Mémento mori

Орфей прислонился к стене, чтобы немного передохнуть. Они шли по этому коридору не больше минут двадцати, однако после всего, что произошло в петле, казалось, что они пробыли там несколько лет к ряду. Замыкающий шествие Эмиль тоже остановился и обернулся, чтобы проверить, не преследуют ли их, но никого не было. Только тонувший в полутьме коридор. Ада и Эмма, шедшие между ними устало присели на корточки. Садовница уже отошла от эмоциональной вспышки, которая у нее случилась после того, как захлопнулись ворота и они потеряли Луку, и теперь она просто молчала, стараясь не плакать. — Как ты себя чувствуешь, дорогая? — тихо спросила у нее Ада, ласково поглаживая по спине. Психолог не отходила от нее всю дорогу, держала ее за руку и успокаивала, отчего ей было хоть немного легче. Вот и сейчас Эмма нашла в себе силы слабо кивнуть в ответ и выдавить улыбку. — М-мне нем-много лучше… — Это хорошо, милая, — Ада посмотрела на парней. — А вы как? Эмиль, все хорошо? — Я в порядке, — пациент улыбнулся. — За меня не переживай. — Орфей? Романист вздрогнул и повернулся к ребятам. Наверное надо было тоже сказать, что все хорошо, что он в норме, и идти дальше, вот только на душе было противно. Они не спаслись все вместе. — Как думаете… Что будет с Лукой? Эмма прикусила губу. Перед глазами все еще висела эта жуткая картина, как «заключенного» отбрасывает к стене и он не может самостоятельно встать и уйти прочь от Охотницы. И ее безумный и полный счастья взгляд в момент, когда она сажала его в кресло. Словно весь план изначально состоял только в его поимке, а Игру устроили как бы между прочим. — Сложно сказать, — после некоторого молчания ответил Эмиль. — Возможно его перенесет в другую петлю. — В другую? — Эмма сглотнула. — То есть помимо этого странного места есть еще несколько? — Точно не скажу сколько, но как минимум три точно есть. — Ада выпрямилась. — Это Поместье… Они сделали из него не просто странный особняк с загадками. — Тебе что-то известно? — поинтересовался Орфей у нее. — Только то, что удавалось услышать из рассказов других Охотников и выживших, с которыми нам иногда удавалось играть. Но это крупицы… Сейчас любая информация будет полезна, — резонно заметила Эмма. — Нет, серьезно. Я три месяца жила в этом особняке и думала, что самая большая его проблема — это незаконченный ремонт, сорняки и сквозняки. А на самом деле тут как… как… — Как в норе белого кролика. Все трое посмотрели на Орфея, а тот неловко почесал затылок. — Извините… Просто единственная аналогия, которая мне на ум приходит. — Знаешь, возможно, ты озвучил самое близкое сравнение, — задумчиво сказал Эмиль. — Другие говорили о том, что кроме самого дома были в разных местах. То странный спящий город, словно сотканный из чьих-то воспоминаний, то заснеженные руины какого-то странного оружейного завода. но все начиналось всегда по одному сценарию, как и у нас. Просто появлялась странная дверь, отмеченная цифрой. Стоит ее закрыть — и тебя утягивает в коридор без дверей и света, пока ты чудом не натыкаешься на хоть какой-нибудь выход. Там тебя ожидает Игра, и два ее возможных исхода: победа или проигрыш. И уже от этого зависит то, что с тобой произойдет — либо ты остаешься в этом пространстве, либо переходишь дальше. — Но куда дальше? — спросила Эмма. — Если бы мы знали, дорогая, — вздохнула Ада. — Мы разговаривали с несколькими ребятами в процессе Игр, но они мало что могли сказать. В последний раз мы общались с парнем, по имени Эдгар. Ему удалось победить в тот раз в Игре. Он говорил, что их завела в водоворот событий дверь на которой была цифра пять. — Пять… — Орфей задумался, припоминая недавние приключения в особняке. — У нас была девятка. — Уже девять?! — охнул Эмиль. — Сколько же в этом доме параллельных реальностей? Все переглянулись и поняли. что даже сами не могу ответить на этот вопрос. Много. Вот единственный ответ, и все пришли к этому выводу единогласно. — Так если бы только это, — добавил пациент. — Ада, вспомни! Мы слышали, как Охотники говорили про какую-то