Pourquoi je me méfie?

Небо казалось низким и тяжелым: оно сползало туманом на пустынную местность, разливалось по полям, скрывало дома и коттеджи в дымке. Первые румяные лучи рассвета еще не разрезали его, но, по расчету Му Цина, должны были вот-вот появиться. Он уже второй час ехал в окрестности восточного Лос-Анджелеса, а дорога казалось одинаковой и бесконечно серой лентой. Машины мелькали пятнами. Пролетая мимо, они сверкали фарами и снова пропадали. Большие фуры везли товары, а Му Цин старался не рассеивать свое внимание: это едва получалось. Он не хотел даже думать о том, что случилось у Фэн Синя, почему в этом замешан Пэй Мин и зачем Се Лянь вообще решил его разбудить. Прохладный ветер запутался вокруг его шеи, когда Му Цин уже подъезжал к какой-то заправке у бара. Вопросов не оставалось, потому что ответы знать больше не хотелось. И решать чужие проблемы — тоже. Возможно, его сердце немного кольнуло, когда он увидел тело. Бледный парень с длинными волосами уже давно не выглядел живым, и дело было даже не в серебряном коле в груди. Му Цин с первого взгляда мог отличить обычного мертвого человека от окончательно мертвого стригоя. На вампиров он не смотрел — только начал делать свою работу. Сел на колени, почувствовав шершавость асфальта через легкую ткань брюк. Покопался в сумке. Смешал несколько порошков и химикатов из колб. Через несколько минут тело задымилось. За спиной послышались мягкие уходящие шаги. Пэй Мин был трезв, сомневаться не приходилось. Дампир тихо закрыл дверь машины, будто извиняясь за всё — одним звуком, одним движением. Му Цин остался на коленях, чувствуя, как асфальт начинает нагреваться. Надо было убедиться, что все улики уничтожены. Он не поворачивал голову, но чувствовал присутствие Фэн Синя у себя за спиной. Немой укор — возможно, разочарование, смешанное с усталостью. Фэн Синь почти слышал, как совесть царапает его легкие, но не мог подобрать ни одного слова. Извиниться? Сказать, что ему жаль, что именно Му Цин разгребает это дерьмо? Лучи рассвета рассекли небо, оставив полосу на крае земли. Все казалось лишним. Но осознание того, что если они сядут в машину, не поговорив сейчас, било сильнее, чем страх. Фэн Синь не хотел быть другом алхимику — не хотел налаживать их отношения, пытаться замять неловкие разговоры. Му Цин был ему неприятен, так, как могут быть неприятны лучи солнца, попадающие в глаза: больно, но от этого было никак не уйти. Солнце светит постоянно. Он хотел сдерживать себя и дать им время, чтобы привыкнуть друг к другу: даже если только в статусе врагов или незнакомцев. Хотел проговаривать проблемы, чтобы не создавать новых. Единственное, что Фэн Синь не учел — что он сам может стать проблемой. И проблемой куда больше, чем все причины их прошлых ссор и перепалок. — Хочешь что-то сказать? — Голос Му Цина прошелестел в тишине. Где-то на фоне еще можно было услышать приглушенную музыку из клуба и разговоры подростков. Место было непопулярным, но даже в такой час здесь собирались сомнительные компании. — Тут хотя бы нет камер? «Не хочу» — подумал Фэн Синь, невольно складывая руки на груди. Говорить не было желания. — Камер нет, — всё же произнес он, переступая через себя. — Прости. Извиниться и уйти было привычной стратегией для него. Фэн Синь не любил справляться с баррикадами, которые выстраивают вокруг себя окружающие, но раз за разом делал это. В конце концов, ему тоже было тяжело. Каждый день он тоже боролся, и тоже хотел, чтобы хоть кто-то решился помочь ему. Солнце почти появилось. Не справляясь с мыслями, он ушел в машину, и Му Цин мог услышать, как захлопывается дверь. — Кажется, моей «Латте» не понравится, как с ней обращаются, — грустно сказал он и тоже пошел обратно. Но перед этим — в те минуты, когда красные лучи солнца растеклись по асфальту — Му Цин раскидал оставшийся пепел, надеясь на то, что ветер унесет его на север. *** Се Лянь нашелся в кампусе через четыре часа после рассвета. Му Цин уже договорился о том, как отработать пропущенные пары. Больше он ни о чем не думал. Докладывать об этом случае алхимикам тоже не стоило — это не соответствовало никаким нормам. На душе было сыро. Сказывалась почти бессонная ночь, восьмичасовая поездка и непонятные эмоции. Му Цин не мог уверенно сказать себе, почему он чувствовал это. Разговор без разговора, доверие без доверия и преданность, которая была нарушена. Молчаливые