Долгий путь к себе

Богато расшитое платье не скрывало округлившегося живота. Рахиль приветствовала его тепло, будто старого друга, крепко обняла и поцеловала в щеку. — Здравствуй, солдатик, — улыбнулась она, а потом взглянула на Смита. — И вам добрый день, командор. — Приятно познакомиться, госпожа Ван Дессел, наслышан о вас и благодарен за помощь, — почтительно сказал Смит, чуть склонив голову. Рахиль громко фыркнула: — Не стоит расточать на меня свои чары, я такая же оборванка, как ваш капитан. Леви ухмыльнулся, они понимающе переглянулись. — Пройдемся? Я всю жопу отсидела, пока ждала вас с собрания. Они неспешно пошли вдоль набережной, позади следовали двое мужчин, наверняка охрана. — Муженек, кстати, теперь гордится причастностью к вашему делу, рассказывает всем, какой он меценат и патриот. — Поддерживай его огонь и дальше. — В поте лица, солдатик. Сильно вам помогли наши скромные дары? — Да, теперь можем позволить себе тренировки с приводом чаще, — кивнул Леви. — Это те штуки, на которых вы летаете? Они тяжелые? — Десять восемьсот, — ответил Смит. — Благодаря вашей стали клинки удалось облегчить на четыреста грамм. В битве это много. Рахиль наморщила лоб, словно вспоминая что-то. — Знаете, командор, мужнины умники сейчас работают над новым способом сжатия газа. Пока больше взрывов, чем толку, но если удастся, ваши баллоны станут в два раза меньше. — Было бы хорошо, — кивнул Леви. — Женщины из разведки первыми выстроятся к твоему мужу в постель, из-за центра тяжести отвес на заднице бьет по ним сильнее. — Поверь, я буду только рада уступить им, — рассмеялась Рахиль. — Вы надолго к нам? — Еще одно заседание и завтра обратно, госпожа Ван Дессел. — Приходите на ужин. Там тоска смертная, но, может, еще какого богача подцепите, командор. Вы как с картинки, все дамы намокнут и присядут мужьям на уши. Смит издал непонятный звук, Леви искренне наслаждался происходящим. — Спасибо за предложение, будем обязательно. — А тебя, солдатик, я попрошу сесть за столом поближе, ты единственный, от кого меня не будет тошнить. Под шумок сбежим на балкон, поговорим о моих сиськах и муженьке, — подмигнула ему Рахиль. Леви поймал странный взгляд Смита, но не успел подумать, что за ним крылось. Часы на площади отбили полдень, им пора было возвращаться к зданию магистрата. — Невероятная женщина, — с восхищением сказал Смит, просматривая письма. — М? — У нас появились средства на ремонт южного крыла и дополнительное финансирование для Ханджи. — А, ты про Рахиль. Переспи с кем-нибудь из ее подружек, глядишь, будем расшитую золотом форму носить. — Я торгую гордостью, а не телом, — заметил Смит, в его голосе отчетливо прорезался сарказм. Леви поднял голову от бумаг. — А зря, быстрее бы обогатились. Смит не выдержал и рассмеялся. После короткого визита в Митру между ними установилось шаткое равновесие. Они больше не возвращались к скользкой теме чувств Леви. — Прости мое любопытство, — вдруг тихо сказал Смит. — Но все же, что между вами с Рахиль? — Боишься, что ее муж поймает меня за член и больше не даст денег? Зря. Я же сказал, она мне не интересна. Лицо Смита вдруг сделалось виноватым, Леви уловил направление его мыслей, это привело его в тихое бешенство. — Даже не думай об этом, командор, на тебе свет клином не сошелся. Я нашел сговорчивого парнишку из гражданских. Забудь и расслабься. Леви врал, но, кажется, убедительно. — Меня это не напрягало. — Врешь. — Серьезно, из-за этого мое отношение к тебе не изменилось. Леви раздраженно махнул рукой, показывая, что разговор окончен. Ему не хотелось слышать еще больше лжи. Весна принесла с собой проливные дожди, земля размякла, лошади вязли в грязи. Экспедицию пришлось переносить