Преданность

Гермиона с судорожным вздохом закрывает глаза. — Чувствуешь это? Она кивает, не поднимая век. Он надавливает рукой в нужном месте, и она почти скулит, выгибая спину. Драко медленно — мучительно, намеренно — спускается подушечками двух пальцев все ниже, и Гермиона приоткрывает рот, ощущая давление у самого входа. Он выводит круги, скользит вверх и вниз вдоль влажной промежности, и все это старательными равномерными движениями. Ее сердце бешено колотится, дыхание сбивается. — Скажи мне, каково это, — рычит он у ее щеки, оставляя открытые поцелуи на коже прямо под ухом, задевая мягким теплым языком ушную раковину. Поднимает вторую руку и запускает в ее волосы, вжимаясь в нее телом и пальцами. Это похоже на пытку. Тягучую, чудовищную, напряженную пытку. — Драко… Гермиона резко всхлипывает, когда его пальцы легко проскальзывают в нее и изгибаются. Она чуть не спотыкается о свои брошенные джинсы и трусики на полу. Ей нужно за что-то ухватиться, нужна какая-то опора, за что-то зацепиться. Но она лишь продолжает держаться руками за край полок за спиной, пока Драко оставляет влажные поцелуи на ее шее и вдоль линии челюсти, сгребая ее волосы в кулак. Затем он спускается к ее ключицам, груди, прикусывает кожу, касается губами ее цепочки. Сердце колотится, мурашки повсюду… Гермиона все больше растворяется в ощущениях. Есть только его рука, непрерывно трахающая ее, и совершенно сбитое дыхание. Время от времени она чертыхается, задыхаясь, как дикий зверь, вырвавшийся на свободу, и закрывает глаза, вцепившись в полки, как он велел, пока он впивается в нее своими ласками. Отчаянно и развратно. И это... так хорошо. Гермиона слышит, как он усмехается, потому что, конечно же, она произнесла это вслух. — Кому-то очень нравится, а? Придурок. — Заткни… Он целует ее. Отпускает ее волосы и проводит рукой по тонкому шелку ее топа к груди, задевая твердые соски. Его язык у нее во рту, и она неистово качает бедрами навстречу сильным пальцам, прижатая его телом к полкам книжного шкафа, ощущая внушительную эрекцию. Она задыхается, и, о Мерлин, она почти забыла, что это может быть так чертовски хорошо. Когда она почти теряет рассудок от удовольствия, оглушенная звоном в ушах, не в силах даже открыть глаза, — о да, да, пожалуйста, пожалуйста, да, — Драко внезапно вынимает пальцы и убирает руку. — Что… Но он тут же хватает ее за бедра, раздвигая ноги, и прижимает к книгам по темным искусствам, и Гермиона всхлипывает от резкого удара о полки. Она дрожит от одной только мысли о том, что наконец-то снова почувствует его внутри себя. — Твою ж… Я так скучал по тебе, — хрипло шепчет он между собственными отчаянными вздохами. Звук расстегиваемого им ремня вызывает еще одну волну дрожи по всему телу, и Гермиона крепче цепляется за его плечи, часто и прерывисто дыша. Она все еще ощущает прикосновение его пальцев на своей груди и там, где нуждается в нем больше всего. — Я скучала по… О! — ее голос срывается, когда Драко обхватывает член ладонью и трется головкой о ее клитор, а затем ниже, растирая выступившую смазку. Его брюки и боксеры падают кучей на пол. Они оба все еще одеты от пояса и выше. Стеллажи и книги впиваются ей в спину. Одной рукой Драко приподнимает ее за бедро, а другой — держит себя наготове, с помощью беспалочковой и невербальной магии он смыкает ее ноги вокруг своей талии. Гермиона содрогается от силы своего желания. Ее влагалище сжимается, почти капая. — Закончи предложение, — он тяжело дышит ей в шею, вводя в нее только кончик члена, который легко скользит, но растягивает совсем мало. Этого недостаточно, даже не близко. Но