Песнь Солнца и Луны

Маленький лунный кролик кувырком выкатился на лужайку и тут же бойко вскочил на лапки, готовый скакать дальше. Однако чьи-то руки бережно подхватили пушистое тельце. Элегантный мужчина, чья холодная красота напоминала ночную свежесть, провел длинными пальцами по белоснежному меху, и зверёк сладко зевнул, доверчиво пригревшись в складках серебристого одеяния. Мужчина поднял миндалевидные глаза и сощурил их, пронзая взглядом юношу перед собой. — Твой брат за холмом, — резко произнес он, будто порыв свистящего полночного ветра всколыхнул траву. Но юноша нисколько не смутился и мягко покачал головой. — Я пришел не к брату, а к тебе. Мужчина закатил глаза к звёздному небу. — Нашел время. Я крайне занят. — Я вижу, — покладисто согласился собеседник, но лукавые нотки медькнули в его тоне. — Глава Цзян крайне занят лунными кроликами. Могу ли я претендовать на твое внимание, если не являюсь кроликом? Тонкие губы Цзян Си дрогнули в улыбке, так не похожей на его колючие усмешки. — Шутник, — проворчал он, осознав, что все же поддался обаянию солнечного мальчишки. В очередной раз. — Ты можешь, Ханьсюэ. Юноша широко улыбнулся, довольный победой. Золотые кудри его вспыхнули в лунном свете чужеродным этому краю сиянием, принесённым из Золотого дворца. Мэй Ханьсюэ легко подбежал к Главе клана Луны, сопровождаемый лёгким мелодичным звоном. Песнь зари звучала в десятке солнц, увесивших широкий парадный пояс. Цзян Си ухватил двумя пальцами край медовой ткани и изогнул бровь. — Уже принарядился? До ритуала ещё есть время. — Потому я и пришел, — яркие, как весенняя зелень, глаза Мэй Ханьсюэ смеялись. — Хотел показаться тебе. Он отскочил назад и закружился, раскинув руки в стороны, будто желая обнять все лунное царство — от высоких сомкнутых врат и до самого подножья Серебряного дворца. Жемчужный лунный свет преломлялся в золоте украшений, путался в длинных локонах, грелся в красках ткани. Цзян Си залюбовался Мэй Ханьсюэ, чувствуя, как странное, непривычное чувство опять вспыхивает непрошенными фейерверками в его ночной душе. Таков дар детей Солнца. Быть горячей огня, к которому так и хочется протянуть ладонь из уютного сумрака. Цзян Си пробовал однажды — на тонком запястье под широким серебряным рукавом таился теперь маленький шрам, словно родинка. Напоминание Главе клана о том, что колет и жжет детей Луны. Но устоять перед Мэй Ханьсюэ — выше его сил. — Достаточно, — Цзян Си совершил изящный взмах рукавом, словно пеленой тумана загораживаясь от солнца. — Если продолжишь так светиться, все девушки моего клана бросят приготовления к ритуалу и сбегутся посмотреть на тебя. — Пускай, — рассмеялся Мэй Ханьсюэ. Ревность Главы Цзян всегда надежно спрятана под покровом ехидства, но глаза того, кто рожден в клане света, привычны к поискам сокрытого во мраке. У каждого из двух кланов — свои таланты, свои традиции, своя судьба. Мэй Ханьсюэ знает о том даже слишком хорошо. Навещая брата, он не мог не удивляться различиям Глав их кланов. Сюэ Чжэнъюн был живым воплощением света, тогда как Цзян Си... Как ясной небесной лазурью объято Солнце, так тьма идёт рука об руку с Луной. Увидев Цзян Си в первый раз, Мэй Ханьсюэ был потрясен дважды: его завораживающей красотой и его же колкими словами. Солнцелунные боги даровали Главе Цзян чарующее лицо и древнюю мудрость, но словно в наказание своим последователям снабдили его ядовитым языком. Мэй Ханьсюэ как ценитель прекрасного полагал это чрезвычайно жестокой шуткой. Как можно