Преданность

Возможно, Гермиона не самый способный дуэлянт, но она великолепно разбирается в темных искусствах, да и имеет восьмилетний опыт войны. Она знает слишком много проклятий и контрзаклинаний, чтобы ее недооценивать. Когда того требует ситуация, она все еще член Ордена, который может помочь на поле боя. Такая ситуация случается через два дня после ее встречи с Драко в убежище. Чары мгновенно пробуждают ее, разум приходит в полное сознание. Свисток в прикроватном ящике сигналит о тревоге, и она едва успевает трансформировать свою одежду, перед тем как коснуться портключа. Она приземляется на четвереньки в мокрую траву. — Гермиона здесь! Тонкс поднимает ее на ноги и тянет куда-то. Ароматы хвои и дерева подсказывают их местоположение: опушка леса Дин. На фоне предрассветной мглы вспыхивают огни заклинаний, бои идут чуть дальше — по ее расчетам, на поляне в двухстах метрах. Гермиона стоит посреди полевого лагеря, повсюду носятся эльфы и целители. Вокруг слышатся хлопки аппарации постоянно прибывающих бойцов. Раненые лежат на траве в различных состояниях недееспособности, от них веет проклятиями. Воздух пропитан запахом темной магии, повсюду стелется фиолетово-черный туман и раздаются звуки стонов, выкрикиваемых приказов и отдаленных заклинаний. Гермиона призывает модифицированное успокоительное зелье, которое всегда держит при себе, откупоривает флакон и выпивает в один глоток, пока Тонкс тащит ее прочь. Небо только-только окрашивается слабым светом. По ее оценкам, сейчас четыре, может быть, пять часов утра. Ее пробивает озноб, то ли от холода, то ли от вида разбросанных по поляне тел. Изо рта идет пар, а адреналин заставляет сердце колотиться в груди. Она не была на передовой уже много лет. Тонкс в нескольких словах инструктирует Гермиону, заводя ее в палатку. Ключевым подразделениям Ордена по всей Британии поступил ложный вызов о подкреплении. Прежде чем информацию успели оценить, многие откликнулись согласно протоколу. Засада была жестокой. Небольшая армия Пожирателей смерти, вооруженная множеством самых современных темных проклятий, убивала прибывающих одного за другим, прежде чем об этом стало известно членам Совета. И поскольку Орден разбросан широкой сетью по всей стране, все превратилось в сплошной кошмар недопонимания. Это случилось час назад. — Грейнджер! — кричит Грюм. Билл и Чарли поднимают головы, когда Гермиона присоединяется к ним за столом. Тонкс спешит помочь Падме, которая сидит в углу, тяжело дыша и держась за левую сторону лица окровавленными руками. — Мне нужно, чтобы ты проинструктировала целителей о контрзаклинании для преобразованного Мандуканиса, затем возвращайся сюда, будешь давать указания всем, кто идет в бой, — говорит ей Грюм, пока снаружи бушует битва. — С чем мы имеем дело? Билл подает голос: — Двадцать убитых. Как минимум половина из нас ранены и не в боевом состоянии. Черт. — Заклинания? — Они используют модифицированные режущие и разрывающие заклинания, — отвечает Чарли. Гермиона закрывает глаза. — Сектумсемпра, Корриго, херову тучу всего. Неудивительно, что там гребаная кровавая баня. — Они берут в плен? Что насчет Снейпа… — Пока ничего не известно, мы не можем… Падма громко стонет, и Гермиона бросается к ней с палочкой наготове. После диагностического заклинания она бормочет несколько контрзаклинаний и накладывает чары временной остановки крови. Падма теряет сознание, и Гермиона следует за Биллом и Чарли в соседнюю палатку, оставив Грюма обсуждать стратегию с командирами подразделений. По пути она проходит мимо Рона. Тот приветствует ее кивком. И она отвечает ему тем же. В боевых условиях нет времени на любезности. Следующий час проходит на ногах. Голос Гермионы звучит