Изнанку. — Да, точно! — психолог кивнула. — Значит есть помимо этого еще и особое место для них. — Столько загадок, и ни одного ответа, — вздохнула Эмма. — Я очень устала. Я сейчас просто хочу найти место, где мы сможем отдохнуть… Посидеть, выпить чаю. Поспать немного. В ногах нет правды, а мы уже достаточно оббегали за сегодня. Фраза садовницы заставила ребят задуматься над ситуацией. Действительно, сколько им еще здесь ходить? И как искать дверь? Впереди не было ничего, только бесконечная дорога в никуда, с редкими вкраплениями свечей, смутно освещающими дорогу. Даже картин не было, как в прошлый раз. Припоминая их прошлый поход по коридору и короткие остановки до побега от странной куклы с киркой, Орфей вспомнил, как Лука просвистел в пустоту, после чего сразу же появилась дверь, что увела их в больницу. А что если?.. Больше чувствуя себя полным идиотом, чем человеком, который проверяет неплохую идею, Орфей неумело просвистел во тьму. Как и в прошлый раз звук получился громче, чем на то рассчитывалось, однако никаких заметных изменений в коридоре не появилось. Уже разочаровавшись, романист собирался снова начать исследовать коридор, но внезапно совсем рядом с ними послышался еще один переливчатый свист. Не успели ребята удивиться, как рядом с ними закружилась небольшая птичка. Описав полукруг, она без страха села на плечо пациента, заинтересованно обводя взглядом присутствующих в коридоре. — Соловей? — Эмиль удивленно моргнул и даже легонько поднял руку, чтобы погладить птицу. Та не только не отстранилась, но и позволила ему мягко коснуться темных перьев. — Что он тут делает? «Странный какой-то Соловей» — рассеяно подумал Орфей. И правда, перья темные, больше даже черные, грязно-желтое брюшко, а на голове четко вырисовывался хохолок, напоминающий маску. А глаза-бусинки такие внимательные-внимательные… Птица по очереди обвела взглядом каждого из них, после чего снова тихо просвистела и вспорхнула, перелетев на стоящий в коридоре небольшой подсвечник и трижды ударила клювом по стене. Спустя пару минут на этом месте появился бледный силуэт призрачной двери с темно-зеленой ручкой. На ней не было никаких цифр, однако присутствовал знак девятиглавой гидры, который ребята видели на карточках и в дневниках. — Что происходит? — Эмма даже на ноги от удивления поднялась. — Нам кто-то пытается помочь? — Хотелось бы, чтобы это было так, — Ада переглянулась с Эмилем. — Рискнем пройти в дверь? Не можем же мы тут вечно оставаться. Орфей согласно кивнул и пропустил вперед ребят, но Эмиль покачал головой с улыбкой. — После тебя, друг. Смотри, как на тебя наш маленький проводник смотрит. Птица и впрямь смотрела на романиста. Она быстро перепорхнула к нему на плечо и застыла, ожидая, когда он пройдет вперед. Все еще чувствуя некий подвох, Орфей подошел к двери и медленно повернул ручку, открывая призрачную дверь. Повеяло теплым воздухом. Вместо обрушенных стен и бесконечного коридора за дверью виднелась просторная комната. По интерьеру это даже слегка напоминало детскую: вот в углу стоит ящик с игрушками, столик с четырьмя креслами, на котором стоял старый бронзовый чайник, в другом углу расположилась большая клетка для птиц. Пустая. Даже кровать была, большая с малиновым пологом, сейчас аккуратно сдвинутым в сторону. В одном из кресел у столика удобно расположилась высокая женщина в старинном черном платье, словно сошедшая с картин семнадцатого века. Рукава этого странного платья смутно напоминали крылья таинственной птички, лицо было закрыто старинной маской, и даже цвет глаз было сложно различить. Однако в отличие от всех прежде встреченных незнакомцев, она добродушно улыбалась. — Добро пожаловать в Зал Иллюзий, друзья. За Орфеем в комнату зашли и остальные. Пара минут ушла на то, чтобы осмотреть новое пространство, и почти все заметно расслабились. Только романист продолжал оставаться начеку, помня, что не надо верить каждому, кого встретишь в таинственном Поместье. — Кто вы? — спросил он у женщины. — Можете звать меня Мадам Соловей, — она чуть поклонилась им. — Я услышала свист