Homecoming

«Встретимся завтра вечером, как только стемнеет, у моего дома. Или оставь свою шляпу на подоконнике, если не можешь дойти. Это важно.» Это важно. Это важно. Это важно. Джон никогда раньше не слышал, чтобы это слово относилось к нему. Он всегда чувствовал себя пылинкой на ветру, которая никогда не попадёт в поле зрения ни одного существа и упадёт на землю, чтобы погибнуть. Вот настолько значимым он был. Просто ещё один человек, который умрёт, забытый историей. Но это письмо бросило совершенно новый слой на груду событий, происходящих в его жизни. Он словно попал под волну цунами, сумев на секунду удержать верхнюю часть тела над поверхностью, но затем волна закрутилась и обрушилась, снова толкая его под воду, где атмосферное давление удвоилось и раздробило его ребра. Как обычно, он не спал. Но на этот раз он даже не дошёл до своей комнаты. Он просто сидел за кухонным столом, сосредоточенно глядя на письмо, словно слова могли измениться. А может, всё это был ужасно реалистичный ночной кошмар, от которого он ещё не проснулся. (Но кого он обманывал? Он и так никогда не спит). Прошло несколько часов неподвижного стояния в темноте, прежде чем его мозг пришёл в себя настолько, что смог заставить тело сесть. Затем механизмы его, в общем-то, простого разума, засорённые и заторможенные осадком горя, заработали снова, сначала с тихим жужжанием, достаточным для того, чтобы он осознал, где он находится и как давно он здесь. Теперь нужно было серьёзно обдумать письмо и разложить перед собой возможные варианты. Это было не то, что он привык делать. За исключением посевных сезонов, его ум никогда не был склонен думать о будущем дальше, чем на неделю. Но уже произошло много вещей, к которым его разум не привык. Среди всех этих событий это было незначительно. Он вглядывался в письмо, и ему пришлось читать его вслух густым и сухим голосом, чтобы его разум смог хоть как-то его интерпретировать. Значит, Лавкрафт хотел, чтобы он пришёл ещё раз? Зачем? Чтобы утешить его? Он ещё не был готов. Ему нужно было вырыть для себя яму до самого центра земли и плакать, поливая слезами земное ядро. Но ему нужно было быстро принять решение, и было трудно сказать «нет», потому что даже если бы он собирался отменить встречу, ему всё равно пришлось бы прийти в дом Лавкрафта. Почему ему никогда не давали выбора? Он не хотел ни с кем разговаривать, не хотел их видеть, просто не хотел существовать. Но, так или иначе, его заставляли. — Что ж, — угрюмо подумал он, — по крайней мере, у меня есть выбор, тащиться мне из собственного дома или нет. Он снял шляпу, которая всё ещё была влажной и потемневшей от прошедшего дождя, и открыл окно, чтобы был доступ к миру снаружи. Не было смысла находиться на улице, когда в этом нет необходимости. Он подумал о том, чтобы закрепить шляпу на случай, если буря-убийца всё же захочет посмеяться напоследок, но обнаружил, что воздух застоялся. Значит, она только что протоптала свой ужасный путь сюда, а потом ушла из города. Отлично. Значит, Лавкрафт придёт позже, сегодня вечером. Джон лежал на диване, оставив руки по бокам, а не заложив за голову, как обычно. Он пытался прогнать мысли через мозг так, чтобы их острые края не задевали ничего мягкого. По какой-то причине, заметил он, у него всегда был странный интерес к Лавкрафту, который другие, похоже, не разделяли. Не то болезненное увлечение, которое проявляется в сплетнях и слухах, а желание узнать его хорошие стороны. Поговорить с ним, возможно, не только мимоходом. Однако его младшие всегда боялись его, что затрудняло разговоры и приветствия. Но теперь у него появилась возможность построить этот мост. Дверь открылась сама собой, вернее, сама собой распахнулась, и теперь Лавкрафт, а не он, протягивал руку, чтобы начать общение. Но сейчас было самое неподходящее время для этого. Джон не хотел обращаться даже к давним друзьям. От этой мысли у него дёрнулся глаз. Слишком много мыслей, слишком много мыслей. Он не был уверен, заснул ли на самом деле или просто настолько отстранился от своего тела, что ему показалось, что так оно и было. В любом случае, на следующие несколько часов он отключился.

