Долгий путь к себе

Грехопадение случилось внезапно, ударило под дых с размаху и размозжило о беспощадную реальность. Последняя экспедиция сильно проредила легион, повозки проседали под весом мертвых тел, санчасть полнилась ранеными. Всех дееспособных солдат отрядили в помощь медсестрам. Леви было не привыкать ухаживать за больными, он умел накладывать перевязки, крепко держать бьющихся в агонии, пока тех резали наживую в полевом госпитале. Подземный город подарил ему много полезных навыков, пригодившихся теперь, уже в разведке. Совершая ночной обход, Леви бесшумно ступал по коридору, проверял, не помер ли кто в его дежурство, не сбежал ли через окно, затосковав по вольной жизни. Уже заканчивая, он открыл дверь в последнюю палату, та была почти пуста. За сутки разом освободилось четыре койки: одного выписали, трое скончались. В полоске лунного света кожа Смита отливала мертвенным серебром, лицо казалось неживым, застывшим, словно маска. Только тяжелое дыхание выдавало в нем жизнь. Леви подошел ближе. Смит был в тревожном забытьи, скрипел зубами, исходил потом. Его изрядно потрепал восьмиметровый девиант — с размаху швырнул о землю и едва не прикончил. Леви успел в последний момент, рубанул ублюдка по сухожилиям, отсек правую руку по локоть, вырезал сочный, дымный ломоть мяса из загривка. К несчастью, Смит не увидел его триумфа, лежал без сознания, истекая кровью. Леви погрузил его на свою лошадь и, чудом не столкнувшись ни с одним титаном, добрался до повозки с ранеными. С тех пор прошли уже сутки, Смит так и не приходил в себя. Леви окунул кусок марли в неглубокую миску, отжал и положил на горячий лоб. От Смита жарило как от печки, наволочка и постель под ним намокли от пота, губы запеклись, в волосах все еще виднелись остатки крови и грязи. Леви нахмурился, завтра он выскажет санитарам все, что думает об их рукожопости и разгильдяйстве. Долгую минуту он боролся с собой, но проиграл. Принес в палату таз с водой и губку. В его скудные обязанности не входило омовение раненых, но для Смита он решил сделать исключение. Под простыней тот был обнажен, лишь белели повязки, пропитанные вонючей лечебной мазью. Леви начал с рук, осторожно водил губкой по пылающей коже, собирая высохший пот и бурые разводы крови, перешел к груди, поросшей короткими жесткими волосками, коснулся маленьких твердых сосков, миновал полосы бинтов. Опустившись к пупку, он ненадолго замер, в ушах раздался злобный голос Кенни: “Не позорь меня, мальчишка!”. В лицо плеснуло кипятком стыда, ладонь дрогнула и опустилась ниже, вдоль узкой дорожки волос, прямо к густо заросшему паху. К крупному, мягкому члену, темным яичкам. Леви резко выдохнул, он никогда не касался другого мужчины так откровенно. Это волновало и вызывало смятение, вдоль позвоночника пополз безотчетный страх, почти паника. Смит тихо застонал, его прошила дрожь.  Леви вздрогнул, скупыми и быстрыми движениями закончил, укрыл свежей простыней и быстро вышел из палаты. В темноте коридора он хорошенько приложился затылком о стену, боль отрезвила, но язвительный голос Кенни так никуда и не делся. “Не могу поверить, что вырастил такого гадкого, похотливого ублюдка. Сопляк, неужели ты из этих?”. Леви зажмурился, к горлу подкатила тошнота. Сплевывая сквозь зубы, “этими” Кенни презрительно называл тех, кто ошивался в сомнительных заведениях, кто терся о себе подобных в грязных закоулках или продавался за пару монет, давая пользовать себя как женщину.  