своды давили на сердце, заставляя больше хмуриться и не разговаривать ни с кем. Но диалог был необходим. Му Цин понимал это так же, как понимал важность создания стержня в команде. Диалог был нужен хотя бы для того, чтобы они окончательно не распались. На ужине ему не удалось нормально поесть — эмоции взяли верх, и он пошел пешком в общежитие, пытаясь идти как можно медленнее. Как Му Цин и думал, Фэн Синь с Се Лянем были в комнате. Это значило, что они либо придумали сказку, которую собираются ему выдать, либо согласились в деталях приукрашенной истории. Он не спешил: снял пиджак, аккуратно повесил его в шкаф и ушел в ванную, чтобы умыться холодной водой. Отражение с растерянностью и грустью смотрело на него, вцепившегося пальцами в раковину. Со стекающими каплями воды стала виднеться золотая татуировка, которую больше не приходилось скрывать от преподавателей и студентов. Когда Му Цин вернулся в комнату, Се Лянь что-то говорил своим невозможно тихим и спокойным голосом. Алхимик не раз задавался вопросом, почему Фэн Синя еще не вывел из себя этот тон. Он звучал, как будто Се Лянь был психиатром, терпеливо выслушивающим бред и соглашающимся с ним. — Нам надо поговорить, — сказал Се Лянь, и Му Цин едва удержался от того, чтобы закатить глаза или передразнить мороя. — У тебя, наверное, появилось несколько вопросов? — У меня нет вопросов, — Му Цин сел на кровать напротив них и постарался посмотреть как можно более настороженно. Видимо, это был не тот взгляд, с которым приглашают в беседу. — У Фэн Синя бывают таким моменты, когда он может вытворить что-то подобное… — начал Се Лянь, но Му Цин его перебил. — Ты не его мать, он может и будет отвечать сам за себя, — непонятное чувство раздражения начинало закипать в груди вместе с желанием найти причину, почему он вообще все еще здесь. Напряжение сдавило его руки, заставив сложить ладони в замок и продолжить смотреть Фэн Синю в глаза. Тот тоже не отрывал взгляд — не хотел проиграть в маленьком соревновании или пытался быть честным. — Ты прав, — проговорил Фэн Синь. По его напряженным плечам можно было заметить любое изменение настроения. — Иногда я не могу контролировать свои действия, и это превращается в необдуманные поступки. В этот раз я взял с собой Пэй Мина, чтобы все было под контролем, но, как видишь, мы проебались и встретили стригоя. — У тебя какие-то проблемы? — Если быть честным, то Му Цин предпочел бы не знать. — Может, стоит сходить к врачу и начать лечиться? Что у тебя? Какое-то расстройство? Тогда почему ты здесь, а не во Дворе, и почему Се Лянь в этом замешан? Злость взыграла над усталостью, но последние слова все равно прозвучали отчаянно и повисли грузом в комнате, заполненной солнечным светом. Лицо Фэн Синя выглядело искаженным, мутным, будто во сне. — Мои проблемы не связаны с подобным, и я не могу от этого вылечиться, — выдавил из себя он, и тень на его лице застыла, упала на глаза и ресницы. — Это происходит из-за того, что я использую дух. Он истощает меня и вызывает навязчивые мысли, и мне нужно получать временное забвение хоть от чего-то. Я не употребляю наркотики, но алкоголь помогает мне заглушить голоса в голове. Се Лянь, казалось, превратился в призрачного наблюдателя. Он ощущался в комнате только как ингибитор, отдаляющий тот момент, когда они, наконец, начнут драться. Се Лянь был ситом, краном, процеживающим и разделяющим их эмоции, сглаживающим обстановку. Они молчали какое-то время, пока Му Цин пытался обдумать все слова мороя. — То есть, если ты используешь дух, то тебе становится хуже? Фэн Синь слабо кивнул, прикрывая глаза. — В основном да, но тут нет момента, когда мне становится хуже. Мне всегда немного плохо, потому что дух и люди меня окружают. — Но ты можешь не использовать дух? Тишина стала почти ощущаемой, будто в ней крылся ответ. — Нет, — в конце концов сказал Фэн Синь, переведя взгляд на облака за окном. — Дух — это не что-то конкретное или материальное. Каждый раз, когда я смотрю на людей, я вижу блеск их душ. Это часть меня, которую нельзя изменить. Возможно, ответ заключался в том, что решения не было вовсе. — Ты можешь идти, — сказал Му Цин, закрывая глаза ладонью. Он услышал только быстрые шаги и звук закрывающейся двери — что-то в этом снова окунуло его в раннее утро. — Не вини его, — сказал Се Лянь, садясь за рабочий стол. — А что еще я могу сделать? — Му Цин