Долгий путь к себе

Вечер прошел как в тумане. Леви плохо помнил слова госпожи Хелсен, вкус еды, дорогу обратно к казармам. Очнулся он лишь в комнате Смита, когда за спиной щелкнул замок. — Я бы выпил, будешь? Леви кивнул, хотя знал, что ему не поможет. Но Смиту, возможно, станет полегче. Кисловатое красное вино предсказуемо не брало, а вот Смита, кажется, начало отпускать напряжение. Они сидели на кровати в полуметре друг от друга, словно сопливые юнцы, боящиеся сделать первый шаг. — У меня нет опыта с мужчинами, — признался Смит легко и просто. — Будет досадно, если я вдруг… не смогу. — Боишься, что не встанет? — отбросив всякие приличия, спросил Леви. Смит расстегнул две верхних пуговицы, может, ему просто стало жарко. — Да. Хотя поцелуй с тобой мне понравился. Леви решил оставить при себе слова о том, что ждал этого гребаного поцелуя несколько лет. — Значит, понравится и все остальное. Смит плеснул себе еще вина, сделал глоток, облизнул потемневшие губы. — Я ведь соврал. Вспомнил, у меня был неловкий опыт еще в училище. — И как тебе? — Это был парень на пару лет старше, мы целовались в лесу за бараками. Слюняво и смущенно, все время боялись, что нас застукают и с позором выгонят вон. Было странно, стыдно, но волнующе. — Чем все кончилось? — Ничем. Я не придал этому особого значения, решил, что опыт занятный, не более. — В твоем духе. Смит допил вино и придвинулся ближе, их колени соприкоснулись. — Дико все это… — пробормотал он не то Смиту, не то себе. — Мы сейчас будем трахаться, а ощущение, что ты как обычно развернешь карту и начнешь сношать мозг новым построением. Смит протянул руку, накрыл ладонь горячими пальцами. — Как видишь, карту не прихватил. Разочарован? Леви фыркнул и мотнул головой. — Не особо. — Знаешь, я бы хотел начать с чего-то более… невинного. Не обязательно сразу нырять в омут с головой. Смит наклонился к нему, провел носом вдоль уха, глубоко вдохнул, Леви вздрогнул, сжал кулаки. — Вкусно пахнешь.  Леви прикусил язык, чтобы не ответить что-нибудь глупое. Смит обдал горячим дыханием щеку, прижался к губам. Леви запрокинул голову, приоткрыл рот, у сбывшихся желаний был вкус вина и легкой нерешительности. Крепкая ладонь легла на затылок, притянула ближе, лаская шею. Леви закрыл глаза и отдался моменту. Смит целовал его бережно, нежно, это совсем не вязалось с его обычной жесткостью. Словно перед ним сейчас сидел незнакомец, которого необходимо было узнавать заново. Леви скользнул ладонями по твердой груди, почувствовал быстрое биение сердца. Неужели Смита тоже одолевало волнение? Безумие. Теплые влажные губы скользнули ниже, приникли к выступу кадыка. Леви окатило дрожью, захотелось оттолкнуть Смита, забраться обратно в надежный доспех отстраненности. Но было слишком поздно. С тихим шорохом поддались ремни УПМ, Смит потянул с его плеч куртку, Леви повел плечами, сбрасывая ее, пуговицы рубашки сдавались одна за другой. Стало отчего-то неловко за собственное тело, слишком бледное, испещренное старыми и новыми шрамами. Смит тронул выпуклый белый рубец, стянутый розоватыми полосами кривых швов. — Откуда это? — Поножовщина. Мне было тринадцать, еще не научился бить первым. Пальцы переместились на глубокий вдавленный след. — А это? — Стычка с полицией, не увернулся от гарпуна. Смит провел рукой от ребер до ремня штанов, оглаживая безобразный лоскут обожженной кожи. — Баллон с газом взорвался, один ушлый парень толкнул мне бракованный. Думал, не выкарабкаюсь, провалялся на койке месяц, потом оклемался, навестил торгаша. — Ты убил его? Леви покачал головой: — Нет, только отрезал язык, ему стало трудно лгать людям. — Ты милосерднее, чем хочешь казаться. Леви вспомнил крик ублюдка Кастера, кровь, стекающую по заплаканному лицу, его невнятный скулеж. Да, пожалуй, Смит прав. Леви вдруг понял, что сидит полуголым, а Смит все еще полностью одет. Пальцы были влажными, металлические застежки поддавались с трудом, выскальзывали. — Давай я. Смит отточенным солдатским движением снял ремни, куртку, рубашку. Он был спокоен, словно разоблачался перед осмотром в санчасти. Повеяло теплом обнаженной кожи, Леви замер, разглядывая его. Слишком хорош, чтобы не быть влажным сном. Зависть и желание схлестнулись внутри.  