California Love

      Калифорния погружалась в темноту так, что последние огоньки уходящего дня дотлевали на западной линии горизонта, сверкая бледно-жёлтыми цветами. Вновь зажглись небоскрёбы и окна жилых домов. И сейчас должны выбраться на улицу маргиналы, бандиты и торчки. Вследствие этого необходимо побыть в каком-то помещении. И США посчитал, что идеальным местом будет «Cityscape longue» на Юнион-Сквер.       Дорога до туда не заняла много времени, и уже через двадцать минут русская и американец сидели за столиком на мягких креслах с золотым орнаментом и смотрели на урбанистический пейзаж. Причудливые небоскрёбы горели золотыми огнями на фоне тёмно-синего неба. Гирляндой из жёлтых и красных фар тянулись авто по эстакадам. Всё те же авто шумели моторами, отчего город стал похож на разворошённый пчелиный улей. А вдалеке красовались Золотые ворота… По истине эффектное зрелище. — Красивое место… — мурчала Россия, прислонившись к панорамному окну. — Не поспоришь, — гордо, положив руку на колено и поправляя чёрный галстук на чёрной рубашке, сказал США, явно радуясь, что скрыл поселения бомжей и горы мусора в Силиконовой долине. — Ты раньше меня сюда не звал. — Всё бывает в первый раз. — Приглашу тебя когда-нибудь в Казань. Тебе тоже понравится. — Уже жду! — Да ну… — с усталостью в голосе усмехнулась Россия. — Все города красивы. И мои, и твои. — Да, пожалуй, ты прав. — Я не хочу выглядеть в твоих глазах мудаком, Россия. И сейчас рядом ты, а я чувствую себя… Сильнее. — Я бы так о себе не сказала сейчас. — Оу… — Да я устала просто, не беспокойся! — Ах, ха! Надеюсь, метро умиротворяюще на тебя повлияет. — Да. Люблю стук вагонных колёс, — и тут Россия погрузилась в воспоминания, — Первый такой вспоминается из сороковых, военный. А последний чуть ли не каждый день слышится сквозь стены вагонов московского метро. Ни одно не сравнится с тем, что отстроил мой отец. — Ну, надеюсь, холопье метро Сан-Франциско тебя устроит! — шуточно проговорил США. — Ха-ха-ха, не бойся, мальчик! — Будете что-нибудь заказывать? — подоспела официантка клуба. — Можно просто воду? — попросил Штаты. — Да, поддерживаю. — Хорошо, несколько минут, — сказала официантка и удалилась. Позже она принесла два бокала с чёрными трубочками и долькой лимона. — Спасибо! — поблагодарили страны и взяли бокалы. — Ну, за экономику Азии! — поднял бокал США, а дальше последовал звон. — Ты пей за Японию и Корею только! — шутила Россия. — Ладно, ладно. Давай о другом. — Хорошо, о чём ты хочешь побеседовать? — сладкоголосо спросила Россия. США уставился в небеса. Они напалмом всё ещё догорали на горизонте, а над ними бледнела тьма. Такая, что сливалась с тёплыми цветами на горизонте. Весеннее небо Калифорнии не затухало так быстро, как в той же Якутии. Тут Штатам что-то навеяло. — Я помню, как в тридцать шестом году я был в Небраске ввиду решения некоторых политических вопросов. В ту же пору, что и сейчас, на штат опустился тёплый и томный вечер. Я ехал в поезде. Куда — уже не помню, да и это отнюдь не важно. Состав остановился на двадцать минут на станции в административном центре штата. С минуту я сидел у окна, а потом вышел на остановке, потому что увидел зрелище, которое обрадовало мои глаза и уши. Оркестр в Небраска-сити на площади. Плывут и кружатся платья, по-летнему белые платья. Лица яркие, столько лиц, как цветов на цветущей вишне. И, господи, смех и хихиканье, ржанье сопровождают ласково ржущий «Извозчичий блюз». Рэгтаймы ковбойские и негритянские. Мальчишки, правя гнедыми, швыряют пшеницу улыбок девчонкам, чьи кружатся платья, по-летнему белые платья. Сквозь стаккато корнета и уханье валторны — хихиканье, господи, ржанье пёстрой праздничной суматохи. Медленные мелодии на ночь и «Дом, милый дом». И ударник, бухгалтер из фирмы шорных изделий, кивает дочке кассира с той самой железной дороги — хихиканье, господи, ржанье, — и платья, по-летнему белые платья тают, расходятся веером с площади. Последнее, что помню, — раздавленная земляника в кафе-мороженом, дыханье ночи в ясенях и тополях, решётки теней у ворот и парадных — все они знают намного больше об этом вечере, чем я тогда мог себе вообразить, — в пылу, воодушевившись, рассказывал