сдержанности Драко можно позавидовать. Его тело бьет дрожь, дыхание сбито. Он обеими руками теперь крепко держит ее под бедрами, член в ожидании между ними. С каждой секундой между ее ног нарастает желание. — Я так скучала по тебе, — выдыхает она, закрыв глаза и упрев лоб в его плечо. Я скучаю по тебе все время. Я скучаю по тебе, когда ты здесь и когда тебя нет. Я всегда скучаю по тебе. Я всегда пребываю в отчаянии. Я всегда боюсь, что ты не вернешься ко мне. Драко замирает. Они дышат прерывисто, прислонившись друг к другу лбами. И тут он медленно подает бедрами вперед, прижимая ее к полкам, пока не входит в нее полностью. Гермиона открывает рот, но не издает ни звука. Нет такого звука на земле, который мог бы выразить это неистовое, невозможное удовольствие. Драко берет ее голову в свои руки, зарываясь пальцами в спутанные локоны уверенно и нежно. Она поднимает взгляд и видит себя в отражении его глаз. — Я никуда не денусь. Его слова звучат хрипло, разливая обещание между их телами в гуще желания и тяжелого дыхания. Это заявление ранит ее. К своему ужасу, Гермиона чувствует жжение в глазах. Она закрывает их. Муж крепче сжимает ее голову. — Не надо, Драко… — Я не… Я никуда не денусь. Он начинает двигаться, глубоко проникая в нее, его толчки вынуждают ее стиснуть зубы и закатить глаза под закрытыми веками, доказывая, как хорошо он знает ее тело. Она не сдерживает себя в выражениях, когда он принимается всерьез вбиваться в нее, не медленно и не быстро, а именно так, чтобы она задыхалась и цеплялась за него, пока его член входит в нее снова и снова в жестком, устойчивом ритме. Ее ноги крепко обхватывают его, глаза плотно закрыты, тело полностью отдано во власть удовольствия. Он скользит и растягивает ее, и неописуемое жжение внутри поднимается все выше и выше. Немного передвинувшись, он входит чуть сильнее, чуть глубже — и Гермиона громко всхлипывает, когда он попадает в ту самую точку. — Вот так… — жаркий шепот у ее щеки, — да… вот так, черт… — Драко… Драко, пожалуйста… О Боже, я… я сейчас… Он глотает ее стон, забирает из ее рта, словно что-то осязаемое, словно стремится задеть языком этот высокий, голодный звук, и тут же начинает ускоряться. Он трахает ее, и приливная волна затягивает Гермиону все глубже, лишая кислорода, не позволяя вздохнуть, — да, да, вот здесь, пожалуйста, только не останавливайся, — пока она бьется спиной о книги и стеллажи в такт движениям его бедер. Внезапно Драко подхватывает ее за талию, отрывая от полок, и уже на весу продолжает вбиваться и насаживать ее на себя с большей силой, ударяя невероятно глубоко. Он теперь тот самый прилив, а она лишь тонет в звуках собственных стонов, звуках их учащенного дыхания, его сдавленных хрипов и громких шлепков их бедер снова и снова. Гермиона обмякает в его объятиях. Его толчки все резче, жестче, и она почти скулит, сжимаясь вокруг него. Все тело горит. Его член входит в нее с невозможной глубиной, пот стекает по ее ногам, и она взлетает так быстро, что кажется, будто она падает. — Я… — выдыхает она, чувствуя, как его пальцы вдавливают синяки в ее кожу, а движение их тел приносит такое невероятное блаженство, и она в отчаянии и так, так близко, что не может дышать. — Я не… Драко, я не могу… — Давай… кончи для меня. Так, чтоб я слышал. И как по щелчку, она кончает. Потому что ее муж знает, что ей нужно, даже раньше нее, и она доверяет ему свое удовольствие, свою боль и свою жизнь. Оргазм вспыхивает, как молния, как гром, яркой ослепительной вспышкой. Гермиона протяжно вскрикивает, впиваясь пальцами в его плечи, тело судорожно сжимается, дрожит, зубы