Леви прижался губами к нитке пульса на солоноватой шее, потянул за волосы, заставляя прогнуться, прикусил кожу над ключицей, накрыл ртом напряженный сосок. Он толкнул Смита на спину и навис сверху, упираясь коленями и руками в кровать. Его вело отчаянное любопытство, стало интересно, как далеко ему сегодня позволят зайти. Смит лежал, спокойный, обманчиво расслабленный. Кажется, он точно так же прощупывал границы. Леви прижался ягодицами к паху, почувствовал обозначившуюся твердость. — Вот дерьмо, тебе это правда нравится, — изумленно выдохнул он. — Не могу поверить, что у тебя встал на меня. — Иначе мы бы не оказались тут. — А как же “все ради победы”? С тебя бы сталось торговать собой ради блага человечества. Смит тихо рассмеялся. — Изощренно. Но ты переоцениваешь меня. Леви опустился на Смита, тот был мускулистым, горячим, большим. Это совсем не походило на то, что он испытывал прежде, вело так, что поджимались пальцы на ногах, пересыхало во рту. Смит сжал его крепко, болезненно, погладил по спине, царапнул короткими ногтями лопатки, заставлял прижиматься ближе, кожа к коже, без единого зазора. Леви громко выдохнул, разрывая поцелуй, качнул бедрами, не смог удержать глухой стон, когда Смит сжал его ягодицы. От твердых пальцев разлилось горячее, тянущее чувство, оно стекало по промежности, пульсировало в налитом члене. — Как хорошо, Смит… — Просто Эрвин. — Как прикажешь, командор, — выдохнул Леви. — Эр-рвин. Имя прокатилось по языку незнакомо и сладко, стало точкой невозврата к прежней жизни. Смит терся об него, раскрасневшийся, с растрепанными волосами, ловил воздух приоткрытым ртом. Леви запустил руку под пояс его брюк, жесткие волоски царапнули кожу, в ладонь лег бархатистый, упругий ствол. Ощущение было одновременно знакомым и совсем новым. Он отстранился, расправился с ширинкой, медленно скользнул взглядом по груди, напряженному животу и ниже, к густо заросшему паху, длинному, перевитому толстыми венами члену с яркой, уже влажной головкой. Природа не обделила Смита. Судорожно втянув носом разогретый, пахнущий мускусом воздух, Леви размазал пальцем каплю выступившей смазки. — Леви. Глаза у Смита были почти черными, подернутыми мутной дымкой, словно он выпил стакан макового молока.  Леви облизал ладонь, собирая соль и терпкий вкус смазки, вернул руку обратно, плотным кольцом провел от головки до основания и назад. Он задал тот ритм, который любил сам, чуть резкий, жесткий, быстро подгоняющий к концу. Смит накрыл его пальцы своими, заставил скользить медленно, нежно, чувственно. Леви завороженно наблюдал, как в перекрестье их ладоней движется темный от прилившей крови член, как щель на головке истекает прозрачными каплями.  Во рту скопилась слюна, Леви захотелось ощутить на языке эту солоноватую тяжесть. Что там предлагал Смит? Начать с чего-то невинного? Желание насадиться глоткой на толстый член вряд ли можно было назвать невинным. Смит ловко расправился с пуговицами на его штанах, сжал через ткань белья, вырывая короткий стон.  — Иди ко мне, — шепнул он, притягивая ближе. — Не сдерживайся, меня заводит твой голос. — Пошел ты, — слабо огрызнулся Леви и дернул бедрами. — А-ах… Блядь! Смит стиснул их длинными сильными пальцами, теперь они скользили, терлись друг о друга в слаженном ритме, понимали без слов, словно в бою. — Вот так… Леви, какой же ты… Смит дышал тяжело, кажется, он уже был близок к финалу. Леви впился зубами в крепкое плечо, оно было мокрым от пота, соленым и сладким. Смит коротко рыкнул, вскинул бедра и излился между ними горячим, вязким и влажным. Леви не выдержал, вскрикнул и кончил, падая сверху. Хорошо. Как же ему было хорошо… В ушах бухал пульс, перед глазами плыло. Он не знал, что от оргазма можно почти потерять сознание, хотеть кричать стыдную правду о своих глупых чувствах. Сердце успокаивалось, возвращались звуки мира вокруг, тенью надвигались тревожные мысли.  Отдышавшись, Леви отстранился, его взгляд зацепился за светлые капли на темных волосках, за опадающий влажный член. Если на месте Смита был кто-то другой, наверняка стало бы противно. Но его хотелось вылизать дочиста, проглотить еще теплое семя, наслаждаясь горьковатым вкусом отзвучавшего удовольствия. Смит сел, провел рукой по груди, собирая смешавшуюся сперму, посмотрел на ладонь. Он выглядел задумчивым и отстраненным. Между ними, камень за камнем, вновь вырастала стена. Стало больно. — Мне понравилось, — наконец тихо признал он. — Даже не думал, что… Смит не договорил, вытер руку о простынь, в его жесте сквозила нервозность, Леви впервые видел его таким. Пелена похоти наконец отступила. В голове стало ясно, он словно протрезвел от долгого, мучительного опьянения. Что они наделали? Как теперь быть? Леви одевался быстро, не стал даже облачаться в ремни, просто сгреб их в кулак. Он старался не смотреть на Смита, пригладил волосы и направился к двери. — Леви. Ему понадобилось все самообладание, чтобы обернуться и посмотреть Смиту в глаза. Тот все так же сидел на разворошенной постели, только накинул на бедра простынь. — Между нами ничего не изменится, — твердо сказал он тем голосом, который можно было услышать на плацу. — Все хорошо, не беги от меня. Леви кивнул, вышел в коридор, выдохнул. Он не знал, что его ранит больше: то, что все между ними переменится, или то, что их отношения останутся неизменны. Бойтесь сбывшихся желаний. Кажется, так принято говорить на поверхности? Прежде Леви не понимал смысла этих слов, но сейчас осознал их сполна. “Между нами ничего не изменится”. Кому из них Смит врал? Может, он пытался обмануть их обоих? Все изменилось. Исчезла легкость, с которой они пикировались по рабочим вопросам, ушел азарт жарких споров по поводу построений и начинки обозов. Случившееся довлело над ними темным облаком, копилось предгрозовым напряжением. Казалось, достаточно одной молнии, чтобы грянул гром и ливень хлынул на их бедовые головы. Они не избегали друг друга, каждый пытался делать вид, что все хорошо, что случившееся не встало между ними душной неловкостью и сожалениями. Леви старался реже смотреть Смиту в глаза, все больше — за его плечо, все чаще соглашался с ним без привычных язвительных фраз. Это бесило. Вдвойне злило, что виноват во всем был он сам. Ну кто тянул его за язык с дурацкими просьбами и признаниями? Разве ему недостаточно было просто быть рядом? Ловить случайные прикосновения, упиваться фантазиями? Взаправду найти какого-нибудь сговорчивого из гражданских, изредка сливать в него сперму и жить спокойно? “Ты ведь мечтал о другом, надеялся, что вы возьметесь за руки и уйдете в закат, два счастливых голубка” — оборвал поток его мыслей Кенни. — Нет, я просто… “Ну кому ты врешь, сосунок? Я у тебя в голове, все вижу, все знаю. Дело не просто в похоти, ты влюбился и теперь раздавлен правдой”. — И в чем же правда, старик? “В