Преданность

Все происходит между «если бы» и «возможно». Если бы сердце Гермионы не было разбито вдребезги, а голова оставалась светлой, возможно, последующий день прошел бы как любой другой. Если бы не так много мыслей, от которых ей хотелось убежать, возможно, она позволила бы себе отдохнуть. Если бы она была слабее — такой, как последние два месяца, — и опиралась на окклюменцию, возможно, она находилась бы в своей спальне, заслуженно отдыхая, когда следующим вечером в Мэнор пришли неожиданные гости. «Измученной, — настаивает его голос, — ты была измученной», а она возражает ему: «Я была слабой» в той спорной манере, которую он так любил и выцеловывал из нее, потому что ему нравилось глотать аргументы прямо из ее рта. Тем не менее Гермиона рывком поднимает голову со стола. За последние двадцать четыре часа она закрыла глаза лишь на мгновение, выкроив для себя восемь минут вместо полноценного сна, а точнее, просто не позволяя себе спать, мстя собственному телу. Зачарованные бра в библиотеке вспыхивают ярким желтым светом от ее внезапного пробуждения. Гермиона моргает, чутко прислушиваясь к звукам снаружи. Насколько ей известно, никаких встреч запланировано не было. Палочка инстинктивно летит к ней в руку. Освещение в комнате гаснет. Раскрытые книги и свитки на ее учебном столе закрываются, а заметки прячутся на полях. Гермиона, спиной к стене, спокойно пробирается к двойным дверям соседней гостиной. Адреналин — старый друг; внимание возвращается, оскалив зубы, чувства обостряются, отточенные восемью годами, не считая нескольких месяцев в бегах и пары недель в плену. И лишь где-то на самом краю сознания — едва заметный намек на панику. Она делает глубокий вдох. Умоляет свое сердце не биться слишком громко. Пальцы крепко сжимают древко из виноградной лозы. Но когда до нее доносятся голоса, Гермиона понимает, что они ей знакомы. И заглянув в щель света между дверьми, она выдыхает. — …уверен в этом? — Нет. Но у меня есть подозрения, и будет лучше, если Грейнджер сможет проверить ее через несколько часов… — Что случилось? Что такое? — Гермиона входит быстрыми шагами и направляется к взъерошенному Тео Нотту, который укладывает очень бледную Чжоу Чанг на кушетку в центре комнаты. Чарли стоит рядом, проводя рукой по волосам. Они бормочут, что удивлены ее появлением, но она уже на коленях рядом с Чжоу и накладывает диагностические чары. Над ее телом всплывают руны и символы. Невидящие глаза Чжоу широко раскрыты. Кажется, она в сознании, но ни на кого не реагирует. Снаружи раздается треск аппарации, и в комнату влетает взволнованная Падма с кучей вопросов. Чарли отвечает ей что-то невнятное, и разгорается торопливый спор. Гермиона едва обращает на них внимание. Ее мысли слишком заняты, она пытается ухватиться за что-то важное, за какую-то связующую нить между прошлым и настоящим и диагностикой, зависшей над телом Чжоу. — Что случилось? — снова спрашивает она, накладывая еще несколько чар, чтобы распознать странную магию. По сравнению с остальными, кроме Тео, к которому она обращается, она иррационально обеспокоена. — Это руническая магия… — Мы не знаем, что произошло, — говорит Чарли. — Нотт нашел ее в таком состоянии там, где мы проводили разведку, и настоял, чтобы доставить ее сюда… — Наверняка ерунда, — отрезает Падма, — Может, просто оглушающее или модифицированное парализующее, Чжоу наткнулась на какие-нибудь охранные чары. Мы видели это дюжину раз, зачем мы вообще здесь… Тео раздраженно фыркает. — Я же говорю, что-то не так, — и с мольбой в глазах он переводит взгляд на