в коридорах Безвременья. — Это вы про то, что Орфей сделал? — уточнил Эмиль с улыбкой глядя на друга. — Да. Вы ведь видели ранее мой портрет? — она улыбнулась. — Там была подпись под картиной: «Свистни, и она укажет путь». Эмма и Орфей переглянулись и вспомнили, как обследовали первый коридор, и как Лука задержался у одной из картин. А потом подобным образом, что и романист, нашел дверь. С горечью садовница подумала, что уже дважды «заключенный» выручил их. Первый раз был во время Игры, когда он рассказал им правила и помог понять, что делать. — Нам требуется укрытие… мадам, — Ада вышла вперед. — Мы только что покинули петлю. — У вас было тяжкое испытание, я чувствую, — кивнула Соловей и встала. Платье странным образом напоминало птичью клетку в углу комнаты, а сквозь сетчатую юбку угадывались силуэты поджарых лап, совсем как у птички, что их привела. — В этой обители вас никто не тронет. Даже если Охотники придут сюда. — Вы знаете?.. — спросил Орфей. — Конечно знаю, дорогой Орфей. Я знаю обо всем, что происходит в Поместье. — Что-то не помню, чтобы я называл свое имя, — нахмурился романист. Она улыбнулась своей таинственной улыбкой. — Я чувствую, что ты неотрывно связан с историей этого Поместья. Стены помнят тебя. А я помню все, что было в этом доме. — Вы кто-то вроде хранителя Поместья? — спросил Эмиль. — Если вам будет проще, то можете считать так. А теперь хватит вопросов, — она подошла к садовнице и ласково коснулась рукой ее головы, погладив по соломенной шляпке. — Вам нужно отдохнуть, разве нет? Посидеть немного, выпить чаю. В ногах правды нет. Садовница весело рассмеялась, когда услышала эти слова. Да и чего уж скрывать, остальные тоже не смогли сдержать улыбки.

***

Лука не помнил, чтобы у него так сильно болела голова, как в этот раз. Почти всю ночь он пролежал без сознания, и только когда снаружи начался слабый шум стал приходить в себя. Даже легкий звон цепей или свист ветра в щелях больно били по вискам, отчего он тихо скулил, сжимая руками волосы. Холодная поверхность вообще никак не помогала успокоить боль, а только подливала масла в огонь, хотелось сделать хоть что-то, чтобы это все прекратилось. Но сил тоже не было. Даже на то, чтобы подняться с неудобной кровати и походить. Даже в этом полузабытье парня мучали кошмары и голоса в голове, снова и снова повторяясь в памяти как старая кинопленка. Вот он становится учеником ученого, и думает о блестящей карьере. Как его звали? Имя ускользает из памяти, как вода сквозь пальцы, да и как тут сосредоточиться? Они вместе работают над ТЕМ САМЫМ проектом. Великое изобретение, не дающее ему покоя даже сейчас, хотя он почти ничего не помнит… Тот странный вечер, когда электрический ток пронзил их обоих, после чего учитель умер, а он едва не оказался на виселице… Тюрьма… И бесконечная череда звона цепей и мучений, что не отпускают до сих пор. Совсем как головная боль. — Он со вчерашнего вечера такой… Голоса в голове усиливаются, хочется с силой разбить голову об камень, только бы боль кончилась. Лука даже не чувствует впивающееся в шею кольцо от кандалов, по сравнению с ЭТОЙ болью та никчемна. Галлюцинации становились отчетливее, голоса громче, а по телу волнами шли мурашки. Появилось неприятное ощущение чужих рук, будто кто-то пытается его усадить. — Нет… Не трогайте меня! — Тише, не дергайся! «Заключенный» настолько слаб, что даже рукой отпихнуть не мог собственную галлюцинацию. Или это реальность? Собрав с трудом остатки сил, Лука открывает глаза и тут же зажмуривается, потому что даже легкое освещение неприятно ударило по зрачкам, а виски снова запульсировали. Однако он успел заметить два размытых силуэта. А значит все-таки это не галлюцинации. — Подними рукав… вот так… В руку на сгибе локтя впивается игла. Он даже закричать не в силах и только тихо выдыхает сквозь зубы. Уставший от боли, он уже просто надеется, что этот укол будет последним. Последним в его жизни. --- Возвращение в сознание было противным, но как ни странно — спокойным. Уже поднимая голову с жесткой кровати, Лука понял, что