День, когда все изменилось...

Также с помощью Ayuri Nakato, чьей добротой я пользуюсь самым наглым образом :) На выходе из аэропорта меня едва не сбил с ног какой-то высокий тощий паренек, вылетевший не пойми откуда. Преградив мне дорогу, он принялся что-то возбужденно тараторить, размахивая руками в разные стороны. Я ни разу в жизни не встречал сумасшедших (фанатки – отдельный разговор). Но сейчас мог с абсолютной уверенностью сказать, что один из них стоит прямо передо мной. Потому что невменяемый горящий взгляд парня, пунцовые щеки, всклокоченные светлые волосы и хаотичные телодвижения несомненно являлись признаками какого-то душевного заболевания, и, судя по тому, что он безостановочно пытался выхватить у меня сумку, осложненного опасными симптомами, представляющими угрозу для общества. Отскочив в сторону, я уже почти принял низкий старт, наметив своей целью один из запасных выходов. Но тут его лицо вытянулось – видимо, такой реакции он не ожидал. И тогда, широко улыбнувшись, он шагнул ко мне и сдержанно представился стажером какой-то компании с длинным и труднопроизносимым названием. Понять мне удалось только, что она как-то связана с туризмом. Так, стоп. Понять?! Глаза удивленно расширились, когда я осознал, что слышу родную речь. Довольно приличную, надо признать. Однако некоторые звуки парень как-то странно проглатывал, отчего четверть слов оставалась для меня тайной. И тут меня осенила гениальная догадка, что он и есть тот самый обещанный менеджером человек, призванный сопровождать меня в городе. А я напрочь об этом забыл, шарахаясь от парня, как от чумы. Наверное, он тоже решил, что я псих. Соображая, как реабилитировать свою адекватность, я услышал от него какое-то совсем невообразимое слово, произнеся которое, он улыбнулся еще шире и протянул руку. Оторопело осознав, что он только что назвал свое имя, я пожал ее и попросил повторить это жуткое слово, которым мне предстояло его называть. Эффект чуть более ощутимый. В голове ломаются непривычные корявые слоги. Ла… ди… дис… Что?! Набрав воздух, я извинился и переспросил еще раз. На что он с довольной улыбкой (и чему только рад?) выдал мне что-то совершенно новое и принялся нетерпеливо заглядывать в рот. Оставив раздражающие попытки запомнить его имя, я повторил окончание, которое удалось разобрать и спросил, могу ли называть его Дик. На что он, радостно просияв, интенсивно закивал, словно это имя было мечтой всей его жизни. Следуя к машине, он ловко лавировал в густой толпе, притом, что практически пятился спиной, непрерывно о чем-то треща, осыпая меня вопросами, ни на один из которых, впрочем, ответить мне так и не удалось. Суть всех его восторженных возгласов сводилась к тому, что он невероятно рад возможности со мной познакомиться. Немного ошалев от его хаотичной энергетики, на фоне которой мое состояние было сравнимо с возбуждением ленивца, пережевывающего древесный листок, я сел вслед за ним в машину, довольно-таки страшную и потрепанную на вид. Этот неуемный паренек завладел всем моим вниманием, заставив ненадолго выпасть из реальности. Ощущение было очень странным и непривычным, потому что это я обычно действую на людей подобным образом. За своими мыслями я не сразу заметил, что он уже некоторое время с немым ожиданием смотрит на меня. Я сегодня прям образец внимательности и сообразительности. Видя, что я ни черта не слышал его вопроса, он снова спросил, куда мне нужно ехать. Вот же блин. Случится нечто невероятное, если я смогу вспомнить адрес. Номер дома и квартиры был навсегда погребен в руинах моего сознания, но, промучившись пару минут, я с нечеловеческими усилиями смог воскресить в памяти какие-то отголоски, напоминающие название улицы. Услышав это чудом сохранившееся в сознании слово, парень растерянно нахмурился, проворчав, что впервые слышит о такой улице и, вроде, как бы ее и вовсе даже нет в Москве. Но я не успел впасть в панику, потому что его лицо вдруг радостно посветлело и он, воскликнув, на мой взгляд, совершенно то же самое название, которое я ему и сказал, лихо вырулил со стоянки и помчался (вернее, намеревался помчаться, потому что нас тут же со всех сторон облепили машины, заставив его резко сбросить скорость) по широкой улице, переполненной тошнотворными