почувствовал, что голова снова начинает болеть. — Что мне делать с этим? Позволить ему отрываться так, чтобы это вредило нашей миссии? Бегать за ним? Я все еще должен заботиться лишь о тебе. Се Лянь рассмеялся почти обреченно. — Если ты заботишься обо мне, то ты автоматически заботишься и о нем, — сказал он, смаргивая слёзы с глаз. — Тут нет другого выхода. — Почему? — Му Цин все еще чувствовал, что упускает важную деталь. — Я не могу тебе сказать. Се Лянь приступил к конспектированию книги, когда Му Цин вышел из комнаты. На этот раз дверь громко захлопнулась — кто-то из соседей что-то очень эмоционально прокричал. Пустой коридор встречал широкими, но холодными объятьями. *** Беспокойство уходило постепенно, рывками, и, когда Му Цин сел в машину, оно окончательно пропало. Спустя несколько минут, проведённых в тишине, он включил навигатор и выехал за территорию академии, чувствуя, будто весь груз непонятных эмоций стекает с его плеч. Ещё с детства Му Цин любил машины, они с мамой ремонтировали их, чтобы было, на что жить. Ее привязанность передалась и ему, поэтому он всегда с трепетом относился к выбору нового транспортного средства для заданий. В Палм-Спрингсе им был нужен вместительный, но неприметный автомобиль, поэтому машину светло-коричневого, вкусного цвета, Му Цин назвал «Латте». Он никому об этом не говорил — хотел избежать неловких вопросов и шуток, но «Латте» действительно помогала ему чувствовать себя лучше. Это было соприкосновение с чем-то дорогим и сокровенным: его мать умерла несколько лет назад, а любовь к машинам и к ней ещё теплилась в сердце. Заехав в небольшую кофейню, Му Цин взял себе латте и остался в припаркованной машине, наблюдая за тем, как последние лучи заката исчезают за деревьями и горизонтом. Мир становился нереальным в такой час: будто осыпанным розовым румяным блеском. Облака, цвета новогодних мандаринов и нежных лепестков, плыли медленно, растворялись на чистом небосклоне. Их ничего не торопило. Пространство было зыбким, текучим, его можно было потрогать, можно было ощутить спадающую яркую жару. Приятно, тепло и красиво — Му Цин никогда не думал, что может подходить этому месту, но сейчас он был здесь своим. Пыльным, с золотой от лучей заката кожей, он подходил, становился единым целым с миром. Фэн Синь любил наблюдать за алхимиком. Он рассматривал его, стараясь угадать эмоцию на лице или заметить особый жест. Но чаще всего Фэн Синь хотел проникнуть в его душу, ощутить её, понять. Это было его небольшое безумное любопытство пользователя духа. Потому что в ауре Му Цина сочетался золотой цвет — цвет рассудительности, ума и спокойствия — и фиолетовый. Второй всполохами разрезал пространство в особые моменты, он не был заметен так сильно, как цвет солнца. Что же означает фиолетовый, Фэн Синь не знал. Он старался не думать об этом слишком много. В противном случае, такие мысли правда походили бы на помешательство. Фэн Синь хотел исследовать свои способности, поэтому каждый человек вокруг невольно становился жертвой его экспериментов. А Му Цин отличался. Тем, что был человеком, и тем, что отражал фиолетовый в своей душе. Если бы Фэн Синь мог сейчас увидеть ауру Му Цина, то он бы заметил, что она сливается с небом. Так же неотделима от него, как он — от мира людей и от сообщества алхимиков. Фэн Синь не хотел быть ему другом. Он не хотел этой встречи, не хотел всего, что привело к этому. Но теперь, когда он открылся Му Цину, неосознанное доверие захлестывало его. Почти как безумие. «Когда ты приедешь?» Му Цин взглянул на сообщение, проводив солнце взглядом. Сердце невольно сжалось от страха и усталости. «Что-то случилось?» Прочитав это, Фэн Синь почувствовал себя совестно за то, что отвлек алхимика. «Нет» «Се Лянь волнуется за тебя» Тихий смешок Му Цина растворился в ветре. «Пусть немного поволнуется» Он закрыл чат и выключил связь, бросая телефон на соседнее сиденье. Потом посмотрел на стаканчик с кофе и грустно улыбнулся, увидев на нем криво написанный номер. Рядом улыбался нарисованный кот. Му Цин набрал номер быстро, без раздумий, взяв другой телефон. Он никогда не любил делать первые шаги — но день, кажется, был катастрофой, так что хуже он точно не стал бы. Отправив стикер с котом, Му Цин включил музыку и завёл машину. Нужно было вернуться — нужно было продолжить задание, почистить зубы и, как минимум, начать относиться ко всему проще.