хрипло, когда она берет на себя обязанности полевого командира. Ей отводят отдельную палатку, где она быстро демонстрирует и перечисляет протоколы, обучая на ходу контрзаклинаниям, перед тем как отправить членов Ордена в бой. Они уже не раз преступали черту в том, что касается темных искусств, и ей не впервой заниматься боевой подготовкой. Разница между победой и поражением заключается в знании. Неистовство за пределами палатки становится все громче, земля содрогается от силы заклинаний, пытающихся пробить защиту лагеря. Гермиона слышит крики целителей и рявканье приказов, хлопки аппарации и свист заклинаний. Воздух наполнен энергией, и она почти чувствует запах проклятий, хотя битва идет на расстоянии. Она уже заканчивает инструктаж, когда кто-то кричит: — Берегись! Гермиона тут же ощущает магию. Она наклоняется и падает на землю, обхватив голову руками, когда в палатку ударяет огненный шар. Взрыв лишает ее слуха, по телу проходит волна обжигающего жара. Она отрывает лицо от мокрой земли. В ушах звенит, голова раскалывается, по виску стекает горячая струйка крови. В воздухе стоят запахи смолы и пепла. Ей требуется какое-то время, чтобы вернуть контроль над своими ощущениями. Гермиона открывает глаза и видит, что палатка разнесена в пух и прах, земля обожжена, вокруг разбросаны тела и горят обломки. Над головой проясняется рассветное небо. Она слышит свое имя. Чьи-то руки подхватывают ее, и она понимает, что находится в эпицентре сражения. Мимо пролетает заклинание, задевая ее руку с палочкой. Кожу обжигает кислотой. Боль приводит Гермиону в сознание, возвращая в дикую какофонию звуков битвы. Орден отбивается от нескольких Пожирателей смерти, прорвавшихся сквозь защитные чары лагеря; палатки горят, тела не двигаются. Целители, согласно протоколу, с оружием наготове стоят широким кольцом вокруг левитируемых раненых. Гермиона выкрикивает защитные заклинания и держится на расстоянии, повсюду стоит гул магии, люди и палочки мелькают в кровавой бойне. — Грейнджер! Гермиона слышит, как ее зовет Лаванда, и вовремя уворачивается от фиолетовой вспышки. Повернувшись, она видит, что заклинание попадает в стоящего позади нее Пожирателя смерти. Ее глаза расширяются. Она узнала бы эту стойку где угодно. Пожиратель смерти пошатывается, хватаясь рукой за раненое плечо, но в ее памяти звучат слова:               — Я не могу просто уйти, если увижу тебя на поле боя! — Можешь! И уйдешь… — Я не трусиха, Драко! — Нет… Нет, ты не трусиха. Ты моя жена. И хотелось бы надеяться, что просить тебя довериться мне с протоколом — это нечто само собой разумеющееся! Если я увижу тебя в бою, пока работаю под прикрытием, чего, дай Мерлин, никогда не случится, у нас должен быть определенный порядок действий…               Гермиона с хлопком исчезает из лагеря, снова появляясь где-то в глубине леса, вне поля зрения. Битва и заклинания звучат все дальше. Она сжимает запястье дрожащей рукой. И размышляет. Можно незаметно вернуться через несколько минут на помощь Ордену. В надежде, что с Пожирателями смерти справились — и их больше нет в лагере. Или же лучше держаться подальше, согласно протоколу, составленному Драко когда-то давно, когда он утверждал, что не сможет нести ответственность за свои действия — и неспособность сохранить прикрытие, — если заметит ее на линии огня. Она вздрагивает, не успев принять решение, от резкого хлопка аппарации слева. Поворачивается, выхватывает палочку и, все еще дрожа, сталкивается с Пожирателем смерти. Тот срывает с лица маску, открывая серые, полные паники глаза. Он окидывает ее бешеным взглядом, и это выбивает из колеи, отвлекает, пока он не делает шаг к ней… Еще один хлопок рядом. Драко толкает ее за спину с такой