то ты вышел, — раздается облегченно примерно с уровня колен, вынуждая затормозить и опустить взгляд. — Ты чего не позвонил даже? А если бы я еще на парах сидел? — недоуменно оглядев друга с ног до головы, Тэхен поправляет сползающую бандану и в замешательстве чешет затылок. Чимин подскакивает так резво, что аж пошатывается, и на лице у него написано капсом: не до звонков было. Тэхен только-только навострил лыжи от ворот колледжа, когда приметил скрючившегося в скорбной позе на тротуаре друга. — Возьми-ка, — внезапно Чимин с запалом охочей до наживы цыганки являет миру тканный мешочек и пихает Тэхену в руки, — Насыпь немного в карманы. — Это на тебя Юнги так влияет? — выгибает тот бровь, развязывая бечевку на мешочке, и обнаруживает внутри поблескивающие кристаллы соли, — Опять обкурились средь бела дня? — Сказал — насыпь, — сурово сдвигает друг брови, и Тэхену слегка не по себе становится от стали в его обычно звонком голосе. И все же он послушно кладет по маленькой горсти соли в карманы, не преминув закатить глаза и проворчать: — Нет покоя ебанутым… Я думал, это только фею-переростка хлебом не корми, дай Пиковую Даму вызвать, но ты-то куда? Плавно вытекающий из колледжа поток студентов то и дело посылает в их сторону заинтересованные взгляды, но не из разряда «вау, какие симпатичные» — зная эту компанию, скорее «а что они отчебучат сегодня?». — Пошути мне тут, — отмахивается Чимин, но веселей не становится. Наоборот, так хмурится, будто Сенат снова отдался демократам, — У нас проблемы. Юнги съебался. — Слушай, ну если ты хотел приманить его солью, то не ту выбрал — эту ни скурить, ни снюхать. Скепсис в глазах Чимина размеров настолько гигантских, что переплюнет и самоуверенность Тантала. — Все с этой солью отлично, чтоб ты знал. Мы когда с Юнги ссоримся, я насыпаю круг и сажусь в него, чтобы он не мог ко мне подойти. И, представь себе, работает. — А он точно ведьма, а не чертила? — Да я хуй знает! — всплескивает Чимин руками с исказившимся лицом, — Ведьма, чертила, хоть ящик из-под пива — это все неважно, потому что он пропал. Тэхен машинально сжимает кулак, и крупные кристаллы соли больно впиваются в мякоть ладони. Настает его очередь хмуриться. — Есть версии, куда делся? — Стоял бы я тут, если бы знал? Но даже не это самое хуевое. А что может быть хуже? Чимин отвечает раньше, чем Тэхен озвучивает свои опасения. — Вчера он нашептывал моему коту что-то о шабаше. Загробные интонации, с которыми он это произносит, заставляют Тэхена нервно сглотнуть. Он чувствует себя туповатым, но смолчать не может: — Э… и че? Ох, насколько же испепеляющий у Чимина взгляд. Гелиос бы позавидовал.***
За что Чонгука стоит любить в первую очередь, так это стрессоустойчивость. — Еще раз: вы договорились о встрече, но Юнги пропал с радаров? — спокойно уточняет он, когда все трое собираются на кухне у братьев Ким. Благо, Сокджин и сам свинтил — все с депутатом своим крутит и мотается в столицу на свиданки, но о нем беспокоиться не стоит. — Ну! Он пиздец странный последние дни ходил. Шугался всего подряд, один раз мне локтем в нос заехал, когда я со спины подошел — говорит, испугался. Юнги — и испугался, прикинь? А потом мы решили сгонять на лотосы посмотреть, я за ним захожу, а лавка открыта, его — ни следа. И абонент не абонент. По тому, как челюсть Чонгука напрягается, Тэхен понимает, что дело принимает неприятный оборот. — Шугался всего подряд? — переспрашивает он настороженно. — Я тебе говорю, он в параноика превратился, как подменили, — настаивает Чимин, — Думаешь, c травками переборщил? — Лучше бы с травками, — вздыхает Чонгук, откинувшись на спинку стула, — Какое там число сегодня? Походу, Белтейн. Тэхен бросает взгляд на календарь, сиротливо висящий на стене — второе мая. Это ровно ни о чем не говорит, поэтому он оборачивается к Чимину, получая идентичное недоуменное выражение в ответ. Они практически одновременно прикладываются к чашке с чаем, тайно мечтая о виски. Белтейн, блять. Если Тэхен доживет до того момента, когда все происходящее в Ист-Поинте станет для него кристально понятным, земля просто схлопнется, и ее снова наводнят динозавры. — Так ты в курсе, что случилось? Чимин еще говорил про какой-то шабаш. — Белтейн, шабаш, Вальпургиева ночь — однохуйственно, — Чонгук благодарно гладит Тэхена по тыльной стороне ладони, принимая придвинутую чашку, и делает паузу, чтобы отпить. Вновь его карие глаза на мгновение окрашиваются золотым, выдавая эмоции, но в