Удавка

      ФЭС тряслась по-старому, бес его знает, какая кошка пробежала меж начальством, но и Рогозина, и Савелий бродили злые, как демоны из преисподней, бесконечно цапаясь по пустякам, раздавая налево и направо противоречивые указания. По привычке все слушались Галину Николаевну, и Савелий, спрашивая результат своих распоряжений, сталкивался с неумолимым фактом, что они не выполнены, отменённые высшей властью.       Долго так продолжаться не могло, но по делу театра и главу, и её зама пригласили во дворец культуры МВД для объявления благодарности, и пару дней царило временное перемирие холодной войны.       Рогозиной всюду мерещились алые точки непотушенного окурка: в красных фарах проезжающих авто, в фонариках выключателей, в датчиках кондиционеров и рециркуляторов. Савелий сжимал кулаки, замечая еë как колонна вставшую фигуру посреди всякого коридора, но не мог приложить ума, что с этим делать.

***

      Пятнадцать лет назад Рогозина не готовилась на церемонию бракосочетания так, как сегодня — награждения. Она, обстоятельно выкурив три смешные сигареты-зубочистки на кухне, дважды промыла волосы, выскоблилась мочалкой, для лоску отпарила китель, вчера отутюженный через влажную марлю. Во дворце МВД ждали валькирию, возмездие федеральных преступников, а не уставшую земную женщину, рехнувшуюся от навязчивой тревоги, так что Галина Николаевна нарочно перепсиховала заранее, ощупав и сфоткав все предметы в доме, нарезав двенадцать, а потом ещё восемь кругов от плиты до диммера в спальне, на всякий случай побегав по лестнице между вторым и третьим за десять минут до того, как выходить.       В ФЭС Савелий и Галина Николаевна, коротко переговорившись, признали одинаково абсурдными идеи ехать и вместе, и порознь. Кортеж из двух машин смотрелся по-идиотски, Савелий соглашался сесть и за руль, и на пассажирское, но Рогозина отвергла оба варианта, переживая за свою репутацию. В качестве компромиссной меры они утвердили, что доберутся на служебной тачке, но фургончик из-под носа похитил Серёга, кинув в прыжке, что передвижная лаборатория на дороге не валяется.       В итоге Савелий и Рогозина мёрзли в кителях на рубашку, оставив верхнюю одежду в ФЭС, ведомые подлинным тщеславием.       Волосы Савелия обледенели крохотными крупинками, неказисто вздыбившись прядями; причёска Галины Николаевны не шелохнулась, намертво залитая лаком.       — Мы опоздаем, — задето констатировала Рогозина, подставляя спину сквозняку из арки.       — Я вызвал убер, — проворчал Савелий, втягивая голову в плечи. — Ты езжай как хочешь, хоть со мной, хоть без меня.       Галина Николаевна дотошно высчитывала что-то в уме.       — Да погнали вдвоём, — небрежно предложил Савелий, — ездили же в восемнадцатом веке с посаженной бабкой, ну а у тебя целый шофёр. Залог твоей непорочности, — издевательски протянул Савелий, принимая свинцовый взгляд. — Время ожидания шесть минут, блядские боги, и всё из-за предрассудков.       И нырнул печально обветренной кистью за пазуху, доставая красную пачку. Усилия Галины Николаевны, положенные на алтарь добропорядочного реноме, грозили пойти прахом.       — Ты сдурел? — взвилась Рогозина. — Не хватало ещё явиться к Султанову, да вообще ко всем, с табачной вонью!       — Я не учусь в школе, Галина Николаевна, — размеренно пояснил Савелий. — Если Султанову что-то во мне не нравится, это проблемы только Султанова, я здесь ни при чём.       Зажигалка чиркнула по раскалённым нервам, Савелий затянулся, дым выстелил тёмно-синюю камвольную ткань, снимая глянец с пуговиц и шевронов.       — Советую присоединиться, — Савелий фасонно крутил запястьем, — вишня куплена в надежде на хорошую компанию. Я потушу за обоих, если у тебя обострение на нервной поч…       Он отшатнулся, рисково переступив по мокрой грязи; костяшки Рогозиной вспыхнули, ободравшись о шершавую кожу, как о наждачку. Савелий коленчато опустил руку, разжавшую пальцы от удара, выглядя, как уязвлённая оторопь, снискавшая человеческое лицо.       Сигарета тоскливо гасла в сырости, пуская сизый шлейф. Галина Николаевна хлопнула по карману, но ключи от машины остались в пальто, в ФЭС; время рушилось. Савелий отвернулся, и лучше бы он ругался, чем порицающе молчать. Его телефон звякнул, на парковку вплыл синий пежо логан.       Три четвёрки в номере, четыре буквы на боку, вопиющий знак беды. Рогозина прерывисто вдохнула, как бомба тикали изящные часики. Может ли она ещё претендовать на тёплое местечко в салоне?..       — Прокатило один раз, квиты за поцелуй, — вполголоса процедил Савелий. — В следующий получишь сдачи. Садись в машину.       Он устроился впереди, Галина Николаевна — на заднем посередине, статистически безопаснейшее сидение в любой аварии. Водитель, вусмерть переполошённый странной парочкой в форме, адрес сверил заикаясь, и его пиликающая шарманка добавляла градус повисшему напряжению.       Коллеги Савелия и Галины Николаевны, толпящиеся с мигалками к дворцу культуры, запрудили квартал до него. Неприметный гражданский убер кое-как прокрался до перекрёстка.       — Карта привязана. Нам можно, — и Савелий выскочил на тротуар, пока светофор моргал красными цифрами. Рогозина едва успела, ошалев от неожиданности.       В гробовом безмолвии они хлюпали к великану юстиции, экипированному в мерзкий бирюзовый. Галина Николаевна семенила, заботясь о начищенной обуви, Савелий окропил край штанин чавкающей грязью, вгоняя набойки в уличное месиво. Его подростковое хулиганство разбивало в Рогозиной что-то очень важное.       В фойе вновь прибывшим козырял хостес в капитанских погонах, предлагая посетить гардероб или пройти в зал сразу. Савелий по обычаю ринулся вперёд, в нарядно распахнутые высокие двери, Галина Николаевна поспешила за ним; золотые стрелки уступали полторы минуты до назначенного часа.       Внезапно Савелий шагнул в сторону, и полумрачный тесный коридор, завешанный коричневыми ламбрекенами, раздался паркетной ареной; глаза ошпарил мерцающий свет, Галина Николаевна помотала головой, зрачковый пояс сократился, как удавка…       Рогозина выпрямилась, воспроизводя военную выправку. Султанов, желтозубый лесной хорёк, уже толкал речь с трибунки.       — Благодарю всех присутствующих… долг Отчизне…       Около Галины Николаевны кто-то ожесточенно шептался, майор перед ней мельтешаще ковырял ногтем лампас на брюках, высекая треск материи, у Султанова фонил микрофон — или его генеральшейство просто заплевал его, чмокающе размыкая губы. Ныне Руслан Султанович прикалывал орден какому-то лоснящемуся мужику, тот хрипло бубнил что-то, и Рогозиной хотелось прокашлять канал с профилактикой или заткнуть вовсе. Вдобавок от постоянных переминок шуршала одежда и скрипел паркет. Галина Николаевна желала мучительной смерти или самое малое парализованного хребта беспрестанно шумящим, зудящим людям, полым, не заслуживающим крупицы уважения.       Савелий косился на неё с опаской.       Галина Николаевна ненавидела весь мир, громкий и дерзкий, беспардонно вторгающийся в её чувства.       