***
Малефисента восседала на рябине, монотонно поедая вишню. Диаваль брал редко, за компанию, и косточки сплёвывал вниз. Малефисента собирала в горсть. Коналл. Бальтазар. Флиттл. День боли и утрат, кончившийся свадьбой вместо траура. — Я чуть не рехнулся, когда ты исчезла, — в сторону проронил Диаваль. — Дважды. Сегодня и… неделю назад? больше? Ветер трепал его отросшие пряди, раздувал чёлку в глаза. Малефисента смотрела на него, сознавая, что могла бы не. Она протянула свободную руку, запустила в беспорядочные волосы, протягивая, проглаживая, пропуская меж пальцами. Гладкие, рассыпчато-чистые, они текли, как потоки времени; любые запреты, табу и условности сокрушила невечность. Диаваль не шевелился, затаившись. — Что было на Острове… с тёмными эльфами? — Один из них спас меня, а потом ещё раз, — Малефисента помолчала, взяла вишню, — и погиб сам. Я долго думала, чтó там, вне, если бы я утонула, если бы меня подбили лазутчики… а оказалось, всё не так. Ингрит выстрелила, и померещилось, будто я еду по выжженной степи, в повозке без лошадей, с чем-то круглым перед собой, через плечо почтовая сумка, везу письма-треугольники в военный госпиталь… и вот я уже падаю за Авророй. Я успела к ней… я не успела ко всем остальным, — обречённо договорила она. — А ты? — Я решил тебя найти, — меланхолично отозвался Диаваль. — Не в этой жизни, так в грядущей. Не по ней одной проехались все события, горько признала Малефисента. Бедная пташка тронулась рассудком — какой спрос с ворона. — О чём ты? — ласково, сочувственно уточнила она. — Вороны — соглядатаи Луга, предупреждали его об атаке фоморов. И за то одарены предвидением… или прокляты, как посмотреть… вереницы судеб. Ты же не думаешь, что души рассеиваются в воздухе… Диаваль дёрнулся, Малефисента рассыпала и вишню, и косточки. Тела-то уж точно рассеиваются, объятые красным порошком. — Извини, я зря… я не то… я не хотел… — Неваж- Так что дальше? С душами? Диаваль непонимающе уставился на неё. — Идут вперёд. Не сразу… в нужный час. — Становятся другими… людьми, или феями, или воронами? — допытывалась Малефисента. — Не всегда той же сущностью, но да. — Значит, Флиттл… — С ней всё в порядке. — Диаваль скрежеще расхохотался, пряча слёзы в голосе. — Уж мне-то известно. Малефисента немного выдохнула. — А я? Кем буду я? Или Феникс и умереть мне не даст? Диаваль колебался, пожалев, что вообще обмолвился. — Рождённое огнём в огонь и уйдёт, Малефисента. Как лесной пожар тушат встречным палом. — Ты не ответил, — недовольно подчеркнула она. — Я не могу. Знание изменит ход бытия. — Вечно всё через пень-колоду в сказках и пророчествах, чайка сядет не сядет… — фыркнула Малефисента, выпрямляя спину. — Ну скажи хоть что-нибудь, интриган. Пожалуйста. Самое маленькое и неважное, поинтереснее. — Тогда не про ближайшую… про четвёртую отсюда. Идёт? Она кивнула. — Железо убережёт тебя, Малефисента. Встанет на твою защиту. Ты будешь проверять, что оно исправно, браться в первую очередь, случись беде, везде носить с собой. В чехле под сердцем, — и Диаваль приложил ладонь с согнутым безымянным и мизинцем к левому боку. — Чудеса, — Малефисента плеснула крыльями. — Я и железо… подумать только. Диаваль развёл руками. Малефисента, набрав в грудь воздуха, бахнула скороговоркой: — Тыразыщименяобязательно. Я не хочу... расстаться с тобой.***
Грёбанный Савелий с его бесконечным трёпом. Галина Николаевна сидела на краю постели, уперев локти в колени, опустив голову, и лопатки выворачивались над утопленной провалиной позвоночника, как взрезанные крылья. Отгоняя морок, Рогозина потёрла глаза кулаками до разноцветных атоллов — фосфен. Блëклый, сизый рассвет, по-весеннему пронизывающий мокрый холод из окошка. Выходка Савелия доломала вдребезги её нервную систему, и видения подтверждали это. Мозг, не сдюжив разъять и усвоить его выступление, скроил очередное бредовое путешествие в Топкие Болота. Роль нашлась всему, даже вишне, пропади она пропадом. — Фо-мо-ры… — надиктовала Галина Николаевна в строку поиска. — Демоны… ирландская мифология… да я и не знала о них сроду. Слово «магия» появляется там, где нет слова «наука». Видимо, какое-то общее, примитивное представление о войнах с великанами у неё все-таки было, и разум, крайне потрясённый разговором, вытащил обрывочные сведения из бессознательного в сознательное. Рогозина досконально вспоминала слова Савелия, тщась найти разгадку. Каждая фраза причиняла боль своей точностью, будто он проник ей в башку и хорошенько там полазил. Галина Николаевна застонала, сжимая ладонями виски… что-то простое, очевидное