Mémento mori

В то время, пока Лука был без сознания, в Поместье на той стороне происходили свои события…

Джек уже удалился из подземелья, оставив узников в тишине, которая изредка прерывалась слабым звоном, когда кто-то ходил. Провожал его взглядом только наемник, которому явно не спалось в столь удручающей обстановке. Грустно было даже не от того, что они ничего с этим всем поделать не могут, и приходится ждать. А то, что выхода из ситуации просто невозможно было придумать. На Игры почти никого из тех, кто здесь присутствовал не отправляли, и зачем они были нужны Охотникам — это большая загадка. Однако перманентно у каждого из пленников случался эмоциональный всплеск, после которого они впадали в апатичное состояние. Словно эта реальность вытягивала из всех энергию и мотивацию. Ну… или почти всех. Натренированный слух сразу вырвал из тишины тихую поступь. Человек, который шел мимо подземелья, старался совсем не шуметь, а значит, это явно не Охотники. Вот уж точно кто никогда не прятался. А вот что насчет других, которым посчастливилось избежать каменного мешка с решеткой?.. Прильнув поближе к решетчатой двери, наемник пристально всмотрелся в полумрак. И чуть усмехнулся, увидев, как вдоль стены в более нижний уровень спускается один из таких счастливчиков. Никогда бы Субедар не подумал, что этот парень так сильно будет рисковать собственной шкурой. Однако глаза не обманешь. — Ты опять? Парень вздрогнул и обернулся. Наемник был уверен, что он удивлен, это не могла скрыть даже маска на лице Бальзамировщика. Все-таки хорошо иногда иметь такой костюм, как у него, да и в принципе, парень был настолько бесцветен сам по себе, что мог спокойно пройти мимо охраны незамеченным. — Я думал, ты спишь, — вполголоса поддержал разговор Карл, не приближаясь к решеткам. Тут можно было говорить даже шепотом при желании, все равно было бы слышно. — Как видишь нет, — тяжелый вздох. — Джек принес еще одного. Сердце отсчитало пару ударов. — Кто? Это не… Имя застряло в глотке. Эзоп боялся, что когда-нибудь увидит здесь тех, кому с таким трудом помог сбежать. Их бы уже ничто не спасло от возмездия. — Нет, не заговорщики, — наемник покачал головой. — Я этого парня раньше тут не видел. Но мне не понравилось, что Джек выглядел очень довольным. — Понаблюдаешь за всеми? — Как обычно, ты же меня знаешь. — Да, Наиб. Будь добр. Эзоп доверял ему. Доверял как никому другому, хотя остальные узники предпочитали держаться от наемника подальше. Быстро закончив разговор, Бальзамировщик продолжил свой тайный спуск, стараясь издавать как можно меньше шума. Ему не нужно было, чтобы его заметили…

***

Когда одиночество и бездействие давили на психику, Илай начинал ходить по подземелью. Он обследовал уже каждый закоулок этой комнаты и даже с закрытыми глазами знал, где и что находится. Он обходил высокие колонны, медленно прощупывая руками их мозаичную структуру. Всего в помещении их было девять. У тех, что дальше от двери, пристроилась его кровать (вы же не думали, что он на полу спит?), с западной стороны притаилось кресло, в котором часто сидел Хастур, когда приходил к нему. Напротив кресла стол из прочной древесины. Когда Брук была рядом, она часто царапала его… Он любил прощупывать пальцами царапины, чтобы напоминать себе, что он не один. Тут даже книжный шкаф был, но смысл его присутствия Илай так и не разгадал. Просто есть… Он обходил колонны, пока не дошел до той, где мозаики не было. Ага, значит тут… Уверенно свернув левее, он нашел дверь, единственный выход из этого места, ключ от которого был только у короля в желтом. Он никого и никогда не пускал к нему. Особенно после того, как заговорщики