остальном он остается беспристрастен, — Сегодня после заката вся местная бесовщина начнет сходить с ума и кошмарить город, а Юнги — бесстрашный распиздяй, поэтому полезет их утихомиривать. — Пока что это мало проясняет, — нервно улыбается Чимин, — Свалил-то он куда? И напуганный почему ходил? Чонгук издает вздох тяжелее прежнего и поджимает губы. — Обязанности у него такие. Да и его собственная бесовщина сегодня тоже сочтет, что она не тварь дрожащая, а право имеет. — Блять, хватит в шарады играть! — не выдерживает Тэхен, — Давай по существу. — Ладно, попробую… эм, структурировать. Насколько это возможно. Сами понимаете, кроме Юнги в этом особо никто не разбирается, я сам-то шарю постольку-поскольку. В общем, Юнги — ведьмак без ковена, потому что живет с нашей стаей. У него нет поддержки других ведьм, он просто унаследовал семейное дело. Так что в ночь Белтейна он один мониторит окрестности. — Один против «бесовщины»? — Издержки профессии. Ему нужно проконтролировать, чтобы никакая пакость не разбушевалась, потому что во время шабаша у них развязаны руки. — Ебал я эту его профессию, — зарывается пятерней в волосы Чимин, — Угораздило, блять, ввязаться в вашу блудливую тусовку. С Мари Лаво случайно кровь девственниц на досуге не пьете? Или что там предпочитает ваша бесовщина? — Я воздерживаюсь, не беспокойся, — отвечает Чонгук, и Тэхен фыркает, вспоминая это «воздержание», за что его тут же награждают насмешливо-ласковым взглядом, — А вот бесовщина Юнги предпочитает страх. Отсюда и зашуганность его в последние дни. — Ты специально загадками разговариваешь? — смотрит на них Чимин так безнадежно, что слегка стыдно становится. Причем, Тэхену. — Ладно, прости. Моя путанность показаний оправдана. Представь, как мне это все Юнги доносил — в его-то припизднутой манере, — Чонгук примирительно поднимает ладони, как бы сдаваясь, — Если говорить предметно, то он ловит сигналы с космоса благодаря какой-то поебени, которая питается его страхом в обмен на магические приблуды. Тэхен удивленно приподнимает бровь. — У него, типа, контракт с дьяволом? — Ага, контракт. Какой дьявол выдержит его условия? Юнги, вообще, именно поэтому безбашенный такой. Он полностью контролирует чувство страха, чтобы держать в узде свою «сущность в виде гномика». У него когда ведьмовской дар проснулся, на минуточку, в девять лет, он посреди ночи голоса начал слышать. Подумал, щас его монстр из-под кровати сожрет — и как последний еблан руку вниз свесил. Ждал, пока цапнут, до самого утра, прям трясся от страха, пока не смирился. Потом уже бабка ему все прояснила — ну, что это, так сказать, ее наследство. — Да уж. Кому-то по наследству передается шизофрения, а кому-то — потусторонняя поебень. Пока сомневаюсь, что Юнги не в первой категории, — хмыкает Тэхен, скрестив руки на груди. — В каком-то смысле у него сейчас самое настоящее весеннее обострение. А в Белтейн себя контролировать сложнее всего. Так что нужно обязательно его разыскать и помочь. Я примерно в курсе, что делать. В тот момент Тэхен смиряется. Что уж там — он сам сравнительно недавно привык к тому, что его парень не смеется с мемов про волков, потому что напрямую к ним относится. Зато в цирке не выступает. Так или иначе, тот факт, что к приблудам Юнги оказываются причастны все, он воспринимает спокойно. Даже с некоторым энтузиазмом. Пресловутое «а что они отчебучат сегодня?» забавляет и его самого. Ни дня без приключений в этой гоп-компании. Что у нас сегодня по расписанию? Ах да, товарищ ведьмак с весенним обострением, который окопался в лесу и играет в догонялки с нечистью. Обычный вторник. Скажи ему кто, что сию минуту в дверь деликатно постучится Минотавр с истовым желанием стереть их с лица земли, Тэхен гостеприимно предложит ему тапочки. В ебучем Ист-Поинте как будто возможно все. — Да как его искать? Это ж Юнги. Хуй найдешь, пока сам этого не захочет, — разводит он руками, и даже Чимин удрученно кивает в подтверждение. — Поверь мне, он хочет. Ни за что не признается и будет ныкаться до последнего, но он нас ждет. А мы от своих не отказываемся. Такой вот он, Чонгук. Спокойный, решительный, за своих — из огня да в полымя. От своих не отказываемся — даже если у них образ жизни сомнительный и шутки паскудные. — Нет, ну ты слышал? — усмехается Тэхен Чимину, и тот обреченно взмахивает рукой. — И как ты их терпишь? Так как Тэхен не умеет думать прежде, чем говорить, он скоропостижно отмахивается: — Мы терпим. Ну а как еще, если люблю? И каменеет, стоит ему вновь повернуться к Чонгуку. Любит же ж. Просто предпочитает помалкивать. Чонгук так долго и так впечатленно на него смотрит, что в голове бегущей строкой устремляется в вечность единственно верное «блять-блять-блять-блять-блять».***