Гермиону, которую охватывает плохое предчувствие. — Вот почему я принес ее сюда. Посмотри на ее руки. Сердце Гермионы почти останавливается, когда она видит, что вены Чанг окрашены в едва заметный оранжевый оттенок. Что-то почти щелкает в мозгу Гермионы… — Мы теряем здесь время, Уизли, — голос Падмы такой же резкий, как и взор, который она направляет на Чарли. — Нам нужно вернуться и завершить… Тео опускается на колени рядом с Гермионой. — Грейнджер, что-то не так, — он берет вялую руку Чжоу, показывает Гермионе ее запястье, затем ладонь и пальцы. — Взгляни на это. По взмаху палочки оранжевый цвет становится ярко-зеленым — неестественно зеленым, таким, какого не встретишь у живых существ, — и струится по кончикам пальцев и ладони Чжоу, переливаясь почти неоновой яркостью. Мысли в голове Гермионы крутятся, шестеренки встают на место, принося ужасающее открытие. Если бы она не видела именно этот оттенок магии две недели назад, возможно, сегодня кто-то бы умер. И возможно, не она бы убила Чжоу, не своими руками, но в любом случае чувствовала бы себя причиной ее смерти. А пока над ними все еще висит несколько «если». — Не идите туда, — вздыхает Гермиона, в ее груди нарастает беспокойство. — Чарли, не возвращайся. Отзови свой отряд. Это… Вероятно, там ловушка. Чарли замирает, перестав беспокойно вышагивать по комнате. Падма тоже не двигается. — Видишь, здесь? Это следы проклятия. Рунического. Чжоу прикоснулась к чему-то. Они похожи по магии на те, что остались у Пэнси после пыток. Но это заклинание… Оно какое-то другое, модифицированное. Возможно, из него сделали контактное зелье. Должно быть, она дотронулась до чего-то неприметного… Где вы проводили разведку? — Платформа девять и три четверти, — отвечает Тео. — Это старое убежище Пожирателей смерти. Предположительно, заброшенное. Если что-то было туда подброшено, если оно все еще используется, не все Пожиратели об этом знают. Я не… Меня не проинформировали. — Что же ты тогда там делал, Нотт? — спрашивает Падма. Тео вытирает рот рукой. Если бы Гермиона не знала его достаточно хорошо, возможно, сочла бы это подозрительным. Но нет. Этот жест он перенял у другого шпиона. — Это место, где мы с Драко иногда встречаемся. Чтобы… обсудить информацию, не вызывая подозрений у остальных. Что-то падает. Гермионе требуется мгновение, чтобы понять, что это ее сердце. — Он там? Прямо сейчас? В ловушке, о которой он не подозревает, подстроенной для Ордена? — Гермиона не слышит себя из-за прилившей к ушам крови. Хмурый взгляд Тео говорит сам за себя. Чарли первым нарушает ошеломленное молчание. — Мы должны предупредить Совет… — Сколько вас в отряде? Восемь, как обычно? — Гермиона почти дрожит. — Нет, — шепчет Падма, пораженная таким поворотом событий. — Четверо. Это… Только основная группа. Это просто разведка. — Кто там остался? — спрашивает Тео, опережая Гермиону. — Дин Томас. Гермиона оглядывается на Чжоу, рассматривает диагностические огоньки, показывающие уровни и слои магии, вовлеченные в проклятие, которое сейчас отравляет ее. Движимый срочностью, раскаянием и, возможно, иррациональной потребностью — чувство вины многое делает реальным, — разум Гермионы работает быстро. — Я не смогу это исправить, — признается она, — пока не проверю поверхность, которой она коснулась. Падма говорит прежде, чем Чарли успевает открыть рот: — Я могу вернуться и найти… — Нет, — Гермиона встает, за ней следует Тео. — Если это поверхность вроде двери или скамейки, она будет слишком большой, чтобы принести ее сюда. Если это действительно ловушка, мы не можем