***
— …прямо здесь. Так что нам понадобится заклинание, чтобы противодействовать… Ты в порядке, Гермиона? Гермиона выныривает из оцепенения, когда Тонкс кладет руку ей на плечо. На террасе поместья, где проходит очередное собрание, слишком много света, слишком открыто, слишком ярко. Пыль оживает в лучах утреннего солнца, словно тлеющие угли над различными зачарованными картами Лондона, — перед ними на столе наколдована светящаяся голубым и зеленым модель метро. — Гермиона? Ты… Все в порядке? — Д-да. Да, — настаивает Гермиона, изо всех сил стараясь улыбаться и быть в моменте, хотя душа разрывается на части. Но ее внимание нарушено, а все знают протокол, когда кто-то начинает демонстрировать дезориентацию. В мгновение ока Тонкс отходит назад и без предупреждения бросает Инкарцеро. Гермиона едва успевает среагировать на внезапно появившиеся веревки, связывающие ее руки и ноги, а Тонкс уже направляет дрожащую палочку ей в лицо. — Два года назад, где-то в феврале, ты попросила меня подменить тебя на задании. Куда, по твоим словам, ты собиралась? — В Австралию. Навестить родителей, — немедленно отвечает Гермиона. Никакой личный кризис не может отменить восьмилетний протокольный инстинкт. Тонкс прищуривается, не опуская палочку. — Тогда я знала, что ты лжешь. Куда ты на самом деле отправилась? «В специальную, тайную комнату в подземельях. В этом самом поместье. Где я провела два дня, оплакивая недавно погибшего друга и занимаясь любовью с мужем, пока тот не уехал на очередное задание. Это была наша годовщина. Половину тела Невилла так и не смогли найти». Гермиона не помнит, как упала, связанная по рукам и ногам, на мраморный пол. Не помнит, как разрушились стены ее окклюменции, пока Тонкс звала на помощь. Ее охватывает внезапное и парализующее горе.***
— Ты испытывала резкую потерю контроля над конечностями? — Я в порядке, Сьюзен. Это просто усталость. Справлюсь. Тонкс чересчур осторожничает. На мне нет никаких проклятий. Да и оперативной работой я не занималась уже много лет. Гермиона смущена тем, что вызвали целителя осмотреть ее. Сьюзен пришлось сорваться с одной из важнейших действующих баз в Манчестере. — Я правда не хочу больше отнимать у тебя время, так что… Сьюзен останавливает Гермиону, мягко положив руку ей на плечо. — Твой разум в порядке, а вот жизненные показатели — нет. Когда ты спала в последний раз? Гермиона смотрит в сторону. Она не обращает внимания на то, как Сьюзен открывает и закрывает рот. — Как шрамы? — спрашивает Сьюзен. — Это шрамы, — говорит Гермиона. — Они никуда не денутся. — Какая-нибудь затяжная боль? Тошнота, фантомное онемение кожи? — Затяжная? — Гермиона качает головой. — Нет. Боль приходит и уходит когда угодно и не задерживается надолго. Сьюзен кивает в знак понимания и смахивает рукой парящие огоньки диагностического заклинания. — Со мной все хорошо. Правда, — повторяет Гермиона, когда Сьюзен продолжает просто смотреть на нее, не вполне убежденная. — Знаешь, мы, целители, говорим о тебе. Работа, которую ты проделываешь, обычно выполняется большим отделом с постоянно меняющимся персоналом, и на то есть веские причины. Ты уверена, что с тобой все в порядке? «Нет, — думает Гермиона, отмахнувшись от беспокойства целительницы привычными улыбками и заверениями. — Ни капельки. И, вероятно, еще не скоро будет».***
— Грейнджер. Он приветствует ее кивком в коридоре по пути на совещание с Грюмом по поводу Бельгии. Нужно выяснить, может ли Драко возобновить работу под прикрытием и по какой причине ему пришлось принять зелье, которое используется лишь в самом крайнем случае. Гермиона вздрагивает и ускоряет шаг, чтобы избежать встречи. Склоняет голову, не желая смотреть на него. Не зная, что произойдет, если она это сделает. — Грейнджер? Грейнджер, подожди… Почувствовав руку на своем локте, она оборачивается. — Что тебе надо? — спрашивает она, уводя взгляд и хмурясь. Она скорее ощущает, чем видит, что Драко, склонив голову набок и поставив руку на пояс, изучает ее, как какую-то загадку. Она стискивает зубы и все же смотрит на него. Поднимает бровь, как когда-то давно в школе. До того, как они прошли через все круги ада. До того, как она узнала, каково это — полюбить и потерять его. Возможно, она ищет что-то в серых зрачках: предзнаменование, неизбежность. Что-то, во что вложить свое отчаяние, прежде чем оно начнет пожирать ее заживо. Или же она обманывает себя, думая, что видит нежность в его нахмуренном взгляде. Окклюменция, даже дерьмовая, затрудняет считывание эмоций. — Я знаю, нас не назовешь закадычными друзьями, — говорит он, и Гермиона усмехается от иронии, — но ты такая дерганая и отстраненная. Как будто постоянно витаешь где-то. И ты избегаешь меня… — Это не… — …с тех пор, как рассказала мне о Бельгии