День, когда все изменилось...

Остывшие пальцы в истеричном припадке путаются в волосах, руки, насквозь изъеденные тоской, лихорадочно впиваются в спину, сыплют проклятия, что не могут сжать сильнее… Они способны причинить боль, но я не в силах контролировать их безумство. От тепла, рвущегося к груди через футболку, по телу проходят судорожные конвульсии, от надрывных ударов сердца вибрирует кожа. Подбородок бьет крупная дрожь, и я вжимаюсь лбом в ее плечо, с силой давя рваные комки истерики, пробивающиеся наружу. На жгучую горечь рыданий, плещущихся у самой поверхности горла, волнами накатывает безумный, неконтролируемый смех. Эта дьявольская смесь шквалистыми порывами сотрясает связки, разъедает глотку и стремится вырваться на свободу единым безудержным воплем. Не взирая на здравомыслие, я с упоением задыхаюсь от обуявшего меня приступа стихийной психопатии, пропуская через себя пульсации сердца, размеренно бьющиеся о мои ладони. Хватит ли мне жизни, чтобы насытиться этими ударами? Смогу ли я когда-нибудь, не сойдя с ума, уместить в сознании застывшие в воздухе секунды? Я держу в руках смысл своего существования. Прокручиваю в голове эти слова. Разбиваю на слоги и повторяю раз за разом. Конечно же, я им не верю. Столь простое и, казалось бы, очевидное умозаключение скопища рецепторов не может убедить меня в их правдивости – слишком уж частые игры они вели с моим сознанием в последнее время. Не верю ни глазам, ни рукам, а в голове, мать его, творится такой хаос, что моему рассудку самое время поставить свечку. Чувствую, что мне ее по-прежнему не хватает... И с каждой секундой это кошмарное чувство становится лишь острее. Перед глазами рисунок ее кожи над белой полоской платья… Стискиваю руки и впиваюсь в две маленькие родинки на доступном взгляду лоскутке. Не могу оторваться от этих двух точек, но они неожиданно начинают удаляться… Она ускользает из моих рук… и через секунду одинокие пальцы остаются напряженно сжимать воздух. Не успев ничего сообразить, я сильнее хватаю ее за плечи и в панике тяну к себе, но неожиданный тихий вскрик заставляет меня испуганно замереть. Подняв голову, я недоуменно смотрю в ее лицо. Пугливый взгляд проходит сквозь меня. Я не узнаю это невидящее загнанное выражение знакомых теплых глаз… В ушах зазвенело – земля начинает расползаться по швам, и мой разноцветный мир мгновенно проваливается в зияющие черные трещины. Леденящий ужас пронзает тело навылет. Застрявший в горле крик не может выйти наружу, потому что голоса нет. Он пропал, как бывает в ночных кошмарах. Слишком хрупкое тело легко уместится в моих ладонях… Безжизненно опущенные руки, кажется, растеряли все свое любопытство и больше не способны к чему-то тянуться… Ослабленные плечи будто придавлены тяжестью самой земли… Я коснулся ее руки, отчего тонкая, полупрозрачная оболочка, оставшаяся от ее тела, дернулась и сжалась в комок. Паника обожгла все внутренности. Ледяной холод снаружи и огонь внутри. Не могу опустить зависшие в пустоте руки. Стою и с ужасом смотрю на ее образ, искаженный мутной пеленой, в мгновение застелившей глаза. Я считал, что испытывал боль. Но раньше мое сердце всего лишь раздирали и калечили… Теперь его просто вырвали. *** Нам помешали. Кто-то заслонил его от меня, и я вижу, как бледнеет его разочарованное лицо, постепенно исчезая в неизвестности. *** Встречи с ним волнуют меня. Насквозь пропитавшее мою жизнь спокойствие, они превращают в долгожданное успокоение. Со временем мне удалось определить, что ожидание этих встреч – единственное неподдельное