Их узы

      Снизу доносился сухой шелест песка. Солнце напекло кожу — хотелось спрятаться в тени. Так жарко — невыносимо. Неужто она уже умерла и сейчас плещется в озере Крови? Но почему же вокруг так тихо: никаких звуков. Разве в Аду не должно слышать крики остальных грешников?       Сознание растворялось в зыбучих барханах, утопая всё глубже и глубже, без возможности вернуться. Не приятная нега, но какое-то необъяснимо притягательное беспамятство. Внезапно со стороны послышался сумбурный гомон: гулкий, от которого противно засаднило внутри. И с каждой секундой шум лишь разрастался.       «Хватит… Оставьте меня», — взмолилась девушка. Она безумно устала, последние несколько месяцев прожила буквально на иголках, столько страдала, терпела, даже принесла в жертву собственную жизнь: теперь хотелось отдаться пустоте целиком — не думать, не бояться, не привязываться.       — … ми!       Чей-то крик пытался вернуть в реальность, однако разум просил остаться в желанном забытьи.       — М-м-м… — но тело упрямилось, цепляясь за заветную ниточку.       — Аюми! — теперь уже различимо.       Голос: столь знакомый, колючий, с отголосками капризности и безмерной горделивости. Совсем не такой, как у Итачи.       — Аюми… — а внешне: точно копия старшего брата. Даже когда злятся, выглядят до глупого одинаково, а если волнуются — и подавно. Жаль только, что младшенький обычно предпочитает прятаться за маской равнодушия.       — Сас…ке, — сипло произнесла девушка. Сил хватило только на то, чтобы дёрнуть пальцами и понять, что юноша держит за руку. Взволнованный. Перепуганный. Такой непривычный.       — …бе… не… вать… — ничего, помимо собственного имени, Учиха различить уже не могла. Только отдельные звуки, что слетали с губ, подобно опадающим лепесткам сакуры, превращаясь в невесомый вихрь и улетая вместе с ветром. Однако видела она на удивление чётко, всё больше понимая: каким-то чудом, но осталась жива. Потому что Итачи никогда не позволил бы брату погибнуть.       Мысль о возлюбленном окончательно сбросила тягучую пелену. Если Саске здесь, то где старший Учиха? Почему сейчас с ней не он? Пошевелиться толком не вышло, отчего капли беспомощности потекли из глаз, то застилая обзор, то возвращая болезненную ясность восприятия. Аюми что-то залепетала, но не понимала, слышит ли её собеседник или же бессвязное кряхтение не покидает пределов её головы?       — Аюми-тян!       Наруто — живой и невредимый: именно такой, каким и должен быть. Значит, после той неудачной фальшивки никто более не заявился или же ребята успешно справились с незваными гостями.       — Если бы ты… из-за «Акацуки»… я… — слух разбирал всё более длинные фрагменты, пока сердце совестливо сжималось от вида рыдающего Узумаки. Он не решался обнять обессилившую подругу, боясь навредить, а потому крупные слёзы его капали прямиком на девушку: жгучие, неудержимые, как и полагалось юноше-солнцу.       — Не плачь… — снова хрип, но теперь уже более уверенный. Учиха постаралась улыбнуться, дабы успокоить, но обескровленный лик и словно выцветшие глаза создавали обратный эффект: травянистая радужка, цвета самой жизни, сейчас отливала лишь тусклой землистостью, отчего смотреть на неё становилось невыносимо.       — Наруто, ей сейчас нельзя… — возникла медик, чьи розовые локоны отличали из сотен других, — … потеряла много крови, поэтому….       «Сакура, как и всегда, слишком строга к нему», — медленно растягивалась мысль где-то в самых глубинах, пока приятное покалывание от лечебного дзюцу щекотало и согревало. Притуплённая саднящая резь в районе грудины гадко отвлекала внимание, всё больше и больше усиливаясь: пока стремительно не выстрелила слева под рёбрами — именно в том месте, где ещё недавно была воткнута катана белёсой твари.       — Сейчас, ещё немного и... — требовательно остановила Сакура, когда Аюми уже хотела дёрнуться из-за невыносимой, накапливающейся боли, которая буквально разрывала: пульсировала, пронзала, отдаваясь эхом в позвоночнике. Учиха собрала всю выдержку, какая только оставалась в уставшем теле, сжавшись внутренне в комочек. И терпела. Долго, мучительно долго.       — Закончила, — Харуно небрежно смахнула капли пота со лба, когда залатала последние повреждения. — Тебе пока нельзя двигаться: резервы чакры на очень низком уровне, да и крови ты потеряла много. Оставайся пока тут, думаю, Гаара не будет против, да? — подмигнула она стоявшему рядом юноше, напускной игривостью стараясь разрядить обстановку: Наруто, хоть и подуспокоился, всё ещё продолжал звучно всхлипывать, а давящую ауру Саске мог бы ощутить даже самый бесталанный гэнин...       