Под землей нравы были просты и суровы, за такие неестественные желания можно было лишиться зубов или жизни. “Испорченный, грязный, прямо как мамаша”. В памяти всплыл омерзительный запах борделя, в котором работала мать. Это была дикая смесь застарелого пота, табачной вони, приторных духов и дешевых благовоний. Леви передернуло. “Ты даже хуже, чем я думал”. Леви невесело усмехнулся, в кои-то веки он был согласен со стариком. Смит застал его на четвереньках и с тряпкой в руках. — С этого пола теперь можно есть. Леви бросил тряпку в ведро, снял платок, прикрывающий нижнюю часть лица. Он бы и под страхом смерти не доверил уборку рабочего кабинета дежурным солдатам. — Чем обязан, господин командор? Смит переступил с ноги на ногу, Леви с удивлением понял, что тот слегка взволнован. — Пришел сказать спасибо. Леви пожал плечами: разве в легионе принято благодарить за такое? — Майк сказал, ты ухаживал за мной в медблоке. Леви похолодел, неужели Закариас мог что-то видеть? — В твоей палате разом преставились трое, я заходил иногда, проверял, вдруг ты стал четвертым. Смита явно повеселили его слова, Леви с сожалением понял: тот слишком умен, чтобы купиться на напускную грубость. Он подтянул платок выше и спешно вернулся к уборке, слишком боялся выдать себя покрасневшим лицом. Новая формация дала свои плоды: удалось снизить смертность в легионе до рекордного минимума. Авторитет Смита вознесся до небес как среди разведчиков, так и среди дармоедов в высоких кабинетах. Это сказалось на их финансировании. На столах изредка начало появляться мясо, зимняя форма отшивалась из добротной шерсти, казармы отапливались регулярнее, даже бумага для отчетов стала плотнее и белее. — Балуешь нас, — сказал Леви, нанизывая на вилку кусочек курицы в соусе. — Все для фронта, все для победы. Леви отчетливо услышал иронию, что-то подсказывало: деньги свалились на них не только благодаря успехам вне стен. Наверняка Смит взял какого-нибудь аристократа за яйца и продавил увеличение их бюджета. Леви одобрял такой подход. Со времен жизни под землей он хорошо усвоил, что шантаж и угрозы действеннее уговоров и просьб. Они со Смитом стали понимать друг друга пугающе хорошо, действовали словно отлаженный механизм. Время притерло их, обточило острые края, пригнав стык в стык без единого зазора. Это было удобно на службе, но все больше беспокоило вне ее. Леви часто ловил себя на излишней расслабленности в присутствии Смита. Иногда они говорили о чем-то отвлеченном, чаевничали по ночам, изредка выпивали и ужинали после вылазок.  Наверное, они могли бы стать если не друзьями, то хорошими приятелями. От этого Леви останавливало лишь одно: он хотел не просто разговоров и тихих вечеров у госпожи Хелсен, а чего-то большего, стыдного, того, что происходит за закрытыми дверями спальни. Это тревожило. Прежде Леви был только с женщинами. Без проблеска чувств, он получал разрядку и тут же терял интерес, мысли об отношениях тяготили его, гнали из чужой постели еще до рассвета. Жизнь научила его простой истине: привязаться к человеку значит обречь себя на боль. Леви был плох в романтических обхаживаниях, брезговал шлюхами, его вполне устраивал собственный кулак и душевное спокойствие. Но встреча со Смитом что-то переменила в нем, размыла границы привычного и допустимого. Он начал пробираться во сны, в короткие фантазии перед оргазмом. Леви уже не пытался отрицать злобные выпады Кенни.  