выкрали гроб от Охотников и спрятали… где-то. Где-то в бесконечных петлях и мирах, в которых обитатели Изнанки сами уже слегка запутались. Тем лучше. Осторожно опускаясь на землю у дверей, Илай садится спиной к ним и прижимается затылком. Единственный источник звука по ту сторону предоставлялся как это не смешно, благодаря щели под дверью. Оттуда же и шел легкий ветерок. Тоска защемила сердце, он скучал по вольному воздуху. Нет, тут не было все так уж и плохо, как в отсыревшей тюрьме, но все же… Это не сравнить. Пока все, что он может себе позволить — это слегка просунуть руку в эту щель. Но в этом, наверное, нет смысла… — Илай? Ты тут? Голос по ту сторону двери заставляет дремлющий разум ожить. Он не ожидал, что в такое время здесь кто-то будет. Особенно… — Эзоп? — Да. Привет… Он слышит, как человек по ту сторону также садится на плиточный пол. Бальзамировщик, кажется так его называли. Однако Илай всегда звал его только по имени, и тот не запрещал ему. Он никогда не видел этого человека, и не потому что был слеп. Его так тщательно скрывали от всех остальных, что тот факт, что они знают друг о друге был просто сумасшедшим. Наверное, они бы и не узнали никогда, если бы Карл однажды не заблудился в Поместье, и не нашел эту запертую на замок дверь. — Не стоило тебе приходить, — вздохнул Пророк. — А если они заметят? — Даже если заметят, я не мог не прийти. Не хочу, чтобы ты был один. Как же было приятно слышать эти слова. С тех пор они иногда вот так разговаривали, когда Эзопу удавалось скрыться от своего надзирателя в лице Джозефа. Просто сидели за закрытыми дверями и общались. Обо всем что в голову придет, и это помогало обоим не сойти с ума. От Бальзамировщика всегда шел приятный аромат масел, напоминающих полевые цветы и тонкий запах ладана. Странное сочетание, но ему нравилось. — Как ты? — Эзоп говорит тихо, но Илай его прекрасно слышит. — У тебя почему-то сильно дрожит голос. — Я… в порядке, — как же хорошо, что он не видит, как у него трясутся руки. — Просто устал. — Ты не умеешь врать. Его голос всегда был странно спокойным при разговоре, он оставался таким, даже если ему хотелось кричать. Возможно, он не позволял себе делать это… — Хастур опять приходил? Илай грустно улыбается. Он действительно не умеет врать. И не хочет обманывать его. — Да. Приходил. — Он тебя не трогал? — Нет! — голос даже чуть сорвался, однако Пророк быстро успокоился. — Я могу тебя в этом уверить. — Хорошо, хорошо… Я верю. Его руки неожиданно касаются чужие пальцы. Такие тонкие, словно из фарфора… У Эзопа были холодные руки, и это чувствовалось даже сквозь перчатки, которые Бальзамировщик носил не снимая. Однако Илаю нравилась эта странность. Мягко и осторожно они переплетают пальцы сквозь эту щель в двери, даже такое прикосновение вызывало больше радости, чем просто беседа за закрытой дверью. — Как же я хочу тебя хоть раз увидеть… — тихо сказал Эзоп. — Зачем? — Илай улыбнулся. — Я не отличаюсь выдающейся внешностью. — Чтобы вытащить тебя оттуда. Ты не заслуживаешь такого. Сидеть абсолютно одному в этом каменном мешке. — Я думаю именно поэтому Охотники держат меня тут… — Это несправедливо! Тихий возглас легким эхом отразился от стен, но Карл не пожалел об этом. Иногда действительно хотелось кричать от всего этого театра абсурда, в котором они оказались. — В мире много несправедливости, Эзоп, — философски заметил Пророк, — мы же оказались здесь, почему-то… Какое-то время они просто молчали. Сидели и ничего не говорили, держа друг друга за руки. Илай хотел сохранить этот миг как можно четче в памяти, чтобы думать об этом и не страдать, когда в очередной раз будет одиноко. Он не