Белая полоса, уходящая в тень

Не слишком пьян, недостаточно трезв

      Одной из сторон Чуи, о которой Ацуши подозревал заранее, пусть и не решался делать предположения по этому поводу, была любовь к алкоголю. Причём это даже не было любовью напиваться, как можно было ошибочно подумать после пары инцидентов. Чуя ознакомил его со своей коллекцией старых вин, увлечённо рассказывая историю особо ценных бутылок, доставшихся ему по таким ценам, которые Ацуши даже в самых смелых снах не привиделись бы. Ацуши был впечатлён настолько, что едва по привычке не вытеснил чужой голос из разума, пока глаза бегали (скорее даже — разбегались) вдоль разноцветного стекла.       Чуя пообещал угостить его чем-то достойным на двадцатилетие и не собирался принимать никаких возражений, потому что у него была эта странная мания делиться частями себя с другими, если те были достаточно близки ему. Ацуши был ближе, чем большинство из круга общения Чуи, пусть крепость их отношений ещё не была проверена временем. И для Чуи предложение выпить вместе было чем-то сродни ритуала, поэтому Ацуши не стал возражать. Странно было строить планы на двадцатилетие, когда ему совсем недавно казалось, что восемнадцатилетие будет последним отмеченным им Днём Рождения, ассоциировавшимся с изгнанием из приюта. Однако Чуя закрыл собой много неприятных воспоминаний, втягивая Ацуши буквально во все свои интересы, чтобы тот получил множество нового опыта и мог оттолкнуться от чего-то в поисках того, что нравилось ему лично. Именно так Ацуши и открыл в себе любовь к долгим прогулкам по улицам без надобности и конкретной цели, чтобы пешком воссоздать карту, вбитую в его голову.       Бывало такое, что под ночь Ацуши звонил либо Хироцу, либо кто-то из других компаньонов Чуи, с которыми тот любил посидеть в баре, обсуждая работу или жалуясь на неё. Так как с каждым месяцем режим Ацуши сместился настолько, что не подлежал восстановлению, и парень научился засыпать и просыпаться в любое время суток, готовый к заданию, он всегда брал трубку, чтобы услышать о том, что его наставник пребывает почти в состоянии нестояния и явно не доберётся домой в целости-сохранности. Раньше его подкидывал всё тот же Хироцу или «Чёрные Ящерицы», однако Ацуши превратился в «ответственного за благосостояние старшего своего» (как красиво завернула когда-то Хигучи), стоило уровню доверия к нему повыситься до определённой степени.       Подобное было редкостью, ведь чаще Чуя добирался до дома самостоятельно и умудрялся в дороге протрезветь достаточно, чтобы его состояние выдавали разве что голос и румянец. В случае Ацуши был ещё и запах, который он улавливал через всю квартиру, со временем научившись угадывать, что пил Чуя. Он подозревал, что наставник каким-то образом использует свою способность для трюка с протрезвением, однако никогда не спрашивал напрямую из уважения.       И вот бывали моменты, когда Ацуши садился на мотоцикл Чуи, благодаря наставника за то, что тот предусмотрительно научил его водить, подкрепив свои намерения заявлением, что «мафиози, неспособный угнать машину в случае надобности, — не мафиози». Так Ацуши ехал до бара, где ему передавали наставника из рук в руки, прося прощения за доставленные проблемы, на что Ацуши отвечал с дружелюбной улыбкой. Чуя, при всём своём положении, всё ещё оставался человеком, и Ацуши с пониманием относился к тому, как он проводит свободное время. И подобные случаи были разовой акцией за месяц, поэтому у Ацуши банально не было поводов злиться. А то, как Чуя заваливался на него всем телом, чуть не засыпая в дороге, было даже забавным. Это было интересно, потому что образ строгого исполнителя смешивался с запахом сигаретного дыма, смесью одеколонов, пропитавшей одежду, и тихим бормотанием, когда Чуя переступал через порог квартиры. Грация, с которой он сбрасывал обувь, слегка пошатываясь, поражала воображение.       — Как прошёл вечер? — поинтересовался Ацуши, помогая наставнику снять блейзер и повесив на крючок его шляпу. С перчатками Чуя справился сам.       — Если бы босс не вспомнил этого придурка, всё было бы лучше, — недовольно пробубнил Чуя и направился на кухню, чтобы достать из холодильника бутылку воды. Ацуши предложил разогреть ему ужин, несмотря на позднее время, однако Чуя отказался.       — Вспомнил кого? — поинтересовался Ацуши невзначай. Порой Чуя позволял себе пропустить пару деталей, которые не сказал бы в трезвом виде, и такой шанс нельзя было упускать.       — Чёртового Дазая. Четыре года прошло, а босс всё ещё грезит о том, что этот моток бинтов вернётся. Он даже не берёт трубку, хотя не стал менять телефон, чёрт возьми, — пожаловался Чуя, гоняя воду по стакану так, будто это был алкоголь.       — Похоже, Вы не согласны с мнением босса, — осторожно заметил Ацуши, сев за стол, чтобы не давить на Чую своим присутствием.       — Да глаза мои этого Дазая не видели бы! Сначала из-за него моя жизнь переворачивается с ног на голову и строится туда, куда я вообще не планировал, а потом он берёт и сваливает в туман, не сказав и слова. Я не понимаю, почему босс так хочет его возвращения, будто на нём свет клином сошёлся.       — Пусть вы были партнёрами, не похоже, что ваши отношения были хорошими, — попробовал зайти немного дальше Ацуши.       Чуя фыркнул в стакан и сделал глоток. Опустив стакан, он выглядел почти трезвым, если бы его не выдавал запах и всё тот же румянец. Взгляд снова стал цепким, будто он понимал, что Ацуши копает информацию. И Чуя чувствовал себя достаточно великодушно, чтобы обмолвиться, звуча непривычно спокойно, будто за одну вспышку растерял весь запал:       — Сомневаюсь, что он способен был строить хоть какие-то отношения с людьми. Это было… сложно, как всегда бывает с Дазаем. Мне кажется, он не понимает сам себя, поэтому и сбежал, но это не делает его менее ублюдком за то, что он просто сжёг все мосты без оглядки. Три года я его задницу на поворотах заносил. — Последнее прозвучало злобно, однако не так, как обычно говорил Чуя. Ацуши не мог уловить эту странную эмоцию, чтобы дать ей имя.       — Если бы он объяснился, Вы хотели бы, чтобы он вернулся?       Чуя задумчиво уставился в пространство, будто пытался представить подобный сценарий, после чего пожал плечами.       — Я провёл без него больше времени, чем с ним. Не думаю, что это важно. Да и теперь у меня есть за кем присматривать, — договорив, он глянул на Ацуши, приподняв один уголок губ в подобии ухмылки. — Хотя сейчас скорее ты за мной присматриваешь. Прости, что из меня такая себе наставническая фигура.       Было в этом и зерно истины: в подобные моменты Ацуши с трудом видел в Чуе наставника, когда его острые углы сглаживались алкоголем, и даже слова будто бы растягивались янтарным ручейком. Он выглядел на свой возраст и в то же время в разы старше, потому что позволял себе ненадолго перестать притворяться всемогущим и нерушимым. Ацуши ценил и эту его сторону.       Допив второй стакан воды, Чуя убрал бутылку в холодильник.       — Пойду просплюсь. И ты не засиживайся. У тебя завтра стрельбище, верно? Будешь мазать не щадя, если концентрации ноль, — сказал он и по пути потрепал Ацуши по волосам. Тот проглотил вставшее поперёк горла смущение и повернулся, смотря на спину своего наставника.       — Чуя-сан, — позвал тихо, однако Чуя остановился и повернул голову, глянув на ученика через плечо с приподнятой в немом вопросе бровью. — Я знаю, что мне не стать достойной заменой…       — Тебе и не нужно, — прервал его Чуя. — Если бы мне нужен был второй Дазай, то мы с тобой не говорили бы сейчас. Не пытайся подражать другим, Ацуши. У тебя свой путь, который ты должен пройти вне зависимости от того, куда он приведёт.       И снова Чуя поразил Ацуши тем, что сказал именно то, что надо было, не оставив шанса возразить. И в то же время Чуя выглядел непривычно, будто что-то волоклось за ним тяжёлой цепью. Ацуши чувствовал, что должен помочь ему, но не знал, как это сделать. Поэтому он ответил:       — Я постараюсь, чтобы догнать Вас там, где Вы стоите сейчас.       Чуя хмыкнул и отвернулся, однако Ацуши увидел мелькнувшую на губах улыбку. Похоже, он немного учился этому непростому искусству подбора слов, которым так восхищался, читая книгу за книгой.       — Буду ждать. Спокойной ночи, — сказал Чуя и скрылся в гостиной.