После смерти

*** Вокруг была тьма, и он плавал в ней, подобно огромной рыбе. Тело его извивалось, гибкое и длинное. Он кидался вниз и взмывал вверх в этих потоках, они приятно обмывали его синие чешуйчатые бока. Это были странные, непривычные, новые ощущения. Он сделал еще несколько кульбитов и зарычал от восторга. Тьма тут же поглотила эти звуки. Наконец, ему наскучило бездумно парить, и он огляделся. Кругом не было ни земли, ни неба, ни существ, ни вещей, ни времени. Лишь тьма и он, ее повелитель и пленник. “Зачем я здесь?” - подумал он. Ответ пришел к нему тянущим ощущением в груди, пока еще слабым, но он чувствовал, что это ненадолго. Придет пора, и оно вырастет и расширится, истерзает и сделается невыносимым. Тогда, чтобы усмирить его, придется что-нибудь поглотить. Но здесь он уже поглотил все, что было. Следовало лететь вперед наперегонки с подступающим голодом и успеть хоть чем-то насытить эту жадную, сосущую, ноющую бездну. Иначе ему придется поглотить самого себя. *** Цзинъянь не сразу понял, что проснулся. Некоторое время он лежал с закрытыми глазами и ощущал себя длинным, гибким, чешуйчатым и очень-очень большим. Ему казалось, что вместо его ног - хвост, а по бокам то ли плавники, то ли маленькие крылья. Но постепенно в его шее возникло болезненное, тянущее ощущение. Оно все нарастало, делая окончательное пробуждение неминуемым. Наконец, Цзинъянь открыл глаза. Лачугу заливало солнце. Где-то там ветер шумел в листьях и пели птицы. Стало быть, утро, возможно, Час Дракона. “Опять драконы, - устало подумал Цзинъянь, потирая шею. - Не удивительно, что они в легендах такие злобные: попробуй выспись с этими рогами! Но, если бы я был таким змееподобным, как в том сне, мог бы свернуться кольцом и спать себе на здоровье...” - добавил он с тоской. Рога - были, и ногти почернели, но больше, на первый взгляд, ничего в нем не переменилось. Разве что клыки подросли, но это было весьма незначительной деталью и не причиняло такого неудобства, как рога. Ветвистые, будто назло отросшие назад, а не вверх, они обрамляли его голову подобно венку. Ни на спину не улечься, ни на бок. Что же ему теперь, как изысканной красавице, спать лишь на валике и лежать всю ночь чинно и неподвижно? “Все лучше этого”, - раздраженно подумал Цзинъянь и потянулся за грубым деревянным гребнем. Заколка пропала еще во время боя с Вэй Лань. Драные лохмотья, в которые превратился его и так неказистый наряд, красноречиво подсказывали ее участь. Еще одна причина для раздражения. Цзинъянь порылся в тряпках и отыскал более-менее длинный лоскут, чтобы подвязать волосы, но рога, будь они прокляты, мешались и в этом. Волосы застревали в них, наматывались и путались. Цзинъянь зарычал и в бешенстве запустил гребень в стену. Теперь он понимал, отчего демоны поголовно изображались растрепанными чудовищами. Эту сцену застал Линь Чэнь. Он вошел в дом лишь в нижних одеждах, влажных после мытья. От него пахло свежестью, холодом и ключевой водой. Цзинъянь мрачно глянул на него сквозь пелену спутанных волос. Линь Чэнь, судя по всему, пребывал в прекрасном расположении духа. Он тут же, разумеется, понял его затруднение, и, кажется, это лишь прибавило ему хорошего настроения. “Если он только пошутит или засмеется - разорву на куски”, - подумал Цзинъянь с затаенной обидой. Видимо, это обещание весьма явственно отразилось на его лице, поскольку мастер Линь как ни в чем не бывало, наклонился и поднял гребень. - Вашему величеству не следует заниматься самому подобными вещами, - произнес он с учтивостью дворцового прислужника, хоть в его глазах и плескалось веселье. - Позвольте мне сделать для вас эту малость. Цзинъянь помедлил, с подозрением его разглядывая, и неохотно кивнул. “Не будь как отец, - повторил он про себя мантру, которая столько лет помогала ему держать в узде бешеный норов. - Не вымещай свои чувства на невинных. Даже если, - он глянул краем глаза за