и… Послушай, не… Он нервно проводит рукой по лицу. У Гермионы сжимается сердце. Затем он смотрит на нее, и вот оно. Предзнаменование, которого она не понимает. Неизбежность, от которой она не знает, куда скрыться. Она отворачивается, опускает голову. — Что ты мне не договариваешь? Он произносит это тихо. Ей любопытно, помнит ли он где-то на подсознании, что делал раньше, так же понижая голос. Как шептал обещания и слова надежды, крепко обнимая ее, давая причину держаться так долго: «Мы уедем когда-нибудь. Оставим все позади. Я увезу тебя далеко-далеко. Я построю тебе дом…» — Это не имеет значения… — Тогда почему я иногда ловлю на себе твои взгляды? У нее перехватывает дыхание. Много лет назад Гермиона влюбилась в это предательское, опасное чувство, когда тебя видят. Как сейчас. Ощущение дежавю накрывает с головой, и она цепляется за окклюменцию, как за спасательный плот. Любовь и боль захлестывают ее в равной степени. Губы раздвигаются, но слова не идут. — Почему ты так смотришь на меня? — Драко звучит растерянно, невнятно. Как человек, который не понимает, что происходит. — О чем ты умалчиваешь? Гермиона открывает рот, чтобы сказать что-то, но уже никогда не узнает что, потому как по мраморному полу громко стучат ботинки, а в коридоре так же громко открывается дверь. Они одновременно отходят друг от друга. Голос Грюма отчетливый и взволнованный: — Малфой! Где тебя носит, парень? Мы ждем! С бешено колотящимся сердцем Гермиона пытается сбежать, не оглядываясь. Но безуспешно. — Грейнджер! — зовет ее Грюм. — Ты тоже.***
Собрание касается лишь неотложного дела, потому что время на исходе. Время всегда на исходе. С помощью омута памяти они просматривают события в Бельгии, видят, как Драко принимает зелье под угрозой неожиданной легилименции и пыток, после того как ему вводят Сыворотку правды. Все это по требованию Беллатрисы. Присутствующие члены Совета — Билл, Тонкс, Джордж, Рон, Робардс, Кингсли и сама Гермиона — внимательно смотрят, как проекция воспоминаний Драко показывает события на вилле в Бельгии: Драко привязан к камину и подвергается безрезультатной легилименции в течение нескольких часов подряд, пока уголки его сознания не начинают трескаться. Все потому, что Орден набирает силу — впервые за долгое время, — и его сумасшедшая тетка решила выместить злость на своем ничего не подозревающем племяннике безо всякой причины, кроме той, что он не посмеет донести на нее остальным. Пятеро молодых Пожирателей смерти, схвативших его, подчиняются ее приказам. На короткое время в воспоминаниях появляется Беллатриса, и Гермиону окутывает леденящий страх. В конце концов, четвертое Непростительное было порождено ею. Через пятнадцать минут становится ясно, что она не может больше смотреть. Она закалена войной, но все еще очень восприимчива к военным реалиям, ведь ее роль в борьбе оторвана от боевых действий. Гермиона отворачивается, теребя кольцо на дрожащей левой руке, и замечает бесстрастного и спокойного Драко, который сосредоточенно наблюдает за самим собой, заново переживая ужасы той ночи. Она поражается его способности быть таким невозмутимым. Воспоминания обрываются на том, как после случившегося, когда от Драко остается лишь содрогающаяся оболочка его самого, Блейз — другой член Ордена под прикрытием — тайно доставляет его портключом в Мэнор. В комнате надолго воцаряется тишина, пока присутствующие осмысливают то, что только что увидели. И хотя само событие кажется вполне достоверным, все же есть несколько вещей, которые не сходятся. — Как ты до сих пор помнишь Орден? — спрашивает Билл. — И почему они ничего не нашли? Грюм отвечает: — Ты забываешь, что перед нами чертовски хороший окклюмент. Я бы даже сказал, лучший из лучших. Нет, вопрос не в этом. Меня вот интересует, есть ли опасность, что ты предашь нас, Малфой? — Грюм наклоняется, его единственный глаз блуждает по чертам лица Малфоя. — Откуда нам знать, что тебя каким-то образом не подвергли четвертому Непростительному? Драко хмурится. — Если бы существовало хоть малейшее подозрение в отношении меня, я бы не тратил здесь время зря, — говорит он им всем с решительностью и нетерпением человека, которому не нравится, что его компетентность ставят под сомнение. После восьми лет службы в Ордене его слова имеют вес. — И я выпил пузырек. Вы все это видели. Как будто по команде, он смотрит на нее. — Грейнджер? Что скажешь? Не поделишься мыслями? В его голосе звучит почти неуловимая нотка поддразнивания. Совет поворачивается к ней. Гермиона бросает на Драко короткий свирепый взгляд — да пошел он вместе со своей тактикой! — и обращается к остальным: — Я… не знаю, почему они ничего не нашли, но технически зелье Ретиненция защищает разум и взамен забирает очень важную группу