Он хотел лечь с мужчиной, с Эрвином Смитом. Хотел горячей кожи, мозолистых рук, влажного рта. Хотел чувствовать твердость мышц, его вес на себе. Мысли заходили все дальше, опускались ниже, от губ к шее, к животу и паху. Леви вспоминал ту ночь в санчасти, обнаженного Смита, мечущегося в лихорадке на влажных простынях, ощущение пылающего тела под пальцами, жесткость волос на груди, крупный член, шелковистый и мягкий под влажной губкой. Ему хотелось пережить это вновь, услышать стон, полный желания, а не боли. Леви пытался, но не мог побороть свои грязные желания. Они превращали его уважение в похоть, уродовали саму суть их отношений. Леви раздирал кожу под горячими струями воды, пытался отмыть липкую паутину собственной извращенности. Но грязь не уходила. Ему казалось странным, что окружающие не чувствуют мерзкой вони его болезни, не морщат носы и не пытаются отойти подальше. Он был жалок, сам себе отвратителен. Леви старался держать дистанцию, жестко, неумолимо, дрессировал себя день за днем, не позволяя горячечному безумию вырваться наружу... Смит же, будто назло, подходил волнующе близко, когда они стояли над расстеленной картой, касался пальцев, протягивая бумаги, дышал в затылок, поднимаясь следом по лестнице. Воля трещала, скрипела, но выдерживала удар за ударом. Леви в совершенстве овладел маской скуки и отстраненности, научился складывать руки на груди, чтобы не сделать лишнего движения. Он пикировался со Смитом нарочито лениво, не старался подбирать выражения, не пытался казаться лучше, чем есть. Он делал все, лишь бы Смит пребывал в неведении относительно его истинных чувств. Смит приказал ему собираться, их ожидала недельная командировка в Митру. — Дерьмо. Я там зачем? В лизании жоп высокому начальству как-то не преуспел. Смит укоряюще посмотрел на него. — Будешь присутствовать на паре светских вечеров, всем любопытно взглянуть на лучшего воина человечества. Слухи о тебе дошли до богатейших домов Сины. Леви досадливо поморщился, он ненавидел торговлю ебалом. — Это приказ, — видя его настрой, резко сказал Смит. — Мы выезжаем после обеда, уладь дела в отряде и будь готов. Леви возвел глаза к потолку, всем своим видом демонстрируя недовольство, но выбирать не приходилось, Смит был настроен серьезно. Митра встретила их ухоженными улочками, сытыми лицами и общим благополучием. Леви передернуло от этой идиллии, ведь под ногами этих зажравшихся свиней раскинулся кровоточащий, умирающий в грязной агонии Подземный город, до которого никому здесь нет дела. Они остановились в дешевой гостинице на окраине: всего одна небольшая комната, две узкие кровати не шире солдатских коек. — Я не трачу средства легиона на личные нужды, — объяснил ему Смит. Леви кивнул, это было в его духе: аскетизм, мысли о судьбах человечества и экономия бюджета там, где это возможно. Испытание выпало на первый же вечер. Леви облачился в форму, смахнул невидимые пылинки с плеч и глубоко вдохнул, словно готовясь к погружению в воду. Все оказалось хуже, чем он себе представлял. Вокруг вились любопытствующие, задавали кучу глупых вопросов, пытались без мыла залезть в задницу, невинно хлопая глазами. Леви за километр чуял в этих людях фальшь и малодушие. В зале появился кто-то важный, это Леви понял по движению толпы, все стягивались к одной точке.  — Еще час и мы уйдем, — шепнул ему на ухо Эрвин. — Можешь пока проветриться, там терраса. Он ухватил с подноса до смешного маленький бутерброд, ретировался из зала. На огороженной мраморной площадке было прохладно, пахло сигаретами и цветами из роскошного сада. Стоящая в одиночестве женщина глянула на него огромными черными глазами. Красивая и мрачная, она казалась непохожей на остальных гостей. — Что, тоже не выносишь этих ублюдков? — хрипло спросила незнакомка, выпуская из алого рта струйку дыма. — Ненавижу их сытые рожи, блевать тянет, когда слышу эти глупые речи. Леви с интересом посмотрел на женщину. В ее ушах