Тазетта

      Каждый из нас чувствует себя живым и настоящим из-за чего-то определённого, важного и увлекающего конкретного его. Последнее время Драко Малфой стал ощущать себя таковым из-за вечно снующей где-то рядом Гермионы.       Иногда ему казалось, что он сидит в пустом обеденном зале, однако уже в следующее мгновение где-то рядом появлялась она, развеивая одиночество. У неё была очередная попытка заговорить с кем-то из его солдат, постараться им помочь или задать ему вопрос. Грейнджер поражала его тем, что даже к вступлению в мафию относилась как к контрольной по трансфигурации.       Она выглядела такой чужой — человеком, который говорит не то, о чём все думают. Это с каждым днём завораживало всё больше. Детская непосредственность и подростковые способы решения применялись в доме человека, по чьему желанию могут сжечь город. Грейнджер напоминала ему прошлое, такое живое время, когда его понимали и могли заставить улыбаться. Так же, как начала заставлять она.       И даже сейчас Грейнджер стояла около входа в холл, ожидая Тео и Блейза. Вчера она несколько часов изучала дело, связанное с ограблением магазина. А сегодня уже готова лично предоставить им обоим идеальную трактовку событий, которая бы не вызвали ни у кого вопросов.       — А я ему говорю: «Можешь и дальше искать налоги, но мы не Аль Капоне», — торжествующе говорил Блейз, идя рядом с другом.       — Привет, ребята, — перед ними в мгновение появилась Гермиона.       Малфой даже убрал свой бокал с огневиски, наблюдая за её очередной попыткой завязать разговор с ними. Мужчины переглядывались между собой: слух о девушке, которая бродит по мэнору, стараясь найти союзников, разлетелся чертовски быстро. Поэтому все участники Тазетты уже знали, каков будет вопрос, а тем более заместитель босса и один из капо.       — Помощь в делах не нужна. Планы уже составил. Над рабочим графиком работаю самостоятельно, — с улыбкой произнёс Теодор, обескураживая её. — Грейнджер, нужно тебе это? Не ломай мою веру в милых и честных гриффиндорцев.       Гермиона сжала губы, тяжело вдыхая воздух через ноздри и мысленно ругая себя за провальную попытку.       — Никто не хочет тебя обидеть, — продолжил Блейз. — Твоё желание влиться умиляет, но здесь требуется другое.       Блейз всегда относился к ней с пониманием, однако чистую и светлую душу представить там, где находились они, было практически невозможно. Он всячески пытался сгладить любую ситуацию, жаль, что получалось далеко не всегда.       — Я ищу нового директора во «Флориш и Блоттс», — ухмыльнулся Тео. — Ты знаешь, как договориться, чтобы занять это место.       «Да, продать вам душу. Но у меня нет желания оставаться в долгу Тазетты. Я хочу стать её частью, вопрос принципа».       — А что случилось со старым? — она прищурилась, смотря на ухмыляющегося Нотта.       — Куколка, информация не для третьих ушей, сама понимаешь: они лишние, — подмигнул ей Тео.       — Займись чем-нибудь, — Забини огляделся по сторонам, пытаясь понять, в чём она может быть полезна. — Не знаю, — он поджал губы. — Испеки пирог.       С этими словами они прошли мимо неё. Гермиона раскрыла свой блокнот, который держала в руках, и сделала там запись. Драко же продолжал с улыбкой наблюдать за тем, как металась Грейнджер, пытаясь пробить стекло в змеиный террариум. Для него данная картина становилась чем-то вроде магловского наркотика, который медленно затягивал, но ещё не дал о себе знать.       — Тебе бы пошла облегающая форма директора «Флориш и Блоттс», — прокомментировал Малфой, когда Грейнджер вновь подошла к нему.       Она выпрямила спину, сильнее сжала блокнот в своих ладонях и посмотрела прямо в глаза Драко, где горел игривый огонёк.       — Ты только что сделал комплимент моей фигуре? — Гермиона вопросительно выгнула бровь.       Он плотоядно ухмыльнулся, обвёл взглядом миловидное лицо, распущенные волосы, которые волнами опускались на плечи, равномерно вздымающуюся грудь, хрупкие плечи. Ему бы хотелось увидеть её в той форме, и он сам удивился, что его разум стали посещать такого рода мысли.       — Наблюдать за твоими удручающими попытками было бы гораздо веселее, — подмигнул он ей. — А так скучные футболки и брюки — безвкусица.       — Так ты не только искусством увлекаешься, — наигранно поразилась она и подошла ближе к креслу, усаживаясь на его подлокотник спиной к Драко. — Расскажешь о новых модных тенденциях?       В последнее время подобные разговоры с ним стали для неё чем-то вроде огня в кромешной тьме. Всегда неоднозначные намёки, на которые она отвечала, а после переводила во вполне безобидные темы. От этого он лишь посмеивался, а Гермиона ловила себя на мысли, что ей нравилась его улыбка.       — Расскажешь о своих успехах? — его рука лежала в непосредственной близости от её бедра.       Она ощутила, как он совсем невесомо провёл пальцем по шву джинсов, но ей хватило, чтобы прекратить даже дышать. Иногда в голову закрадывались мысли, что ни одно прикосновение Рона не вызывало даже доли тех эмоций, что лёгкие касания Драко.       «Тебе нужно работать, Гермиона!»       — Я не сдамся, — произнесла Грейнджер, вскакивая с места и уходя в сторону коридора.       — На это я и рассчитываю, — неосознанно проговорил Малфой, провожая её силуэт взглядом.       Уже не в состоянии здраво мыслить, она быстрыми шагами кое-как передвигалась по мэнору. Идея о вступлении в Тазетту становилась столь же навязчивой, что и идеальная учёба — Гермиона вливалась и уходила с головой в идею. Она чувствовала себя живой после каждой новой проработанной задумки, которую неслась сразу же осуществлять. Это придавало вкус адреналина — сердце трепетало, готовое вылететь наружу, а цель добиться желаемого брала верх.       Не стоило отрицать, что за прошедшие несколько недель она уже кучу раз прорабатывала в голове планы, идеи, затеи, то, что сделает, когда вступит, и что получит. Гермиона скучала по нынешнему состоянию, которое пророчило желание просыпаться по утрам и идти к новым свершениям. И как бы ни было немного стыдно признавать, она всё чаще ощущала на себе взгляд некогда ненавистного ей Малфоя.       В её голову даже закрадывались мысли о том, какие у них могут быть объятия, как бы он себя повёл, что ответил, какова была бы реакция? Гермионе хотелось ощутить его далеко не лёгкие прикосновения. Она пыталась вытеснить эту мысль из головы, но, каждый раз оборачиваясь, Грейнджер видела взгляд глубоких серых глаз, похожих на белое золото. От них тело буквально таяло на глазах и хотелось, чтобы это ощущение не заканчивалось.       Гермиона замерла в тот момент, когда позади неё скрипнула дверь. Оглядевшись, она осознала, что попала в то крыло мэнора, где была всего лишь пару раз. Обычно её встречал Блейз и утверждал, что здесь нечего делать и что ей лучше бы вернуться в основную часть поместья. На тот момент Грейнджер было важно произвести на него впечатление, и она всецело его слушала, однако он ясно дал понять, что не станет тем, кто даст рекомендацию.       Гермиона сделала пару шагов к немного приоткрытой двери и толкнула её вперёд.       — Драко, дорогой, это ты? — мелодичный женский голос заставил её сделать ещё несколько шагов вперед.       — День добрый, миссис Малфой, — сконфуженно ответила Грейнджер.       Нарцисса сидела на небольшом пуфике за туалетным столиком и наносила макияж. Её спина была ровной, волосы идеально уложены, а одежда сидела так, словно сшита именно по размерам дамы.       Услышав чужой голос, Нарцисса обернулась и встала. Она медленно подошла к гостье и с интересом осмотрела, алые губы исказились в доброжелательной улыбке.       — Доброго дня, — произнесла она. — Мисс Грейнджер, верно?       — Да, — кивнула та. — Простите, думаю, мне не стоило заходить сюда.       — Что вы, мисс Грейнджер, оставайтесь, — она склонила голову набок. — Вот уже несколько лет ко мне приходят лишь сын и его приближённые. Я скучаю по новым лицам.       Нарцисса кивнула в сторону мягкого серого дивана, и Гермиона осторожно подошла к нему и медленно опустилась, всё еще крепко сжимая блокнот в руках. С каждой минутой она сдавливала его всё сильнее, словно в страхе, что эта женщина что-то ей сделает. Однако Нарцисса даже близко не пыталась что-либо предпринять, напротив, она присела рядом, складывая ногу на ногу и беря в руку чашку свежего чая с подноса.       — Нет, спасибо, — произнесла Гермиона, когда ей предложили напиток.       — Вы напуганы, мисс Грейнджер? — Нарцисса сжала пальцами ручку кружки.       — Прошу, зовите меня Гермионой, — кивнула та.       Миссис Малфой прищурилась, а после убрала чашку, откидываясь на спинку дивана, руки она сложила в замок. Она внимательно осматривала Грейнджер, а у той складывалось чувство, что эта была их фамильная черта — Люциус когда-то также вглядывался в её ещё детское лицо.       — Они ещё не приняли вас, не так ли? — лукаво спросила Нарцисса.       Её уже не волновали правила общения, да и тех, кто ниже неё, она никогда не считала теми, с кем стоит их соблюдать.       — Вы знаете, что…       — Мой сын создал уникальную компанию по работе с маглами? — торжествующе произнесла Нарцисса. — Они проводят очень серьёзный отбор для тех, кто желает стать частью Тазетты. Люди до вступления часто бродят с таким же потерянным взглядом, как у вас, по поместью.       «Маглами? Она действительно считает, что её сын не глава мафии магической Британии, а всего лишь обычный бизнесмен?»       — Понимаю, вы обескуражены, — мягко улыбнувшись, Нарцисса положила руку поверх ладони Гермионы на блокноте. — Я посвящена во многие дела сына, он часто приходит и советуется со мной на этот счёт, — мечтательно говорила она. — Мне приносит удовольствие, что, даже будучи запертой в мэноре, я могу повлиять на магический мир.       «Консильери, вот кто она. И впрямь становится самой настоящей систематической, идеально продуманной мафией. Однако кто может знать ответ на загадку, если не главный советник её создателя?»       Гермиона вобрала в лёгкие побольше воздуха — она не могла спросить у женщины подобного. Нарцисса понятия не имела, где находится и кем является её сын. Использовать её для своих целей — низко и бесчеловечно.       Но в противовес этому был аргумент разума — мафия строилась на сделках, просьбах и взаимной выгоде. Здесь отношения такого рода в порядке вещей, и не было ничего предосудительного в том, что Грейнджер воспользуется ими. Именно так она себя оправдывала.       — Миссис Малфой, а могу ли я попросить у вас совета? — осторожно спросила она.       — Разумеется, Гермиона, — кивнула та. — Зовите меня Нарциссой.       Грейнджер улыбнулась — опасение и страх, что та может что-то ей сделать, медленно испарялись, а некое спокойствие и тепло приходили им на смену.       — Я должна убедить троих коллег вашего сына, чтобы они…       — Дали рекомендацию, верно? — улыбнувшись, уточнила Нарцисса, на что Гермиона кивнула, опуская глаза, ведь сама уже перепробовала все попытки. — На твоём месте я бы обратила внимание на Теодора и Блейза: они одни из самых близких друзей Драко, ребята смогут оценить ваши способности по достоинству.       Гермиона раскрыла блокнот, смотря на то количество идей, затей, планов и разработок, которые она приносила им всё время, но это было безрезультатно.       Нарцисса поджала губы, а после потянулась за чашкой чая. Лишь сейчас Гермиона ощутила, что в комнате пахло иначе. Если весь дом был пропитан огневиски и шоколадом, то здесь пахло цветами и пудрой, словно комната являлась совсем другим миром.       — Они отвергают меня, — пожаловалась Гермиона.       — Или ты неверно предлагаешь, — подмигнула Нарцисса. — Существует такая категория молодых людей, Гермиона, которым нужно понимание. Им необходимо видеть, что ты такая же живая и настоящая, как они.       От этого ей легче не становилось, ведь если задуматься об их увлечениях, то она упиралась всё больше в тупик.       — Ты пьёшь огневиски, Гермиона? — Нарцисса вопросительно выгнула бровь.       Грейнджер пробовала его пару раз в жизни, и это заканчивалось несколько плачевно, отчего она перестала его употреблять. Однако в её воспоминаниях всплывали все те разы, когда злободневная парочка выпивала в обществе друг друга, — идея Нарциссы становилась более понятной и осязаемой в мыслях Грейнджер.       — Думаете, пить с двумя мужчинами — лучшая идея, чтобы наладить связи? — уточнила Гермиона.       — Откуда такие мысли? — рассмеялась миссис Малфой. — Мальчики очень порядочные, и дальше разговора по душам навряд ли вы уйдёте, милая. Тем более у них есть дамы сердца.       В данном случае затея действительно имела место быть, даже более того — она могла помочь Гермионе в осуществлении плана.       — Спасибо, Нарцисса, — доброжелательно кивнула Грейнджер, а немного погодя, спросила: — Возможно, я могу что-то для вас сделать?       Миссис Малфой замерла, её лицо словно потеряло эмоции, когда она повернулась в сторону окна, всматриваясь в серые краски бытия. А после, облизнув алые губы, вновь взглянула на Гермиону, словно её слова были чем-то важным.       — Вы бываете за пределами мэнора, милая? — спросила Нарцисса.       Гермиона кивнула ей в ответ.       — Принесите мне свежую колдографию с изображением солнца, — попросила миссис Малфой. — Это лучшее, что вы можете для меня сделать.       Гермиона слабо понимала, о причине просьбы, однако не стала расспрашивать.       — Конечно, Нарцисса.       — И оставьте просьбу между нами, — просила та.       Гермиона уже была готова ответить, когда очередной скрип заставил её обернуться: Малфой стоял в дверях комнаты своей матери. Его руки покоились в карманах брюк, а вопросительный взгляд направлен на Грейнджер, которой явно не должно было здесь быть ни при каких обстоятельствах.       Гермиона встала с дивана и, попрощавшись с Нарциссой, вышла прочь из помещения, стремительно направляясь в сторону своей комнаты. Она не хотела слушать то, что мог сказать ей Малфой.       — Милая девушка, — улыбнулась Нарцисса. — Как думаешь, она ещё придёт?       — Уверен, мама, уверен.