американец, а в конце резко замолчал. — Это был изумительный вечер, — прокомментировала Россия. — Да-а. Пожалуй, один из лучших вечеров в моей жизни. — Кажется, что вечера — явления миллиона случаев, однако находятся те, что выбиваются из этого наскучившего образа и остаются в памяти навсегда. — Ты как никогда права. Однако кое-что хочется выкинуть из головы… — По поводу вещей, о которых можно позабыть… Разве тебе доступна эта привилегия? — Отсутствие этой привилегии делает меня успешным в моей работе. — Видимо, меня тоже. Мой Бог суров, и бесконечна пытка лёта ангелов, низверженных с высот. Но в час причастия мы все сжираем своего Бога, поэтому пока что нам нужно жить и хорошеть от счастья, — размышляла Россия, целуясь с бокалом воды.       Это зрелище сразу напомнило США об одних посиделках в злачном заведении этого же города. Оба замолчали. Штаты решил не рассказывать об этом России, а просто вспомнил всё, что произошло. На улице шли сезонные дожди. Настроение было отвратным и тупым. Американец гулял и упёрся в странный кабачок, не имеющий ни вывески, ни названия. Вход тускло освещают фонари, манящие прохожих. Внутри приятное жужжание. Он входит, садится, берёт аперитив, рассматривает этот спектакль. Здесь, что не странно, полумрак. Разлит полиатив, волнующий основы гениталий. А рядом чей-то возбуждённый женский рот сливается в поцелуе с бокалом, кажется, маргариты, а затем коктейль проливается на брюки США. Тот вскакивает и покидает заведение, допивая аперитив. Признаться, сейчас он бы не стал так делать. Ведь рядом Россия.

***

      Остаток времени и без того уставшие головы двух голубков думали о чувствах друг к другу. Сидели в том клубе, глядя на виды, приложив руки к стеклу. А видно лишь бетонные джунгли, заполонившие Америку за последний век. На небо надвинулись тучи, и оно начало казаться рваным, а ещё таким тёмным. А позже оно прохудилось, и полил тот самый сезонный дождь. Атмосфера начала казаться паршивой непонятно из-за чего. Само собой вспыхнуло желание покинуть клуб. Так Россия и США и сделали. Улицы заметно пустели, несмотря на то что это был центр мегаполиса. В жёлтом свете фонарей горели эстакады и точечно освещали простор Сан-Франциско. Казалось, что державы провалились в лиминальное пространство. На электронных часах на одном здании светились цифры, сигнализирующие, что наступил час ночи. Рядом располагался вход в метро. Туда оба и проследовали.       Жёлтая линия метро Рокриджа. Обычно это место закрыто с полуночи и до шести часов утра, однако для замысла американца безоговорочно пришлось сделать исключение. Стеклянный потолок с разграничительными рамами, ярко освещёнными диодами, встретил спускающихся на эскалаторе Россию и США. Никого не было поблизости. Лишь одна освещённая дверь, ведущая в подсобное помещение. — Россия, мне нужно переговорить с персоналом, чтобы наш электропоезд прибыл сюда. А потом покатаемся. — Давай, я тебя жду.       Штаты улыбнулся и нырнул в проём, открыв дверь. Там его ожидал длинный проход, ограждённый красно-белыми стенами, краска на которых выцвела. За электронной дверью в конце коридора сидели за пультом управления два человека. — Ну, белков тут достаточно, — говорил один, вертя в руках коробку с едой. — А углеводы? — спрашивал второй. — Фил, Оливер, всё на месте? — спросил США, нарушив их дискуссию. — О, всё хорошо, сэр! Специально для вас мы пустили один поезд с искусственным интеллектом по новой линии. Вы и Ваша партнёрша сможете восхититься видами Калифорнии по пути на полуостров! А там как вам угодно — РФ может сразу отбыть на прибывшем самолёте, — выронил коробку из рук говорящий. — Чудно, вы молодцы! Спасибо, — сказал США и удалился. — А, может, стоило ему сказать, что этот самый метромост уже не в лучшем состоянии? — спросил второй. — Да кого… Всё будет нормально. Он ведь нам ещё прибавку обещал, — отмахнулся первый.       