один. — Я буду верить в светлое будущее. Бальзамировщик сказал это так тихо, что Пророк еле услышал эту фразу. — Это какое, если не секрет? — В то, где мы на свободе. Где я смогу наконец увидеть твое лицо. Фраза больно кольнула в сердце. Илай вздрогнул и попытался убрать руку, но цепкие пальцы Эзопа не отпустили его ладонь. — Это… слишком туманное будущее… — тихо ответил он. — Ты видишь такой исход? — Пожалуйста, не надо… — взмолился Илай, и его голос дрогнул. — Я не хочу тебя убеждать в том, в чем сомневаюсь… — Нет, Илай, прошу… Скажи мне… — его голос стал внезапно не таким спокойным, в нем чувствовалось скрытое волнение. — Этот исход возможен? Кларк не предсказывал ничего с тех пор, как на его глазах умер один из тех несчастных, с которым он попал в дом. В точности так, как он ему сообщил. Воспоминание об этом до сих пор болью отзывалось в разуме. Он не мог игнорировать видения, посылаемые ему. Хастур отлично это понял в свое время. Но вот светлый исход… счастливое будущее? — Это будущее настолько туманно, что почти нет, — признается он. — Однако шанс есть. — Значит я буду верить в него, — Эзоп расслабляется, и даже закрытая дверь не может скрыть этого. По голосу слышно. — Верить и ждать, что мы вырвемся. И там на воле, ты и Брук будете в безопасности. — Моя невеста меня, наверное, уже похоронила… — Не отчаивайся. Даже если никого не будет в этот момент рядом, я постараюсь. — Это слишком маловероятный исход… — Но он возможен! Такое ощущение, что он пытается убедить в этом больше себя, чем его, однако Илай улыбается. Улыбается и чувствует, как повязка на глазах мокнет от слез, которые трудно сдерживать. Больно давать надежду. Больно заставлять верить в лучшее. Но еще больнее было бы обмануть его. Единственного человека в этой изнаночной реальности, который готов пойти на риск, чтобы прямо сейчас сидеть тут с ним, держать его за руку и успокаивать. И не давать сойти с ума от одиночества… — Спасибо… Эзоп. Он благодарит его со всей искренностью, и Бальзамировщик это чувствует. От этого его вера в собственные слова становится еще тверже, а цель четче. Он не уходил из подземелья до тех пор, пока часы в Поместье не пробили шесть утра. Попрощавшись с собеседником, он так же тихо начал подниматься обратно, мысленно надеясь, что никто не заметил его ухода.

***

Возвращаемся в настоящее время…

Поднимаясь наверх с Джозефом из тюрьмы, Эзоп думал о том что сейчас ему становится тяжелее сдерживать эмоции. Он тоже уставал. Изнанка неприятно отражалась на попавших сюда живых, и только те, кому нечего было терять, как Джек, или мертвые могли чувствовать себя здесь спокойно. Да, здесь тоже мир, и возможно более красивый и очаровательный, но не для него. И ни для кого из них. Бальзамировщик неожиданно врезался в спину француза. Вот же, настолько задумался, что уже не видит, куда идет. Джозеф застыл в холле, напротив выставленного в раме большого портрета. Его портрета, или точнее его фотографии. Карл знал, что именно благодаря ей Граф Дезольнье вообще существует сейчас, и именно изображение на фото показывает его настоящее обличие. Вот только сейчас на черно-белом фото внезапно произошли изменения. А взглянув на Джозефа, Карл вздрогнул, увидев что его золотые локоны потеряли цвет и стали серыми и бесцветными. — Джозеф! Твои волосы… — Хм? — он чуть повернул голову. — О, ты заметил. Уже второй день, как такие. — Второй? — подозревая неладное, Карл приподнял бровь. — Разве? Голубые глаза Графа чуть сузились. Он подтолкнул Бальзамировщика к стене и навис над ним сверху. Все еще не понимая, что происходит, Карл прижался к стене, с опаской наблюдая за действиями Фотографа. — Mon amour, ты