Да, да, Тэхен тот еще ебантяй. Он, справедливости ради, человек действий, а не слов. Любит Чонгука? Любит, куда ж он денется. Это было неизбежно с самого начала, прямо как отлив, сменяемый приливом. Или череда лунных фаз. В его мироздании чувства к Чонгуку стабильны как круговорот воды в природе и растут как снежный ком с каждым прожитым днем. Тэхен это прекрасно осознает. Осознает, все еще слегка охуевает, а оттого молчит. Ну, вернее сказать, ему ничего не стоит признаться: «ты нравишься мне больше чем все античные мифы вместе взятые» и позорно вспыхнуть в попытке мысленного самосожжения, но «я люблю тебя» — это уже заявление. Обещание. Обязательство. Кто бы мог подумать, что он все-таки ссыкло распоследнее. Тэхен вообще старается об этом не думать — у них есть дела посерьезнее, чем его случайное признание. Оставить бы эту тему до лучших времен… или не возвращаться до тех пор, пока не созреет. Он не говорит «никогда» — но это понятие удивительно близко. Чонгук же иного мнения. Да, он фокусируется на первостепенной задаче: набирает в чулане Юнги соли, травы неизвестного происхождения и, мамочки, осиновый кол — Тэхен чувствует себя персонажем пародии на «Сверхъестественное» — сажает их с Чимином в машину и как ни в чем не бывало выруливает в сторону леса. Очень собранный и спокойный, как будто каждый день на досуге идет обеспечивать блудливой ведьме подушку безопасности. Да, фокусируется на задаче. А потом, не отрывая взгляда от дороги, кладет Тэхену руку на колено и буднично интересуется: — Обсудим, что ты сегодня сказал? Ком в горле соревнуется габаритами с айсбергом А-68, и Тэхен проглатывает его с достоинством, пускай Титаник его разумности берет курс на пресловутую ледяную глыбу. — Лучше не надо. Смеркается. Солнце стремительно падает за еловые шпили, сжавшие в тиски черную ленту дороги, и из-за стволов медленно просачивается туман. Все, как по заказу: зловещий шабаш, приближение ночи, молочная дымка. Одна только Фемида выбивается из общего настроя: сегодня на чаше ее весов не добро и зло, а выбор, перед которым стоит нерадивый Тэхен — волноваться за пропажу Юнги или за то, что не умеет изъясняться через рот. — Испугался? Вот, даже Чонгук знает, что он ссыкло. И по коленке так поглаживает ненавязчиво, что аж мурашки разбегаются. Всем бы его уравновешенность — и не будет в мире ни войн, ни бедствий. — Нет. Это пиздеж, но Тэхен пока не намерен сдаваться. Он втягивает голову в плечи, утопая лицом в вороте толстовки. Будь его воля — сполз бы по сиденью вниз и вывалился из машины, ненароком распахнув дверцу прямо на ходу. — Смущен? — Н… блять, да. Капитуляция — это не стыдно, решает он. В конце концов, небо не рухнет на землю, если они поговорят, верно? Чонгук бросает на него мимолетный взгляд, подмечая напряжение, и его ладонь мягко движется вверх-вниз по джинсам, вынуждая сконцентрировать на ней внимание. — Тэхен, озвучивать свои чувства не страшно. Я люблю тебя. Видишь? Никто не умер от того, что я это сказал. Тэхена захлестывает волна возмущения, но он быстренько загребает ее обратно, признавая правоту. Во избежание того, что руки начнут суетливо дергать нитки из шва на толстовке, он хватается за ладонь Чонгука и принимается ее наглаживать. Но все же предпринимает попытку вяло отбрехнуться: — Тебе это привычно, — ворчит, повернувшись лицом к окну, пока пальцы в противовес несговорчивости тона выводят круги на чужой кисти. — А мне было бы очень приятно от тебя такое услышать. Напрямую, я имею в виду, — улыбка приподнимает уголки губ Чонгука, в то время как рука на коленке Тэхена сжимается крепче. — Чуваки, я вам не мешаю? — с заднего сиденья подает голос Чимин, и прямо-таки слышно по интонации, как он закатывает глаза и как ему все это дорого. — Мешаешь, — пожимает плечами Чонгук, — Но что поделать. Свобода в выражении мыслей — одна из черт, которой Тэхену бы у Чонгука поучиться. Он мысленно вздыхает. Не наградила его природа сговорчивостью и здравомыслием. Говоря метафорически, когда всем детям раздавали сладости, ему достались одни палки от леденцов. Остаток дороги он на Чонгука глядит исподтишка, но с благодарностью. Капитулирует мысленно: люблю — страсть как сильно. За титаническую