***

В реальность его вернул стук в дверь. Медленный, но настойчивый. Словно маятник часов несколько раз ударил по ней. — Войдите, — пробормотал он. Неужели уже стемнело? Но он стоял лицом к окну. Неуклюжая фигура вошла в дом, держа большую болтающуюся у лодыжек сумку. Внутри было что-то тяжёлое. — Джон? — …Привет. — У меня есть кофе. Разум Джона воскликнул «Аллилуйя!» громче, чем когда-либо кричали в церкви Готорна. Кофеин стал для него прискорбным пороком из-за хронической бессонницы, так что это был настоящий праздник. Он безмолвно поблагодарил, когда Лавкрафт опустил перед ним термос типа того, что можно увидеть у рыбаков зимой, а затем налил ему порцию в крышку, которая также выполняла функцию чашки. Мужчина опустился на деревянный стул напротив него со своей порцией. Когда Джон сделал первый глоток, ему было всё равно, обжёг ли он язык. Он всё равно был слишком измотан, чтобы готовить самостоятельно. Некоторое время они сидели в молчании. И это было хорошее молчание, будто ты отрезан от остальной части дикой вечеринки, а верный друг присматривает за тобой. Они редко смотрели друг на друга, но оба могли сказать, что внимание каждого из них сосредоточено вокруг другого. Именно Лавкрафт пронзил мирную атмосферу, произнеся: «Камень». Прошло несколько секунд, прежде чем Джон опустил чашку на грудь и понял, о чем его спрашивают. Он похлопал по карманам своего комбинезона, наконец нашарил и протянул чёрный кусочек, который, казалось, находился в полной темноте, несмотря на весь окружающий его лунный свет. Будто она здесь процветала. — Это он? — Да. Мне жаль, что я не смог защитить их. Джон почувствовал, как всё внутри замерло, а сердце заколотилось в ушах. Он точно знал, кого тот имел в виду. Но что он имел в виду под словом «защитить»? Мог ли он защитить их в ту ночь? Он молчал, поэтому Говард продолжил. — Этот камень… чёрный турмалин. Сильнейший оберег. Холодное чувство ещё больше опустилось вниз по позвоночнику. Подождите. Значит, этот камень был связан с магией? Ничего неожиданного от такого странного человека, и всё же… После долгого молчания Говард продолжил говорить. — Камень спас тебя. Ты бы умер, если бы я не дал его тебе. С этого момента голосовые связки Джона сжало. Поэтому то поле, тот шум, который он услышал, лежа на земле, когда ударила молния, тот факт, что его необъяснимо пронесло. Всё это было делом рук крошечной вещицы, едва державшейся в его дрожащих пальцах. А его сёстры и брат были слишком далеко, чтобы попасть под её защиту. Джон схватился за чашку кофе и тут же уронил её. Последние капли, которые он не успел проглотить, вылились на пол. Он свернулся в клубок, уткнувшись лицом в колени и вдавив ноги в диванные подушки. Шлюзы открылись, и его тело наконец-то позволило ему заплакать после всех этих безэмоциональных часов. Слёзы тут же пропитали колени его комбинезона, а горло начало драть. Он плакал, как ребёнок, который слишком мал, чтобы понять, о чем он плачет. Джон не хотел в это верить. Но он также не хотел верить, что теперь он единственный ребёнок. И то и другое смотрело ему в лицо. Он плакал и плакал, только почувствовал, как что-то окружает его сгорбленное тело. Оно было холодным, как труп, но реальным и материальным, в отличие от тех чувств, которые преследовали его до сих пор. Джон поднял лицо с колен. Говард обхватил его руками. И хотя он не выражал беспокойства, казалось, что он и не мог этого сделать. Поэтому самое близкое, что ему удалось, — это внимательный взгляд в глаза. Что-то говорило Джону, что он рядом и будет рядом, пока ему не станет лучше. Часть Джона была всё такой же, как и накануне вечером. Она хотела оттолкнуть Говарда, закричать на него, швырнуть ему в лицо упавшую чашку и надеяться, что она каким-то образом разобьётся, несмотря на то, что была металлической. Он хотел выбросить этот проклятый камень в окно и оставить стекло там в качестве предупреждения, как соляной круг. И никогда не возвращайся, чёртов ведьмак! Эта часть Джона хотела проделать дыру в пространстве, где никто и никогда не смог бы его найти. Но эта часть была обездвижена холодным прикосновением к нему. Объятия. На его памяти ему не приходилось чувствовать их. Всё ещё дрожащие, руки Джона медленно разжались и легли на плечи Лавкрафта. Его рыдания уменьшились до скуления и шмыганья. Прикосновение другого человека настолько успокоило его, что он даже не заметил, что у Говарда нет пульса. «Ведьмак» закрыл глаза и уткнулся головой в плечо Джона. Он подождёт, пока плач прекратится. Тогда можно будет рассказать о плане.