так был сосредоточен на чем-то все эти два дня… Вот, даже упустил, что я немного в депрессии. Не хочешь поделиться, что тебя так отвлекло? — Не понимаю о чем ты, — сухо отрезал Карл, отвернувшись. Этот разговор начинал ему надоедать. — Где ты был позапрошлой ночью? — Там же, где и всегда. В мастерской. Ты же сам велел мне закончить куклу. — Tu mens! Возглас Дезольнье был подобен выстрелу — слишком ударило по ушам и заставило вздрогнуть. Он цепко поймал Эзопа за подбородок и повернул его голову к себе, глядя прямо парню в глаза. — Повторяю вопрос… — в голосе послышались опасные нотки. — Где ты был? — Повторяю ответ, — глаз начал слезиться от пронзительной голубизны его взора, но Карл заставлял себя быть твердым и настойчивым. — Я был в мастерской! Что на тебя нашло вообще? — Ах, Эзоп… Quel doux mensonge стекает с твоих уст… Рука с подбородка переходит на шею парня и чуть сдавливает, отчего у Карла перехватывает дыхание, и он вцепился в запястье Джозефа. Наблюдая за ним встревоженным взглядом и пытаясь вдохнуть, он заметил у него в пальцах новую фотографию. Фотограф тихо усмехнулся, взглянув на нее, и разворачивает изображением к Бальзамировщику, отчего у него мгновенно прошелся озноб по спине. — Узнаешь, mon amour? На фото был сам Эзоп. Сидел у той самой двери, к которой никто не спускался, кроме короля в желтом. И держал за руку того, кто был заперт по ту сторону… Он забыл об этой опасности Фотографа, в тот момент, когда шел к Илаю и даже не вспомнил об этом, пока сидел с ним весь вечер. А стоило бы. — Джозеф… — Карл хрипло закашлял. — Я могу объяснить… — Qui? Нет, не стоит, mon chéri, я все и так прекрасно понимаю, — его шепот просто источал опасность, а взгляд становился безумнее. — Ты видно забыл, почему находишься в относительной свободе, да? А я так доверял тебе, верил, что между нами нет секретов! Рука на шее Карла сжималась все сильнее. Воздуха отчаянно не хватало, и даже маска на лице сейчас мешала. Он отчаянно пытался убрать руку с шеи, едва дыша и кашляя, чувствовал, как начинает шуметь в ушах от недостатка воздуха. И вот, Дезольнье отпускает его, так же резко, как и схватил, отчего Эзоп буквально сползает вниз по стене. Даже в глазах потемнело от этой экзекуции. Бальзамировщик дрожащими руками снимает маску с лица, чтобы было легче дышать. — Ты забыл, что ты принадлежишь мне? — тихо спрашивает его Джозеф, чуть наклоняясь. — Так я напомню тебе. — Пожалуйста, Джозеф… — Эзоп уже понимал, что ситуация становится опасной. — Позволь мне… — PAS! Фотограф хватает его за цепь на руках и резко дергает на себя, заставляя встать на ноги. Сейчас его взгляд был по-настоящему безумен. Эзоп попытался отстраниться или вырваться, он уже знал, что может последовать далее, но тут Джозеф достал свою саблю и приставил к его шее. Холодная сталь неприятно коснулась кожи, по которой медленно расползались багровые пятна. — Лучше будь bon garçon и иди молча. Граф не дал шанса Эзопу сопротивляться и буквально силой оттащил его по коридорам. Да и не сказать, что Бальзамировщик пытался, особенно когда к шее прижималась холодная сталь оружия. Теперь и причина обесцвечивания волос у Джозефа была ясна, и его странно-подозрительное поведение, и пристальные взгляды. Учитывая, что Фотограф был жутким собственником и ревновал своего пленника буквально ко всем, кто с ним разговаривал. Он считал, что Эзоп может принадлежать лишь ему, и просто не принимал иной мысли. Они остановились только у его комнаты, куда парня втолкнули сразу же, после чего Фотограф достал ключ из кармана пиджака и закрыл дверь изнутри. Чтобы никто не смог их побеспокоить. Сабля спокойно возвращается в ножны и