плечо, - эти невинные не столь уж невинны”. Линь Чэнь меж тем взялся за дело с умением и сноровкой, выдававшими обширный опыт, даром, что сам все время ходил почти простоволосым. “А то ты не знаешь, с кем он этого опыта набрался”, - ядовито прошипел внутренний голос. Цзинъянь поморщился. В нем и так все клокотало, а эти мысли лишь подливали масла в огонь. Хотелось вскочить, вызвериться, ударить, что-нибудь разнести в щепки, но он не позволил себе даже сжать кулаки. Когда с прической было покончено, Цзинъяню на плечо легла коса, перетянутая знакомым кожаным шнурком с серебряным украшением. Это окончательно испортило ему настроение. *** Прежде, когда Цзинъянь бывал не в духе, он шел гонять гарнизон или дворцовую стражу до седьмого пота. С возрастом ему пришлось перейти на бумажную работу, и уже министры выли от дотошности Его величества. Но война и интриги остались в прошлом. Теперь он жил простой крестьянской жизнью, и заботы у него стали крестьянские. Ближайшая: чем кормить Линь Чэня, если тот не сможет вернуться к Мэй Чансу. Охота - прекрасно, но если зима окажется такой же снежной, то они много дней кряду не смогут выйти из дома. Цзинъянь вспомнил, что хотел вырастить рис. Небольшая низина у ручья показалась ему наиболее подходящей для этой затеи: открытая солнцу, рядом с водой, значит можно без особого труда сделать запруду. Цзинъянь засучил рукава своего драного ханьфу, а потом и вовсе его скинул, и принялся снимать дерн. Трава еще не успела высоко подняться, но от этого проще задача не становилась. Тугое переплетение корней, полных соками, трудно рвалось под ударами мотыги, но Цзинъянь не жалел усилий. К полудню больше половины поля чернело взрыхленной землей. Весеннее солнце еще вовсе не было жарким, но Цзинъянь почувствовал слабость и головокружение. Зрение его помутилось, и приходилось то и дело смаргивать, чтобы свести взгляд в одну точку. Гуйская сущность требовала полумрака и прохладной воды. Цзинъянь поначалу пытался ее игнорировать, но когда после очередного взмаха его нещадно повело, вынужден был подняться к ручью, обмыться и сделать несколько глотков. Этого было недостаточно. Все в нем требовало, чтобы он лег в воду, а не выпил ее. Цзинъянь опустил лицо в ледяной поток, и ему стало немного легче. *** Поначалу Линь Чэнь не проявлял интереса к его занятию, что Цзинъяня несказанно радовало. Бывший хозяин Архива Ланъя уходил на рассвете куда-то по своим делам и возвращался затемно, когда Цзинъянь, утомленный тяжкой работой, уже спал. Они почти не виделись и не разговаривали три дня. За это время Цзинъянь успел очистить землю от дерна, взрыхлить ее, разметить будущие ряды и замочить рис. Человеку для выполнения такой работы понадобилось бы гораздо больше времени, но гуй был сильнее и выносливее. По-настоящему выматывало Цзинъяня только солнце. Тогда он наловчился пережидать самый пик в тени деревьев, и работал в темноте до глубокой ночи. Уже который час он, не разгибаясь, сажал рис. Каждое зернышко в отдельную ямку, рядами такими ровными, что солдатам во время императорского смотра сделалось бы стыдно. Гуй, не гуй, а спина его ныла, но Цзинъянь, упрямо сжав губы, торопился успеть сделать побольше перед полуднем. Раздалось шуршание, и из кустов выбрался Линь Чэнь. Цзинъянь сделал вид, что не заметил его, в надежде, что тот уйдет. Но мастер Линь уходить и не думал. Расположился в тени, достал из узелка кувшин и кусок жареного мяса и принялся угощаться, не сводя с Цзинъяня пытливого взгляда. Тот отвернулся. Линь Чэня это совсем не отвадило. - Время большой жатвы всех согнало в поле, - продекламировал он нараспев, - Были обильны дожди - и обилен пришел урожай! Глаз не поднять, только глянь - нету края работе. Мечтал поглазеть на девиц - а глазеешь на рис! - Здесь нет девиц, мастер Линь, - утомленно заметил Цзинъянь и взял еще горсть риса. “Шли бы вы отсюда”. - К чему мне девицы, когда здесь вы! - отозвался