дважды, но все на удивление прошло хорошо: всего пятеро погибших и трое раненых. Леви все еще страдал от частых приступов мигрени, но вернулся в строй и чувствовал себя уверенно. Нога почти не беспокоила, не пришлось унизительно отсиживаться в арьергарде. — Здравствуй, Леви. Ты сегодня один? — спросила госпожа Хелсен, встречая его улыбкой и запахом домашней еды. — Смит скоро будет, задержался в штабе. — Это хорошо, люблю, когда вы приходите вдвоем, ты на него хорошо влияешь. Леви уселся за ставший привычным столик в углу, благодарно кивнул, принимая стакан воды. — Не замечал. — А я вижу, — строго сказала госпожа Хелсен. — Он с тобой не такой серьезный, часто смеется. Даже удивительно, как из шкодливого и озорного мальчишки вырос такой хмурый дядька. Леви тяжело было представить Смита “шкодливым и озорным”, поэтому он решил поверить на слово. — Эх, хорошую женщину бы ему, — вздохнула госпожа Хелсен. — Хозяйственную, ответственную, чтобы рубашки стирала и за порядком следила, со службы ждала. А то уж за тридцать, а все один как перст. Леви вспомнил вечер в гостях у Рахиль. — Не думаю, что Смит обделен женским вниманием. — Ты просто не знаешь Эрвина, он такой чуткий мальчик, сказал мне как-то: “Жестоко обрекать кого-то на отношения с разведчиком”. Вот и сычует, дурачок. Хлопнула входная дверь, Смит вошел, на ходу снимая промокший плащ. — Эрвин, а мы тут сплетничаем о тебе, пока ты работаешь. Смит поднял брови, перевел взгляд на Леви. — Надеюсь, ничего постыдного обо мне вы не выдали. — Тебе нечего стесняться, Эрвин. Сейчас все подам, — улыбнулась она и ушла на кухню. — И что вы тут обсуждали? — Твою личную жизнь, — нарочито равнодушно сказал Леви. — Ты серьезно ни с кем не встречаешься из-за службы? Смит пожал плечами. — Не думаю, что это важно. — Нет, подожди-ка. Меня ты, значит, вывернул наизнанку, чтобы докопаться до правды, а сам скрываешься? Так нечестно, командор. — Леви, не забывайся. — Смит, мы не в твоем кабинете, сейчас это не работает. За столом повисла тишина, Леви выжидал, Смит сдался: — Все это не для меня. Нет ни времени, ни сил. — А желание? Смит помолчал, словно впервые задумался о такой простой вещи. — Было когда-то. Леви испытал непреодолимый порыв взять Смита за руку и сказать что-то банальное. Например, что все будет хорошо. Что они переживут следующую экспедицию, а потом ту, что за ней. Что они будут возвращаться обратно за стену целыми и невредимыми до тех пор, пока Смит не узнает той правды, к которой так отчаянно стремится. Он вдруг осознал, что его плотское желание густо перемешано с состраданием и незнакомой прежде щемящей нежностью. Леви застыл, ужас липкими пальцами сомкнулся на горле.  Голос Кенни прозвучал непривычно грустно: “Ты просто влюбился, дурак”. Летний зной плавил камни, поднимался зыбким маревом над землей, убивая последнее желание работать. Леви расстегнул верхние пуговицы рубашки, закатал рукава. Легче не стало, ткань липла к спине и подмышкам, он чувствовал себя омерзительно грязным, хотелось принять ледяной душ и залечь в тишине собственной комнаты. — Капитан, недельные отчеты из гарнизона, — рядовой с розами на спине положил стопку бумаг на край стола. Леви тоскливо взглянул на неряшливо подшитые папки, увидел знакомую подпись и процедил сквозь зубы: — Я вашему Кеплеру кишки выпущу, ему что, руки оторвало, пишет ногами? Рядовой растерянно заморгал. — Никак нет, капитан. Леви с трудом поборол желание дать ему по рыжей башке. — Пошел вон. Солдат испарился, оставив после себя запах конского пота и дорожной пыли. Леви открыл окно шире, но горячий воздух не сдвинулся с места, ни намека на сквозняк. В отчаянной надежде он расстегнул еще одну пуговицу, легче не