***

      Когда Грейнджер услышала идею миссис Малфой, решила, что та — сущей воды бред. Когда она вернулась в комнату и прокрутила эту мысль в своей голове ещё раз — это уже казалось вполне реальным и даже приемлемым. В момент, когда она шла из кухни с тремя бутылками огневиски, задумка была правильной и необходимой. Она пыталась подружиться со слизеринцами тем же образом, что искала внимания Когтеврана или Гриффиндора с Пуффендуем, — старалась помочь. Однако змеиный народ был явно не тем сословием, которое могло оценить подобное рвение.       Гермиона плохо понимала, как данная затея могла ей помочь, к чему привела бы, но состояние безрыбья тянуло на самые дурные мысли. Тем самым оно приводило её в гостиную, где обычно ровно в восемь вечера сидели Теодор и Блейз. Гермиона поставила бутылки на столик перед диваном, а после налила в одинокий бокал несколько капель.       Она посмотрела на часы — Нотт и Забини должны были появиться здесь с минуты на минуту.       «Если идея не выгорит — это тупик, и я понятия не имею, что мне делать дальше, поэтому она должна — нет, обязана — получиться».       — Пить в одиночестве — первый признак зависимости, Грейнджер, — пропел Нотт.       Он обошёл её со спины и сел в кресло напротив, беря в руки бутылку и рассматривая её. После удовлетворительно кивнул и налил себе в бокал, Блейз появился спустя пару минут, также садясь рядом с другом.       — Неужели гриффиндорская принцесса устала и решила спиться прямо в нашей гостиной?       — И мы с тобой наблюдаем столь увлекательную картину из первого ряда, — подмигнул ему Тео.       — Мы будем пить или разговаривать? — невинно произнесла Гермиона, склоняя голову набок, и посмотрела на них.       Они оба переглянулись и даже встали, послышался звон соприкасающихся бокалов, а следом — смех и шуточный разговор, который был необходим, чтобы поддержать атмосферу.       Никто из троих не понял, как беседы стали переходить грани, в какой момент алкоголя стало больше, а время продолжало течь всё быстрее. Казалось, мир остановился ровно в этой комнате вместе со временем, его ощущением и какими-либо другими событиями. Были лишь они втроем — говорящие, смеющиеся с дурных шуток и вспоминающие странные истории с их участием. На несколько минут в памяти Гермионы возникли картинки прошлого: то, как она ходила с друзьями в «Три метлы», как они выпивали и также смеялись.       Однако их уже с ней не было, а напротив сидели двое некогда врагов, которые являлись важными членами преступной группировки. Они отнимали жизни, творили беззаконие, но при всём при этом располагали её всё больше. В один момент она потеряла мысль, из-за которой затеяла план.       Почему принесла алкоголь и кто вообще сказал ей сделать так, стало неважно. Ведь она сидела в обществе тех, кто ничего от неё не требовал и не обещал, лишь помогал жить моментом. Чувствовать мгновение всеми фибрами души и отпускать прошлое, словно балласт, который лежал на дне океана и не позволял ей всплыть к солнцу.       — В этом и есть ваша гриффиндорская проблема, — пояснил Теодор. — Вы пытаетесь быть честными, благородными, а после разочаровываетесь, когда понимаете, что никому не сдалось ни первое, ни второе, — он развёл руками. — Люди вроде Поттера, Маклаггена становятся такими, как мы, а вроде тебя — страдают от разрушенных надежд.       Он сделал очередной глоток. Если раньше для него она была местной отличницей, которая хотела попасть в Тазетту, словно для галочки, то теперь он видел ту боль, что сидела под улыбкой и попытками найти смысл жизни. Она напоминала ему самого себя в прошлом, несколько лет назад.       — Во что тогда верить, Тео? — спросила Гермиона. — Когда твои идеалы разрушены, ты оказался один и не видишь смысла жить дальше.       — Запомнить, мисс Герм, — он ухмыльнулся, облокачиваясь на собственные колени, — выхода нет только из могилы, остальное ты можешь изменить, — Тео сделал глоток. — Или хотя бы попытаться.       Она поджала губы, наливая себе остатки огневиски.       — Такие сообщества, как ваше, означали семью, — она посмотрела в их глаза. — Вы лишились своих, поэтому вступили в эту?       — Выход есть всегда, — усмехнулся Забини, повторяя слова Нотта. — Если ты потерял семью — создай новую, лучшую, преданную и важную. Отдайся ей, чтобы она тебя приняла.       Гермиона осознавала его слова, ведь после войны именно это и случилось с детьми Пожирателей смерти. Они все потеряли семьи, остались в одиночестве, и что могло быть для них важнее объединения? Они нашли выход, создали Тазетту, вот почему в неё настолько сложно было попасть. Слишком важно, чтобы пускать каждого.       Через пару минут, когда она выбралась из собственных мыслей и взглянула на собеседников, но они уже о чём-то шутили, забыв о ней.       «И снова. Третья лишняя».       Гермиона встала с дивана и двинулась в сторону выхода. Немного не дойдя до него, она остановилась, вновь проговорив в голове их слова. Гермиона понимала, что, даже если она не останется здесь, нестрашно, ведь, как учил Тео, выход есть всегда. Если она потеряла всё, она же и должна всё создать, возродить из пепла, словно феникса.       — Общество любителей огневиски, — она оглянулась на них, видя улыбки.       — Грейнджер, ты пьяна, — сказал Блейз.       — Возможно, поэтому то, что я сейчас вам скажу, искренне, — Гермиона пожала плечами. — Спасибо.       Мужчины приподняли бокалы, улыбаясь ей, и лишь после этого она спокойно ушла в свою комнату — пока что свою.