Линь Чэнь. Неласковый прием его нисколько не смутил. Цзинъянь не удержался и все же глянул на этого наглеца с негодованием. Тот, добившись к себе должного внимания, продолжил разливаться соловьем с самым вдохновенным видом: - Над полем гуси летят клином; один отбился - зовет подругу. Мне за гусями лететь к своей бы - но спину гнет копна колосьев. - Подождите немного, и полная луна положит конец вашим печалям, - проворчал Цзинъянь. Этот проходимец действительно собрался излить на него свою тоску по Мэй Чансу? Или это такое наказание? Ведь из-за него эта разлука случилась, хоть Цзинъянь этого и не просил. - Ах, Ваше величество, если бы все печали разрешались так легко! - голос Линь Чэня звучал сокрушенно, но в нем каким-то непостижимым образом слышалась улыбка. - В саду моем отцвели деревья, прекрасный их аромат растаял, от персиков так ветви гнутся, но кто разделит со мной их сладость?.. Цзинъянь скрипнул зубами и еще усерднее принялся за работу. *** Линь Чэнь оставил его в покое только на закате. Ушел, растворился в вечерних сумерках, точно его и не было. Сразу стало легче дышать от воцарившейся тишины и прохлады. Под градом стихов и тонких насмешек Цзинъянь забыл о полуденном отдыхе. Голова его горела, он чувствовал себя сухой рыбой. Очень-очень раздосадованной сухой рыбой. Как же можно быть таким несносным человеком, чей язык не знает устали в непристойной, праздной болтовне? Если дать себе волю и потребовать перестать, Линь Чэнь перестанет, наверное. Но, тем самым поймет, что его слова, брошенные от скуки, задевают Цзинъяня за живое, когда должны бы отскакивать, подобно горошинам от ратного доспеха. Как же недостойно он будет выглядеть, и поставит в неловкое положение их обоих, если его истинные чувства вскроются! Нет, он не будет говорить ничего. Потерпит как-нибудь до полнолуния, а там их дороги разойдутся навсегда. Цзинъянь стоял на коленях посреди поля. Солнце окончательно скрылось за горизонтом, но луна на небе так и не показалась. “Еще немного”, - подумал он и вновь принялся за работу, заглушая тянущее тоскливое ожидание возвращения холодного одиночества. Цзинъянь трудился до глубокой ночи, до тех пор, пока у него не кончился рис. Потребовалось приложить усилие, чтобы подняться на ноги и распрямить согнутую спину. Он, бывший император, никогда прежде не находился столь долго в таком положении, но эта тяжкая работа приносила ему мрачное удовлетворение. По дороге Цзинъянь немного размялся, но обольщался не слишком. Завтра его тело взвоет, заколет тысячей крохотных игл, и заботы уже об этом вновь отодвинут черные мысли. Но это будет завтра. Сейчас его ожидали лишь сон и блаженная пустота. Так он думал до тех пор, пока не увидел в окне свет. После изнурительного дня Цзинъяню вовсе не хотелось видеть Линь Чэня. Он постоял, подумал, не стоит ли развернуться и уйти, укорил себя за слабость и решительнее зашагал к дому. Линь Чэнь не спал. Увидев Цзинъяня, он проворно сел на ложе и продекламировал: - Уморилась в поле, в дом одинокий вернулась, нет никого - только стрекочет цикада; некому рис предложить и вино хмельное, только луне, что взошла над моим окном. Терпение Цзинъяня дало трещину. - Еще один стих, и в вас полетит мотыга, - тихо проговорил он, сваливая, как попало, в угол свой немудреный скарб. Линь Чэнь посмотрел так укоризненно, точно получил по губам. - Что ж, скажу прозой, - произнес он. - На заднем дворе стоит бочка с горячей водой. Извольте в ней искупаться. Цзинъянь глянул на него с таким подозрением, словно Линь Чэнь предложил ему бочку яда. Но, взвесив все за и против, рассудил, что остаться и угрюмо молчать будет куда глупее, чем принять нежданную помощь. Обещанная вода оказалась уже не такой горячей, но Цзинъянь бы сейчас обрадовался и ледяной горной реке. “Водяной дракон, да?” - подумал он и окунулся с головой. Он просидел под водой, обнимая свои колени, до тех пор, пока она совсем не