уверенность, за надежность, за непоколебимость. За терпение (особенно). Желание высказать это вслух скапливается на языке как привкус зубной пасты после того как почистил зубы — но пока он его проглатывает. Весы Фемиды кренятся в противоположную сторону: Тэхен выбирает для начала разобраться с Юнги. Свернув с трассы, они паркуются у лесной тропы и некоторое время нерешительно смотрят на освещенные фарами стволы вековых елей и хрустящий ковер прошлогодних листьев. — Значит так, — откашлявшись, произносит Чонгук, аккуратно высвободившись из усилившейся хватки Тэхена, о чем тот мысленно сетует следующие две минуты, — В багажнике фонарики для вас, чтобы не наебнулись нигде по дороге. Насыпаем соли в карманы и не пугаемся раньше времени, плохого ничего не предвидится, максимум — обоссытесь от страха, если продолжите надумывать лишнего. Это я про тебя, Чимин, — насмешливый взгляд в сторону заднего сиденья, где тот мелко трясся с момента прибытия в лес. — Еще одна подобная шутка, и я специально обоссусь прямо в машине, чтобы ты со своим волчьим нюхом не мог ездить на ней ближайшую вечность, — не отстает тот, закатив глаза, чем вызывает смех и, вопреки ожиданиям, умудряется разрядить обстановку. — А как искать будем? — подает Тэхен голос, передернув плечами, — Разделимся и прочешем лес? Чонгук коротко мотает головой. — Исключено. Держимся вместе, я постараюсь идти на запах. Если какая бесячка и вылезла из норы, то вас она не тронет в моем присутствии. Чимин закономерно хмурится. — Так а нахуй мы приперлись, альфа? Судя по всему, для этой миссии тебя одного бы с головой хватило. — Ты — если понадобится Юнги выманивать, а ты, — улыбается Чонгук Тэхену совершенно обезоруживающе, — Просто потому что я рассчитывал на романтическую прогулку по лесу под полной луной. — Не стану комментировать, насколько извращенные у тебя понятия о романтике. — К полемике об извращениях мы вернемся в более располагающей обстановке, — остается тот невозмутимым и открывает дверцу машины, — А сейчас — вперед. Да уж, оборотень-Чонгук определенно далек от образа Макса из «Клуба Романтики», но… но и слава богу. И все же, неуклюже вывалившись из машины и с хрустом размявшись, Тэхен с удовлетворением осознает, что вполне доволен происходящим. Безусловно, блуждания по лесу не входили в его планы, но порой можно и пренебречь мирным домашним вечером, выбрав внезапное приключение скромных масштабов. Он чувствует себя героем квеста и почти не воспринимает происходящее всерьез. А то, если начать… пример в лице Чимина вон дергается от каждого шороха. Не смущает даже нелепость, с которой они по первости шароебятся среди деревьев: хаотично мечущийся свет фонариков, боязнь случайно наступить на ужа, сырость тумана, легшая вуалью на лицо — атрибутика их прогулки, можно сказать, забавляет. Чем дальше в лес, тем злее волки — не зря предупреждали с детства? Что ж, Тэхен располагает преимуществом. Волк Тэхена если и посягает на его жизнь, то в самом слащавом из смыслов. Правда, несмотря на то, что безопасность их компании лежит на широких плечах Чонгука, тень беспокойства пускает свои пронырливые корни. Как далеко Юнги забрался и что его там ждало? Да, он, похоже, предотвращает самоуправство нечисти из года в год, но даже Чонгук сказал — он один. Никому не помешает подмога, особенно если речь идет о шизанутом ведьмаке без инстинкта самосохранения. Под ногами с хрустом рассыпаются старые листья, выглядывающие из островков молодой травы. Лето близится — предчувствие витает во влажном вечернем воздухе, проглядывает из тумана мелкими цветочками. Иногда вдалеке вскрикивает птица и шуршит ветер — они тоже, кажется, ждут прихода тепла. Чего ждет Тэхен — так это момента, когда сможет влепить Юнги отеческий подзатыльник за самодеятельность и то, что заставляет волноваться. Он, может, и привык иметь дело с ведьмовскими приблудами сам, но хоть бы ставил близких в известность. Кто вообще съебывает в чащу леса без предупреждения? — Ауч! — ослепив их фонарем, Чимин нелепо взмахивает руками — походу, зацепился за ветку. Он отстает, яростно бормоча проклятья, и распугивает белок своими трепыханиями, — Меня что-то схватило! — Как думаешь, это кикимора или лепрекон? — скучающе отзывается Тэхен и притормаживает, направив свет своего фонарика на друга. — Вот ты смеешься, а у меня все время ощущение, что кто-то нас да сцапает! — восклицает тот, запыхавшись, но все же выпутывает волосы из хватки, — У меня от каждого