рисковать, чтобы туда вернулось больше членов. Вам двоим повезло, — замечает она Падме и Чарли, — но если только кто-то не сумеет в течение часа добраться до Северуса и попросить его ввести противоядие, Чжоу может погибнуть. Нужно контрзаклинание. И его должна создать я. Она не произносит этого вслух, но тем не менее это подразумевается. Наступает временное затишье, никто не смеет возражать, поскольку тактичность сдерживает любое открытое проявление несогласия. Гермиона, в конце концов, все еще генерал в чине. То, что она надеется улучить свободную минутку и предупредить Драко, — второстепенно. — Мне это не нравится, — говорит Падма, с трудом скрывая свое твердое и окончательное мнение по этому вопросу, и Гермиона догадывается, что Чарли думает так же. — Мы не знаем достаточно… — Я быстро, это не займет много времени. — Все равно. Если это место — ловушка, я не доверяю тебе настолько, чтобы отпустить туда. Чувство вины многое делает реальным. Включая боль от потери еще одной вещи, которой Гермиона никак не ожидала лишиться. И услышать это сразу после того, как она вызвалась отправиться в потенциальное логово врага, — ощущается словно пощечина. Падма говорит «Я не доверяю тебе», подразумевая последние действия Гермионы на фронте, что само по себе является достаточной причиной, совершенно обоснованной. Существует не так много способов сформулировать эту потерю. Столько же, сколько есть синонимов у недоверия. Глаза щиплет, но Гермиона поворачивается к Чарли. — Я не использую окклюменцию. Я… Я теперь очень похожа на саму себя. Я ухожу. Чарли ловит ее взгляд. Ей не нужно его разрешение, но она хотела бы получить его доверие. То, что от него осталось. Момент тянется дольше, чем следовало бы, пока Чарли не сдается. Он смотрит вниз, потом в сторону, потом снова на Гермиону с покорностью. И обращается к Тео: — Ты пойдешь с ней? Тео, который был полностью сосредоточен на Чжоу, выныривает из глубокой задумчивости и пытается вникнуть в происходящее. — Пойду с кем? — На платформу, — говорит Гермиона. — Мне нужно найти проклятую поверхность, которой коснулась Чжоу… — Ты шутишь, — Тео, судя по его лицу, настроен очень серьезно. Гермиона хмурится. — Помнишь, что Пэнси выжила после тех часов с Беллой только потому, что Северус ввел ей противоядие. Чжоу не выживет, если я не создам контрзаклинание… — Нет, нет, нет, Грейнджер, давай сначала все обдумаем, — Тео яростно трясет головой. — Патил уже привела несколько поводов, но самый главный: твой муж с меня заживо шкуру… — Хорошо, что его здесь нет, — перебивает Гермиона и поворачивается к Чарли, нетерпеливо протягивая руку ладонью вверх. — Брось мне портключ. — Эй, погоди-ка, — Тео выглядит готовым вот-вот встать между Гермионой и Чарли. — Грейнджер… — Портключ, Чарли. Сейчас же. — Уизли, — Нотт грозит пальцем Чарли, который смотрит на них обоих с большой опаской. Падма благоразумно отступает назад, не желая вмешиваться. — Уизли, ну же… — Не вынуждай меня напоминать, кто тут старший по званию, агент Нотт, — почти кричит Гермиона, трясясь от ярости и опасно направляя палочку на Тео. — Стандартная процедура: я иду первой, ты присоединяешься через пять минут и, если будет достаточно безопасно, отводишь меня туда, где обнаружил Чжоу. Я найду Дина после. Она поворачивается обратно к Чарли и со всей убежденностью — вызванной совестью или опустошенностью, еще двумя вещами, которые чувство вины делает реальными, — смотрит ему в глаза, протягивая ладонь. — Если Чжоу умрет, я заставлю тебя копать ей могилу голыми руками. Я больше не буду просить.