Зал быстро наполнился духотой, жаром от разгорячённых потеющих тел, влажного скорого дыхания и накалившегося вольфрама; воротник натирал сзади взмокшую шею.       Вокруг Галины Николаевны — другой, носящей сложное чужеземное имя — полыхало всё. Спёртый воздух, тугой, как кисель, не проходящий в лёгкие, лампочки-свечки в круглых кашпо на цепях, гигантская люстра, язящая сверзиться вниз… Галина Николаевна вскинула голову; хрустальные подвески отбрасывали по стенам ярко-белые отблески, клеймящие, сдирающие кожу.       Кожу, плавящуюся под железными звеньями, не встать под кованой сетью, не выбраться из силков. Топорики и алебарды, в пол упёртые щиты… Победный гогот стражников, лбы под полированными шлемами… Боль, страх, беспомощность… и слово, изменившее суть, диковинное, не ложащееся на язык… Проволокой сплетённые стекляшки, брызгающие искрами на деревянный пол — и кровавое зарево…       Что-то прикоснулось к её рукаву, Рогозина опустила подбородок, улавливая сквозь муть несвободное лицо Савелия, цепкие сплошные глаза.       — Ничего не упадёт сверху, — одними губами произнёс Савелий, — никакой сети, это дворец культуры, а не замок безумного короля. Слушай мой голос, дыши реже, не бойся. Наградят и тут же уедем, отбрехаемся. Что такое сенсорная перегрузка?       За спиной облетали меловые частички с ровных надписей на доске, ссохлись, слоились ногти, пахло прокисшей тряпкой, никогда не промытой достойно. Кроме случая, когда мел выполоскал — кто? диаваль… савелий… — в ручье среди сказочного вереска...       — Слишком много, — сипло прошептала Галина Николаевна, — слишком много всего.       — То-то же, — Савелий отвлёкся, глянув к центру зала, — Султанов про ФЭС талдычит, сейчас нас вызовут.       — Почётная грамота вручается Федеральной экспертной службе, — громогласно объявил Султанов, врезаясь в путанное сознание Галины Николаевны иерихонской трубой, — доблестно служащей России на протяжении восьми лет…       К Рогозиной и Савелию, понукающему ту немой мольбой, обратились десятки взоров. Галина Николаевна сглотнула, механически переставляя ноги, слыша во всеобщем гуле только раскатистый бой каблуков.       — …в кратчайшие сроки раскрывшей террористический акт, посягнувший на неприкосновенность жизни и здоровья сотен граждан, вопиющий в своём вероломстве…       Господи, кто клепает этому болвану текст, невозможно слушать… Галина Николаевна шарнирно подобралась к трибуне, через силу игнорируя мазутные взгляды, боком ощущая целительные волны участия от Савелия, идущего чуть поодаль.       — Указом Министерства внутренних дел знаком отличия поощряются полковник Рогозина Галина Николаевна и подполковник Корвус Савелий Сергеевич.       Рогозина покачнулась, оглушённая взрывом…       — Стоять, — тихо проронил Савелий.       …аплодисментов.       Султанов пожал ей руку липкой вялой лапой, Галине Николаевне против воли пришла на ум Славина сухая ладонь, всегда твёрдая и надёжная, на палец надевающая кольцо… минула вечность. Руслан Султанович протянул цветную бумажку в дёшево блестящей рамке, Рогозина замешкалась, ослеплённая вспышками репортёров, и взял Савелий.       Капустник в универе — и то краше. Галина Николаевна в рапиде наблюдала ленточку, несуразно пристёгнутую над грудью. Локоть Савелия слегка толкнулся по рёбрам, напоминая о чём-то…       Рогозина сфокусировалась на стеклянных кругах фотокамер, принуждённо вытянув уголки губ.       Непростительно медленно они возвращались к дверям. Савелий мимолётно обменивался дежурными фразочками с мундирами по пути.       — Уходим по-английски, — вскользь известил он.       