остыла. Вместе с ней остыли и глупые чувства. В груди разлилась пустота звездного неба, омытая холодом водных глубин. От дома отделилась тень. Постояла, покрутилась, пошуршала чем-то. - Ваше величество, пойдемте спать. Цзинъянь вынырнул. Спорить и ругаться не хотелось. Он вылез из бочки и Линь Чэнь накинул ему на плечи свой верхний халат. Задержал руку на его плече и, помедлив, серьезно спросил: - Вы обиделись? Цзинъянь после короткой паузы ответил: - Нет. - Хорошо, - кивнул Линь Чэнь. - Потому что я не хотел обидеть. Пойдемте-ка, я вам спину разомну, - он подтолкнул Цзинъяня в сторону двери. Звезды скрылись за тучей. Цзинъянь позволил ввести себя в дом и усадить на разворошенную постель, слишком усталый, чтобы сопротивляться. - Лягте, - Линь Чэнь мягким толчком заставил его улечься и потянул с его плеч мокрый шелк. Цзинъянь вспомнил, что оставил свою одежду на улице и вскинулся было за нею. Линь Чэнь не пустил. - Чем вам мой халат не мил? “Тем, что он ваш”. - Когда мы вернемся в усадьбу, я раздобуду для Вашего величества самые лучшие одежды, - посулил Линь Чэнь все тем же серьезным тоном. - Я не стою таких забот, - буркнул Цзинъянь. - Я уже говорил, что стоите, - отрезал Линь Чэнь и надавил ему между лопаток. Цзинъянь зажмурился от приятной боли и едва не пробормотал “Да, здесь!” - Ваше величество достойны всего самого лучшего: и нарядов, и друзей, и возлюбленных. “А, стало быть, двое старых интриганов никак не подходят столь блистательному господину в сердечный друзья”, - разум сам собой довершил сказанное. Цзинъянь окончательно почувствовал себя разбитым. - Ваше величество, расслабьтесь, - умелые руки с нажимом прошлись по его спине. - Ну же, что вы застыли камнем? Это на вас так разговоры о возлюбленных подействовали? - разумеется, Линь Чэнь не был бы собой, если бы не подкусил его хоть немного. Цзинъянь порадовался, что лежит, уткнувшись в собственные руки, и совсем не обязан смотреть ему в глаза. - Вовсе нет, - проворчал он. - Да? Жаль, - огорчился тот, не понять, в шутку или всерьез. - А я бы на вашем месте подумал о чем-то этаком. Так думаете? - Нет. - Почему? Цзинъянь шумно вздохнул. Пора было положить всему этому конец. Он решительно сел и повернулся к Линь Чэню. - В сердце у меня лишь тревоги и сожаления о том, что я втянул вас в опасности, из-за которых вы едва не лишились жизни, а теперь застряли со мной в мире, где нет ничего, кроме гуев, и рискуете никогда не вернуться к человеку, по которому тоскует ваше сердце, - выпалил он на одном дыхании. - Ну и глупости у вас в вашем сердце! - заявил Линь Чэнь, неласковым тычком вернул Цзинъяня на ложе и, будто в наказание, прошелся пальцами вдоль его позвоночника. Цзинъяня выгнуло от боли. Будь у него хвост, он бы забился сейчас по полу. На миг ему показалось, что так и происходит, но потом в голове немного прояснилось, и хвоста не обнаружилось. Линь Чэнь вернулся к неторопливым поглаживаниям в наиболее болезненных точках, постепенно усиливая нажим. После мучительной вспышки это оказалось настолько расслабляюще-приятно, что Цзинъянь почти забылся, понадеявшись, что беседа окончена, но Линь Чэнь сам вернулся к разговору. - Я чувствую себя обязанным развеять любые тревоги и сомнения, которые беспокоят Ваше величество, - сказал он негромко и очень серьезно. - Во-первых, я сам за вами пошел, и, смею вас уверить, у меня и мысли не возникло обвинить вас в чем либо. Напротив, я испытываю лишь восхищение мужеством Вашего величества и глубокую благодарность за вашу самоотверженность. Даже не представляю, чем смогу отплатить за жертву, которую вы принесли ради моего спасения. Моя жизнь точно не стоила вашей души. - Глупости, - пробормотал Цзинъянь. - Я спасал не только вашу жизнь, но и свою, вдобавок едва вас не убив. - Это моя вина, - возразил Линь Чэнь. - Я слишком упрямился там, где следовало отступить. Впрочем, я бы все равно боролся до конца за вашу душу. И, если