том, что ты ему не нужен, даже в роли подстилки не сгодился”. Леви вспомнил “мне понравилось” Смита. Так можно было сказать о вкусной еде, о хорошей выпивке. Но не о близости, которая действительно взволновала. Смит попробовал с ним, с мужчиной, кажется, что-то понял о себе и принял решение. Очевидно, Леви стал для него разовым приключением, о котором он предпочел тут же забыть. Леви был педантичен не только в быту. Перед каждой тренировкой он тщательно разминался, разгонял кровь, чтобы не кружилась голова от перегрузок. Он подтягивался и отжимался до тех пор, пока кожу не покрывала испарина, затем приступал к растяжке. Разогретые мышцы становились послушны, пластичны, можно было спокойно закинуть ногу выше головы, уперевшись пяткой в ствол дерева, потянуться вперед, пережидая приступ жгучей боли, которая сменяется ноющей, почти приятной. Леви сменил ногу, развернувшись в другую сторону, вздрогнул. На полигон, где по пятницам тренировались только офицеры, пожаловал сам командор. Смит стоял на другом конце площадки, о чем-то переговаривался с Майком и Ханджи. На нем был полный комплект УПМ, значит, он пришел не только за разговорами. Леви усилием воли расслабил одеревеневшие мышцы, сосредоточился на ощущениях в теле. Мало-помалу вернул контроль над собой, в голове прояснилось. Он надеялся отдохнуть от Смита и тягостных мыслей, шлейфом тянущихся за ним, проветриться и набраться сил для новой недели отчетного ада. Леви раздраженно отвернулся, закончил растяжку парой быстрых оборотов на брусьях, встряхнул кистями, проверяя суставы. Сегодня был редкий день, когда не болела ни одна старая рана, такое случалось нечасто, он настроился взять от тренировки все. Присев на корточки, Леви проверил оборудование, осмотрел каждый сантиметр баллонов, лезвий и крепежей. Многие считали его параноиком, но он слишком хорошо помнил взрыв газа, едва не оставивший его без ноги. Лучше быть параноиком, чем остаться калекой. Леви закончил, секунду раздумывал, по какому маршруту пойти, а потом выжал спусковой крючок, стартовав под табличкой “С2”. Ветер и скорость быстро выбили из него всю дурь, осталась только чистая радость полета. Маршруты на офицерском полигоне разделялись по типам сложности: “А1” был самым простым, с него начинали, чтобы размяться, постепенно двигаясь по нарастающей. До “С3” доходили не все ветераны: слишком неустойчивые опорные платформы, издевательски маленькие точки для крепления гарпунов, самоубийственно узкие пролеты между препятствиями. Изредка на их с Майком прохождение “С3” другие офицеры приводили своих новобранцев, чтобы те преисполнились священного трепета и вдохновения.  Сегодня, к счастью, зрителей не было. Недавно маршруты “С” перестроили, добавили длинные деревянные трубы, сквозь которые нужно было пролететь на полной скорости, несколько лабиринтов из подрагивающих металлических сеток, подвешенные на цепи бревна-маятники. Леви испытал полузабытое чувство азарта, приевшаяся трасса стала интересней, настроение неумолимо ползло вверх. Закончив с “С3”, он опустился на стартовую площадку, отстегнул пустые баллоны и присел на вытоптанную траву. Вечернее солнце грело ласково, натруженные мышцы приятно потягивало, стало хорошо и спокойно. Внезапно на лицо упала тень, Леви недовольно открыл глаза. — Держи, — Смит протянул ему флягу и сел рядом. Вода была теплой, но приятно смачивала пересохшее горло, Смит молчал, вытянув перед собой длинные ноги, тоже отдыхал, новый маршрут явно утомил его. Солнце клонилось к горизонту, от деревьев и манекенов протянулись длинные тени, полигон опустел. — Жалеешь? Леви моргнул, лениво повернул голову. После того, как он своими руками разрушил их шаткую