Галина Николаевна растворилась в коридоре, окутанном чернильной мглой, Савелий утёк следом. Капитанишка в фойе что-то лопотал вдогонку, улица обняла рёвом моторов и освежающей, отрезвляющей стынью. Рогозина расслабила плечи.       — Не нае… не упади, лёд, каменные ступеньки, — предупредил Савелий. — У тебя ужасные туфли. Красиво, конечно, но по удобству полная х-       — Кошмар, — страдальчески отозвалась Галина Николаевна.       — Согласен. Цирк уродов, на ярмарках опостылели… помнишь? не помнишь… Ты зелья продавала, я мастерил глиняную посуду. После той, где мы настоящие… — молотил Савелий. — Всё, баста. Ты умница, раскидалась без панички. Что за убожество!.. — Он потряс рамкой. — Мне стыдно нести это в контору. Галина Николаевна?..       — А?.. — потерянно вопросила она.       Савелий скептически осмотрел её с головы до ног.       — Убер с молнией, зараза. «А», — передразнил он. — Удивляешь, товарищ полковник. Холодно, потроха сводит…       — Не ной, — лающе оборвала Рогозина. — Я вообще в колготках.       — Я же говорю, лажа полн-       Галина Николаевна поморщилась.       — Ты где этого нахватался? И как прятал вагон времени?       — Блуждаю в ипостасях, — Савелий вычурно закатил глаза, — и социальных ролях. Я брился дольше, чем мы стояли в зале. Серый солярис 751, какое унижение… во всём параде в пропащее корыто.       — Сколько ждать?..       — Четыре минуты. День отвратительной погоды и тормознутых таксистов.       — Давай свой чапман, — досадливо промолвила Рогозина. — Я передумала.       Савелий усмехнулся, выуживая пачку, щёлкая дурацкой зажигалкой. Дым обволок бьющееся нутро, рисуя на промозглой парковке буддийский храм, овеянный тяжелыми благовониями, магазин специй на развес, летуалевский отдел с невыносимыми духами, вроде опиума или баккары.       Сердце унялось. Руки почти не тряслись. Галина Николаевна с горечью вспомнила бликующий скальпель, естественно продолжающий их, тогда прочные и искусные.       — Я должен взять с тебя слово, — выговорил Савелий. — Если что-то начнётся, ты позволишь мне себя увести. Мы проиграли впервые, возвращаясь за белокурой девочкой.       — Что начнётся? — помертвела Рогозина.       — Форс-мажор, — уклонился Савелий. — По затёртому сценарию до него полшага.       — Я не смогу оставить…       — …её в опасности.       Галина Николаевна втоптала окурок, как грядущие беды всем скопом.       — А ещё два? Это же четвёртая попытка?       — Крайний раз погибли на месте, до… — Савелий взглянул на небо. — Попал снаряд, ты везла полевую почту. На втором круге не нашлись вообще, заплутали в катакомбах. Магия исчерпала себя, пропала связь… Ворон и лесная фея в офицерских погонах, ну и перфоманс. Одна минута, Малефисента. Обещай мне.       Рогозина сжала ладони. Солнце выхлестнуло луч узкий, как лезвие гильотины.       — Я… клянусь. Примечания: Это мой фанфик и мои игрушки, поэтому я влезу с авторской точкой зрения. Я не романтизирую Савелия. Круглов и Корвус — одна цель, достигаемая разными способами. Круглов абьюзер, атакующий в лоб, Корвус манипулятор, исподтишка приручающий Рогозину. Он катает еë на эмоциональных качелях, и она тянется к нему, потому что иногда он всё-таки делает для неë что-то хорошее (хозблок, эксперимент). Остальное время Савелий расшатывает Рогозиной нервы, которые и без него на пределе (поцелуй, клятва). Все отношения, представленные в тексте, нездоровые, если в вашей жизни происходит нечто похожее — берегитесь. Мужчины получают власть, используя искусственно привитую женщинам жажду человеческого тепла.