стало. Хоть донага раздевайся, все без толку. Смит вошел в кабинет, на его лбу отчетливо виднелись капли пота, лицо покраснело. Он вернулся со смотра кадетов, где битый час торчал на солнцепеке. — У меня мозг плавится, — доверительно сообщил он. — Угу, — вяло откликнулся Леви. — Читаю каракули Бозарда третий раз, не понимаю ни слова. Еще гарнизон прислал свои почеркушки, опять все через жопу оформлено. Выскажи уже их офицерам, а? А то я сам к ним поеду. — Езжай, — меланхолично разрешил Смит, обмахиваясь листом бумаги. — Устрой им взбучку, вдруг поумнеют. — Это вряд ли, после ударов по голове такого не бывает. — А ты не по голове — по заднице. — Ловлю на слове, только не читай мне потом лекций о субординации. Смит взглянул на кривые отчеты, покачал головой. — Не буду, эти олухи заслужили твоего сапога. — Договорились. Кстати, в четверг молодняк закончит сдавать нормативы и наступит затишье, дай мне увольнительную на пятницу. — Планы? — Да, выгуляю своего сговорчивого на природу. Смит посмотрел на него с удивлением. — Конечно. — Шучу я. Хочу съездить до Троста, там новый урожай чая завезли, тебе взять что-нибудь? — Чернил орвудских, штук пять. — Давай со мной? Все равно ведь с бумагами до четверга раскидаешься, так хоть голову проветришь. Смит покосился на свой стол, заваленный документами. — Это вряд ли. — Там ничего срочного, не притворяйся. Штаб оставишь на Майка, с новобранцами справятся Нанаба и Ханджи.  Смит задумчиво постучал пальцами, а потом вдруг сказал со странной решимостью: — А давай. Леви с трудом скрыл изумление, он и не думал, что Смит согласится. — Тогда выдвигаемся на рассвете, успеем добраться к полудню и не зажаримся в дороге. Несмотря на жару, в городе царило оживление, Трост кипел летней ярмаркой. Переодевшись в гражданское, они шли между пестрых рядов, останавливаясь у прилавков. — Лет пять уже так не бездельничал, — наклонился к нему Смит, чтобы его было слышно за шумом толпы. — А я впервые на ярмарке, — признался Леви. — Серьезно? — В Подземном Городе такого не было. — Тогда пойдем, покажу кое-что, тебе понравится. Смит потянул его вглубь рядов, вывел к небольшой площади, заставленной столами и лавками. — Здесь можно попробовать еду отовсюду. Есть сладкая кукуруза из Яркела, герминские пироги с патокой, вяленые сливы и помидоры из Джиная, — перечислил он, указывая пальцами на яркие палатки с жаровнями. — Я в этом не разбираюсь. Смит оставил его стеречь места за длинным столом и ушел, растворившись в толпе. Вернулся он уже нагруженный плошками и мисками. — Попробуй. Кукуруза и сливы оказались невероятными, в пирогах он не нашел ничего особенного. — В нашей столовой не хуже, пирог как пирог. Смит слизнул сладкие капли с пальцев, Леви отвел взгляд. Без привычной формы, с чуть растрепанными волосами, тот выглядел слишком молодо, остро хотелось разглядывать его, подмечая новые детали. Вечер они встретили в прокуренном кабаке за кружкой пива. Смит был благостен и изрядно пьян, рассказывал дурацкие истории из своего кадетства. — Даже не думал, что Майк мог лажать с приводом. — Он уже тогда был под два метра, но худющий, как щепка, все время терял равновесие и бился головой о землю. — Теперь ясно, откуда у него три ошибки в двух словах. Смит рассмеялся, ударил себя ладонью по бедру и задел кружку локтем. Пиво растеклось, густо вспенилось. — Черт! На брюках Смита, прямо между ног, темнело большое пятно. — Обмочился, как новобранец перед титаном, — не упустил шанса позлорадствовать Леви. — Позоришь честь разведки, командор? Смит отмахнулся и, чуть пошатываясь, ушел в туалет. Леви осушил свою кружку, пошарил в карманах, нашел платок и отправился следом. Смит безуспешно пытался промокнуть пятно куском бумаги, но становилось лишь хуже. — Держи. Смит забрал у него платок, прижал ткань к паху, надавил, собирая влагу. Леви сглотнул, отошел к раковине, тщательно вымыл руки. Закрыв кран, он поднял голову и встретился взглядом со Смитом. Тот смотрел неожиданно трезво, изучающе. Леви открыл рот и сказал чужим голосом: — Знаешь, я ведь придумал его, своего сговорчивого. Чтобы тебе было спокойнее.  