Преданность

Фронт совсем не такой, каким она его помнит. В те времена, когда у Ордена еще были какие-то базовые принципы, определяющие правила ведения боя, жестокость точно не являлась одним из них. Даже близко. Но поскольку условия меняются, такие понятия, как беспощадность, зверство, кровожадность тоже искажаются, становятся устаревшими или недостаточными. Ничто не остается нетронутым болезнью конфликта. Даже слова. Гермиона переступает через чью-то оторванную руку, все еще сжимающую волшебную палочку. Конечность, превратившаяся в месиво из мышц и костей от брошенного ею Праэродо, принадлежит Пожирателю смерти, судя по черепу и змее. Ей приходит на ум слово «увечье», и тут же назревает вопрос, почему Праэродо вышло таким вялым. Неаккуратным. Она закрывает глаза и нащупывает внутри себя недостающее намерение, крепко стискивая пальцами свою палочку. Гроза обрушивается внезапно, накрывая одеялом белого шума. Холодные брызги выводят из ступора. Ледяной ветер режет щеки. Дождь пахнет медью и ржавчиной. И, как ни странно, темными проклятиями, базовые ноты которых надолго задерживаются в воздухе. Их можно учуять, будучи восприимчивым к ощущению магии и четких граней ее строения. В этой свежей кислинке есть что-то жестокое и очень знакомое. Или же только она способна это почувствовать, потому что слишком долго погружена в Темную магию, неотличимую от пустоты, которую Гермиона обнаруживает всякий раз, когда тянется внутрь себя за спасательным кругом? Как и в любое другое время за последнюю неделю, ее эмоции остаются неясными. Мертвый — еще одно слово, переросшее свой первоначальный смысл. Что-то внутри Гермионы не столько «мертво», сколько лежит в пустыне за ее веками, словно выжженный солнцем каркас. Дождь хлещет по ней, смешиваясь с запахом проклятий и морской воды. Вокруг — Орден, действующий как единый слаженный механизм. Отряд Билла — одна из самых способных команд в Ордене. Раненым оказывают помощь целители. Их немного. Только Сьюзен и еще двое носятся по этому изолированному пляжу в Корнуолле с палочками и зельями наготове. Волны разбиваются в мутно-белую пену и откатываются от берега, размывая кровавые следы. Здесь, на этом пляже, больше расчлененных тел, чем Гермиона когда-либо видела. Они лежат на мягком иле, большинство из них — близко к центру сражения. Орден знает толк в стратегии. Когда-то Рон тесно сотрудничал с Робардсом, обучая дуэлянтов технике. Это ничем не отличается. Следы, трупы и кровь рассказывают свою историю. С их стороны есть несколько раненых и две потери. С другой стороны не выжил никто. Это должно настораживать, но именно палочка Гермионы нанесла наибольший урон. И она не находит никаких тревожных сигналов внутри себя. Внутри нее ничего нет. Только глухая пустота, изолированная идеальной окклюменцией. Один из новобранцев сгорбился, отвернувшись от всего, его тошнит. Вдалеке причитает Падма, у нее на коленях неподвижно лежит Лаванда. Другие члены Ордена либо переводят дыхание, либо ожидают помощи с ранениями. Бой вышел более ожесточенным, чем ожидалось. Многие в команде смотрят на Гермиону с подозрением. Некоторые пристально наблюдают за ней, словно ожидая, что под воздействием Четвертого Непростительного она обратится против них. Остальные не могут встретиться с ней взглядом. Еще пятнадцать минут назад Падма кричала на нее. Если бы Билл и Чжоу не вмешались, она, наверное, перешла бы к физическим действиям, в ярости требуя от Гермионы объяснить, что та сделала, что произошло, почему она не следовала плану, почему Лаванда не двигается и каким проклятием ее поразило. Гермиона лишь неподвижно стояла, ища внутри себя то неуловимое нечто, что помогло бы ей адекватно отреагировать. Возможно, ее должно волновать, что она поступила нехарактерно рискованно, спровоцировав эскалацию схватки, которую команда не ожидала. И что Лаванда, пораженная неизвестным темным проклятием, последние полчаса не подает признаков жизни. Дождь продолжает неумолимо лить, пока