стучат, а сознание отключается. Она изо всех сил держится за Драко ногами, пока он продолжает вколачиваться в нее и кончает следом, с не менее громким стоном, уронив голову на ее потную грудь. Прилив постепенно утихает, пик их экстаза сходит на нет, оставляя слабое эхо только там, где они соединены. Кровь так и шумит в ушах, их сердца громко стучат в унисон. Все еще находясь внутри нее, Драко аккуратно переступает через брошенную под ногами одежду и прислоняется к полкам соседнего шкафа, а затем медленно опускается вниз, усаживаясь на полу. Они оба тяжело дышат, но его грудь вздымается чаще, потому что он нес ее. Гермиона прижимается к нему, устраивается так, чтобы оседлать его, а он мог откинуться назад. Мраморный пол холодит ее колени. Они пытаются отдышаться. Ее тело все еще ощущает пережитое удовольствие. Мышечная память не дает забыть о том, как ее держали на руках, как неистово трахали, как она поднималась и опускалась на его члене. Ее стенки рефлекторно сжимаются. Драко усмехается. Усталость накрывает их после насыщения. В воздухе веет сексом — теплым, потным и удушливым, — но муж все равно зарывается лицом в ее шею. Она чувствует его неровное дыхание на своей коже, чувствует, как он прижимается губами к ее плечу, ключицам, серебряной цепочке. Он запускает руку в ее волосы, успокаивающе перебирая пальцами пряди. Этого почти достаточно, чтобы отвлечь ее от слез. — Эй, эй, посмотри на меня. Посмотри на меня, дорогая. Обеими руками он поднимает ее голову, заставляя встретиться с ним взглядом. Ее бесит, что она плачет. Гермионе несвойственны эмоциональные приступы. Но эти самые эмоции одолевают ее каждый раз, когда она видит его снова — чувствует его снова — после долгого задания. Доказательство жизни и все такое. Драко проводит большими пальцами под ее глазами, вытирая слезы, и усмехается, когда смотрит на ее брови. Которые должны быть нахмурены. Потому что она терпеть не может плакать. — Ой, да ну тебя, — говорит она, зареванная и смущенная, но он смеется — не над ней или с ней, но, возможно, для нее, для них — и тянет ее голову вниз, чтобы поцеловать нахмуренный лоб. Потом целует ее влажные ресницы, дорожку слез, и Гермиона тоже смеется. Ничего не может с этим поделать, с тем, как его присутствие пробуждает самые маленькие и самые острые моменты радости. Он продолжает целовать ее щеки, пот на висках. Край ее носа, когда она пытается смахнуть сопли, он без устали целует все ее мокрое лицо, пока ее не накрывает противоречие эмоций: не то счастливые мучения, не то пресыщенная тоска. Он отстраняется и смотрит на нее снова только после того, как она по-настоящему и искренне улыбается. В его глазах, в его сердце. Я так сильно тебя люблю. Так сильно. И она открывает рот, чтобы сказать это, но ничего не выходит. Слова застывают на пороге, не в силах выйти на свет. Настает его очередь нахмуриться, потому что он, конечно же, читает ее как открытую книгу. Драко внимательно изучает ее взглядом. Аккуратно убирает локоны, выпавшие из ее небрежного пучка, проводит пальцем по линии роста волос, по виску. Она, в свою очередь, наблюдает за его лицом. Оно покрыто потом и легким румянцем. Она смотрит, позволяет себе смотреть. И позволяет взору насладиться его чертами: шрамом в углу рта, губами, скулами. Так они не сводят друг с друга глаз, окутанные мрачной тишиной. Пока их сердца и дыхание не приходят в норму. Невысказанные тревоги зависают в воздухе между ними. Все может случиться. Он не пытается успокоить ее, не пытается разбить ее страхи, которые наверняка чувствует. Она не ждет, что он пообещает то, что ему