***
Глоток свежего воздуха. Она вдруг чувствует себя в безопасности. Как будто ее уложили на кровать после лихорадки и укрыли. Гермиона понимает, что сейчас находится внутри своего разума. — Не совсем. Она оборачивается, а там он. Стоит в нескольких шагах от нее посреди пустоты, такой, каким она всегда его помнила. Руки в карманах, вместо черных одежд Пожирателя смерти более повседневный ансамбль: темный джемпер, сшитые на заказ брюки. Выражение его лица такое же бесцветное, как и фон его подсознания. — Я одалживаю тебе свою окклюменцию, — объясняет Драко. — Ты полностью истощена. Это мои стены, а не твои. Ах. Она закрывает глаза, не в силах взглянуть на него. Ее терзают сразу множество чувств — стыд, отвращение, безысходность. — Не надо. Это не твоя вина. — Моя, — выдыхает она. — Я не могу поверить, что я… — Перестань. Он смотрит на нее с тем же гневом, что и раньше. Но после все же вздыхает и прячет свою злость за фасадом отстраненности. Она видит, как часть его ярости пробивается наружу в виде напряженных скул и наигранной легкости в голосе. — Ты делаешь это неправильно. Сколько уже? С тех пор, как мы виделись тогда в убежище? Около месяца… Это слишком долго, Грейнджер. Его вздох разносится по их общему сознанию. А потом он отводит взгляд. — Если бы я знал, как часто ты ей пользовалась… Она вздрагивает. — Я… Я не знала, что моя магия может истощиться. Этого больше не повторится… — Мерлин, да я не… — он раздраженно проводит рукой по лицу, и Гермиона чувствует, как его недовольство отдается эхом где-то в недрах его разума. — Почему я здесь? — спрашивает она. — Что это за место? Пустота вокруг заглушает ее. Она чувствует себя… защищенной стенами, которые не строила. — В твоем сознании образовался надрыв, — говорит Драко. — Ты слишком долго неправильно применяла окклюменцию и только что истощила свое магическое ядро каким-то ничтожным заклинанием. Твой разум кровоточит, Грейнджер. Это стратегия сдерживания, иначе ты впадешь в кататонию. А мы ведь не можем этого допустить? О. Что ж, это дает довольно много ответов. В груди поднимается вихрь. Смесь диких, разнообразных эмоций, мечущихся в своих клетках. Стремящихся разорвать что-нибудь на мелкие кусочки. — Понимаю, — шепчет она. Он кивает. Гермиона прислушивается к себе: ее эмоции и мысли становятся немного более управляемыми, более конкретными. Она все еще чувствует, все еще поглощена горем, но так, по крайней мере, она держится на плаву. Ее муж всегда знал, как лучше позаботиться о ней… Драко усмехается, тепло и чуть иронично. Гермиона анализирует свой разум, мысленно прощупывая стены, которые держат ее. Они кажутся прочными. Надежными. В отличие от ее собственных неверных попыток, окклюменция Драко чиста и точна. Элегантна в своей жесткой эффективности. Совсем как он. Драко позволяет ей освоиться в пространстве подсознания и через несколько минут произносит: — Я думал, у нас еще есть время. Прости. Следовало заняться этим сразу же. Мы начнем с Омута памяти. Гермиона переключает свое внимание на него. — Что? — Мне нужно научить тебя и наверстать упущенные годы. Можем сделать и то и другое с помощью твоих воспоминаний… Он замолкает. Ей кажется, находись они сейчас в телесной оболочке, она бы увидела, как расширяются его глаза. Она забыла — Драко окутал ее разум своим. — Ты не хочешь, — догадывается он. Гермиона не знает, сколько ее страха он может почувствовать. За последние четыре недели он вел себя исключительно вежливо, отстраненно и профессионально. Может, даже доброжелательно, но ее муж всегда был по-своему добрым. За последние четыре недели Гермиона провела с ним достаточно времени, чтобы воссоздать свой собственный ад. Ее муж больше не ее муж, и она не знает, что он к ней чувствует, да и чувствует ли вообще, или ему просто наплевать. С таким же успехом она могла бы любить незнакомца, учитывая все, что они потеряли. И хотя, возможно, он больше не придерживается агрессивных чистокровных взглядов своей юности, это не значит, что он будет неравнодушен именно к ней. Совсем нет. Она не знает, как он теперь относится к ее волосам, зубам, веснушкам. Не знает, будет ли он по-прежнему находить ее очаровательной, будет ли снова блуждать руками по ее телу и беспокоиться о том, что ее кости торчат в странных местах и достаточно ли она ест. У нее нет возможности узнать, что он думает о ее голосе или о мнениях, из-за которых они ссорились даже будучи любовниками. Он