откладывается, больше пока оружие не пригодится. Эзоп попытался отойти подальше от Джозефа, скрыться с глаз, пока была возможность, но Граф поймал его за руку и оттащил к кровати, толкнув на мягкое ложе. — Джозеф… — у Эзопа даже голос сел от отчаяния, в нем слышалась мольба. — Прошу, не надо… — Да, mon chéri… я хочу, чтобы твой голос звучал именно так в следующие пару часов. Он не дает парню подняться с ложа. Властно хватает Эзопа за запястья, которые так и продолжала сковывать цепь. Немного повозившись с ней, он прицепил ее к изголовью, зафиксировав руки парня, и словно чуть успокоился, медленно поглаживая пальцами его шею, на которой виднелись красные пятна после попытки удушения. Спускается ниже, медленно расстегивая серый пиджак и борясь с желанием не изорвать одежду в клочья, лишь бы добавить немного красок на этот «серый холст». — И чем же тебя так привлек этот Пророк? Эзоп молчит. Он и так подписал себе своим поступком не самый приятный вечер, и распалять ситуацию еще сильнее он не собирался. Тем более, что ревность Джозефа разгоралась все сильнее с каждым словом. От прикосновений его пальцев шли неприятные мурашки, он чувствовал холод даже сквозь рубашку. Длинные ногти Фотографа неприятно царапали бледную кожу по телу, даже сквозь мягкие перчатки, оставляя багровые полосы. Сейчас Карл больше всего жалел, что снял маску и не может скрыть своих эмоций. — Может попросить Хастура спрятать его в другое место? — Джозеф чуть улыбнулся. Он навис над парнем, снова глядя на него и не давая ему шанса прервать зрительный контакт. — Чтобы ты более не сбегал… Чтобы ничто и никто не отвлекал тебя… — Может хватит уже делать вид, что меня любишь? — огрызнулся Эзоп, голос Фотографа начинал давить на нервы. — Ох, chéri, ну как ты можешь такое говорить? А что это тогда? Ответить Карл не успевает. Дезольнье буквально впивается в его губы наглым поцелуем, причем так неожиданно и резко, что парень даже закрыть рот не успел. Тихо скуля в ответ, он пытается отстраниться, однако ногти тут же больно впиваются в щеку, а Фотограф только получает удовольствие. Медленно ведет его в поцелуе, как в танце, обводит языком зубы и тонкие губы, покусывая хрупкую кожу. Прерывает поцелуй также внезапно, как и начинает, и наслаждается лицом Карла, пока сам парень пытается рвано отдышаться. Краска стыда заливает бледные щеки, ему это не нравится, но сделать что либо или помешать Фотографу он просто не в состоянии. — N'est-ce pas comme l'amour, mon cher? Дрожь мощной волной прошлась по телу, когда Эзоп почувствовал, что Джозеф стягивает ремень с его брюк. В серых глазах отразилась нарастающая паника. Он попытался высвободить руки, но цепь только сильнее натянулась, отползти или изменить положение тоже не вышло, Фотограф сидел рядом с ним, пресекая любые попытки сопротивления. Он раздевал его медленно, наслаждаясь стройным телом и прежними следами, темными пятнами и царапинами рассеявшимися по телу Бальзамировщика. Эзоп пытался остановить его и просил прекратить, однако француз вскоре устал это слушать и, сорвав ленту со своих волос, использовал ее, чтобы заставить его замолчать. Когда даже голос перестал иметь силу, Карл от бессилия впился зубами в атласный кусок ткани, который использовали как кляп, чтобы не закричать от отчаяния. Он не будет этого делать. — Я никогда не прекращу тобой восхищаться… Джозеф ненадолго отходит, чтобы взять из сундука свою фотокамеру. Эзоп стыдливо отворачивается, это еще больше унижает. Однако Граф вскоре возвращается и заставляет его смотреть в кадр. Короткая вспышка, и спустя пару секунд фото готово. Довольно улыбаясь, Джозеф откладывает фото и фотоаппарат, и