День, когда все изменилось...

Ехать с Хонки в аэропорт я отказалась, боясь растерять всю свое наигранную невозмутимость. Через час за ним приедет машина, и увезет его от меня навсегда… Я улыбаюсь ему… я же пообещала себе. Улыбаюсь слишком вымученно и напряженно, чтобы в это можно было поверить. Пока ни слова о прощании. Хонки пытается шутить, слишком суетливо и неловко, бросая на меня обеспокоенные взгляды. Зачем мы ведем себя так? Я с трудом сохраняю хладнокровное спокойствие, глядя на Хонки. Все мое естество сейчас стремится прижаться к нему, и единственное желание – уткнуться заплаканным лицом в плечо и слушать спасительные слова о том, что он всегда будет со мной… Как маленькая девочка, жаждущая этого всем сердцем, которой безразличны все «но», которая просто закрывает уши, не желая слышать «нет». Но я не ребенок. Я продолжаю улыбаться. Говорю какие-то нелепые слова благодарности, пожелания… Неотрывно смотрю на его лицо… Ничего не упустить, не забыть, сохранить навсегда… Солнечный лучик на щеке, золотые искорки в волосах, глаза… слишком тревожные и печальные сейчас… Телефонный звонок пронзает тяжелую напряженную недосказанность, повисшую в воздухе. Его нервное алло… - Мне пора… - тихо говорит Хонки. Почему он не смотрит на меня? Теребит край куртки, приковав взгляд к полу. Поддавшись стремительному порыву, прижимаюсь к его губам. Опешив на секунду, он крепко обнимает меня, с силой отвечая на поцелуй, причиняя боль. Все, о чем мы умолчали, вырвалось наружу… В нашем поцелуе не было ничего, кроме горького привкуса отчаяния и безысходности. Ни за что не отпущу - проносится в голове, изо всех сил обхватываю его спину, но через секунду разжимаю руки. Опять звонок. Хонки раздраженно жмет на отбой. - Ты опоздаешь. Самолет, в отличие от фанатов, ждать не будет, – улыбнулась я, вспоминая концерт. Хонки поднимает взгляд на меня. В его огромных глазах столько чувств, что это сбивает меня с толку. В них плещется волнение, тревога, тоска и…. ожидание? - Прощай, Хонки. Я счастлива, что узнала тебя… - Послушай!... - неожиданно перебил он меня, схватив за плечи, но тут же осекся. – Зима, береги себя. Я должен знать, что с тобой все в порядке. Схватив сумку, он вышел из комнаты. Хлопнула дверь. Если сейчас подойду к окну, то увижу, как он садится в машину. Но не могу сдвинуться с места, стены слишком давят на меня… Три месяца спустя. Хонки. - Опять не то! Хонки, ну сколько уже можно!? Ты сам знаешь, что эту часть нужно брать выше. Что с тобой сегодня? Человек по ту сторону стекла целый день жутко меня бесил. Я мысленно запустил в него наушники, и с удовлетворением услышав воображаемый звон стекла, злобно ухмыльнулся. Почему все как один упорно хотят, чтобы я орал, как раненый бизон? Когда я уже собрался было психануть и свалить отсюда, раздался спокойный голос Джонхуна. - Хен, давай сейчас постараемся и закончим с этим. Нам всем уже осточертела эта студия. Бросив полный сожаления взгляд на изнуренных парней, лидер с твердой решимостью посмотрел на меня. Постаравшись унять злость, я нехотя кивнул, и мы продолжили запись. Всей душой надеясь, что я сорву голос и на некоторое время все оставят меня в покое, я выжимал из своих связок все, на что был способен. А так как от природы я был способен на многое, то ор в студии стоял приличный. Я делал это не из-за новой песни, которая мне казалась слишком глупой, так я срывал злость. Я редко так делаю, потому что, как правило, ничего хорошего из этого не выходит. Однажды я вышел на сцену жутко обозленным на Дже и насмерть запорол первую песню, потому что не смог сдержать эмоции и тупо кричал, не попадая в ноты. До сих пор вспоминаю об этом с содроганием… С тех пор зарекся контролировать себя на выступлениях