Русская тем временем обозревала местную красоту. Помимо стеклянного потолка, здесь было негусто. Девушке вспомнились некоторые станции новосибирского метрополитена: хотя там отдавало эпохой правления её отца, великолепие гранитовых остатков социализма, укоренëнных в подземных станциях метро, оглашающихся предупреждением диктора о прибытии поезда и сотрясаемых звуком спешащих составов. — Наш поезд скоро прибудет! — огласил вместо диктора станцию США. — Отлично, покатаемся. — А там, на конечной, прямо на полуострове, будет аэропорт. Оттуда и отправишься домой, — сказал американец, подойдя к путям. — Очень хорошо.       Через полминуты раздался голос диктора, оповещающий, что прибывает электропоезд и что не надо забывать свои вещи. Впрочем, вещей у обоих было немного. Железный титан приполз юркой змеёй, гулким стуком разорвав царствующую здесь тишину. Россия и США прошли в вагон и присели на случайные места. Внутреннее убранство было несколько схоже с таковым в России. Колёса застучали, и состав тронулся. Русская и американец, сидя рядом друг с другом, покачивались и слушали, как гремят колёса состава. Наконец-то разговоры прекратились и пришло время подумать России о США, а США — о России.       «Время было. Время есть. Время будет. Его можно измерить и точно сказать, который час. Точно. Точнёхонько. Любовь тоже была. Тоже есть. И тоже будет. Однако можно ли измерить её: продолжительность или цену? Сколько стоит любовь? Триллион? Хах, уж точно больше. А измерить… Взять хотя бы часы, которые у меня на руке. Моя любовь в этой коробочке. Она мило тикает, и я всегда ношу её с собой. А с любовью не всё так просто, нет! Я давно забыл, каково это — быть любимым. Я держу этих остолопов в долларовой сети, они меня боятся и слушаются, как собаки. В них давно умерли чувства, а я что? Я такой же, как и все они? Или же я могу чувствовать, улыбаться ненаигранно и любить? Кажется… Кажется, я чувствую, как, находясь рядом с ней, пока она опирается о моё плечо, что делаю в этот момент и я, мне тепло и уютно. Вдруг за всё время нашего сближения, растянутое с того дня, когда я решился на спор с братом, и прожитое до сегодняшнего вечера, я правда её полюбил? И я уже не вижу себя таким, каким я стал после сорок пятого года. Эти чувства — самое странное, что я переживал, за всю мою жизнь. Сколько стоит любовь?..»       «Что он хочет от меня? Быть со мной? Кружить меня в по-летнему белом платье в середине июля, целовать, пока на нас похотливо пялится Канада, и, будучи пьяным, нести изящный бред на фоне бесподобного заката? А потом материть своего придурковатого брата-хама. Нет-нет, это слишком похоже на студенческие года, которые уже давно миновали мою жизнь и остались далеко позади. Всё в прошлом, а прошлое триват. Америка, Америка, Америка… Ныне я растворяюсь в нём. Мы всегда возвращаемся в одно и то же место день за днём, вглядываясь в это так, словно это было вчера. Раньше он был противен мне и получал от меня лишь холодный взгляд, но сейчас я чувствую в нём что-то иное, что вот-вот позволит мне его полюбить. Эти звонки, которые радовали душу, это новое общение, которому я позволила свершиться — это и позволило нам сблизиться по-настоящему. А вдруг ему всё ещё просто нужно одаривать себя ласками на простынях белее снегов Якутии под абажуром цвета янтаря? Вдруг ему лишь нужно существование в бескрайнем эротическом просторе и больше ничего? А я всего лишь дурочка, которую он так душевно и грамотно обвёл вокруг пальца? На ум приходит строчка из Вольтера. В груди я ощущаю странную лёгкость. А атмосфера за окном всё та же: всё так же льют сезонные дожди»       Стук колёс всё не прекращался. Первой украдкой на сидящего рядом стала смотреть русская. Американец ощутил на себе её чарующий взгляд. В глазах обоих что-то загорелось. Вагон поезда, мчащегося вперёд по туннелю, — единственное место за последнее время, где удалось уединиться двум державам. Движимые непонятно какими чувствами, ведь мысли отказали, они стали медленно сокращать расстояние между друг другом. Зрачки дрожали, танцуя неимоверную кадриль через переносицу, а тело готовилось превратиться в пулемёт гатлинга. Губы постепенно стали сворачиваться в романтичную трубочку, как вдруг поезд затрясся, загремел и начал раскачиваться из стороны в сторону. Сердце мигом сжалось и ушло в пятки. Россия и США слились в объятиях, слушая сердцебиение друг друга. Под звуки искрящихся рельс состав начал проваливаться и рухнул вниз.