***

Адреналин берет верх над всеми остальными чувствами. Гермиона приземляется на твердую землю и, низко пригнувшись, бросается в ближайшее укрытие — лежащий на боку взорванный вагон поезда. Ее сердце бьется слишком громко для окружающей тишины, и, будучи в состоянии повышенной боевой готовности, она успевает возненавидеть этот звук. И неважно даже, что он заглушает ее мигрень. Прошло семь лет. Это была не битва, скорее мясорубка: враг побеждал, а у Ордена еще не выработался стержень для ведения настоящей войны. Сейчас, стоя посреди руин, в которые превратилось это место, Гермиона закрывает глаза, чтобы не вспоминать те четыре часа, которые она провела уверенная, что умрет здесь, надеясь только, что это будет быстрое Убивающее заклятие в спину, а не многие другие ужасы, с которыми они только начали знакомиться. Чжоу и Невилл, бегущие ей на помощь; всплески зеленого, лилового, черного и ультрамаринового; шок от того, что Симус попал под Империус; Бомбарда, взорвавшаяся над Роном, едва не похоронившая его под завалами; Дин, пустивший зеленую вспышку в своего старого друга… Они были так молоды. Гермиона едва помнит, как выглядела платформа раньше. Если бы она очень постаралась, то, возможно, воскресила бы радость и волнение от ожидания поезда в школу, которую называла домом. Теперь здесь одни обломки — вагоны поезда взорваны, сошли с рельсов, разрушенная до каркаса крыша обнажила станцию под усыпанным звездами небом. Возвышавшиеся когда-то столбы сейчас дают лишь самое скудное представление об инфраструктуре, их красные кирпичи рассыпаются под воздействием хаоса последних семи лет. Те немногие железнодорожные вагоны, что остались в вертикальном положении, заросли дьявольскими силками и плющом; ни одно окно не осталось целым, под ногами стекло, мусор, грязь и сломанные вывески. Старая магия разлагается в воздухе, задерживаясь, как пятна крови, как запахи меди и древесного угля. У линии фронта особый вкус. Гермиона трясет головой от навязчивых воспоминаний. Они вызывают болезненную пустоту, к которой она не готова. Но чувство вины делает многие вещи реальными, безотлагательными и более насущными, чем ослабевающая эмоциональная стабильность Гермионы. Выживание Чжоу важнее всего остального. Тьма вокруг почти кромешная. Гермиона накладывает на глаза чары ночного видения. Легкими шагами и с помощью невербальных заклинаний она пробирается по безмолвным руинам в свете луны. Она ждет появления Тео, подсознательно считая до трехсот в поисках лучшей точки обзора. Находит тропинку к перевернутому вагону поезда, частично разбитому, скрытому выпотрошенными останками пейзажа. Низко приседает, тяжело дыша в густой черноте ночи. На двести восемнадцатой секунде Гермиона слышит звуки. Множество шагов. Она улавливает теневые движения Люмосов где-то поблизости, слышит слабые голоса. Говорят мужчины. Сердце Гермионы начинает колотиться в удвоенном ритме. Инстинкт. Гермиона перебирает варианты: у нее нет времени, чтобы спрятаться, если они появятся на ее пути; если она использует портключ сейчас, то никогда не спасет Чжоу. Она не сможет в одиночку сражаться с несколькими Пожирателями, загнанная в угол… если только не перейдет в наступление и не подключит окклюменцию, но даже в этом случае риск того, что они вызовут подкрепление… Ладонь зажимает ей рот, рука обхватывает за талию. И тут же Гермиона чувствует, что аппарирует. Ее разворачивают, прижимают к стене из ниоткуда, большая ладонь все еще на ее лице, и она бы закричала, если бы не научилась любой ценой хранить молчание во время операций. Если бы она не была так ослеплена паникой, возможно, она бы услышала его. Ее сердце постепенно успокаивается, когда прищуренные глаза привыкают к теплому свету того места, где она находится. Силуэт мужчины, нависшего над ней, меняется, приобретая черты разъяренного мужа. — Какого хрена, — шипит он в дюйме от руки, закрывающей ей рот, другой захватив в тиски ее запястье с палочкой, — ты здесь делаешь? Он отпускает ее и отходит. Картина, открывающаяся перед ней, странная и какая-то неправильная. Гермиона догадывается, что они, скорее всего, находятся в расширенном заклинанием пассажирском вагоне, который лишь немного больше обычного. Разбитые окна забаррикадированы досками, а пространство залито теплым огнем свечей. Сиденья трансфигурированы в стол и два стула. В комнате ожидаемо беспорядок, веет заброшенностью, пол неровный и местами расколот. Но самым вопиюще неправильным