вы сейчас скажете, что она того не стоила, я сотворю с вами нечто неподобающее! Цзинъянь хмыкнул. - Есть вещи важнее моей души. Без нее можно жить, а попробуй-ка с вырванным наживую сердцем. Нет, этого он никому не пожелает. - Конечно, есть, - согласился Линь Чэнь. - В масштабах вечности мы все не более, чем песчинки. Но, если так рассуждать, лучше и вовсе не жить. Хотя, если не жить, то и вечность потеряет всякое значение. Стало быть, для мироздания лучше, чтобы мы были живы. - Что ж, мы живы, - заключил Цзинъянь. Под руками Линь Чэня его тело наливалось сонной тяжестью, но мысли текли легко и складно своим чередом. - И все благодаря вам. - Благодаря мне мы чуть не умерли… Ай! - загривок опалило внезапной болью, и сонливость, как рукой сняло. Его… укусили? - Вы что творите?! - Чансу предупреждал, что вы невыносимый упрямец, а я, по своей глупости, не верил, - пробормотал Линь Чэнь. - Но не драться же с вами, в самом деле. Это было настолько восхитительно нелепо, что у Цзинъяня напрочь пропало желание углубляться в тему. Укус пульсировал и болел, предвещая роскошный синяк. Не было сомнений, что этот невыносимый человек только и ждет повода, чтобы добавить к нему еще несколько. Цзинъянь счел за благо помолчать, даром, что самому Линь Чэню еще было что сказать. - Что касается остальных тревог Вашего величества, - продолжил он, как ни в чем не бывало. Его пальцы невесомо погладили место укуса и вернулись на спину, уже не щадя. Цзинъянь прикусил запястье, чтобы не начать просить пощады, так остро и мучительно это было. - Они стоят и того меньше. Ваше общество мне несказанно приятно и преображает собой даже самую унылую обитель. И уж конечно вам не стоит беспокоиться о Мэй Чансу. Я найду его, где угодно, и вполне смогу прожить в разлуке луну-другую. - Ваше поэтическое красноречие говорит об обратном, - пропыхтел Цзинъянь. - Мое сегодняшнее поэтическое красноречие было направлено исключительно на вас, - мрачно ответил Линь Чэнь, крепко сжимая руки на его плечах возле самой шеи. Цзинъяня вновь всего изогнуло. - Мне несказанно жаль, что оно оказалось потрачено втуне. Чансу рассказывал, что с вами стоит говорить предельно прямо, но я не предполагал, что даже весенние стихи вы сумеете истолковать превратно. - На меня? Цзинъянь не выдержал и расхохотался, громко, раскатисто, так, как не хохотал со времен предложения Мэй Чансу сделать его императором. Впрочем, ситуация была схожа своей абсурдностью. Он вырвался из рук Линь Чэня и сел на постели, дабы посмотреть ему в лицо. Тот выглядел ошарашенным и с каждым мгновением все более уязвленным. - Что я такого смешного сказал? - наконец, не выдержал он. - В жизни не слыхал ничего нелепее! - фыркнул Цзинъянь, и снова захохотал. На глазах у него выступили слезы. - Ох, ну вы и завернули! - он вытер их ладонью и сделал несколько глубоких вдохов. - Ладно, кончайте нести вздор, уж не знаю, зачем вам это понадобилось. Линь Чэнь с каждым его словом становился все мрачнее. - А вы подумайте! - прошипел он, сощурившись. Но тому не надо было думать. Он вдруг перестал улыбаться и тихо ответил: - Вы просто очень его любите. Линь Чэнь побледнел. На его лице разом отразились боль и такая же безнадежная тоска, которая столько лет снедала самого Цзинъяня. - Люблю, - едва слышно согласился он. - Люблю без меры. Так зачем же, скажите на милость, - его голос все повышался, набирая силу, - мне разыгрывать перед вами представление, если я мог бы просто вычеркнуть вас из нашей жизни?! - Потому что вам кажется, что это сделает его счастливее. Некоторое время они молча смотрели друг на друга: Цзинъянь - с усталым снисходительным терпением, Линь Чэнь - с мрачным упорством. - Нет, - постепенно его взгляд наполнился теплом, как наполняется ручей в весеннее половодье. - Потому что это сделает счастливее нас всех. Подумайте об этом, Ваше величество. Цзинъянь опустил голову. На сердце у него было муторно, тело