неподвластно. Некоторые вещи лучше не говорить. Будущее лучше оставить тайной. Но она все равно следит за движением его горла, когда он глотает. И когда Драко встречается с ней взглядом, она готова слушать. — Чего ты боишься? Гермиона чуть не закатывает глаза. — Тебе предоставить список? Он ухмыляется. — Я знаю, как сильно ты любишь свои списки, — он перемещает руки на ее бедра, словно удерживая на месте для этого разговора. — Скажи мне. — Драко… — Мне не нравится видеть, как ты плачешь. Она опускает плечи и переводит взгляд на книги, стоящие на полке позади него. — Ну, я тоже не люблю плакать, так что… — Ты меня неправильно поняла, — он наклоняет голову, пытаясь вернуть зрительный контакт. Когда это получается, он продолжает: — Я не… — он хмурится и резко вздыхает. — Мне не нравится, когда ты плачешь, потому что я чувствую ответственность… — Драко… — ...за… Дай мне закончить… — Это не твоя… — Эй, эй. Он обхватывает ее талию, тянет вперед, напоминая, что он все еще внутри нее, наполовину твердый. Судорожный вздох и жар между ног доказывают, что желание всегда с ней. Она смотрит на него. Он лишь мило улыбается. — Если бы ты могла перестать вечно всех перебивать, — говорит он и, вдруг опустив руку между ними, едва касается большим пальцем все еще очень чувствительного клитора, вызывая дрожь по всему телу. Гермиона шипит и закатывает глаза, хватая его за плечи, преодолевая грань между удовольствием и болью, — цены бы тебе не было. — О-о-о, ты… а-ах… гадкий, гадкий человечишка… — Я тоже чертовски люблю тебя, Грейнджер, — смеется он у ее щеки и совсем чуть-чуть качает бедрами, и Гермиона понимает, что он тоже переполнен желанием. И это желание никогда не будет полностью удовлетворено.

***

«Скажи мне, каково это». Гермиона просыпается от толчка. Она задыхается. Дезориентирована, сбита с толку. Подносит дрожащую руку ко рту, где, как ей казалось, она ощущала поцелуй мужа. Она постепенно приходит в себя. Вот ее кровать, конечности вспотели, сердце стучит наперебой со всепоглощающей болью. «Я никуда не денусь». И по мере того, как она пробирается сквозь свое сознание, Гермиона понимает, что это был не сон и не кошмар. Это было воспоминание, воспроизведенное в полном объеме, ясное как день. Ведь перед сном она почти до беспамятства напилась зельями и огневиски. Магия, в самом беспощадном ее виде. «Я тоже чертовски люблю тебя, Грейнджер». Гермиона садится на постели и воет. Она хватается за одеяло и запихивает его в рот, пока кричит, грохот сердца набатом отдается в ушах. И сквозь судорожные всхлипы она тянется к краю кровати за полупустой бутылкой. Опрокидывает ее, проливая немного на пол, но все же подносит к губам и заливает содержимое в глотку, пытаясь захлебнуться, пытаясь убить тоску внутри, которая просто не хочет умирать. Она выпивает все, стонет и вытирает рот с последней каплей. Жидкость оседает в ее желудке; зелье покалывает, проникая в кровь, сердце колотится, а голова тяжелеет, и она прижимает ладони к своим заплаканным глазам. Она так устала. От слез, от боли… Шаги, бег. Двери в ее спальню распахиваются, и Гермиону заливает яркий свет волшебной палочки. Паника овладевает ей не так быстро, как приправленный зельем огневиски в венах, но она поднимает руку, чтобы загородиться от Люмоса, и вяло отшатывается назад от незваного гостя. — Черт… дерьмо! И она знает владельца этого голоса. Он опускает палочку, освещая валяющуюся на полу бутылку, поднимает ее и быстро нюхает, прежде чем отбросить в сторону. И вдруг он оказывается на ее кровати, прямо перед ней, и руки, о которых она мечтала, теперь касаются ее лица, шеи, лба. Он