мигрень отступила, и теперь только лёгкая головная боль напоминала о себе. И то, была не такой явной и противной. Немного размяв затекшую шею и скривившись от стягивающей боли под старыми бинтами, он осмотрелся. Каменный мешок с закрытой зарешетчатой дверью не обрадовал его. Еще одна тюрьма. А на ногах и вовсе кандалы, значит сбежать будет непросто. — Тебе лучше? «Заключенный» вздрогнул и резко повернул голову. Он не был тут один. Из-за полумрака камеры он не сразу обнаружил сидящего на маленькой табуретке парня. Да и в принципе, если бы он не заговорил, Лука бы его не заметил. Одетый в серый костюм с пепельными волосами и дымчатыми глазами, полностью бесцветный и незаметный, он был как призрак. Только цепи на его руках давали понятие о том, что он тоже пленник или узник. — Что ты имеешь в виду? — спросил Лука, садясь на кровати. — У тебя был приступ. Ну если так можно выразиться, — речь парня была слегка приглушена из-за маски на лице. — Нам пришлось вколоть тебе морфин, чтобы облегчить боль. — А-а-а… Так вот что это было… — изобретатель вспомнил, как в руку вонзилась игла и как через минут пять после этого он повторно отключился. Видимо на этот раз до утра. — Да, мне лучше. Спасибо. — Не за что, — просто ответил парень. — Это был единственный способ хоть как-то тебе помочь. Нам повезло, что еще есть небольшой запас. Что произошло такого, что у тебя такой сильный приступ головной боли начался? — Ну-у-у… — Лука смутился, — меня в принципе мигрень мучает. А это… Он попытался вспомнить события недавнего времени. Как назло, воспоминания снова улетучивались с невообразимой скоростью, однако он смог вырвать из памяти отрывки. Больница. Игра. Двое человек, вместе с ним втянутые в нее. Как же их звали… Девушку-садовницу он запомнил — Эмма. А вот парень… Писатель кажется. Но имя как назло потерялось в тумане. Вот они заводят вместе одну из машинок, после чего разделяются. Его преследует странная женщина в инвалидной коляске. Он бежит к воротам. Огромная каменная статуя, отталкивающая его от дверей… — Меня оттолкнули к стене во время Игры… Я ударился головой. А потом посадили на стул… — Достаточно. Парень медленно встал и подошел к «заключенному». Руки в белых перчатках осторожно коснулись головы, осматривая на предмет травм, но ничего такого не обнаружили. — Тебе повезло, что ты голову не разбил, — тихо сказал он. — Да уж, повезло… Кстати, а ты кто? Я тебя не помню. — Мы не виделись раньше, поэтому не помнишь, — философски заметил собеседник. От перчаток шел тонкий аромат масел и чего-то странного, смутно напоминающего свечной воск. — Меня зовут Карл. И я здесь такой же пленник, как и ты, и многие другие. — Я Лука, — он чуть улыбнулся, отчего выдающийся клык стал заметнее. Осмотрев не только его голову, но и заодно тело на предмет травм, Карл удовлетворенно кивнул. — Крепись. Охотники тебя долго искали. Есть возможность, что больше в Игры они тебя не выпустят. Как и меня. — Что? — он даже опешил от такого заявления. — Но почему? Что я такого сделал? Ответить на его вопрос парень не успел, потому что к двери подошли. Небольшой луч света, бьющий в камеру заметно померк, а на фоне вырос силуэт, который Карл рад был бы не видеть больше никогда. — Mon cher, as-tu fini? Лука недоуменно уставился на странного человека, который выглядел как сошедший с картин кавалер. Он был красив, даже слишком красив для подобного места. Белокурые локоны, голубые как бриз глаза, расшитый золотом синий жакет, туфли на небольшом каблуке. Прямо таки аристократ благородных кровей. Да еще и этот странный язык… Французский, услужливо подсказала память. Он крутил в руках маленькую черно-белую фотографию и чуть улыбался уголками рта. Карл вздрогнул, услышав его голос и даже слегка поник, однако покорно подошел к двери. — Да, Джозеф. — Прекрасно. Идем, тебе надо закончить твою работу. Он выпустил его из камеры и обнял за плечи, уводя прочь. Лука готов был поклясться, что в голосе Карла была тоска и горечь, словно он предпочитал остаться вместе с ним в каменном мешке, а не уходить из него наружу.