шороха в этом злоебучем лесу сердце в пятки уходит. Сколько мы уже идем? Ты хотя бы уловил его? — М-м, да, — отзывается Чонгук задумчиво, а после тактично вынимает листья из прически Чимина, — Очень слабый запах, но Юнги здесь точно был. — О, прекрасно! Хочу найти его раньше, чем мою печень сожрет одержимый барсук. Чонгук усмехается и жестом приглашает продолжить путь. В темноте золото его глаз переливается как клад, заныканный в глубине подводной пещеры. — Поверь, здесь обитают вещи и похуже одержимых барсуков. Про старика-хуеплета слышал? Тэхен не выдерживает и тычет ему локтем в бок, уловив желание поглумиться и нервозность Чимина, с которой тот оглядывается по сторонам в надежде вовремя уловить приближение опасности. — Не удивляйся, если вдруг начнешь слышать шепот, — как ни в чем не бывало продолжает Чонгук, — Это существо намеренно отделяет свою жертву от группы, уводит в чащу и заговаривает до см… Стоп. Вы слышали? Он запинается, резко остановившись. С одной стороны, это лес — тут полным полно звуков устрашающих и не очень. Но Чонгук запинается и округляет глаза. Вот это уже серьезно. Тэхен цепенеет и машинально хватает обоих за руки, чтобы точно не разделиться. Так они стоят несколько секунд и тщательно вслушиваются в шелест деревьев. Ветер приподнимает волосы на затылке — а может, они просто дыбом встают от напряжения, — а тишина вокруг звенит как натянутая струна. И тогда неподалеку раздается приглушенное хихиканье. — Ну ты и паскуда! — орет Чимин и в сердцах дает Чонгуку подзатыльник, когда понимает, что смеется именно он, — Вот кто здесь главный хуеплет! — Прости-прости, — продолжает хохотать тот уже в голос, — Невероятно, ребята, вы реально так напугались? Я же говорил, со мной вам ничего не грозит. — Это тебе что-то грозит, если продолжишь в том же духе, — ворчит Чимин, пальцы беспокойно одергивают куртку, — Придумал, блять. Ну как так можно… — Реально, поосторожней с шутками, Чимина и так жизнь наказала, — Тэхен легко пихает Чонгука в плечо, и тот поднимает руки, мол, сдаюсь. — Это как же? — Напомнить, кто твой парень? — Очень смешно, — демонстративно закатив глаза, Чимин отворачивается и продолжает движение. Правда, выглядеть уверенно у него не выходит: то и дело озирается по сторонам да ежится, хотя голос звучит твердо, — Шутите сколько влезет, а меня в Юнги все устраивает. Не прямо сейчас, конечно, но в целом… когда травками не злоупотребляет или там не лезет целоваться после того как мышей… — Все-все, мы поняли! — машет Тэхен руками в надежде никогда не узнать, что именно делает Юнги с мышами. Смех, пусть и с легким налетом волнения, но придает ему спокойствия. А Чимин вдруг оборачивается и строго заключает: — Я серьезно. Юнги припизднутый, зато честный. И себя не стесняется. Ладно уж себя, отрешенно думает Тэхен. А остальных и подавно. Хотя лучше бы он иногда да. И пусть эта ремарка забавная, но правды ей не занимать: умению Юнги себя преподнести только позавидуешь. Если сидеть ночью с выключенным светом и долго вглядываться в темноту, там обязательно что-то мелькнет. Какая разница — то игры заскучавшего мозга, блик света или самый настоящий монстр из-под кровати? Он шевельнется, и ты схватишь пердечный сриступ. Старик-хуеплет, может, и не существует вовсе, но идея о нем успевает поселиться в голове — и причем прочно там закрепиться, так что неважно, хрустит под подошвой молодая трава или ухает филин над головой — начинает казаться, что это стопроцентно проделки бесовщины. За дурацкую шутку Тэхен самую малость злится, легкий флер испуга успевает взять над ним верх — сердце-то в пятки на секунду и правда ушло. Но он быстро забывает об этом, когда Чонгук снова подхватывает его ладонь в свою и делает вид, что ничего особенного не происходит — насвистывает себе под нос да сканирует глазами-монетами местность. Впереди плетется и ворчит Чимин, который по-хорошему и правда не должен здесь быть, но они все как будто клубок ниток, который тесно спутался и с трудом поддается расплетению. Если нужно отыскать пропавшего с радаров Юнги, за дело берутся все, кто оказывается поблизости. Это даже мило. По-своему. Ночной лес даже пахнет иначе. То ли дело в тумане, за которым едва видно собственные кроссовки, то ли во влажности воздуха — чаща пахнет свежестью и хвоей, отчего хочется дышать глубже. Взгляд ненароком падает на их сцепленные руки: Чонгук горячий как печка, а ладонь у него сухая и немного шершавая. Чтобы отвлечься — ей-богу, лишь