открывает ее глаза и направляет слабый луч света на каждый из зрачков. Все замедляется. Она слышит какой-то вопрос, но словно сквозь вату. Руки. Руки обхватывают ее голову. Тяжелую голову. А может, и не такую уж тяжелую. Она хочет, чтобы тьма увлекла ее, лучше так. Замереть в тишине навсегда. Не чувствовать больше… Что-то у нее во рту. Пальцы. Ладонь у основания шеи. Ее желудок бурлит. Инстинкт, рвотные позывы. Слабое жжение в горле. Сознание медленно возвращается к ней. Сначала проясняется зрение, она видит теплый свет очага в своей спальне, а затем понимает, что ее только что стошнило на кровать, а Драко стоит перед ней на коленях. Беспалочковой и невербальной магией он убирает ее рвоту, но запах остается. Гермиона осознает, что теперь он держит ее голову, держит так, чтобы она смотрела ему в глаза. Он выглядит… сердитым. Снова. Ярость просачивается сквозь сжатую челюсть. — Сколько ты выпила? — тихо и серьезно спрашивает он. Она хмурится. Не понимает, что он здесь делает, как он здесь оказался. — Сколько ты выпила, Грейнджер? Она вздрагивает, закрывая глаза. — Ты не… Почему? Что… — Я усиливал защитные чары, что ты пила и сколько? — настойчиво повторяет он свои вопросы, но она еще не вполне пришла в себя. Она пытается тряхнуть головой, которую он держит в больших руках, пытается собрать воедино разрозненные нити своих мыслей, но оцепенение внутри борется с какими-то бурными эмоциями… — Открой глаза. Гермиона подчиняется.

***

Она внезапно оказывается внутри его ментальных стен и тут же падает навзничь, как будто он просто бросил ее туда. Ее сознание здесь немного проясняется, но теперь в этом пространстве есть что-то неправильное — что-то размытое в пустоте, как будто возведено из полусырого кирпича. И в этой размытости она ощущает свои эмоции — все возможные, неестественно скрученные вместе и резко вычерченные. — Какую хрень ты пила, Грейнджер? Она видит его перед собой. Хотя они находятся в его окклюменции, нет никакого притупления острых краев его ярости, режущей ее со всех сторон. Он испепеляет ее взглядом так же, как тогда в лесу Дин. В ней быстро нарастает собственная злость. — А какого хрена ты себе вообразил, что мо… — Что было в бутылке? — перебивает он, смертельное спокойствие только подчеркивает его ярость. — Что ты здесь делаешь?! — Я уже объяснил. Я укреплял гребаные чары. Что было в бутылке и сколько ты выпила? Когда-то давно у них уже был этот спор. Много-много лет назад. Гермиона мысленно вздыхает. — Это не… не… — Не смей, мать твою! Если ты скажешь, что это не важно, Грейнджер, я… Он проглатывает невысказанные слова, оба их разума затуманены эмоциями и мыслями, которые Гермиона не может толком уловить, не может отделить друг от друга. — Как ты узнал? — спрашивает она, потому что сейчас ее переполняют гнев, стыд, боль и паника, и она не хочет, чтобы кому-то стало об этом известно. Никто не должен был застукать ее. Видеть ее такой. Ей нужно было только сегодня. Только на одну ночь. Но он здесь, хотя ему не следует тут находиться. Он щетинится. Гермиона не владеет его навыками, но она научилась некоторому подобию легилименции, однако пользуется ею редко. Она нащупывает форму его скрытых мыслей. Есть комок, немалый. Но он смещается и растекается, Гермиона не может его удержать. Как и что-либо другое, даже напряжение магии внутри нее. Ее глаза округляются. Драко продолжает смотреть на нее. — Что, мне не позволено иметь свои секреты? Лицемерие тебе не к лицу, Грейнджер, — обвиняет он. Его слова поражают жестокостью. Со вновь вспыхнувшим гневом и большим трудом Гермиона вырывается из его окклюменции.