вертелось перед глазами, как мушка, бликуя и ускользая. Чёрно-белое кино про убийцу-пианиста, жуткое, пугающее… не понравилось… предательство. Название, как имя… почти. Галина, Галя… га… газлайт... газовый свет. Рогозину подшвырнуло на кровати, ужаленную током. — «Газовый свет», — повторила она осмысленно, тяжко и жестоко, с сухим прищуром глаз, повторила, как приговор. Апарт Савелия взялся не с домыслов и уж точно не с той стороны. Он знал все уязвимости от неё самой и бил в яблочко, рассчитывая свести с ума, убедить, что действительно приходит к ней в обличье ворона; Рогозина выложила всю подноготную в хозблоке и в изменённом состоянии сознания этого не запомнила, а Савелий не преминул использовать новую информацию себе во благо. — Вот сволочь, навешал лапши и мне, и Вале, — сквозь зубы выдавила Галина Николаевна, стряхивая оцепенение. — Ты у меня ещё полетаешь, непевчая птичка. Этим утром над Рогозиной смилостивились ритуалы, сократившись до второпях сфотканной плиты, двери и сигареты, выброшенной в первую лужу. Сегодня чапман лишь горчил, обдирая глотку, опаляя края век до саднящих слёз. Как назло, в кабинете шаром покати. — Вызови Корвуса, — распорядилась Галина Николаевна, щёлкнув кнопку «ресепшен» на рации. — Мне без разницы, во сколько он вернулся с выезда, — раздражённо отрезала она, опираясь на спинку кресла. «Так точно», — пиликнул динамик. Савелий ввалился сонный, раскрасневшийся, на стол швырнул папку, как голову Анны Болейн. — Закрыто, — севшим глухим голосом припечатал он. — Ночью с Шустовым взяли отравителя. Подпиши отчёт, отправлю в главк курьером. В эту игру можно играть вдвоём. — Поздравляю, Савелий, с блестящим дебютом, — насмешливо протянула Рогозина. — Уж не дар ли предвидения привёл тебя к цели? Савелий вскинулся, едва не подпрыгнув, точно птица вспархивает с ветки. Дремота стремительно истаяла. — Отличная тактика, — продолжала Рогозина с улыбкой, — да не на ту напал. А как в доверие-то втирался, хоть картины пиши. Савелия взвело. — Я бл- всю ночь мотался по Москве сначала со спецназом, потом с мигалками, теперь ты выедаешь мне… — Соблюдайте субординацию, товарищ подполковник, — холодно напомнила Рогозина. Желчь возвращала её к себе прежней, решительной, бесстрашной. — Да пошл-, — Савелий крутанул плечами, — что опять не так? Галина Николаевна филигранным, чётко выверенным жестом указала на сидение в торце. — Я прекрасно осведомлена о всех слухах, сопровождающих ФЭС. «Под бабой ходят» самый мягкий из них. Стал бы народным героем, освободителем, сменив меня. Круглов потерпел фиаско, а ты хитрее: прикинулся второй скрипкой, удачно погрел уши в хозблоке и вчера опрокинул на меня роман… — На кой чёрт мне тратить силы на эту канитель, — взорвался Савелий, — ты осенью не пройдёшь медкомиссию! Тебя не пропустит психиатр, по тебе всё видно! Расскажи мне ещё про газлайтинг до кучи! Она спуталась. — А, таков и был план? — спокойнее добавил Савелий, прервав колкую паузу. — Ясно. Савелия коротило, Рогозина тяжело дышала. — Я не буду ничего доказывать. Суди по делам, Галина Николаевна. Буквально по делам, перед тобой лежит. И почитай художку, как ты раскатывала по театрам, опрашивала подозреваемых, улики собирала… палец о палец не ударив. Стал бы я тебя выгораживать, — Савелий предупреждающе взметнул ладонь, — не говори мне, что тебе и не надо, я в курсе. Но и впрямь желай я твоё место, написал бы кляузу, а не… Он выдохся, грузно облокачиваясь о стену. Рогозина чувствовала, как трепещет жилка на шее, взгляд бегал по строчкам, изучая талантливо подогнанную историю коллективного расследования. Галина Николаевна, унимая тремор, подмахнула визу на первой странице. — Зачем ты... тебе... тогда... — мучительно пыталась сформулировать Рогозина, держа папку на весу. Савелий выдернул еë левой рукой — — как же меня всё затрахало, — и правой притянул Малефисенту к себе, ухватив за лацкан пиджака. Губы Савелия врезались в её, даже не целуя, а прижимаясь, крепко и отчаянно. Галина Николаевна стояла столбом, только ресницы колотились. Он отстранился, медленно, трудно постигая реальность, выпрямляясь, и лоб Рогозиной секунду провёз по его скуле. — Поезжай домой, — глухо велела Галина Николаевна, смотря вниз. — Тебе бы проспаться, а курьера я отправлю сама. — Я в своём... — Савелий осёкся, встретив её глаза, сталью серые, льдом голубые, полные немого укора... «что ты наделал», без слов говорили они. Усталость лишила Савелия птичьей дёрганности; по-медвежьи неповоротливо он вышел прочь, вмазавшись локтем в купе. Под Рогозиной рокотала земля, кипела трещинами.