и концертах. Но сейчас был особый случай – слишком все меня достали. - Стоп, стоп! Стоп!! – как и следовало ожидать, менеджер, следящий за записью, вышел из себя. Чудненько - сейчас разойдемся. Знаю его как свои пять пальцев – для него это была последняя капля. – Ладно парни, ничего у нас сегодня не клеится. Продолжим завтра, – тяжко вздохнул он. То, что сегодня мы ни черта не запишем, стало ясно еще три часа назад, тупая ты башка. Я раздражался все больше и больше. Бросив наушники на стол, я молча оделся и вышел на улицу, не став дожидаться парней, зная, что сейчас мне лучше побыть одному – не хочется портить с ними отношения из-за моего плохого настроения, что обязательно произойдет, стоит им сейчас со мной заговорить. Но, видимо, сама судьба жаждала этого, потому что сзади послышались торопливые шаги и голоса хенов. - Эй, Хонки! – Дже, ну конечно же Дже Джин – мой неиссякаемый источник раздражения и успокоения одновременно, мой Голос Разума, рожденный отдельно от меня в виде этого маленького назойливого паршивца. – Хен! Я к тебе обращаюсь или к столбу!? Что на тебя нашло? Почему в последнее время ты ведешь себя как засранец? Я же прекрасно знаю, что мы еще до обеда могли записать эту песню – такие ноты ты берешь глазом не моргнув, – Все больше повышая голос, он догнал меня и схватил за плечо, разворачивая к себе. – Так какого черта ты весь день вытворял? Ты хоть о ком-нибудь подумал, кроме себя? Или ты считаешь, что твое настроение стоит нашего времени, сил и нервов?! – он разошелся уже не на шутку. Хорошо понимая, что сейчас мне следует просто извиниться, и он остынет, я молчал, пытаясь умерить свою злость. Он был прав, и это бесило больше всего. Я не выношу, когда кто-то указывает на мои ошибки, потому что не умею их себе прощать. Разумеется, это касается не всего – я совершаю много глупостей, но это другое. В моей жизни есть ошибки, о которых я вспоминаю каждый день, о некоторых на протяжении многих лет, и продолжаю винить себя. В мыслях тут же возникла она… Воспоминание о той девчонке немного остудило мозги, и я заметил, что Дже стоит и молча смотрит на меня. - Что с тобой происходит, хен? Только не говори, что все в порядке. Своим «я в порядке» ты кормишь нас уже несколько месяцев. Может, расскажешь, что с тобой происходит? Мы же друзья, да и, в конце концов, это отражается на группе не самым лучшим образом. Праведный гнев Дже сменился трогательной озабоченностью моим психическим состоянием. Хен, что я могу тебе рассказать, если сам не знаю, что со мной творится… Лидер, Минани и Сын Хен стояли неподалеку и смотрели на меня, видимо, ожидая поток душевных излияний. - Парни, со мной действительно все в порядке. – Эта фраза действительно стала моей излюбленной в последнее время. – Просто эта новая песня… Она на самом деле дерьмовая. Меня бесит, что нам приходится петь такой отстой… И все из-за этого дебила. За столько лет мы добились очень многого, и оказались как никогда близки к нашей общей мечте. Вы еще не забыли? Быть уникальной, индивидуальной группой, исполнять музыку, не похожую ни чью другую, создать свой собственный, неповторимый стиль… - не ваши ли это слова? И вам не кажется… эммм… немного несправедливым тот факт, что менеджер, без нашего ведома подписав какой-то левый контракт, повесил на нас эту очевидную попсовую лажу… Если у него цель, чтобы айленды канули в позорное небытие, то этот «хит» - хорошее начало… Парни с удивлением уставились на меня. - Не преувеличивай, - вышел вперед Джонхун, - эта песня, конечно, отличается от тех, что мы исполняем, но она не так уж плоха. Не самая лучшая, но и не настолько ужасна. Мне кажется, ты должен это понимать. А насчет контракта… менеджер нам все объяснил. Наш продюсер… - Это