***

У нее кружится голова, как только сознание возвращается в ее тело. Она не обращает на него внимания. Игнорирует сильные руки на своих запястьях, учащенное дыхание, холодный воздух на липкой от пота коже. Отталкивает его и спускает тяжелые, непослушные ноги с края кровати; она чуть не заваливается набок, вставая, шатается, с трудом сохраняя равновесие, пытается отстраниться, пытается… — Грейнджер, чтоб тебя… — Я скорблю! Эти два слова сгоряча вырываются из нее. Внезапно и пронзительно, когда она поворачивается к нему, изливая все свое разочарование. Она устала, ей больно. Всегда, всегда больно. Она кусает дрожащие губы. Устала мяться. Устала рыдать. Хватит. Она делает глубокий, успокаивающий вдох. — Я скорблю, — повторяет Гермиона, на этот раз тише, опустив взгляд, позволяя ему услышать абсолютную беспомощность. Поднимая белый флаг. — Я… просто скорблю, Малфой. Пожалуйста, просто позволь мне погоревать, ладно? Просто дай мне… Дай мне это. И… «Оставь меня в покое», — почти добавляет она. Но на самом деле это последнее, чего она хочет. Она сильнее прикусывает губу, чувствуя, как все снова поднимается на поверхность. Горе, бесконечная тоска. Боль прошедших дней. Его отстраненность. Теперь его гнев. Он считает ее обузой. Он не хочет больше находиться рядом с ней. Он в ее снах. Он в ее кошмарах. Он только что лицезрел ее на самом дне. Гермиона отворачивается, не желая еще больше унижать себя. Она прижимает ладони к глазам в надежде сдержать ненавистные слезы. — Ты… — она пытается заговорить, но слова едва складываются в предложения у нее в голове. Она начинает и останавливается еще несколько раз, но наконец ей удается успокоить свои содрогающиеся, беззвучные рыдания. — Ты… Ты помог мне, — произносит она тихо. — Раньше. Это ты помог мне. В самом начале наших… Так что ты не… ты не помнишь этого. Это было… частью наших отношений. Так что я… мне жаль, Малфой. Но ты не можешь… быть здесь. Это слишком больно, — конец ее фразы обрывается тихой икотой. Гермиона вздыхает, с ее подбородка капают слезы. Ей немного легче, что она это сказала. Проходит несколько минут, и он все еще здесь. Не слышно ни шагов, ни движения. Ничего, кроме потрескивающего камина. — Что я делал? Гермиона едва улавливает его слова. Голос как будто не его. Неправда. Это как раз таки его голос, с той самой хрипотцой, что пробирает до мурашек. — Что? — она оборачивается и смотрит на него. Драко стоит у кровати. Гермиона знает, как он обычно проявляет сдержанность. Выглядит так, словно он раскусывает во рту какую-то неизвестную переменную. Легкий хмурый взгляд. Вынужденное, сосредоточенное спокойствие. — Что… — он сглатывает, прежде чем поднять на нее взгляд. — Что я делал? Чтобы помочь тебе? Гермиона пожимает плечами, глаза снова наполняются слезами. — Ты любил меня. Ее слова застают его врасплох. Она наблюдает за тем, как его поражает сказанное. Все написано на его лице, в расширенных глазах и внезапной неподвижности. Затем он резко разрывает зрительный контакт и переводит взгляд на другой конец комнаты. Сжимает челюсть, не в силах смотреть на нее. — Ты не… Мерлин, — торопится объяснить Гермиона. — Я не то хотела… Это не твоя вина, вот что я имею в виду, — говорит она, шмыгая носом, пытаясь взять себя в руки, потому что это вовсе не было ее намерением. Причинять ему боль не было и никогда не будет ее намерением. — То есть… Я не виню тебя ни в чем, Малфой, совсем нет. Я не держу зла на тебя. Ни за что… ни за потерю памяти, ни за что-либо еще. Я не прошу тебя чувствовать то, чего ты не чувствуешь. Даже если она проживает сейчас худшие моменты своей жизни, это не его вина. И уж точно