сумерки скрывают результаты битвы. Гермиона чувствует себя сейчас подобно дождю — глубоко безличной силой. Простым следствием выживания. Ее рука практически срослась с древком из виноградной лозы. Разум говорит ей: С тобой что-то не так, чего-то не хватает. Что-то внутри тебя не работает… Но в том-то и проблема с эмоциями, чувствами, желаниями, горем. Все они живут своей собственной жизнью, приходят и уходят, когда им вздумается. Не требуя ни разрешения, ни необходимости. Гермиона не знает, что делать с этой постоянно растущей отстраненностью. Не знает, как ее прогнать или, скорее, наоборот — вернуть что-то другое. То, что потеряла — без понятия, когда, где и как, — за укрепленными стенами своей стабильной окклюменции. Что-то не так, она знает. Но ей трудно заставить себя переживать по этому поводу. Да и о чем вообще можно волноваться? Всю неделю она думала об Ордене, о победе. Думала о Перси, Билле, Гарри и Пэнси. О потерявших память и о погибших. Обо всем, что они принесли в жертву, и о том, что им еще предстоит положить на алтарь победы. В короткие перерывы между заданиями у нее не остается ничего, кроме этого вопроса без ответа и тлеющих углей позабытой скорби. И все же эта печаль никак не может исчезнуть. Гермиона вспоминает о серых глазах и платиновых волосах. О низком, хриплом голосе ранним утром. О твердости его тела в ее объятиях, о том, как обвивала его, а он собственнически опускал свою тяжелую, татуированную руку на ее бедро. Но в основном она думает о простых моментах. Например, как он снимал обручальное кольцо всякий раз, когда возвращался на фронт. Или оставлял поцелуй на ее плече, выражая одновременно нежелание уходить и молчаливое обещание вернуться. Затем она вспоминает, как он прибыл с задания в Бельгии, но не вернулся. По крайней мере, не к ней. И думает о том, что он никогда уже не вернется, не вернется домой. Что в конце концов он возвратится к кому-то другому. Она думает о безликих темноволосых женщинах, о «мне казалось, это очевидно». О мальчишке, насмехающимся над ней с соседней парты. О его секретах, о «я женюсь на ней не потому, что хочу», о миллионе мелочей, которые он может предпочесть вместо того, чтобы быть привязанным к магглорожденной, которую он забыл, что любил. И наконец она думает: а что, собственно, осталось, о чем можно беспокоиться? Ничего. И такого ответа вполне достаточно. Гермиона чувствует чью-то руку у своего локтя. Она не вздрагивает, потому что слышала шаги Билла. — Ты в порядке? Ему в плечо попало кислотное проклятие, но Гермиона быстро использовала контрзаклинание, сдерживая распространение ожога. Теперь он мокнет под дождем, а темнеющее небо приглушает суровость его покрытого шрамами лица. — Не расскажешь мне, что там произошло? Там — на захваченном складе в Манчестере перед тем, как они перенесли боевые действия на пляж с помощью хитроумной портключевой магии. Где Гермиона приняла решение выманить на битву изрядное количество темных волшебников. Это была не столько случайность, сколько просчитанный риск, чтобы нанести наибольший ущерб. Там — в ее голове. Глубоко, за завесой век, где через ландшафт ее подсознания проведена линия, определяющая, как далеко ей позволено зайти в бесчувственную эффективность окклюменции. Гермиона уверена, что такая грань есть, но, возможно, не заметила, как преступила черту. Там. Билл задает вопрос, на который Гермиона не знает, как ответить. Она не говорит ему: «Нет, не думаю, что я в порядке». Не говорит «не знаю» или «о чем ты?». Не реагирует на его требовательный тон, не злится, что он выискивает взглядом признаки измены, или Оборотного, или Четвертого. Гермиона позволяет ему внимательно изучить ее. Даже рада этому. Она может взять на себя ответственность, но не способна создать чувство вины. — Ты совсем не в порядке, — произносит Билл через какое-то время, и в его глазах мелькает искреннее беспокойство. Он всегда был ей как старший брат. Он — семья. Жаль, что сейчас это ей так безразлично.