силой, что она падает на землю. — Малфой? В пяти шагах от них стоит Пожиратель смерти. Драко, без маски и с поднятой палочкой, заслоняет ее собой. Гермиона смотрит — парализованная шоком и ослабевающим действием успокоительного зелья, — как противник неспеша приближается. Сердце стучит слишком громко. Она наблюдает, словно в замедленной съемке, как Драко принимает оборонительную стойку. Он был скомпрометирован прямо у нее на глазах. Пожиратель смерти усмехается. — Ты мягкотелый ублюдок. Я так и знал! Луч фиолетового света рикошетом отлетает от мгновенного Протего Драко и срубает ветку над Гермионой. — Посмотри на себя. Глупый мальчишка, — голос звучит знакомо, а маска скрывает усмешку. — Двойная игра с Темным Лордом не заканчивается ничем хо… Резкая зеленая вспышка ударяет в него так быстро, что Гермиона не вполне уверена, что это вообще произошло. Но Пожиратель смерти замолкает и падает. Сначала на колени, а потом на лицо. Шок Гермионы настолько силен, что она не замечает, как Драко поворачивается к ней, и не сразу понимает, что он помогает ей подняться на ноги. Она осознает это, только когда его руки — грязные и окровавленные — касаются ее лица. Он и сам явно потрясен и тяжело дышит. — Ты в порядке? Ты… ты ранена? Она кивает, чувствуя на себе обеспокоенный взгляд. Драко убирает волосы с ее лба и внимательно осматривает, а она снова лишь кивает, скосив глаза на мертвого Пожирателя смерти. И тут до нее доходит. — Ты не должен… Ты не должен был следовать за мной! — почти кричит она, охваченная паническим ужасом. Один из самых больших ее страхов — что его раскроют — пронзает ее насквозь. Гермиона, словно обжегшись, отталкивает его, боясь оставить на нем хоть какой-нибудь след, который Темный Лорд учует, как только окажется рядом. Она яростно трясет головой. — Нет, нет, ты не должен… — она собирается с мыслями, с трудом переводя дыхание. Пальцы зудят, рука с палочкой дрожит. Она поворачивается к нему, затем к мертвому телу. — Что это значит? Ты в безопасности? Они узнают… — Успокойся, Грейнджер… — Не говори мне успокаиваться! — ее голос срывается на хрип. — Тебя только что скомпрометировали, о чем ты думал?! Они видели тебя! Кто-то видел тебя! Почему ты… Мы… Протокол таков, что я аппарирую, а ты остаешься на месте и доверяешь мне, что я не вернусь в бой! — О, мне так чертовски жаль! Понятия не имел, что должен был просто позволить гребаному Пожирателю смерти следовать за тобой! — выплевывает он в ответ, беспокойство сменяется негодованием, черты лица искажаются от ярости. У него на виске кровь, лоб покрыт испариной, и он практически кричит ей в лицо: — Уж извини, что не знаю, что нужно делать, чтобы сохранить тебе жизнь! Вдалеке слышится треск аппарации, и они оба поворачивают головы на этот звук. — Ты должен идти! — Гермиона шипит: — Нельзя, чтобы тебя нашли здесь! Драко грозно хмурится. — Ты с ума сошла?! Я не оставлю тебя… — Тебя не должны здесь найти, Драко! Они могут следовать за тобой, и ты приведешь их сюда! На его лице мелькает сомнение. И тут взгляд Гермионы останавливается на его плече, где синеет отпечаток заклинания. Ей хватает самообладания сосредоточиться и прошептать контрзаклинание для Мандуканиса, пожирающего его плоть. Другой ладонью она хватается за собственную раненую руку. — Вперед! — рычит она, убирая палочку с его плеча и направляя ее в сторону друга или врага вдалеке. — Иди, Драко! — Твою ж!.. Черт, — его челюсть подрагивает от злости, он разрывается между протоколом и инстинктом. Гермиона слышит, как кто-то выкрикивает ее имя, и, бросив на него последний гневный взгляд, — «Делай, что говорю, придурок ты этакий!» — замечает недовольное смирение на его лице, а потом он исчезает в черном тумане.