является голый торс Малфоя. — Драко… Она запинается при виде ран и синяков, на которые падает мягкий свет, и пристально изучает все его недавние повреждения. На скуле ссадина, висок покрыт засохшей кровью. Грудь, усеянная старыми шрамами, также вся в ушибах: большие пятна темного цвета усыпают почти всю видимую кожу. Дыхание затаилось в ее легких, не в силах преодолеть шок. — Ч-что случилось? Она почти делает шаг вперед, почти тянется к нему, но останавливается, когда его лицо внезапно закрывается за холодным фасадом. — Я первый спросил. Я не был проинформирован о потенциально критической встрече с Орденом, — говорит он, смотря на нее с тщательно скрываемой яростью, его взгляд затянут окклюменцией. — Так почему ты здесь и подвергаешь опасности наше прикрытие? Что-то не так, очевидно. Его слова могли бы ранить — и ранят, пронзая бешеный орган в ее груди, — если бы Гермиона не была так наблюдательна. Если бы она не знала его по-прежнему, не любила его по-прежнему со всей пугающей силой своего упрямства, вероятно, она не заметила бы, как он опирается своим весом на спинку стула. Не заметила бы склянки, часть из которых пустые, разбросанные на шатком столике рядом. Или окровавленную рубашку и мантию, брошенные в углу. Она только собирается открыть рот, чтобы настойчиво, возможно, даже требовательно, повторить свой предыдущий вопрос, как в помещение кто-то аппарирует. Они оба подскакивают на месте, но скорость Драко непревзойденна. Он тут же встает перед ней, закрывая собой, и направляет палочку на Тео, который еще не успел прийти в себя после перемещения. — Твою мать, приятель, — расслабляется Драко, когда видит, кто это, и убирает оружие в карман. Но Гермиона ошеломленно застывает на месте. Спина Драко, теперь обращенная к ней, покрыта кровью и сиянием того же зелено-оранжевого проклятия. Проклятия, которое смещается и изменяется, ползет по коже, рассекая ее до крови, а затем затягивая рану. Оно медленно змеится по шрамам и мышцам спины Драко. Пронзает плоть на своем пути, пускает кровь и закрывает разрез — только для того, чтобы сделать это снова. И снова. Как непрерывная порка. Его спина истекает красным. Пояс брюк промок насквозь. Гермиона замирает, пока ее разум отчаянно соединяет настоящее и то, что ей уже известно… Тео говорил ей. Предупреждал, что Драко не в лучшей форме. В памяти всплывают обрывки последних двух месяцев: воспаленные глаза, изуродованное предплечье. Его наказывают. Гермиона в своей самонадеянности предположила, что Тео имел в виду, что Драко, возможно, не очень хорошо справляется с отсутствующими воспоминаниями. Что его мучают кошмары и бессонница. Что он в смятении или сомнении, ведь его неприязнь к ней противоречит знанию об их браке. Но она не подумала об этом. Не могла представить, что его подвергнут пыткам, которые используют с военнопленными. Чувство вины многое делает реальным, даже невозможное. Например, блестящая Гермиона Грейнджер так сильно облажалась. Накатывает паника. Гермиона не может дышать. Боль от осознания пробивает кожу, как воду, и все глубже проникает внутрь. — …чтобы провести диагностику для контрзаклинания. Настоящее возвращается в фокус, когда Драко вздрагивает: проклятие нанесло глубокий порез по его лопатке, кровь стекает вниз. Он берет со стола пузырек — Гермиона распознает болеутоляющее зелье — и выпивает одним глотком. — Это не очень хорошая идея, — говорит Драко, скривившись и уставившись в какую-то далекую точку, погруженный в свои мысли. — Если вокруг Пожиратели смерти, а мы не знаем… — Что с твоей спиной? Должно быть, отчаянная надрывность в ее голосе вынуждает их посмотреть на нее. Беглый взгляд между двумя мужчинами напоминает Гермионе о том, кто они такие — шпионы во всех отношениях. Они ведут безмолвный диалог, и она теряет остатки самообладания. — Драко, что произошло? Она не умоляет его словами. Мольба и без того ясно читается на ее лице. Она не произносит: «Пожалуйста, ответь мне», или, возможно, «Не отгораживайся от меня», или «Почему я не знала об этом?», или даже что-то еще, слишком сырое и мягкое, чтобы придать этому форму — отчаянная нежность, которую она не смеет выразить неадекватными словами. Она чувствует, что дрожит изнутри. Вдох, мгновение. А после — полный боли взгляд. Как будто само ее присутствие приносит ему страдания. Холодный и жесткий за твердой окклюменцией, вот только она замечает, как подрагивает его челюсть и поджимаются губы. — Тебе не следует быть