Homecoming

В течение семи дней Говард и Джон были в море, плывя на восток вдаль от суши. Оба гребли по очереди, примерно по шесть часов каждый, независимо от ночи или дня, или, если другой спал, ждали, пока он проснётся или пока у него не отнимутся руки. Джон выбрал пару деревянных вёсел, прикреплённых к борту лодки, и каждый раз смотрел в бесконечное море, напоминавшее ему о равнинах за городом, только здесь не было заборов, скота и других видимых признаков жизни, напоминавших ему, что он здесь не единственный. Здесь он чувствовал себя бессильным. Будто он был никем среди этого бесконечного водного пространства. Словно вода поглотит его целиком и не оставит никаких следов его существования. Затем он снова смотрел вниз на Говарда. Очеловеченное чудовище свернулось калачиком перед его ногами на полу лодки и дремало. Он даже завернул пучок щупалец из одной руки себе под голову, как импровизированную подушку. Джон на мгновение перестал грести и почувствовал, что его щёки раскраснелись от этого зрелища. Как могло то, что должно было быть ужасающей мерзостью, быть таким очаровательным? Он просто не мог устоять. Джон сполз вниз рядом с ним, осторожно, чтобы не опрокинуть лодку, и придвинулся к Говарду. Затем он достал принесённое им пальто, временное одеяло, и натянул его на них обоих, укутав их в знакомую ткань, которая не раз служила Джону в холодные дни. К его удивлению, один глаз спящего открылся, обнажив серую радужку. — …Ты хочешь отдохнуть? — пробормотал Говард. Джон кивнул. — Но я хочу отдохнуть с тобой. Лавкрафт сдвинулся так, чтобы Джон мог примоститься на его щупальце-подушке. Джон с благодарностью согласился, а когда лёг, понял, что грести в этой лодке некому. — О… может, мне стоит… — Нет. Мы будем двигаться к месту. Океан движется в ту сторону. Фермер широко улыбнулся. Возможно, он никогда не сможет выразить, как сильно он чувствовал Говарда, как глубоко это чувство проникло в него с момента их первой встречи. С тех пор как Говард появился в деревне, Джон почувствовал необходимость общаться с ним, чего никогда не делал ни с кем из горожан. Хотя он не стеснялся представиться, раньше его брат и сёстры говорили первыми, а Джон уточнял. Но не в случае Говарда. В то время как его младшие стеснялись и кричали, Джон чувствовал, что его тянет к нему. Может, дело было в его общей загадочности, или в его необычной внешности и манерах, а может, просто в том, что Говард отличался от всех остальных. Теперь он понял, что давно жаждал чего-то другого. И хотя Говард выполнял эту роль, это была не единственная причина, по которой Джон чувствовал к нему привязанность. Возможно, сначала это была просто влюблённость, но теперь, когда Говард отвечал взаимностью, это переросло в полноценную любовь. И, как в сказке, его увозили в страну, которая могла принадлежать только ему и спасшему его принцу. Решение было импульсивным, но что бы он чувствовал, если бы отказался? Наблюдать, как человек, о котором он мечтал долгие годы, бесследно исчезает в океане, не имея времени попрощаться? А потом остаться одному: никого в его доме, кто мог бы составить ему компанию, и церковь, воспользовавшись такой трагедией, пытается затащить его в свои ряды. В какой-то момент ему показалось, что он поверил в Бога и во всё то, о чем Натаниэль кричал с алтаря. Но если бы он действительно принимал это близко к сердцу, разве не переживал бы он сейчас гораздо больший кризис? Он и не думал. Все его тревоги улеглись, как только он узнал, что Говард рядом с ним. Страх перед океаном, беспокойство о том, куда они плывут, незнание того, что ждёт впереди… всё это не имело значения, когда Джон зарылся головой в щупальца Говарда и позволил другому прижаться к нему. Говард был самым близким к дому существом, которое когда-либо было. Затем он снова почувствовал лицо Говарда рядом со своим, их лбы почти соприкасались. В его глазах было что-то похожее на… тоску. Джон только улыбнулся, затем взял лицо Говарда в свои руки и приподнялся, чтобы подарить ему их второй совместный поцелуй. Ни один из них не знал, сколько длился этот поцелуй, только то, что он закончился сном. Океан нёс их все ближе к тому скрытому месту назначения.

***

На следующее утро Джон обнаружил Говарда стоящим перед каменным обелиском в воде, который оказался примерно в полтора раза выше Говарда. Руны, или что-то похожее на них, были начертаны по всей его поверхности, но самые глубокие были на стороне, обращенной к Говарду. Вместо плюща, вцепившегося в камень, как в древний замок, нижнюю часть реликвии покрывали ракушки. Но он казался более чистым от них, чем любой из доков в городе, несмотря на то, что выглядел гораздо старше. Джон поднялся на ноги. Говард обернулся. — Не хотел тебя будить. — О, всё в порядке, Говард! — Джон помахал ему рукой, затем потянулся. — Что это? Ворота, — сказал Говард. — Но мы будем много двигаться, когда они будут открыты. Джон почти забыл свою морскую болезнь и, спотыкаясь, подошёл ближе. — Это… не похоже на ворота. — Ты увидишь, сказал Говард. — Ты готов открыть их? — Тебе нужно, чтобы я это сделал? — Нет. Но держись за лодку. Прошла секунда, но Джон понял, что он имел в виду, и ухватился за один борт лодки до побеления костяшек пальцев. Как ни успокаивало присутствие Говарда, это всё равно немного беспокоило. Почему он должен был держаться? Осмотрев Джона в последний раз, Говард повернулся к каменной плите. От бедра он поднял руку и поднёс её к рунам, впервые произнося слова, которые, должно быть, и были источником этого странного акцента. Они звучали гораздо естественнее, чем его английский, и если бы Джон мог понять его — а может, и нет, — ему было бы приятно слышать его у своей постели каждый день и каждую ночь. Вокруг ладони Говарда пульсировало яркое зелёное свечение. Было непонятно, откуда оно исходит — из-под кожи Говарда или вокруг неё, поскольку оно просвечивало сквозь кожу. Затем он произнёс, «H' ahf' ah ch'nglui ng shuggnglui, c' mgah'ehye ph' l' wgah'nagl ot Dagon, h' ahf' gnaiihh gn'thornythh.» Руны ответили сиянием: фиолетовый свет струился из того места, где была прижата рука Говарда. Затем он распространился, охватывая все трещины всё дальше и дальше, пока весь камень не запылал. Говард бросился обратно к Джону и схватил его свободную руку, вцепившись в неё так, словно от этого зависело его собственное бессмертие. И так оно и было, поскольку в океане разверзлась огромная дыра, засосавшая всю воду и всё живое, что оказалось поблизости, а вслед за ней и их лодку. Джон крепко держался за лодку, а за Говарда ещё крепче, и истошно кричал, пока оба падали в то, что казалось бесконечной бездной. Темнота поглотила их там, где должна была быть вода, и хотя Говард был рядом и защищал его, Джон чувствовал ужас, падая, падая…