На памяти Леви, это был первый раз, когда красноречивый Смит не нашелся с ответом. Смит вернул ему злосчастный платок, ослепительно белый, выглаженный, благоухающий казенным мылом.  Леви терпел долгих два дня прежде, чем сдался. Закрыл глаза, вспомнил, как Смит прижимал платок к паху, надавливал… Леви лег на спину, расстегнул ширинку, спустил штаны до колен и обхватил себя. Движения отзывались тягучим жаром, он нарастал, проступал испариной на висках, сбивал дыхание. Вспомнились слова бордельного мальчишки, Леви как в тумане скользнул второй рукой между влажных от пота ягодиц, коснулся подушечками входа, чуть надавил. Было непривычно, ощущение собственной порочности делало удовольствие острее, оно разливалось шире, капли смазки из щели на головке потекли по стволу. Леви размазал их, скольжение стало быстрее, судорожнее… — Блядь! Леви протолкнул палец внутрь, было больно и невероятно хорошо, удовольствие ширилось, он беспорядочно задергал бедрами, толкаясь в кулак, пытаясь насадиться глубже. Перед глазами вспыхнул образ Смита в полотенце, его напряженные от холода соски, косые мышцы живота, клином уходящие вниз… Гостиничная кровать громко скрипела бы под их весом, в спину бы впились пружины. Интересно, стал бы Смит готовить его пальцами, смазывать изнутри и снаружи? Целовал бы его плечи и шею, шептал бы что-нибудь на ухо? Или просто уткнул лицом в подушку и грубо взял то, что предложено? Леви задушено вскрикнул. Оргазм был ярким, длинным, мышцы в заднем проходе сжимались, его простреливало до самого затылка, сперма лилась и лилась… Леви обессиленно затих, приходя в себя. На белой ткани остывали студенистые капли. Во рту пересохло, в голове стало пусто. Так он еще не кончал.  Было слишком хорошо, чтобы врать себе: он бы хотел ощутить это вновь, пережить это с пальцами Смита внутри, с его горячим, твердым членом. Леви невесело усмехнулся, скомкал платок и бросил на пол. Рубашка оказалась безнадежно испачкана, он обтерся ею, брезгливо собирая остатки пота и спермы. Волнами накатывало сожаление, Кенни внутри заворочался. “Тебе лучше сдохнуть в пасти титана, не позорься, не падай ниже”. Леви растянулся в кровати, спросил: — Куда уж ниже? “Я тебя знаю, сопляк, гордости в тебе нет ни грана, сдашься ведь, приползешь на брюхе, будешь пресмыкаться, глядеть влажными глазами. Сам подставишь мокрую щель, будешь просить тебе вставить, выебать, как шлюху. А этот твой Смит не железный, вдруг соблазнится?”. — Это не про Смита. “Думаешь? Вдруг ему станет тебя жалко? А дырка есть дырка, не важно, у девки в жопе или у тебя. Разложит задом к верху и вставит, в темноте ведь не видно, а ты мелкий, может, за страшную бабу сойдешь”. Леви в красках привиделась темная спальня, жар тела Смита за спиной.  