здесь, — вот что он решает в итоге сказать. И смотрит так, словно предпочел бы что угодно, но только не видеть ее. Это добивает ее окончательно. Из ниоткуда раздаются шаги. Все поворачиваются на звук. Драко мгновенно достает свою палочку. Из-за угла заворачивает Дин Томас и замирает, увидев три неожиданных лица и остановив взгляд на ней. — Гермиона? Где Чарли и остальные? — голос Дина тихий, настороженный. — Что ты здесь делаешь? — звучит вопрос от Тео. — Проводил разведку с отрядом Чарли, когда потерял остальных. По магическим следам Ордена я добрался сюда, но кто-нибудь может мне объяснить, почему я едва избежал пятерых Пожирателей, бродящих по территории? Насколько я знаю, это заброшенная локация. — Ты разобрал, кто это был? — спросил Драко. — Яксли и его люди, вроде. Гермиона едва улавливает хриплое ругательство Драко. Тео кратко объясняет, что произошло, где Чжоу и остальные и что здесь делает Гермиона. — Ты ведь ничего не трогал? — спрашивает он Дина. Тот качает головой и обращается теперь к Драко: — А с тобой-то что? — спрашивает он, кивнув подбородком на совершенно обезображенный торс Малфоя. — Пытки, — говорит он, как будто между прочим, а потом резко поворачивается обратно к Гермионе и бросает ей пузырек, который она почти не ловит. — Вот. Это противоядие Снейпа. У меня есть только один, но этого должно… Твою ж, — шипит он, быстро дыша сквозь зубы, и Гермиона с ужасом видит, как проклятие разветвляется по спине, нанося еще больше увечий. — Я… проинформирую Снейпа о таком развитии событий. — Ты собираешься ответить на мой вопрос? — она хочет казаться авторитетной. Но выходит наоборот. Драко не смотрит на нее, только на стол. Хмурится. Думает. После мрачного вздоха он обращается к Дину: — Ты же понимаешь, что будет, если нас обнаружат здесь. Яксли со своими псами рыскают в поисках добычи. Они наверняка знают, что я тоже где-то тут. — Черт, — вздыхает Дин, потирая лицо. — Я и так хожу по тонкому льду. Дина не нужно убеждать. Он заработал репутацию очень хорошего бойца. Одного из лучших. Его отсутствующая левая рука — тому подтверждение. Он только кивает, внезапно посерьезнев, и Драко кивает в ответ. По тонкому льду. Дыхание Гермионы перехватывает, так как до нее доходит слишком поздно. — Я могу помочь, — шепчет она, и ее голос выражает только потрясение и отчаяние. — Твоя спина, Драко, я могу ее вылечить, садись. Я могу… Я могу придумать контрзаклинание. Вот, возьми, — она протягивает зелье, которое он ей отдал. — Я могу… — Нет времени, Грейнджер, не упрямься, — резко говорит он, в его глазах отражается агония, синяк на щеке приобретает ужасный темно-фиолетовый оттенок, а затем тише Драко добавляет: — Я приду к тебе, хорошо? Он поворачивается к Тео и отчеканивает: — Уведи ее отсюда. Тео кивает и подходит к Гермионе. — Подожди, — она отпихивает Тео, ее голос хрипит. — Подожди, Драко. Все расплывается. Гермиона с трудом дышит. Она хочет подойти ближе, тянется к мужу, но сильная рука обхватывает ее за плечи, и ее оттаскивают. Шаги вдалеке становятся все ближе. Голоса, мужчины. Последнее, что видит Гермиона перед тем, как Тео впечатывает портключ в ее ладонь, — это Драко, кивающий Дину, который уже встал в защитную дуэльную стойку. Зрение Гермионы затуманивается, а ее и без того скрученный желудок затягивает в другое место. Она приземляется на четвереньки в фойе Мэнора. Не может дышать. Зеленые, красные, синие искры; бой и бегство с проигранной битвы; Мандуканис бьет ее в грудь; она аппарирует в убежище, задыхается на ковре, кожа начинает покрываться красными полосами мучительной… Сверху доносятся голоса, крики. Она почти слышит обрывки своего имени. Тео поднимает ее, хватает за плечи и встряхивает. Гермиона судорожно вздыхает, ее разум мечется в панике. — …Грейнджер?! Ты в порядке? Ты со мной? — Что с ним будет? — хрипло шепчет она, вновь обретая голос. — Тео… отправь меня назад, нам нужно вернуться… — Гермиона! — Чарли перегибается через перила со второго этажа, зовя ее на помощь Чжоу. Гермиона вздрагивает, получив пощечину от реальности. Она мешкает лишь мгновение и нетвердыми шагами взбегает по лестнице. Чжоу все в том же кабинете, лежит на той же кушетке, захлебывается кровью. Ее предплечья обильно кровоточат, Падма прижимает к ним испачканную багровым рубашку, а Чарли растерянно кружит рядом. Гермиона вводит пузырек с противоядием, который дал ей Драко. Ее разум наполовину присутствует, наполовину поглощен собственными демонами.