сковала свинцовая тяжесть. - Щедрость мастера Линя не знает границ. Надеюсь, это не цена за мою душу? Поверьте, она того… - … Не стоит, - с едкой горечью закончил Линь Чэнь. - Нет, боюсь, мы с Чансу не способны возместить то, что бесценно. Но, если позволите, мы сможем вас хоть немного порадовать. Как бы Цзинъянь ни сопротивлялся, самоотверженность Линь Чэня его тронула. Вместе с тем он возблагодарил Небо, что немедленного ответа от него не требуется, поскольку не чувствовал в себе довольно сил, чтобы солгать, а правда лишь отравила бы остаток их вынужденного сосуществования. - Пожалуйста, подумайте. Линь Чэнь осторожно потянул его на постель и заставил улечься. Устроился рядом, накрыл их обоих одеялом. - Давайте поспим, - предложил тихо. - Скоро уже рассвет. Цзинъянь кивнул, но они оба еще долго лежали с открытыми глазами. *** В первый раз Цзинъянь проснулся на рассвете, когда зарядил дождь. Поежился от прохлады и сырости, и зарылся поглубже в одеяло в попытках согреться. Рядом зашевелился Линь Чэнь, пододвинулся ближе, перекинул через него тяжелую руку. Цзинъянь не стал противиться - человек был большой и горячий, как нагретый камень. Хотелось обвиться вокруг него кольцами и напитаться вдоволь живым теплом. За неимением драконьего тела Цзинъянь опутал его руками и ногами. Так стало совсем хорошо, и он заснул легко и быстро. Второй раз он пробудился, когда добыча попыталась ускользнуть. Цзинъянь недовольно заворчал и придавил сильнее, намекая, что кое-кому лучше оставаться там, где он лежит. В ответ раздался мягкий смешок, и ему на голову легла рука. Погладила, почесала между рогами. В гневе на столь вопиющую фамильярность и непослушание Цзинъянь вскинулся, приоткрыл на мгновение глаза, взрыкнул и подпихнул извивающееся тело под себя, размышляя, следует ли ему пустить в ход зубы. Добыча должна быть покорной и мягкой, а не своевольной и раздражающей, но эти люди такие хрупкие, а их трупы быстро остывают. Он повел носом вдоль шеи человека, который не понимал намеков, в поисках менее уязвимого места. Изгиб плеча показался ему подходящим, и Цзинъянь сомкнул на нем зубы, пока еще слабо, лишь предупреждая. Тело под ним наконец-то замерло, но расслабиться снова не удалось, поскольку добыча засмеялась. Цзинъянь крепче сжал челюсти. Тонкая кожа под его клыками опасно натянулась. - Ваше величество, это вы так мне мстите за вчерашнее? - спросил человек. Вчерашнее? Загривок под ласкающими пальцами отозвался слабой саднящей болью. Этот наглец посмел его укусить! Его счастье, что пальцы он убрал быстрее, чем Цзинъянь успел опомниться. Но нет, это была не расплата. Если бы дракон хотел отомстить, глупый человечек уже истекал бы кровью. Но он хотел просто греться и спать, и чтобы добыча вела себя так, как ей полагается: не насмехалась, не вырывалась и, боги упаси, не обращалась с ним, как с собакой. Некоторое время человек вел себя безупречно. Цзинъянь успел провалиться в сон, когда его снова попытались спихнуть, на этот раз решительно и властно. Он пожевал челюстями, чтобы напомнить, кто сильнее, но человечешку это не очень-то впечатлило. - Ваше величество, этому скромному лекарю приятно, что он настолько пришелся вам по нраву, - “Что?”. - И эти ваши зубы, поверьте, лишь добавляют вам очарования… - “Что?!”. - И все же вам придется меня отпустить. С чего бы это? Человек под ним рванулся и попытался провести какой-то из своих глупых приемов. Цзинъянь снисходительным точком вернул его обратно. Стало даже немного интересно ощущать эти слабые трепыхания. Может, хоть теперь до человека дойдет, с кем он имеет дело. - Ну, право слово, Ваше величество, что с вами произошло? - спросил человек с досадой. - Прежде мне казалось, что вы не сторонник насилия. Насилие? Ха! Где же здесь насилие? Согревать дракона - великая честь, почему смешное существо этого не понимает? Оно же, вроде, умное. Может, надо объяснить? Цзинъянь приподнялся