сверкали настоящие камни, платье из сияющей ткани струилось, гладко обтекало стройное тело. Она выглядела так же, как и все собравшиеся, но в ее взгляде, в речи проскальзывало что-то неуловимо знакомое. — Ты из Подземного города. В бездонных глазах мелькнуло веселье. — А тебе почем знать, солдатик? — Акцент. — Вот как… Прорезается иногда, когда напьюсь. А ты говоришь без акцента. Леви съел бутерброд, вытер пальцы платком. На балконе было хорошо, возвращаться в духоту помещения не хотелось. — Я из восточного района, а ты? — спросила она. — Из трущоб на севере, за водохранилищем. — Паршивое место даже для подземки. Далеко же тебя занесло. Леви выразительно глянул на женщину. — Тебя тоже. — Выбралась наружу верхом на члене богача. Повезло. — Мне тоже повезло, правда, не с членом. Женщина хохотнула: — Оно и к лучшему. Спать с опостылевшим мужиком — занятие гаже некуда. Надеюсь родить ему пару спиногрызов, чтобы сиськи отвисли, глядишь, муженек и отвалит. Леви против воли усмехнулся. — Рахиль Ван Дессел. — Леви. — Будем знакомы, солдатик. А чего прискакал в такую даль? Вы же далеко от Митры службу несете? — Денег выбить. — Благородно. Сколько надо? — А сколько есть? Рахиль задумчиво перебрала унизанными кольцами пальцами. — Много. За десятки жизней не потратить. — Но можно спасти десятки жизней наших солдат. Рахиль изогнула яркие брови, смерила его оценивающим взглядом. — А ведь ты — тот самый коротышка, что рубит головы лучше всех? Леви недовольно фыркнул. — Вроде того. — Сколько порешил? Леви пожал плечами, он уже давно не считал. — Пятьдесят? Сотню? — Наверное. Может и больше. — Силен, солдатик, а так и не скажешь, всегда думала, что ваш брат высок и широк в плечах. — Не я. — Заметно. Леви, говоришь? — Да, разведкорпус. — Помогу, чем смогу, хоть раз в жизни сделаю что-то полезное. Буду сосать мужу со всем усердием, лишь бы на благо человечества. Леви определенно нравилась эта женщина. Рахиль затушила сигарету прямо о мраморные перила, выкинула окурок и смачно плюнула в темноту сада. Нацепив на лицо вежливую улыбку, вплыла обратно в зал. Сквозь стекло распашных дверей Леви увидел, как она взяла под руку тучного лысого мужичка, что-то нежно шепнула ему на ухо. Тот посмотрел на нее с обожанием, послушно закивал. Леви подумал, что вечер оказался не так уж плох. Смит нанес сокрушительный удар: вышел из душа в одном полотенце, обмотанном вокруг бедер. Леви сглотнул, внимательно уставился на свои ногти, колупнул под одним, делая вид, что вычищает грязь.  — Я оставил тебе горячей воды, полотенце на крючке. Леви кивнул, не удержался, бросил еще один короткий взгляд. Смит стоял у окна, задумчиво смотрел в темноту ночной улицы. По телу его стекали капли воды, зачесанные назад волосы казались темнее, чем есть, мышцы на широкой спине двигались, проступая рельефом, играли старые шрамы. Леви вдруг захотелось, чтобы полотенце упало на пол, открыло светлые ягодицы и мускулистые бедра. Смит обернулся, Леви почувствовал себя неумелым воришкой, пойманным за руку. — Ты знаешь Рахиль Ван Дессел? — спросил он, пытаясь отвлечь Смита. — Вы все же познакомились, прекрасно. Леви недоуменно моргнул, а потом до него дошло: эта “случайная” встреча была подстроена. — Твою же мать, Смит! Не мог прямо сказать? Все привык через жопу делать, чертов интриган. Смит казался почти польщенным. — Я знал, что вы найдете общий язык.  