***

— В них нарастает отчаяние. Это хорошо. — Не надо. Не делай этого, Билл… — Защитные чары были неисправны… — Защитных чар было недостаточно. Есть разница. Если бы мы знали, что наши сигналы тревоги можно скопировать… Гермиона сидит неподвижно, пока Совет и командиры подразделений приглушенно беседуют перед началом совещания. Прошло не более суток с тех пор, как Пожиратели смерти отступили из леса Дин, и она не располагает достаточным количеством кофеина или сна, необходимых для активного участия в разговоре. Разговоре о потерях, о стратегиях и о том, что все это означает для последующих нескольких месяцев. Будто они только что не видели, как вытекает мозг из кости, как разъедается кожа, словно кислотой. Будто звон криков все еще не стоит у них в ушах. Может, так и есть. Может, это только у нее. Внимание Гермионы привлекает угасающий дневной свет, окрашивающий помещение штаба в золотой цвет. Время от времени она надавливает на руку: рана от проклятия плохо поддается лечению экстрактом бадьяна и слишком поздно наложенным контрзаклинанием. Она гадает, в безопасности ли Драко. И надеется, что кольцо, окклюменция и истощение помогают заглушить ее чувства. Вскоре прибывает Грюм и привносит в собрание мрачность. Военный совет начинает разбирать события утра — что произошло, где была брешь. Звучат обвинения, затем извинения; вспоминаются и срочно уточняются протоколы, потому что время не терпит. Назначаются задания, отдаются приказы. Гермиона слушает большую часть всего, обученная сдерживать свои эмоции, пока в ней нуждаются. Когда совещание заканчивается, к ней, прихрамывая, подходит Тонкс. Гермиона крепко обнимает ее и видит, как с другой стороны большого стола Грюм похлопывает Билла по плечу. Чарли, судя по всему, восстанавливается в одном из убежищ. Она слышит, как Тонкс шепчет ей что-то на ухо («Мне жаль»), распознает соболезнования, брошенные ей и Биллу. Грюм утешительно кивает ей перед уходом. Она начинает осознавать произошедшее, только когда возвращается в спальню, а в поместье снова становится тихо. Оцепенение не покидает ее. Даже после того, как она забирается под одеяло в той же грязной одежде, в которой смотрела, как Чарли почти истек кровью на земле. Сражение воспроизводится в ее сознании в замедленном темпе, несмотря на то, что все происходило так быстро. Вот Рон бежит к брату. А вот Рон замирает, когда ему в спину ударяет зеленая вспышка. Вот Гермиона добирается до Чарли и вовремя останавливает кровотечение поспешным, произнесенным шепотом заклинанием. После этого она возвращается к своим обязанностям, не задумываясь о том, чему только что стала свидетелем. Не воспринимая смерть своего старейшего друга. Пока она просто не в состоянии. Она хотела бы увидеть Гарри. Хотела бы быть с ним сейчас, но сомневается, что они смогут держать себя в руках в присутствии друг друга. Она все еще бодрствует, когда, кажется, несколько часов спустя кто-то аппарирует прямо в ее комнату. Адреналин усиливает ее панику. Несмотря на усталость, она достает свою палочку, бросает Протего и только потом различает в темноте черты Драко. Его серые глаза отражают свет заклинания, и на короткое мгновение в них мелькает беспокойство. Гермиона судорожно выдыхает. Она слышит, как он произносит ее имя. От напряжения, последовавшего за изнурительной битвой, ее нервы на пределе, а чувства притупились. — Драко? Она едва узнает свой голос. Слишком слабый и шепчущий. И тут же растворяется в темноте. Мерцание палочки позволяет ей лучше рассмотреть Драко. На нем та же одежда. Та же грязь и копоть, на виске засохшая кровь. Она не сразу замечает напряжение на его лице. Он стоит неподвижно, как статуя, в нескольких шагах от ее кровати. — Что ты здесь делаешь? — шепчет она. Он тяжело сглатывает. — Я просто… решил проведать. Я слышал. О Роне. Когда-то давно, в первые дни, он появился вот так же. После того, как ее освободили при обмене пленными, потому что новички среди Пожирателей смерти не знали, кто она