было хоть раз заглянуть в эти бездонные глаза, в радужке которых мерцали росчерки звездопадов, и остаться равнодушным? Кажется, он произнес это вслух, поскольку изящная рука Цзян Си замерла на спине спящего кролика, прекратив гладить его шёрстку. — Ты явился сюда лишь затем, чтобы снова петь серенады моей красоте? — ирония в тоне Главы Цзян казалась мягкой, как ночные облака над головой. — Словно ее можно описать словами, — сокрушенно вздохнул Мэй Ханьсюэ, подкрадываясь ближе, чтобы поймать смольную прядь длинных чужих волос и пылко прижать к губам. Цзян Си благосклонно простил эту дерзость и сам подставил щеку под следущий поцелуй. Мэй Ханьсюэ с готовностью прильнул губами к нежной коже, отмечая мимолетной лаской острую линию челюсти. Об надменное лицо Цзян Си, казалось, можно было порезаться; будто бы его вырезали из мрамора, вычерчивая каждую иглу-ресницу, каждую проступающую косточку. Мэй Ханьсюэ скользнул взглядом по шее вниз, в белоснежный ворот запахнутых клановых одежд. В отличие от солнечного юноши, Глава Цзян ещё не примерил свое праздничное облачение, но и обыденные его наряды — произведения искусства, не уступающие своему обладателю. Острые серпы серебряных месяцев сверкали на верхнем одеянии, дополненные изысканной тонкостью цепочек, а по краю воздушной ткани змеились узоры в виде фаз Луны. Россыпь мелких драгоценных камней мерцала в высокой прическе, будто сами звёзды усыпали Главу своими дарами. Облик Цзян Си излучал мягкое прохладное свечение, которое сгущалось и парящей в воздухе полосой тончайшей ткани обвивало своего хозяина. Оно окутало и Мэй Ханьсюэ, когда тот обхватил Главу Цзян за талию, притягивая к себе для жаркого поцелуя. Оба потока, противоположные по своей сути, переплелись на несколько мгновений, соединяясь в сияющую сферу — и неминуемо расслоились вновь, стоило поцелую прерваться. — Тебе пора, — не терпящим возражений тоном сказал Цзян Си, хотя его пальцы мягко оглаживали чужие губы. — Мне как Главе предстоит подготовить все для ритуала со стороны моего клана. И проверить, готов ли Чу Ваньнин исполнить свою партию Песни. — Напомни, почему ты стал Главой клана? — проворчал Мэй Ханьсюэ. Напоследок чувственно поцеловав подушечки пальцев, он разомкнул объятия. — Тебе тоже будет, чем заняться, — фыркнул Глава Цзян, аккуратно опуская кролика на траву. — Уверен, в Золотом дворце твой друг сейчас вне себя от ярости и готов отказаться от участия. Этого нельзя допустить. Ритуал сродни свадебному обряду, это символ союза между нашими кланами. — Я знаю о его важности, — Мэй Ханьсюэ махнул рукой, и впрямь выглядя раздосадованным. — но я говорил не о том. Цзян Си вскинул взгляд на фигуру юноши, уже преодолевшего значительное расстояние и взобравшегося на последний холм. Свет ворот, отделявших территорию клана Луны, разливался по его верхней накидке, и та казалась сотканной из солнечных лучей, украденных у другого клана ради ощущения живого тепла. — Мэй Ханьсюэ! — окликнул его Цзян Си, поддавшись неясному порыву. — Что ты имел в виду? Мэй Ханьсюэ оглянулся, и задумчивая улыбка озарила его лицо. — Просто... Не будь ты Главой, нас могли бы выбрать для ритуала. — И зачем тебе это? Ради славы? Юноша повернулся, глядя вниз, где под холмом на него смотрели широко распахнутые неверящие глаза Главы Цзян. Потому что Мэй Ханьсюэ сказал это совсем тихо, но каждое слово достигло своей цели, ласковое и теплое, как маленький кусочек ясного утра. — Если Песнь означает свадьбу, я бы исполнил ее с тобой.