ожидание в моей жизни. Чего же я жду в каждом из проживаемых мной дней? Будь то автобус или свисток чайника, воскресный поход в кино или тот момент, когда я вытираю в кафе последние столы, дожидаясь, когда на настенных часах в форме большого зеленого яблока часовая и минутная стрелка сойдутся на цифре двенадцать – чувство, с которым я наблюдаю за угасанием времени до наступления этих событий, кроме безразличной покорности, никогда не окрашивается ни в какие другие цвета. Оно похоже на тусклое вокзальное ожидание. Гудящее людское скопище коробит столь тесное соседство с чужими телами. Движения, мысли, запахи, теснящиеся в замкнутом пространстве, сводят с ума и зарождают все новые животные страхи. Их передергивает от каждой лишней минуты, проведенной здесь. -…Проклятье, пропустите!... -…Прекратите толкаться!!... -…Нельзя ли побыстрее?!... -…Уберите свой чемодан! Вы что, оглохли?! Я тороплюсь!!!... Скорее, скорее… я не должен опоздать, меня же там... ...не ждут. Степень убедительности зависит от способностей. Больше паники в голос, тревоги на лицо – окружающие должны поверить, что именно Вам надо убраться отсюда первым. Что именно Вас на другом конце дороги больше всего не ждут. И Вам верят. Пропускают вперед. Ваш поезд вот-вот тронется, но Вы успеваете протиснуться в закрывающиеся двери. Вздох облегчения, и вокзал остается позади. Но как бы Вы ни старались, как бы ни спешили, сколько бы раз не запрыгивали в последний вагон, Вы никогда не сможете распрощаться с этой душной гудящей коробкой. Вы до конца жизни будете прятать свое одиночество и тщетные надежды под напускной вокзальной суетой. Вы будете совершенствовать свое лицемерие и продолжать толкаться, но Ваше безнадежное ожидание так и останется висеть под его высокими сводами, сливаясь с гулким эхом толпы. Я сижу в самом углу. Держусь подальше от сердцевины бурлящего переполоха. Не имея никакой надежды, здесь находится проще. Самое неприятное – это наблюдать за людьми. Я бы с радостью отвернулась к стене, но ножки кресла намертво прикручены к полу. Они исчезают, но всегда возвращаются. И каждый раз твердят, что всего лишь ждут очередной поезд. Они отгибают края манжет, смотрят на часы, вздыхают и зачем-то сообщают вслух, что до отправки еще «целых полчаса…». Они научились делать вид, что в их жизнях, помимо бестолковой суеты, есть что-то еще. Они были бы менее жалкими, если бы признали, что никогда не смогут отсюда вырваться. А так – всего лишь слепые беспомощные котята, торкающиеся носом в поисках выхода. Они не знают, что тот, который им действительно нужен, давно заблокирован за ненадобностью. Я не ношу часов и не ищу выход. И это единственное, что меня от них отличает. Зачем на вокзалах делают такие высокие потолки? Чтобы сильнее ощутить собственную ничтожность? Я никогда не прощаюсь со своим креслом. Вагоны постоянно меняются, правда, сколько бы не старалась, я не могу уловить разницу между ними, потому что все они одинаково серые. Они везут людей себе в тон, чтобы плотно забить ими такие же серые бетонные коробки. Четкая гармония отлажена до мелочей. А кресло уже стало родным. Лишь один поезд сбивает размеренный ход времени. Секунды мешкают, недоуменно спотыкаются друг об друга, раньше времени срывая меня с насиженного кресла, и торопливо подгоняют к платформе. Этот поезд – единственный из всех, который не имеет монохромной окраски. Этот поезд везет меня к нему. *** Я всегда дослушиваю его до конца. А он всякий раз тревожится… Не знаю, что его беспокоит, но это вмиг проходит, когда я беру его за