на локтях и нехотя разлепил веки. Человек под ним выглядел настороженным. Славно. Он подцепил острым когтем упрямый подбородок и пророкотал: - Добыча. Глаза человека расширились. - Я - добыча? - уточнил он. Цзинъянь одобрительно заурчал и снова улегся на него. Наконец-то все вопросы решены… Тело прошило болью. Цзинъянь выгнулся, заревел и обрушил ответный удар на голубоватое свечение, вспыхнувшее между их телами. Этот свет жегся и его источником являлась добыча, что смотрела сейчас дерзко и с вызовом. Когда от боли удалось избавиться, Цзинъянь успокоился. Он знал, что человек нанес удар отнюдь не в полную силу, потому подпер одной рукой голову, а другую положил ему на грудь и принялся подавлять свет своей темной энергией. Труднее всего было не нанести вреда хрупкой плоти. Мертвая добыча бесполезна и рождает чувство печали. Послушная добыча рождает чувство удовлетворения. Покорить, а не прикончить. Человек напрягся, на его лбу выступили капли пота, шея вздулась жилами, но все его потуги были тщетны. Цзинъянь ждал, пока он устанет и признает поражение. Наконец, его терпение было вознаграждено. Человек обессиленно уронил голову и раскинул руки. - Я понял, - прохрипел он, тяжело дыша. - Добыча. Цзинъянь снова улегся на него. Тело человека было влажным, горячим и остро, терпко пахло. На плече, которое прежде было во власти клыков, выступили мерцающие красные капельки. Цзинъянь их бездумно слизнул и оживился - это оказалось вкусно. Если снова проткнуть кожу, можно получить еще несколько капель. Так он и поступил: прикусил и зализал. Еще раз и еще. Человек под ним задрожал, шумно вздохнул и поерзал, а затем сомкнул руки на его спине. Цзинъянь удовлетворенно заурчал и вскоре заснул. *** - Ваше величество… Вот же пропасть! Дождь все еще лил, Цзинъяню вовсе не хотелось просыпаться, но голос звучал уж очень настойчиво. - Ваше величество, если вы сейчас же меня не отпустите, здесь сделается очень неприятно. О, боги! Эти люди такие капризные и хрупкие! А еще им надо питать свои тела, и, подумать только, испражняться. Мерзость. Цзинъянь скатился с него и сам подпихнул в сторону выхода. Ничего. Никуда добыча от него не денется. Он лично за этим проследит. Цзинъянь перевернулся на спину и пошевелил пальцами. Дом вместе с садом и забором накрыл полог. Шум дождя притих, зато снаружи раздался уязвленный возглас: - Ваше величество, я не убегу! Разумеется. Цзинъянь потянулся и довольно заурчал. Ему было хорошо. Хотелось свернуться на дне водоема и дремать, но, вот незадача, человека туда с собой не затащишь. Все-таки непрактичные создания. Непрочные, но такие притягательные! Теплые… Цзинъянь мечтательно зажмурился. Человек (Линь Чэнь, его имя Линь Чэнь), вернулся с ворохом тряпок в руках. - Ваша одежда совсем промокла, - сообщил он. Цзинъянь с презрением посмотрел на мокрую кучу, которую Линь Чэнь принялся раскладывать вокруг очага. Одежда? Зачем ему одежда? Разве он один из этих мягкотелых, чтобы скрывать себя под покровами? Пусть лучше человек возвращается к нему и заканчивает заниматься дурью. Но Линь Чэнь поставил на огонь воду и достал накрытую миску с куском вчерашнего мяса. Цзинъянь, прищурившись, наблюдал, как он ест, и ловил на себе ответные любопытные взгляды. - Ваше величество, у вас глаза светятся! - заметил Линь Чэнь с веселым изумлением. - Интересно, это как-то связано с дождем? Или, быть может, с фазой луны? Дождь? Дождь - это хорошо. Много воды. Луна, отражающаяся в воде - очень красиво. Надо как-нибудь взять с собой человека посмотреть на луну. Он мог бы лежать в воде, а человек - сидеть на мелководье, чтобы можно было подплыть незаметно и обвиться вокруг его тела, а то и положить голову ему на колени - пусть чешет, так уж и быть… Внутри отрезвляюще кольнуло. У этого человека есть другой человек, и это значит, что добычу придется отпустить. Печальная добыча немногим лучше мертвой, она не радует и не согревает.