дружбу, терять было уже нечего, говорить правду стало удивительно легко. — Оно не стоило того. Смит смотрел на пылающий горизонт, Леви не торопил его. Глупые переживания схлынули, обнажив истину их положения, они были слишком стары, чтобы прятаться от реальности. — Мне слишком понравилось, — наконец признался Смит. Без командорских знаков отличия, в грязной рубашке с пятнами пота и травяного сока, он перестал казаться хитроумным игроком человеческими судьбами. Он был обычным, замученным жизнью мужиком с ранними морщинами, уставшими глазами и проблесками седины на висках. Наверняка таким его видели немногие.  Ведь Эрвин Смит — символ свободы, щит людей, в нем не должно быть изъянов и человеческой слабости. Кажется, Леви начинал понимать, что тот пытался сказать ему. — Ты испугался? Смит долго молчал, прежде чем дать ответ. — Наверное. Со мной не случалось такого. — Могу представить, — не сдержал смешка Леви. — Что тебя так задело? Что я мужчина, что я твой солдат? Или что-то еще? — Все.  Леви кивнул, он был благодарен Смиту за честность. — Понимаю. — Нет, Леви, не понимаешь, — Смит помрачнел. — Мы оба знаем, что в разведке глупо привязываться друг к другу. А я к тебе прирастаю. Если так пойдет дальше, я буду не в силах мыслить трезво, не смогу поставить тебя в центр атаки, в самые опасные места, где ты нужнее всего.  В груди Леви поднялась теплая волна щемящего чувства, стало трудно дышать. Он не мог дать этому названия, не мог держать в себе. Коснуться руки Смита было почти страшно, хотя это казалось глупым, после всего, что между ними было. Просто легкое соприкосновение пыльных пальцев, наивная попытка утешить, сказать “все хорошо, Эрвин, я понимаю тебя, ведь чувствую то же самое”. — Думаешь, я совсем дурак? Не пойму, если ты слетишь с катушек и засунешь меня в арьергард? Я не такой умник, как вы с Ханджи, но мозги мне титаны еще не отбили. Смит посмотрел на него испытывающе, но Леви не дал ему открыть рта, сказал решительно, выплескивая все, что томилось внутри: — Смит, нас рвут на части титаны, зажравшиеся гражданские поливают помоями, мы горим в кострах вместе с погибшими, умираем с каждой подписанной похоронкой. Нам больно каждый гребаный день, но разве это останавливало тебя? Леви глубоко вздохнул, внезапное красноречие истощило его, он не привык говорить так много, не умел убеждать, как делал это Смит. Но он надеялся, что сможет быть понятым. — Не останавливало. Но ты — другое. — И чем же я отличаюсь? Смит сжал губы в бескровную нитку. Кажется, словно на поле боя, он собирался с силами, решался на отчаянный рывок. — Я привык жить холодной головой, а когда речь идет о тебе, все становится сложно. — Глупость. Я никогда не заставлю тебя выбирать между мной и мечтой.  В лице Смита отразилась боль. — Почему ты готов терпеть это? Леви был одет по форме, но еще никогда не чувствовал себя таким обнаженным. С него будто сняли всю кожу, оставили только алое мясо. Было страшно, всего один удар заставит его истечь кровью. — Не знаю. Когда я вижу тебя, мне становится хорошо, без какой-то причины, просто так. Мне кажется, в тебе есть то же самое, просто умело врешь себе, прикрываешься красивым словоблудием, как привык делать всегда. Смит рассмеялся. — Когда ты успел так хорошо выучить мои приемы? Леви хотелось ответить: “Я три года не сводил с тебя глаз, ловил каждое слово, искал взглядом в толпе, не мог спать, зная, что ты болен, не мог есть, видя, что ты несчастлив”. Но он удержался, Смиту не стоило знать, какой безраздельной властью он обладает над ним. Не сейчас. Никогда. Леви поднялся с остывающей земли, отряхнулся, подобрал своё УПМ. — Подумай об этом, Эрвин, — бросил он напоследок и ушёл.