руку. Но не в этот раз. Обида от собственной никчемности расплескивается по телу. Руки давят… больно. Хочу сбросить их с себя, но разочарование настолько велико, что не позволяет пошевелиться. Этот человек… Ненавижу его. Расцарапать лицо, вырвать руки, растоптать, сжечь и развеять пепел… Этот неотесанный болван должен сгореть в аду. Что ему от меня надо?! Вот уцепился… Во мне пышным цветом распускается какое-то непривычное чувство. Оно дает мне силы высвободиться из лап этого придурка. «Эй! Ты кто такой? Что тебе от меня надо?» Хочу воскликнуть я. Но выражение его лица заставляет меня на полувздохе проглотить эти слова. Зачем я вгляделась в его лицо?... От ужаса, хлынувшего на меня из пары темных глаз, по спине пробежал холодок, и все тело покрылось россыпью мерзких мурашек. Все жалкие мысли о побеге погребены под застывшим камнем, которым стала моя плоть. Только одни глаза на свете способны заставить меня оцепенеть. Но они никогда не смотрели на меня с таким неописуемым ужасом. Я заворожена ими, как кобра магической мелодией флейты. Я больше не существую на поверхности. Возможно, вы когда-нибудь найдете меня в отражении глаз, которые без остатка растворили в себе мою душу. - Ты… не ушел? – я с трудом протолкнула в горло сухой шершавый комок. Ураган, пронесшийся в этих глазах, едва не сбил меня с ног. Я снова зажата в тесных объятиях. Бессвязный шепот в ухо и руки… Теперь их объятия кажутся мне недостаточно сильными. - Маленькая… маленькая… маленькая моя… прости, прости… Ветер пробегается приятным холодком по влажным следам, которые оставляют на лице его беспокойные поцелуи. - Ты раньше так не делал… Меня смущает его натиск. Он, кажется, совсем не слышит меня. Ни в одной из наших прежних встреч он не был таким возбужденным. Не то, чтобы мне это не нравилось, но это было так… непривычно. Он вводит меня все в большее смятение. О чем он говорит? Сквозь судорожные поцелуи совсем не разобрать его тихое бормотание… Конечно же я знаю, что он не может быть настоящим. Но степень моего помешательства уже давно не позволяет мне отличить реальность от иллюзий. И я молюсь, чтобы эта иллюзия продолжала дурачить мой разум. - А сейчас… ты можешь пойти со мной? Робко касаюсь его руки. Берет в ладони мое лицо и на секунду отстраняется. Неужели тепло – тоже плод моего воображении? Перед глазами проносится сумасшедший поток, и я снова прижата к его груди. - Да… Тихо выдыхает он. Я чувствую, как в его горле клокочут еще миллионы слов. Но то единственное, которое мне нужно, уже сказано. - И больше не исчезнешь? Мотает головой у моего плеча. Меня пытается обмануть собственная фантазия. - Ты врешь. Оторопело смотрит на меня. Ерошит волосы и целует еще сильнее. Суматошно обхватывает плечи, выкрикивает в волосы какие-то сбивчивые слова… Не могу уловить смысл… Никогда еще иллюзии не доводили меня до такого головокружения. А… разве это – всего лишь… … иллюзии? Отстраняюсь и недоверчиво всматриваюсь в его лицо. Тревога вычертила между бровей тонкую складочку. Привычно взлохмаченные волосы подчиняются беспечной игре ветра. Тонкие губы подрагивают, будто от холода. В глазах – настоящий шторм… Он тот, кого я храню в своих воспоминаниях. Он тот, кого я вижу впервые в жизни. И он не может быть иллюзией. - Не оставляй меня больше… Тепло от его глаз проникает куда-то глубоко внутрь, мягко касаясь чего-то заточенного в самой середине моей груди. - Никогда. Кажется, мое сердце скоро выйдет из комы. Может быть, оно снова научится любить. И возможно, когда-нибудь оно сумеет научиться не бояться этого.