больше похоже на оправдание! – перебил я его, не желая еще раз слушать притянутую за уши сказочку. – И меня оно не устроило. Если вы, ребята, до сих пор готовы молча глотать все, что нам подсовывают, то я пас! Мы уже давно не та семнадцатилетняя малышня, следующая чужим указаниям. Все, что мы исполняем сейчас – наше и только наше! И никто не имеет право в это вмешиваться! - Хен, - примирительно протянул лидер, - Ты перегибаешь. Умерь, наконец, свои принципы. Нам дают достаточно свободы в этом плане, но не забывай, что мы все-таки коммерческий проект, и это нельзя сбрасывать со счетов. У нас есть выбор – играть по чужим правилам или отправиться в свободное плавание. Ты сам прекрасно понимаешь, что при втором раскладе нам не продержаться и пары месяцев. Или, может быть, ты сумеешь организовать концерт для пары десятков тысяч человек? Так что повзрослей, наконец, и пойми, что в жизни не всегда получается делать только то, что хочется. И, кстати, нам до сих пор приходится расхлебывать кашу, которую ты заварил в России… - добавил Джонхун, но продолжать не стал, и, устало покачав головой, направился к машине. У меня уже в печенках сидит эта история с концертом. Череда нравоучений, потоки претензий, миллионы извинений и тысячи объяснений снова и снова… но этим пираньям все мало – они будут набрасываться на меня, пока полностью не сожрут. Я почувствовал ужасную слабость во всем теле. - Хен, поехали домой, - нерешительно протянул Минани, клацая зубами. Стоял зверский холод, которого я не заметил, пока он не проник в каждую клеточку тела. Постояв в нерешительности еще несколько секунд, я поплелся к машине, глубоко засунув заледеневшие руки в карманы джинсов, провожаемый обеспокоенным взглядом барабанщика. Зайдя в общежитие, я направился прямиком в свою комнату, игнорируя голодное урчание в животе, и упал на кровать, скинув лишь ботинки и куртку. Я не мог не признать справедливость слов Джонхуна, но, тем не менее, мириться с происходящим и записывать песню, а потом еще и исполнять ее (О, Боже!) не собирался. Как парни могут быть настолько послушными?! Да о чем говорить, если, по всей видимости, одного меня выводит из себя тот факт, что в двадцать шесть я живу с четырьмя здоровыми лбами под одной крышей, и не имею возможности на личную жизнь. Это уже не так весело, как в двадцать. Почувствовав снова приближающееся раздражение, пытаюсь избавиться от своих размышлений и уснуть. Только сознание начала обволакивать блаженная дремота, как другие, не менее навязчивые и мучительные мысли заползли в голову, разогнав подступивший сон, словно стайку воробьев. Почему, почему она тогда ничего не сказала, не просила меня остаться, хотя бы задержаться, не спросила о новой встрече?! И почему я так сильно ждал этого? Возможно, я был ей безразличен. Нет, не верю в это. Просто «спасибо за все, береги себя и прощай, Хонки». В памяти всплыло ее лицо в момент прощания, слишком спокойное и бесстрастное. Только поцелуй выдал ее чувства, которые она усиленно пыталась скрыть – я предпочитал думать именно так. Но зачем, для чего я каждый день снова и снова возвращаюсь к этому, ищу какие-то объяснения, пытаюсь вспомнить каждую деталь, каждое выражение ее лица? В памяти всплыл наш последний телефонный разговор два месяца назад. Ее робкое «привет, как ты?», мое раздраженное – «все отлично, извини, мне сейчас некогда», ее молчание и совсем тихое «прости… удачи тебе»… Другие два звонка я проигнорировал, больше она мне не звонила. Те три дня были действительно увлекательными, и она мне понравилась, но я всегда оставляю в прошлом то, что мне нравится, предпочитая сохранить приятные воспоминания, потому что с течением времени вся прелесть сменяется скукой и разочарованием. Это