Если Кенни прав, согласится ли он стать подстилкой на один раз? Как там говорил Смит, они торгуют своей гордостью ради высшей цели? Можно ли отдать гордость ради низшей цели? Леви замутило от отвращения к себе, живот свело холодом страха, противоречие раздирало его на куски. “Здорово он поймал тебя, а? Все думают, что ты его цепной пес, а ты оказался верной комнатной собачонкой, радуешься каждой подачке, виляешь хвостом в надежде, что тебе перепадет хоть кусок”. Леви завернулся в одеяло с головой, его знобило. Горькая правда давалась ему тяжело. Они — лишь пешки на гигантской доске. Их двигают по клеткам, не спрашивая разрешения, ставят под удар, разменивают, как только подвернется случай. Глядя на то, как Смит чертит построение и задумчиво покусывает кончик карандаша, Леви ощущал это как никогда остро. — Ты будешь здесь, — ткнул Смит в очертания левого фланга. Леви сделал глоток, осторожно поставил чашку на блюдце. По языку разливалась терпкость чая и неожиданная горечь. — Разумно, с юга нападают чаще всего. Дай еще двух ветеранов, я удержу линию. Смит устало потер болезненно красные глаза, а потом вдруг потянулся к нему, коснулся ноющего запястья в бинтах. Старые вывихи всегда напоминали о себе холодной зимой. Между ними протянулось молчание, напряженное, вибрирующее. Смит почему-то не убирал руки, согревал больной сустав, смотрел странным взглядом, который Леви никак не мог прочитать. Призрак безответного чувства вскинулся и тут же исчез, задушенный трезвым рассудком. Леви вдруг стало по-детски обидно. Чем больше он думал о смысле происходящего, тем яснее ему становилось: Смит манипулировал им так же, как и всеми вокруг, плел сеть, заманивал сотней маленьких уловок, цеплял тысячью мелких крючков. Смит понимал, что делает, и делал это намеренно. Он никогда не даст Леви то, чего он так жаждет, только иллюзию близости, короткий поводок, крепко намотанный вокруг железного кулака. — Не делай так больше, — Леви отдернул руку и спрятал в карман, кожу под бинтами жгло. — Не играй со мной, я не заслужил твоей жестокости. На челюсти Смита вздулись и сразу опали желваки, его лицо в секунду обрело привычную сосредоточенность, строгость. Грифель карандаша скрипнул по бумаге, все вернулось на круги своя. Леви смог удержать левый фланг, обезглавил двух шестиметровых и одного крупного девианта. Они продолжали идти ровными тройками, надежно защищая контур от прорыва. Он уберег почти всех, зацепило двоих, но оставалась надежда вернуть их за стены живыми. Разумеется, с такими ранами их комиссуют, до конца жизни они останутся калеками на костылях. Может, они даже будут тосковать по полетам, а может, вздохнут с облегчением, что легион остался позади. Едва миновав ворота Шиганшины, Леви с неожиданной ясностью осознал: хватит. Пора было ставить жирную точку, вернуться к простым и понятным отношениям “солдат — командир”. Он слишком устал от фантомной надежды, она разрушала его. Штаб встретил их медсестрами и врачами с носилками наготове, раненых забрали в санчасть, остальные разбрелись по казармам писать отчеты, Смит требовал сдавать их день в день. Не давая себе передышки, они сразу засели за похоронки, следовало покончить с самой тягостной частью экспедиции как можно скорее. — Я почти закончил, госпожа Хелсен наверняка заждалась нас. Леви оторвал взгляд от бумаг, покачал головой. — Хватит с меня ужинов и пустого трепа, мы не друзья и никогда ими не станем. Смит замер с занесенной над похоронкой рукой. — Что случилось, Леви? Леви прикрыл глаза, стало физически больно от необходимости разорвать пуповину нездоровой привязанности, но он верил, что ему хватит сил. — Не строй из себя идиота, ты все понимаешь. Я больше не могу так... Мне тяжело рядом с тобой и ты это видишь, но пытаешься подобраться ближе. Зачем? Хочешь больше власти надо мной? Куда уж больше, я голову титану в пасть суну, только прикажи. Смит отодвинул бумаги, сплел пальцы. — Ты ошибаешься, если думаешь так обо мне. Леви стало горько, он не верил Смиту.  — Оставь меня в покое. — Не хочу. Леви подавил приступ ярости, сейчас ему требовалась холодная голова. — Какого черта тебе надо? — Хочешь, я поцелую тебя еще раз? — Смит, мне плевать на твое командорство, еще слово — и я выбью из тебя все дерьмо, — очень медленно и четко сказал Леви. Он с трудом слышал свой голос, так бухала кровь в ушах. — Сунь эти подачки себе в задницу! Смит резко встал, пересек кабинет и навис сверху, громко ударив ладонями по столу. Кажется, он был в бешенстве.  Леви откинулся на спинку стула, ему вдруг стало смешно от всей этой сцены. Злость схлынула, оставив только усталость. — Если хочешь подраться, давай выйдем на улицу, сбережем твою мебель. С удовольствием разукрашу тебя на дальнем полигоне, чтобы не позорить перед рядовыми. Смит наклонился, взял его за подбородок. — Думаешь, это подачка? Их тяжелое дыхание смешалось, Леви дернул головой, силясь уйти от прикосновения, но горячие пальцы сжали до боли. Смит схватил его за отвороты куртки, рывком поставил на ноги и притянул к себе. Между ними еще оставался стол, хлипкая преграда, иллюзия барьера. Смит поцеловал его, порывисто, властно, словно приказывал ринуться следом в атаку. Леви не отвечал, все его силы уходили на борьбу со страстным желанием капитулировать раз и навсегда. — Ты пожалеешь об этом, все станет только хуже, — прошептал Леви задыхаясь, но Смит не остановился, он будто не слышал его. Леви закрыл глаза, последние стены рухнули. Это был крах. Сладкий, тягучий, такой долгожданный крах здравого смысла. Они отпрянули друг от друга, едва заслышав тяжелые шаги за дверью. Потрепанный, еще немытый Майк ввалился в кабинет, он имел дурную привычку стучаться и, не дожидаясь ответа, тут же входить. — Чего такие кислые, господа офицеры? — спросил он, помахивая своими безграмотными записками. Смит был нечеловечески спокоен, собран и невозмутим. — Вы с Нанабой уже закончили? — Да, отпустил парней, им здорово досталось. — Я подписал все извещения, можешь забрать, — Смит запечатал последний конверт и протянул стопку похоронок Майку. — Вручить лично. — Да помню я, — мрачно буркнул тот. Сегодня Майк точно напьется до синих соплей, а завтра, собравшись с силами, отправится к семьям погибших солдат из своего отряда, чтобы принести в их дома самое черное горе. Майк ушел, сгорбившись под тяжестью похоронок. Леви расслабил сведенные напряжением плечи, понял, что все это время почти не дышал. — Смит, чего ты хочешь на самом деле? В тебе нет влечения, а в моей верности ты не сомневаешься. Что еще тебе нужно? Смит присел на край его стола, его растерянность казалась очень правдоподобной. — Видимо, я заигрался. Ты не веришь, что я могу захотеть чего-то простого и глупого? К горлу подкатил омерзительный булькающий хохот. — Только последний дурак в это поверит. — Ты прав, я жестокий мудак, манипулятор, азартный игрок. И хороший лжец, разумеется. Но ты и так все это знаешь, Леви, — он замолк, глядя в стену, провел ладонями по лицу, растирая кожу до красных пятен. — А еще я мужик. Не такой уж старый, если на то пошло. Иногда я хочу просто ужинать, целоваться, заниматься сексом. Но я слишком малодушен, чтобы оставить какую-нибудь славную женщину вдовой, слишком труслив, чтобы завести детей и сделать их сиротами. А с тобой… мы так похожи, не думаешь? Наверное, Леви стоило бы оскорбиться, разве это не унизительно — быть для кого-то вариантом от безысходности? Знать, что Смит выбрал его как меньшее из зол? Но Леви уже было все равно. Хоть раз в жизни ему хотелось провалиться в сладкий дурман. Конечно, скоро морок рассеется, наступит болезненное похмелье, но все же… У него так много поводов умереть, так мало причин жить. Почему бы не дать Смиту того, что он хочет? Чего так страстно желает он сам? Леви выдохнул. Решение сдаться еще никогда было таким простым и приятным. — Мне нравится озвученный порядок действий: поужинать, поцеловаться и потрахаться, — сухо ответил Леви.