***

Она не знает, когда ее сердце перестает колотиться. Чувствует только, что не может сама его контролировать. Не может сказать, замедлило ли оно биение за последний час. Гермиона трет рукой грудную клетку, закрывает глаза, улавливает движение, подъем и спад. Сжимает кольцо Драко под рубашкой… Безнадежность постепенно перекрывает все остальные ощущения — облегчение, что Чжоу стабильна; дрожь, трепет и пробирающее до костей изнеможение, — пока не становится колом, пригвоздившим ее сердце к неустойчивому ритму. Гермиона разваливается. Она сглатывает и вжимает окровавленные ладони в глаза, пытаясь сделать хоть какой-то вдох. Кто-то касается ее плеча. И становится рядом, когда она опирается на ближайший стол. Она ввела Чжоу зелье и провела необходимые проверки и диагностические чары, после чего Падма и Чарли отправили Чанг к целителям. Гермиона может только надеяться, что Дину удастся выйти невредимым после исполнения протокола. Того самого, которому нужно следовать, когда член Ордена сталкивается с активным шпионом и должен сделать все необходимое, чтобы отвести подозрения от агента под прикрытием. Она благодарна Тео, который не говорит и не предлагает никакого утешения, кроме, возможно, того, что просто находится рядом. Гермиона вспоминает, как Драко непринужденно бросил «Пытки», предоставив безграничный полет фантазии для ее худших кошмаров, и произносит с мягким упреком: — Тебе следовало мне сказать. Все это время — с тех пор, как Тео связался с ней, — он знал. То, что он не проронил ни слова о том, что пережил ее муж, — это предательство, лишь усугубленное узами травмы. — Когда ты говорил, что он не в порядке, ты не уточнил… — ее голос дрожит, срывается, и она с досадой произносит слова, которые с трудом складываются в полноценное предложение. — Что случилось, Тео? Можно мне теперь узнать, что происходит? — она оставляет невысказанным, сколько страданий он ей принесет, если откажет. Тео проводит рукой по голове, приглаживая торчащие во все стороны темно-каштановые волосы. Долго молчит, подыскивая нужные слова. — Он… совершает ошибки. На заданиях, на которые его посылают. Ничего, что могло бы скомпрометировать нас, насколько я могу судить, но ты знаешь, как это бывает. Белла найдет любой предлог для сеанса. — И ты не мог мне сказать? — она хочет звучать разочарованной, но в голосе только боль. Тео выглядит опустошенным. — Не мог, — отвечает он. — Я дал твоему мужу обет, условия которого запрещают мне разглашать некоторые вещи, например, детали его физического состояния и прочее. Он много раз предупреждал меня о том, чтобы я не вмешивался. И я бы ослушался, Грейнджер, поверь мне, — он вяло скрещивает руки, — но мне все еще не чуждо чувство самосохранения. Мучительная тревога Гермионы сменяется хмурым взглядом. — Зачем ему… ставить такие условия? Зачем скрывать это от меня? Она поворачивается, чтобы посмотреть на него. Но Тео, которого она всегда знала, словно сбрасывает свою личину непритязательного спокойствия. И Гермиона видит кого-то другого; кого-то достаточно серьезного, со своими собственными секретами, чтобы уделить ее проблемам больше внимания. Он тоже хмурится, и она замечает, что его напряженный взгляд отражает что-то более глубокое, более истинное, чем то, что она видела раньше. Затем он хмыкает и говорит ей: — Действительно, Грейнджер. Зачем человеку, который тебя любит, пытаться утаить информацию, которая потенциально может привести к безрассудным поступкам и подвергнуть тебя опасности? Он поднимает взор к потолку и