***

      Утро следующего дня началось для Гермионы с того, что в дверь постучали и передали, что она в скором времени должна явиться в кабинет Малфоя. У неё даже не было мыслей, зачем и почему он хотел её видеть.       Вместе с тем Гермиону поражало, с каким спокойствием она собиралась, а после шла в сторону злополучного помещения. Вчерашний разговор с Блейзом и Тео дал ей веру в то, что мир не закончится здесь, он будет существовать и дальше, её задача лишь правильно себя в нём возродить.       Два коротких стука и глухое «войдите», после чего она толкнула дверь и зашла внутрь. Инстинктивно она села напротив Драко и посмотрела на его вечно уверенное, моментами злое и всё ещё сохраняющее для неё очаровательные и притягательные черты лицо.       Отрицать она устала точно так же, как и бороться. И уже неважно, что он скажет, если нужно будет уйти — она это сделает. Выйдет в никуда, построит жизнь, возможно, согласится на вакансию директора «Флориш и Блоттс». Вся суета становилась такой неважной, когда в разум просочилась нить надежды и закончилась бесконечная погоня.       — Сегодня утром ко мне пришли твои вчерашние «друзья», — грубо произнёс Малфой, — и порекомендовали мне одну строптивую, очень целеустремлённую и умную ведьму.       Янтарные глаза вспыхнули светом радости оттого, что миг назад она услышала. Кажется, у неё даже задрожали руки, а рот приоткрылся в немом крике радости. Искренняя улыбка украшала лицо, в душе словно вырос цветок надежды и веры в то, что всё ещё не потеряно. Хоть она уже и успела похоронить идею.       И как бы Гермиона ни верила в то, что всё может закончиться сейчас, — она была рада, что этого не произошло. Готовиться необходимо к худшему, а надеяться на лучшее — отличный способ решения всех проблем.       — То есть мне остался лишь один волшебник? — уточнила она, глядя в его глаза и видя там отдалённое одобрение и толику злости.       — Умеешь считать, похвально, — ответил Малфой. — Даже любопытно, Грейнджер, каких бы ещё своих принципов ты поступилась ради вступления?       — На что вы намекаете, мистер Малфой? — она старалась вести себя уважительно, следовать правилам Тазетты, однако столь неоднозначный намёк заставил её злиться.       Драко пожал плечами, словно ни на что не намекал, но в его голове фраза звучала совершенно точно. Она всё ещё, несмотря ни на что, оставалась для него чем-то светлым, хорошим, полной его противоположностью. И мысль, что при должной мотивации она могла не только выпить, но и лечь под любого, кто согласится, злила его, раздражала.       Драко был параноиком и перестраховщиком, который способен скрывать данные аспекты. В делах Тазетты этот тандем его качеств был победой, но в жизни сулил лишь боль.       Малфой всегда прогнозировал самое худшее, самое ужасное и отрицательное, поэтому даже не подумал, насколько его слова могут обидеть невиновного человека. А раз она не была ему безразлична — он предполагал самое худшее.       — Возможно, вы были правы, — Гермиона встала со стула.       «Не бойся сделать шаг назад, не теперь, не больше, здесь не закончится всё. Да, будет ужасно и обидно. Но если Малфой думает так, являясь здесь и законом, и властью, и судом, возможно, лучше и правда уйти».       Задевали ли её его слова в принципе? Нет. Порой неважно, что говорят, какие ругательства, намёки и действия делают, — важно, кто это творит и пророчит. И по какой-то непонятной для неё причине именно от него данные мысли причиняли боль.       После того вечера на Фаусте Гермиона считала, что он изменился. Да, у него были разного рода острые шутки, но он бы никогда ей такого не сказал. Впрочем, те же Уизли неоднократно делали такие намёки, особенно когда приезжали в Австралию…       И вновь. Третья лишняя между ним и его эго — ей показалось, что он особенный, по крайней мере, вёл себя иначе, чем другие, с ним было комфортно, но сейчас он делал шаги всё в тот же строй.       — В чём же?       — Что мне не стоит здесь находиться, — ответила она и отвернулась, собираясь уйти.       — Я не отпускал тебя, — строгий голос резал по ушам, и она взглянула на Драко. — Ты всё ещё в доме, где я устанавливаю правила.       — Доме? — она усмехнулась. — Я вернулась в город, где ты устанавливаешь правила, Малфой.       — Уже «ты»?       — Уже «как хочешь». Могу идти?       Он заметил во взгляде горсть обиды, возможно, даже задетую гордость.       Гермиона стояла, ожидая ответа, ведь для того, чтобы жить в этом городе, теперь придётся считаться с ним. Как бы обидно ей ни было, отрезать себе любые пути к дальнейшему существованию являлось глупостью.       — Неужели грязного намёка хватило, чтобы вывести из себя такую сильную Грейнджер? — пытался веселиться он.       Она поджала губы, сжала край кофты и осмотрела ещё раз его кабинет — тот самый, где когда-то увидела смерть. В нём её должны были убить те, с кем она вчера проводила хорошо время, где он предлагал ей помощь…       — Ты ведь думал, почему я оказалась в ситуации, когда решила отправить патронус тебе? — Он не отвечал. — У тебя на лице это написано, Малфой, и я отвечу, — она сделала несколько шагов к нему и положила ладони на стол, смотря в глаза. — Я шесть лет пыталась вернуть память моим родителям, пыталась сделать что-то для себя, но у меня ничего не получилось.       