запахами бензина и выхлопных газов. Из-за немилосердно палящего солнца от асфальта поднимались клубы пара. От удушающей жары и недостатка кислорода кружилась голова, и все тело покрылось противным липким потом. Но этому парню все было ни почем, казалось, что ничто в жизни не способно лишить его бодрости духа. Он продолжал беззаботно меня расспрашивать, но, слушая его вполуха, я способен был отвечать лишь что-то бессвязное, потому что мне приходилось вжиматься в сидение каждый раз, когда он резво подрезал очередную машину, благодаря чему нам в след непрерывно неслись возмущенные сигналы, создавая своеобразную мелодичную какофонию. Преодолев довольно приличное расстояние, он, наконец, свернул за угол и, припарковавшись между двумя внедорожниками, объявил, что здесь начинается нужная мне улица. Осмотревшись по сторонам, я пробормотал, что это место мне совершенно не знакомо, на что неунывающий паренек воскликнул, что, в таком случае, он просто проедет вдоль всей улицы, пока я не увижу нужный дом, ну или, хотя бы что-нибудь примечательное, что возвестит о том, что мы близки к цели. К счастью, машин здесь было мало, и мы, не мешая движению, могли ехать довольно медленно. Все происходящее настолько меня поглотило, что я не мог и секунды подумать о том, что через считанные минуты моя жизнь может полностью перевернуться. Я не размышлял над словами, которые скажу ей, не строил предположения о том, как она отреагирует на мое неожиданное появление. Тем более я не думал о том, что она, возможно, меня совсем не ждет. И, конечно же, мою голову обошла стороной разумная мысль, что ее просто может не быть дома, что было бы вполне логично, учитывая то, что сейчас был самый разгар рабочего дня. Мне почему-то казалось, что мне нужно лишь отыскать ее дом, а дальше все произойдет само собой. Выворачивая шею, я пристально всматривался в разнообразные постройки, лентой проплывавшие мимо. Но, как не старался, не мог увидеть ничего знакомого в этих неприметных серых зданиях, изредка разбавленных яркими цветными вывесками различных заведений. Неожиданно остановившаяся машина заставила меня с недоумением посмотреть на парня. Встретив мой непонимающий взгляд, он махнул головой в сторону возвышавшегося перед нами жилого дома, сказав, что здесь улица заканчивается, и спросил, удалось ли мне что-нибудь узнать. Я отрицательно покачал головой, и, кажется, вот она, паника. Ободряюще ударив меня по плечу, парень стал разворачивать машину, говоря, что проедет еще раз. Отчаянно напрягая зрение, я разрывался между «право» и «лево», то высовываясь в окно, изо всех сил вытягивая шею, то практически заваливаясь на водителя, пока не услышал его недовольное кряхтение. Наконец, я заметил аллею, еле различимую из-за двух близко расположенных домов. Она могла быть той самой, что расположена в ее дворе. Она могла быть… это та самая аллея!!! Я истошно завопил, требуя остановить машину. Дрожащими пальцами нашарив рычажок, я распахнул дверцу и стал выбираться наружу, но зацепился за какую-то торчащую фигню и чуть было не растянулся на тротуаре. Еле удержавшись на ногах, я в несколько шагов перескочил улицу, и, проскользнув между домами, рванул вперед. Судя по раздававшимся за спиной крикам, Дик последовал за мной. Перед глазами все плыло, в висках бешено пульсировало, и, едва добежав до начала аллеи, я согнулся пополам. Расстояние – всего ничего, а сердце бьется как после пятикилометрового кросса. Но я не мог ждать, пока сердце и дыхание придут в норму. Суматошно оглядываясь, я обнаружил себя стоящим посреди большого двора, по краям которого теснились дома, образуя неправильный треугольник. Сколько же их здесь… Я торопливо скользил взглядом по многочисленным парадным, отыскивая ту самую дверь. Тогда была зима, и все выглядело иначе, к тому же с ориентацией на местности у меня беда… Ну, где же она? Аллея ведь та же… Хотя, я уже начал в этом сомневаться. Все сильнее ощущая головокружение, я крутился на одном месте, всматриваясь, пытаясь отыскать… Когда мельтешащие картинки начали превращаться в сплошное смазанное пятно, а в глазах стало темнеть, взгляд зацепился за маленькую белую табличку, висящую на одной из дверей. Ноги сами понесли меня к дому, мимо которого я недавно пробежал. Flash back - Что здесь написано? – с любопытством спросил я, указав на табличку, висящую на двери подъезда. Зачем мне надо было это знать? Спросите что-нибудь полегче. - Чтобы ты дверь за собой закрывал, - усмехнулась она, и, подпрыгивая на месте от холода, поторопила меня скорее зайти в подъезд. Порыв ледяного ветра ужалил руки, и я спешно рванул дверь на себя. Flash back end Замедляя шаги, я остановился у подножия небольшой лестницы и впился взглядом в белый прямоугольник, ставший для меня центром Вселенной. Она в считанных метрах от меня. Словно сквозь толщу воды до меня доходил чей-то голос, но я не мог оторвать взгляд от белого пятна. Останавливаясь на каждой ступеньке, я медленно поднялся по лестнице и вплотную приблизился к двери. Тот же дурацкий рисунок писающей собаки. Это не может быть правдой. Голова превратилась в вакуум – в ней не осталось ни единой мысли. Я не ощущал своего тела. Чужая рука вцепилась в ручку двери, и дернула ее на меня. Чужие мысли протолкнули меня в образовавшийся проем и приказали моему телу подниматься по ступенькам. Четыре пролета и вот уже палец впивается в черную кнопку звонка. Время остановилось. Когда дверь распахнулась, и на пороге появилась маленькая девочка, я уже не знал, где нахожусь и что делаю. Мы смотрели друг на друга, она - с интересом, я… я постепенно приходил в себя. - Ты кто? – вырвалось у меня. Я не думал о том, что она все равно не поймет ни единого моего слова. Ее глаза заблестели, а рот изумленно приоткрылся. Она не успела ничего сказать, потому что тут же была оттеснена вглубь квартиры появившейся на пороге женщиной, которая слегка улыбнулась и начала что-то говорить. - Где она? Где та девушка, что жила здесь? – воскликнул я, стараясь не позволить отчаянию заглушить разум. Ее брови удивленно поползли вверх, и она уже шагнула назад, намереваясь скрыться в квартире, но ей помешал, непонятно откуда возникший Дик, который, придержав дверь, с улыбкой начал ей что-то объяснять. Все так же удивленно выслушав парня, женщина что-то ответила, покачивая головой из стороны в сторону. - Что она говорит? Где она? – с мольбой воскликнул я, схватив парня за руку. Я полностью растерял все свое самообладание и уже готов был ворваться в квартиру и обшарить каждый ее уголок в поисках девушки. - Она ничего не знает о прежних жильцах… - Что?! Она здесь больше не живет? – прокричал я, ощущая подкатывающую к горлу тошноту. – Пожалуйста, спроси ее! Она должна знать хоть что-нибудь! – я судорожно хватал ртом воздух, захлебываясь словами. – Куда? Куда она переехала? Когда? Где она?! – я был не в силах сбавить тон и продолжал кричать этой женщине с глупым и испуганным взглядом. Я бы тряс ее за плечи, но между нами стоял Дик. Пытаясь меня утихомирить, он сказал, что выяснит все, что возможно, и, оттеснив меня к стене, велел не высовываться и не пугать людей своим ором. Вжавшись в стену, я пережил одну минуту и, схватив себя за волосы, с трудом поборол желание удариться головой об стену. Наконец, дверь захлопнулась, и Дик, тяжело вздохнув, сообщил мне, что эта женщина не знает о девушке ничего – она нашла квартиру по объявлению в газете, и, с тех пор, как въехала в нее два месяца назад, кроме хозяина, никого не видела. «Время. С самого своего зарождения оно не было снисходительным. Плюньте в лицо тому, кто посмеет сказать, что оно залечит ваши раны. Этого не случится никогда. Все, что оно делает, это лишь наслаивает на сердце грубые мозоли, которые, разрастаясь на подобии раковой опухоли, постепенно, одно за другим, незаметно лишат вас всех ощущений. Сначала вы почувствуете легкое, непривычное покалывание в кончиках пальцев, на смену которому вскоре придет онемение. Вы не обратите на это внимания, пока с удивлением не обнаружите, что ваши, прежде чувствительные подушечки, потеряли способность различать тепло. Это будет слишком незначительно, чтобы поднимать панику. Это будет первый и единственно ощутимый признак, который скажет вам, что вскоре вы станете калекой. То, что будет происходить дальше, вы попросту не заметите. Ваше измученное тело с благодарностью поддастся действию спасительной анестезии, и будет возмущенно протестовать, пока в вас окончательно не умрет последнее чувство. Вы разучитесь улыбаться. Вы больше никогда