с этой целью — Тэхен вспоминает, как накануне вечером эти ладони медленно и жадно гладили его поясницу, забравшись под свитер. Как пальцы пробежались по позвоночнику, двинулись вниз, вцепились в пояс штанов. Как сам Тэхен, умостившись на чужих коленях, от этого ощущения задрожал и выгнул спину… Чонгук шумно втягивает носом воздух и оборачивается к нему, сверкая глазами. Тэхен себе чуть ли не по лбу дает — нашел, блять, время фантазировать. Смутившись пристального хитрого взгляда, он закатывает глаза и ускоряет шаг с намерением вырвать руку из хватки, но Чонгук проворно дергает его назад, щеку обжигает мимолетным касанием губ, и вот уже Тэхен полыхает пуще прежнего. Так и идет последующие минут пять красный как помидор и довольный, что им и без слов все понятно. В тумане начинает казаться, что они не просто бредут по земле, а рассекают волны, и вскоре перед ними как настоящий корабль выплывает из пелены поросший плющом каменный массив. Невольно затормозив, Тэхен округлившимися глазами осматривает остатки строения. Уцелевшая часть стен замшела и утонула в лозе, один пинок — и старые камни наверняка раскрошатся, а крыши не осталось и вовсе — свет фонарей выхватывает очертания двух статуй, служивших когда-то давно украшением входа. Чонгук без задней мысли приближается к ним и дергает носом, что-то учуяв. — Пожалуйста, скажи, что это просто старый сарай, а не проклятая церковь, в которой обосновались сатанисты, — нервно осматриваясь, Тэхен обнимает себя за плечи и ежится, — Ну и местечко. В Эребе и то веселее. — Сатанистами тут и не пахло, — отмахивается Чонгук, — А вот Юнги — вполне. Судя по всему, он совсем недавно… О, посмотри-ка. Чимин подрывается первым и с удивительной для его флегматичной натуры прытью мчится смотреть. Тэхен решает остаться на месте — от вида развалин ему становится не по себе с первых секунд. — Бля буду, его побрякушки! — заявляет Чимин, разглядывая сваленные у входа вещи. Насколько Тэхену видно с расстояния, там небрежно брошен рюкзак, из которого вывалились на землю банки-склянки сомнительного содержания. — Вот и я о том же, — кивает Чонгук, — Непонятно, правда, что они здесь делают. — Оставил и пошел отлить? — Склоняюсь к варианту «съебался в ужасе, когда бесячка неизвестного происхождения попыталась откусить ему жопу», — передергивает плечами Тэхен. — Я сам ему жопу откушу за подобные выходки, — ворчит Чимин, принимаясь запихивать вещи в рюкзак, а после взваливает его на плечо. — Дотерпи до спальни, — фыркает Тэхен, за что его награждают испепеляющим взглядом с одной стороны и смешливым — с другой. При ближайшем рассмотрении постройка оказывается скромной — при большом желании можно вскарабкаться по камням на стену и пройтись по верху. Туман окутывает ее со всех сторон, словно пытается спрятать подальше от посторонних глаз, но на счастье у них в арсенале самый настоящий волк — а от его глаз хуй что спрячешь. — Осмотримся, — предлагает Чонгук и первым ныряет внутрь — через секунду его силуэт тонет в темноте. Чимин, тихо выругавшись, светит фонариком на статую, кривится и спешит следом. — Ну нахуй, это вы без меня, — решает Тэхен и, раз уж остался один снаружи, движется вдоль стены. Под пальцами камень холодный и влажный, ощущение шершавой поверхности как будто возвращает его к реальности, где они — совершенно одни среди леса — обыскивают старые развалины. Хотя, кто знает, действительно ли одни? Он передергивает плечами и зябко ежится. Закрадывается мысль, что лучше бы он не подписывался на эту авантюру — ну к чему геройства? С одной стороны, рядом Чонгук, а что с ним грозит? Быть затраханным до смерти? А вот с другой — ощущение, что в кустах притаились не только зайцы. Кто, блять, придумал этот ваш Белтейн… в двадцать первом веке живут все-таки. Еще пара месяцев в Ист-Поинте и, кажется, они все будут водить хороводы вокруг костра инквизиции — ну так чисто вместо попойки на День Благодарения. Нервно облизывая губы и мысленно убеждая себя, что паника — удел слабаков, Тэхен спешно обходит развалины, не особо надеясь, что где-то под стеной его ждет Юнги, присевший отдохнуть после тяжелого рабочего дня. Позади здания ожидаемо никого нет, но внимание внезапно приковывают высеченные на камне завитки — он останавливается, чтобы рассмотреть, как под слоем плюща раскинулся витиеватый узор, служивший стенам украшением. Нужно будет обязательно расспросить Чонгука, что это за место, а еще лучше, вернуться днем и все тщательно