Он видел, что в её глазах стояли слёзы, впервые наблюдал, как Гермиона Грейнджер была на грани истерики только из-за слов; даже когда она лежала здесь на ковре — такого себе не позволяла.       Малфой заметил, как за её спиной открылась дверь: на пороге стояли Дафна и Пэнси, он назначил им встречу, однако сейчас они обе замерли, ведь голос Грейнджер срывался на крик.       — И когда мои руки опустились, я вернулась сюда, прожила месяц у людей, которые убеждали меня в том, что мы семья, что они помогут и поддержат любое моё решение, но только это всё оказалось ложью, — пальцы едва ли не царапали крышку стола. — Меня выкинули, обвинив в том, что я хотя бы раз в жизни подумала о себе.       А далее — мгновенное молчание, словно она ещё раз обдумывала, стоит ли говорить то, о чём она думала. Выдохнув, она продолжила:       — Мне действительно некуда идти, Малфой, у меня нет никого в нашем чёртовом мире, и Тазетта впервые за шесть лет дала ощутить себя живой, как раньше.       Казалось, в его глазах мелькнула растерянность.       И если раньше Гермиона бы сделала всё, чтобы он не увидел, что смог её задеть, — теперь она была готова кричать. И именно эта разница сейчас рыла пропасть между ними.        — Но раз ты так старательно не хочешь меня здесь видеть, опускаешься до подобных намёков, заставляешь бегать и просить, чтобы мне дали это место, то мне оно не нужно, — она выпрямилась, в глазах стояли слёзы, которые вот-вот уже готовы были скатиться. — К вечеру меня не будет, не переживай. Я зайду, чтобы дать обет, как ты и предлагал.       Она развернулась и замерла, видя перед собой двух капо, которые уставились на неё с некой жалостью.       Опять чёртова жалость.       — Дайте угадаю, — она смотрела им в глаза. — Я не вписываюсь в ваш прекрасный дуэт, где третьему места нет?       Она не дождалась их ответа: ей было абсолютно всё равно, что они сделают или скажут — жестокая обида уничтожала её.       Гермиона буквально вылетела прочь из кабинета, желая сделать то, что вчера обещала, и уйти отсюда, возможно, навсегда. Ведь выход был. По иронии судьбы именно те люди, которые её отталкивали, дали эту несчастную наводку. И она при должной трактовке стала для Гермионы неким облегчением, хоть оно и было болезненно.

***

      Вечером Гермиона находилась на пороге комнаты миссис Малфой.       Нарцисса стояла около окна, за которым была лишь серая реальность, покрытая сущим мраком. Её взгляд наполняла искренняя тревога — она переживала, нервничала. Это выдавали чрезмерно ровное положение тела, словно отрепетированное, и рукав платья, который она всё время сжимала между пальцев.       Нарцисса не видела Гермиону, будучи в собственном мире и мыслях. Казалось, что она бы не обратила внимания, даже если бы на месте Грейнджер стоял давно мёртвый Люциус Малфой собственной персоной.       «Что успело случиться за такой короткий срок, что она начала настолько нервничать и переживать? Или… она изначально была такой…»       — Нарцисса…       Та обернулась в мгновение ока, её взгляд приобрёл пелену спокойствия, лицо словно покрылось невидимой маской умиротворения, а поза приняла расслабленные черты. После данных изменений Гермиона поняла: миссис Малфой всегда находилась в состоянии беспокойства, однако отказывалась это показывать.       — Гермиона, милая, проходи, присаживайся, — ответила Нарцисса и жестом указала на небольшую кушетку. — Чаю?       — Позвольте отказаться, — недоверчиво произнесла Грейнджер и протянула колдографию, которую обещала вчерашним днём.       Нарцисса смотрела несколько секунд на снимок в руках Гермионы и потянулась к нему. Но в последний момент её ладонь замерла буквально в паре миллиметров. Складывалось ощущение, что она опасалась брать то, что сама и попросила. Это вызывало в Гермионе всё больше вопросов.       — Всё хорошо? — несмело уточнила она.       Однако миссис Малфой всё ещё не осмеливалась взять в руки колдографию, чем пугала Гермиону.       — Я… — промолвила Нарцисса. — Да, всё отлично.       Лишь после этих слов снимок оказался у неё, и она взглянула на него так, будто не видела ничего подобного очень много лет. В разуме скользили мысли, понимание, осознание и исчерпывающая боль, которая терзала изнутри.        Спустя несколько минут уголки губ Нарциссы подались выше, окрашивая лицо самой искренней и доброжелательной улыбкой, которую можно было только представить.       — Благодарю, Гермиона, — произнесла она, не выпуская снимок из рук. — Вы не представляете, насколько он важен для меня.       Грейнджер легко улыбнулась и встала с кушетки, обходя Нарциссу и вглядываясь в колдо. Она смутно полагала, что именно могло привести миссис Малфой в местами детский и непосредственный восторг.       — Вероятно, я выгляжу безумно странно, — произнесла та и посмотрела в глаза цвета янтаря. — И впервые в жизни мне нет до этого дела, — Нарцисса качнула головой. — Я вновь вижу очаровательное сияние, которое столько лет могла наблюдать за воротами Уилтшира.       Грейнджер поджала губы, борясь с желанием спросить, что такого в обычной колдографии. На ней изображено то, что Нарцисса могла увидеть в любой момент, лишь перешагнув порог. Впрочем, Гермиона уже не была уверена, что могла.       — Ты же знаешь о дьявольских силках, верно? — уточнила миссис Малфой, подходя к туалетному столику.       Она поставила снимок рядом с колдографией Драко и Люциуса, словно это было для неё столь же важно, как и семья.       — Я встречалась с ними в школе, — пояснила Гермиона. — Отвратительные путы.       — В Хогвартсе обитает лишь их безобидный вид, — произнесла Нарцисса, смотря на своё бледное лицо сквозь отражение. — В дикой природе они имеют шипы, которые пропитаны ядом. Он проникает даже в самую чистую кровь.       Её рука легла на живот, нежно его поглаживая, словно там было что-то чрезвычайно болезненное и уничтожающее.       — Драко получил метку в назидание за ошибку Люциуса, когда тот разбил пророчество, — Нарцисса облизнула губы. — Но Волдеморту показалось мало, он отправил меня на задание в один из лесов северной Англии, где обитают дьявольские силки.       Её взгляд был пустой, сосредоточенный, наполненный слезами, словно она прямо сейчас проживала тот момент нахождения в лесу. Хотя почему «словно»? Она проживала его каждый день своей жизни, не желая жить и существовать никогда.       Единственное, что держало Нарциссу в мире, где она стала заложником собственного дома, — сын. Ребёнок, у которого после её смерти не останется никого. Миссис Малфой никогда не думала, хорошая ли она мать, однако всегда старалась сделать так, чтобы он был счастлив. У неё не было желания жить с тех пор, как она осталась в этом доме семь лет назад, но все равно просыпалась каждый день ради него.       — Их яд заразил мою кровь, сделав такой любимый мной солнечный цвет моей персональной отравой. Луч солнца заставит меня пылать заживо, как только коснётся кожи, — прошептала она, поджимая губы.       — Поэтому на территории мэнора…       — Нет солнца, — ответила Нарцисса. — Болезнь начала прогрессировать уже после победы, и Драко создал все условия, чтобы я могла жить.       «Но такая жизнь уже давно была мне не нужна, язык не поворачивался сказать ему об этом. Ведь он так старался, так бился ради меня».       — Мой сын — не лучший человек в мире, Гермиона, — Нарцисса обернулась. — Он делал, а возможно, и делает до сих пор ужасные вещи, говоря мне, что работает с маглами, — она горько улыбнулась, отрицательно качая головой. — Однако крики, которые я слышу порой в стенах дома, не похожи на счастье.       — Почему вы поддерживаете его ложь? — всё ещё не понимала Грейнджер.       Нарцисса медленно подошла к ней, беря её руку в свою, и погладила, смотря на линии жизни.       — Я мать. И буду любить своего сына, даже если весь мир будет против него, — проговорила Нарцисса. — Настанет день, когда меня не станет, и я хочу верить, что у него будет человек, который сможет заботиться о нём так же, как способен он.       — Зачем вы мне это говорите? — не выдержала Гермиона.       Нарцисса тихо рассмеялась, отпуская её руку.       — Последние несколько недель он задает мне вопросы о том, что означает тяга к человеку, желание видеть его, радовать, — доброта и понимание наполняли глаза миссис Малфой. — А вчера, когда ты вошла сюда, я получила ответ на свой вопрос.       Гермиона осеклась, не желая понимать сказанное, ведь это означало остаться.       — Сегодня он спросил, что делать, если ты обидел девушку из-за собственных чувств.       Грейнджер не хотела верить в слова миссис Малфой. Для неё Драко сегодня стал злом, которое собиралось её оболгать, и именно от него она уходила прочь и не собиралась больше возвращаться.       Но сердце и душа буквально кричали о том, чтобы остаться, а слова Нарциссы лишь подогревали их оборону, ломая всяческое сопротивление сознания. Вечная борьба, где Гермиона впервые не знала, какую сторону выбрать: чувство или разум. Разум привел её к пустоте, а чувства отдавали лишь болью.       — Я не прошу падать ему в ноги и прощать все грехи, — голос Нарциссы стал твёрже. — Но если то, что происходит с Драко, хотя бы немного обоюдно — дай ему шанс. Не потому, что я об этом прошу, а потому, что ты потеряна, а он готов помочь.       Грейнджер не знала, что ответить, но понимала, что от переизбытка эмоций ей нужно остаться в одиночестве. В противном случае она сделает то, о чём потом вполне может пожалеть. Её сердце буквально готово было вырваться и прибежать к нему в объятия. Ощутить наконец-то силу и мощь рядом с собой, перестать бояться её и наконец овладеть в полной мере.       Она попрощалась с Нарциссой и вышла из комнаты, оставляя женщину в одиночестве.       Миссис Малфой медленно подошла к колдографии и посмотрела на неё. Вновь искренне улыбаясь и с трепетом поглаживая ту, такую живую. Солнце на ней было таким же, как она помнила.       Гермиона буквально неслась по коридору мэнора с некой мольбой добраться до комнаты как можно скорее, словно если она не поспешит — случится что-то непоправимое.       И оно произошло — Гермиона врезалась в широкую грудь, в нос ударил аромат огневиски, а взгляд уловил чёрную ткань рубашки. Грейнджер знала, кто перед ней, но не хотела поднимать глаз — после слов его матери всё стало слишком очевидно и от этого более пугающе.       — Нужно поговорить, — властным голосом произнёс Драко.       Она подняла на него взгляд.       — Я не обязана…       — Ты всё ещё в моём доме, Грейнджер, — напомнил он. — Я не прошу делать что-то противоестественное твоим святым принципам, всего лишь разговор.       Она слегка кивнула и последовала прямо за ним, видя перед собой напряжённую спину мужчины, который, казалось, был уверен абсолютно в любом своём действии. Это пугало и интриговало, заставляло задуматься, что именно её ждало в предстоящем разговоре, к чему он приведет и каково будет его содержание.       Они застыли перед одной из комнат. Здесь был не его кабинет или её спальня, она никогда ещё не видела этого места. Лишь невольно предполагала, что его смело можно было назвать покоями.       Драко толкнул дверь и пропустил её внутрь — Гермиона неуверенно вошла и осмотрелась, когда оказалась посередине помещения.       Там стояла большая двуспальная кровать с изумрудным покрывалом, пара кожаных диванов, несколько кресел, аналогичных оттенку тёмно-зелёных стен. Массивный книжный шкаф, пара столов, а также камин, в котором горел огонь, отапливая покои.       Температура в комнате поднималась, и ей стало душно: она ощущала, как жар приливал к щекам, а сердце готово упасть в ноги.       — Что ты хотел? — Гермиона резко развернулась к нему, смотря в лицо.       — Пэнси и Дафна дали тебе рекомендации, — произнёс Малфой. — Завтра вечером состоится обряд твоей инициации. Будут все, кто тебя порекомендовал, — он сделал паузу. — И я.       — С чего ты взял, что после сегодняшнего я ещё собираюсь вступить в Тазетту? — она сложила руки на груди крестом и с вызовом посмотрела на него. — Может быть, меня устраивает Непреложный обет и поворот в любом направлении компаса?       Он начинал злиться — жилка на его шее пульсировала, кроткое движение выделялось в свете камина, ведь, кроме него, комнату ничего не освещало. От этого в голову начинали проникать мысли: каково было бы прикоснуться к его шее губами, почувствовать его кожу в желанной близости…       — Ты несколько недель носилась с этой идеей, словно она экзамен, — он сделал шаг ближе. — И ты действительно теперь хочешь отказаться?       — Меня не устраивает руководство, — хмыкнула она. — Едва ли льстит, что на мою долю приписывают эскорт.       — Раньше тебя мои слова так не волновали, — парировал он уже злее.       Драко не любил быть неправым. Поэтому каждый раз, оказываясь в таком положении, начинал злиться, желать, чтобы ему пошли на уступки и сделали то, чего он хотел.       — Что изменилось, Грейнджер? — он стоял уже непростительно близко.       Его глаза наливались эмоциями — живыми, настоящими, теми, которые она так грезила увидеть. Все воспоминания вспыхнули в её голове картинами: ложа, его смех и их разговор. Что он хотел о ней позаботиться — и ему было всё равно, что случилось. Множество моментов его смешков, иногда подбадриваний и шуток касаемо её попыток вступить в Тазетту. Сегодняшний разговор и то, что произнесла Нарцисса, а самое главное — его слова сейчас. Драко волновало то, что она не останется, он желал, чтобы она была здесь, с ним.       Её сознание сдало позиции окончательно. Вместо ответа Гермиона смело, совершенно непохоже на себя, скользнула рукой на его затылок, вторая ладонь легла на мужское плечо, и, заметив его удивлённый взгляд, она коснулась его губ своими. Слишком мягко, почти целомудренно, нежно, словно в страхе, что он её оттолкнёт, скажет, чтобы она убиралась.       Гермиона отшатнулась спустя пару секунд, смотря на его обескураженное выражение лица и горящие глаза. Она была готова поклясться, что он улыбнулся ровно за мгновение до того, как обрушился на её губы с новым поцелуем.       И если её прикосновение словно спрашивало разрешение — его всецело забирало остатки самообладания. Большие ладони удерживали её лицо, а губы требовательно выцеловывали каждый уголок рта, проникая языком в него, поглаживая нёбо, проводя по идеально ровным зубам, ловя тяжелые вздохи, слушая сбивчивое дыхание. Чувствуя пьянящий вкус шоколада, который ела она, и огневиски, которое пил он. Это был аромат особняка, две несовместимые вещи, как они, однако дающие вместе удивительное сочетание, сводящее с ума и разбивающее душу на осколки.       Гермиона касалась своими руками его запястий, цепляясь, удерживая, словно не желая более отпускать, отвечая на поцелуй с самоотдачей, подобной удару молнии. Она желала остаться с ним, и больше ничего не было нужно, абсолютно никаких действий, уговоров и нареканий. Всего лишь он рядом с ней, то, чего так отчаянно хотел сам Драко, чего требовала тёмная душа и очернённое сердце. Они жаждали израненного, но удивительно тёплого и светлого сердца, а оно было лишь у неё.       — Ты избавила себя от последнего пути отступления, — прошептал он ей в губы.       Малфой опустил ладони на её талию, забираясь ими под свитер, и сжал в руках её мягкую кожу, отчего Гермиона рвано втянула воздух.       — Я избавила себя от него, когда вошла в ложу, — ответила она в такт ему.       Гермиона опустила руки на его ладони, проводя ими выше, вверх по мышцам, доходя до плеч и прижимаясь к нему всем телом. Она вытягивала из Драко последние крохи самоконтроля.       — Так что изменилось? С каких пор тебя волнуют мои слова?       — С тех, когда я захотела поцеловать тебя, — и она вновь подалась вперед, желая ощутить привкус алкоголя и опьяняющее общество Драко Малфоя.