не его ответственность. Гермиона вытирает глаза и нос, криво и самокритично усмехается. — Просто… иногда мне довольно сложно, потому что я не умею правильно применять окклюменцию. Как ты сам любезно подметил. Господи, было бы намного проще, если бы… — Я могу помочь с этим. Она удивлена тем, как быстро он это предлагает. Ее очередь сглотнуть. — Ну, мне казалось, ты передумал. Своим хмурым взглядом он призывает ее уточнить. Она вздыхает. — Когда ты сегодня… ну, то есть вчера. Когда я спросила тебя об этом. Гермиона обхватывает себя руками, внезапно остро осознавая, что стоит в одной ночнушке. Она не смотрит на него, когда объясняет. — Грюм упомянул, что просил тебя как можно скорее научить меня окклюменции. А потом ты написал, что… — Гермиона снова сглатывает, стараясь, чтобы ее голос звучал четко и не был таким слабым, как она себя чувствует. — Я просто… Я предположила, что должна быть какая-то причина, по которой ты возражаешь против моего участия в Ливерпуле, и подумала, что именно поэтому. Или, по-видимому… По-видимому, я не лучший дуэлянт и… Ну да, теперь, когда я думаю об этом, возможно, я буду помехой. Но я понимаю. То есть я понимаю и другие твои причины. Это болезненное признание, но Гермиона все равно пытается улыбнуться ему. Огонь от камина освещает его лицо. Драко смотрит на нее, убрав щиты окклюменции, с какой-то тоскливой растерянностью. Она выпрямляется, руки по-прежнему скрещены на груди. Они уже слишком сильно дрожат, зелья и алкоголь все еще гуляют по ее кровеносной системе. Она продолжает бормотать. — Все… Все в порядке. Я… понимаю. Я знаю, что ты предложил, но ты имеешь право передумать. Я могу… Я могу записать то, что помню о наших отношениях. Это не… так уж сложно на самом деле, — врет Гермиона. Драко не двигается. И молчит. Засунув руки в карманы брюк, он стоит у изножья ее кровати и смотрит на Гермиону так, словно у нее только что выросли три головы. — Боюсь, я немного утратил суть, — произносит он после долгой паузы, брови все еще нахмурены, взгляд такой пристальный, что она едва может выдержать. — Так что дай-ка я… Дай мне разобраться, все ли я верно понял, — добавляет он, и Гермиона наблюдает, как он обдумывает слова, собирает мысли в кучу, весь такой серьезный в своем черном костюме с закатанными рукавами. Он прижимает ладонь к глазам — жест усталости. Она вздыхает и отводит взгляд. Все это было бы, наверное, немного проще, если бы ее муж не был вечно таким привлекательным. — То есть ты думаешь, я умолял Совет исключить тебя из операции в Ливерпуле, потому что не хочу учить тебя окклюменции? Гермиона вздрагивает оттого, как запросто он это говорит. Потому что ты не хочешь находиться рядом со мной. — Ну, а почему же еще? — она звучит расстроенной даже для собственных ушей, пытаясь скрыть свою боль и пылающие щеки. При ее словах он заметно расслабляется. Напряжение в его позе заметно спадает, как будто с его плеч сняли тяжелый груз и он наконец-то может вздохнуть. Выражение лица меняется с озадаченного на спокойное, а затем он смотрит на нее с чем-то вроде решимости. Он садится на кровать и поворачивается к Гермионе боком. — Иди сюда, — говорит он, указывая головой на место рядом с ним. Этот тон вызывает столько воспоминаний, и Гермионе ничего не остается, как послушаться. Она подходит и садится возле мужа. — Что? — спрашивает она, плюхаясь поверх одеяла, по-прежнему держа руки скрещенными. Поворачивается к нему, подогнув одно колено. Свет пламени в камине отбрасывает их тени на темные стены комнаты. Взгляд Драко ненадолго задерживается на кольце на цепочке у нее на шее, но потом он, кажется, пытается вновь сосредоточиться. — Ты