***

В последующие дни Гермиона замечает, что становится предметом многочисленных обсуждений. После Корнуолла слухи распространяются невероятно быстро. Однако она знает, что Грюм не отстранит ее от работы. Она уверена в этом. Теперь она снова стала полезной на поле боя. И поскольку ей меньше нужно разрабатывать заклинания и контрзаклинания, фронт стал ее любимым наркотиком. Ее действия во время операций могут показаться жестокими и бессердечными. Инстинкт помогает ей принимать быстрые, эффективные решения, всегда способствующие успеху каждого задания. Корнуолл — яркий тому пример, когда целью является ослабление оставшихся вражеских опорных пунктов. В этом отношении Гермиона более чем безжалостна. Кажется, целую вечность назад кто-то хотел отстранить ее от участия в последней атаке Ордена на Ливерпуль. Возможно, она имеет право на злобу и небольшую месть. Так или иначе, она держит ответ за свои поступки. Ее постоянно вызывают для отчета то к Робардсу, то к Грюму, то к Тонкс в поместье. И неважно, что они спрашивают не о самих заданиях, а об отсутствии колебаний при принятии решений. Каждый вопрос — лишь завуалированное «Что с тобой не так?». На что Гермиона отвечает не очень многословно: «Я не знаю, не знаю, не знаю…» Но, по крайней мере, она не видит Драко. По правде говоря, не позволяет себе видеть его. Их последняя встреча была во время инцидента в библиотеке. Наверное, она могла бы и получше справиться с той ситуацией. Могла бы позволить ему вставить хоть слово после того, как он довел ее до оргазма в собственном доме, но… Тело предало ее в ту ночь, не более того. Просто серия неправильных решений. С ее стороны, но, возможно, и с его. Он показал ей откровенное воспоминание, практически признался в том, что хотел других женщин, а она ответила слезами и своим собственным уязвимым желанием. Настолько сильным, что он вынужден был утешать ее, пока она не перегнула палку. Довольно жалкое зрелище, учитывая обстоятельства. Если бы не окклюменция, Гермиона сейчас занималась бы саморазрушением, утопая в унижениях и, возможно, огневиски с зельями. Она бы ревела и чувствовала, становясь совершенно бесполезной для войны. Так что она не размышляет об этом больше, чем может себе позволить. К тому времени, когда Гермионе удалось поговорить с Грюмом и заверить его — «Да, я хочу вернуться на поле боя, представь только, сколько пользы я принесу, мне это надо, Аластор», — ее главным требованием было полное неведение Драко. Ему не нужно ни о чем знать. Грюм ответил лишь кивком и молчаливым оценивающим взглядом. Не успела она опомниться, как прошло две недели. Она с головой окунулась в операции, совещания и инструктажи, проводя большую часть времени на ногах, в укрытиях и убежищах. Зарабатывая репутацию в рядах: Вы слышали? Гермиона Грейнджер теперь боец. Вот только она всегда была бойцом. На ее руках всегда было больше крови, чем у кого-либо другого. Она не видится и не разговаривает с ним в течение этих двух недель. Даже когда ей сообщают, что он расспрашивает о ней эльфов и целителей. Или когда цветы на обоях в убежище превращаются в буквы и складываются в протокольную просьбу о встрече. Или когда Колин упоминает, что Драко ищет ее и выпытывает о ее заданиях с фирменной малфоевской резкостью, приберегаемой для тех случаев, когда он не получает желаемого. Гермиона не уверена, чего он хочет. И почему ему так необходимо поговорить с ней, ведь им нужно выигрывать войну, а его должно волновать буквально что угодно, но не она. В любом случае Гермиона не потакает его попыткам связаться с ней. Даже когда это происходит через Тео. Однажды она получает зачарованное послание, в котором тот напрямую спрашивает, разговаривала ли она с мужем в последнее время и что думает о его нынешнем состоянии. Гермиона быстро отвечает: «нет» и «ничего». Тео реагирует так же быстро, но вместо ожидаемого осуждения интересуется о ее самочувствии. «Прекрасно», — заверяет Гермиона, на что Тео пишет: «Придумай что-нибудь получше, что я мог бы рассказать вопрошающему мужу». Она тут же заканчивает разговор. Взмах палочки — и Инсендио превращает пергамент в пепел. Она старается не думать о нем. Две недели спустя Гермиона настолько воодушевлена работой, что едва осознает растущую пустоту внутри себя. Ее тело перестало требовать разрядки, эмоции превратились в абстрактное понятие. Она игнорирует отгороженную стенами удушающую темноту, которая неуклонно превращается в нечто другое. Драко прекращает попытки связаться с ней.