Только сейчас, вернув хоть какую-то способность двигаться, Аюми с большим трудом привстала — жестом показав юноше-солнцу остаться на месте — и удивлённо обнаружила себя, нет, даже не на траве, земле или, на худой конец, каменном валуне: в эту самую минуту песок Кадзэкагэ держал девушку в воздухе, сгустившись и растянувшись, точно пустынный ковёр.       — Гаара-сан... — тихо произнесла Аюми, когда всё-таки вернула себе способность говорить, делая глоток из предложенной Сакурой фляги: в горле безумно пересохло, — спасибо Вам большое.       — Не стоит, — мягкая улыбка казалась какой-то натянутой, точно виноватой. Неужто юный лидер Суны испытывал вину за то, что не смог уберечь?       Борясь с по-прежнему не отпускающей слабостью, что грозила сморить прямо здесь — дабы организм наконец смог восстановить чакру во время целительного сна, — Аюми заторможенно оглядела присутствующих. Перепуганный юноша-солнце, взволнованный Саске, Гаара, его родственники, как и всегда собранный Неджи, Яманака... Его нигде не было. Страшная догадка на миг остановила сердце, чтобы потом заставить то биться с неистовой скоростью, разгоняя озноб по телу. Итачи. Нигде. Нет.       — Где он? — встревоженно спросила девушка, глядя точно в лицо Шикамару, стоящего чуть поодаль. Тот лишь неловко перевёл взгляд. — Ямато-сан? — теперь под разрастающийся неистовый пожар грозился попасть капитан первого отряда: того, в котором и состоял старший Учиха на этой миссии. Именно Ямато нёс ответственность за своего временного сокомандника.       Тишина. Давящая, почти осязаемая в своём гнёте. Все без исключения — от вечно шутливого Чоджи до предельно безэмоционального Хьюги — молчали.       — Ямато-сан? — повторила Аюми уже с большим нажимом.       — Итачи, он... — нет-нет-нет, ей просто кажется, опытный шиноби стушевался не потому, что возлюбленный Учихи...       — Погиб?       Один Наруто мог в полной мере понять, какой выдержки стоило произнести столь короткое слово без запинок, не позволив голосу задрожать. Страх. Мерзкий едкий страх щупальцами сдавил горло и заставил замереть, не двигаясь и не дыша.       — Нет, он просто...       Дальнейшее сознание девушки — что в краткий миг умерла сама и возродилась вновь — уже практически не воспринимало, словно глухая стена отражая любые звуки. Он жив. И ей не надо было ничего более. Но противный червяк сомнений уже вполз в голову. Почему все реагируют столь отстранённо, будто сговорившись не рассказывать какой-то ужасный секрет?       — Где Итачи? — отойдя от шока, шиноби быстро прокрутила всю поступившую информацию, которую, как выяснилось, всё же воспринимала, хоть и сквозь мутную пелену. Опять ни звука в ответ. Подобное поведение сокомандников уже начало порядком раздражать. Не желая мешкать, Аюми решила сама проверить, где сейчас прятали её возлюбленного.       Резким рывком она перекатилась набок — удар о землю был ощутимым, а не до конца восстановившееся тело неприятно отозвалось судорогой. Песок Гаары не сумел подхватить девушку, ибо хозяин техники не успел считать её намерение. Руки дрожали, но, покуда спазм отпускал, Аюми в диком напряжении смогла привстать, хоть частично и оставаясь в лежачем положении. Опереться о локти, подставить колени — ещё чуть-чуть...       — Сейчас нельзя резко двигаться, — попыталась остановить тщетные попытки Сакура. Казалось, что медик искренне переживала за напарницу, но той было уже всё равно: Учихи утопают в своей любви, а потому, когда кто-либо смеет лишить их самого дорогого, обращаются сжигающим всё на своём пути пламенем, рискуя разрушать, не созидая.       — Где Итачи? — настойчиво, словно мантру. — Я спрашиваю, где мой муж?       Кровавый, проклятый Шаринган заалел в глазах учиховской бестии. Сумасшедшая истеричка. Безбашенная оторва. Но Аюми в тот самый момент было абсолютно равнодушна к возможным пересудам окружающих. Её волновал лишь любимый юноша с бесконечно прекрасными глазами, который наверняка принёс себя в жертву ради успеха миссии и сейчас лежал в полубессознательном бреду, на грани жизни и смерти. Слишком хорошо она его знала.       — Аюми-тян... — попытался успокоить юноша-солнце: кинулся к ней, заключая в бережливое кольцо объятий и прижал к себе. Знакомое тепло ласково окутало разгорячённую Учиху, постепенно остужая её пыл.       — Наруто, — она посмотрела в небесные, чистые голубые глаза друга с немой мольбой. Тот быстро всё понял — действительно понял всё, словно почувствовав, что шиноби уже и сама догадалась о произошедшем.       — Итачи-сан, он получил серьёзную травму, когда...       — Защищал меня, — Саске, всё это время бездействовавший, словно не понимавший, как лучше поступить, наконец нашёл смелость выйти вперёд. Нет, он не боялся гнева бестии, ведь в схватке смог бы победить даже вопреки Мангёкё Шарингану девушки. Но жизнь — не поле брани, а людские отношения гораздо сложнее простого махания клинком. Прямо в эту минуту ниндзя ощущал неприятный укол совести: брат любил его, всегда ставя жизнь младшего превыше собственной, а он в ответ лишь ненавидел, презирал дорогого Итачи человека — и в итоге вот как всё повернулось... Учиха Саске не хотел ранить эту добрую девушку, но почему-то всегда оставлял на нежной душе раны, словно колючий ёж.       Не успел Саске добавить что-либо к сказанному, как Узумаки ловко подхватил подругу на руки и понёс к нему — к шиноби, веру и любовь к которому та пронесла сквозь года.       Вид растерзанного битвой Итачи навлёк настоящий ужас: стояла бы на ногах сама, наверняка бы тотчас упала. Вся левая сторона была залита кровью — местами уже запёкшейся, застывшей уродливыми тёмными корками, где-то же, напротив, влажной, ещё недавно сочившейся из незалатанных разрезов. Из плеча торчало множество тонких древесных прутиков, напоминающих одну из техник мокутона, а глаза в беспамятстве то приоткрывались на долю секунды, то закрывались вновь. От стойкого металлического запаха вблизи стало дурно: настолько, что ненадолго Аюми даже вжалась в воротник юноши-солнца, чтобы хоть немного отвлечься.       — Аюми-сан, — глянула на неё понуро Шизуне, которая всё это время без устали хлопотала над раненым, — мы с Сакурой восстановили практически все участки, осталась только парочка. Он потерял много крови, но эти штуки, — показала на крохотные ветки, которые точно росли из тела юноши, — нельзя оставлять внутри до самой Конохи. Иначе Итачи-сан точно потеряет подвижность в этой руке. Их извлечение спровоцирует ещё большее кровотечение...       — Я понимаю, — посаженная заботливым другом прямиком напротив, Аюми максимально собралась с мыслями, чтобы не разрыдаться прямо на месте: как ни крути, а она всё-таки медик, даже в такой ситуации. — Спасибо Вам, Шизуне-сан, — улыбнулась девушка, про себя отметив, что позже следует поблагодарить также и Харуно, с которой обошлась несправедливо грубо.       Итачи метался на грани тумана и реальности: длинные ресницы мелко подрагивали, точно шиноби видел какой-то неприятный сон.       — Всё хорошо, Итачи, — она коснулась его щеки, покрытой сажей от злоупотребления огненными дзюцу. — Шизуне-сан, делайте, что считаете нужным, — произнесла шиноби, продолжая оглаживать заляпанную кожу.       Шизуне в ответ лишь понимающе отстранилась: если Учихе сейчас удастся привести юношу в сознание, то шансы на успех возрастут в разы, ведь это будет означать, что организм оказался сильнее, чем можно было ожидать.       — Итачи, — позвала более уверенным тоном, но по-прежнему очень нежным, заодно по крупицам вливая в супруга свою чакру, коей итак было ничтожно мало. Но он узнает, обязательно узнает её энергию и откликнется на зов.       — Аю... — так и произошло: не прошло и минуты, как шиноби распахнул веки, которые силились тут же сомкнуться обратно, но усилием воли удерживались в прежнем положении. Может быть, здесь сыграла роль ещё и крохотная, но столь ценная частичка чакры, подхваченная истощённым телом.       — Всё хорошо. Сейчас Шизуне-сан ещё немного тебя подлечит, и потом мы вернёмся...       Он столько всего хотел сказать и сделать, но получалось лишь слабо растянуть губы в жалком подобии улыбки. Но для Аюми то была самая желанная улыбка на свете: ведь он жив, прямо сейчас перед ней, и обязательно сможет выкарабкаться, дабы не оставить возлюбленную в одиночестве. Она и сама выглядела так, словно недавно была одной ногой по ту сторону: бледная, с проступившим частично рисунком вен, глубокими мешками и синяками под глазами и подрагивающими губами.       — Мы вернёмся домой, Итачи. Мы победили.       Прямо сейчас ему нестерпимо хотелось обнять её: стиснуть, что есть мочи, вдохнуть родной, пусть и смешавшийся со множеством других, запах, шептать слова поддержки, стирая слёзы с щёк той, кто мог позволить себе слабость лишь наедине. И ради этого юноша обязательно справится.