Lost in memories.

Больница выросла из-за горизонта, сразу же атакуя быстро опустившейся температурой. Это место — могила. «Наша общая могила», — додумал Росен, в очередной раз напрягаясь от того, как все чувства возвращаются в его душу, пронзая её насквозь. Каждый раз здесь остаётся часть него, и за два месяца он уже оставил здесь всего себя. Уже потом, желая восполнить хотя бы самую малую часть потерянного, был найден другой выход из сложившейся ситуации. Какой? Стоит лишь вспомнить то, как его крутило около недели назад в своей когда-то детской комнате, и всё становится на свои места. Все мысли снова начинают крутиться вокруг выкинутых пакетиков. Росен всё ещё выглядит как труп, даже если никто это не говорит, он сам прекрасно это знает. Только его синяки под глазами можно было сравнить с бездонными ямами, что уж говорить про выпирающие кости, которые каким-то странным образом стали ещё одним напоминаем о Руфо. Росен сильно зажмурил глаза, а, открыв, старался игнорировать разноцветные пятна на снегу, пока те не рассеялись. — Если захочешь поехать домой, я уверена, остальные помогут собрать тебе вещи, — Росен неожиданно для себя напрягся настолько, что казалось, снег под ним начал проваливаться чуть сильнее. Мама была слишком счастливой, словно они и не к больнице вовсе подходили. Странно. Интересно. Домой? Росен слишком странно для себя промолчал. Уже и так понятно, что ему ничего не объяснят. В самом помещении ничего не поменялось, лишь Крис был непривычным на фоне противных зелёных стен. Если бы можно было, Росен бы сжёг всех, оставив лишь Руфо и, возможно, самого себя в живых. «Ебанный эгоист.» — и что? Мы все эгоисты, просто кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. — Сначала к Дэму поднимемся, — остановился Росен рядом с выходом на второй этаж лишь на считанные секунды, почти сразу же переводя свой взгляд на поднимающуюся ввысь лестницу, стараясь не показывать, как больно ему проходить мимо этой двери. — Не нужно, — на лице Криса слабая спокойная улыбка, которую Росен очень давно не видел. Последний раз он так улыбался в первой половине октября. — Эти комиксы совсем не для Дэмона. — Что..? — голос нескрываемо сильно дрогнул. Как по кусочкам в голове собирались мысли в один большой пазл, соединяющий сознание с 27 палатой. Осознание дало отключиться от физического тела и здравого смысла. Какие-то голоса с каждой секундой отдалялись всё дальше, оставляя от себя лишь эхо. «27» Только это число держалось перед глазами. Далеко не сразу Росен понял, что убежал, оставляя за спиной двух других близких людей. Только когда перед глазами за считанные секунды появились желанные, но ненавистные цифры, Рос смог немного осознать, что он делает. Но... Руфо сейчас наконец-то был ближе, чем когда-либо. Сейчас, когда он больше не лежит без чувств. Сейчас, когда у него открыты глаза. Сейчас, когда стоит лишь сделать шаг на встречу. Сейчас, когда можно увидеть его живым. Сейчас, когда ничего больше не имеет значение, кроме его тонкой кожи и костей в ладонях. Сейчас. — Я скучал, — Росен чувствовал лишь запах лекарств, утыкаясь в низ чужой рубашки. Руфо молчал, но это было очевидно. Люди не часто могут сразу заговорить после выхода из комы. Люди иногда перестают слышать, видеть, в случае с Руфо ходить. До ушей донёсся болезненный хриплый вздох. Из глаз его текли слёзы, Росен мог посчитать их, мог поднести пальцы к щекам и почувствовать нечто большее, чем просто ровное дыхание. Колени начинали болеть. Росен впервые был готов поклоняться человеку, был готов навсегда отказаться от имени Господа и перестать ценить жизнь, как что-то на самом деле важное. Он мог быть счастливым в данный момент, только чувствуя, как чужие пальцы нелепо растирают его мокрые дорожки от слёз на лице. Рос чувствовал так много и в то же время так мало, что казалось, он мог задохнуться. Хватало наблюдать за глазами, вовсе не скучающе смотрящими на его скулы. Хватало бледных губ, поднимавшихся и снова опускавшихся. «Не плачь», — читалось в действиях. «Не плачь», — читалось в глазах. —Росен, —голос матери казался чужим. — Тихо. Дыши. «Да», — в лёгкие впервые за долгое время поступил воздух, а не раздирающий лёгкие кислород или углекислый газ. — «Теперь в этом есть смысл.» Руфо снова попытался что-то сказать, но с уст сорвался лишь один тихий осипший стон, пробуждающий лучше любого будильника. Да, они оба ревели. Ревели, как маленькие дети. Руфо также старался спокойно дышать, чтобы не задохнуться в собственных слезах и мыслях, которые лезли через его глаза. Росен уже сидел на кровати. Вскочив с холодного больничного пола, он спрятал глупые детские слёзы в больничной чужой одежде, пропахшей противным запахом лекарств, смерти и холода. Ещё долго времени пройдёт, прежде чем Ру сможет смыть с себя этот запах. Росен любит его любого. Любит даже эту больную радость. Желание просто быть рядом было слишком сильным. Даже люди вокруг больше не имели значения, не имел значения даже Дэм, который видел, как Росен упал на колени перед кроватью, забежав в комнату как ошпаренный. Не имели значения врачи, которые когда-то ещё говорили о том, что, возможно, у Руфо могут быть на самом деле пробелы в памяти из-за долгого пребывания в коме. Сейчас слух был скорее неприятным добавлением. Хотелось слышать только сбивчивое дыхание, хотелось слышать, как капают слёзы на одеяло, хотелось, чтобы кроме их двоих в палате больше никого не было. Хотелось знать, что он должен сделать, чтобы Руфо остался рядом ещё хотя бы на секунду, чтобы он больше не пытался оставить его. Росен готов сделать всё. В данный момент готов даже убить человека, если Ру попросит. Только не оставляй. Только не уходи. «Пожалуйста», — Росен словно сам понимал чужой язык, состоящий из прикосновений, взглядов и движения губ без звуков. Это было чересчур. — «Больше так не делай.» «Обещаю», — ответили в ответ, проезжаясь носом по грязной пропахшей потом, блевотиной, алкоголем и сигаретами футболке и неуклюже обнимая в ответ, словно хозяин своего тела сам не понимает до конца, как его контролировать. — «Только тоже обещай остаться.» Росен обещает, внимая каждому несказанному слову.