распространяется на все, на девушек в том числе. Друзья считают меня ужасно непостоянным, наверное, они правы. Она показалась мне особенной, но я многих девушек считал особенными до того, как узнал их. В голове стали всплывать образы моих бывших подружек. Все они были для меня как конфеты в ярких фантиках, привлекших мое внимание. Как только фантик слетает, я пробую содержимое, и оно оказывается либо слишком сладким, либо кислым, либо вообще безвкусным. Поэтому я предпочитаю любоваться красивыми фантиками, не касаясь начинки. Вспомнив об особенно яркой конфетке, я улыбнулся. Сомин безусловно была шикарной, но я прекратил с ней отношения из-за ее чрезмерной навязчивости. Но после полугодового молчания она напомнила о себе, назначив завтра встречу, на которую я согласился, так как мне срочно требовалось занять голову чем-то, кроме этой девчонки и проблем с группой …. Я снова вернулся мыслями к ней - это какое-то проклятие! Чем она сейчас занимается? Нечеловеческое любопытство сводило меня с ума, заставляя вертеться в кровати, как волчок. Так, у нее сейчас приблизительно пять вечера, значит, она либо заканчивает работу, либо играет дома с котом, или смотрит какую-нибудь комедию и пьет чай… Я поймал себя на безотчетной улыбке. Она ведь не болеет? А если болеет, ведь есть кому о ней позаботиться? Я ничего не знаю о ее родственниках и друзьях…Я изводил себя все больше и больше, но уже не мог остановиться. Или, может быть, она сейчас улыбается какому-нибудь парню, слушая идиотскую историю… Когда я опомнился, то уже стоял и натягивал куртку. Встряхнув головой, я плюхнулся обратно на кровать, хлопая себя по щекам. Так, парень, спокойно, тебе всего лишь нужно охладиться… С трудом поднявшись, я поплелся в ванную. Выходя из комнаты, я столкнулся с Джеджином, ударившись о его плечо. - Чего ты тут ошиваешься? – воскликнул я, потирая ушибленное место. - Хен, ты будешь ужинать? А то Сынхен покушается на твою порцию, я не смогу ее долго защищать. – Улыбнулся Дже, махнув головой в сторону кухни. Отрицательно покачав головой, я продолжил свой путь, демонстрируя свое нежелание продолжать разговор. - Хонки, я тут подумал – ты стал таким… раздражительным и угрюмым после нашего тура по Европе… Это из-за той русской девушки, да? Я застыл на полпути. - Что за бред, Дже? Ты знаешь, что меня бесит ситуация с новой песней! – обретя дар речи, я повернулся к нему. Дже хитро прищурился. - Это могло бы звучать убедительно, но тема с песней появилась всего неделю назад, да и проблемы у нас всегда были, и даже посерьезней этой. Но таким как сейчас я тебя никогда не видел. Так что твоя отмазка не прокатит! Говори! – он подошел почти вплотную, пристально вглядываясь в меня своими чернющими глазами. Не найдя, что ответить, я смотрел на него, невинно хлопая ресницами. - Или это из-за того, что ты не хочешь прощаться со своей комнатой? – усмехнулся басист. – Девчонка – то не спешит ехать! Он сменил тему, что позволило мне перейти из обороны в наступление. - Еще не вечер, хен! Я уже слышу рев ее самолета, – самоуверенно проговорил я. – Так что передай нашему макне, чтобы собирал деньги, иначе ему потом придется распрощаться со всеми своими гитарами. – Добавил я и скрылся в ванной, открутив на полную оба крана и оперевшись о края раковины. Конечно же она не приедет. Какого черта она сюда поедет, если мы уже два месяца не разговаривали. Я не мог вспомнить, зачем я тогда это сказал… Три месяца назад. После тура по Европе. Хонки. - Вааа!! Это потрясающая страна! Из всех, в которых мы были Россия – самая удивительная! – Сынхен не прекращал свои восторженные вопли уже с полчаса. Распаковывая вещи в общей гостиной, мы возбужденно обсуждали приобретенные фанатские