Леви цыкнул, но быстро остыл. — Интересная женщина. Обещала насосать нам денег. — Я знал, что на тебя можно рассчитывать, — похвалил его Смит. — Ее муж — один из богатейших людей Сины, держит мануфактуры, владеет землями и газовыми шахтами. — Тогда напиши ей как-нибудь, напомни, вдруг не соврала. — А ты еще говорил, что не силен в дипломатии. — Я говорил, что не силен в лизании задниц. С ней все срослось и без этого. Смит чуть нахмурился, кажется, в нем проснулось любопытство. — А насколько вы стали… близки?  — К чему ты клонишь? — Просто пытаюсь понять, о какой сумме может идти речь. Леви некоторое время переваривал услышанное. Неужели Смит подумал?.. — Я не спал с ней, если ты об этом, не в моем вкусе, — холодно ответил он. — Как ты избирателен, — явно забавляясь, поддел его Смит. — А ведь Рахиль считается первой красавицей Митры. — Мне нравятся двухметровые блондинки, умеющие крошить титанов. — Вот как… Жаль, что Майк не женщина. Леви посмотрел на Смита в упор, слова сами сорвались с губ: — Да, жаль, что ты не женщина. В комнате повисло молчание. Леви пытался поверить, что сказал это вслух. Он встал, взял из сумки комплект свежего белья и ушел в ванную. Закрыв дверь, он взглянул в зеркало: собственное лицо казалось непроницаемым, почти скучающим, только лихорадочно блестели глаза. Что он творит?.. Он не знал, какие сны были хуже. Те, в которых он видел еще живых Фарлана и Изабель, смеющихся, опьяненных радостью полета. Или те, в которых он лежал под Смитом. Первые отравляли его неизбывным чувством вины и тоской, но они были привычны, за годы он успел сродниться с ними, сросся с горем утраты. Вторые же отдавали форменным безумием. Он словно скатывался вниз, пытался нащупать дно собственной распущенности, но не находил его.  Пробуждаясь от таких снов, он подолгу сидел без движения, ощущал в теле отголоски наваждения: болезненную сладость фантомных ласк, острый стыд, подхлестывающий возбуждение. В такие ночи Кенни был особенно беспощаден, уничтожал его изнутри. Он извращал чувства и мысли, низводил их до омерзительных, самых неприятных слов. “Кто бы мог подумать, что мой сопляк будет желать стать подстилкой. Леви, неужели ты вправду хочешь, чтобы тебя трахнули? Взяли как девку? Прямо туда, в кишку, из которой нормальные люди гадят?”. — Заткнись! — шипел Леви в гулкую пустоту собственной комнаты, зажимал руками уши, но голос становился лишь настойчивее, жалил ядом, от которого разъедало душу.  “Узнай он тебя настоящего, тут же вышвырнул бы из разведки. Ты не достоин его, не достоин места в легионе. Неважно, сколько титанов перебьешь, ты так и останешься ничтожеством”. Кенни сводил его с ума. Кенни был прав. Между двумя салагами вовсю разгорался спор, они столкнулись в воздухе и теперь каждый пытался свалить вину на другого. — …тупица! Видел же, куда я гарпун пустил! — Да пошел ты! С чего я должен был следить за тобой? Я шел на полметра впереди, ты вечно отстаешь, придурок! — Ах ты ублюдок!.. Кажется, словесная перепалка вот-вот перерастет в откровенную драку. Леви в два шага оказался рядом, не вынимая рук из карманов, отвесил идиотам пару хороших пинков. Новобранцы повалились в землю, держась за животы, одного из них вырвало. — К-капитан? — прохрипел тот, что с желудком покрепче. — Заткнулись оба, — процедил он. — Так легко даются тренировки? Много свободного времени? На побелевших лицах проступил ужас, остальные салаги замерли, повиснув на тросах. — Неделю будете выгребать конюшни, надеюсь, лошадиное говно и моча прочистят вам мозги. — Но это все он! Это он начал! — вскинулся тот, что блевал. Леви добавил еще один удар сапогом, из разбитого носа хлынула кровь. Он наступил подошвой на тяжело вздымающуюся грудь, прижал так, что послышался хрип. — Я приказал заткнуться, — напомнил Леви. — Запомните: до первого убитого титана вы — мусор под моими ногами. Право голоса в разведке нужно заслужить. Леви обвел новобранцев холодным взглядом. — Надеюсь, все это поняли? Вразнобой послышались выкрики “так точно”. Леви убрал ногу, брезгливо отер сапог о траву.  — В санчасть, быстро. Зачинщики похромали с полигона, помогая друг другу держаться на ногах. Леви удовлетворенно хмыкнул: ничто не сплачивает так, как ненависть к начальству. Уважение и благодарность придут позже, когда они своими глазами увидят разорванных на куски товарищей, когда кто-то из ветеранов вытащит этих детей из пасти титана. А пока пусть лучше их объединяет злость, чем разделяют глупые распри. Смит приветствовал его радостнее обычного, его лицо светилось энтузиазмом. — Капитан Леви, если бы я мог вас повысить, то сделал бы это немедленно! Леви опешил, встал как вкопанный. — Смит, ты чего? В гробу я видал твое повышение. Смит потряс вскрытым конвертом. — Теперь у нас есть газ для УПМ на два года вперед и четыре тонны лучшей митрийской стали. — Откуда такая роскошь? — Скромная помощь разведке от семьи Ван Дессел. — Вот как. Видать сосет как богиня. Смит подошел ближе, положил горячие ладони на плечи, сжал. Леви впервые видел его таким счастливым. — Теперь всегда буду брать тебя в столицу. У Леви потеплели уши. — Как талисман на удачу? Смит рассмеялся, он стоял так близко, что можно было ощутить влажное тепло его дыхания. — Вроде того. Ну что, кормилец разведки, хочешь в отпуск? Или могу заставить весь легион драить полы две недели. Леви обдало болезненным жаром, кожу покалывало, от крепких рук на плечах разливалась слабость. Хотелось сделать последний шаг, упасть на самое дно.  — Не хочу, — хрипло ответил Леви. — Тогда что? Старания должны быть вознаграждены. Леви испытывающе взглянул в глаза Смита, для этого пришлось задрать голову. За эти годы он хорошо узнал его, видел в лучшие и худшие времена, прошел длинный путь от несостоявшегося убийцы до правой руки. Все внутри сжалось, подобралось в ожидании худшего, и Леви нырнул в омут с головой, сказал севшим голосом: — Поцелуй меня. С лица Смита схлынула радость, оно переменилось в момент, стало растерянным. Хохот Кенни оглушал, он искренне наслаждался его унижением. Кажется, Леви так и не смог вытравить из себя вспыльчивого оборванца, который открывает рот прежде, чем подумает.  Отчаянно и глупо… Он был готов получить в челюсть, принять удар смиренно, не пытаясь защититься. Это было бы лучше, чем тягостное, душное молчание, повисшее между ними, чем недоумение в глубине обычно спокойных глаз. — Не бери в голову, командор, я пошутил, — бросил Леви и двинулся к выходу. — Стой. Леви замер, сжав холодными пальцами дверную ручку. Позади раздались шаги, Смит развернул его к себе резко, пугающе уверенно.  — Мне показалось, ты был серьезен. Ты правда этого хочешь? Страх неожиданно отступил. Осталась оглушительная тишина в мыслях и в чувствах. Он будет сожалеть, раскаиваться, ненавидеть себя, но это придет позже, а сейчас… — Да. Смит нахмурился, явно что-то решая, переставляя пешки на доске своей опасной игры. Он словно просчитывал, что обойдется дороже — согласиться или отказать. Смит коснулся пальцами его подбородка, наклонился и прижался губами к губам. Леви вздрогнул, закрыл глаза, пол под ногами качнулся. Просто легкое касание, целомудренное, почти невинное. Всего секунда, Смит отступил. Леви едва сдерживал сорвавшееся дыхание, мысли путались, метались испуганными птицами. — Теперь мы в расчете, Смит, — сохраняя лицо, сказал он негромко. — Не нужен мне отпуск. Смит кивнул, сделал еще пару шагов назад, давая Леви возможность уйти.