созерцает великолепную лепнину. — Интересно, что может заставить человека скрывать что-то от своей возлюбленной? — он задает вопрос, но на его лице нет и тени удивления, только легкая улыбка, терпеливая и знающая, свойственная таким мужчинам, как ее муж. И Гермиона теперь понимает. — Ты говоришь так, будто у тебя есть опыт, — удается ей вставить между всхлипами. Она вытирает глаза и нос. Тео одаривает ее грустной улыбкой — настоящей, искренней, такой, что в памяти всплывает образ тихого слизеринского мальчика, сидящего за столом в другом конце Большого зала. Война на всех отражается по-разному. Тео Нотт, например, выглядит как тот, кто сначала думает, а потом делает. Гермиона всегда считала, что эта черта самым прямым образом объясняет его осторожный, непоколебимый темперамент. Но сейчас в его улыбке сквозит печаль. Настолько непохожая на него, что он кажется чужаком. Настолько сильная, что он — словно ее отражение. Гермионе неловко спрашивать, но любопытство берет верх над вежливостью. — Она… С ней все в порядке? Кем бы она ни была? Она жива и здорова? Тео кивает. — Да. Я думаю. Мы не разговаривали в последнее время. Мы не… Она не моя ответственность. Гермиона легонько толкает его в бок плечом и замечает отрешенный взгляд. — И все же. Тео усмехается. — И все же. Посмотри на нас. Их окутывает тишина, облаченная в мягкий свет бра на стенах гостиной и сероватую дымку нового дня за окнами. Когда Тео наконец говорит, он звучит по обыкновению спокойно, но теперь Гермиона знает, что такое облик, который ты создаешь, чтобы выжить. — Преданность есть лишь одна без изъяна: преданность берега океану, — произносит он, вглядываясь в рассвет. — Роберт Фрост, — шепчет Гермиона, удивленная настолько, что ей хочется сказать «спасибо». — Драко познакомил меня с маггловской поэзией и литературой. На пятом курсе. Сказал, что это либо излечит меня от тоски, либо ранит еще глубже. Гермиона улыбается. Трудно представить маггловскую литературу в устах Драко, и, если бы она не была за ним замужем, возможно, она бы рассмеялась. Драко не то чтобы признавался, что любит читать, но она видела это между строк. Не раз он удивлял ее своим знанием Шекспира, Хемингуэя, Плат и даже некоторых современных произведений. Ему нравилось заставать ее врасплох. Ей это тоже нравилось. Больше, наверное, чем все остальное на свете. Когда разум становился обителью боли, которую мог принести завтрашний день, внезапное объятие или поцелуй возвращали ее назад. Когда все было так неопределенно, Драко любил напоминать ей во всех мелочах: не все неожиданное должно причинять боль, ты можешь перестать вздрагивать, я здесь, я здесь, я здесь. И он был. Гермиона знает, что его здесь больше нет, но она все помнит. И ей снова становится трудно дышать. Тео не смотрит на нее и не уходит. Он оказывает уважение ее слезам своим присутствием. А после, вытирая щеки, она спрашивает, просто чтобы дать своему разуму еще за что-то зацепиться: — Ну и как? — Что как? Все еще с трудом дыша и сдерживая рыдания, она скрещивает руки на груди. — Тебя излечили? Или ранили еще глубже? Тео задумывается на мгновение. — Я не считаю, что любовь — это болезнь или травма. Иногда мне так кажется, не пойми меня неправильно, но… — тут он снова улыбается, но печали больше нет в его взгляде, устремленном в окно на другом конце комнаты, где рассвет сметает вчерашний день. — Как всегда говорил твой муж, только другими словами: для чего еще жить? Солнце пронзает горизонт, медленно впуская новый день, заливая небо ярким светом.