***

Голос Дэма достигал его ушей, но словно не мог достать до его сознания. Мир расплывался по частям. Хотя его собеседник, если одностороннее бормотание можно назвать разговором, не говорил на достаточной тональности, чтобы голова не раскалывалась или не приходилось переспрашивать. Просто информация не оставалась в голове дольше чем на пару секунд, прежде чем там совсем ничего не осталось. Некоторые обрывки оставались в памяти чуть дольше: Росен с комиксами, восстановление в университете, последняя неделя, что-то об алкоголе и наркотиках. Что-то ещё было, но Ру словно подсознательно отфильтровывал информацию на нужную и ненужную. Только «нужная» информация видимо не была нормально защищена от того, чтобы тоже медленно отслаиваться по слоям, оставляя лишь ядро, в котором в двух словах была определена тематика. Но что произошло, так и не становилось понятно, а как бы Руфо не пытался сосредоточиться на поступающей информации, она ускользала сквозь пальцы. Из своих полупустых мыслей Ру вытащил он. Человек, ставший его маяком в бесконечной пустоте последние два месяца. Росен выглядел не так, как казалось Ру он должен выглядеть. На самом деле в памяти были пробелы. Он помнит многие события, он помнит родителей, помнит их голоса, но не помнит внешности. И Росена он тоже не помнит, но чувство неправильности всё равно не покидало с первого взгляда. Совсем скоро Росен громко проехался коленями по полу, но остановился ровно рядом с его кроватью. «Он всё ещё старается держать руки при себе.» — заметил Руфо, уже чувствуя комок в горле и слёзы, быстро подступившие к глазам. В голове, как на диктофоне, прокручивались знакомые, когда-то уже звучавшие в этой палате, фразы. «Я скучал.» — было лишь ещё одним ударом под ребра, которым раньше Росен уже одаривал его на протяжении последних месяцев. Руфо сначала запустил руки в тонкие ломкие волосы, затем как-то слишком быстро и, скорее всего, больно поднял чужое лицо так, чтобы видеть такие знакомые и одновременно такие чужие черты лица. На щеках были мокрые капли, которые выглядели на скулах так нелепо, что хотелось чтобы не было либо одного, либо другого. И ему самому не было понятно, что он пытался сделать. Руфо не знал, что должен делать. Просто хотелось, чтобы Рос стал ещё чуть ближе, чтобы стать с ним одним целым. Хотелось большего, хотелось стать маленьким и оказаться в его руках, как в коконе. Стоит только Росену обнять его, и Ру снова будет чувствовать себя в безопасности. Хотелось многое сказать, но пропавший голос ставил между ними стену. Но Росен говорил понятнее любого человека в этой комнате, говорил не сменой тональностей. «Прости.» — почти сорвалось с губ, но единственное, что было услышано, это лишь хриплый выдох, который заставил Руфо немного нахмуриться, что не укрылось от огненных, сжигающих до тла глаз. И вот Ру уже чувствовал, что горит в чужих объятьях, слыша чужое дыхание, чувствуя, как чужие руки начинали говорить, отвечать, поглаживая спину и обрывисто дыша, Росен говорил нечто большее, чем произошедшие за два месяца события. «Останься.» — говорили прикосновения. — «Тогда прощу.» — отвечали слёзы и дыхание. — «Только больше так не делай.» — просили глаза и губы. Ру обещал в ответ. Обещал и молил своего человека, чтобы тот остался и не оставлял его, пока тот будет выбираться с этого дна. Руфо не обращал внимания ни на грязную футболку, ни на сальные волосы, ни на острые кости, выпирающие слишком сильно, не смотря на кожу, которая тоже казалось тонкой. «Я люблю тебя.» — повторялось в мыслях, мешая их разговору, но старалось отобразиться в линиях на спине и в руке, отмеряющей пульс на шее, чтобы не потерять живого человека. — «Не уйду, обещаю.» «Обещаю, если ты сделаешь то же самое.» А Росен обещал. Ру уже убедился, что тот умеет сдерживать обещания, когда несколько лет назад пообещал, что никто больше из его дружков в школе его больше не тронет. Руфо знал, что Рос сдержит. Ру знает, что он любит. «Я люблю тебя.» — говорил Росен, целуя его плечи, спрашивая разрешения и не чувствуя сопротивления.