не помнит о ее шрамах. А что, если в отсутствии любви и воспоминаний, все то, что он раньше терпел в ней, сейчас будет невыносимым? Что, если она станет для него невыносима? Ведь основа их отношений исчезла. — Ты не хочешь использовать Омут, — снова говорит Драко, прерывая ее ступор. Она чувствует его взгляд. — Почему? Что ты скрываешь? Гермиона вздрагивает. — Я ничего не скрываю. Его легилименция осторожно прощупывает ее разум, не настолько глубоко, чтобы что-то раскрыть. Но достаточно, чтобы почувствовать форму ее скрытых мыслей. — Врунья, — вдалеке, по касательной, проплывает какая-то его эмоция. Она не стала оскорблять его повторением лжи. — Я просто… Думаю, в этом нет необходимости. Я расскажу тебе все, что нужно знать, все наши протоколы и пропущенные годы. Можешь спрашивать о чем угодно. Но… есть вещи, которыми тебе не стоит себя обременять. По крайней мере, не с помощью Омута памяти. Она и так не может оправиться после потери их отношений и его любви. Но чувствовать его отторжение при виде ее воспоминаний, отвращение и неприязнь от их совместного прошлого, до которого ему нет никакого дела? Этого она не переживет. — Ты не… Нам не нужен Омут памяти, — повторяет она. Потому что это стоит повторить. — Понятно. Они оба молчат в течение долгого времени. И эта тишина убаюкивает, но в конце концов его окклюменция слегка содрогается. А потом…***
Реальность снова накрывает Гермиону с головой. Она пытается отдышаться, ощущает, как вспотели ладони. И вдруг замечает близость еще одного дыхания. Ее глаза были широко открыты, чтобы его искусные легилименция и окклюменция пустили корни. Однако она не видела — не фиксировала, не чувствовала и даже не представляла — лоб Драко, прижатый к ее все это время. Сейчас они оба тяжело дышат, пока их сознания возвращаются на свои места. Ее мокрые и окровавленные руки лежат поверх тех, что обхватывают ее щеки. Он медленно отстраняется. Гермиона переключает внимание на его лицо. Его кожа липкая, бледная, мерцающая в свете ламп, озаряющих комнату. Она хмурится. Она больше не видит в его выражении прежнего гнева. Не видит вообще ничего. Почти как будто… — Ты сейчас применяешь окклюменцию? — тихо спрашивает она. Гермиона всегда ненавидела, когда он возводил ментальные стены. Только спустя годы и множество ссор между ними он избавился от этой привычки. Ей хочется снова закатить скандал, как самой настоящей лицемерке — пожалуйста, не делай этого, пожалуйста, не отгораживайся от меня, — но сзади к ним подходит Тео и кладет руку Драко на плечо. Они все еще стоят на коленях возле Блейза, который лежит на ковре, — неподвижный, но живой. Она не слышит слов, пока Тео и Драко переговариваются, ее сознание все еще переключается… Драко поднимает ее на нетвердые ноги. Она чувствует себя опустошенной, но лучше контролирует себя. Отпечаток его окклюменции служит костылем, на который ее эмоции могут опереться. — Мне нужно идти. Ты отдыхай, не занимайся окклюменцией, — произносит он очень ровным тоном, и она знает, что сам он уже закрылся щитами. — Я вернусь… скоро. Как-нибудь. Тогда и начнем. Она пристально смотрит ему в глаза — еще одна старая привычка, — но все, что видит, это пустоту, которая гораздо хуже из-за своей преднамеренности. — Почему ты применяешь окклюменцию? Гермиона понимает, что у нее больше нет стен. Потому что боль в груди так же очевидна, как и в ее вопросе. — Тебе не стоит себя этим обременять, Грейнджер, — отвечает он с неуместной ухмылкой. И тут она замечает это. Мимолетно, но все равно отчетливо — своего рода раздражение. Часть того, что могло бы выглядеть как обида. Горе, прежде бесформенное, теперь принимает очертания очень острого предмета, вонзающегося в ее сердце. Без щитов окклюменции это больнее. Намного, намного больнее. Но он аппарирует слишком быстро, и у Гермионы едва хватает сил, чтобы стоять… — Зелье… крововосполняющее зелье… — повторяет она самой себе, вспоминая про Блейза, а затем смутно слышит свое имя перед тем, как тьма овладевает ею.***