возвращается к пленнику, левой рукой мягко поглаживая его оголенный живот и спускается все ниже к паху, пока сам Эзоп пытался даже лишний раз не дергаться. Правая рука Фотографа снова начинает властно сжимать его шею, пока левая нежно поглаживает пах. Короткое раздумье, после которого француз ненадолго убирает руку и зубами стягивает мешающую перчатку, после чего касается холодными пальцами его члена, собирая выступивший предэякулят пальцами. От его прикосновений Эзоп содрогнулся и плотнее прикусил ткань в импровизированном кляпе, стараясь не стонать, это не было приятно. Хотя его тело было с ним не согласно… Он снова убедился в этом, когда два пальца, обильно смазанные предэякулятом, вторглись в его тело и начали медленно двигаться, вырывая протяжный стон из груди. Джозеф уже достаточно хорошо его исследовал и знал его слабые точки. Медленно и верно Фотограф готовит его, двигая пальцами внутри горячего, но такого хрупкого тела, заставляет стонать от особо чувствительных прикосновений. Перебарывая искушение оставить свежие раны и царапины на коже, он периодически сжимал его шею, его заводило, как в какой-то момент Бальзамировщик начинал задыхаться. Внизу уже разливалась знакомая слабящая истома, от которой хотелось избавиться единственным верным способом. Джозеф недолго оставляет Карла в покое, пока сам снимает мешающую одежду, однако быстро возвращается, нависая над парнем. Почти с нежностью убирает у него волосы, со лба, покрывая поцелуями, собирая с глаз выступившие слезинки. Отвлекает его как может, пока медленно входит в разработанное тело, и чувствуя, как Эзоп со стоном выгибается под ним. Он не знает, что именно чувствует сильнее, ощущая всем собой это бесцветное, но такое желанное тело, смотря в эти глаза сумрачной грани, сжимая до красных пятен и синяков хрупкую шею и заставляя из раза в раз его задыхаться. Он его любит? Да. Просто до безумия. Он никому не позволит быть рядом с ним и не пустит. С каждым толчком в его тело, с каждым стоном, будь то страсть или отчаяние со стороны Карла, Джозеф все крепче уверялся, что скорее умрет второй раз, чем позволит кому-то отнять его у него. — Я никуда тебя не отпущу… — с придыханием шепчет ему на ухо, пока Эзоп пытается отдышаться. — Ты останешься со мной, mon amour… если придется это сделать, я запру тебя в фотомире, но ты никуда не уйдешь от меня! — Н-н-н-гх… Эзоп даже ответить ему не может. Темп становится быстрее, а температура выше. Джозеф не останавливался даже тогда, когда поцарапал его так сильно, что по коже снова потекла кровь, ее запах только раззадорил. Холодная рука француза сжалась на чужом члене, сжимая и не позволяя партнеру закончить раньше, чем он сам. От этого Эзоп только сильнее стонет от боли и выгибается, стремясь вырваться из его объятий, но делает еще хуже. Толчки становятся то быстрыми, то медленными, они затмевают разум и не позволяют мыслить вменяемо. Как после дозы морфина, только с болью. В какой-то момент Джозеф и сам протяжно простонал и с последним толчком отпустил его член, изливаясь внутрь желанного тела, а со стороны Эзопа это был больше отчаянный крик, после которого он затих и не двигался. Однако он тоже кончил, и теперь белая субстанция пошло стекала с живота и бедер под одобрительную улыбку Фотографа. — Как видно, ты тоже что-то чувствуешь, mon amour. Иначе не был бы так отзывчив. Он медленно снимает с его губ ленту и уже ласково, без напора, дарит последний поцелуй. Уже угасающим взглядом Эзоп заметил, что волосы Дезольнье снова становятся золотистыми. Однако разглядывать его попросту не осталось сил, и он так и отключился на его кровати. «Пусть это будет только страшным сном…»