исследовать. Тэхен завороженно проводит ладонью по камню и хочет вернуться к остальным, когда его слух внезапно настигает звук. Он цепенеет, ледяными руками сжимая фонарик. Сглатывает и вслушивается в тишину. Паника все же берет над ним верх, а вместе с ней и паскудная мысль: а ведь если старик-хуеплет и правда отделяет жертву от группы и… Хруст. И снова. Медленно поворачивая голову, Тэхен краем глаза улавливает силуэт. Хруст-хруст. — Чонгу-у-ук! — орет он что есть мочи и бросается обратно ко входу, едва разбирая, куда наступает. Сердце колотится так бешено, что заглушает любые звуки, кажется, его преследуют — вот-вот сцапают загребущие лапы нечисти, разорвут в клочья, развесят кишки на деревьях и полакомятся спинным мозгом, — Ебаный в рот!.. Он со всего маху налетает на выскочившего наружу Чонгука, продолжает неистово орать, не подбирая выражений. Опешив в первое мгновение, тот сгребает его в охапку и толкает себе за спину, а охреневший от страха Тэхен машинально обхватывает его со спины и подвывает: — Блять, оно там было! Ебучий старик-хуеплет, отвечаю, я видел! Чонгук, сделай что-нибудь, дай ему пизды, я тебя прошу, умоляю, дорогой, любименький, я тебе хоть тыщу раз в любви признаюсь, только дай ему пизды… — Подсознание нашептывает, что вы, ребята, успели шизу словить. Какой хуеплет? — Блять, Юнги, сознанием обзаведись для начала, а потом про… — автоматом огрызается Тэхен, как вдруг осознание резко прошибает его, — Стоять, сука. Юнги? Они синхронно поворачивают головы в сторону деревьев, откуда подобно Афродите из морской пены выплывает сквозь туман нечесаное, перепачканное грязью с ног до головы нечто в штанах цвета радуги. Правда, зная пристрастия так называемого «нечта», пена у него — пивная. Их пропащая ведьма стоит как ни в чем не бывало с сигаретой в зубах и, простигосподи, черным котом подмышкой. Картины сюрреалистичней Тэхен не видел даже у Пикассо. — Я, я, дружище. А ты чего бледный такой? Еще и драпанул от меня, орал как резаный. Плохо, что ли, выгляжу? — невозмутимо интересуется Юнги, почесав затылок. Кот окидывает их взглядом, в котором читается неприкрытое презрение к происходящему. — Ты выглядишь как моя потенциальная жертва, — встревает Чимин, появившись справа так неожиданно, что Тэхен дергается и покрепче вжимается в Чонгука, — А это что… Бесявчик? Юнги, ты спиздил моего кота? — Джульетта, не гневись, я спас твоего кота. Его чуть не превратили в шашлык. Знаешь, какие вещи в этом лесу творятся? — Нихуя не понимаю… — севшим голосом заявляет Тэхен, и Чонгук — о, этот внимательный, чуткий волчонок — снова хватает его в охапку и теперь уже ставит перед собой, чтобы обнять со спины и успокоить. — Мы думали, у тебя шабаш. Поиски организовали, — произносит он, ничуть не удивившись этой чудесной встрече. — Братан, не тупи, сегодня второе число. Шабаш-то позавчера был, папочка уже все уладил, — гордо вскидывает Юнги подбородок и поигрывает бровями. По самодовольной роже хочется, безусловно, хорошенько съездить кулаком, но Тэхен пацифист, а еще напуган до усрачки. Чимин, каждым своим шагом выражающий первозданную ярость, приближается к горе-ведьме и забирает кота, тут же трепетно прижавшегося к груди. Он даже худи расстегивает, чтобы посадить ошалевшее от происходящего животное в тепло, и грозно продолжает допрос: — Так если шабаш не сегодня, то съебался ты куда? И не предупредил! — Так за котом твоим и пошел. Иду, значит, к тебе домой и вижу, как эти падлы его в лес уводят… аж у лешего выторговывал, а эта сука забрала телефон поиграться и утопила в болоте. И я предупредил, кстати. Послал голубя с запиской. У Тэхена нет желания уточнять, какие именно падлы украли кота и почему он оказался у лешего. Мысли сменяют друг друга хаотично как лестницы в Хогвартсе, но суть в другом: выходит, он единственный реально посмотрел на календарь. Второе мая. И решил не уточнять. Молча смерив Юнги нечитаемым взглядом, Чимин отходит на несколько шагов, выуживает из кармана мешочек и принимается вытряхивать его содержимое. Только увидев, как на земле формируется круг из соли, ведьма бросается к нему: — Эй-эй-эй, Джульетта, ну куда? Ну что ты сразу, ну… — Юнги, ебучая птица обосрала мне окно на кухне, и я отпугивал ее камнями, а это, оказывается, твое послание? — отрезает тот и сверлит парня суровым взглядом. Правду говорят: нет противника страшнее, чем союзник-долбаеб. Тэхен аж слюной давится, невольно рассмеявшись. Чонгук ласково стучит ему по спине и обнимает