Рискну предположить, что дела идут не очень, Малфой. Гермиона моргает. Она смотрит на имя, которым ее никто, кроме мужа, никогда не называл. Сердцебиение учащается, она хватает свою палочку, чтобы выяснить, от кого может быть послание на зачарованном пергаменте, но на странице появляется новое сообщение: О чем вы там говорили? В твоей голове? Это Тео, кстати. Она хмурится. Находит на столе пузырек с зачарованными чернилами и макает перо, чтобы ответить. Ты знаешь о нас? Кто-то должен был быть свидетелем на вашей свадьбе. Тебя там не было. Уверена? Душой я был с вами. Не смешно, Нотт. Откуда ты знаешь? Драко рассказал тебе о наших отношениях? Следующее сообщение приходит не сразу. Гермиона настороженно оглядывается по сторонам. В ее кабинете все так же тихо, как и в течение двух дней после того, как Блейз при смерти был доставлен в Мэнор. Но она начинает нервно постукивать под столом ногой, охваченная парализующим страхом: что-то не так, что-то грядет… Единственное, по чему она не скучала, пользуясь окклюменцией, — это постоянное истощение от переживания всех неприятных неожиданностей, которые может принести война. Он рассказал нам, да. Удивительно, что ты не знала. Кому «нам»? Кто еще знает? Я и Блейз. А с тобой он не поделился? Гермиона чуть не ломает перо пополам оттого, как сильно вдавливает следующие слова в пергамент. Нет. Мы договорились, что это должно быть тайной. Слишком опасно, чтобы кто-то еще знал. Как давно? Гермиона закусывает губу и раздраженно выдыхает, стараясь сохранять рассудительность. Она думает, что если уж Драко хотел нарушить их соглашение, то мог бы, по крайней мере, обсудить это с ней. Что-то мне подсказывает, что ты не готова к такому разговору. — Готова так, что тебе и не снилось, — бормочет Гермиона и резко достает перо из пузырька, чтобы отправить ответ, но Тео опережает ее. Так о чем вы двое говорили? Не твое дело, Нотт. Вообще-то, очень даже мое. Гермиона как раз собирается отправить сообщение о том, куда он может засунуть свои дела, но чистый, ровный почерк Тео опять оказывается быстрее. Он снова применяет окклюменцию. Ее перо зависает над пергаментом. Свет ламп в кабинете отражается от чернильного кончика, и она понятия не имеет, что написать в ответ. Драко всегда был отличным окклюментом. В его работе это имело решающее значение. Поэтому она читает и перечитывает сообщение, пытаясь понять, на что намекает Тео. Он рассказал нам о вас, потому что хотел быть готовым к непредвиденным обстоятельствам. Если с ним что-нибудь случится. Гермиона замирает, уставившись на эти слова. Он позаботился о том, чтобы защитить тебя в случае, если не сможет сделать это сам. Заставил нас дать Обет оберегать тебя до конца войны. Мы бы и так это сделали, но твой муж не рискует, когда дело касается тебя. Ее перо дрожит, когда она отвечает: Когда это было? Когда он завербовал нас в Орден. У нее перехватывает дыхание. Это было до того, как мы начали встречаться. Это было в начале войны. Да. Ты должна понимать, он проинструктировал нас на случай своей смерти. То, что он потерял воспоминания о тебе, — это совершенно другой сценарий. Теперь он закрыл свое сознание и отказывается со мной разговаривать. Я хочу помочь, Грейнджер, но не могу этого сделать, если твой муж по какой-то причине отгораживается от меня. Гермиона тихо и часто всхлипывает, пока пишет следующее сообщение. Все в порядке, Тео. Спасибо, но я не думаю, что кто-то из нас может сделать больше. Он не помнит ни меня, ни наш брак. Давай оставим это. Какого хрена, Грейнджер?! Ее пальцы все еще дрожат. Зелье надежно. Он не вспомнит о наших отношениях. И даже если… Тео не дает ей закончить, отправляя поток новых сообщений: Его пытают, пока мы говорим. Знаешь, почему? Потому что он исчез два дня назад без предупреждения, когда почувствовал через брачные узы твое беспокойство. Темный Лорд был недоволен. И до сих пор не доволен. Теперь, что бы вы двое ни обсуждали в своих тупых головах, он снова применяет окклюменцию, и я не могу пробиться. И ты говоришь мне просто оставить это? Как он? Он в порядке? Что ему нужно? Он сильно ранен? Гермиона хочет попросить его передать Драко, чтобы тот навестил ее после. Но сдерживается, ведь именно из-за нее он и попал в эту переделку. Жить будет. Этот мерзавец так просто не сдастся. Умоляю, Тео, не допусти, чтобы с ним что-то случилось. Прошу тебя. Ее слезы размазывают чернила по пергаменту, сердце бьется дико и неистово. Сделаю все, что в моих силах. Ты нужна ему, Грейнджер. Не отказывайся от него. Было бы очень не по-гриффиндорски с твоей стороны. В тот вечер Гермиона долго размышляет над словами Тео. Не в силах заснуть, она думает только о муже, о том, сколько раз ему пришлось пережить Круциатус, и о том, как после этого он оказывался в их постели, обнимая ее, пока дрожал в ночи. Она ждет, и плачет, и ждет еще. Он не приходит.