трофеи. Должен признать, что русские фанаты самые оригинальные из всех, думал я, вертя в руках предмет, неизвестного предназначения, формой напоминающий раздутую кеглю, расписанную под милую старушку, название которого мне в жизни не запомнить. С опаской поставив его на полку, я вытряхнул кучу подарков на диван. Что-то с глухим стуком ударилось об пол, я наклонился и поднял закатившегося за ножку маленького пингвиненка. Разглядывая зверька, я вспомнил, как сказал, что этот самый милый из всех, на что она со смехом ответила, что мы с ним похожи и отдала его мне. Сынхен с любопытством подскочил ко мне, споткнувшись по дороге о свою сумку. - Что это? Это что-то особенное? Хен, почему ты так странно улыбаешься? Хен! – он настойчиво дергал меня за руку, пытаясь разглядеть подарок. – Это от той девчонки? Я кивнул, удовлетворяя его любопытство. - Что у вас там произошло, ты так нам ничего и не рассказал! Пропадал где-то все время, потом вернулся сам не свой. Ты влюбился? Скажи, хен, ты влюбился в нее? Макне в ожидании пялился на меня, широко распахнув глаза. Остальные участники как-то сразу притихли и повернули головы к нам. - Ты случаем, в твоей обожаемой России мозг не отморозил? – с наигранной озабоченностью разглядывал я его. - Ну, ты действительно себя странно ведешь! То тебя не заткнешь, а сейчас молчишь и все думаешь о чем-то, улыбаешься, - обиженно надув губы проговорил Сынхен. Отвесив ему подзатыльник, я засмеялся, немного нервно. - Просто интересная страна, интересная девушка, рассказывающая интересные истории. Ну да, симпатичная. Но влюбиться?! Парни, ей богу, как будто не знаете меня! – зачем-то оправдывался я, обращаясь уже ко всем. – Влюбляются в меня, а не я! - Значит, она в тебя влюбилась? – подозрительно прищурив глаза, макне сложил руки на груди. - Это тебя удивляет? – фыркнул я. – Конечно, втрескалась так, что боюсь, как бы сюда не приехала – что я с ней буду делать? Сынхен, усмехнувшись, покачал головой. - Ах да, как же я забыл – наш вокалист – великий покоритель женских сердец! Ты их случайно не хранишь заспиртованными в банках под кроватью? – в притворном ужасе прижав ладонь ко рту, съязвил макне. - У меня сейчас нет настроения играть с детьми, – отмахнулся я от него, потянувшись с вещам. - Нет, подожди! Так ты утверждаешь, что она влюбилась в тебя настолько, что примчится в Сеул, чтобы увидеть своего прекрасного Хонки? - Угу, - промычал я, идя у него на поводу. - Ну раз ты так уверен, то предлагаю спор, - состроив хитрющую физиономию, промурлыкал Сынхен, - Согласен? Парни с интересом за нами наблюдали, подначивая меня интенсивными кивками. - Что ты хочешь? – спросил я, подсознательно понимая, что зря, но отступать было уже некуда. Гитарист в раздумьях прижал палец к подбородку. - Хм… три месяца и твоя комната! – засветился он. Его посягания на мои апартаменты стали уже байкой – какими только путями он не пытался их заполучить. - Хорошо, четыре месяца, наглый провокатор! - Ты настолько в себе не уверен? – вскинул брови макне. - В себе-то я уверен, а вот в российских авиаперевозках не очень. - Ладно, твои условия? – неохотно протянул он. - Помнишь те коллекционные ботинки, которые мы видели в Лондоне? Сынхен вытаращил глаза. - Они же просто бешено дорогие! - Моя комната все равно дороже. Ладно, если ты боишься… - Я согласен, - несчастно вздохнул Сынхен. – Парни, вы свидетели – если в течение четырех месяцев русская девчонка здесь не появится, этот тип собирает свои манатки и переезжает к Минани. – Последние слова он проговорил с особым удовольствием, потирая в предвкушении руки. - Ну что ж, ты уже можешь начинать подыскивать барахолку, куда сдашь свои гитары вместе с трусами, – ухмыльнулся я, чувствуя себя ох как неуверенно.