такая, насколько важна для Ордена. Он аппарировал в ее маггловское убежище, весь промокший и дрожащий, посреди ночи, и стоял у изножья кровати. В свете своего Люмоса Гермиона видела его дикий напряженный взгляд. Сон покинул ее тогда, и на его место пришло что-то другое. Что-то теплое, странное и очень даже желанное. Ей захотелось протянуть руку. Взять Драко в свои объятия — его жестокость, гнев, боль, горе и все невыразимые вещи, всего его. Она хотела узнать человека, который перешел на другую сторону, человека, который нашел, ради чего жить. Который перерос свои юношеские взгляды и предубеждения. Она хотела. Так сильно. Эта тяжесть в груди ослабевала, только когда он был рядом. И такая же потребность наполняет ее сейчас. Она не сводит с него взгляда, но в ответ ей смотрит чужак, совершенно не замечающий ее тоску. Эта мысль окончательно разбивает хрупкую оболочку ее окклюменции. Ее резкий вздох кажется незначительным, но Драко все равно его замечает. Она снова слышит, что он зовет ее, но звуки проносятся мимо. Гермиона закрывает рот рукой. Ее ментальные стены рушатся, и горе накрывает лавиной. — Грейнджер… Гермиона кусает свою ладонь, когда оно приливает, овладевает ее телом, захватывает конечности. Всепоглощающее, жестокое, невыносимое горе. Кровать рядом с ней прогибается, она слышит чей-то вой и чувствует вкус соли на губах. Она цепляется за Драко. Зарывается лицом в его плечо, едва различая тихое бормотание над головой. Чувствует тепло рук на спине и прижимается еще сильнее. Все произошедшее разом обрушивается на нее. Столько смертей, столько крови, гибель одного из самых близких ее друзей, потеря в лице Драко мужа, партнера и смысла жизни. Но больше всего ее охватывает ужас оттого, что она не может быть рядом с ним, не имеет представления, в безопасности ли он, не провалилось ли его прикрытие, какой момент станет последним, какое заклинание сработает — и он умрет, так и не узнав, как сильно она его любит. Потерять его как мужа — ничто по сравнению с тем, чтобы потерять его вообще. Поэтому Гермиона довольствуется моментом, подавляя свою боль и беззвучно плача в его пропитанную кровью рубашку. — Тебе нужно отдохнуть, — шепчет Драко, прижимаясь губами к ее виску после того, как ее рыдания стихают. Если бы Гермиона не была такой уставшей, она бы ни за что не оторвалась от него. Но она медленно отстраняется, высвобождаясь из его объятий. И он отпускает ее. Раньше он никогда не допускал этого. Он стискивал ее крепче в своих руках. В минуты горя он прижимал ее к себе. Словно тоже нуждался в ней. И тут же Гермиона сожалеет о своих слезах перед мужчиной, которого нельзя заставлять играть роль, которую он не помнит.               — Уж извини, что не знаю, что нужно делать, чтобы сохранить тебе жизнь!               — Черт, прости, — Гермиона вытирает нос, пряча лицо в воротник своей грязной рубашки. — Мне так жаль… — Ты устала. Прекрати окклюменцию, — мягко просит он. В темноте ночи он звучит как прежний Драко. Отчасти приказывая, отчасти моля. Это наполняет ее такой тоской. Инстинкт снова возвести стены срабатывает моментально. Она зажмуривается, пытаясь подавить новый прилив слез. Но руки обнимают ее лицо. — Прекрати. Прекрати сейчас же. Пожалуйста. Прекрати окклюменцию. Он шепчет, прижавшись к ее лбу своим, и Гермиона чувствует, как его слова касаются ее кожи. Она не открывает глаз, не может смотреть на него. Не так близко, не без окклюменции. Он слишком похож на призрака. Утрата наваливается на нее. Неотступно, снова и снова, и Гермиона тонет в океане всепоглощающей боли. — Я не могу, — она начинает плакать. — Я не могу. Прости, я не могу… Но все равно сдается и отказывается от окклюменции, предпочитая тихо рыдать. Она лепечет что-то сквозь слезы, неудержимыми каплями стекающие по ее лицу. В равной мере испытывает благодарность и скорбь, бессилие и вину. Тело сотрясается от осознания горя. Глаза закрыты, чтобы не видеть мужчину — чужого ей мужа, — который помогает ей справиться с этим.