доверяешь мне? Гермиона закатывает глаза. — Довольно трудно не доверять. Всегда. Он улыбается, но с оттенком грусти. Затем протягивает обе руки ладонями вверх. — Это наш первый урок. Гермиона колеблется. Ее ладони все еще приклеены к бокам. Драко приподнимает бровь. И эта провокация ей слишком знакома. «Только не говори мне, что полет тебя пугает, Грейнджер. Я-то думал, ты уже это переросла. Или боишься меня?» Она выпрямляется и расцепляет руки. Кладет свои ладони в его, словно принимая вызов. Они липкие и дрожат. Она внимательно следит за тем, что он сделает. Отпрянет ли или нахмурится, не появится ли на его лице отвращение. Ее указательный палец все еще забинтован от пореза несколько дней назад. Рана, полученная в лесу Дин, тоже забинтована и заживает очень медленно. Гермиона все еще чувствует вкус желчи во рту. И сейчас она, вся в синяках и ссадинах, готова — даже предвкушает — встретить первые намеки на его неприязнь. Она хорошо знает своего мужа, знает, насколько он может быть щепетилен в мелочах. Она готовит свое сердце к новому удару. Лучше сейчас, на своих условиях, чем потом, застигнутая врасплох. Он только смотрит. Она замечает, как он мрачно изучает ее руки, поджав губы. Его кадык дергается, и она почти вырывается, но Драко сжимает ее ладони — внезапно и крепко, — и Гермиона удивляется его сильной хватке. Ее руки по-прежнему дрожат. Видимо, зелье в крови еще не выветрилось. И когда Драко начинает поглаживать большим пальцем белые шрамы от ожогов и порезов на ее костяшках, она старается подавить тяжелую тоску, которую вызывает этот жест. — Урок номер один, — произносит он, все еще глядя на ее руки. Голос низкий, хриплый. — Не пытайся их убить. — Что? — Не пытайся убить свои эмоции, воспоминания или то, что ты поместила за стены, — продолжает он, вздохнув. — Просто… усыпи их. Он прикрывает на секунду глаза, и на его лице появляется напряженное выражение. Даже сейчас, во время безобидного, необходимого урока контроля, ее руки в его руках так напоминают о близости, о которой Гермиона не позволяет себе мечтать. — Я хочу, чтобы ты представила себе счастливое воспоминание. Давай, подумай о чем-нибудь. Ей не нужно особо думать. Оно у нее есть. Оно ей только что снилось. — Хорошо. — Есть одно? — Да. — Отлично. Теперь, когда я посмотрю тебе в глаза, я притяну тебя в свои стены. И мы немного поиграем в прятки. До Гермионы не сразу доходит. — П-прости? — Думай о том, что это воспоминание — то, что ты хочешь скрыть от меня. А я спрячу что-то свое. Ты почувствуешь это. Просто попробуй и доверься… Доверься своим инстинктам, поняла? — Подожди! Подожди, — ее вдруг ужасает мысль, что он увидит то, чего ему видеть не нужно. Ее руки дрожат сильнее, и на мгновение она задумывается о том, чтобы все закончить, но Драко сжимает ее ладони, возвращая на землю. — Я… Подожди, дай мне подумать о чем-нибудь другом. Гермиона ищет какую-нибудь другую мысль, пытаясь отбросить все обрывки своих недавних снов, кошмаров и воспоминаний. Она думает о них, танцующих на кухне. Но нет. Нет, так не пойдет. Вряд ли ему понравится такой интимный момент, а она не хочет, чтобы он чувствовал себя неловко… — Не заморачивайся так сильно, Грейнджер. Ты же наверняка была счастлива хотя бы раз в жизни? Его легкий тон и небольшая ухмылка на губах говорят о том, что он поддразнивает ее, но она беспокоится, что его терпение на исходе, и боится, что он уйдет. Гермиона быстро соображает. В слегка заторможенном разуме всплывает заросшее щетиной улыбающееся лицо Гарри в коттедже «Ракушка». Она делает глубокий, неуверенный вдох. — Готово. Драко поднимает голову. Их взгляды встречаются.