не ощутите гнев. Вас окутает спокойствие – теперь ваше сердце в безопасности и его больше ничто не потревожит. Никогда. Вы будете парализованы. Сочувствие, презрение, тоска, радость, привязанность – все это будет для вас, словно свет для слепого. Чуждо. Неизведанно. Недостижимо. Онемение кончиков пальцев – тот момент, когда у вас еще есть шанс все исправить. И если вы не найдете в себе силы вцепиться в жесткую оболочку, покрывающую ваше, еще бьющееся сердце, и слой за слоем соскребая окаменевшую мертвую ткань, обнажить живую кровоточащую плоть, то, в конце концов, она доберется до самой середины вашего сердца, превращая его в кусок ороговевшей безжизненной субстанции. И вы поймете, что перестали быть человеком». Я не слышу ударов своего сердца. Не помню, сколько это длится, и когда это началось. В памяти обрывочно сохранилось одно чувство. Последнее, что я испытала в своей жизни. Боль. Я помню ее. Только очень смазано. Но совершенно точно знаю, что когда-то в моей груди что-то было. Что-то, отличное от пустоты. Мне кто-то говорил, что безразличие – самое страшное человеческое чувство. Разве? Может быть. Я не могу сказать точно, потому что не помню других. Подруга часто говорит о том, что было в прошлом. Как мы весело проводили время в университете, как ездили куда-то отдыхать, как вместе вытворяли какие-то глупости. Она вообще очень много говорит. Я живу у нее. Было немного странно наблюдать, как она собирает мои вещи, говоря, что я больше не должна жить одна. Не знаю, зачем ей это было нужно, но я не спорила. Она очень добрая и терпеливая. Всегда напоминает, что я должна поесть, возится со мной все свободное время. Еще она устроила меня на работу. Я работаю в кафе. Только никак не могу запомнить его названия. Моя жизнь совсем не плоха. Иногда мы ходим в кино. Последний раз показывали комедию. Наверное, было весело, потому что все смеялись. Вчера подруга говорила, что мне надо изменить свою жизнь. Она долго говорила, а в конце расплакалась. Я стала ее утешать, говоря, что у меня все хорошо. Мы ведь даже ходим в кино. Но от этого она почему-то стала плакать еще сильнее. Слезы. Интересно, каково это – плакать? Люди плачут, когда им больно. Я хочу заплакать. Недавно где-то видела шкатулку со швейными принадлежностями. Встаю с кровати, поднимаюсь на носочки и достаю ее с полки. Вытаскиваю из катушки иголку. Приставляю кончик к ладони и легонько нажимаю. На коже появляется маленькая красная горошина. Не очень приятно. Нажимаю еще раз. Рядом появляется еще одна и, соединившись с первой, начинает ползти вниз. Смотрю, как она медленно стекает с ладони, и снова превратившись в горошину, падает на пол. Снова нажимаю. Должно быть больно. Люди плачут, когда им больно. Я, наверное, нажала слишком сильно, потому что горошины не появилось, и кровь сразу потекла на ковер, на котором уже появился интересный рисунок, хорошо выделяющийся на светло-бежевом фоне. Неплохо было бы иметь ковер такой расцветки. Я присела на корточки, чтобы получше его рассмотреть, но, не удержав равновесие, упала, облокотившись на руку. В пальце кольнуло, и от него по телу прошла слабая дрожь. С удивлением смотрю на палец – из него торчит кусок иглы. Столько крови. Как же мне теперь отмыть этот ковер? *** Я часто езжу к пруду, который находится недалеко от моего прежнего дома. Правда, до него долго добираться, но мне нравится эта дорога. Я люблю наблюдать за людьми в метро. Это иногда бывает интересно. Сегодня по графику у меня выходной. Проехав четырнадцать остановок, выхожу на улицу. Сегодня особенно жарко. Солнце слепит, лишая ориентира. Прикрывая глаза рукой, совершаю привычный маршрут. Захожу в супермаркет и долго стою у прилавка с шоколадками. Я всегда так делаю. Не знаю почему. И после этого всегда с необъяснимым ожиданием смотрю на кассу. Я никогда не пытаюсь понять, чего жду. Потом иду в магазинчик сладостей. Долго рассматриваю витрины и ухожу, никогда ничего не покупая. Я больше не люблю сладости. И вот он пруд. Сажусь на ближайшую лавку. Почему именно этот пруд? Он напоминает мне об одном человеке. Я знаю, что эти воспоминания по какой-то причине очень дороги для меня. Но в последнее время они стали все сильнее смазываться, грозя совсем раствориться. Я не хочу их терять.