воспоминаний. Я разработала наши партии так, чтобы удалялись воспоминания об Ордене, но, полагаю, зелье может исключить и… что-то другое, если приготовить его иначе. — Так что же случилось? Зелье Малфоя оказалось бракованным? Неужели все наши зелья бракованные? Гермиона хмурится. Тон Рона несколько более враждебный, чем ей хотелось бы, но она полагает, что его чувства по этому поводу вполне оправданы. — Нет, не должны. Насколько мне известно, нет. То, что он помнит Орден, не означает, что зелье не сработало. Рон не сдается: — А как насчет того, что Малфой… — Мы отклонились от темы, — вмешивается Драко, — и мне нужно вернуться к работе, иначе все это напрасно, так что давайте продолжим, ладно? Я выпил пузырек, но я помню Орден. Так что же именно я забыл, Грейнджер? Гермиона хмурится и разочарованно фыркает. Он загнал ее в угол, и она немного ненавидит его за это. Весь Совет ждет ответа, и она понимает, что тянуть больше нельзя. Она нервно крутит кольцо на левой руке. В тот момент, когда взгляд Драко останавливается на постоянно скрытом чарами перстне, она решается. — Меня, — говорит она, смотря ему в глаза. — Зелье не бракованное. Оно просто… забрало кое-что другое. Оно забрало меня.***
В течение следующего часа Гермиона отвечает на вопросы абсолютно растерянных членов Совета, давая краткую версию длинной истории. Да, она считается «важной группой воспоминаний». Да, у нее и Малфоя романтические отношения. Да, это продолжается уже некоторое время. Шесть лет, если точнее. Да, они женаты. Гермиона связана кровными узами с Малфоем и состоит с ним в браке по законам волшебников в течение последних пяти лет. Нет, ее не принуждали, не внушали и не заставляли. Да, она хозяйка Мэнора. Технически говоря. Хотя это и странно. Нет, она сделала это не ради Ордена. Гермиона спокойно воспринимает все вопросы — даже грубые, бесчувственные, те, на которые не хочет отвечать, — ощущая себя пленницей на допросе. Окклюменция дается ей с бóльшим трудом, чем обычно, на висках выступает пот от усилий. Возможно, это потому, что Драко сидит рядом с ней. Несмотря на то, что он всего лишь сидит рядом с ней. Он ничего не спрашивает, не комментирует и не поддерживает Гермиону во время ее краткого пересказа их многолетних любовных отношений. — Ты была влюблена? — неожиданно выдает Рон. И совершенно серьезно. За столом становится тихо, и сам Рон, кажется, понимает, насколько неуместно задавать подобный вопрос. — Да, — без колебаний отвечает Гермиона. Как будто это самый очевидный ответ в мире. Как будто она не сидит рядом со своим безучастным мужем, изливая растерзанную душу. — Да, конечно, Рональд. Иначе зачем бы я выходила за него замуж? После этого поток вопросов возобновляется, один за другим, теперь уже скорее протокольных. Гермиона чувствует, как глаза Драко сбоку прожигают дыру в ее голове. Ее окклюменция дрожит под тяжестью его взгляда. Шеклболт прекращает собрание после всеобщего согласия, что Драко не скомпрометирован и может возобновить свою работу под прикрытием. К разочарованию Гермионы, которая и хочет возразить, но за последние недели ментальные стены стали для нее привычными. Она держит язык за зубами и еще глубже заползает в свой разум. Остальные члены Совета расходятся, возвращаясь к своим обязанностям, но Малфой остается. Она чувствует, что он ждет. Чувствует, потому что не может на него смотреть. Они оба встают одновременно. — Грейнджер, взгляни на меня. Гермиона вздыхает и поворачивается к нему. Она видит, как что-то мелькает в его глазах, и едва сдерживается, принимая желаемое за действительность. Надежда трепещет в груди всего мгновение, но быстро исчезает. Они оба, кажется, совершенно не знают, что сказать. Гермиона постепенно считывает эмоции с его лица, наблюдает, как он начинает разбирать свои мысли, как его настигают нерешительность, смятение и резкое осознание, пока он смотрит на нее. Когда-то он так же легко читал ее. После долгого мгновения он решается: — Ты сейчас используешь окклюменцию? Гермиона кивает. — Я не могу не делать этого, — ей удается слабо улыбнуться. Он кивает в ответ и продолжает блуждать взглядом по ее лицу, как будто ищет то, чего не может найти. Гермиона дружески касается его руки. Словно чтобы поддержать его. Или себя. Без разницы. — Я знаю, это было слишком, — говорит она, но не представляет, как продолжать в том же духе, будучи так близко и так далеко от него одновременно. Она тут же отпускает его. Взгляд падает на его ладонь, и ей кажется, что он сжимает кулак. Но она не уверена. Именно поэтому она ненавидит окклюменцию. Между ее разумом и сердцем гораздо большее расстояние, чем ей хотелось бы. Драко открывает рот, но Гермиона убегает, прежде чем он успевает выразить словами то, что она видит в его глазах.