покрепче. — Раз все нашлись, давайте-ка двигать домой, — предлагает он, — А то хватит на сегодня приключений. До чего же дельная мысль. Хочется, конечно, прикопать Юнги где-нибудь под деревом (живьем), но пацифизма в Тэхене больше, чем жажды кровавой расправы, поэтому он согласно качает головой и облегченно вздыхает. Ну и ночка, а. Чимин оборачивается к ним с обреченным взглядом: — Забудьте все, что я о нем говорил. Все, что шло после слова «припизднутый». — А что ты там говорил? — Юнги продолжает бегать около круга из соли в надежде, что тот сделает шаг в сторону и его можно будет сцапать и утихомирить. Правда, когда он и правда решительно выходит из круга, ведьма машинально отшатывается и даже руки пораженно вскидывает — сдаюсь, только без пизделовки, пожалуйста. Когда Чимин первым берет курс в сторону тропы, Тэхен нехотя освобождается из объятий и жестом указывает Чонгуку идти вперед. Тот следует в лес, удостоверившись, что все в порядке, а сам Тэхен подходит к растерянному Юнги. Чумазый, очевидно заебанный и продрогший, он пялится в спину своего парня таким вдохновленным взглядом, будто не кота полдня у нечисти выторговывал, а травками баловался. Молча стащив с себя худи, Тэхен надевает ее на друга и хлопает его по плечу: — Ты как? Мы волновались. Чимин так вообще на измену подсел — видал, какой нервный? Тот моргает, вновь приобретая осмысленный вид. — Жалко, блин, на озеро с лотосами не съездили. Так вот о чем он волнуется. — И все? Юнги вздыхает. — Что еще, что еще? А, — отмахивается он, — Теперь я торчу лешему бутылку коллекционного кальвадоса. — У тебя нет коллекционного кальвадоса. — У Джульетты есть, — паскудно улыбается и тут же широко зевает, — Разберемся… Тэхен не выдерживает и громко смеется, чувствуя, как его медленно, но верно наполняет облегчение. Повернув голову, он улавливает взгляд Чонгука. Тот обернулся и сам улыбался, еле сдерживаясь. Ох уж этот волчий слух. Оборотни, леший, кот по имени Бесявчик… кто только не водится в ебучем Ист-Поинте. Если только все это — не коллективная галлюцинация. А даже если и так — Тэхен вполне готов с этим смириться. Даже с припизднутым ведьмаком, ради которого они отправились в спасательную экспедицию и узнали, что в спасении никто и не нуждался. Как там Чонгук говорил? «От своих не отказываемся»? Тэхен вновь оглядывает Юнги и вздыхает. Не отказываемся. Даже если очень хочется. — Погнали, — снова хлопает он друга по плечу и, радостный от того, что все закончилось, чуть ли не вприпрыжку догоняет остальных. Чонгук останавливается, чтобы его подождать, и их руки сцепляются машинально — это уже привычка. Такая приятная, такая значимая привычка. — Замерз? Испугался? — И то, и другое, — отвечает Тэхен. — Приедем домой, заварю какао. Есть у них такая традиция. Одна из вещей, ради которых Тэхен закроет глаза на любую странность Ист-Поинта. Эфемерный вкус напитка появляется на языке, стоит представить дымящуюся кружку. Он машинально сглатывает, провожает взглядом Юнги, который нагоняет Чимина и тихо бормочет ему на ухо всякий примирительный бред. Они с Чонгуком синхронно замедляют шаг. Воздух хрупкий и свежий, туман стелется под ногами молочной пеленой и теперь, когда мнимая опасность Белтейна позади, а лес кажется вполне обычным, атмосфера делается умиротворенной. Насколько это вообще возможно. А может, одержимый барсук все еще поджидает их за елкой — похуй на все, если дома ждет горячее какао. — А брауни остался? Они пекли накануне. Перемазались шоколадом и переборщили с мукой — получился скорее кекс. Вкусный до невозможности. Чонгук кивает и поглядывает на него с улыбкой. Его волосы вьются от влаги, закругляются на концах и привлекают слишком много внимания. — Я, конечно, не отпиздил старика-хуеплета, — шутливо добавляет он, — Но если ты и правда «тыщу раз признаешься мне в любви», обязательно вернусь и найду, над кем погеройствовать. Запомнил ведь. Тэхен смеется неожиданно даже для себя, хочет по привычке испугаться, но… как-то не пугается. Адреналин в крови, наверное. Или Меркурий в ретрограде. Так или иначе, вместо того, чтобы запаниковать и слиться, он шагает, глядя на деревья впереди, и негромко произносит: — Ну, считай: я люблю тебя, я люблю тебя, я л… Чонгук целует его, обхватив лицо ладонями, и ему не нужны оставшиеся девятьсот девяносто восемь признаний. Он ведь планировал романтическую прогулку под луной? Пока все идет по плану. ...Ну и ночка. Охуел даже старик-хуеплет, будь он неладен.